Православная Церковь везде, где бы она ни находилась — иногда в местах, совсем

не предназначенных для жизни, — преображает собой все вокруг. Яркий пример

тому — храм пророка Илии в 30-километровой зоне отчуждения вокруг

Чернобыльской АЭС.

На всей территории Зоны царит разруха и запустение, а храм стараниями настоятеля

и горстки прихожан ухожен, и в нем идут службы. В том, что православный храм —

единственный островок нормальной жизни Чернобыля, убедились корреспонденты

«Нескучного сада» диакон Федор КОТРЕЛЕВ и Константин ШАПКИН.

Каждый год 26 апреля рядом с тем самым 4-м энергоблоком проходит собрание

в память всех погибших от катастрофы. Вот уже несколько лет стараниями

отца Николая Якушина церемония начинается с панихиды.
А в 1. 23 ночи 26 апреля колокол, установленный во дворе Ильинского храма в Чернобыле,

звонит столько раз, сколько лет прошло со дня катастрофы. В этом году колокол звонил 21 раз

Строительство Чернобыльской атомной электростанции (ЧАЭС) началось в 1970 году

в 19 километрах от райцентра Киевской области г. Чернобыля. В том же году в двух

километрах от атомной станции был построен город Припять, в котором поселился

обслуживающий персонал ЧАЭС — на момент аварии численность населения города

составляла 60 тыс. человек (в Чернобыле проживало 15 тыс. человек).

26 сентября 1977 года первый энергоблок ЧАЭС дал первые киловатты электричества.

Спустя 19 лет, в ночь на 26 апреля 1986 года по до сих пор не выясненным причинам

произошел взрыв на 4-м энергоблоке, повлекший за собой выброс гигантского количества

радиоактивных материалов в атмосферу. В ликвидации последствий аварии на ЧАЭС

участвовали около 500 тыс. человек. С первых дней аварии и по сей день вокруг ЧАЭС

действует 30-километровая зона отчуждения, в которую можно попасть только

по специальному разрешению. Внутри зоны вокруг различных объектов установлены

специальные зоны меньшей площади.

Доска, установленная во дворе храма Илии Пророка. «Звон скорби. Остановись и

склони голову — перед тобой Древлянская земля в горе ядерной катастрофы.

Перед народом, который жил здесь веками и, как песок, рассыпался по всему свету.

Боже, помоги нам грешным преодолеть эту беду»

В Чернобыль (19 км от ЧАЭС), в отличие от Припяти (3 км),

люди возвращаются

image005

Припять была построена в 1970 году всего в трех километрах от атомной станции,

чтобы жившим в городе сотрудникам ЧАЭС удобно было добираться до работы.

Эта близость и погубила город: здесь радиационный фон так высок, что жить

совершенно невозможно

Уже 21 год, как в город ядерщиков Припять строжайше запрещен въезд: катастрофа

1986 года, причины которой до сих пор не выяснены, сделала город опасным для людей.

Лишь мародеры и прочие искатели приключений проникают в Зону. Это они оставили

свои рисунки на стенах зарастающего лесом припятского дома культуры

Чернобыльская тишина

Пустые дома, заросшие мелким, сорным лесом и оплетенные джунглями плюща.

Десятки, сотни пустых домов. Если окна закрыты ставнями, дом похож на покойника

с закрытыми глазами. А если ставни распахнуты и оконные проемы зияют пустотой,

тогда это похоже на предсмертный крик. Машин здесь практически нет, и поэтому

стоит полная тишина, нарушаемая только пением птиц, от которого становится еще жутче.

Город Чернобыль — это Зона. Кто-то называет ее мертвой, кто-то по-официальному

зоной отчуждения, но все говорят «зона». Все время вспоминаешь «Сталкер» Тарковского.

Время от времени по зарастающим мелколесьем улицам проходят люди, одетые

в камуфлированную униформу. На груди — нашивка с группой крови, в кармане —

маленький дозиметр, который регулярно нужно сдавать на проверку для того,

чтобы узнать, сколько на твою долю досталось радиации. Эти люди работают

в «Чернобыльсервисе» и нужны здесь для обслуживания саркофага.

Это дозиметристы, постоянно замеряющие радиоактивный фон в Зоне,

это инженеры и строители, поддерживающие в порядке железобетонный саркофаг,

укрывающий 4-й энергоблок станции, это водители спецтехники, вывозящей

радиоактивные предметы в специальные захоронения. С одним и сотрудников

«Чернобыльсервиса», дозиметристом Николаем из Таганрога, корреспонденты

«НС» познакомились вскоре по приезде в Чернобыль.

Гуляя по городу, мы очутились в Парке памяти — на площадке, поросшей травой,

стоят свежевыкрашенные пожарные машины, БТР и другая спецтехника.

Мы решили приложить к машинам карманный дозиметр, который моментально

показал повышенную радиацию. В этот момент раздался громкий крик:

«Вы что там делаете?! Немедленно назад!» Кричал человек средних лет

в камуфлированном костюме и с большим дозиметром через плечо.

«Там может быть повышенный фон», — сообщил нам Николай.

Но посмотрев на цифры, зафиксированные нашим прибором, дозиметрист не на шутку

испугался: «Это, хлопцы, что-то слишком много!» Николай побежал к технике и включил

свой дозиметр. Впрочем, найти «грязное пятно» ему не удалось: видимо,

пятнышко было небольшое, а показать точное его место мы не могли.

Люди в камуфляже — инженеры, дозиметристы, строители — работают на саркофаге,

укрывающем 4-й блок ЧАЭС. «Должен же кто-то делать эту работу», — говорят они

Контроль за уровнем радиации в Чернобыле обязателен

Памятник героям Чернобыля. Прототипом этого монумента послужил пожарный

расчет ЧАЭС, дежуривший в ночь катастрофы. Почти все его бойцы погибли

Таких людей, как Николай, здесь, в Зоне, несколько сотен. Они приезжают

на несколько дней и возвращаются домой — это называется вахтовый метод.

«Ну должен же кто-то делать эту работу, — спокойно говорят они. —

Да и зарплаты тут повыше, чем с той стороны зоны».

26 апреля исполнился 21 год с того дня, когда очень симпатичный украинский

городок стал одним из синонимов беды, ужаса, катастрофы. Ночь на 26 апреля 1986 года,

когда взорвался реактор 4-го энергоблока Чернобыльской атомной электростанции,

разделила жизнь тысяч людей на «до» и «после». И эта борозда настолько глубоко

прошла по жизням людей, что до сих пор, почти через двадцать один год,

они помнят каждую минуту трагедии. Например, один вспоминает:

«Утром 27-го в полдевятого выхожу я из дома, а навстречу люди в химзащите…» —

«Да нет, в полдевятого их еще не подвезли, это уже днем было, ближе к двенадцати!»

И так чернобыляне и припятяне могут рассказывать все поминутно. Многие говорят,

что катастрофа снится им все эти годы, а Зона как бы не желает отпускать их.

«Мне было тринадцать лет, когда произошел взрыв, — вспоминает киевлянин Роман. —

Жили мы в Припяти: родители работали на станции. Помню, как только узнал от ребят

про аварию, хотел взять в гараже мопед и поехать к станции — мы ведь ничего тогда

не понимали. Но не смог открыть ворота гаража: замок заклинило, так и не поехал.

Может, потому и живу до сих пор. На следующий день нас эвакуировали.

Прошло столько лет, а я все равно каждый год приезжаю и в Чернобыль, и в Припять.

Почему? Не знаю, тянет, и все. Мне все эти годы каждую ночь снится Припять!

И только несколько лет назад у меня прошло постоянное чувство беспокойства,

которое было все годы после аварии». Сейчас в Припяти абсолютно пусто.

Радиационный фон в городе очень высок, жить там совершенно нельзя.

Блочные многоэтажки стоят пустыми, улицы зарастают лесом. В квартирах валяются

сломанная мебель, обрывки обоев, одежда, обувь. Пол усыпан битым стеклом.

Это результат 20-летней деятельности времени и мародеров.

По оценкам инженеров, эти дома никогда уже не станут жилыми: слишком большая

степень разрушения.

Cамоселы

Узнав о том, что в Чернобыле нас интересует все, наш новый знакомый, автомеханик

«Чернобыльсервиса» Петро, решил показать самое, с его точки зрения, важное – самоселов:

«Представляете, некоторые из них даже в дни всеобщей эвакуации, когда все драпали отсюда,

не уехали. Вот к таким и идем!» По чернобыльским улочкам Петро ведет нас куда-то

в глубь кварталов. Сумерки стремительно переходят в ночную тьму, на часах девять вечера.

Только потом нам сказали, что в Чернобыле есть комендантский час, 20.00, после которого

любые передвижения по городу строжайше запрещены. Но то ли нам повезло, то ли Петро знал,

где идти, — нас не поймали. Только с наступлением ночи в Чернобыле становятся видны признаки

человеческого жилья — кое-где в окошках горит свет. Есть тут, правда, несколько пятиэтажек,

где живут вахтовики, — там всегда людно и светло. Но в основном Чернобыль весь

одноэтажный, частный. До революции город находился в черте оседлости, и здесь было больше

половины евреев. В Чернобыле до сих пор показывают могилу одного и основателей

хасидизма Наума Чернобыльского. В годы Великой Отечественной войны большинство

евреев были уничтожены немцами. И все равно, если бы не катастрофа, город мог бы походить

на Витебск с картин Шагала: маленькие, когда-то беленые домики, какие-то плетенные

из веток сарайчики…

А свет в окошках — это самоселы, люди, по разным причинам выбравшие жизнь между

пятен радиоактивного загрязнения, с дозиметром в руках. В основном это старики-пенсионеры,

которым, как они сами говорят, нечего терять. Их тут десятка два-три.

Петро все двадцать лет, прошедшие с катастрофы, работает в Чернобыле вахтовым методом

в автомастерской. «Во-первых, я люблю Чернобыль, во-вторых, здесь есть работа, а за Зоной нет»,

— объясняет он. С уверенностью частого гостя Петро перемахивает забор, отворяет

изнутри калитку, стучит в окно: «Семеныч, открывай!» Хозяин, старый, но все же еще

не дряхлый человек, впускает нас в дом: «Степан Семеныч, — представляется он,

— а це жинка моя, бабка Наталка». Бабушка несколько испугана, но,

увидев знакомую физиономию Петра, улыбается и приглашает нас войти.

В доме все несколько ветхо и чуть-чуть запущено, как бывает у стариков.

Но в каждом красном углу — по добротной большой иконе, и от этого возникает

чувство основательности и уюта. На книжной полке фотография хозяев в молодости —

все как положено, — на столе свежие булки, испеченные бабкой Наталкой.

Степан Семенович и баба Наталка — коренные чернобыляне. «После аварии дали

нам квартиру в другом городе, — рассказал Степан Семенович, — съездил я,

посмотрел и понял: не сможем жить на чужбине. Так и остались здесь, в Чернобыле.

И ничего, живем»

После Катастрофы им дали жилье в одном из городов Украины, но съездив туда

на пару дней, Семеныч понял: жить не стану. И они вернулись в Чернобыль.

— Как же вы жили? Не страшно было?

— А так вот и жили. Когда станция взорвалась, мы как раз картошку сажали, помидоры.

Так что с голоду не помирали. Да и магазин работал: ликвидаторам же тоже надо было

как-то жить, — вспоминает Степан Семеныч.

Город стремительно пустел, к началу мая вывезли женщин, стариков и детей,

чуть позже мужчин. Во избежание паники людям говорили, что они покидают свои дома

на два-три дня, так что брали с собой деньги, документы и смену белья. Едва Чернобыль

опустел, началось мародерство. Сначала по домам в поисках добра прошлась милиция,

потом военные, а уже позже стали наведываться «специалисты широкого профиля».

«Помню, — рассказывает Семеныч, — в первые дни я не раз воевал с милицией.

Да-да, выйду, бывало, с топором и прямо так и говорю: а ну, мол, ложи взад все,

что взял, а не то я тебе всю машину поразбиваю!»

Живут самоселы на пенсию и с огорода. Конечно, прежде чем копать новую грядку,

«прозванивают» землю дозиметром. Если дозиметр показывает повышенный фон,

копают в нескольких метрах в стороне. Еще ловят и едят рыбу из реки Припять,

на которой стоит город. Уверяют, что радиации в рыбе даже меньше, чем в купленной

в Киеве на базаре. Едят и грибы из окрестных лесов. Но только белые:

они единственные почему-то не накапливают радиации. «Радиации мы не боимся,

— говорят самоселы, — ведь живы же мы до сих пор, значит, не так она и страшна!

А те, кто тогда уехал из родных мест, — где они сейчас? Да большинство уже поумирало,

а мы тут жили, живем и будем жить, пока от старости не помрем!»

Созижду Церковь Мою

Спросите у любого человека в Чернобыле,

пусть он вахтовик и приехал сюда впервые только вчера,

как пройти к Ильинскому храму. Вам покажут.

Потому что храм пророка Илии — это, без всякого

преувеличения, самое живое место на всю

30-километровую зону отчуждения.

У самоселов жизнь, а в церковной ограде Ильинского храма

— поистине Жизнь с большой буквы.

Если Чернобыль и все населенные пункты Зоны

чем дальше, тем больше погружаются в заросли и разваливаются,

то здесь вдоль аккуратных гравийных дорожек цветут цветы, здесь стриженый газон,

на котором расставлены столы для летних трапез. Здесь свежевыбеленные стены и сияющие

золотом купола. После прогулки по пустому и безмолвному Чернобылю чувствуешь себя,

как послы князя Владимира в святой Софии. Кажется, что даже птицы здесь поют громче.

А всего семь лет назад храм был под стать общечернобыльскому пейзажу: заколоченные окна,

покосившиеся купола, облупленные стены. И так было до тех пор, пока хватало сил на это

смотреть у бывшего прихожанина Ильинского храма Николая Якушина.

Сейчас протоиерей Николай Якушин — настоятель Ильинского храма,

а тогда он был просто механизатором, сотрудником одного из агрокомплексов.

«Понимаете, — рассказывает о. Николай, — я коренной чернобылянин, и жена моя,

матушка Любовь, тоже здешняя. Мы после аварии, конечно, уехали, нам в Киеве

квартиру дали, но в Чернобыль все равно регулярно приезжали: на кладбище могилки навестить,

посмотреть на родные места. А храм Ильинский нам особенно дорог: мы здесь и крестились,

и венчались, здесь и мама моя, и бабка прихожанками были. В общем, любим мы его очень».
Однажды приехав в Чернобыль, Николай Якушин увидел, что храм попросту начал

разваливаться: главка на колокольне вот-вот упадет, крыльцо отломилось от стены

и врастает в землю. Он понял: надо что-то делать. Пошел в администрацию зоны

отчуждения: дайте досок, дайте кровельное железо, дайте краску. «Там удивились:

а ты кто такой? — вспоминает о. Николай. — Я им: да я прихожанин этого храма!

А они и говорят: шел бы ты отсюда. Я и пошел — к владыке Митрофану».

Викарий Киевского митрополита архиепископ Переяслав-Хмельницкий Митрофан

встретил Николая приветливо. «А я ему и говорю: нельзя ли назначить в Чернобыль

настоятеля, а то меня, как лицо неофициальное, все гоняют? Владыка говорит: будем искать.

Проходит месяц, вызывает меня владыка и говорит: а ты ведь у нас в семинарии учишься?

Я тогда и вправду учился в семинарии: поступил просто так, для повышения образования.

А он: вот ты и принимай приход в Чернобыле, а то у нас никто не хочет туда ехать, боятся».

Так Николай Якушин стал диаконом, а потом и священником.
Настоятелем храма в Чернобыле должен быть именно такой человек. Отец Николай

совмещает в себе невероятную энергию (ведь Чернобыль — все-таки город энергетиков!)

с удивительной добродушностью: с его лица никогда не сходит улыбка, а представить

себе его рассерженным просто невозможно! Все светские навыки — инженерные,

технические, механизаторские, строительные — очень пригодились новому

настоятелю Ильинской церкви. «Купол выравнивал самолично, — с нескрываемой гордостью

сообщает матушка Любовь. — Смотреть страшно было, но построил какие-то подмостки,

обвязался веревкой, помолился и полез». Ремонтом в храме руководил тоже сам отец-настоятель.

Украшал храм тоже сам: про что ни спросишь в храме — про причудливые ли металлические

цветы на дверях, про гробницы, в которых покоятся частицы святых мощей, — на все один ответ:

а это батюшка сам сделал. Конечно, во всем отцу Николаю помогает его матушка.

Она и за ящиком, и на клиросе, и в приходской гостинице, где останавливаются гости вроде

корреспондентов «НС» или духовенство, приезжающее иногда сослужить с отцом Николаем,

и в трапезной. Одним словом — гармония. Единственное, о чем приходится жалеть, — это очень

малочисленный приход. Но откуда ему здесь, в Чернобыле, быть большим? Самоселы — стары

и немощны, вахтовики — загружены работой. И все же приход, хотя и маленький, есть и в Чернобыле.

На воскресной литургии бывает пять-шесть человек, на праздники — побольше. В такие дни

церковного года, как Великая суббота, Пасха и Радоница, которую здесь называют «Гробки»,

приезжает по несколько сот человек.

Конечно, отцу Николаю приходится нелегко: маленький приход — маленький доход.

А работ в Ильинской церкви требуется очень много: и отопление провести, и крышу перекрыть,

и вырубить мелколесье, которым за годы, прошедшие после Катастрофы, зарос церковный двор.

Три года назад настоятель поехал за советом к своему архиерею: как быть? И владыка Митрофан

благословил отца Николая совершать крестный ход по украинским епархиям с чтимой иконой

Ильинской церкви — образом свт. Николая. Согласно храмовой описи, эта икона уже в XVIII веке

почиталась как чудотворная: от нее неоднократно были зафиксированы случаи исцеления.

Вот с этой иконой и проезжает отец Николай по приходам. Все пожертвования идут на поддержание

Ильинской церкви: «Мы так и говорим: святитель Николай нам послал отопление в храме.

Очень большой помощник!» — рассказывает матушка Любовь.

А в прошлом году, на двадцатилетнюю годовщину

Чернобыльской аварии, Ильинскому храму была

пожалована митрополитом Киевским еще одна святыня:

икона Спас Чернобыльский — пожалуй, одна из самых

необычных по иконографии икон, какие нам доводилось видеть

. Христос, Богородица, архангел Михаил, души погибших

в Катастрофе, спасатели в противогазах, врачи и энергетики

в белых халатах — необычные, слишком «современные»

персонажи очень убедительно напоминают, насколько

недавно произошла чернобыльская трагедия.

Образ был написан в 2003 году по благословению

Блаженнейшего митрополита Киевского Владимира.

В прошлом году отец Николай с двумя иконами проделал путь от Севастополя до Чернобыля:

есть предание, что таким маршрутом шел, проповедуя Евангелие, св. апостол Андрей Первозванный.

«Поскольку Чернобыль так или иначе затронул каждую семью, люди с большим волнением и

с большой верой приходят к этому образу», — говорит отец Николай.

«Батюшка, так сколько у вас прихожан?» — «Знаете, иногда нам кажется, что очень мало,

три старичка. А иногда мы прямо ощущаем, что прихожан у нас сотни! Ведь Чернобыль —

это явление как бы всемирное!»

Штат Ильинской церкви невелик: батюшка, матушка, два истопника и… собственный,

«штатный» звонарь — вахтовик Николай. Он приезжает из Киева не только во время

своей вахты, но и в свободные дни. Именно он в ночь на 26 апреля, ровно в 1.23,

когда исполняется годовщина Катастрофы, звонит в висящий на церковном дворе

у поклонного креста колокол. Звонит столько раз, сколько лет прошло с аварии.

И этот звон заявляет на всю Зону: в Чернобыле есть Церковь, которую не одолеют

врата ада! В Чернобыле совершается Божественная Литургия. И это значит,

что в Чернобыле есть место, где Жизнь победила смерть. Значит, у Чернобыля есть надежда,

у Чернобыля есть будущее. Вернется ли в Чернобыль нормальная жизнь — не знает никто:

можно ли очистить всю местность от радиоактивных пятен — неизвестно.

Но православная жизнь в Чернобыле будет, в Ильинский храм будут приезжать люди.

Пока храм будет — будет и жизнь.

В день годовщины аварии на Чернобыльской АЭС молебен служили прямо

на территории станции. На такие молебны всегда приезжает очень много народа.

В этот раз среди клириков был и корреспондент «НС» диакон Федор Котрелев

Эпилог

На пороге храма архангела Михаила в с. Красно, в трех километрах от ЧАЭС,

дозиметр показывает 4-кратное превышение предельно допустимого уровня радиации.

Но стоит перейти порог храма, как радиационный фон становится нормальным —

таким же, как в Москве

Путешествуя по Зоне, мы посетили оставленную жителями деревню в трех

километрах от реактора. В деревне стоит деревянная церковь архистратига Михаила.

На улице, около церкви, уровень радиации превышает предельно допустимый

в четыре раза. В обычных зданиях радиация меньше, поскольку туда не попадает

с улицы радиоактивная пыль, но все-таки показания дозиметра далеки от нормы.

Внутри же храма дозиметр показывает «нормально». Поистине в Церкви

для смерти просто нет места!

Предлагаем вашему вниманию еще несколько фоторгафий, привезенных

нашими корреспондентами из Чернобыля, Припяти и окрестностей

В храме Архистратига Михаила (с. Красное)

В Припяти…

image028

…улицы давно превратились в рощи

image022

Там, где почти нет людей, благоденствуют звери. Они здесь ходят,

почти никого не боясь