В тот день у меня было мероприятие. Важное. Ответственное. Я его долго организовывала и очень переживала за результат. Уже неделю жила вне зоны комфорта. Нервничала так, что поднялась температура. 

Я думала о том, какую нелегкую стезю я себе выбрала, какую сложную работу. Голова кружилась от круговорота задач, телефон не замолкал, подходили люди, с разными вопросами, одним - улыбнуться, с другими - быть строгой… 

Все прошло отлично. Я ехала домой в такси, обесточенная успехом, взбудораженная восторгом. Счастье – это тоже стресс. 

Дома я долго не могла заснуть. Держала чашку с успокоительным чаем в дрожащих после пережитого стресса руках. Заснула где-то к 6 утра, когда уже расцвело. 

А в 7 часов меня разбудил сын. Он двумя ладошками держался за щеку. Зуб болит! 

Этот зуб мы пытались спасти. Он хоть и молочный, но вполне может прослужить ещё пару-тройку лет. Мы лечили его месяц назад и вот опять… 

- Сильно болит? – спрашиваю испуганно. 
- Сильно! 
- Собирайся, едем к врачу с острой болью. 

Я собираю детей, грудная дочка хнычет спросонья. Я сосредоточена. Сын хмур. Он маленький, он не умеет терпеть боль. А как этому научить? 

Врач, осмотрев зуб, дает направление к хирургу, на удаление. Сыну делают укол, и просят подождать в коридоре, чтобы заморозка подействовала. 

Мы ждем в очереди. Сын напуган, лежит на банкетке, уставившись в одну точку. Я глажу его по голове, вливаю энергетику маминой любви. 

- Мам, будет больно? – спрашивает он. 

У меня принцип: не врать детям. Но сейчас моя правда усугубит его и без того напуганное состояние. Поэтому я без паузы, чтобы не выдать свой липкий страх, начинаю бодро отвечать на какой-то другой, совсем не его вопрос. 

- Все люди через это проходят, Дась. Ни один взрослый не живет с молочными зубами. Всем вырывали. У всех выпадали, понимаешь? 

Сын вздыхает. Обреченно прячется ко мне под мышку. Надеюсь, он не чувствует, что я напугана его предстоящей болью многократно сильнее. 

Просыпается дочка. Она всегда просыпается в хорошем настроении. Начинает гулить и улыбаться людям в коридоре. Люди улыбаются в ответ. Кто-то шутит, что у нас в семье происходит круговорот зубов: у брата выпадают, у сестры растут. Я громко смеюсь, изображая беззаботность. Когда надо – я прекрасная актриса. 

И вот мы заходим в кабинет. Сын садится в кресло, открывает рот. В одной руке я держу дочь, другой – сжимаю ладошку сына. Скоро-скоро все закончится. 

Врач берет специальные щипцы, у меня холодеют от ужаса пальцы. Врач склоняется на сыном, начинает тянуть зуб, сын морщится, стонет, хнычет. 

- Сейчас, Дась, потерпи, уже сейчас всё кончится, - уговариваю я его и себя. По моим щекам текут слёзы, я не могу их вытереть, мои руки заняты детьми. Я зажмуриваюсь, не могу видеть страдания моего ребенка. 

- Ну, вот и всё! – говорит врач. 

Сын сплевывает кровь и поворачивает ко мне несчастную расстроенную мордашку. 

Врач говорит что-то про полоскание и консультацию ортодонта, а я пережила сильнейший стресс и не слышу, я ничего не слышу. Я прижимаю к себе сына, который давно не любит, как он говорит «этих телячьих нежностей», а тут трогательно прильнул ко мне, уткнулся в шею и заряжается энергией маминого тепла, которую отобрал у него стресс. 

Мы выходим из кабинета, я вымученно улыбаюсь врачу и говорю пересохшими губами: «Спасибо!» 

- Мамочка, да не волнуйтесь вы так, это ж просто зуб. У него таких полный рот! 

Я смотрю на врача. Врач – мужчина. Мужчины переживают такие вещи через рациональность. А женщины – через эмоциональность. 

- Отдайте нам, пожалуйста, этот зуб. Это трофей для зубной феи… 

Мы едем домой в такси. Дочка заснула. Сын прижался ко мне и задумчиво смотрит в окно. Во рту ещё ватка, останавливающая кровь. 

Я думаю о том, что моя вчерашняя работа – просто ерунда. Что самая тяжелая и трудная работа на свете – это работа мамой. 

И я не про бессонные ночи, рутинные каши и полное подчинение своих интересов – интересам ребенка. Нет. Эти трудности с лихвой компенсируются счастьем первой улыбки, первых объятий, первых шагов, первой любви. 

Я о том, что быть мамой – это бояться. Круглосуточно бояться за своих детей. Продирающим ужасом. Холодным, ядерным страхом, выжигающим душу. 

Еще там, в роддоме, когда твоему ребенку всего несколько минут от роду, ты уже панически боишься за него. Как он? Здоров ли? Осторожнее! Почему он такой красный? Это нормально? Он не упадет на этой кушетке? Не больно вы его запеленали? 

Быть мамой – это счастье. Самое сладкое из возможных. 
Быть мамой – это страх. Самый острый из возможных. 

И вот это контрастное сочетание живет внутри тебя всегда, его нельзя притупить успокоительным чаем, оно не проходит со взрослением детей. Ему пять – и ты боишься его разбитых коленок. Ему двадцать пять – и ты боишься его разбитых сердец. 

Вечером я наряжаю сына в белый верх, черный низ, сажаю на шею бабочку, и веду в сад. Сегодня праздник для мам, и он учил стих. И песню. И танец. 

Я сажусь в зал, на крошечный стульчик для родителей. Смотрю детский концерт. Я устала, прячу зевок в ладонь, гоню от себя сон. 

Сын подбегает ко мне с самодельным бумажным букетом. Я вижу, что его он делал сам. Он пока не умеет вырезать и рисует не очень. А этот букет – очевидно – его рук дело, не воспитательницы. И тут… 

Тут меня накрывают слезы. Я плачу и не могу остановиться. Это просто усталость. И страхи, которые нехотя покидают оккупированную утром территорию моей души. 

Сын уже забыл про зуб. А я – не забыла. Потому что каждая его боль – засечка на моем сердце. 

- Мам, - сын растерян и даже напуган. – Почему ты плачешь? Ты ударилась? 

- Нет, Дась, нет… Это я от счастья. Просто….просто это самый красивый букет на свете! 

Ольга Савельева