8 июля 2010 г. Источник: Шестое чувство

Василий Ирзабеков. Фото: pravsarov.nne.ru Как-то одна молодая женщина, знакомя меня с молодым же человеком, представила его неожиданным образом: «Знакомьтесь, это как бы мой муж!» Признаюсь, я замер, ожидая от «как бы мужа» взрыва негодования. Да нет, он улыбался мне как ни в чём не бывало, похоже, всё его устраивало.

Нескольким днями позже, придя по приглашению в одну организацию, был встречен у входа представительным мужчиной, который приветливо протянул мне руку и на вопрос, с кем имею честь, ответил, улыбаясь: «Я здесь типа директор». Я внутренне обмер, стараясь не подавать вида. Представил себе ситуацию, когда бы какой-нибудь священник, благословляя, представился подобным образом: «Я здесь типа настоятель». Даже замотал головой от абсолютной немыслимости подобной ситуации. Всё, это стало последней каплей, потому как сил не было (да и сейчас нет) слышать эти звучащие отовсюду: «типа того», «как бы», «как бы»… Правда, многие принимают их за слова-сорняки. Думается, что это не совсем так. Давайте-ка припомним, ещё два десятилетия назад не было в нашей речи всех этих выражений. Дело в том, что каждый человек независимо от национальности и веры призван к этой жизни Самим Христом, а потому есть живая икона Божия. И пока образ Божий в нас ясен и чёток, наше с вами словесное содержание так же чисто и незамутнённо. И тогда мы мужья и директора без всяких там «типа» и «вроде как». Когда же образ Его в нас расплывается как фотография, снятая не в фокусе, тогда и слово наше как главное внутреннее содержание, суть словеков-человеков, мутно и лишено подлинного смысла. И тогда в Отечестве нашем плодятся во всё угрожающей численности «типа директора», «как бы мужья» и «вроде как жёны», у которых и детки соответствующие, «ну, типа того»…

ТВЁРДЫЙ МЯГКИЙ ЗНАК, или ПАМЯТНИК БУКВЕ «Ё»

Вот мы всё о словах да о словах, но, может, поговорим о букве? Да-да, обыкновенной русской букве из привычного алфавита. Так что не удивляйтесь, речь и в самом деле пойдёт о букве. Более того, она о букве, которая и вовсе не звучит; да-да, о мягком знаке. Почему именно о нём? Поясню. На днях увидел на полке хозяйственного магазина целую пирамиду рулонов (простите!) туалетной бумаги, которая буквально ошарашила меня своим названием: «Мягкий знак». Что и говорить, создатели бренда (есть теперь и такое слово в нашем языке) всё рассчитали правильно, мимо этой этикетки и в самом деле трудно пройти, не обратив на неё внимания. Только вот что смущает: отсутствие звучания у этой буквы вовсе не означает отсутствие её роли в языке, как это может кому-то показаться. Между прочим, далеко не всякий алфавит может похвастать такой интересной буквой. Нет его, к слову, и в азербайджанском алфавите, просто согласные буквы на конце слов часто произносятся мягко. А между тем функция мягкого знака в языке нашем воистину уникальна. Посудите сами: одно из самых высоких понятий воплощено словом «мать», но стоит лишить это слово мягкого знака – и получим одно из самых низменных понятий (есть ещё, правда, спортивный инвентарь). Не хочется думать, что потуги авторов названного товара были вызваны сознательным глумлением над русским алфавитом, но с употреблением его в качестве наименования столь не престижной товарной позиции можно было бы и подумать.

Как-то довелось прочесть о том, что во время Великой Отечественной войны И.В. Сталин сравнивал карты России, выпущенные в стране и за рубежом. Оказалось, что в картах, изданных в гитлеровской Германии, написано «Орёл», в отечественных же значился «Орел». Вот и получается, что захватчики отнеслись к нашему национальному языку с большим уважением, чем сами русские люди. Тогда Сталин настоял на возвращении к жизни гонимой буквы. А теперь её вновь исключили из русского языка издатели книг. Вы представляете, что это значит, когда в детской книжке такой буквы нет? И вместо слова «ёжик» написано «ежик»? Как ребёнку это читать?

А вот пришло известие, что в одном из российских городов собираются поставить памятник… букве Ё. Ну что ж, возможно, это хоть как-то послужит «спасению» одной из русских букв, вот уже которое десятилетие планомерно «вымываемой» из нашей письменной речи. И будем помнить, что творцами нашего алфавита являются равноапостольные святые, чем могут похвастать далеко не каждая нация и язык.

«УЖ СКОЛЬКО РАЗ ТВЕРДИЛИ МИРУ…»

Прислушайтесь, пожалуйста, какой из двух синонимов: «больница» и «лечебница» – вам приятнее на слух? Что касается меня, то я, скорее, отдам предпочтение второму, и по той очевидной причине, что в нём слышится, возможно, поболее надежды на излечение, нежели в первом, где очевидный корень «боль». Ведь и медленно уходящее из языка нашего замечательное слово «лекарь», всё чаще заменяемое на «доктора», таит в себе столько мягкости и тепла! Словно уверены мы, как дети, что лекарь не может не излечить; доктор же может статься вообще физико-математических наук, а то и юридических. Вообще, как мне кажется, если в слове укоренена эта самая боль, то в предмете или явлении, учреждении, им обозначенном, не может не преизобиловать любовь. Может, оттого и становится так горько, когда нет-нет да и сталкиваешься с оскудением этой самой, такой необходимой всем нам, любви в стенах, куда люди приходят нередко именно с болью, как телесной, так и душевной: всё чаще в больнице и (что греха таить!) пусть изредка, но даже в храме.

Стоит нам завидеть крепкого румяного малыша, как спешим назвать его очаровательным. А теперь спросите самого себя, прислушайтесь к самому себе: можно ли назвать очаровательным кого-либо из сонма наших прославленных святых, любимого батюшку? Точно, язык не поворачивается. И если это так, то язык наш ещё не безнадёжен. В чём тут дело? Наверное, в том, что изначально «очаровательный» – это наделённый чарами. А раз так, то о какой святости вообще может идти речь? А потому, глядишь, бегает знакомый «очаровательный» малыш, все им любуются, восторгаются, бабушки с дедушками не нарадуются; но вот «очаровашка» подрос – и куда что подевалось?! Знакомые и родня, как говорится, в шоке. А может, всё оттого, что чары имеют обыкновение улетучиваться? Стоит, однако, признать, что искоренить употребление данного слова в этом смысле, судя по всему, увы, не удастся. Сам Пушкин обессмертил его в ставших хрестоматийными строчках: «Осенняя пора, очей очарованье…»

«Восхитительное платье!», «восхитительный вкус у этой колбасы!», «я просто в восхищении от вашей дачи»… Как часто слышим мы подобные фразы и даже сами повторяем их, так и не потрудившись услышать: о чём это мы, собственно? А между тем восхищение как таковое есть воспарение, оно знаменует собой некую оторванность от грешной земли. Неужто это под силу колбаске или пусть даже очень красивой, но всё же, простите, тряпочке? А между тем в тексте Священного Писания содержится уникальная информация о таинственном восхищении Святого апостола Павла. Впрочем, по великому смирению своему он не указывает на себя прямо: «Знаю человека во Христе, который назад тому четырнадцать лет, – в теле ли – не знаю, вне ли тела – не знаю: Бог знает, – восхищён был до третьего неба. И знаю о таком человеке, – только не знаю – в теле, или вне тела: Бог знает, – что он был восхищён в рай и слышал неизречённые слова, которых человеку нельзя пересказать. Таким человеком могу хвалиться; собою же не похвалюсь, разве только немощами моими» (2 Кор., 12:2–5).

«Куда-куда, – переспросит какой-нибудь докучливый обыватель, – на какое такое небо?! И будет по-своему прав. Да и многие из нас, если возьмёмся всерьёз порассуждать о Небе, дальше известного вращающегося ресторана «Седьмое небо», что разместился на игле Останкинской телебашни, не воспарят. А вот автор «Мастера и Маргариты», похоже, совсем неплохо разбирался в этих смыслах, и потому так режут слух эти рефрены, эта извечная мартышечья гримаса, эта пародия на Создателя, что усердно талдычит Коровьев на балу у сатаны, понуждая к тому и его королеву: «Мы в восхищении! Королева в восхищении!» А между тем там восхищений попросту не может быть…

И ещё мы давным-давно привыкли называть что-либо особенно полюбившееся нам словом «прелестный». Нам словно невдомёк, что слово это вовсе не безобидное. Ведь словом «прелестник» – и тут, возможно, кто-то неподдельно удивится – в языке русском называли дьявола. Вслушайтесь, корень этого слова – «лесть», само же слово представляет собой – если можно так выразиться – лесть в превосходной степени, а именно поэтому один из непременных инструментариев арсенала самого нечистого. Вот и о человеке, вдруг возомнившем о себе, пребывающем в противоестественном состоянии внутренней экзальтации, слышащем и видящем то, что нормальный человек не видит и не слышит, принято говорить в Церкви, что он, бедняга, находится в прелести, а потому нуждается в серьёзном духовном излечении. Вот и в Святом Евангелии читаем грозное предупреждение: «Иисус сказал им в ответ: берегитесь, чтобы кто не прельстил вас; ибо многие придут под именем Моим и будут говорить: «я Христос», и многих прельстят» (Мф., 24:4–5). Приходит время, и Святой апостол Павел, обращаясь к коринфским христианам, вторит им слова своего Божественного Учителя: «Но боюсь, чтобы, как змей хитростью своею прельстил Еву, так и ваши умы не повредились, уклонившись от простоты во Христе» (2 Кор., 11:3). Ему вторит в Апокалипсисе Святой апостол Иоанн, говоря о том, что Сатана есть и обольщающий всю вселенную (Откр., 12:9). Слышим ли мы сегодня эти слова? И как не вспомнить тут добрым словом мудрого Ивана Андреевича Крылова: «Уж сколько раз твердили миру, что лесть гнусна, вредна; но только всё не впрок…»

24 мая 2010 г. Источник: Татьянин День

Сегодня, когда Церковь отмечает память святых Кирилла и Мефодия, а общество – День славянской письменности и культуры, мы вновь говорим о русском языке. Слова о его деградации уже давно стали общим местом, но доктор филологических наук, профессор МГУ и МДА Александр Волков считает, что с языком как раз все в порядке…

Доктор филологических наук, профессор МГУ и МДА Александр Александрович Волков. Фото: mpda.ru – Александр Александрович, все продолжаются споры о реформах русского языка и школьного образования, и каждый раз мы говорим, что язык портится, деградирует, так ли это?

– Русский язык не деградирует, а, как всякий другой язык, изменяется. Деградируют люди, говорящие по-русски и, в особенности, русскоязычные журналисты, которые русского языка не знают, пишут и говорят на нем небрежно. Есть такая старая русская пословица «На зеркало неча пенять, коли рожа крива».

– Но все-таки в устах носителей язык изменяется, упрощается?

– В любом языке, в частности и в русском, существуют известные правила и нормы? правила языка и правила речи. Правила речи относятся к тому, что, где, когда и каким образом уместно сказать. Проблема не в том, как изменяется или не изменяется система языка, – система языка, в принципе, остается той же, какой и была, а в том, что игнорируются правила речевого поведения. Люди говорят публично так же, как они говорят между собой, в интимном общении. И для выражения смыслов в публичной речи используют слова, которые употребляют в личных беседах. С этим мы сталкиваемся постоянно. Стало быть, вопрос идет не о языке, а об обществе, которое мало образованно сегодня, в силу того, что у нас последние 20 лет плохо работает школа и систематически разрушается высшее образование. Мы позволяем в официальном общении говорить все, что придет в голову. А в голову приходит примерно одно и то же, в силу того, что публично говорящие люди далеко не всегда компетентны в том, что делают. Поэтому там, где люди должны говорить, как полагается, говорят так, как не полагается.

– Может ли сейчас произойти какое-то глобальное изменение языка, такая перестройка, как та, что произошла во времена А.С. Пушкина?

– Нельзя сказать, что язык времени Пушкина, как таковой, как-то особо быстро изменился. Изменилось литературное употребление. Например, прежде ставили глагол на последнее место в предложении, а позже стали использовать так называемый естественный порядок слов.

– Но согласитесь, когда мы читаем стихи М.В. Ломоносова или Г.Р. Державина и стихи А.С. Пушкина – пропасть огромна….

– Во-первых, эта граница не так уж определенна. Да, в начале XIX века в русский язык входит довольно много слов, многие слова изменяют свое значение, появляется много слов с абстрактным значением. Естественно, что все это было подготовлено предшествующим периодом истории русского литературного языка. Понятно, что всякий язык, в том числе русский, изменяется исторически: появляются новые слова, у слов нарастают значения, изменяются значения слов. Слово «личность» еще в пушкинское время означало личное оскорбление. У нас с тех пор сохранилось выражение «переходить на личности». С 40-х гг. XIX века в различного рода журнальных изданиях слово «личность» начинает пониматься как обозначение особой духовной индивидуальности человека – в том самом значении, в котором только мы сегодня и используем это слово. Да, такие изменения происходят, но это изменения отдельных слов или лексических пластов – язык продолжает свое существование. Несколько изменяются синтаксические конструкции: было слово «кой», в определенных контекстах нельзя было говорить «который»: «Людей, о коих не сужу, Затем, что к ним принадлежу», но: «Я один, не зная, в которую сторону ехать»; а затем в течение XIX и XX веков слово «который» стало замещать слово «кой» практически во всех значениях и сегодня мы употребляем «кой» лишь в устойчивых просторечных или вульгарных оборотах: «На кой ляд?».

Великий писатель – тот писатель, который подхватывает в своей речи тенденции развития языка, и эти тенденции воплощает в высоком художественном слове, будь то слово поэтическое, философское или научное. Вот, собственно, в чем заслуга Пушкина.

Полагаю, что никакого глобального изменения в русском языке не произойдет. Он как был языком славянским, так и останется; как был языком синтетическим, так и останется; как был языком с богатейшей лексикой, мощной системой словообразования, изумительно разработанным синтаксисом, таким он и останется. Из суждений Ломоносова о русском языке цитируют одну и ту же мысль из предисловия «Российской грамматике» – она, в сущности, не принадлежит Ломоносову, но была высказана в самой первой грамматике испанского языка, – о том, какой язык для чего приспособлен, и о том, что, дескать, русский язык пригоден для всего. Но там же Ломоносов высказывает другую мысль, немного более оригинальную: «И ежели что точно изобразить не можем, не языку нашему, но недовольному своему в нем искусству приписывать долженствуем». Итак, нужно изучить грамматику русского языка, прочесть со словарем произведения классиков русского слова, поупражняться в подражании им. И тогда мы перестанем говорить о деградации русского языка.

Очень многое из того, что сейчас говорят, исчезнет из речи. Вспомните имена известных деятелей, ораторов, публицистов начала 90-х годов. Их сейчас не помнит. То же произойдет с большинством пишущих сегодня людей: память об их словах и о них самих сотрется.

– А современные писатели? Вам нравится их язык?

– Я не пророк, но мне кажется, что и писателей сегодняшних помнить не будут. Лично мне никакие не нравятся, я их не читаю, и читать не собираюсь.

– Александр Александрович, существует ли т.н. славянский мир, и какова роль русского языка в нем?

– Я полагаю, что никакой славянской общности не существует. Существуют славянские языки, они имеют общее происхождение, и не столь древнее: славянские языки разошлись уже на глазах у истории, где-то в XI-XII вв. А что касается славянских культур и литератур, то существует русский литературный язык, который наследует максимум объема церковнославянского языка, т.е. фактически общеславянского наследия. Существует великая русская литература: художественная, философская, научная, публицистическая. Славянские литературы разнородны. Одни славянские литературы примыкают к западноевропейским и являются, так сказать, провинциальными вариантами западноевропейской литературы: таковы польская, чешская, словацкая и некоторые другие. Есть славянские литературы, придерживающиеся иной традиции, православной: это русская, болгарская, сербская литературы. Эти литературы в большей степени сообщаются между собой и в большей степени являются, так сказать, славянскими. Но непрерывная литературная традиция в силу исторических, политических и иных причин, характерна только для русской литературы.А все другие славянские литературы, за исключением, может быть, польской, небольшие. И говорить о том, что славянские народы имеют нечто общее, конечно, можно. Можно найти какие-то общие фольклорные формы, можно найти нечто общее в литературном выражении, языки-то близкие. А в том, что касается культурного, литературного развития – общность славянских культур, как мне кажется, нельзя поставить в один ряд с общностью, скажем, романских культур – французской, итальянской, испанской, португальской.

– Какой Вам видится роль русского языка в мире?

– Чем меньше мы будем задумываться о том, чем мы кажемся, чем больше мы будем задумываться, чем мы являемся на самом деле, тем выше нас будут ценить. Главное, чтобы в России изучали, знали и ценили русский язык.

Беседовала Любовь Макарова

26 октября 2009 г. Источник: «Благовест», Самара

Участники и гости конференции «Русский язык как духовный и культурный собиратель нации» с интересом ждали выступления известного Православного писателя Василия Ирзабекова. И Василий Давудович не разочаровал любителей его творчества, посвященного новому открытию подлинных значений исконных русских слов.

«Сегодня статистика по семье страшная, – начал он свое выступление. – 80 процентов браков, которые заключаются молодыми людьми, заканчиваются разводом». Наверное, поэтому выступление писателя было посвящено теме семьи и тем важным словам, без которых понятие семьи невозможно.

Не ведающая греха

Несколько лет назад я находился в благословенном Константинове, на родине Сергея Александровича Есенина. Там было очень много молодежи на фестивале, и я задал им вопрос: что ваше русское ухо слышит в слове «невеста»? И девочка из хора отца Виктора Дорофеева, из подмосковного Богородска, ответила: «Невеста – это та, кто не ведает, что творит». Я сказал ей: «Ты не представляешь, насколько ты права. Потому что многие вступающие в брак и в самом деле не ведают, что они творят».

Мне стало любопытно, и я стал собирать версии толкования слова «невеста». В стенах Московской Духовной Академии, где были курсы повышения квалификации преподавателей Основ Православной культуры, мужчина лет пятидесяти мне сказал: невеста – это, вообще-то, неведомо откуда пришедшая. Один мальчик сказал: невеста – это весна. Это была самая красивая версия.

На самом деле невеста – это не ведающая греха, чистая, святая, честная.

«Испорченное» слово

Когда люди женятся, это происходит в загсе, такая необходимая процедура – их поздравляют с созданием новой ячейки общества. Так было и в советское время, так есть и сейчас. Общество, которое отделило себя от Церкви, тем не менее прекрасно осознавало, что семья – это главная ячейка и по-другому быть не может.

Но обязательно среди приглашенных гостей найдется какой-то человек, который, поздравляя новобрачных, скажет эту, с позволения сказать, шутку: «Хорошее дело браком не назовут». И меня, тогда еще светского и  советского (вы посмотрите: как слова похожи!) человека, так даже тогда это коробило. Ну как же? Только что сказали, что закладывается новая ячейка общества, и тут – брак. Да, когда испорчена резьба – это брак. Плохо выпеченный хлеб – это брак. И то, что Церковь наша таинственно именует Малой церковью, – тоже брак? Обратите внимание: не маленькой церковью. Малая – это духовное смирение. Так почему и то «брак», и это «брак»?

Слава Богу, что когда-то в России жил и творил удивительный человек, в котором не было ни капли русской крови, Владимир Иванович Даль. Он оставил нам настоящее сокровище – чудный «Словарь живаго великорусскаго языка». Откройте этот словарь. Даль пишет, что, несмотря на орфоэпическое сходство, это разные слова. И происхождение у них разное. Тот брак, который означает некондиционное изделие, слово немецкое. А вот слово «брак», который «семья», – исконно русское.

Все исконно русские слова нам говорят о Христе. А еще каждое русское слово имеет как бы два уровня. Один очевидный, а другой всегда таинственный. Так вот «брак» – это от брашно, яство, питие. Первое, что мы можем предположить, – это пошло из Евангелия. Помните чудо, которое сотворил Господь в Кане Галилейской, одним Своим приходом освятив институт семьи? Второе – это из Таинства венчания. Вспомните, кто венчался, – когда Таинство близится к завершению, священник выносит чашу с вином. И каждый супруг, сначала муж, потом жена, делают по глотку. И это тоже таинственно. Ведь вино в себе всегда сочетает два вкуса – и сладость, и горечь. И чаша тоже символ: отныне все, что жизнь будет посылать супругам, надо делить поровну. И потом никогда никаких «не сошлись характерами» приниматься во внимание уже не будет. Удивителен небесный смысл такого простого русского слова.

Что такое семья?

В Москве уже несколько лет есть такая вещь, как социальная реклама. Пока спускаешься по эскалатору в метро, видишь красочные плакаты, где изображены матрешки, а внизу приведены слова философа Френсиса Бэкона: «Любовь к государству начинается с семьи».

Как вы думаете, сколько матрешек там изображено? Правильно, семь. Вот какой русский язык легкий! Семья – это, оказывается, семь «я». А почему не шесть? Моя семья, например, – всего четыре человека. А те двое новобрачных, которых целый день все поздравляли, это разве не семья?

Это же русский язык! Что такое «семь я»? Это – если меня клонировать и рядом со мной поставить шесть моих клонов, то как раз будет семь я. Но это же русский язык! Он весь состоит из Евангельских понятий! И чтобы понять, что есть слово «семья» в русском языке, наверное, надо открыть Евангелие от Иоанна, глава 12, стих 24, где в притче устами Самого Господа Иисуса Христа звучат эти удивительные слова: «Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода». Семья русская – это семя, это евангельское семя, которое должно прорасти. А чтобы оно проросло, что нужно? Нужна жертва. Любовь немыслима без жертв. Ибо в русском языке слово «любовь» и слово «боль» – слова одного корня.

Конечно, мы, современные люди, очень боимся боли, боимся страданий. Само слово «жертва» отпугивает людей. Но жертва – это добровольное лишение себя какого-то комфорта. И конечно же, служение ближнему. Вот какие удивительные вещи открываются в словах русского языка!

Двое в одной упряжке

Много лет назад я преподавал русский язык иностранным студентам. И потом из одного иностранного консульства мне пришло приглашение на праздничный ужин. В нем было написано, что приглашается «господин Ирзабеков с супругой». Тогда я по наивности думал, что жена – это, как Алексей Константинович Толстой писал, для ежедневного языка. А вот супруга – это нечто возвышенное. Это потом я прочел Евангелие с этим благоухающим словом. Я его произношу сейчас – и у меня сердце замирает: «Жено». А супруга? Супруги – это, вообще-то, два вола, которые запряжены в одну упряжку. То есть, если перевести приглашение дословно, то получается: «Уважаемый вол, в субботу возьмите свою волицу и приходите к нам на ужин».

Когда я впервые об этом узнал, мне вдруг так стало страшно. Помните строки из «Евгения Онегина»? «Супружество нам будет мукой…». И вдруг – волы. Какие волы, я ее так люблю! Что же это такое? А вы знаете, на мой сегодняшний взгляд, это самый настоящий символ семьи. Это правда. Просто когда только создалась эта семья, повозку сзади никто не замечает. А почему? Потому что оба молоды, здоровы, повозка легкая – ни одного пассажира пока нет. С годами что-то меняется. В повозке появляются первые пассажиры – дети. Но они маленькие. Да еще и родители живы, бабушки-дедушки, нам помогают. Они тоже впрягаются в эту повозку. Но еще далее с годами она становится все тяжелее, идти уже сложнее – появляются болезни, скорби, лишения, предательства. И что тогда? Так вот, если это семя правильно взрастили, если своих «пассажиров» мы правильно воспитываем, то случается чудо. В какой-то момент они спрыгивают с этой повозки и говорят: «Давай помогу». И уже везем повозку все вместе. А есть такие дети, которые скажут: «Папа, мама, остановитесь. Садитесь, теперь мы повезем».

Какой красивый на самом деле символ! И как легко и радостно справляться с ношей, когда есть любовь. Есть одна древняя индийская коротенькая притча. Когда слон целый день перетаскивал бревна, к вечеру ему стало казаться, что он сейчас упадет и больше не поднимется. Тогда подошла слониха и сдунула с него хоботом всего одну щепку. И он воспрянул, почувствовал себя готовым еще сколь угодно долго носить эти бревна. Вот чего мы ждем друг от друга, от семьи – внимания, сочувствия, участия.

Русский народ – одна семья

Русский человек, русское общество может существовать только как семья, иначе оно обречено. Мне, человеку, который «приплыл с того берега», хорошо заметны вещи, к которым вы уже привыкли и перестали замечать. «Лицом к лицу – лица не увидать, большое видится на расстоянии». Так вот, ни в одном восточном государстве народу в голову не придет именовать правителя отцом. Там есть шахи, эмиры, но отцов нет. И даже к муллам, духовным лицам, добавляется слово, которое переводится как «дядя». А в России как мы называем священника? Не просто «отец», мы называем ласково «батюшка»! А ведь было время, когда мы и правителя могли называть Царь-Батюшка. А раз у всех один отец, то весь народ – одна семья.

Служить языку

Сегодня наш святой язык подвергается настоящим гонениям и издевательствам. Раньше я часто говорил, что надо спасать, надо оберегать язык, не понимая, какая это самонадеянность. Нас оберегает, нас спасает сам русский язык. И когда встает задача: а что мы должны и можем сделать для языка, я думаю, самое важное, что может сделать человек, для которого русский язык родной, – это служить языку. А что требуется от слуги? Верность.

И закончить мне хотелось бы строками стихотворения Анны Андреевны Ахматовой «Мужество». Удивительно, что в страшное время войны, находясь далеко от родного Ленинграда, который в то время был в блокаде, она пишет именно о языке. Сотни раз я читал это стихотворение и не слышал этих слов:

Мы знаем, что ныне лежит на весах
И что совершается ныне.
Час мужества пробил на наших часах,
И мужество нас не покинет.

Не страшно под пулями мертвыми лечь,
Не горько остаться без крова,
И мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово.

Свободным и чистым тебя пронесем,
И внукам дадим, и от плена спасем
Навеки.

И тут вдруг услышал и в какой-то момент понял, что по возрасту мог быть бы ее внуком. Значит, передали, донесли до нас язык. И теперь нам предстоит нести эту почетную ношу. И теперь уже перед моим поколением стоит великая задача не предать свой язык, сберечь его хотя бы для внуков. Ибо защита русского языка, сбережение его сегодня задача не филологическая, не культурологическая и не эстетическая. Сегодня, когда мы охраняем наш язык, мы охраняем нашу веру, нацию, землю и, в конечном счете, великую святую русскую душу.

Записала Татьяна Горбачева

  Для Фазиля (в святом крещении Василия) Давид оглы Ирзабекова русский язык стал не просто родным и сферой профессиональной деятельности, а сакральным зеркалом, в котором он рассмотрел великий народ. В своей книге «Тайна русского слова», рекомендованной для чтения в средних классах общеобразовательной школы, Василий Давидович Ирзабеков раскрыл настоящие сокровища «великого и могучего», мимо которых многие из нас проходят безразлично. О том, почему важно хранить чистоту языка, какую роль язык играет сегодня, почему люди должны ему служить, Василий Давидович Ирзабеков рассказывает сайту «Православие.Ru».

***

– Василий Давидович, сегодня русский язык такой же великий и могучий, как он был раньше?

– Конечно, он всегда был и есть такой. С годами к человеку приходит понимание, что с языком на самом деле ничего не происходит. Все изменения происходят с нами, носителями языка. Язык – это такое сакральное зеркало, в котором в каждый момент истории отражаются вся нация и каждый из нас. Еще язык – это имя Бога, как мы читаем в Евангелии: «В начале было Слово», то есть Христос.

Я сам год от года милостью Божией меняюсь. И если раньше, заканчивая лекцию, обращался к своим слушателям независимо от того, какая это была аудитория – школьники, студенты, заключенные, больные, – с призывом защищать и беречь язык, спасать его, то с годами понимаешь, что это он, язык, нас спасает и сберегает. А еще сохраняет нацию и веру. А мы должны служить языку.

– Каким образом?

– Не предавать его. Блюсти чистоту собственной души, а через это чистоту языка. Потому что на том суде, который ожидает всех – и верующих, и неверующих, речь будет идти о сохранности души. И оказывается, что ее чистота неразрывно связана с чистотой языка. И когда в нас звучит чистый язык – это отражение нашей души. Словарный запас отдельно взятого человека тоже замечательный показатель личности человека. Словарный запас А.С. Пушкина составляет 313 тысяч слов, а у М.Ю. Лермонтова – 326 тысяч слов!

– Но мы ведь не знаем, какой словарный запас был у святых, многие из которых были молчальниками. Но они же тоже личности с большой буквы!

– Я тоже задавал себе этот вопрос. Увы, мы часто воспринимаем язык как устную речь. Если святые не произносили слов, то это не значит, что у них внутри не звучала речь. А молитвы? Просто мы не слышим эту речь. Разве глухонемые люди не являются носителями языка?

В силу того, что я принял веру в зрелом возрасте, я часто обращаю внимание на такие вещи, которые другим кажутся привычными. Можно слышать, а можно расслышать. В одной из молитв, обращенных к Богородице, есть такие слова: «Яко Начальника тишины родила еси». Когда я впервые расслышал это, то остановился пораженный. В начале Евангелия от Иоанна Бог именуется «Словом», а тут – «Начальником тишины». Как это состыковывается? Так вот, святые приуготовляют себя к этой Божественной тишине. Просто мы, убогие, часто воспринимаем тишину – даже есть выражение «зловещая тишина» – как смятение, если вдруг на какое-то время перестает звучать телевизор или радио. Точно так же, как моряки боятся на море штиля, потому что он бывает перед грозой. А природа такого восприятия в том, что у нас нет внутренней культуры постоянного рассмотрения сердца, нет вот этого внутреннего непрерывного диалога с Богом. Безмолвие – это божественная тишина. Вот этот феномен, когда человек постоянно с Богом. Но мы утрачиваем это состояние, отсюда и появляются такие речевые обороты, как «я не в духе». А почему ты не в духе? Да вот с утра по телефону поговорил, а чай остыл за это время, а потом вода в душе не такая была… Бред! Для святых быть в духе – это нормальное состояние. А мы швыряемся такими словами и девальвируем высокие понятия.

– Как язык определяет менталитет отдельного человека и нации?

– Я подниму этот вопрос выше: язык не только определяет менталитет нации, в нем заложен код этой нации, ее «путевка». Простите за грубую, но доходчивую аналогию. Водителю выписывают путевой лист, но он может поехать халтурить «налево». В языке заложен вектор развития народа. Русский язык в этом плане совершенно удивителен. Безбожных языков нет, но в мире полно безбожных людей, которые могут быть даже лауреатами Нобелевской премии, выдающимися писателями, абсолютно при этом не осознавая, что этот талант им дал Бог. Святые говорят, что талант – это поручение от Бога.

К примеру, я считаю М. Горького талантливым писателем, а мне возражают, что у него вот такие произведения. Мой ответ: и такие, и иные, не вы будете отвечать за них, а он. Каждый язык дан Богом. Вот есть племена, у которых язык состоит из 400 слов. С нашей точки зрения, это убожество, а для них «выше крыши», потому что там есть все, что необходимо для их жизни. Но поразительно не это, а то, что даже в таком скудном языке есть понятие Бога.

Мой родной азербайджанский язык соткан из Ветхого завета, а русский язык – из Нового Завета. И вот главный вопрос отсюда, оправдает ли нация тот вектор, который ей определен? Мы понимаем, что русские сегодня – это суперэтнос. Но если понятие «русский» замыкается только как биологическое, то это тупиковый путь. О чем тогда говорить? Почему первый и самый лучший толковый словарь живого великорусского языка был создан Владимиром Ивановичем Далем, у которого не было ни капли русской крови? Не случайно «русский» – единственное название национальности в нашем языке, отвечающее на вопрос «какой?», все остальные отвечают на вопрос «кто?».

– Что за процесс происходит, когда носители языка перестают его уважать, начинают его засорять?

– Это всегда неизбежно связано с искажением души народа. Посмотрите, кто так разговаривает! Для меня, как и для многих людей, символом русского интеллигента в чеховском понимании является Дмитрий Сергеевич Лихачев. А.П. Чехов написал, что интеллигентному человеку бывает стыдно даже перед собакой. Вы можете представить Лихачева матерящимся? А он, между прочим, в Соловках сидел. Вот ушел этот человек, и образовалась пустота.

Мне много пишут. Одна женщина написала про свою соседку, которая полжизни просидела в лагерях, но никогда не ругалась матом. Для нее удержаться от сквернословия, сохранить чистым язык было способом не опуститься, сберечь душу. Всегда важен прецедент: один раз – и покатился.

Я не случайно привел в пример Лихачева. Вот Толстой Лев Николаевич, которого очень люблю и жалею. Не мое дело предавать его анафеме. Он сам отделил себя от Церкви, а не она его от себя. У него есть разные произведения: и «Крейцерова соната», и «Война и мир», и «Севастопольские рассказы». Писатель – это зеркало. Толстому поклонялись миллионы русских людей. К.П. Победоносцев в письме С.А. Рачинскому писал, что вся интеллигенция поклоняется Толстому. Не Христу! Как в такой ситуации могла не случиться революция, когда вся нация поклонялась не Христу с его 2000-летней историей на Земле, когда была нарушена заповедь «не сотвори себе кумира»? Поэтому когда Ленин говорил, что «Толстой – зеркало русской революции», то он не просто имел в виду, что он ее предтеча, сделал все, чтобы она случилась. Вот какую силу имеет слово. Чуть-чуть скажи Толстой по-другому, и вектор изменился бы. Вот почему такая большая ответственность лежит на писателях.

Горький в юности очень хотел с Толстым встретиться. Он приехал в Ясную поляну. И вот встреча Горького, который хоть и вышел из низов общества, но всегда преклонялся перед культурой, и графа Толстого. Горькому после нескольких минут этой встречи захотелось убежать, потому что Толстой ругался матом. Рассказывал грязные, похабные анекдоты. Горький, которого этим было не удивить, пишет, что был глубоко оскорблен тем, что Толстой думал, что он не знает другого языка. Вот еще одна интересная функция языка: как я к тебе отношусь, так я с тобой и разговариваю.

Мне много пришлось общаться с богемой. Среди людей искусства, конечно, есть воцерковленные люди, но их все же мало. Когда я в молодости только начинал трудиться, первой моей работой была должность помощника режиссера на телевидении. Я был шокирован, что люди искусства разговаривают, как граф Толстой говорил с Горьким. Потому что вся интеллигенция поклоняется Толстому.

– До сих пор?

– Надо понять период, когда закладывалась нынешняя интеллигенция – еще во времена Толстого. И такое поведение считалось хорошей манерой.

Речь человека – это показатель его истинной культуры. Сегодня утрачен первоначальный смысл слова «культура», а это все-таки миссия. Поэтому когда человек приходит в православный храм, то самую высокую культуру он видит там, потому что там самая высокая миссия.

– Почему раньше носителем языка были книги, и советские люди считались самыми читающими в мире, а сегодня носителем языка является телевизор, откуда ругаются матом?

– Раньше был «железный занавес», который, по сути, был санитарным кордоном. Какие-то вещи не проникали в страну, но и зараза не проникала. А зараза она и есть зараза: есть духовная, есть микробная. Сегодня люди уже боятся селиться в дома, где живут выходцы из Средней Азии, потому что отмечены случаи полиомиелита.

Я не могу согласиться с той небольшой частью православных людей, которые предают телевидение анафеме. Если мы предаем телевидение анафеме, то уподобляемся пензенским затворникам, которые «спасались» под землей. Давайте представим, что какая-то часть православных перестанет смотреть телевизор. Какая это часть? Ничтожная. Я православный, но я смотрю телевизор, и работа моя связана с телевидением. То, что люди во всем мире перестали читать, надо принять как факт. Это данность. И есть понятие картинки, которая востребована. В одиночку не спасаются, поэтому есть только один выход – исправлять телевидение. Телевизор должен стать миссионером и катехизатором. И если несколько лет назад это могло было быть только благими пожеланиями, то сегодня уже есть несколько подобных телеканалов. Вот уже год лично я сотрудничаю с телеканалом «Радость моя», где вышел цикл моих телепередач. Канал вещает 24 часа в сутки, названием взяты слова преподобного Серафима Саровского. Канал существует уже три года, намеренно не называя себя православным, чтобы быть «ловцом человеков». Зайдите к ним на сайт и увидите такой информационный поток! У них большая география и широкая аудитория. Вот пример хорошего телеканала. А есть еще телеканалы «Союз», «Спас». И работать на таком телеканале очень трудно, потому что есть соревновательность между коммерческими каналами, и надо держать планку.

– Слову сегодня очень тяжело конкурировать с картинкой?

– Картинка сегодня занимает очень важное место в нашей жизни. Детский психолог рассказывала мне поразительную историю про один эксперимент. Маленьким детям, нашим, не за границей, предложили на выбор смотреть сказку или мультфильмы без звука или же, наоборот, слушать их без изображения. Догадываетесь, какой был результат? Большинство детей потребовало картинку. Секрет прост: когда мы слышим незнакомый текст, у нас начинает усиленно работать воображение. Это труд, к которому мы привыкли и не замечаем. А мозг нынешних детей не хочет трудиться. Я уже не говорю про клиповое мышление.

Я специально смотрю эти «поганые» фильмы, потому что встречаюсь с невоцерковленными школьниками и студентами – той аудиторией, куда не каждый любит ходить: это все равно что в клетку с тиграми зайти, но это наши «тигры». Они тебя пробуют на зубок, но к ним не надо спускаться, как Заратустра, с высоких гор. Или как Г. Флобер, считавший, что писатель должен жить в башне из слоновой кости. Если так, то тебя не примут, и никакого диалога не получится. Я должен понимать, чем они живут, что считают искусством.

– Каково с молодежью общаться?

– Радостно. Они со мной говорят на другом языке и сами потом это чувствуют. Моя задача – показать им самих себя. В жизни бывают добрые слова, которые никогда не забываешь. Такими для меня были слова знакомого, который вместе с сыном работает на оптовом книжном складе. Он благодарил меня за мою книгу «Тайна русского слова» и рассказал, как она «работает». Его сын, которому года 22, увидел у него эту книгу и попросил почитать. Через какое-то время знакомый услышал, как сын одергивает своих товарищей, которые сквернословили, объяснив им, что такое мат.

– Почему так получается, что слова начинают терять свой смысл?

– Я разверну этот вопрос на 180 градусов. Как я это услышал? Почему это случилось? Потому что я в храм пришел. Вот этот русский язык, о котором я говорю в своих передачах, как Евангелие – я услышал в храме. И был поражен. Я услышал другие смыслы, подлинные смыслы. Не сразу это случилось: надо было научиться ходить в храм, стать из захожанина прихожанином. Я стал замечать такие вещи, которые замечают, как оказалось, не все.

Для меня важна еще одна сторона этого вопроса. Я долго недоумевал, что такое имя? Еще я был поражен тем, что Бог называет Адама. Кстати, по-азербайджански слово «Адам» значит «человек». Как пишет Иоанн Златоуст, Адам – это производное от Эдема, сада, земли. Чтобы он помнил, что из земли, и не возгордился. Поразило меня, что Бог, Который все создал, не назвал животных. Называл Адам по его повелению. Как пишет в своем трактате отец Павел Флоренский, дача имени – это символ власти. Родители дают имя ребенку, и очевидно, что они властвуют над ним. И Господь возжелал, чтобы человек все полюбил, а это возможно только будучи хозяином всего. Это, выражаясь современным языком, очень «экологичное» решение. Вот страстотерпец Николай II в своей анкете в графе «Род занятий» написал: «Хозяин земли русской». Просто у нас очень извратилось это понятие, и хозяин – это тот, кто стоит, растопырив ноги и уперев руки в бок. Ничего подобного! Хозяин – это крест. Если я хозяин стада, и началась буря, то не смогу спать спокойно, пока не спасу стадо. Поэтому человек не только наследует землю, но и через наречение имен тварям должен был полюбить ее.

Вы знаете, что в русских богослужебных текстах нет слова «счастье»: ни в одной молитве, ни в тексте евхаристии, ни в акафистах? Часто встречается «радость», а «счастья» нет. А в миру все друг другу желают счастья.

– А почему все хотят быть счастливыми, а не радостными?

– Потому что часто не понимаем, что такое счастье. Я тоже опешил: как, Церковь против счастья? Но, как говорил Козьма Прутков, зри в корень. У меня были давние догадки, мы еще об этом много говорили с отцом. Еще в детстве я слышал, что счастье – это «сейчас есть». Почему об этом и в храме не говорят, потому что счастье – это пожелание земного благополучия. А храм – это дом вечности, в котором не уместно говорить о земном.

Отец и мой дед, который окончил царскую гимназию, лучше меня говорили по-русски. Мой язык очень пострадал из-за того, что я много лет учил русскому языку иностранных студентов. Вы не представляете, какое это понижение речи!

– Как иностранцы меняются, когда начинают учить русский язык?

– Они становятся русскими, у них нередко появляются русские жены. Они возвращаются, скажем, к себе в Нигерию и говорят, что они там русские, им там борща не хватает. Вы посмотрите на евреев, которые уехали в Израиль. Они жалуются, что, пока жили в Советском Союзе, к ним относились как к евреям; когда эмигрировали, то стали для «своих» русскими. Вообще это отдельная большая тема. Но очень интересно быть русским. Вы посмотрите на генеалогию Толстого, Пушкина, Лермонтова. Шотландцы называют последнего Лермонт, а в Аддис-Абебе стоит памятник Пушкину как «великому африканскому поэту».

– А чем для нас чревата тенденция следования западной моде называть человека просто по имени, а не так, как у нас принято – по имени-отчеству?

– Меня это очень заботит. У нас никогда так не называли раньше людей. Это духовное холуйство – под копирку. А копия – это всегда копия. Вот я приведу в пример атаманов. Есть Пугачев, есть Разин, а есть Ермак. Обратите внимание: первый либо просто Пугачев, либо Емельян, либо Емелька; Разин – это Стенька. Единственный, которого народ называет по имени-отчеству – это Ермак Тимофеевич. Отчество связывает человека с отечеством. Кто из них любил отечество по-настоящему? Народное самосознание четко определило, кто пекся, прирастив его Сибирью, а кто хотел растащить его. Здесь что-то на мистическом уровне.

Когда говоришь о языке, то замечаешь много сакральных вещей. Отчество – это привилегия. Это было очень хорошо заметно в сословной России. Как называли крепостных? Ванька, Парашка, Машка, а не Маша и Ваня. Мне так обидно, что в современной России люди называют друг друга, как крепостных: Димон, Вован и т.д. Огрубление этих имен похоже на лагерный жаргон, который романтизируют. А если ты хочешь привить порок, то для этого его нужно именно романтизировать.

Все, что приходит к нам с Запада, – это возвращение наших явлений. Кто был родоначальником хиппи? Горький, который так талантливо романтизировал босячество. И сексуальную революцию придумал не Запад, а член советского правительства Александра Коллонтай, которая говорила, что половые чувства так же естественны, как желание пить и есть. Нынешняя молодежь, к сожалению, не знает этого, потому что кругозор ее очень сузился.

Что удивительного в России? Она приводит в движение весь мир, питает его своими соками.