Владыка Иоанн – святитель Русского зарубежья.
Исход на Филиппины и в Америку

Из книги «Владыка Иоанн – святитель Русского зарубежья», вышедшей в издательстве Сретенского монастыря в 2008 г.

***

Пастырь добрый полагает жизнь свою за овец.
Ин 10, 11

В.А.Рейер вспоминает: архиепископ Иоанн «вы ехал на Филиппины в ответ на настойчивые просьбы своих пасомых, большинство которых, спасаясь от коммунистов, перебралось туда и находилось в отчаянном положении. Во время этого путешествия, находясь в непосредственной близости к владыке, мы убедились в (достоверности) всего того, что так часто нам передавалось свидетелями его подвижнической жизни, которая — прости, дорогой владыка, — казалась нам иногда преувеличенной. По настоянию владыки не только ежедневно совершались литургии в свободном помещении, любезно предоставленном администрацией парохода для этой цели, но и беспрестанно им посещались все жаждавшие его молитв и утешений»[1]. На самом деле, как мы уже говорили выше, это путешествие для большинства было бегством в неизвестность; никто не знал, чем все это кончится и каковы будут условия жизни там, куда они едут. Людям было известно, что придется провести несколько месяцев в лагерях для беженцев в ожидании визы в какую-нибудь свободную страну. В этой бедственной ситуации святой, как всегда, направлял верующих к «единому на потребу» и совершал Божественную литургию.

В.А.Рейер описывает приезд святителя в Манилу: «Город еще был в полуразрушенном состоянии, и квартирный вопрос стоял остро. После некоторых усилий нам удалось получить комнаты для владыки в “Манила-отель”. Высаживающимся пассажирам с парохода было предложено выгрузиться до пяти часов вечера, после чего закрывалась таможня и было запрещено вывозить багаж. я известил об этом владыку еще утром, и мы сговорились, что я приеду за ним и за его обширным багажом с церковной утварью на пароходе в три часа дня. С этим пароходом многие русские семьи уезжали в США, и все просили владыку помолиться с ними в последний раз. Время приходит к пяти часам, а владыка все еще был занят, напутствуя и благословляя своих пасомых... Пришлось ждать еще продолжительное время, прежде чем мы покинули пароход. Было уже около шести часов вечера, и я был уверен, что на этот раз нас ожидают неприятности, что нас не пропустят и вернут обратно на пароход. Мы подъезжаем к контрольному пункту для осмотра багажа, и, к моему удивлению, таможенный чиновник, не осматривая вещей, предлагает нам проследовать дальше»[2].

Прибытие архиепископа Иоанна на Филиппины, на остров Тубабао, было большим событием. «Великим праздником явился приезд из Шанхая владыки Иоанна, у которого чуть не со всеми была личная пастырская связь»[3], — вспоминает отец Кирилл Зайцев.

Жизнь на этом острове была очень суровой. По прибытии беженцы были высажены на берег и должны были сами разбивать лагерь, выкорчевывая пышную растительность. Вот воспоминания одного из участников переселения: «Беженцы из Шанхая, числом около 5 тыс. человек, расположились в лагерях на Филиппинских островах... Вначале положение в лагерях было очень тяжелое во всех отношениях... На месте диких джунглей — высокой густой растительности — вырос город из палаток, имеющий госпиталь, свою полицию, свой суд... С одной стороны, требуют, чтобы все скорее записывались и уезжали в другие страны, с другой — приезжающие комиссии берут лишь здоровых и годных для работы. отрезанность от остального мира — выходить из лагеря нельзя, писать (можно) только по-английски и сдавать письма открытыми, постоянные нелепые угрозы создают у людей состояние беспомощности, близкое к отчаянию»[4]. Еще один беженец описывает нужду, царившую на Самаре: «Сказывалось переутомление у тех, кто самоотверженно работал над устройством лагеря: иные среди них надорвали свое здоровье в непосильном труде. Тяжким было длительное пребывание в палатках... Пребывание месяцами между чемоданами, которые нужно было раскрывать для того, чтобы найти любую нужную вещь, и койкой, безо всякой другой мебели, вызывало утомление и напряжение нервов (...)

Те же вопросы возраста и здоровья, в частности туберкулеза, встали и на Самаре (...)

Поначалу казалось, что переселение на Самар не затруднит, а, напротив, облегчит использование обычного порядка выезда по визам. Оказалось наоборот. Изолированность лагеря и отсутствие связи с консулами вызвали временный паралич аппарата — и прикрепленными к лагерю увидели себя те, кто в нормальных условиях имел все основания надеяться на скорый отъезд в те или иные страны... Не только не открылись для русских двери каких-то новых стран, но оказались закрытыми уже настежь было открытые для очень большой группы русских двери такой страны, как аргентина. Мешок — из которого не видно выхода»[5]. К этому присовокуплялась враждебность со стороны руководителя лагеря, присланного от ИРО — организации, абсолютно чуждой всему русскому.

При таком положении отчаявшимся людям требовалось в первую очередь духовное подкрепление. Поэтому стараниями архиепископа достаточно быстро церковная жизнь буквально забила ключом. Были учреждены три храма и один женский монастырь. Возле монастыря находился «собор» — военный барак, где, совсем как в Шанхае, ежедневно совершались богослужения[6]. Все было совершенно примитивным — даже колокола были сделаны из металлических бочек!

На Самаре владыка Иоанн находился в гуще событий, заботясь о приютских детях, о стариках и больных. Г.Ларин пишет: «я был руководителем церковного округа, где был расположен храм владыки и где он жил со священниками и монахами. Я иногда сопровождал его в больницу в город Гюан, где лежали тяжелобольные русские; владыка навещал их, давал им карманные Евангелия и маленькие иконки. Как-то, войдя в русское больничное отделение, мы услышали страшные крики, доходившие издалека. На вопрос владыки о причине этих криков русская сестра сказала, что это безнадежная больная, которую, как беспокоящую своим криком больных, поместили в прилегающий к этому зданию бывший американский военный госпиталь. Владыка немедленно решил идти к больной, но русская сестра не советовала ему это делать, так как от больной исходит зловоние. “Это не имеет значения”, — сказал владыка и быстрыми шагами направился в другое здание. Я последовал за ним. Действительно, от больной женщины исходил неприятный запах. Подойдя к ней, владыка положил ей на голову крест и стал молиться. Я вышел. Владыка молился долго, затем исповедал больную и причастил. Когда мы уходили, она уже больше не кричала, но только тихо стонала. Через какое-то время мы снова поехали в госпиталь и едва успели въехать на нашем джипе во двор, как из госпиталя выбежала женщина и бросилась к ногам владыки. Это была та “безнадежная” больная, за которую он молился»[7]. По молитвам святого владыки совершалось множество исцелений; он, как мог, помогал своей пастве.

Чтобы облегчить положение своих чад, владыка добился аудиенции у филиппинского министра внутренних дел. Вот что пишет об этом В.А.Рейер: «аудиенция нам была назначена через день, в 9 часов утра. В ответ на просьбу моей жены владыка разрешил привести в порядок его рясу для этого приема. В назначенный день в 8 часов утра я подошел с молитвой к двери его комнаты. ответа не последовало, и так продолжалось несколько раз. Прождав еще некоторое время, я решил открыть дверь. Войдя, я увидел владыку, уснувшего на коленях. Владыка быстро поднялся и обещал сразу выйти. Через несколько минут он показался в дверях, но волосы на его голове были в беспорядке. Я почему-то решил, что в таком виде явиться к министру будет нельзя, и предложил владыке поправить волосы. Владыка отстранился и сказал: “Не надо, поедем”. Я был уверен, что нас не примут. Во-первых, мы опаздывали почти на час, а во-вторых, в таком виде едва ли допустят к министру. К моему удивлению, нас приняли сразу. Сам министр был очень любезен и внимателен и обещал сделать все, что будет в его силах, — чтобы владыка не беспокоился, он постарался удовлетворить все его просьбы. Возвращаясь в отель, я рассуждал с самим собою, и мне стало очевидным, что человеческими мерками ни определить, ни оценить владыку нельзя. Что казалось для нас неопределенным, не являлось препятствием на его путях. Господь сопутствовал владыке в его делах, и существующие для нас преграды переставали существовать на его путях. В этом я был вынужден убедиться как в американском консульстве в Шанхае, так и на пристани в Маниле, и в министерстве филиппинского правительства»[8].

Наладив церковную жизнь в лагерях для беженцев, 12 июля 1949 года архипастырь отплыл в Сан-Франциско, чтобы подготовить почву для организации переезда верующих в США. отец Кирилл Зайцев писал тогда: «Тысячи и тысячи ждут еще решения своей судьбы на Самаре. Владыка Иоанн едет прежде всего, силою вещей, как посол своей паствы, осиротевшей с его отъездом и утешение находящей лишь в мысли о том, что нужен был этот отъезд прежде всего для них самих, для помощи им — туда, куда устремлены их взоры, откуда ждут они спасительного зова»[9].

Накануне отъезда владыка испытал большую скорбь. Беженцы, как некогда израильский народ, который предпочел подчинение фараону жизни по заповедям в земле обетованной, оказались более склонны к мирским удовольствиям, нежели к хождению за тем, кто, подобно Моисею, вел их в благословенную землю жизни во Христе. Накануне Недели Всех святых, в земле Российской просиявших, они организовали концерт и спектакль. архиепископ попросил у тогдашнего президента ассоциации русских эмигрантов предписать беженцам не участвовать в этих светских развлечениях накануне такого важного праздника и прийти в храм на всенощную. Увы, ему в этом отказали. Тогда владыка отправился на площадь, где должен был проходить концерт, и обратился с той же просьбой к руководителю оркестра, но так же безуспешно. На следующее утро владыка произнес проповедь, в которой бичевал тех, кто были русскими только на бумаге, в действительности таковыми не являясь, тех, кто забыл своих святых, находясь в таком сложном положении. «Затем владыка объявил, что эти люди не будут допущены ко святому причащению впредь до покаяния. Очень многие образумились трогательными обличениями своего святителя и покаялись. Владыка сам читал над ними разрешительную молитву»[10], — вспоминает один из очевидцев.

По пути в Aмерику святитель остановился в Японии, сначала в Иокогаме, где его принял архиепископ Beниамин (Васалыга, † 1963), а потом в Токио, где помолился в православном кафедральном coборе[11]. Таким образом, своим «духовным оком» святитель «озирал всю Вселенскую Церковь Христову»[12].

12 августа 1949 года архиепископ прибыл в Сан-Франциско, где его торжественно встретили в порту архиепископ Тихон и местное духовенство, а также множество его духовных чад из Шанхая, которым удалось эмигрировать ранее. Затем владыка уехал в Нью-Йорк на праздник Успения, а потом отправился в Свято-Троицкий монастырь в Джорданвиле в штате Нью-Йорк, где пребывал несколько дней, готовясь к тому, что ему предстояло совершить в Вашингтоне, — а именно убедить Сенат СШа принять беженцев из Тубабао. Как всегда, владыка готовился к этому молитвенно. отец Кирилл Зайцев, принявший монашество с именем Константин, и профессор Н.Н.Александров помогали иерарху переводить на английский необходимые документы.

5 сентября владыка в сопровождении профессора Александрова отбыл в Вашингтон, чтобы добиться помощи для своей паствы, как было сказано в газете «Православная Русь», «все надежды возложившей на его молитвы и хлопоты». Начиная с 6 сентября он стал ходить по сенаторам и по правительственным инстанциям, а также встречаться с журналистами. Затем он нанес визит директору ИРО, от которого получил заверения относительно постройки на Филиппинских островах горного санатория для больных туберкулезом — этой болезнью, как было сказано выше, особенно часто болели беженцы. Архиепископ и профессор Александров были приглашены на заседание сенаторской комиссии, чтобы изложить суть дела; эта встреча состоялась 16 сентября, и доклад произвел на парламентариев хорошее впечатление[13]. С той же целью владыка отправился в Нью-Йорк. Во время Епархиального съезда Восточно-американской епархии владыка Иоанн направил президентам Соединенных Штатов, аргентины, Бразилии, Венесуэлы и премьер-министрам Канады и австралии, а также генералу Макартуру, ИРО и американским сенаторам следующее послание: «Епархиальный съезд американской и Канадской архиепископии Русской Православной Церкви Заграницей... постановил обратиться к Вам с ходатайством об облегчении судьбы эвакуированных из Китая русских (...) Насельники лагеря находятся в полной неизвестности о своем будущем, в постоянной тревоге, страдая, кроме того, от местных климатических условий и стихийных бедствий. Около 80% переболело недавно, от перенесенных тропических болезней силы их истощаются. Внезапный тайфун может уничтожить все постройки лагеря и причинить неисчислимые бедствия его обитателям.

Если они погибнут жертвою небрежности ИРО и равнодушия мира, ответственность должна пасть на виновников этого события, которое заслуживает наименования преступления против Бога и людей. Возможно ли действительно, чтобы в христианском мире не нашлось дверей, которые открылись бы перед горсточкой людей — тремя тысячами честных, лояльных тружеников, безупречных во всех отношениях, и их семей, — единственной ошибкою которых было поверить словам и первоначальным делам своих спасителей? (…)

Мы, представители Русской Церкви за границей, послушные велениям своей совести, возвышаем свой голос и заявляем во всеуслышание, что приходит последний момент для помощи соотечественникам на острове Самаре. Просрочка каждого дня может оказаться роковой. Мы умоляем во имя Бога, еще древле рекшаго устами пророка Моисея: Возлюбите пришельца (Втор 10, 19), просим обратить самое серьезное внимание на судьбу несчастных “cамарцев” и возможно скорее принять меры к переселению их туда, где они смогут не только найти приют, но и в значительной степени стать снова людьми, полезными обществу и своим семьям, и послужить стране, их приютившей»[14] В силу всех формальностей эвакуация происходила достаточно медленно и завершилась лишь в 1952 году.. Владыка Иоанн и профессор Александров временно устроились в Вашингтоне, чтобы иметь возможность лично повлиять на сенаторов в вопросе о беженцах. архиепископ имел возможность часто встречаться с сенатором Нолэндом, который, пообщавшись с владыкой, принял решение отправиться на Филиппины и помочь русским эмигрантам. Иерарх получил первый проект закона, по которому беженцам позволялось переехать в Соединенные Штаты, но в нем упоминались только три тысячи двести беженцев, находящихся на Самаре, в то время как тысячи беженцев из Шанхая, Тяньцзиня, Гонконга и Формозы были обойдены молчанием. Тогда владыка потребовал внесения поправки. Официальная хроника сообщала: «Владыке Иоанну и проф. Н.Н.александрову пришлось употребить огромную энергию и потратить немало времени, чтобы принять должные меры к защите интересов выходцев из Китая и, в частности, “самарцев”. Равным образом, проведена большая работа по личному осведомлению сенаторов о высококачественности китайских беженцев»[15]. Наконец, после пятнадцати часов непрерывной дискуссии, переработанный законопроект прошел в американском Сенате через голосование. Оно состоялось в Великую Среду 1950 года. На следующий день закон был принят. Так благодаря настойчивости святого закон был ратифицирован и ворота Америки распахнулись для большей части русских с Дальнего Востока. Около двух тысяч человек не знали никого, кто мог бы за них поручиться. В русскоязычной прессе Америки был опубликован призыв владыки: «Русские люди, имеющие американское подданство! Отзовитесь на беду ваших соотечественников, еще недавно живших своим мирным трудом в Китае, а ныне принужденных искать убежища в других странах. Новый закон открывает им двери США, но нужны поручительства для их въезда. He будьте глухи к их горю: дайте их! Обещаю, что их получат достойные люди. Проявите милость к ближним, да Господь будет милостив к вам!»[16]

Перед отъездом с Самара в 1949 году святой обходил все палатки, благословляя их, — ведь беженцы находились под постоянной угрозой ужасных тайфунов, которые опустошали остров, всегда проходя через него. В течение двадцати семи месяцев, которые русские провели на Самаре, тайфуны случались не раз, но всегда обходили лагерь стороной[17] Тайфун не принес жертв на Тубабао, тогда как на втором филиппинском острове, Себу, погибло шестьсот жителей и было разрушено все до основания. На Филиппинах все были убеждены, что беженцы на Тубабао были хранимы благословением и молитвами архиепископа Иоанна. 3 мая 1951 года на остров снова обрушился тайфун, почти полностью разрушивший лагерь; один из беженцев пишет: «К утру стало стихать. Когда взошло солнце, лагерь представлял страшную картину полного разгрома и разрушения.... 11 ноября 1950 года тайфун вновь пронесся над островом, но, приближаясь к поселению, разделился на два потока. Очевидец пишет: «Грозные признаки тайфуна появились с 4 часов дня. По всем районам лагеря было объявлено сиренами, звонками, что над нами нависла жестокая опасность: женщины, дети и старики должны немедленно переселиться из палаток в бараки, все работоспособные и желающие могут не покидать своих палаток, укрепив их “к сопротивлению”, причем должны быть готовыми к оказанию взаимопомощи на основании преподанных инструкций... Скоро тент Свято-Серафимовского храма не выдержал и разорвался надвое... В спешном порядке пришлось убирать из храма образа, церковную утварь и сносить все в барак-склад... Шли грузовики с багажом и вещами... С грохотом небес сливались стоны и рыдания детей и женщин, в страхе и панике мечущихся в бестолковой сутолоке...»

Все потеряли все, что имели. Чудом можно объяснить, что никто не пострадал». Когда большая часть беженцев была эвакуирована, 9 декабря 1951 года пронесся еще один тайфун. Деревни острова были опустошены и город Гуиван тоже. Жертвы со стороны местного населения не поддавались исчислению. Лагерь был полностью разрушен, но погибли только двое русских. В послании к той части паствы, что еще находилась на Филиппинах, владыка Иоанн писал после катастрофы: «Возлюбленной пастве на Филиппинах Ныне, когда ангели воспевают Рождшемуся Младенцу “Слава в вышних Богу и на земли мир, в человецех благоволение”, когда звезда Вифлеемская ярко светит, указуя волхвам путь к сошедшему с небес Сыну Божию, охватывая мысленным взором всю паству, особенно к вам обращаю его, пребывающие еще на Филиппинах возлюбленные духовные чада.

Постигшее вас бедствие и страшные часы, пережитые вами во время грозного господства стихии, наполнило ужасом и скорбью нашу душу, как и многих с вами прежде бывших на памятном для всех их острове.

Мы внутренне ощущаем ваши страдания во время стихийного бедствия, в значительно меньших размерах пережитого прежде и другими, ныне находящимися в других странах. Почему природа, в продолжение почти трех лет щадившая нашедших себе убежище на Тубабао, ныне так безжалостно разразилась на небольшой остаток, когда близко окончательное расселение? Нам вспоминаются слова Спасителя: Думаете ли, что те восемнадцать человек, на которых упала башня Силоамская и побила их, виновнее были всех, живущих во Иерусалиме? Нет, говорю вам, но если не покаетесь, все та к же погибнете (Лк 13, 4–5).

Совершившееся ныне есть напоминание всем прежде бывшим там о том, что могло их постигнуть и чего они избежали. оно есть предостережение всем спасшимся, где бы они ныне ни находились, и пострадавшие ныне являются жертвою за всех. Сознательно или подсознательно, то ощутили многие и с особой болью восприняли весть о случившемся.

Мы всем сердцем и душою с вами, испытавшими ярость природы. В сии дни святочные особенно скорбим, что вы лишены даже утешения прославить Христа в храме, снесенном вихрем, лишившим вас и всех нас того священного прибежища, места молитвы, установленного еще первыми прибывшими на остров.

Верим, однако, что и ваши испытания тем кончатся и свет Вифлеемской звезды озарит ваши дальнейшие пути. Стремитесь направлять вашу жизнь всегда по стезям правым, и лучи восшедшего ныне Солнца Правды осушат павшие на вас дождевые потоки и все ваши печали, разгонят тучи скорбей, и для вас воссияет свет Благоволения, мира и благоденствия. В Вифлееме Родивыйся и во Иордане Крестивыйся Христос да вас укрепит, направит и благословит.

Духом с вами пребывающий

+ Архиепископ Иоанн. Рождество Христово 1951».

Однако, совсем как в Шанхае, испытания не исчерпывались стихийными бедствиями. Предстояло еще столкнуться с враждебностью ИРО. Стараниями владыки в Тубабао была открыта русская школа, продолжавшая программу русского лицея в Шанхае. Учреждение было открыто вопреки отказу властей; весь риск владыка взял на себя. Это, как писали тогда в газетах, стало толчком к тому, чтобы ИРО начала выступать против приюта Cвятителя Тихона. Атака приняла такие формы, что архиепископ Иоанн счел необходимым обратиться с телеграммой, в которой напоминал, что приют и лицей принадлежат Церкви и что попытки разрушения их будут рассматриваемы как борьба с Церковью и преследование религии. 15 июня 1950 года заместитель архиепископа, иеромонах Модест, получил от ИРО циркуляр, в котором содержалось требование закрыть школу и приют до 25 июля; обучение детей ИРО брала на себя, а духовное образование якобы должно было осуществляться только «в обычном порядке», то есть вне школьной программы. Все дети младше семнадцати лет должны были покинуть школу и обучаться в школе, относящейся к ИРО. Владыка ответил на это телеграммой, в которой просил ИРО не закрывать школу, так как дети должны были вскоре отбыть в США. Затем он отправил телеграмму на Самар, подчеркнув в ней незаконный характер решения ИРО, которое, как он предупредил, не следовало выполнять…

Господь, как и в Шанхае, утешал в скорбях вверенное владыке стадо. В Тубабао обновилась икона Божией Матери «Утоли моя печали». Владыка же, чтобы утешить своих чад, ожидающих отъезда в Соединенные Штаты, посылал им духовную литературу, отпечатанную русским монастырем в Джорданвиле, который осуществлял широкую издательскую деятельность.

15 октября 1952 года из-за последнего тайфуна пострадали несколько десятков беженцев (по большей части еще и больных), остававшихся на острове. лагерь был вновь разрушен. При содействии владыки они получили визы во Францию. Там он их и встретил. Вот что писала «Православная Русь»: «Утром 23 декабря норвежский корабль, имевший на своем борту 70 русских беженцев в сопровождении трех врачей и девяти сиделок, прибыл в Марсель. Для встречи своей паствы выехал в Марсель к этому времени архиепископ Иоанн. Часть прибывших направлена в санаторий в Сент-Фуа-д’аржантьер. Женщины будут помещены в санаторий в Монпелье»[18]. Святой вывез с Филиппинских островов всю свою паству.

Как мы увидим далее, по прибытии в Западную Европу он непрестанно будет хлопотать о тех, кто остался в Шанхае и в Харбине. Фостер Даллес, Эйзенхауэр и другие политики Запада не раз будут получать от него письма.

Безусловно, своим спасением беженцы обязаны ходатайствам владыки перед сильными мира сего, но в еще большей степени — его молитвам перед Небесным Престолом. Вознося молитвы о своих овцах, оставшихся на Дальнем Востоке, он заложил основы будущего русского прихода в Вашингтоне. В тот месяц, который он провел в американской столице, он ежедневно совершал Божественную литургию и другие службы на частной квартире, а затем — в часовне собора Епископальной церкви. число молящихся всякий раз возрастало, и было решено основать приход во имя Усекновения главы Иоанна Предтечи[19], так как в этот день владыка впервые совершил в Вашингтоне литургию. чтобы собранная им паства не рассеялась с его отъездом, владыка не уезжал из Вашингтона, пока на приход не был назначен постоянный священник.

Во время пребывания в Соединенных Штатах владыка жил по привычке в нищете; об этом вспоминает епископ Николай (Велимирович), уехавший в США после Второй мировой войны: «В течение двух лет жизни в Нью-Йорке, — пишет о владыке Иоанне епископ Николай, — он получал менее 40 долларов в месяц. Это было все его содержание. Люди, правда, из уважения к нему приносили ему дары в виде еды и одежды, что он тотчас же раздавал другим. Одной зимой я совершал с ним службу в русской церкви на Бронксе. Затем он проводил меня на улицу. (Владыка) имел на себе легкую рясу из тонкого китайского шелка.

— Хорошая у тебя ряса, брат Иоанн, и хорошо на тебе сидит, — сказал я ему между прочим.

Как только я это произнес, он начал снимать рясу, чтобы ее отдать. Я удивился и убежал. Эта ряса — дар ему от кого-то и воспоминание о Шанхае. Таков он — и только он»[20].

В Сан-Франциско владыка начал готовиться к приему беженцев, которые в большинстве своем устроились жить именно в этом городе. Архиепископ Иоанн приступил к покупке дома для приюта Святителя Тихона Задонского. После долгих поисков он нашел здание, в котором разместили домовый храм. Как вспоминает один из свидетелей, архиепископ сразу же получил первое пожертвование в пять тысяч долларов, так как «люди всегда откликались на его призыв»[21]. Благодаря владыке Иоанну приют был зарегистрирован как учебное заведение.

24 сентября 1950 года владыка отслужил в Сан-Франциско литургию; по воспоминаниям верующих, храм там был «переполнен, как на Пасху»[22]. архиепископ Тихон, уже выздоравливая, попросил владыку остаться в Сан-Франциско до престольного праздника, который бывает в ноябре, и он согласился.

Когда вся работа по подготовке переезда паствы в СШа была завершена, Синод Русской Зарубежной Церкви назначил владыку Иоанна архиепископом Западно-Европейской епархии, сохранив за ним и управление теми приходами, что остались от Шанхайской епархии (имелся в виду Гонконг, Сайгон, Сингапур и Формоза), а также теми верующими, которые не смогли уехать из Китая.

Один из верующих из Сан-Франциско вспоминает: «я не думаю, что владыке было легко оставлять свою паству, но таково было распоряжение Синода, и владыка, как монах, никогда подобных распоряжений не только не нарушал, но и не протестовал против них. Мы, конечно, протестовали, я тогда собирал среди русских подписи к владыке митрополиту Анастасию с просьбой оставить владыку с нами». Но владыка Анастасий ответил так: «Весьма важные церковные обстоятельства неотложно требуют назначения Преосвященного архиепископа Иоанна в Европу, где с нашим отъездом в Соединенные Штаты требуется особая архиерейская бдительность»[23].

Итак, для владыки пробил час отъезда. 12 июня 1951 года в Русском центре в Сан-Франциско верующие организовали прием в его честь. Его духовные чада упоминали в своих речах обо всем, что ему удалось сделать за такое краткое время. Один из очевидцев вспоминает: «Речи шанхайцев и тубабаоцев прерывались нередко с трудом сдерживаемыми слезами. В пространном слове своем прощальном владыка звал всех к исполнению церковно-национального долга русского человека, как в отношении к самим себе, так и к детям своим... Говорил владыка и о задачах конкретных ближайшего времени: он просил помощи приюту, его детищу, а сам обещал все усилия обратить и в Европе на продвижение вопросов о скорейшей эвакуации русского Шанхая и Китая. Получив благословение владыки, грустно расходилась осиротевшая паства владыки, так привыкшая к его заботам, к его духовному руководству. Напутственный молебен при большом стечении народа был отслужен архиепископом Тихоном в Радосте-Скорбященском соборе. Но в самый день предполагаемого отлета владыки в Венесуэлу, куда он перед отбытием в Европу к месту своего служения должен был отправиться для свидания с родными, выяснилось, что забастовка временно приостановила движение, и владыка неожиданно для себя и на радость своей пастве пробыл в Сан-Франциско лишнюю неделю...

В день отъезда в приютский храм к вечерне собрались снова многочисленные друзья владыки. Служил он один и после вечерни сам же отслужил молебен. Все плакали. Напряжение достигло предела, когда владыка, испрашивая у всех прощения, встал на колени... На двух автобусах и многих легковых машинах провожающие направляются на аэродром, откуда вылетел владыка 26 июня. Так происходило последнее прощание владыки с приютом и паствой. “Сцены прощания, — пишет в газете «Русская жизнь» В.Н.Коростелева, — были настолько трогательными, что описать их невозможно”. Преподав последнее благословение, владыка отправился на посадку, прошел в самолет, а провожающие запели: “Ис полла эти деспота”»[24].

В июне 1951 года владыка Иоанн, по просьбе митрополита Анастасия, нанес краткий визит в Венесуэлу. Он служил в Каракасе и в Маракае и присутствовал в качестве председателя на собрании духовенства. архиепископ Иоанн покинул Венесуэлу, «оставив у посещенных им приходов чувство радости и большей бодрости в их церковноприходской работе»[25].

По дороге в Европу владыка Иоанн остановился в Нью-Йорке, чтобы доложить архиерейскому Синоду о поездке в Венесуэлу. На этом заседании архиерейский Синод пожаловал архиепископу Иоанну награду — бриллиантовый крест на клобуке[26]. Владыка хотел вылететь в Париж 16 июля, чтобы почтить память царственных мучеников в Париже, но обстоятельства задержали его на несколько дней в Соединенных Штатах, и он решил отправиться в Свято-Троицкий монастырь в Джорданвиле. Там монахи подарили ему точный список «Знамения», Курско-Коренной иконы Божией Матери, содержащий фрагмент оригинала. Этот список был написан монастырским иконописцем игуменом (впоследствии архимандритом) Киприаном, а фрагмент о. Киприан достал, когда реставрировал оригинал иконы в Женеве в 1945 году[27]. Этот список Курской иконы «Знамение» будет сопровождать архиепископа Иоанна во всех его пастырских поездках по Западной Европе; он будет источником духовной радости для всех верующих в его новой епархии.