ВАЛААМСКИЙ МОНАХ РАССКАЗЫВАЕТ О ПОСЛЕДНИХ МИНУТАХ ЖИЗНИ ЦАРСКОЙ СЕМЬИ

Фото с сайта "Екатеринбургский летописец".

Эта рукопись была обнаружена в библиотеке келаря Псково-Печерского монастыря архимандрита Иеронима в 1989 году, после его смерти. Она датирована 1922 годом и написана в старой орфографии. Рукопись подготовлена к печати духовным сыном отца Иеронима, келарем Сретенского монастыря архимандритом Анастасием (Поповым). Сохранены все стилистические особенности этого рассказа.

Корреспондент "Политикинем" Андреан Виндинг, который побывал в Валаамском монастыре, встретил там некоторого монаха Ефрема. Этот монах в настоящее время живет в одиночестве на одном из Валаамских островов, на котором великий князь Николай Николаевич построил церковь, церковным сторожем был с царем Николаем в Екатеринбурге во время его ареста у красногвардейцев и был свидетелем ужасной кончины бывшаго царя и его семьи, которую разбираем согласно следующего письма Андреас Виндинга.

Об убийстве в Екатеринбурге так разсказывает монах Ефрем:

В начале июля нас увезли из Тобольска в Екатеринбург. Мы остановились в доме инженера Ипатьева. Он находится в средине города, окружаемый двумя каменными стенами. Красногвардейцы строго нас караулили. Часть наблюдала за стенами, другая караулила двери, третья часть, которая находилась в саду, следила за окнами.

Царь и его семья в определенное время дня могли выходить на прогулку в сад, мы другие не могли. Но Царь ходил к нам здороваться. Днями в доме он мог свободно ходить по всем комнатам, которых было много. Царь был в бодром настроении. Он никогда не терял надежды получить потерянную корону, а о том, что потом случилось, он не мог никогда и подумать, он верил в милость Божию.

Только маленький наследник приносил ему забот, 14-ти летний Алексей ростом был не более как десятилетний дитя, он иссыхал при наших глазах. Уже много месяцев он не мог ходить, а в Тобольске мы получили разрешение приобрести для него больничную коляску. Также государыня была больна и большею частью лежала в постели. Только баронесса Бурховдес и княжна Гендрикова могли находиться при ней, также доктор профессор Боткин. Царица единственно раз послала навестить меня.

Вечером заключили царя и его семью в один пикет, темное помещение во внутренней части здания. Здесь была только одна деревянная кровать, на которой спали царица. Наследник спал в больничной коляске. Государь и его четыре дочери, великие княжны - Ольга, Татиана, Мария и Анастасия спали на полу на соломенной постели, которую никогда не меняли.

Солдаты почти постоянно были пьяные, будили нас по несколько раз в ночь, допрашивая нас. Если царь и его дочери недостаточно скоро вставали и не давали ясных ответов на предложенные им вопросы, то солдаты били их прикладами винтовок. Маленький Алексей плакал и на это они не обращали внимания. Фрейлина баронесса Бурховдес спала рядом в маленькой комнате. Мы и другие с одной из камер - одевшись, т.к. солдаты отобрали от нас постели и одеяла. Так прошло четырнадцать однообразных дней.

Ночью между 18-19 июля около 12 часов разбудила нас тревога, которая доносилась со стороны сада от главного подъезда дома. Пьяные солдаты ревели "ура" всеми силами легких, веселились и кричали. Немного спустя после этого толкнули настежь дверь комнаты царской семьи и мы слышали дикий голос, бесстыдным и циничным тоном кричащий: "Ну, видно по всему, как будто вы уже готовы". Смиренным спокойным голосом ответил царь: "Я готов!" Тогда опять кричит голос: "Не только ты, негодяй! Но вся твоя компания может идти с тобой!" А затем солдатам, которые проникли в комнату: "Ну, выгоняйте теперь их вон! Никаких церемоний не нужно! В подвал их!"

Когда нас провели в помещение царя, он и царица молились на коленях, молодые царевны были вставшие с своей постели и окружали свою мать.

Тут Николай Александрович подымает с коляски своего маленького наследника и берет его на руки. Баронесса Бурховдес стала пред царицею, защищая ее. Когда мы вошли в помещение с нашими палачами, царь обращается к Боткину: "Вы тоже". Старый профессор дрожит с ног до головы и ничего не отвечает. Не спрашивайте, как я мог убежать. Позже я слышал, что также баронесса Бурховдес жива, а старый Чемодуров бежал вместе со мной...

- Царь и все другие были уведены в подвал. О том, что там произошло, то это знаю из рассказов других лиц.

Вечером 18 июля в Екатеринбурге совет созвали: на собрание в спешном порядке. Чехо-словаки спешили и шли усиленным маршем на город, сопротивление было бы бесполезным. Паника распространялась по улицам города. Большевики обвиняли городское начальство, что чехо-словаки подкупили их на свою сторону и что он действует единомышленно с царем. Растерянность была у совета. Что нужно предпринять ему, дабы успокоить дух и проявить лояльность? Тогда комиссар Юровский изобрел решение: царя и его семью нужно бы расстрелять! И он предложил себя для исполнения этого дела. Не теряя времени, он сразу поспешил в дом Ипатьева, в котором нас разбудило ликование солдат из за того, чему он верил...

- В следующий день солдаты хвастали жителям Екатеринбурга, что они расстреляли царя, царицу, их детей и свиту, один за другим: сперва царицу, затем дочерей, напоследок царя и Алексея. В подвале Ипатиевской дачи было большое помещение, которое плохо освещали солдатские ручные фонари. Убийцы боялись, что пули винтовок будут отскакивать от стен и поэтому убили своих жертв выстрелами из револьверов на близкое расстояние. Они прицеливались между глаз и в висок. Мне рассказывали, что царь и царица храбро умирали. Сперва царица. Царь держал на руках бывшего в обмороке своего сына, а руки маленького наследника были обвившись кругами его шеи. Голова его была свесившись на плечо отца. Убийцы убили сперва царя, затем оттащили сына от трупа и пустили пулю ему в голову. Затем следовали постепенно великие княжны, профессор Боткин и другие осужденные на смерть. Только великая княжна Татиана еще была жива, хотя в нее попало десять пуль, и т.к. она еще дышала, то один из солдат разбил ей голову ручкой револьвера.

Мне рассказано, что так они поступили с царем, Александрой Федоровною и их несчастными детями. Господь сохранил меня, что я это не видел.

Монах заканчивает свой рассказ и умолкает. Его серые глаза останавливаются на светлую ночь, где небо под темными елями представляется золотым при наступлении дня.