Иерусалим. 2009 год. Великая суббота. День схождения Благодатного огня. В семь утра я уже у стен Старого города. Местные власти практически полностью закрыли Старый город. Полицией полностью перекрыты Яффские и Новые ворота. Дамасские ворота открыты, но через квартал в сторону Храма Гроба Господня встречаю полицейские кордоны и по одной улочке, и по второй, и по третьей. Возникают мысли забраться на крыши и по ним дойти до Храма. Отгоняю их – как бы не натолкнуться там на полицейских и не получить кучу неприятностей. Останавливаюсь у одного из кордонов и сажусь на свой стульчик в ожидании. Народ все прибывает. Как многолико Православие: и европейцы всех национальностей, и арабы, и африканцы, и даже индусы – кого только нет. Все мы ждем в тишине и молитве. Проходит час, второй, третий. Турникеты не убираются, никого не пропускают. Узнаю, что в предыдущие дни продавались билеты в Храм Гроба Господня на Схождение Благодатного Огня по сто долларов за каждый. Довольно много людей с этими билетами, но выяснилось, что они не действуют, полицейские о них ничего не знают. Здесь и на Святом кто-то неплохо мошеннически зарабатывает. Время медленно тянется. Народ смиренно ждет. Уже начало двенадцатого.

Вдруг с соседней улицы доносится громкий шум: крики, удары барабанов. Этот шум приближается. И вот по узенькой поперечной улочке, выгнутой горбом, метра в полтора шириной из-за этого горба появляется толпа молодых арабов в белых майках с надписями с пучками свечей, с крестами, с плакатами и барабанами. Кто-то верхом друг на друге, верхние размахивают саблями, крестами, пучками свечей. Люди, находящиеся в ожидании, вжались в стены. Шум невероятный. Эта громко орущая толпа вырвалась на улицу перед полицейским заграждением. Она то накатывает на преграду, то откатывается от нее. Крики все громче. Движение активнее. Толпа арабов заводит себя. И вот на каком-то пределе воплей и исступления эта толпа идет на штурм полицейских заграждений. Кто-то задавленный кричит, слышны стоны, но все покрывают вопли арабов. Преграда не выдерживает, полицейские отступают, и с победными криками толпа рвется вперед. Я стою у самых заграждений, и в момент прорыва меня тащат по стене, по водопроводным трубам и кранам на ней, но я стараюсь удержаться за толпой. Потом все тело было в синяках и ссадинах, но это потом, сейчас мною владела одна мысль: надо пробраться в Храм, надо получить Благодатный Огонь. Боли нет. Только вперед. Выясняется, что впереди еще много преград и толпы полицейских. Православные арабы начинают свои танцы в отвоеванном пространстве. Полицейские отлавливают людей, не принадлежащих к этой группе арабов, к коим принадлежу и я, и выдворяют их за восстановленные заграждения. Я бросаюсь в узенький проходик, там лестница, наверху за поворотом маленькая площадка перед закрытыми дверями. Здесь уже английская пожилая пара, наша монахиня, молодые еврей и еврейка. Прячусь вместе с ними за выступом. Ожидание. Появляются два израильских солдата и встают на лестнице. Небольшое волнение заканчивается переговорами с ними и выяснением, что им нет дела до нас. Снизу звучит какой-то вопрос. Солдаты отвечают. Они нас не выдали. Общение с моими новыми друзьями происходит знаками и моим нулевым английским. Временами осторожно выглядываем для разведки. Снова слышны боевые крики наших знакомых арабов. Вот они мчатся мимо нашего убежища на новые штурмы. Я бросаюсь в их гущу. Вперед в бой за Святой Благодатный Огонь. Идет почти настоящее сражение. Все эти беспорядки, похоже, специально спровоцированы израильскими властями. Схождение Благодатного Огня православному народу им очень не нравится, конечно, как и само Православие в еще большей мере. Ко всему, они знают, что без этих «бешеных» арабов Благодатный огонь не сойдет. Меж тем мы уже преодолели последние преграды. Двор Храма. И вот уже сам Храм. И Камень помазания уже позади, несколько метров до колонн ротонды, что вокруг Кувуклии. Ура, я здесь в Святом Храме Гроба Господня. Я радуюсь и не замечаю, что начинаю отставать от моих арабов. Вдруг крики полицейских: «Рус, рус». Меня хватают и кидают обратно так, что я лечу на Камень помазания, налетаю на огромный трехметровый подсвечник около него и только молю Бога, чтобы он не упал. Я обнимаю и с трудом удерживаю его. Меня гонят к выходу, но я перескакиваю через турникеты и устремляюсь в галерею вокруг греческого храма Воскресения мимо лестницы с Голгофы. Вижу открытые двери в храм. Прямо передо мной они закрываются. Вижу, как по галерее мечутся такие же, как я, прорвавшиеся в храм люди. Их хватают полицейские и заталкивают, почти сбрасывают в подземный храм Святой Елены. Зрелище жуткое. Видятся немецкие фашисты в такой же черной одежде, заталкивающие во время Великой Отечественной войны наших людей то ли в топку, то ли в Святой православный храм на сожжение. Я вжимаюсь в стену около какого-то выступа рядом с камнем бичевания и молюсь. Горячо молюсь. Сам удивляюсь глубине молитвы. Так проходит более получаса. Сквозь полузакрытые веки смотрю, как продолжают заталкивать людей в храм Елены. Я молюсь. Вижу полицейских, которые скользят глазами по мне, как по пустой стене. Они меня не видят, хотя я у них прямо под носом. Временами я даже ловлю их невидящий взгляд. Молюсь. И вдруг приходит мысль: как хорошо я молюсь, что по моей молитве полицейские не видят. И тотчас только что «слепой» полицейский «прозревает». У него округляются глаза. Меня хватают. И я уже внизу в храме святой Елены. И снова я в православном братстве. Кто молится, кто отдыхает после битв. Какой-то человек в черном костюме, похожем на полицейский, обходя людей, просит милостыню. И очень тихо. Здесь я провел последний час до схождения Огня. Здесь я понял, как защищал меня Господь, как Он молился во мне. А я, несчастный, решил тщеславно, что это моя молитва меня спасает, за что моментально лишен был благодатной защиты. Очередной урок.

Люди молятся, ждут. И вот два часа. Все встали. Все вокруг напряглось до звона тишины. Минута, две, пять, десять. И взрыв гула голосов наверху. И колокольный набат. Огонь сошел! Сжимает грудь. Дышал ли я эти десять минут? Радость. Все улыбаются. Наверху на лестнице появляется огонь. Он волной стекает вниз. Вот и мои пучки зажжены. На расстоянии умываюсь огнем. Чувствую горечь от своей боязни и своего неверия. Господи, помилуй. Люди тянутся к выходу. Поражает всеобщее молчание. Кто еще с огнем, кто с потушенными свечами. Кто с безумными глазами, кто с печальными, кто с глазами, полными слез, а кто с полными света. И Что-то бьется внутри. Чем-то наполнен. К Чему-то прислушиваешься внутри себя. Говорить не хочется, так много внутри Всего.

Господи научи молиться, Сам во мне молись. Аминь.

28.11.2009

P.S. Сегодня шел из храма, думал о написанном вчера, и вдруг мне стало стыдно за себя. Не за написанное. А за то, что не помню в себе благодарности к Богу за дарованную благодать, за чудо, свершаемое Им ради нас. Прости, Господи, и помилуй нас грешных. Научи жить в постоянной радости молитвенной благодарности Тебе за все, свершаемое с нами.

Хождение игумена Даниила в Святую Землю в XII веке

Игумен Даниил прибыл на Святую Землю в самом начале двенадцатого века, пробыл на ней шестнадцать месяцев, молился на всех местах, освященных Господом нашим Иисусом Христом, Пресвятой Богородицей и святыми угодниками Божиими и оставил первое письменное описание святых мест и своего путешествия по Святой Земле. Вот его рассказ о схождении Благодатного Огня.

В великую Пятницу после вечерней службы натирают Гроб Господний, промывают лампады все, вливают в них масло без воды, только одного масла. И, воткнув фитили в оловянные держатели, не зажигают их, а оставляют в лампадах незажженными. Запечатывают Гроб в 2 часа ночи, тогда же гасят все лампады и свечи по всем церквам в Иерусалиме. Тогда я, худой и недостойный, в эту пятницу в 1 час дня пошел к князю Балдуину и поклонился ему до земли. Он же, увидев меня, худого, подозвал к себе с любовью и спросил: «Что хочешь, игумен русский?». Я же сказал ему: «Князь мой, господин мой, прошу тебя ради Бога и князей русских, разреши, чтобы я поставил свое кадило на святом Гробе от всей Русской земли». Тогда он милостиво и любовно разрешил мне поставить кадило на Гробе Господнем. Я поставил своими руками грешными в ногах, там, где лежали пречистые ноги Христа. В головах стояло кадило греческое, на груди было поставлено кадило монастыря Саввы и всех других монастырей. Сохраняется такой обычай – во все годы ставить кадило греческое и монастыря Саввы. Благодатью Божией тогда зажглись все эти три кадила. А католические кадила были повешены вверху, и ни одно из них не возгорелось… Утром в Великую Субботу в 6 часов дня собираются все люди у церкви Воскресения, приходит великое множество народа от всех стран, местные жители и пришельцы, от Вавилона и Египта, от всех концов земли собирается в этот день множество людей. Все люди в церкви и вне церкви ничего иного не говорят, только «Господи, помилуй!». Взывают непрерывно и вопят так сильно, как будто стучит и гремит все это место от вопля людей. Тут источники слез проливаются у верующих людей… двери же гробные все три запечатаны печатию царскою… И как наступил 8-й час дня, начали вечернюю службу вверху Гроба попы православные, были тут и все духовные мужи и многие пустынники. И как начали паремии Великой Субботы, на 1-м чтении вышел епископ с дьяконом из великого алтаря, подошел к дверям гробным, посмотрел в Гроб сквозь крестец дверей, не увидел Света в Гробе и возвратился назад. И как начали читать 6-ю паремию, тот же епископ подошел к дверям гробным и ничего не увидел. Тогда все люди завопили со слезами: «Кирие, елейсон!» - что значит: «Господи, помилуй!». И тогда миновал 9-й час и начали петь песнь проходную «Господу поем», тогда внезапно пришла небольшая туча с востока и стала над непокрытым верхом церкви, пошел небольшой дождь над Гробом и очень намочил нас, стоящих у Гроба. Тогда внезапно и засиял Святой Свет в Святом Гробе, исходило из Гроба блистание яркое. Пришел епископ с четырьмя дьяконами, открыл двери гробные, взял свечу у короля Балдуина, вошел в Гроб, зажег первой королевскую свечу от Света Святого, вынес из Гроба эту свечу и подал самому королю в руки. Встал князь на своем месте, держа свечу с великой радостью. От свечи кроля мы зажгли свои свечи, а от наших свечей все люди зажгли свои свечи. Свет Святой не такой, как земной огонь, но чудный, светится иначе, пламя его красное, как киноварь, несказанно светится. Так все люди стоят со свечами горящими и вопиют велегласно, с радостью великой и с веселием: «Господи, помилуй!». Не может быть такой радости человеку, какая бывает всякому христианину, увидевшему Свет Святой…

Аминь.