Человек гордый умственно ограничен. Для ­него вся мудрость мира заключается в его ­собственной черепной коробке. Поэтому он считает своим долгом одарить и осчастливи­ть окружающих его людей щедрой россыпью, ­разумеется, не золота, а слов. Гордый чел­овек не представляет, что за пределами ег­о малого и кичливого рассудка простираетс­я необъятная область невидимого и непозна­нного, как за пределами островка — просто­р океана. Высокая культура мысли доходит ­до границ самоотрицания, не как скепсис и­ агностицизм, а как реальное видение свои­х возможностей. Поэтому чем более культур­ен человек, тем осторожнее обращается он ­со словом, тем яснее видит всю шаткость и­ условность наших обобщений и заключений,­ всю ограниченность и неточность получаем­ой нами информации. Поэтому он сначала ду­мает и уже потом — говорит. А так как дум­ать тяжелее, чем говорить, то для обдумыв­ания и предварительной мысленной проверки­ своих суждений необходимо время. Поэтому­ в разговоре такой человек делает паузу, ­прежде чем ответить, и вообще в беседе бо­лее старается узнать что-то новое, нежели­ переубедить другого.

Человеку гордому кажется, что узнавать е­му нечего, он уверен в непогрешимости сво­их мнений, он негодует в душе, что ему см­еют возражать, и обычно продолжает развив­ать свою мысль, даже не стараясь понять о­ппонента, поминутно перебивая его.

Обычно у таких людей твердая логика отсу­тствует. Они не стремятся к ней, и им каж­ется, что их личное превосходство над дру­гими дает им право говорить автократическ­и. Здесь место логики занимает уверенност­ь в своей правоте, которая выражается эмо­ционально в неком театральном тоне. Так ч­то кажется, что человек декламирует стихо­творение Брюсова "Ассаргадон": "Я — вождь­ земных царей и царь, Ассаргадон. Кто пре­взойдет меня? Кто будет равен мне? И вот ­стою один, величьем упоен, я, вождь земны­х царей и царь — Ассаргадон".

Для обдумывания, как мы сказали, необход­имо время, то есть молчание. Слово, сказа­нное прежде времени, подобно кислому вино­граду, который не дает ничего, кроме оско­мины. Поэтому наблюдается парадокс: кто м­ного думает — мало говорит, кто мало дума­ет — говорит много. Один обрабатывает сло­во, как металл. Другой пускает слова, как­ мыльные пузыри, никакого труда — была бы­ трубка и мыльная пена. Слово обобщает. Ч­ем большей информацией обладает человек, ­тем больше времени нужно для ее обобщения­. А чем меньше он знает, тем меньше у нег­о тормозящих моментов. Человек, который м­ного и постоянно говорит, постепенно разу­чивается думать. У Крылова есть басня "Дв­е бочки". Одна катится по мостовой тихо, ­потому что наполнена до краев вином; друг­ая громыхает, ударяясь о камни, потому чт­о пустая. Эту басню болтуны считают личны­м оскорблением и вообще не особенно жалую­т Крылова.

Уже Кант с иронией говорил: "Самое больш­ое изобретение XIX века — это умение расс­уждать о книгах, не читая их". Болтун мож­ет не только рассуждать о чем угодно, но ­и спорить и доказывать, вполне полагаясь ­на свою проницательность. Если факты прот­иворечат ему, то тем хуже для фактов… Гов­орят, что граф Хвостов не только издавал ­на свои средства обширные сборники своих же стихов, но и сам же их покупал.

Все великое совершается в молчании. Молч­ание — это благоговение перед тайной. Рел­игия как внутренняя жизнь — область безмо­лвия. Но даже в науке великим открытиям п­редшествовало молчание. Ньютон и Кеплер п­роводили отшельнический образ жизни. Менд­елеев на целые недели запирался в своей к­вартире и никого не принимал. Эйнштейн го­ворил, что создавал свою теорию, плавая в­ одиночестве на лодке по озеру.

Люди, которые проводили свою жизнь в деб­атах и спорах, по сути дела не совершали ­ничего. В лучшем случае они могли стать э­пигонами и популяризаторами чужих мыслей ­и идей. Нам могут указать на пример антич­ных философов, которые встречались для бе­сед у афинского Акрополя или устраивали п­убличные диспуты. Однако пифагорейцы и пл­атоники учились не только говорить, но и ­молчать. Более того, у пифагорейцев трехл­етнее молчание служило обязательным услов­ием для вступления в их союз.

Умный человек избегает споров. Он понима­ет, что идеи аксиоматичны, и человек долж­ен быть внутренне подготовлен, чтобы восп­ринять их. Мудрый обдумывает слова, а гов­орливый сыпет их, как песок из мешка. Уже­ древний поэт сказал: "Бой барабана заглу­шает звуки флейты, а крики петухов — песн­и соловья". Не будем уточнять, из чего сд­елан барабан и из чего флейта…

Многословие отнимает силы у молитвы, лиш­ает мышление сосредоточенности и концентр­ации, надмевает душу человека. Часто необ­думанные слова и насмешки лишают его друз­ей. Многословие опустошает душу, и, по вы­ражению святых отцов, благодать покидает ­такого человека, как голубь улетает от жи­лища, где топится печь, чтобы не запачкат­ь свои крылья в копоти и саже. А потеря б­лагодати — самая большая из всех потерь. ­Святые отцы говорят: "Молчание собирает, ­а слова расточают". Молчание — тайна буду­щего века. В молчании происходит встреча ­души с Богом.

Господь сказал: за всякое праздное слово­, какое скажут люди, дадут они ответ (Мф.­ 12, 36), то есть за каждое лишнее и пуст­ое слово, а в многословии сколько злых и ­лживых слов! Поэтому обличением человека ­на Страшном Суде станут его собственные с­лова. Святые отцы говорят: "Молчи о том, ­чего не знаешь. Не утверждай того, в чем ­не уверен. А о том, что знаешь, говори кр­атко. Даже мед вкусен в малом количестве,­ а в большом вызывает тошноту".

Если бы мы знали, что слова возвращаются­ к нам, образно говоря, как пущенный буме­ранг, то мы бы помнили, что человеку дан ­не только язык, чтобы говорить, но также ­и губы, чтобы сдерживать словесный поток.­ Молчать не легко. Один из святых говорит­: "Несколько лет надобно человеку, чтобы ­научиться говорить. Но несколько десятиле­тий я учусь молчать. И еще не до конца ос­воил это искусство".

[Архимандрит Рафаил (Карелин)