Нехватка сегодня на добрые вести.

На добрых людей. На поступки добра.

В каких городах, и в каком нынче месте

Живет - не молчит доброта?!

В сердцах? Но сердца потихоньку черствеют,

Истратив запас доброты.

В словах? И слова, о, увы, каменеют,      

Вобравши налет остроты…

Это недописанное стихотворение осталось дожидаться меня на кусочке листа бумаги. Утром неотложка мчала меня по улицам родного города…

Выписавшись из больницы, стихотворение я дописала:

Спешите друг друга вы радовать,  люди,

Частичку души подарить.

Давайте, хоть каплю добрее мы будем,

Так легче всем будет нам жить!

Городская клиническая больница…Кардиология…Никогда не думала, что окажусь пациенткой этого отделения восемнадцатой палаты. Её еще называют палатой интенсивной терапии. Здесь я и прожила несколько  недель среди трех моих, запавших мне  в душу соседок по палате – таких же «сердечниц», как и я. Но этот рассказ больше не о себе, любимой,  а об одной из них, соседке по палате - Тонечке… А по-другому и обращаться к  ней не могу, только сердечно и ласково – Тонечка. Правда, Тонечке - шестьдесят два. Самое время звать по имени-отчеству. Но…  Всё по порядку.

В длинный субботний больничный день, (а все дни в больнице тянутся нарочно долго), - у воцерковленных людей праздник. В маленький больничный Константино-Богородцкий  храм ранним утром спешит отец Евгений поисповедовать и причастить больных.

Всю неделю я готовилась к исповеди, усаживаясь поближе к самому окну больничной палаты с «часословом для мирян» в руках, стараясь не раздражать своих соседок долгим чтением молитв. Белое мартовское солнце грело мою макушку и скользило по страницам молитвослова, заливая ярким светом  и салатовые больничные стены.  Мне тоже старались не мешать. Даже ходили на цыпочках...

Вчера выписали мою соседку по койке напротив. Молодая тридцатидвухлетняя женщина после перенесенного острого инфаркта. Как же бежали навстречу  к выписанной из больницы маме её погодки-дети. Сколько было шума и радости при встрече у входа в кардиологическое отделение больницы. Казалось – небо стало голубее и просторней… А мы, провожая эту молодую семью, долго маячили  в окне, пока они садились в машину, и махали на прощание им руками, отправляя свои воздушные поцелуи за холодное оконное стекло нашей выписавшейся Танюшке с пожеланиями беречь себя…

Вернувшись после Литургии в палату, неожиданно удивляюсь новой моей соседке, только что переведенной  в палату из реанимации. Наше  знакомство состоялось мгновенно.

 - Здравствуйте, - улыбаясь, выпалила она, как только я переступила порог палаты. - Я – Тоня, - назвала она свое имя и продолжила улыбаться мне широкой улыбкой и весело блеснувшими на меня глазами.

И защебетал наш соловушек без умолка. Про всю свою жизнь  Тоня уложилась в десять минут, без остановки рассказав все свои самые яркие моменты шестидесятидвухлетней жизни. Тонечка – вдова военного, поступила в нашу больницу по скорой из подмосковного военного городка, три дня тому назад перенесшая инфаркт, но у нее еще до этого  был рак, который опустошил в ее организме половину органов, но она сказала ему свое категоричное «нет!» и «я буду жить!». Десять лет назад у нее погиб сын, через полгода, не выдержав трагической гибели сына, умер от инфаркта муж. Так и осталась Тонечка совершенно одна-одинёшенька на белом свете. Через несколько лет одиночества десятичасовая операция по поводу онкологии, потом разыгравшийся сахарный диабет с бесконечными уколами инсулина,   операция глаз, операция ног. Нет на этой женщине ни одного живого места, где бы не оставил следов медицинский скальпель. Но жажда жизни – у Тонечки сильнее. И любовь к людям. И доброта – сильная вещь. 

Каждый вечер на наш звонкий смех к нам в палату стали приходить больные из соседних палат. Это Тонечка собирала возле себя своим веселым нравом и жизнелюбием больных. А медсестры, спешащие по утрам нам делать капельницы и уколы, выпархивали из палаты с улыбкой и поднятым на целый день настроением. Навещать Тонечку никто, кроме её двух широкоплечих соседей Генки и Николая,  не приходил и не приезжал, поэтому мои многочисленные посетители были и её долгожданными гостями. Как она радовалась каждому приходящему и говорила мне: «Счастливая ты, Олька. Я так рада за тебя»…

А я улыбалась Тонечке в ответ и вспоминала произведшие на меня однажды  в фильме «Форпост» сильное впечатление слова, выписанные для памяти в свои заметки:

«Что еще остается попавшим в беду? Только петь и смеяться, чтобы не орать от боли.
Сжав зубы до скрипа, сцепив пальцы до хруста, радуйся, ибо ты живешь!
Радуйся бирюзе неба и рубиновым лучам рассвета.
Радуйся жемчугу капель дождя, потому что по-другому нельзя.
Радуйся отчаянной радости израненного воина, задыхающегося в кровавой жиже.
Пусть битва проиграна, но флаг не спущен и оружие не брошено в грязь и ты не бежишь с позором, потому что незачем бежать.
И остается только стоять насмерть!
А когда ничего не осталось, радуйся высшей радостью за ближних своих.
Радуйся чужой любви и звонкому смеху не своих детей, даже, когда свинцовые тучи, радуйся!
В дождь и слякоть, радуйся!
Радуйся и ликуй, презирая боль, ибо имя тебе - Человек!»