Дневники святителя Николая Японского. «Трудно японцу воспарить вверх, пробив толстую кору самомнения»

30 Сентября 1891. Среда. Мияконёдзё и Сёонай.

С 7-ми часов назначена была проповедь для язычников… слушателей собралось полный церковный дом и коридор, много стояло и вне; слушали очень внимательно, только мальчишки снаружи мешали криком; продолжалась 1 час и 20 мин. Когда язычники разошлись, сказано еще было, но только к христианам и готовящимся к христианству, о необходимости Христьянской веры для блага Японского государства, что Японский народ, несомненно, скоро может сделаться богатым, но если в то же время не примет христианства… то от роскоши и упадка нравов скоро погибнет…

27 Июня 1893. Вторник. Фукусима. Токио.

Утром о. Петр Сасагава отправился в Накамацу. Я побыл у всех христиан, в 8-ми домах. Почти ни одного домовладельца, — все — на квартирах, и за исключением И. Аракава, дантиста, и одного разводителя шелковичного червя все беднота. Словом, церковь и нравственно и физически самая слабая, несмотря на то, что одна из старых церквей. Итак, почти все церкви, существующие в Японии, осмотрел. Остальные досмотрю после Собора.

Общее впечатление, что Господь хочет быть Его истинной Вере в Японии. Везде по церквям есть… хорошие христиане; везде видны следы благодатной помощи Божией. Но жатвы много, а делателей мало; их бы и достаточно, пожалуй, да плохи очень. Господь 12-ю Апостолами просветил мир, но у 12-ти человек была сила 12-ти тысяч человек. Здесь ныне 120 катехизаторов, но у них силы, во всех вместе, нет и 12-ти… Одна надежда на Господа Спасителя. Твори, Господи, волю Свою и здесь, как творишь ее на небе! Являй силу Свою и здесь, как являешь ее во всем мире! Просвети страну сию светом истинного Твоего учения, молитвами Пречистой Твоей Матери, Св. Ангелов, Св. Апостолов и всех святых!

1 Окт. 1894. Понедельник.

Япония — золотая середина. Трудно японцу воспарить вверх, пробив толстую кору самомнения. Послушав иностранных учителей и инструкторов по разным частям, атеистов, что-де вера отошла, а коли держать что по этой части, так свое, они возобновили синтоизм, хранимый теперь Двором во всей его точности; послушав некоторых недоверов-иностранцев, что буддизм выше христианства, и посмотрев, хоть с усмешкой, как сии иностранцы (Олкот* и т. п.) кланяются порогам буддизма, они вообразили, что христианство им совсем не нужно, неприлично. И ныне плавают в водах самодовольства, особенно мелководных, благодаря победам над китайцами (три победы одержали), и нет границ их самохвальству! Интересную коллекцию можно составить из… статей ныне, доказывающих как дважды два, что японцы — первый народ в мире по нравственности. Нахлобучили, вероятно, не на малое время на себя шапку европейского и американского учителя по предмету атеизма и вражды к христианству. Тоже — золотая середина! Она еще большее препятствие к истинному просвещению в высоком значении, чем в низменном! Что может быть хуже, прелестнее и вреднее гордости! А она — синоним пошлого самодовольства.

4 Окт. 1894. Четверг.

«Шедше во все языки, проповедите» — сказано по настоящему времени никому иному на земле, как нашей Православной Церкви, преемнице Церкви Апостольской; и именно Русской Церкви, потому что Греческая бедна, не может по этой простой причине рассылать миссионеров. На дело проповеди в России средства найдутся — в этом и сомнений не может быть. Но как подвинуть проповедь? Как исполнить заповедь Христову?

23 Июня 1895. Воскресенье.

Католики дают цену добрым делам пред Богом. Но разве добрые дела как некое сокровище человек понесет на плечах за гроб? Нет, он не понесет ничего, кроме собственной души. Наги все предстанем пред Господом. Что это значит? А вот что. Я трудился в Японии, хоть и плохо, все же трудился, 35 лет; умри сегодня — что будет явлено завтра на Суде Божием? Явлено будет, нажил ли я смирение или гордость; если последнее, …то Япония, значит, не только не послужила мне самому во спасение, но, напротив, погубила меня. Иуда был апостол и спас, вероятно, многих, но это послужило ему к тягчайшему осуждению, когда он предстал пред Судом Божиим своею нагою душою, такою, как она значится в Евангелии…

8 Июля 1895. Понедельник.

Прочитал в газетах, что меня причислили к ордену Владимира 2 ст. Гораздо приятнее было бы прочесть, что мы уже выросли до того, что нам все эти цацки не нужны. 35 лет тому назад, когда я ехал в Японию, в одном месте в Сибири… мне мелькнула мысль: хорошо бы навешивать человеку кресты, когда он кончает воспитание и вступает в жизнь, и потом, по мере исполнения человеком своей службы, снимать с него кресты, — так чтобы он ложился в могилу с чистой грудью, знаком, что исполнил возлагавшиеся на него надежды, насколько Бог помог ему. Это было бы по крайней мере разумно…

11 Окт. 1895. Пятница.

Из церковных писем сегодня в одном между прочим извещается о чудесном исцелении, именно в письме из Накацу тамошнего катехизатора Матфея Юкава.

Есть в Накацу Ной и Любовь Маябаяси, люди бедные, живущие дневным трудом; родился у них ребенок, но скоро помер, ибо у Любови испортилось молоко и на груди появились нарывы; расхворалась и вся она, так что отнялись у нее ноги; лечили ее, но безуспешно; врачи признали, что какой-то неизлечимый ревматизм лишил ее ног. Долго лежала она, крайне обременяя мужа, который без устали должен был работать, чтобы прокормить ее, больного отца и себя. К прошедшему празднику Воздвижения Креста Господня прибыл в Накацу о. Петр Кавано. Христиане по обычаю собрались на исповедь. Принес на спине и Ной свою жену Любовь в церковный дом, чтобы исповедаться. Но в этот вечер, накануне Праздника, о. Петр не мог всех поисповедать и оставшимся сказал, чтобы завтра утром собрались; в том же числе была и Любовь. Ной опять понес ее на спине домой; а на Воздвиженье — рано утром принес обратно в Церковный дом. Отец Петр исповедал ее и вместе с другими приобщил; после чего Ной понес ее домой и уложил в постель.

Уставшая Любовь проспала часа два, но, проснувшись, почувствовала силу в ногах; она попробовала протянуть их, потом встать на них, потом пойти — и какова же была радость ее, когда увидела, что все это может, что ноги ее целы, как будто никогда не были больны! В восторге, возблагодарив Господа, она отправилась к доктору, который лечил ее грудь. Дорогой встретил ее христианин, который вчера и сегодня видел ее без ног; он зазвал ее пойти в дом, потом все вместе пошли в церковный дом, откуда оповестили катехизатора и христиан, — и все, собравшись, принесли благодарение Господу за это явное чудо милосердия Его…

22 Января 1896. Среда.

Душевная жизнь слагается из ежедневных, ежечасных, ежеминутных мыслей, чувств, желаний; все это — как малые капли, сливаясь, образуют ручей, реку и море — составляют целостные жизни. И как река, озеро светлы или мутны оттого, что капли в них светлы или мутны, так и жизнь — радостна или печальна, чиста или грязна оттого, что таковы ежеминутные и ежедневные мысли и чувства. Такова и бесконечная будущность будет, — счастливая или мучительная, славная или позорная — каковы наши обыденные мысли и чувства, которые дали тот или иной вид, характер, свойство нашей душе. В высшей степени важно беречь себя ежедневно, ежеминутно от всякого загрязнения.

29 Апреля 1896. Среда.

Симеон Мацубара описывает жизнь и смерть одного христианина, по имени Исайя Кондо; точно страница из житий святых. Исайя сам был беден, жил тем, что днем продавал по улицам «сою», а вечером «соба», но всем, кому только нужно было, говорил о христианской вере; любимым чтением его было Священное Писание и Жития Святых; самым любимым занятием — молитва. В субботу после полдня он, обыкновенно, прекращал свою разносную торговлю и начинал духовные занятия, в которых и проводил все время до конца воскресенья; в другие праздники поступал так же. Когда священник посещал Аомори, он всегда говел и причащался. В церкви Аомори он, несмотря на свою бедность, всеми был уважаем и избран был в старосты, каковую должность и исполнял со всем усердием. Но особенно отличительною чертою его было милосердие. Катехизатор пишет, что он знает 27 случаев, когда он выручал бедных из самой крайней беды; из них 4-5 он приводит в письме; вот, например, один: ходя с «соей», наткнулся он в одном доме на такое бедное семейство, что старуха-мать только что померла от голода; другие члены семьи были близки к этому и плакали около трупа, не имея средств похоронить его. Исайя, бросив свою «сою», прибежал к Мацубара, занял у него 1 йен, заказал кадку для покойницы; потом сам обмыл труп, сам вырыл могилу — уже ночью, с фонарем; сам, с помощью бондаря, снес кадку-гроб на кладбище и похоронил, читая и распевая христианские молитвы, которыми он всегда сопровождал и языческих покойников. Вот другой случай: набрел он на нищего, обессилевшего от голода и упавшего на дороге старика; принес к себе, питал, служил ему и, наконец, отправил к родным, в далекий город. Вообще питался сам скудно, все, что добывал своим промыслом, он раздавал нищим и бедным. Своими делами милосердия он приобрел себе немалую известность в городе, так что местные газеты выставляли его в пример подражания. Умер он от тифа, простудившись. Предсмертные слова, которыми он утешал свою плачущую бабку, до того трогательны, что нельзя читать без слез: смерти нет для него — только жизнь, — здесь ли, там ли, ибо живет он во Христе. Похоронен он великолепно; о. Борис прибыл, несколько окрестных катехизаторов собралось, местные христиане не пожалели ничего. Язычников также множество провожало.

30 Апреля 1896. Четверг.

Утром английский путешественник явился с рекомендательным письмом от Вхзпор’а.

- Думаете ли вы, что Япония сделается христианской?

- Без всякого сомнения! Сто лет не пройдет, как Япония вообще станет христианской страной. Смотрите, с какою легкостью распространяются здесь самые нелепые секты вроде «Тенрикёо»; значит…японская душа в религиозном отношении пуста — ничто не наполняет ее, — изверились старые веры, — открыто место для новых верований. «Тенрикёо» и т. п. удобно распространяются [потому], что слишком легко принять их… простые, неглубокие… слишком мало содержания в них; не так легко принять Христианство, требующее усвоение его всеми силами души; но зато «Тенрикёо» скоро и исчезнет, а Христианство, мало-помалу проникая в душу Японии, водворится навсегда. А что японский народ способен к глубокой религиозности, на то существуют неопровержимые доказательства в лице многих достойных христиан из японцев. И рассказана была жизнь вышеозначенного Исайи Конда.

19 Июля 1896. Воскресенье.

Если позволяется и миссионеру иногда уставать, то сегодня я могу сказать, что устал. Что страшнее смерча? А отчего он? От встречи двух ветров. Итак, если дует ветер злобы, подлости, глупости, то не возмущаться и не воздымать навстречу ветер гнева; тогда дрянной ветер разрушится сам собою в ничто; а иначе — ломка и гибель, а после угрызения и терзания. Сохрани меня, Господи, от гнева и дай спокойствие капитана, плывущего по неспокойному морю!

12 Марта 1897. Пятница 1-й недели Великого Поста.

Отец Игнатий Мукояма пишет: Лука Касида, молодой врач… болен; тамошние ревнители буддизма, вместе с бонзами, пристали к нему, требуя возвращения в буддизм, собрали сумму денег для помощи ему и лаской и угрозами успели смутить бедного Луку, тем более, что он крещен был в детстве, потом учился в школах, чтобы сделаться врачом, и вероучение недостаточно знает. Дал согласие Лука бросить христианство; враги Христовой веры торжествовали: оповестили это всему селению, семейству же Луки строго заказали не иметь больше никакого отношения к катехизатору. Но мать и сестры Луки сильно скорбели от всего этого переполоха и не переставали сноситься в ночных свиданиях с катехизатором Василием Хираи, который ободрял их быть твердыми в вере. По их молитвам все наветы врагов обратились в ничто. Лука, дав обещание отречься от Христа, стал невыносимо этим мучиться — просил молиться за него, спрашивал, отпустит ли Господь ему этот грех, и… в надежде на отпущение послал к о. Игнатию, просить его приехать, чтоб исповедать его. О. Игнатий, прибывши, отпустил ему грех его слабости и приобщил его Св. Тайн.

Потом и в другой раз был у него вторично, приобщил его Св. Тайн. Соблюди, Господи, овча своего стада! Отец Луки, тоже врач, недавно умерший, был благочестивым человеком — я его помню, был в его доме. Должно быть, и его молитвами Лука удержался от погибели. — Пошлю Луке икону и письмо.

18 Марта 1897. Четверг.

Пришла благая мысль. Дай, Господи, ей осуществиться! Монастырь здесь нужен. Отец Сергий Страгородский писал о сем в своих письмах; я думал о том еще раньше, выписывая сюда с Афона неудачного о. Георгия. Если бы ныне вследствие моей просьбы, которая пойдет с отчетами, был прислан сюда добрый иеромонах, который бы сделался моим преемником, положим, через 10-15 лет, то я удалился бы в горы… и стал бы собирать желающих жизни монашеской — а такие нашлись бы, — и образовался бы монастырь. Я в то же время имел бы возможность там продолжить перевод богослужения. — Пошли, Господи, достойного делателя на ниву Твою! О нем ныне моя… дума и всегдашняя молитва!

24 Июля 1897. Суббота.

Эх, Господи! Людей хороших для службы Церкви совсем нет! Уже ли Антихрист проглотит эту страну? И Христос не найдет достаточно добрых людей, чтобы из-за них не позволить этого?

Безверие потоком заливает страну, и все лучшие люди Японии считают это эссенцией цивилизации и гордятся этим. Иностранцы же, кроме бедных миссионеров, которых иностранцы в глубине души, а иногда и явно считают париями, — способствуют сему антихристову просвещению Японии.

Темным и тяжелым свинцовым облаком висит над Японией… приговор иностранцев: «Не верь Христу, не верь Богу, — все это старо; Европа и Америка ликует и весело, ибо человек — обезьяна, белиберда, вздор, нуль,» — все это буквально и воспринято всею знатью, министрами, профессорами, губернаторами и т. д.

Впрочем, случаются иностранцы, способные удивить своим феноменальным идиотством при цивилизованной внешности даже обезьян. Таков полковник Олкот, обратившийся в Буддизм и даже сочинивший буддийский катехизис.

3 Февраля 1901. Воскресенье.

В церкви было гораздо больше русских матросов, чем японских христиан. И свечей же наставили! Всех и расставить не могли — места не хватило; оставшиеся будут поставлены при дальнейших богослужениях — так и матросикам объяснено. После Литургии многие из них пожелали отслужить молебен Спасителю. Я спросил:

- Есть ли между вами могущие петь молебен?

- Нет, — ответили.

- В таком случае и священник, и пение будут японские.

- Для нас это — все равно, Господь Бог не положил различие в языке для молитвы.

Да наградит Господь Своею Благодатью такое истинно православное суждение!

24 Октября 1904. Понедельник.

Остались мелочи по приготовлению и печати Церковных Евангелий и Апостола и исправленного Ирмология. Пора приступать к Октоиху. Боже, еще целое море переводов! Но зато какая польза будет от них! Нужно только в церкви внятно читать и петь, а молящемуся внимательно прислушиваться, — и целое море христианского научения вливается в душу, — озаряет ум познанием догматов, оживляет сердце святою поэзиею, оживляет и движет волю вслед святых примеров. Это не протестантская церковная беднота, пробавляющаяся несколькими ветхозаветными псалмами, своими слезливыми стишками и самодельной каждого пастыря проповедью — «чем богаты, тем и рады,» — и не католическая богомольная тарабарщина с органными завываниями. Это — светлая, живая, авторитетная проповедь и молитва устами всей Церкви Вселенской, голосом Боговдохновенных Святых Отцев, в совокупности столь же авторитетных, как Евангелисты и Апостолы, верховодители церковной молитвы… Помоги, Боже!

Из дневника и писем Святителя Николая Японского

27 Июня 1893. Вторник. Фукусима. Токио.

Утром о. Петр Сасагава отправился в Накамацу. Я побыл у всех христиан, в 8-ми домах. Почти ни одного домовладельца, — все — на квартирах, и за исключением И. Аракава, дантиста, и одного разводителя шелковичного червя все беднота. Словом, церковь и нравственно и физически самая слабая, несмотря на то, что одна из старых церквей. Итак, почти все церкви, существующие в Японии, осмотрел. Остальные досмотрю после Собора.

Общее впечатление, что Господь хочет быть Его истинной Вере в Японии. Везде по церквям есть… хорошие христиане; везде видны следы благодатной помощи Божией. Но жатвы много, а делателей мало; их бы и достаточно, пожалуй, да плохи очень. Господь 12-ю Апостолами просветил мир, но у 12-ти человек была сила 12-ти тысяч человек. Здесь ныне 120 катехизаторов, но у них силы, во всех вместе, нет и 12-ти… Одна надежда на Господа Спасителя. Твори, Господи, волю Свою и здесь, как творишь ее на небе! Являй силу Свою и здесь, как являешь ее во всем мире! Просвети страну сию светом истинного Твоего учения, молитвами Пречистой Твоей Матери, Св. Ангелов, Св. Апостолов и всех святых!

1 Окт. 1894. Понедельник.

Япония — золотая середина. Трудно японцу воспарить вверх, пробив толстую кору самомнения. Послушав иностранных учителей и инструкторов по разным частям, атеистов, что-де вера отошла, а коли держать что по этой части, так свое, они возобновили синтоизм, хранимый теперь Двором во всей его точности; послушав некоторых недоверов-иностранцев, что буддизм выше христианства, и посмотрев, хоть с усмешкой, как сии иностранцы (Олкот* и т. п.) кланяются порогам буддизма, они вообразили, что христианство им совсем не нужно, неприлично. И ныне плавают в водах самодовольства, особенно мелководных, благодаря победам над китайцами (три победы одержали), и нет границ их самохвальству! Интересную коллекцию можно составить из… статей ныне, доказывающих как дважды два, что японцы — первый народ в мире по нравственности. Нахлобучили, вероятно, не на малое время на себя шапку европейского и американского учителя по предмету атеизма и вражды к христианству. Тоже — золотая середина! Она еще большее препятствие к истинному просвещению в высоком значении, чем в низменном! Что может быть хуже, прелестнее и вреднее гордости! А она — синоним пошлого самодовольства.

4 Окт. 1894. Четверг.

«Шедше во все языки, проповедите» — сказано по настоящему времени никому иному на земле, как нашей Православной Церкви, преемнице Церкви Апостольской; и именно Русской Церкви, потому что Греческая бедна, не может по этой простой причине рассылать миссионеров. На дело проповеди в России средства найдутся — в этом и сомнений не может быть. Но как подвинуть проповедь? Как исполнить заповедь Христову?

23 Июня 1895. Воскресенье.

Католики дают цену добрым делам пред Богом. Но разве добрые дела как некое сокровище человек понесет на плечах за гроб? Нет, он не понесет ничего, кроме собственной души. Наги все предстанем пред Господом. Что это значит? А вот что. Я трудился в Японии, хоть и плохо, все же трудился, 35 лет; умри сегодня — что будет явлено завтра на Суде Божием? Явлено будет, нажил ли я смирение или гордость; если последнее, …то Япония, значит, не только не послужила мне самому во спасение, но, напротив, погубила меня. Иуда был апостол и спас, вероятно, многих, но это послужило ему к тягчайшему осуждению, когда он предстал пред Судом Божиим своею нагою душою, такою, как она значится в Евангелии…

8 Июля 1895. Понедельник.

Прочитал в газетах, что меня причислили к ордену Владимира 2 ст. Гораздо приятнее было бы прочесть, что мы уже выросли до того, что нам все эти цацки не нужны. 35 лет тому назад, когда я ехал в Японию, в одном месте в Сибири… мне мелькнула мысль: хорошо бы навешивать человеку кресты, когда он кончает воспитание и вступает в жизнь, и потом, по мере исполнения человеком своей службы, снимать с него кресты, — так чтобы он ложился в могилу с чистой грудью, знаком, что исполнил возлагавшиеся на него надежды, насколько Бог помог ему. Это было бы по крайней мере разумно…

7 Окт. 1895г. Понедельник.

Приходил епископальный катехизатор, по имени Оокура.

• О чем вы хотите побеседовать?
• Смущает меня нынешнее состояние христианства в Японии -это множество разделений и сект.
• У нас, слава Богу, их нет. А у вас, протестантов, секты — самая натуральная вещь, и странно было бы, если бы их не было. Вы понимаете Слово Божие так, другой иначе, третий, четвертый — еще иначе и т. д. Все вы видите в Слове Божием уже не Господа Бога, а ваше собственное разумение, и все тем более стоите за свое… свое роднее. Вот вам и секты. У нас не так. Кроме Свящ. Писания мы имеем еще Свящ. Предание, т.е. живой глас Церкви от времен Апостольских доныне и во все века… Если мы чего не понимаем в Писании, мы спрашиваем у Церкви, как это должно понимать, то есть, как это понимают ученики апостолов, ученики учеников их и т. д. Это и делает нас свободными от заблуждений по слову Спасителя -»истина свободит вы.» Вы же, напротив, в оковах самомнений или сомнений, недоумений, исканий… несчастное состояние! …..

И т. д.; объяснил я ему разность с ними в понимании мест, на которых зиждутся 7 таинств, указав, что незаконно у них священство… нет поэтому у них и таинства Евхаристии.

На второй вопрос: признаю ли я возможность спасения в протестантстве?

Отвечал: как же я могу решить это? Мне сказано: «не суди чужому рабу — сам он стоит пред Господом,» — и я поэтому предоставляю суд о том, спасутся ли протестанты, католики и пр., Богу, не дерзая сам и коснуться сего моею мыслью и словом. Одно могу сказать, что протестантство в большой опасности. Мы стоим на прямой и верной дороге к небу, а протестант пробирается трущобами и всякими окольными путями; разумеется, что ему заблудиться и запутаться в своих или чужих измышлениях весьма легко.

11 Окт. 1895. Пятница.

Из церковных писем сегодня в одном между прочим извещается о чудесном исцелении, именно в письме из Накацу тамошнего катехизатора Матфея Юкава.

Есть в Накацу Ной и Любовь Маябаяси, люди бедные, живущие дневным трудом; родился у них ребенок, но скоро помер, ибо у Любови испортилось молоко и на груди появились нарывы; расхворалась и вся она, так что отнялись у нее ноги; лечили ее, но безуспешно; врачи признали, что какой-то неизлечимый ревматизм лишил ее ног. Долго лежала она, крайне обременяя мужа, который без устали должен был работать, чтобы прокормить ее, больного отца и себя. К прошедшему празднику Воздвижения Креста Господня прибыл в Накацу о. Петр Кавано. Христиане по обычаю собрались на исповедь. Принес на спине и Ной свою жену Любовь в церковный дом, чтобы исповедаться. Но в этот вечер, накануне Праздника, о. Петр не мог всех поисповедать и оставшимся сказал, чтобы завтра утром собрались; в том же числе была и Любовь. Ной опять понес ее на спине домой; а на Воздвиженье — рано утром принес обратно в Церковный дом. Отец Петр исповедал ее и вместе с другими приобщил; после чего Ной понес ее домой и уложил в постель.

Уставшая Любовь проспала часа два, но, проснувшись, почувствовала силу в ногах; она попробовала протянуть их, потом встать на них, потом пойти — и какова же была радость ее, когда увидела, что все это может, что ноги ее целы, как будто никогда не были больны! В восторге, возблагодарив Господа, она отправилась к доктору, который лечил ее грудь. Дорогой встретил ее христианин, который вчера и сегодня видел ее без ног; он зазвал ее пойти в дом, потом все вместе пошли в церковный дом, откуда оповестили катехизатора и христиан, — и все, собравшись, принесли благодарение Господу за это явное чудо милосердия Его…

18 Окт. 1895. Пятница.

Лелею я мысль, лишь только появится у нас хоть мало-мальски сносный педагог, …расширить Семинарию, открыв ее для язычников. При этом, конечно, Семинария ни на йоту не должна утратить своего специально-церковного назначения. Для язычников было бы только объявлено, что желающие воспитать своих детей нравственно-религиозными могут определять их — на полном своем содержании — в Семинарию; здесь дети язычников первее всего непременно должны сделаться христианами; затем, по окончании курса, они свободны идти на свои пути, причем желающие продолжить образование в высших заведениях всюду будут приняты (если только хорошо учились в Семинарии), ибо образование семинарское вполне равняется — если не выше — высшему гимназическому. Мечтаю я все, что найдутся родители-язычники, которые с радостью воспользуются нашими услугами. Но так ли? Несомненно одно: в Семинарию станут принимать детей испорченных, воришек, завзятых лентяев и сорванцов и т. п., вроде бывшего Василия Катаока, сына нынешнего камергера Катаока.

Несомненно то, что если не все, то некоторые из них исправятся у нас, как исправлен был Катаока (к сожалению, ныне умерший…). Но испорченные, даже и те, которые исправятся, успеют привить свои болячки немалому числу здоровых детей, — так что в этом отношении — плюс за минус — в результате нуль. А здоровых нравственно детей язычники будут ли отдавать в нашу Семинарию? Сомнительно… А у нас хоть и японец (педагог) будет начальником школы и японцы учителя, но школа — определенно и неуклонно конфессиональная — духовное заведение для воспитания служащих Церкви; ни малейшей уступки никакому веянию мирскому, ни малейшей подделки… Значит руководство будет отнюдь не японское, а общеправославное. Поймут ли это японцы? Да кто же из язычников в состоянии понять это? Итак, не праздная ли и грозящая только неудачами моя мечта о расширении Семинарии? Передумать, вновь все обдумать и не дай Бог ошибиться! Не поздно еще. Никто почти и не знает о моих мечтах (продолжение на следующей странице).

19 Окт. 1895. Суббота.

Продолжаю о Семинарии. Главный наш элемент в Семинарии, если и расширять ее, будет тот же, что ныне: довольно плохой народ, самая заурядная посредственность и ниже ее; но все же из этих людей те, которые дотаскиваются до окончания семилетнего курса, делаются порядочными служителями Церкви; замечательных людей они еще из себя не выделили, но, смотря на них, мне тем не менее иногда приходит мысль о «худородных, буйных и немощных» Ап. Павла.

Итак, поступающие к нам японцы без развлечения, прямо и неуклонно влекутся к цели заведения — воспитанию служащих Церкви, и лучшие из них этой цели не минуют.

27 Декабря 1895. Пятница.

Часа в два был Кеу. Тай, баптист. Между прочим спрашивал:

• Признает ли наша Церковь иерархию епископалов?
• Нет. Да и как же мы поставим их священство наравне с нашим, коли они сами не допускают сего, отвергнув таинство священства?
• Перекрещиваете ли вы при переходе к вам тех, которые крещены обливанием?
• Нет, если они крещены правильно во имя Св. Троицы. Это делаем на основании Символа Веры, где мы исповедуем «едино крещение.» А что крещение чрез обливание есть тоже крещение, на это мы имеем убедительные примеры у первенствующей Церкви, где иногда, напр., заключенные за веру в темницах крестились чрез обливание, не имея и возможности креститься иначе. Случается и ныне прибегать к обливанию, за невозможностью погружения. Напр., мне самому здесь пришлось крестить одну больную женщину, лежавшую почти без движения, по горячей просьбе ее мужа и желанию ее самой. Как ее погружать? Да и во что — в японском доме? Притом нужно крестить спешно, ибо больная в опасности… Я не сумнясь и крестил ее чрез троекратное обливание во имя Отца и Сына и Св. Духа.
• Католики не позволяют своим христианам читать Свящ. Писание: ваши как обращаются с ним?
• Нашим христианам внушается иметь всегда Св. Писание в руках и в уме, как живое и руководственное Слово Божие.
• Католики уверены, что кроме них никто не спасется; меня один патер уверял, что я непременно пойду в ад. Вы как думаете об этом?
• Мы твердо уверены только в том, что кроме Христа нет другой двери в Царство Небесное, а также в том, что пред нами самый прямой путь к этой двери, но попадут ли в эту дверь из окольных путей, мы не знаем и предоставляем судить об этом Богу, страшась сами делать это.

22 Января 1896. Среда.

Душевная жизнь слагается из ежедневных, ежечасных, ежеминутных мыслей, чувств, желаний; все это — как малые капли, сливаясь, образуют ручей, реку и море — составляют целостные жизни. И как река, озеро светлы или мутны оттого, что капли в них светлы или мутны, так и жизнь — радостна или печальна, чиста или грязна оттого, что таковы ежеминутные и ежедневные мысли и чувства. Такова и бесконечная будущность будет, — счастливая или мучительная, славная или позорная — каковы наши обыденные мысли и чувства, которые дали тот или иной вид, характер, свойство нашей душе. В высшей степени важно беречь себя ежедневно, ежеминутно от всякого загрязнения.

23 Января 1896. Четверг.

Увеличиваются ли шансы на распространение христианства в Японии? Напротив, уменьшаются. Прежде стоявшие во главе государства, вроде Соесима Ивакура, были люди умные, но без европейского образования; не веровали, но оставались под сомнением — «быть может-де и со стороны науки вера предписывается.» Ныне же универсально образованные начинают пробиваться на вершины, вроде Канеко [?] из Харварда и т. п.; эти уже неверы решительные, отрицающие веру «во имя всесветлой-де науки.» Японцы же такой стадный народ: лишь бы кто с закрученными рогами да из своих пошел вперед, толпой повалят за ним.

16 Февр. 1896. Воскресенье. Заговенье перед Великим Постом.

Пред Вечерей был офицер с «Амура,» князь Святополк-Мирский, любит говорить; о положении Церкви в государстве ничего не знает; с католических книжек утверждает, что у нас церковь не православная, а русская, в смысле государственного учреждения, правит ею обер-прокурор, царь в ней самовластен и т. п. Ах, как у нас светский мир вообще невежественен в религии! И посланник, и секретари, и… путешественники, все-все порют дичь о своей вере и своей церкви, хотя назвать их безрелигиозными нельзя, никак нельзя, — но религиозных знаний, кроме ходячих или, так сказать, висящих в воздухе, — ни на грош; а кто же не знает, что наш светский воздух заражен миазмами инославия. После Вечерни и Повечерия было прощание; я сказал несколько слов и потом, попросив у всех прощения, поклонился до земли; потом священнослужащие простились со всеми и взаимно…

7 Апр. 1896. Пятница.

Отец Сергий Страгородский, из Афин, пишет: предлагает себя сюда вместе с каким-то о. Андроником, кончившим в прошедшем году курс в Московской Академии и ныне состоящим инспектором в Кутаиси, и «скорбящим, так как попал к дикому ректору.» Последнее, т.е. «скорбь» и «дикий,» не рекомендательно: терпения и благодушия не обещают, а без них сюда нельзя.

29 Апреля 1896. Среда.

Симеон Мацубара описывает жизнь и смерть одного христианина, по имени Исайя Кондо; точно страница из житий святых. Исайя сам был беден, жил тем, что днем продавал по улицам «сою,» а вечером «соба,» но всем, кому только нужно было, говорил о христианской вере; любимым чтением его было Священное Писание и Жития Святых; самым любимым занятием — молитва. В субботу после полдня он, обыкновенно, прекращал свою разносную торговлю и начинал духовные занятия, в которых и проводил все время до конца воскресенья; в другие праздники поступал так же. Когда священник посещал Аомори, он всегда говел и причащался. В церкви Аомори он, несмотря на свою бедность, всеми был уважаем и избран был в старосты, каковую должность и исполнял со всем усердием. Но особенно отличительною чертою его было милосердие. Катехизатор пишет, что он знает 27 случаев, когда он выручал бедных из самой крайней беды; из них 4-5 он приводит в письме; вот, например, один: ходя с «соей,» наткнулся он в одном доме на такое бедное семейство, что старуха-мать только что померла от голода; другие члены семьи были близки к этому и плакали около трупа, не имея средств похоронить его. Исайя, бросив свою «сою,» прибежал к Мацубара, занял у него 1 йен, заказал кадку для покойницы; потом сам обмыл труп, сам вырыл могилу — уже ночью, с фонарем; сам, с помощью бондаря, снес кадку-гроб на кладбище и похоронил, читая и распевая христианские молитвы, которыми он всегда сопровождал и языческих покойников. Вот другой случай: набрел он на нищего, обессилевшего от голода и упавшего на дороге старика; принес к себе, питал, служил ему и, наконец, отправил к родным, в далекий город. Вообще питался сам скудно, все, что добывал своим промыслом, он раздавал нищим и бедным. Своими делами милосердия он приобрел себе немалую известность в городе, так что местные газеты выставляли его в пример подражания. Умер он от тифа, простудившись. Предсмертные слова, которыми он утешал свою плачущую бабку, до того трогательны, что нельзя читать без слез: смерти нет для него — только жизнь, — здесь ли, там ли, ибо живет он во Христе. Похоронен он великолепно; о. Борис прибыл, несколько окрестных катехизаторов собралось, местные христиане не пожалели ничего. Язычников также множество провожало.

30 Апреля 1896. Четверг.

 

• Утром английский путешественник явился с рекомендательным письмом от Вхзпор’а.
• Думаете ли вы, что Япония сделается христианской?
• Без всякого сомнения! Сто лет не пройдет, как Япония вообще станет христианской страной. Смотрите, с какою легкостью распространяются здесь самые нелепые секты вроде «Тенрикёо»; значит…японская душа в религиозном отношении пуста — ничто не наполняет ее, — изверились старые веры, — открыто место для новых верований. «Тенрикёо» и т. п. удобно распространяются [потому], что слишком легко принять их… простые, неглубокие… слишком мало содержания в них; не так легко принять Христианство, требующее усвоение его всеми силами души; но зато «Тенрикёо» скоро и исчезнет, а Христианство, мало-помалу проникая в душу Японии, водворится навсегда. А что японский народ способен к глубокой религиозности, на то существуют неопровержимые доказательства в лице многих достойных христиан из японцев. И рассказана была жизнь вышеозначенного Исайи Конда.

6 Июня 1896.Суббота.

Моисей Минаро пишет о христианах курильцах на острове Сикотане, где он с ними провел зиму, — хвалит их глубокое благочестие (недаром принадлежали к пастве приснопамятного святителя Иннокентия) и трогательные христианские обычаи, например, за неимением священника для исповеди по местам, — они друг другу исповедуют свои прегрешения и получают временные наставления, особенно это делают младшие пред старшими. Пасху ныне праздновали особенно торжественно, т. к. катехизатор Моисей был с ними. К письму Моисея приложено писанное по-русски письмо Якова Сторожева; но из него ничего нельзя понять, кроме того, что их всех христиан на Сикотане — ныне 58 душ и что желают они, чтобы Моисей опять был прислан к ним. 12

Июня 1896. Пятница.

Непрестанно занимает мысль о том, что при Св. Синоде должен быть миссионерский комитет: 1. для зарождения и воспитания миссионерской «мысли» (не говоря о «стремлении» — того нужно еще сто лет ждать) в духовно-учебных заведениях; 2. для зарождения и развития заграничных миссий. Сколько уже перебывало здесь миссионеров — «quasi»! Но от о. Григория до о. Сергия был ли хоть один миссионер настоящий? Ни единого. Оттого все и уехали. Почему это? Очевидно, потому, что в духовно-учебных заведениях в России и мысли нет о миссионерстве! Шедше, научите вся языки — как будто и в Евангелии нет. Хотя слышат это все и знают наизусть. — И нет у нас иностранных миссий! В Китае, Индии, Корее, здесь — моря и океаны язычества — все лежит во мраке и сени смертной, — но нам что же? Мы — собака на сене! Не моги-де коснуться Православия — «свято оно»! — Но почему же вы не являете его миру? — Ответит на сей вопрос Св. Синод?

13 Июля 1896. Понедельник.

Какой-то иеромонах Викентий из Свияжского монастыря прислал прошение на службу в Миссию. Но слишком крючковато и игриво написано. Не нужно такого.

18 Июля 1896. Суббота.

Вот это называется трудовой день: с 5-ти ч. утра до десяти с лишком вечера точно в котле кипишь! Таков всегда следующий день после Собора; катехизаторы массой стремятся разлететься; с каждым нужно попрощаться и сказать каждому то, что именно ему следует, и дать каждому, что ему нужно.

19 Июля 1896. Воскресенье.

Если позволяется и миссионеру иногда уставать, то сегодня я могу сказать, что устал. Что страшнее смерча? А отчего он? От встречи двух ветров. Итак, если дует ветер злобы, подлости, глупости, то не возмущаться и не воздымать навстречу ветер гнева; тогда дрянной ветер разрушится сам собою в ничто; а иначе — ломка и гибель, а после угрызения и терзания. Сохрани меня, Господи, от гнева и дай спокойствие капитана, плывущего по неспокойному морю!

3 Окт. 1896. Суббота.

Между грехами несомненно будут взысканы с нас и грехи глупости; совесть про то говорит: …разум — самая первая наша способность, и если не пользуешься им, значит виноват. По глупости ведь большая часть болезней у нас, по глупости вот и я простудился и ныне должен был скучать весь день.

21 Октября 1896. Среда.

Был Оосакский Bishop Awdry, просил статистических данных нашей Церкви, я дал ему книжку годового отчета нашего собора нынешнего года. Заговорил он о взаимных симпатиях наших церквей — англиканской и греко-российской.

• Знаю, и памфлет о сем читал, но подвинулись ли мы на один шаг друг ко другу с тех пор, как стали объясняться во взаимной любви? Нет! Отчего? Оттого, что совершенно косны в другом отношении. Вера Христова не любовь только, но и истина, — и даже прежде истина, потом любовь. Вы старались ли уяснить себе это? Мы вас знаем, -вы знаете ли нас? Знаете, что у нас Христова Истина хранится так как она дана Христом, так что вы каждый наш догмат можете по векам довести до уст апостольских; заветы, что изрекли уста апостольские… не до точности ли сохранились у нас? Доказательства, что именно у нас живая и действенная Христова Истина, у вас перед глазами, вы найдете их в Книжке протоколов статистики нашей Церкви. Подумайте, кто творит успех нашей Церкви? У вас под рукой сколько миссионеров?
• 12 священников, много миссионеров…

- У вас одного?-Да.

- Стало быть, в пять раз больше во всей епископальной миссии в Японии. У нас нет ни единого русского. Я один, но и то не занимаюсь проповедью. Кто же делает нашу Церковь такою, как она есть? Очевидно, сама Истина, живущая в Православной Церкви.

15 Января 1897. Пятница.

Вчера был молодой американец М. Т.

 

• Какие препятствия к распространению Христианства в Японии?

   

• Со стороны японских старых религий больших препятствий нет. Буддизм — мертвец, которого еще не успели похоронить, но это в наступающем столетии сделают; бороться с ним так же не пристало, как бороться с трупом; держатся его кое-где и довольно крепко — неве-жественная полоса народа, который по мере образования поймет, что буддизм в религиозном отношении — сущая пустота, ибо без Бога какая же религия! Больше препятствий со стороны конфуционизма, но тоже не в религиозном отношении, а в нравственном: он слишком надмевает своих приверженцев; конфуционист почти всегда порядочен, не имеет кажущихся пороков… и вследствие всего этого совершенно самодоволен: на все другие учения смотрит свысока и недоступен для влияния их; проникнуть христианству в душу конфуциониста также трудно, как воде в твердый камень. Синтоизм совсем не религия, а глава древней Японской истории; предписывает уважение к предкам, что совсем не противно христианству. Самое большое препятствие -косность и индифферентизм достаточных классов, им слишком хорошо на земле, чтобы думать о небе. В это состояние косности они пришли постепенно, перерывая свои старые религии, состоящие из человеческих измышлений, а ныне еще больше усыпляет их проповедь иностранных безверов, которых они видят и у себя в лице разных наемных профессоров, и за границей, во время своих путешествий. Потому-то и христианство принимают здесь исключительно люди, душа которых глубже затронута и всколыхнута — трудами, скорбями и разными невзгодами мира сего. Кто у нас христиане? Наполовину люди интеллигентные, дворяне, но какие? Обедневшие от последних переворотов и трудом добывающие себе насущное пропитание, наполовину — еще более трудящийся народ — фермеры, ремесленники, небогатые купцы.

   

• Что, по-вашему, в настоящее время самое необходимое для Японии?

   

• Конечно, христианство, — даже и в политическом отношении, — для прочного существования Японской Империи. Ныне Япония лихорадочно бросилась в утилитаризм: нет сомнений, скоро она обогатится чрез торговлю, скоро сделается могучею чрез развитие флота и армии, но при этом, если не будет сдерживающей, все регулирующей и на добро направляющей внутренней силы, — и богатство, и военная сила к ее же гибели послужат. Когда падали государства как Финикия, Карфаген, Греция, Рим и т. п.? Когда наружно взошли на верх богатства и могущества, а внутри растлели от роскоши и вечных пороков. Итак, нужна и японскому народу узда против увеличения пороков с увеличением богатства и силы, и этою уздой ничто не может быть, кроме христианской веры.

   

• Что японцам больше всего нравится в христианской проповеди?

-Догматы. Нравственное учение у них и свое хорошо; любовь к ближнему, например, под влиянием буддизма развита так, что вы не найдете бедного, которому бы в беде не помогли даже такие же бедняки, как он. Поэтому-то универсалисты, унитарии и т. п., являющиеся сюда по преимуществу только с своей этикой, никогда не будут иметь здесь успеха. Но о Боге Творце Вселенной, о Пресвятой Троице, об Искупителе и проч., что может сообщить людям как непрелагаемую истину только Божественное] Откровение, японец с интересом слушает и исполняет.

 

• Что, по-вашему, вредно для воспитывающегося юношества Японии?

   

• То, что воспитание совершенно безрелигиозное. Япония покрыта густой сетью школ всех родов, и школы, действительно, хороши во всех отношениях, кроме этого. Нравственности учат, но какая же нравственность без религиозной основы!

- Как думаете о будущности католичества в стране?

 

• Не думаю, что католичество прочно водворилось здесь. Ему нужно некоторое отсутствие света, чтобы беспрепятственно развиваться, а здесь не то: японцы слишком понятливы, чтобы принимать без размышления, что им говорят, а такие положения, как Папа непогрешим, Богородица не имела первородного греха и т. п., слишком шатки, чтобы выдержать испытание. Кроме того, японцы слишком патриотичны, чтобы признать над собою, кроме своего императора, еще другого, даже высшего, чем их собственный.

   

• Как вы объясните успехи вашей Миссии, столь заметно превосходящие успехи всех других? У вас два миссионера, у протестантов 600!..

   

• Дело не в людях, а в учении. Если японец, прежде чем принять христианство, основательно изучает его и сравнивает: в Католической миссии узнает католичество, в протестантской — протестантство, у нас наше учение, то он, сколько я знаю, всегда принимает Православие. Что же это? Да то, что в Православии Христово учение хранится чистым и целым; мы ничего не прибавили к нему, как католики, ничего не убавили, как протестанты. Это отчего? Я вам сейчас объясню. Протестанты принимают одно письменное Слово Божие. Но скажите, почему вы называете Библию Словом Божиим?

   

• Во-первых, на основании исторических свидетельств, во-вторых, внутренним признанием, в-третьих, по ее действию на душу.

   

• Но история недостаточна, например, послание к Евреям приписано Ап. Павлу, а история возражает против этого и т. д. Другие две причины сливаются в одну, и обе ослабевают тем, что тут всякий смотрит чрез свои очки (по-вашему, Слово Божие — подобие Текста ипр.). Значит, все Священное Писание у вас висит на воздухе, и всякий может повергнуть его на землю, — нет для него прочного основания. Но пусть оно принято, как Слово Божие, как вы понимаете это? Как кому угодно! Этим пониманием опять не ниспровергаете ли его с пьедестала в массу человеческих непрочных и неясных измышлений? Оттого и дробление. Ко мне иногда приходят протестанты, просят объяснить какое-либо место Священного Писания. «Да у вас же есть свои учителя-миссионеры — их спросите,» — говорю я им. Что они отвечают? — Мы у них спрашивали — говорят: понимай, как знаешь; но мне нужно знать подлинную Мысль Божию, а не мое личное мнение. У нас не так, все светло и надежно, ясно и прочно — потому что мы кроме Священного Писания принимаем еще Священное Предание, а Священное Предание — это живой, непрерывающийся голос… нашей Церкви со времен Христа и Его Апостолов доныне, который будет до скончания мира. На нем-то утверждается все в целом Священное Писание, оно же помогает нам безошибочно уразумевать смысл Священного Писания — ибо, если дитя не поймет чего в истине Отца, то самое надежное для него обратиться за пояснениями к Матери; Матерь же наша — Церковь, в которой невидимо обитает по своему обетованию сам Христос, и т. д.

7 Марта 1897. Воскресенье. Заговенье пред Великим Постом.

Был потом в Посольстве, по приглашению Анны Эрастовны «проводить масленицу.» За столом блины общие, потом раздельные: мне постные, всем мясные. Что за нелепость? И это, впрочем, везде и всегда, так что и странностью никому не кажется. Ужели у нас общество совсем уничтожило посты? Впрочем, не совсем; сегодня же кто-то спрашивает за столом Анну Эрастовну: «Вы будете постную неделю есть постное?» «Да, -отвечает она и, обращаясь ко мне: — Алексей Николаевич (муж) любит постное.» Утешила! Поэтому только и постное, а о настоящем посте, значит, и мысли нет! Ужели общество никогда не вернется к соблюдению Церковных уставов? Но тогда плохо — не Церкви, а обществу, которое все больше и больше будет уклоняться от Церкви куда? В ад!

В 5 ч. была Вечерня, потом Малое Повечерие, за которым, по обычаю, следовало общее прощание, пред чем я сказал несколько слов, закончив их поклоном до земли пред всеми с просьбой простить мои грехи.

12 Марта 1897. Пятница 1-й недели Великого Поста.

Отец Игнатий Мукояма пишет: Лука Касида, молодой врач… болен; тамошние ревнители буддизма, вместе с бонзами, пристали к нему, требуя возвращения в буддизм, собрали сумму денег для помощи ему и лаской и угрозами успели смутить бедного Луку, тем более, что он крещен был в детстве, потом учился в школах, чтобы сделаться врачом, и вероучение недостаточно знает. Дал согласие Лука бросить христианство; враги Христовой веры торжествовали: оповестили это всему селению, семейству же Луки строго заказали не иметь больше никакого отношения к катехизатору. Но мать и сестры Луки сильно скорбели от всего этого переполоха и не переставали сноситься в ночных свиданиях с катехизатором Василием Хираи, который ободрял их быть твердыми в вере. По их молитвам все наветы врагов обратились в ничто. Лука, дав обещание отречься от Христа, стал невыносимо этим мучиться — просил молиться за него, спрашивал, отпустит ли Господь ему этот грех, и… в надежде на отпущение послал к о. Игнатию, просить его приехать, чтоб исповедать его. О. Игнатий, прибывши, отпустил ему грех его слабости и приобщил его Св. Тайн.

Потом и в другой раз был у него вторично, приобщил его Св. Тайн. Соблюди, Господи, овча своего стада! Отец Луки, тоже врач, недавно умерший, был благочестивым человеком — я его помню, был в его доме. Должно быть, и его молитвами Лука удержался от погибели. — Пошлю Луке икону и письмо.

13 Марта 1897. Суббота 1-й недели Великого Поста.

Я сказал причастникам поучение, во время Причастна, — потом ушел домой — писать отчеты (собственно говоря, чтобы не видеть причащающихся сиятельных кандидатов, воспитанников русских Академий; учителей Семинарии, которых на службах во время недели я не видел, но которые тем не менее явились сегодня причащаться). Что с ними делать? Не знаю. Учить их — я учил, усовещивать — усовещивал, — что дальше? Запретить — не могу — не знаю их душевного состояния; притом же я и сам — довольно плохой молитвенник; на словах же и даже на бумаге они — самый завзятый православный народ: такие проповеди пишут и произносят о Посте и истинном покаянии… что любо слушать!

18 Марта 1897. Четверг.

Пришла благая мысль. Дай, Господи, ей осуществиться! Монастырь здесь нужен. Отец Сергий Страгородский писал о сем в своих письмах; я думал о том еще раньше, выписывая сюда с Афона неудачного о. Георгия. Если бы ныне вследствие моей просьбы, которая пойдет с отчетами, был прислан сюда добрый иеромонах, который бы сделался моим преемником, положим, через 10-15 лет, то я удалился бы в горы… и стал бы собирать желающих жизни монашеской — а такие нашлись бы, — и образовался бы монастырь. Я в то же время имел бы возможность там продолжить перевод богослужения. — Пошли, Господи, достойного делателя на ниву Твою! О нем ныне моя… дума и всегдашняя молитва!

27 Мая 1897. Четверг.

Много подарков из Иерусалима, от приснопамятного Патриарха Герасима и других:

Самая большая драгоценность и святыня: кусочек камня от Гроба Господня, вделанный в доску из купола Храма Воскресения; сам Патриарх и вделал святыню в доску. Но доска прислана благочестивой монахиней Митрофанией Богдановой, по просьбе которой Его Блаженство пожертвовал и камень. На доске написана в России старанием о. Сергия… икона Воскресения Христова. Будет храниться и чтиться здесь сия святыня в вечное благословение от Гроба Господня Японской Церкви.

Наконец, главное, чем Святейший Патриарх благословил Японскую церковь: Антиминс, освященный Его Блаженством на Гробе Господнем, с Его подписанием. Назначена Патриархом сия святыня для нашего Храма Воскресения Христова, в котором и да сохранит ее Господь на многие столетия в память о любви к юной церкви Матери Церквей!

От монахини Митрофании Богдановой:

Металлический ящик с 14-ю частицами Св. Мощей. Присланы Св. Мощи с благословения Патриарха.

Кусок Мамврийского дуба, две иконы с печатью и подписью Его Блаженства Патриарха Герасима. На куске написана в России по заказу о. Сергия икона Св. Троицы.

Доска для иконы от древнего купола, бывшего на Гробе Господнем, с врезанным камнем от Гроба Господня…

Не было столь уважаемого в Японии человека, кроме императора

86 лет назад 3 февраля 1912 г. святитель Николай архиепископ Японский почил о Господе. В те дни глубоко скорбела вся Церковь Православная. Скончался, почил от дел своих святой муж, который на исходе второго тысячелетия христианства показал всей своей жизнью, что существует и в XX веке призвание апостольское и возможны апостольские труды.

В Японии архиепископа Николая почитали не только христиане, но и язычники. После императора не было в Японии человека, который пользовался бы таким уважением, такой известностью, как он, глава Русской Духовной Миссии.

Один из современников Владыки писал в 1912 г.: «Нам неоднократно приходилось быть свидетелем, как язычники, совершенно незнакомые Владыке, с шумным восторгом приветствовали его на улице и их мощное «банзай Никорай» частенько раздавалось в японских кварталах. А дети, милые японские дети, постоянно окружали его кольцом и, как бабочки на огонь, вихрем неслись навстречу суровому на вид, но с добрым, ласковым сердцем Святителю…
Должно заметить, что беспрерывный, тяжелый апостольский подвиг, праведная жизнь, особая прозорливость, чему мы сами были неоднократно свидетелем, давно уже между верующими православной Японии составили убеждение, что святитель Николай особенно близок и угоден Господу, что Он его прославил небесною славою. Даже язычники, и те помещали в газетах его портреты с сиянием и нимбом и часто называли его «Сей да кео», то есть «святой архиепископ»" [1].

Шли годы. Время не затмило памяти святителя Николая. 10 апреля 1970 г. Русская Православная Церковь причислила архиепископа Николая к лику святых. При канонизации за свою миссионерскую деятельность в Японии он получил наименование равноапостольного — одно из величайших духовных именований. «Самые эти факты, — пишет митрополит Санкт-Петербургский и Новгородский Антоний (Мельников), — имеют глубокое значение: казалось бы, во второй половине XX века умаляется вера, но ясным светом загорается новая звезда на церковном небосклоне, свидетельствуя о непрерывном возрастании Церкви как Царствия Божия. Самое же наименование «равноапостольный» говорит о непрекращающейся связи современной Церкви с первохристианской апостольской» [2]. Официально было провозглашено то, что жило в сознании православных людей со дня кончины святителя, который, будучи равноапостольным в подвигах, причислен к лику равноапостольных святителей и ныне возносит свои молитвы о всей Церкви Православной.

Архиепископ Николай (в миру Иван Дмитриевич Касаткин) родился 1 августа 1836 г. в селе Березе, Вольского уезда Смоленской губернии. Отец его, Дмитрий, был диаконом. Тяжелую жизненную школу пришлось пройти юному Иоанну. Жизнь провинциального духовенства в то время была крайне бедна. Пяти лет мальчик остался сиротой — умерла его мать, Ксения Алексеевна, посеявшая в душе сына первые семена веры в Бога.

Школьные годы отрока Иоанна проходили среди многих лишений — холода и голода. Но эти трудности укрепили его волю. По отзывам людей, знавших его в детстве, он всегда был веселым и жизнерадостным. Имея прекрасные умственные способности, Иоанн Касаткин в 1856 г. блестяще окончил Смоленскую Духовную семинарию и был принят на казенный счет в Петербургскую Духовную академию.

Когда юноша заканчивал четвертый курс, неожиданно определился его дальнейший жизненный путь. Однажды, проходя по академическим комнатам, Иван Дмитриевич увидел на столе лист бумаги с предложением Синода кому-нибудь из оканчивающих Академию занять место настоятеля посольской церкви в Японии и приступить к проповеди Православия в этой стране. На листе уже стояло несколько фамилий его товарищей. Это приглашение, видимо не произвело особого впечатления на юношу, и он спокойно пошел ко всенощной. Но в храме совершилось его призвание. Голос Божий коснулся его души и он вдруг решил, что должен ехать в Японию, и не женатым священником, а монахом. Что-нибудь одно — либо миссия, либо — семья, — твердо решил он [3]. Через тридцать лет после этого дня преосвященный Николай вспоминал, что какое-то неудержимое желание служить Церкви потянуло его тогда в Японию [4].

Решение было принято. Начальство сочувственно отнеслось к намерению студента Иоанна Касаткина. Вскоре (24 июня 1860 г.) Иван Дмитриевич был пострижен в монашество с именем Николая. В «объятия Отча» звала его Церковь и радостно пошел он навстречу им, отдал на служение Церкви молодость, все свои дарования и всю свою жизнь. 29 июня, в день святых первоверховных апостолов Петра и Павла, он был рукоположен в иеродиакона, а 30 июня, в день Собора Двенадцати Апостолов, то есть в престольный праздник академической церкви — в иеромонаха.

Быстрое и бесповоротное избрание отцом Николаем своего жизненного пути говорит о многом. За все предшествующие годы он приучил себя быть внимательным к внутреннему голосу, и когда в душе прозвучал призыв на служение Церкви, он с глубокой верой в промысл Божий, подобно пророку Исаии, ответил: «… вот я, пошли меня» (Ис 6:8).

Благословляя молодого иеромонаха на предстоящее ему служение, ректор академии, преосвященный Нектарий, сказал, что с крестом подвижника он должен взять посох странника, что вместе с подвигом монашества ему предлежат и труды апостольства [5] . Душа отца Николая жаждала этих подвигов. Впоследствии святитель Николай рассказывал: «Когда я ехал туда, я много мечтал о своей Японии. Она рисовалась в моем воображении как невеста, поджидавшая моего прихода с букетом в руках. Вот пронесется в ее тьме весть о Христе и все обновится… Тогда я был молод и не лишен воображения, которое рисовало мне толпы отовсюду стекающихся слушателей, а затем и последователей Слова Божия, раз это последнее раздается в японской стране» [6].

Утомительное путешествие в Японию продолжалось почти год, через всю Сибирь в трясучей кибитке. 2 июля 1861 г. молодой миссионер прибыл к месту своего служения в город Хакодате. Скоро он убедился, что сразу невозможно было приступить к проповеди Евангелия, ибо «тогдашние японцы смотрели на иностранцев как на зверей, а на христианство как на зловредную секту, к которой могут принадлежать только отъявленные злодеи и чародеи» [7].

Чем было вызвано такое отношение к христианству? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно обратиться к истории. Во-первых, христианство проникло в Японию в XVI в. Первыми проповедниками были католические миссионеры. Их проповедь имела большой успех. В начале XVII в. в Японии было более миллиона христиан-католиков и сотни храмов. Но быстрое распространение христианства было насильственно приостановлено.

В 1614 г. началось гонение. Христиан пытали, убивали и распинали на крестах. Длинные вереницы крестов водружены были вдоль проезжих дорог. Все христианские храмы были разрушены и сожжены, христианские миссионеры изгнаны, христианство объявлено «развращенною сектою», за принадлежность к нему наказывали смертной казнью. К концу XVII в. христианство в Японии официально было ликвидировано. До шестидесятых годов XIX столетия законы, запрещающие принимать христианство, еще были в силе. Официально же они были отменены только в 1873 г.
Вот какова была обстановка к моменту приезда иеромонаха Николая в Японию. Путь, не розами усыпанный, а усеянный терниями открывался перед ним. Сознавая свою «немощь» в принятом бремени апостольского служения, он, конечно, помнил слова Господа, сказанные великому Апостолу языков: «сила Моя совершается в немощи» (2 Кор 12:9). Отец Николай не падал духом; он чувствовал, что «жатвы» будет «много» в этой неведомой еще стране, но нужна подготовка.

Прежде всего стеной, отдалявшей его от японцев, было незнание им японского языка, местных нравов и обычаев. Молодой миссионер ревностно принялся за изучение труднейшего языка. В то время не было ни словарей, ни грамматик, ни переводов, все нужно было составлять самому. Можно было прийти в отчаяние, если бы иеромонаха Николая не поддерживала глубокая вера в помощь Божию и твердое намерение довести дело до конца.

Уже на закате своей жизни архиепископ Николай рассказывал: «Приехав в Японию, я, насколько хватало сил, стал изучать здешний язык. Много было потрачено времени и труда, пока я успел присмотреться к этому варварскому языку, положительно труднейшему в свете, так как он состоит из двух: природного японского и китайского, перемешанных между собою, но отнюдь не слившихся в один» [8].

В эти годы отец Николай писал: «…я бился над японским языком, чуть не ежедневно воздыхая о том, что сутки состоят не из ста часов, и что нельзя все эти сто часов употребить на изучение языка» [9]. На освоение японского языка ушло восемь лет. Преосвященный Николай достиг удивительного знания японского языка, как разговорного, так и книжного. Он освоил и английский язык, уже тогда бывший в Японии международным для иностранцев. Одновременно иеромонах Николай изучал историю, литературу, философию и религию Японии. Он проявил такую усидчивость, что его учителя-японцы во время занятий просили отдыха, он же был неутомим. Чтобы не делать перерыва в занятиях, он нанимал двоих и даже троих учителей. Учителя сменялись для отдыха, отдыхом же для ученика была лишь перемена изучаемого предмета.

Изучив язык японцев, отец Николай решил познакомиться с их жизнью. Он ходил по городу, посещал языческие храмы и слушал там буддийских проповедников. Приглашал и к себе буддийских жрецов-бонз и с ними прочитывал трудную для понимания буддийскую литературу.
Первое время все с подозрением смотрели на молодого миссионера, видя в нем агента ненавистных европейцев. На него неоднократно натравляли собак и даже покушались на его жизнь. «Один Господь знает, — говорил уже на склоне своих лет архиепископ Николай, — сколько мне пришлось пережить мучений в эти первые годы. Все три врага спасения — мир, плоть и диавол, со всею силою восстали на меня и по пятам следовали за мной, чтобы повергнуть меня в первом же темном и узком месте. Много нужно было силы душевной, великого углубления религиозного чувства, чтобы побороть все это» [10].

Доброта, отзывчивость и кротость иеромонаха Николая постепенно победили все трудности. Японцы почувствовали в нем друга и он стал желанным гостем во многих домах.
Как истинный пастырь Церкви Христовой, отец Николай возрастил в своей душе ту евангельскую любовь, которая дает власть подходить близко к чуткой душе, покорять ее, навсегда привязывать к себе. «Вначале завоевать любовь, а потом нести слово», — это было руководящим правилом всей деятельности «апостола Японии». Никогда не позволял себе иеромонах Николай оскорблять религиозное чувство японцев, никогда не порицал последователей буддизма, не трогал буддийских бонз, и потому даже среди буддийского духовенства у него были друзья. Архимандрит Сергий (Страгородский), впоследствии Патриарх Московский и всея Руси, в своей книге «На дальнем Востоке» передает любопытный случай, рисующий отношение бонз к православному миссионеру.

Однажды отец Николай зашел в буддийский храм, чтобы послушать проповедников; храм был заполнен народом, сидевшим по-японски, поджав ноги. Бонзы стали усаживать своего гостя, но, на беду, не оказалось ни одного стула. Не долго думая, главный жрец подвел иеромонаха Николая к жертвеннику, снял с него различные украшения и вежливо предложил посетителю сесть на жертвенник, к великому удивлению, почти ужасу растерявшегося миссионера [11]. Этот случай подчеркивает, каким уважением у японцев пользовался отец Николай уже в молодые годы.

Многолетний подвиг изучения Японии и японского языка убедили его в том, что Япония уже созрела к принятию христианства. Он писал: «Чем больше я знакомлюсь со страной, тем больше убеждаюсь, что очень близко то время, когда слово Евангелия громко раздастся там и быстро пронесется из конца в конец империи» [12].

В первые годы пребывания в Японии у иеромонаха Николая бывали минуты сомнения, будет ли какая-либо польза от его трудов. «О Боже! — писал он, — не было ничего тяжелее этих сомнений». Часто помысл искушал проповедника слова Божия оставить апостольское дело и заняться чем-либо другим, касающимся Японии. В Европе в то время о Японии знали очень мало и любая статья о ней принималась с большим интересом, а автор статей о Японии мог рассчитывать на скорую известность. Но честный воин Христов отстранял искусительные мысли. Помня свое призвание, он говорил: «Наука и без меня найдет себе многих сынов, мои же силы всецело посвящены надеждам миссионерским» [13].

Только через четыре года пребывания в Японии Господь послал отцу Николаю радость увидеть первые реальные плоды его трудов. В 1864 г. он обратил ко Христу первого японца. Это был языческий жрец Савабе. Он приходил к сыну русского консула в Хакодате для преподавания фехтовального искусства. Хмурый, сердитый, он с такой ненавистью смотрел всегда на иеромонаха Николая, встречаясь с ним в доме консула, что отец Николай однажды спросил его: «За что ты на меня так сердишься?» — и получил совершенно определенный ответ: «Вас, иностранцев, нужно всех перебить. Вы пришли сюда выглядывать нашу землю. А ты со своей проповедью больше всех повредишь Японии», — проговорил Савабе, и глаза его сверкали злобой. Не было сомнения, что и сам он, не задумываясь, убил бы стоящего перед ним миссионера. «А ты разве знаком с моим учением?» — спросил иеромонах Николай. Японец смутился. Это был честный и прямой человек, не умевший лгать. «Нет», — сказал он. «А разве справедливо судить, тем более осуждать кого-нибудь, не выслушавши его? Разве справедливо хулить то, чего не знаешь? Ты сначала выслушай да узнай, а потом суди. Если мое учение будет худо, тогда и прогоняй нас отсюда. Тогда ты будешь справедлив». Неожиданно последовало согласие со стороны японца. — «Ну, говори!». Отец Николай стал говорить, — и то, что казалось невозможным, невероятным, сделалось действительностью: души закоренелого язычника коснулась благодать Божия, и тот, кто еще час тому назад, как некогда Савл, «дышал угрозами и убийством», теперь оказался плененным Евангельским благовестием [14].

Всей душой уверовав во Христа, Савабе стал проповедовать о Нем и своим друзьям. Вскоре он привел к иеромонаху Николаю врача по имени Сакай. Под влиянием бесед миссионера и Сакай стал христианином. Через год к ним присоединился третий собрат, врач Урано. Отец Николай не спешил крестить своих первых учеников, не желая подвергать их опасности, так как закон 1614 г., угрожавший смертной казнью за принятие христианства, в то время еще не был отменен. Нужно было также, чтобы время укрепило веру в душах новообращенных.

Между тем, Савабе и его друзья, хотя еще и не просвещенные святым крещением, принялись с редким самоотречением за дело проповеди. Они устраивали у себя катехизаторские собрания. К весне 1868 г. насчитывалось до двадцати человек, мужчин и женщин, готовых принять крещение. В это время последовал правительственный указ, подтверждавший прежнее запрещение японцам принимать христианскую веру. Стало известным, что в Нагасаки началось гонение на христиан-католиков. Чтобы сохранить свою юную паству, иеромонах Николай решил разослать своих помощников в дальние области, но перед тем он крестил многих из них. Савабе при крещении был наречен Павлом в честь апостола Павла, Сакай — Иоанном, а Урано — Иаковом. Разойдясь на время по разным областям, они продолжали проповедь о Христе.

Видя, что Православие начало быстро распространяться, отец Николай в 1869 г. оставил свою паству на попечение своих верных помощников: Павла Савабе, Иоанна Сакай и других, а сам отправился в Россию ходатайствовать об открытии в Японии духовной Миссии. Его ходатайство было удовлетворено. 6 апреля 1870 г. Синод открыл в Японии Миссию в составе начальника, трех иеромонахов и причетника. Иеромонах Николай был назначен начальником Миссии с возведением его в сан архимандрита. Были отпущены также средства на содержание Миссии. Возвратившись в марте 1871 г. в Японию, отец Николай был порадован успехами проповеди Павла Савабе и его друзей. Церковь Христова росла, несмотря на то, что проповедь все еще была тайной.

В 1872 г. к архимандриту Николаю прибыл помощник, иеромонах Анатолий, выпускник Киевской Духовной академии. Оставив его в Хакодате, отец Николай сам переехал в столицу Японии — Токио. Пришлось все начинать заново: подыскивать помещение, преодолевать недоверие и вражду населения. Но и здесь, как в Хакодате, бонзы вскоре стали его первыми друзьями. Проповедь в Токио шла успешно. Двенадцать человек было подготовлено ко святому Крещению. Таинство было совершено тайно от всех. Первый камень был положен. Отец Николай радовался и возносил благодарение Господу Богу.

На другой день приходит он к своему знакомому старику-бонзе. Тот протягивает ему японскую тетрадь-рукопись. Архимандрит Николай развернул и ахнул. В ней подробно описывался обряд крещения, только что совершенный им, даже и рисунки приложены были. Испуг невольно отобразился на лице миссионера. Правительство может теперь прекратить проповедь, его могут выслать из столицы. Кто-то выдал. Бонза добродушно посмеивался на испуг отца Николая и успокоил его, сказав, что этот документ был подан в их высший духовный совет, в котором заседало трое главных бонз (в том числе и этот старик — друг архимандрита Николая). Там хотели возбудить дело, но он (старик-бонза) заступился и дело не состоялось. Так доброе отношение к отцу Николаю спасло его и новообращенных японцев от преследования [15].

Только в 1873 г. последовала отмена старых указов против христианства, в Японии стала возможной открытая проповедь веры Христовой. Перед архимандритом Николаем теперь открылось необозримое поле деятельности. Можно было строить церкви, совершать богослужения, устраивать публичные собеседования, образовывать общины и, главное, возвещать во всеуслышание устно и письменно о Христе!

В эти годы апостол Японии писал: «Признаки того, что Богу угодно просвещение Японии светом Евангелия, с каждым днем выясняются все более. Взгляните на этот молодой, кипучий народ. Он ли не достоин быть просвещенным светом Евангелия? С каждым днем ко всем миссионерам, в том числе и к русским, приходят новые люди, жаждущие знать о Христе. С каждым днем число новообращенных растет… В Сендай бы теперь! Более сотни верующих жаждут там святого Крещения. В Осаку бы теперь! Везде сочувствующие нам, везде жаждущие нас, везде дело живое, животрепещущее, везде зачатки жизни полной, горячей, глубокой. И да внемлет Бог моим словам, моей клятве! Не верите искренности моих слов? Увы, я слишком ясно сознаю, до нестерпимой боли чувствую сам свою искренность. Что я? Имею косный и слабый язык возвещать дела Божии. Но камень бы разве на моем месте не заговорил? Вот в сегодняшний вечер, занятый письмами, замедлил катехизацией, — и трое уже один за другим приходили и, кланяясь в землю, просили говорить о Христе.

Какой труд для Бога не увенчается успехом?» [16].

В 1875 г. отец Николай был несказанно обрадован посвящением его первенца Павла Савабе в священный сан. А через три года среди японцев было уже 6 священников, 27 катехизаторов и 50 катехизаторских помощников. Церковь продолжала увеличиваться. Нужен был свой епископ. Архимандрит Николай возбудил перед Синодом этот вопрос. Видя успехи Миссии в Японии, Святейший Синод нашел нужным назначить туда епископа. И, конечно, кто мог быть лучшим кандидатом, как не сам архимандрит Николай. Его запросили телеграммой, согласен ли он быть епископом. Он ответил: «Если из России не может быть назначен епископ, я согласен» [17].
Второй и последний раз пришлось отцу Николаю совершить путешествие на Родину. 30 марта 1880 г. в Петербурге, в Троицком соборе Александро-Невской Лавры он был возведен в сан епископа. Хиротонию совершил митрополит Новгородский и Санкт-Петербургский Исидор с сонмом архиереев. При вручении жезла митрополит Исидор сказал новому епископу: «До конца жизни тебе служить взятому на себя делу, и не допусти, чтобы другой обладал твоим венцом». «Да памятуется это мне, — писал преосвященный Николай, — всегда среди раздумья» [18].
После посвящения епископ Николай пробыл еще некоторое время в России, собирая пожертвования на Миссию, посещая святыни Русской земли. Он со всеми был приветлив, всех очаровывал даже самой наружностью своей, полной достоинства и сознания какой-то независимости, но думал только о том, как бы поскорее вернуться на дорогое дело в Японии. В конце 1880 г. преосвященный Николай благополучно возвратился к своей пастве. Начался новый период в его жизни.

Кто в силах перечислить все труды святителя Николая за 32 года его архиерейского служения? Это был человек неукротимой энергии, единой целенаправленности и пламенного трудолюбия. Он говорил: «На покой миссионеру, когда у него есть хоть капля силы служить своему делу — это для меня представляется несообразным. Хоть умереть в той борозде, где Промысл Божий судил пахать и сеять» [19].

Планы работ святителя всегда были устремлены к будущее. Первым вопросом был вопрос о «делателях жатвы», о религиозном образовании и воспитании будущего духовенства, катехизаторов и женщин-христианок. В 1879 г. при Миссии в Токио были 4 училища: катехизаторское, семинария, женское и причетническое. В катехизаторское училище принимали учеников в возрасте от 18 до 60 лет, с рекомендацией и личным ручательством местных катехизаторов. Семинария была любимым детищем епископа Николая. Сюда принимались лица от 16 до 60 лет. Курс обучения шестигодичный. В программу, кроме истории Нового Завета и других богословских предметов, входили русский и китайский языки, ряд общеобразовательных предметов: алгебра, геометрия, география, китайско-японское письмо, история, психология, история философии. К концу жизни святителя Николая семинария получила права среднего учебного заведения Японии, лучшие ученики после окончания посылались в Россию в Духовные академии: Киевскую и Петербургскую [20].

В 1875 г. было основано в Миссии женское духовное училище, где преподавались Закон Божий, арифметика, японская и всеобщая география, китайский, японский и русский языки, каллиграфия и жития. Святой Николай высоко ценил участие женщин в распространении христианства и в духовном преобразовании семейной жизни. Училище могло готовить и жен для духовенства, понимающих и разделяющих стремления своих мужей [21].

Почти ежедневно епископ объезжал ту или иную часть своей епархии, проверяя положение дел на месте, церковные порядки, нравственное состояние прихода, говорил поучения. Прием преосвященного Николая начинался богослужением; обычно служил местный священник, а потом сам святитель в епитрахили и омофоре говорил слово, сидя на табурете. Очевидцы рассказывают, что, поучая, он весь горел и зажигал сердца слушателей. Говорил он просто и понятно для самого простого человека — о начальных словах молитвы Господней, о радости, что у нас есть небесный Отец, о молитве за еще непросвещенных христианством братьев. «Однажды в молитвенном доме в деревне Вата Владыка сказал поучение на тему: «Все, что вы делаете, делайте во славу Божию». «Есть люди, призванные на служение Церкви или сами себя посвятившие Богу. Эти прямо совершают дело Божие и тем спасаются. Но и всякий, оставаясь при своем деле, может точно так же делать дело Божие. Для этого необходимо свое служение совершать не ради славы, не из корысти, а для Бога, совершать его как долг, возложенный Богом. Земледелец, учитель, воин, купец — все они необходимы для человечества, всем им быть повелел Господь. Пусть они трудятся в сознании этого, тогда одним исполнением своего служения получат Царство Небесное» [22].

С трепетной радостью встречали епископа Николая все общины. Его посещения были праздником. «Всех-то он приласкает, всех приголубит, совершит общую молитву, скажет дивную проповедь. Терпеливо выслушает Святитель возражение и какого-нибудь язычника, пришедшего послушать его проповедь. Иногда в таких случаях получается целый диспут, но все это делается спокойно, без шума. Познакомившись с жизнью той или иной христианской общины, владыка посещал дома всех христиан, ободряя, утешая и благословляя их» [23].

В жизни Святитель был подвижнически прост. Его часто видели в старой, заплатанной рясе, в поношенном подряснике, с широким, вышитым ученицами духовного училища, поясом.
Любовь епископа Николая не ограничивалась кругом его паствы, она простиралась и на язычников. Так, когда в 1891 г. было большое землетрясение в трех провинциях (Тифу, Айчи и Мие) он собирал пожертвования от христиан других провинций, приезжих русских туристов и раздавал их всему пострадавшему населению.

С 1884 по 1891 г. много сил было положено святителем на постройку собора в Токио. На торжестве освящения присутствовало 19 японских священников и более четырех тысяч христиан. Новый храм вполне соответствовал мысли владыки Николая. Сколько здесь света! Какая величественность! Японцы справедливо гордятся этим зданием. Каждый турист, бывающий в Токио, считает своим долгом посетить «храм-Николай».

«Собор, — писал владыка, — будет памятен, будет изучаем, подражаем многими не десятки, а, смело говорю, сотни лет, ибо храм действительно — замечательнейшее здание в столице Японии, здание, о котором слава разнеслась по Европе и Америке еще прежде его окончания и которое, ныне будучи окончено, по справедливости вызывает внимание, любопытство и удивление всех, кто есть или кто бывает в Токио» [24].

Велики были труды преосвященного Николая по распространению слова Божия и по благоустройству Японской церкви. Но было у него еще одно «главное дело», дело, которое он считал своим личным, начатым им еще в первые годы в Хакодате и продолжавшимся в течение всей его жизни. Этим главным делом был труд по переводу на японский язык Священного Писания и богослужебных книг.

В течение 30-ти последних лет, минута в минуту, в шесть часов вечера входил в его келью его постоянный сотрудник по переводам — Накаи-сан, садился рядом с владыкой на низенький, аршина в полтора в квадрате, табурет, на котором лежала подушка, и начинал писать под диктовку епископа переводы. Работа продолжалась четыре часа. Откладывалась она только в дни вечерних богослужений и праздников. В это время двери кельи преосвященного были для всех закрыты, и входил туда только слуга, Иван-сан, чтобы подать чаю. «Хотя бы небо разверзлось, — говорил владыка, — а я не имею права отменить занятий по переводу» [25].

Перевод богослужебных книг начат был Святителем еще в Хакодате — с круга воскресного богослужения; затем святой Николай перешел к Цветной Триоди, а потом — к Постной. Приступая к переводу Нового Завета, Святитель вначале делал перевод с китайского на японский, но, занимаясь китайским текстом, святой Николай увидел в китайском евангельском тексте ошибки и «шероховатости» и перешел к непосредственному переводу с русского и славянского. Епископ Николай работал над переводами до дня своей кончины. Он мог повторить слова святителя Димитрия, митрополита Ростовского: «Моему сану надлежит слово Божие проповедати не только языком, но и пишущею рукою. То мое дело, то мое звание, то моя должность» [26].

В Миссии издавался ряд журналов:

1. «Кеоквай Хосци» («Церковный вестник», 1877).

2. «Сейкео симпо» («Православный вестник», 1880). Здесь печатались переводы и самостоятельные духовно-нравственные произведения японских авторов, главным образом молодых людей, окончивших русские Духовные академии. В журналах отражалась и текущая жизнь Японской Церкви (это было одно из крупнейших миссионерских изданий всей Японии).

3. «Ураниси» («Скромность» или «Сокровенная добродетель») — женский ежемесячный журнал, издававшийся при женском миссионерском училище. В нем печатались духовно-нравственные, практически-наставительные и художественные произведения. Святитель уделял серьезное внимание женскому духовному просвещению, понимал роль женщины в христианской семье [27].

4. Журнал «Синкай»( «Духовное море») апологетического характера.

5. «Сейкео есва» («Православная беседа»), в основном посвященный проповедям, речам и обсуждению религиозных истин.

Кроме журналов, издавались еще книги и брошюры, а также переводы богослужебных книг. Деятельное участие в издательстве Миссии принимало основанное святителем Николаем общество переводчиков, знакомившее соотечественников с русской и европейской литературой, религиозной и художественной. Святитель благословлял и переводы светских произведений: «Узнав русскую литературу, узнав Пушкина, Гоголя, Лермонтова, нельзя не полюбить России» [28].

Святитель Николай уделял много внимания и миссийской библиотеке, имевшей не только духовный, но и научный и светские отделы. Сам владыка печатал статьи и в светских изданиях. Он сотрудничал в «Русском вестнике», в сборнике «Древняя и новая Россия» и в «Русском архиве». Научные работы Святителя были не случайны. Еще будучи иеромонахом, он писал: «Много раз манила меня на свое поле наука, японская история и вся японская литература — совершенно непочатые сокровища, мои же силы всецело посвящены миссионерству» [29].

Таким образом, мы узнаем об одной глубокой жизненной дилемме епископа. Все так привлекавшие его знания он приобрел, стал известным, общепризнанным востоковедом, но вопрос был для него не в сумме знаний, а в том, на что они будут направлены. Для него вопрос был в том, отвлечет ли его наука от миссионерской работы, которую он почитал своим долгом и призванием, или гармонически сольется с ней и будет ей помогать. Наука ему помогла. Без глубокого изучения истории и культуры Японии, без постижения ее духа он не смог бы стать ее апостолом [30].

Святитель Николай, первый из русских святых, жил в условиях древнего язычества и современной цивилизации. С каждым годом все успешнее развивалось миссионерское дело в Японии, строились новые храмы, ежегодно присоединялось к Церкви до тысячи человек. Но вот наступило время испытаний — началась русско-японская война. Еще за несколько лет до начала войны японская печать стала распространять ненависть к России. Православных японцев называли предателями, требовали смерти преосвященного Николая.

Война принесла много душевных страданий Владыке. Он горячо любил свою Родину, ее неудачи и поражения жгучей болью отзывались в его сердце. Перед началом войны епископ Николай мог уехать в Россию, но он знал, что в надвигающиеся дни испытаний будет нужен православной Японской Церкви. Владыка, рискуя поплатиться жизнью, остался со своей паствой. Во время войны он был единственным русским человеком в Японии. При общей ненависти к русским и к «русской вере» — Православию, Архипастырь, с присущей ему мудростью, объяснял своим пасомым, что истинный христианин должен быть выше национальных раздоров, что Православие — это вера не греков или русских, а истинная вера, правильно прославляющая Бога, вера не одного народа, а всех людей, жаждущих истинного богообщения.

Будучи сам горячим патриотом, епископ Николай ясно понимал, что такой же патриотизм нужен и для Японии, поэтому он настойчиво требовал от своих последователей, чтобы они были верными сынами Японии. «Истинный христианин, — учил он, — должен быть истинным патриотом» [31]. Православным японцам святитель Николай благословил молиться о даровании победы их императору; сам же он все время войны не участвовал в общественном богослужении, потому что, как русский, не мог молиться о победе Японии над его отечеством. Впоследствии он рассказывал, что в период войны он совсем не читал газет, потому что они полны были ликованиями победителей и насмешками над Россией.

Во время войны епископ Николай весь погрузился в работу над переводом Священного Писания и богослужебных книг. Профессор, японец М. Кониси, хорошо знавший святого Николая, писал: «Последняя война для преосвященного Николая была большим испытанием, но он сравнительно легко переносил его, ибо стоял выше войны. Наш народ ясно понимал такое его отношение к войне и стал еще больше благоговеть перед ним» [32]. Мудростью, тактичностью и твердостью епископ Николай сохранил невредимым корабль Японской Церкви. Проповедь православной веры хотя и ослабела во время войны, но не прекратилась.

Поистине полон самоотверженной любви был подвиг святителя Николая в служении русским пленным. Под его руководством православные японцы образовали общество «Духовного утешения военнопленных». Архипастырь специально рукоположил несколько священников и послал их в лагеря военнопленных для совершения там богослужения, устраивал сборы в пользу раненых, снабжал их книгами, иконами, крестиками, сам неоднократно приходил к пленным со словами утешения.

Один из пленных офицеров, познакомившись с епископом Николаем, писал на Родину: «Около 40 лет этот великий по своим убеждениям, твердый мыслью и светлый душой человек трудится на пользу Православия. Хотелось бы, чтобы об этом епископе узнали в русском обществе и оценили его поистине трогательное отношение к нам и заботы о нас» [33].

Окончилась война, со временем все пленные вернулись домой, унеся в своих сердцах светлую память о преосвященном Николае. Многие русские скончались на японской земле. На их братских могилах епископ Николай воздвиг памятники и храмы, собирая для этого пожертвования и в Японии и в России, где снискал особое уважение. Положение его Православной Миссии и Православной Японской Церкви стало незыблемым и общепризнанным.

Но ничего не изменилось ни в облике, ни в жизни этого великого трудолюбца. «Как ангел Японской Православной Церкви, он пребывал на своей кафедре, продолжая охранять и воспитывать свою паству, неусыпно заботясь о церковных нуждах, продолжая свою литературную переводческую работу» [34]. Сама атмосфера вокруг созданной им Миссии и японского Православия стала иной — преисполненной любви, уважения и доверия. Это всенародное признание заслуг святителя Николая нашло высочайшее выражение в праздновании пятидесятилетнего юбилея его служения в Японии. Чествовала его и Родина — Святейший Синод, возведя епископа Николая в сан архиепископа, многочисленные почитатели его в России и русское посольство в Токио. Поздравили его и японский император, которому Святитель был признателен за проявленную веротерпимость, и губернатор Токио, и японская пресса, и инославные миссии.

Ко дню юбилея, 30 июня 1910 г., Санкт-Петербургская Духовная академия в адресе, присланном в Токио, писала: «Благоговейно преклоняясь перед дивным величием Вашего 50-летнего уже священнослужения, начавшегося в академическом храме Двенадцати Апостолов в самый годовой день священной их памяти, С.-Петербургская духовная академия приносит Вашему Высокопреосвященству, своему избраннейшему из избранных студентов и своему в течение двадцати уже лет почетному члену, радостное приветствие, испрашивая себе у Вас, истинный святитель Христов, молитвы и благословения на новую, открывающуюся пред нею жизнь» [35].

В речи губернатора Токио звучал подлинный голос Японии, может быть, никогда не обращавшийся так к иностранцу. Он говорил о бывших военных и гражданских смутах и о той ненависти к иностранцам, которая еще существовала во время приезда Святителя в Японию: «Когда приехал маститый учитель Николай, считавший своим призванием распространение учения Божия в нашей стране, то, несмотря на то, что он находился среди таких грозящих опасностью обстоятельств, претерпевая всевозможные неудобства, лишения, бедствия и страдания, он спокойно и невозмутимо с преизбыточной теплотою сердца, обращаясь к народу, усердно учил и тщательно увещевал и, стараясь положить основания православного христианства в нашей стране, наконец достиг того, что приобрел множество усердных христиан, каких видим ныне. Между тем и судьба нашего государства постепенно развивается, и мы видим нынешний прогресс. Мне кажется, что те заслуги, какие оказал нашему государству маститый учитель Николай, не ограничиваются успехами одного только миссионерства, но также заключаются в том, что он содействовал цивилизации в нашей стране… даже те, которые некогда направляли на иностранцев сверкающие ненавистью глаза, теперь обращаются с ними с радостью, приветливостью и благоговением, и я, удостоившись счастья присутствовать на этом акте, почтительнейше приношу хвалу заслугам, оказанным маститым учителем Николаем как для мира и гуманности, так и для нашего государства, и вместе с тем молю Бога, чтобы Он ниспослал неисчислимые лета и блага на главу маститого учителя» [36].

Этот юбилей был торжественно отпразднован всей Японской Церковью. Маститый архипастырь согласился отмечать свой юбилей только потому, что знал, — японцы любят многолюдные собрания, и торжество послужит большему распространению веры Христовой в Японии. Юбилейные дни были приурочены к очередному собору Японской Церкви и прошли с большим воодушевлением, превратившись в общецерковное торжество. Много писали в те дни об архипастыре Николае как в Японии, так и в России.

Как же сам он смотрел на свои полувековые труды?

Святитель Николай был исполнен чувства радости, благодарения Богу и сознания своего недостоинства. Он писал: «Я счастлив, что имею радость служить водворению Царства Божия на земле. Нет важнее сего служения на земле… Наше служение есть духовное рождение чад Богу: какое же рождение не сопряжено с муками? И на них мы заранее должны быть готовы. Но у нас есть источник великого утешения. Чтобы бодро и успешно служить, нужно иметь предварительную уверенность в том, что не тщетно трудимся, что успех увенчает наше делание» [37].

Из записок епископа Сергия (Тихомирова) можно видеть, с каким истинно христианским смирением воспринимал апостол Японии похвалы словоохотливой печати. Незадолго до своей кончины архиепископ Николай в беседе с епископом Сергием сказал: «Всюду читаешь «Николай. Николай. Николаево дело». Увы, — и в России это говорят. Неправда! Тысячу раз неправда! Божье дело! Божье дело! В России много про меня пишут. Только все, что пишут — идеализация! Издали не видно, — вот и пишут» [38]. Тогда же владыка сказал: «Разве есть какая-нибудь заслуга у сохи, которою крестьянин вспахал поле? Разве может она хвалиться: «глядите-ка, православные, что я наделала!» …Хорошо вспахано. Разве кто-нибудь скажет: «Хорошо соха вспахала». Все скажут: «Молодец мужичок. Ловко вспахал». Так и здесь… Николай. Сергий. Роль наша не выше сохи. Вот крестьянин попахал, соха износилась. Он ее и бросил. Износился и я. И меня бросят. Новая соха начнет пахать. Так смотрите же, пашите! Честно пашите! Неустанно пашите! Пусть Божье дело растет! А все-таки приятно, что именно тобой Бог пахал. Значит, — и ты не заржавел. Значит, за работой на Божьей ниве и твоя душа несколько очистилась, и за сие будем всегда Бога благодарить» [39].

Несмотря на тяжелую предсмертную болезнь (астма), святитель Николай продолжал трудиться в своем кабинете до последнего дня. Его блаженная кончина последовала на 76-м году (3 февраля 1912 г.). Святитель скончался от паралича сердца и был похоронен в Токио, на кладбище Янака. Десятки тысяч японцев — христиан и язычников — провожали его, а перед гробом несли Смоленскую икону Божией Матери Одигитрии, которую он благоговейно хранил всю жизнь и которая при жизни и кончине была для него благословением Родины [40].

Заступивший его место помощник его преосвященный Сергий (Тихомиров), епископ Киотоский и будущий митрополит Японский, в своем первом отчете Святейшему Синоду нашел слова, которые могут служить лучшей эпитафией над гробницей почившего: «Все, что есть в Японской Церкви доброго, до последнего христианина в храмах, до последнего кирпича в постройках, до последней буквы в переводах богослужебных книг, есть дело его христиански-просвещенного ума, широкого сердца и твердой, как скала, воли, соделавших его избранным сосудом благодати Христовой» [41].

Имя Святителя знала и почитала вся Япония. Даже через 58 лет после его кончины, во время его канонизации, когда верующие хотели перенести его святые мощи с кладбища в собор, им это не разрешили, сказав, что святой Николай принадлежит всему японскому народу, независимо от вероисповедания, и останки его должны остаться на народном кладбище [42].

Святитель Николай твердо верил всю жизнь, что любой труд для Бога увенчается успехом. Труд всей его жизни создал Японскую Церковь. При жизни архиепископа многие считали, что с его смертью прекратится проповедь Православия в Японии и со временем Православие исчезнет.
Господь хранит Православие в языческой стране. Православная Церковь после кончины его перенесла многие трудности. После Второй мировой войны враждебные нецерковные силы отторгли ее от Русской Церкви. Но ныне, по молитвам святителя Николая, усердием покойного Святейшего Патриарха Алексия I и его ближайших помощников Японская Церковь вернулась в лоно Матери-Церкви и от Нее удостоена автономии.