Предел желаний

   В Нью-Йорке дверной звонок раздается как раз в тотмомент, когда вы удобно устроились на диване, решивнасладиться давно заслуженным отдыхом. Настоящая сильнаяличность, человек мужественный и уверенный в себе, скажет:"Ну их всех к черту, мой дом - моя крепость, а телеграммуможно подсунуть под дверь". Но если вы похожи характером наЭдельштейна, то подумаете, что, видно, блондинка из корпуса12С пришла одолжить баночку селитры. Или вдруг нагрянулкакой-то сумасшедший кинорежиссер, желающий поставить фильмпо письмам, которые вы шлете матери в Санта-Монику. (Апочему бы и нет? Ведь делают фильмы на куда худшихматериалах?!)   Однако на этот раз Эдельштейн твердо решил не реагироватьна звонок. Лежа на диване с закрытыми глазами, он громкосказал:   - Я никого не жду.   - Да, знаю, - отозвался голос по ту сторону двери.   - Мне не нужны энциклопедии, щетки и поваренные книги, -сухо сообщил Эдельштейн. - Что бы вы мне не предложили, уменя это уже есть.   - Послушайте, - ответил голос. - Я ничего не продаю. Яхочу вам кое-что дать.   Эдельштейн улыбнулся тонкой печальной улыбкой жителяНью-Йорка, которому известно: если вам преподносят в дарпакет, не помеченный "Двадцать долларов", то надеютсяполучить деньги каким-то другим способом.   - Принимать что-либо бесплатно, - сказал Эдельштейн, - ятем более не могу себе поззволить.   - Но это действительно бесплатно, - подчеркнул голос задверью. - Это ровно ничего не будет вам стоить ни сейчас,ни после.   - Не интересует! - заявил Эдельштейн, восхищаясьтвердостью своего характера.   Голос не отозвался.   Эдельштейн произнес:   - Если вы еще здесь, то, пожалуйста, уходите.   - Дорогой мистер Эдельштейн, - мягко проговорили задверью, - цинизм - лишь форма наивности. Мудрость естьпроницательность.   - Он меня еще учит, - обратился Эдельштейн к стене.   - Ну, хорошо, забудьте все, оставайтесь при своем цинизмеи национальных предрассудках, зачем мне это, в конце концов?   - Минуточку, - всполошился Эдельштейн. - Какиепредрассудки? Насколько я понимаю, вы - просто голос сдругой стороны двери. Вы можете оказаться католиком, илиадвентистом седьмого дня, или даже евреем.   - Не имеет значения. Мне часто приходилось сталкиватьсяс подобным. До свиданья, мистер Эдельштейн.   - Подождите, - буркнул Эдельштейн.   Он ругал себя последними словами. Как часто он попадал вловушки, оканчивающиеся, например, покупкой за 10 долларовиллюстрированного двухтомника "Сексуальная историячеловечества", который, как заметил его друг Манович, можноприобрести в любой лавке за 2.98!   Но голос уйдет, думая: "Эти евреи считают себя лучшедругих!.." Затем поделится своими впечатлениями с другимипри очередной встрече "Лосей" или "Рыцарей Колумба", и начерной совести евреев появится новое пятно.   - У меня слабый характер, - печально прошепталЭдельштейн. А вслух сказал:   - Ну, хорошо, входите! Но предупреждаю с самого начала:ничего покупать не собираюсь.   Он заставил себя подняться, но замер, потому что голосответил: "Благодарю вас", и вслед за этим возник мужчина,прошедший через закрытую, запертую на два замка дверь.   - Пожалуйста, секундочку, задержитесь на одну секундочку,- взмолился Эдельштейн. Он обратил внимание, что слишкомсильно сжал руки и что сердце его бьется необычайно быстро.   Посетитель застыл на месте, а Эдельштейн вновь началдумать.   - Простите, у меня только что была галлюцинация.   - Желаете, чтобы я еще раз вам это продемонстрировал? -осведомился гость.   - О Боже, конечно нет! Итак, вы прошли сквозь дверь! ОБоже, Боже, кажется я попал в переплет!   Эдельштейн тяжело опустился на диван. Гость сел на стул.   - Что происходит? - прошептал Эдельштейн.   - Я пользуюсь подобным приемом, чтобы сэкономить время, -объяснил гость. - Кроме того, это обычно убеждаетнедоверчевых. Мое имя Чарлз Ситвел. Я полевой агентДьявола... Не волнуйтесь, мне не нужна ваша душа.   - Как я могу вам поверить? - спросил Эдельштейн.   - На слово, - ответил Ситвел. - Последние пятьдесят летидет небывалый приток американцев, нигерийцев, арабов иизраильтян. Так же мы впустили больше, чем обычно,китайцев, а совсем недавно начали крупные операции наюжноамериканском рынке. Честно говоря, мистер Эдельштейн,мы перегружены душами. Боюсь, что в ближайшее времяпридется объявить амнистию по мелким грехам.   - Так вы явились не за мной?   - О Дьявол, нет! Я же вам говорю: все круги адапереполнены!   - Тогда зачем вы здесь?   Ситвел порывисто подался вперед.   - Мистер Эдельштейн, вы должны понять, что ад в некоторомроде похож на "Юнайтед стэйтс стил". У нас гигантскийразмах и мы более или менее монополия. И, как всякаядействительно большая корпорация, мы печемся об общественномблаге и хотим, чтобы о нас хорошо думали.   - Разумно, - заметил Эдельштейн.   - Однако нам заказано устраивать, подобно Форду,фирменные школы и мастерские - неправильно поймут. По тойже причине мы не можем возводить города будущего илибороться с загрязнением окружающей среды. Мы даже не можемпомочь какой-нибудь захолустной стране без того, чтобыкто-то не поинтересовался нашими мотивами.   - Я понимаю ваши трудности, - признал Эдельштейн.   - И все же мы хотим что-то сделать. Поэтому время отвремени, но особенно сейчас, когда дела идут так хорошо, мыраздаем небольшие премии избранному числу потенциальныхклиентов.   - Клиент? Я?   - Никто не назовет вас грешником, - успокоил Ситвел. - Ясказал "потенциальных" - это означает всех.   - А... Что за премии?   - Три желания, - произнес Ситвел живо. - Этотрадиционная форма.   - Давайте разберемся, все ли я понимаю, - попросилЭдельштейн. - Вы исполните три любых моих желания? Безвознаграждения? Без всяких "если" и "но"?   - Одно "но" будет, предупредил Ситвел.   - Я так и знал, - вздохнул Эдельштейн.   - Довольно простое условие. Что бы вы ни пожелали, вашзлейший враг получит вдвое.   Эдельштейн задумался.   - То есть, если я попрошу миллион долларов...   - Ваш враг получит два миллиона.   - А если я попрошу пневмонию?   - Ваш злейший враг получит двустороннюю пневмонию.   Эдельштейн поджал губы и покачал головой.   - Не подумайте только, что я советую вам, как вести дела,но не искушаете ли вы этим пунктом добрую волю клиента?   - Риск, мистер Эдельштейн, но он совершенно необходим подвум причинам, - ответил Ситвел. - Видите ли, это условиеиграет роль обратной связи, поддерживающей гомеостаз.   - Простите, я не совсем...   - Попробуем по-другому. Данное условие уменьшает силутрех желаний, тем самым держа происходящее в разумныхпределах. Ведь желание - чрезвычайно мощное орудие.   - Представляю, - кивнул Эдельштейн. - А вторая причина?   - Вы бы уже могли догадаться, - сказал Ситвел, обнажаябезупречно белые зубы в некоем подобии улыбки. - Подобныепункты являются нашим, если можно так выразиться, фирменнымзнаком. Клеймом, удостоверяющим настоящий адский продукт.   - Понимаю, понимаю, - произнес Эдельштейн. - Но мнепотребуется некоторое время на размышление.   - Предложение действительно в течение тридцати дней, -сообщил Ситвел, вставая. - Вам стоит лишь ясно и громкопроизнести свое желание. Об остальном позабочусь я.   Ситвел подошел к двери, но Эдельштейн остановил его.   - Я бы хотел только обсудить один вопрос.   - Какой?   - Так случилось, что у меня нет злейшего врага. У менявообще нет врагов.   Ситвел расхохотался и лиловым платком вытер слезы.   - Эдельштейн! - проговорил он. - Вы восхитительны! Ниодного врага!.. А ваш кузен Сеймур, которому вы отказалисьодолжить пятьсот долларов, чтобы начать бизнес по сухойчистке? Или, может быть, он ваш друг?   ~ Я не подумал о Сеймуре, - признался Эдельштейн.   - А миссис Абрамович, которая плюется при упоминаниивашего имени, потому что вы не женились на ее Марьери? АТом Кэссиди, обладатель полного собрания речей Геббельса?Он каждую ночь мечтает перебить всех евреев, начиная свас... Эй, что с вами?   Эдельштейн сидел на диване, внезапно побелел и вновь сжалруки.   - Мне и в голову не приходило... - пробормотал он.   - Никому не приходит, - успокоил Ситвел. - Неогорчайтесь и не принимайте близко к сердцу. Шесть или семьврагов - пустяки. Могу вас заверить, что это ниже среднегоуровня.   - Имена остальных! - потребовал Эдельштейн, тяжело дыша.   - Я не хочу говорить вам. Зачем лишние волнения?   - Но я должен знать, кто мой злейший враг! Это Кэссиди?Может купить ружье?   Ситвел покачал головой.   - Кэссиди - безвредный полоумный лунатик. Он не тронетвас и пальцем, поверьте мне. Ваш злейший враг - человек поимени Эдуард Самуэль Манович.   - Вы уверены? - спросил потрясенный Эдельштейн.   - Абсолютно.   - Но Манович мой лучший друг!   - А также ваш злейший враг, - произнес Ситвел. - Иногдатак бывает. До свидания, мистер Эдельштейн, желаю вам удачисо всеми тремя желаниями.   - Подождите! - закричал Эдельштейн. Он хотел задатьмиллион вопросов, но находился в таком замешательстве, чтосумел только спросить: - Как случилось, что ад переполнен?   - Потому что безгрешны лишь небеса.   Ситвел махнул рукой, повернулся и вышел через закрытуюдверь.   Эдельштейн не мог прийти в себя несколько минут. Ондумал об Эдди Мановиче. Злейший враг!.. Смешно, в аду явноошиблись. Он знал Мановича почти двадцать лет, каждый деньвстречался с ним, играл в шахматы. Они вместе гуляли,вместе ходили в кино, по крайней мере раз в неделю вместеобедали.   Правда, конечно, Манович иногда разевал свой большой роти переходил границы благовоспитанности.   Иногда Манович бывал груб.   Честно говоря, Манович часто вел себя простооскорбительно.   - Но мы друзья, - обратился к себе Эдельштейн. - Мыдрузья, не так ли?   Он знал, что есть простой способ проверить это - пожелатьсебе миллион долларов. Тогда у Мановича будет два миллионадолларов. Ну и что? Будет ли. его, богатого человека,волновать, что его лучший друг еще богаче?   Да! И еще как! Ему всю жизнь не будет покоя из-за того,что Манович разбогател на его, Эдельштейна, желании.   "Боже мой! - думал Эдельштейн. - Час назад я былбедным, но счастливым человеком. Теперь у меня есть трижелания и враг".   Он обхватил голову руками. Надо хорошенько поразмыслить.   На следующей неделе Эдельштейн договорился на работе оботпуске и день и ночь сидел над блокнотом. Сперва он не могдумать ни о чем, кроме замков. Замки гармонировали сжеланиями. Но, если приглядеться, это не так просто. Имеязамок средней величины с каменными стенами в десять футовтолщиной, землями и всем прочим, необходимо заботиться о егосодержании. Надо думать об отоплении, плате прислуге и такдалее.   Все сводилось к деньгам.   "Я могу содержать приличный замок на две тысячи в неделю,- прикидывал Эдельштейн, быстро записывая в блокнот цифры.   - Но это значит; что Манович будет содержать два замка почетыре тысячи долларов в неделю!"   Наконец, Эдельштейн перерос замки; мысли его стализанимать путешествия. Может, попросить кругосветное? Ночто-то не хочется. А может, провести лето в Европе? Хотябы двухнедельный отдых в Фонтенбло или в Майами-Бич, чтобыуспокоить нервы? Но тогда Манович отдохнет вдвое краше!   Уж лучше остаться бедным и лишить Мановича возможныхблаг.   Лучше, но не совсем.   Эдельштейн все больше отчаивался и злился. Он говорилсебе: "Я идиот, откуда я знаю, что все это правда? Хорошо,Ситвел смог пройти сквозь двери; но разве он волшебник?Может, это химера".   Он сам удивился, когда встал и громко и увереннопроизнес:   - Я желаю двадцать тысяч долларов! Немедленно!   Он почувствовал мягкий толчок. А вытащив бумажник,обнаружил в нем чек на 20 000 долларов.   Эдельштейн пошел в банк и протянул чек, дрожа от страха,что сейчас его схватит полиция. Но его просто спросили,желает ли он получить наличными или положить на свой счет.   При выходе из банка он столкнулся с Мановичем, чье лицовыражало одновременно испуг, замешательство и восторг.   Эдельштейн в расстроенных чувствах пришел домой и остатокдня мучался болью в животе.   Идиот! Он попросил лишь жалких двадцать тысяч! А ведьМанович получил сорок!   Человек может умереть от раздражения.   Эдельштейн впадал то в апатию, то в гнев. Боль в животене утихала - похоже на язву. Все так несправедливо! Онзагоняет себя в могилу, беспокоясь о Мановиче!   Но зато он понял, что Манович действительно его враг.Мысль, что он собственными руками обогащает своего врага,буквально убивала его.   Он сказал себе: "Эдельштейн! Так больше нельзя. Надопозаботиться об удовлетворении".   Но как?   И тут это пришло к нему. Эдельштейн остановился. Егоглаза безумно забегали, и, схватив блокнот, он погрузился ввычисления. Закончив, он почувствовал себя лучше, кровьприлила к лицу - впервые после визита Ситвела он былсчастлив!   - Я желаю шестьсот фунтов рубленой цыплячьей печенки!   Несколько порций рубленой цыплячьей печенки Эдельштейнсъел, пару фунтов положил в холодильник, а остальное продалпо половинной цене, заработав на этом 700 долларов.Оставшиеся незамеченными 75 фунтов прибрал дворник.Эдельштейн от души смеялся, представляя Мановича, по шеюзаваленного печенкой.   Радость его была недолгой. Он узнал, что Манович оставилдесять фунтов для себя (у этого человека всегда был хорошийаппетит), пять фунтов подарил неприметной маленькойвдовушке, на которую хотел произвести впечатление, и продалостальное за 2000 долларов.   "Я слабоумный, дебил, кретин, - думал Эдельштейн. -Из-за минутного удовлетворения потратить желание, котороестоит, по крайней мере, миллион долларов! И что я с этогоимею? Два фунта рубленой цыплячьей печенки, пару сотендолларов и вечную дружбу с дворником!"   Оставалось одно желание.   Теперь было необходимо воспользоваться им с умом. Надопопросить то, что ему, Эдельштейну, хочется отчаянно - ивовсе не хочется Мановичу.   Прошло четыре недели. Однажды Эдельштейн осознал, чтосрок подходит к концу. Он истощил свой мозг и для тоголишь, чтобы убедиться в самых худших подозрениях: Мановичлюбил все, что любил он сам. Манович любил замки, женщин,деньги, автомобили, отдых, вино, музыку...   Эдельштейн молился:   - Господи, Боже мой, управляющий адом и небесами, у менябыло три желания, и я использовал два самым жалким образом.Боже, я не хочу быть неблагодарным, но спрашиваю тебя, есличеловеку обеспечивают исполнение трех желаний, может ли онсделать что-нибудь хорошее для себя, не пополняя при этомкарманов Мановича, злейшего врага, который запросто всегополучает вдвое?   Настал последний час. Эдельштейн был спокоен какчеловек, готовый принять судьбу. Он понял, что ненависть кМановичу была пустой, недостойной его. С новой и приятнойбезмятежностью он сказал себе: "Сейчас я попрошу то, чтонужно лично мне, Эдельштейну".   Эдельштейн встал и выпрямился.   - Это мое проследнее желание. Я слишком долго былхолостяком. Мне нужна женщина, на которой я могу жениться.Она должна быть среднего роста, хорошо сложена, конечно, и снатуральными светлыми волосами. Интеллигентная, практичная,влюбленная в меня, еврейка, разумеется, но тем не менеесексуальная и с чувством юмора...   Мозг Эдельштейна внезапно заработал на бешеной скорости:   - А особенно, - добавил он, - она должна быть... незнаю, как бы это повежливее выразиться... она должна бытьпределом, максимумом, который только я хочу и с которым могусправиться, я говорю исключительно в плане интимныхотношений. Вы понимаете, что я имею в виду, Ситвел?Деликатность не позволяет мне объяснить вам более подробно,но если дело требует того...   Раздалось легкое, однако какое-то сексуальноепостукивание в дверь. Эдельштейн, смеясь, пошел открывать.   "Двадцать тысяч долларов, два фунта печенки и теперь это!Манович, - подумал он, - ты попался! Удвоенный пределжеланий мужчины... Нет, такого я не пожелал бы и злейшему врагу - но я пожелал!"