Митрополит Месогийский Николай рассказывает чудесную историю, произошедшую с его знакомой семьей и старцем Порфирием Кавсокаливитом…

Митрополит Николай. Фото Алексея Козориза

Молодая воцерковленная пара была по-настоящему счастлива и всегда уповала на милость Бога в своей жизни, за что Он благословлял их во всех начинаниях. Они были знакомы с отцом Порфирием (старец Порфирий Кавсокаливит — прим. ред.), известным святым наших дней.

Родители – это защита для детей от любой опасности, их молитва позволяет преодолевать многие жизненные трудности. Итак, Бог дал этой семье пять детей (две девочки и три мальчика), которые стали полнотой благодати и радости.

Старшая – девочка по имени Ева. Она была весьма талантлива и мудра, будто зрелый человек. Ее поведение радовало родителей, Еву любили все. Когда она достигла двенадцати лет, то многие сравнивали ее с ангелом. «Бог споспешествует всем праведным». Я прославлял Бога: «Господи, какое счастье!».

Вдруг в один прекрасный день Ева пересекает улицу без разрешения отца, и водитель автомобиля через несколько минут сообщает отцу, что Ева попала в аварию и сейчас отправлена в больницу. Оттуда она перешла в иной мир, где нет «ни болезни, ни печали, ни воздыхания, но только жизнь бесконечная». За несколько минут Бог забрал на небеса Еву, однако это привело родителей к невыносимым страданиям и потрясению…

Отец Порфирий с большой любовью помогал им справиться с этим несчастьем, прося у Бога великих милостей и любви. Сам же отец жил в великой доброте, вере и любви и считал, что какое-либо сомнение в Боге является ошибкой.

Время шло. Другие дети подросли, и их жизнь помогла матери отвлечься от скорби и вернуться к счастливой жизни вместе с отцом.

Семья со смирением приняла волю Божию. Их поддержкой стала вторая дочь, Деспина. Она очень отличалась от Евы: находилась в постоянном движении, была живой, всегда с улыбкой. Деспина стала олицетворением радости, надежды, счастья, беззаботности и невинности. Глядя на таких существ, понимаешь, что они ничего общего не могут иметь с грехом, болезнью и смертью. Когда вы начинаетесь общаться с ними, то забываете все отрицательное, все опасности, все темное.

В один весенний день вся семья находилась в монастыре в Эпире, недалеко от границы. Друг семьи стал монахом. Он был немного игривым и забавным, хорошим другом детей, простым человеком с добрым сердцем. Он дополнял атмосферу радости, которой пользовалась Деспина. Все было настолько изящно, красиво и божественно, что, казалось, ничто не сможет омрачить эту радость.

Однако не бывает ничего невозможного. Через четыре дня после монашеского пострига я был в Афинах, и мне поступил звонок от друга-стоматолога.

- Готовьтесь, отец, вы не поверите, услышав кое-что от меня!

- Что случилось, скажите мне?

- У Деспины появились боли, и они длились в течение нескольких дней. Не было ничего экстренного, и я попросил, чтобы они сообщали новости после возвращения из Эпира. Но после того как снимки были сделаны, я понял, что у нее форма рака кости челюсти! Я не мог в это поверить!

orthphoto.net Фото: Tudor Codre Isac

Я знал, что это означает: челюсть будет устраняться. Это очень болезненный метод лечения, который отразится на всей последующей жизни, но самое главное – возможность выжить при такой операции составляет всего 10%!

Я не мог смириться с таким ходом вещей, я полагал, что Бог не должен допустить этого. Поэтому я спросил своего друга-стоматолога:

- Не может ли здесь быть какая-то ошибка? Не следует ли снова провести анализ?

- К сожалению, рак нижней челюсти очень легко диагностируется, поэтому нынешние прогнозы весьма отрицательны. Вы должны помочь поехать семье сразу в Америку. Мы не можем терять ни минуты!

Когда-то давно я был в Америке в подобной ситуации, был переводчиком для врачей. Каждый раз вспоминаю о мальчике-блондине семи лет, его образ возникал передо мной и тогда. Это был мальчик, который не смог пройти всю процедуру лечения. Ему проводилось боронование в течение нескольких месяцев, но наука и мир не смогли ему помочь.

Я думал: мне придется воспроизвести этот сценарий еще раз. Родители поедут в Америку с надеждой, потому что в этой стране работают самые блестящие врачи мира, которые позволят вернуться в Грецию с верой. Они останутся с больным ребенком, однако необходимо будет жить дальше.

Отец Деспины, настоящий герой, услышав всю правду, не слишком вдавался в подробности, но сразу же вместе с семьей отправился к своему духовнику, отцу Порфирию, чтобы взять благословение. Все они были в глубокой скорби и боли, им нужна была поддержка. И духовная помощь была единственным окошком, через которое к ним поступало немного света. Поэтому отец сохранял в сердце невыразимую муку вместе с любовью и надеждой на то, что все пройдет хорошо.

Через неделю родители взяли своего ребенка и уехали в Америку, куда-то в штат Огайо. Это было необычное путешествие. В них было смешано ожидание чего-то ужасного, отчаяние и надежда. В этой поездке их спутником был Отец Порфирий – оплот надежды и утешения. Он помогал им своими молитвами и своей надеждой, которая не может быть бессильной.

Дела пошли очень быстро. В течение трех дней после их прибытия они уже определились с днем и временем операции. Все анализы и снимки были сделаны повторно, и болезнь – подтверждена.

День операции. Время в Греции – 16:10. Мой телефон звонит. На другом конце звучит голос матери:

- Отец, скажите что-нибудь! Я уже не могу терпеть. Деспину положили на операционный стол. Мне сказали, что все произойдет в течение семи часов. Я скоро сойду с ума! Вчера я узнала, как правильно питаться после операции. Они мне дали необходимые инструменты, потому что рот дочери будет открываться механически! Мне показали другого ребенка, которого прооперировали на прошлой неделе. Я никак не могу к этому привыкнуть, я чуть не упала в обморок. Я больше не могу вытерпеть этого, отец, не могу! Давайте будем молиться. Попросите об этом отца Порфирия, он почему-то не отвечает на телефонные звонки. Если бы только он молился за нас!

Я не знал, что сказать. Я повесил трубку. Время в Америке в штате Огайо — примерно 8:15 утра. Она попросила меня молиться! Но мои молитвы очень слабы, я думал, что действительно помочь здесь может только отец Порфирий… Мне стало стыдно…

Наконец я начал произносить слова, которые были похожими на молитву. Я начал просить Бога спасти наши души. Я подумал, что Бог, увидев этих бедных родителей, которые духовно мучаются, должен смилостивиться над ними ради Своей Церкви.

А время шло. В 16:20 телефон позвонил снова. На другом конце мать Деспины из Америки:

- Отец, происходит что-то невероятное. Похоже, проблема решается при помощи простого удаления зубов! Врачи сказали, что там просто большой корень, который растет, как шипы. Что это, отец? Я думаю, что они говорят правду. Если бы вы попытались связаться с отцом Порфирием, потому что мы не можем дозвониться. Он должен знать правду…

Я слегка улыбнулся, но внутренне я оставался в сомнении и поэтому повесил трубку. Я подумал, что это совершенно невозможно. Нельзя даже было о таком подумать!

После этого я позвонил своему греческому другу-стоматологу и рассказал ему все новости. Мы поговорили несколько минут, проанализировали все наши мысли и подозрения, и он сказал мне как специалист: диагноз рака костей в нижней челюсти был явным, после он был подтвержден американскими специалистами. Разница же с шипами в корневой системе зубов очень большая и очевидная. Скорее всего, во время операции врачи обнаружили, что ситуация весьма плоха, и поэтому они решили радикально не вмешиваться в ситуацию. Возможно, они не сказали этого матери, поскольку она была бы не в состоянии принять истину.

Я подумал, что к этому времени отец Порфирий уже смог пообщаться с отцом Деспины и имеет более объективную картину ситуацию. Я позвонил ему, отец Порфирий поднял телефонную трубку и сказал:

- «Мы вошли в огонь и в воду, и Ты вывел нас на свободу» (Пс. 65:12). На самом деле не было ничего серьезного. Вытащили лишь маленький зуб и все. Теперь мы должны возблагодарить Бога и больше ничего!

- Отец, вы говорили о случившемся с отцом Деспины?

- Нет, я еще никому этого не говорил. Я молился. Деспине сейчас хорошо. Вы можете поговорить с ее родителями и сказать, чтобы они не торопились возвращаться. Они полагают, что осталось около недели пребывать в Америке.

Врачи обнаружили ткани не от рака, а небольшой кисты. Вместо устранения нижнечелюстной кости был удален только зуб. Вместо того чтобы встретиться с лицом смерти, мы все вмести прожили настоящее чудо, чудо обетования Божия. Кто знает, что было бы, если бы не было отца Порфирия.

Деспина окончила среднюю школу и вышла замуж. У нее есть дети, ее доброе сердце открыто для всех. Она полна жизни и веры, потому что ее жизнь – это чудо. Единственное, что ей не хватает, это просто… зуб. Зуб, который даже не виден. И если бы кто и увидел, что его нет, то это означало бы только одно: благодать проявляется там, где Бог захочет.

Перевод с румынского из журнала «Familia Orthodoxa» Дмитрия Шабанова 

 Несколько лет назад духовник екатеринбургского Ново-Тихвинского женского монастыря и Свято-Косьминской мужской пустыни схиигумен Авраам   (Рейдман) начал   проводить беседы о духовной жизни с монашествующими и мирянами. Эти беседы полюбились: каждый находил там для себя конкретные ответы на жизненно важные вопросы: как бороться со страстями, как исполнять евангельские заповеди, как правильно относиться к тем или иным явлениям современной жизни. Беседы были опубликованы в книгах «Беседы с прихожанами» и «Благая часть», выдержки из которых мы вам предлагаем.

 

 

 

Много лет назад я спросил у своего духовника, игумена Андрея (Машкова), что такое смирение. Я в то время был молодым и неопытным, мне казалось, что если я получу точный ответ, то тут же приобрету эту добродетель, и у меня все пойдет на лад. К тому же я нашел в «Лествице» преподобного Иоанна Лествичника изречение о том, что смирение есть искоренительница всех страстей, и загорелся желанием приобрести смирение, чтобы таким образом устранить все страсти, как говорится в сказке, «одним махом семерых побивахом». На самом деле смирение приобретается в борьбе, иногда, к сожалению, в преткновениях и падениях, и тот, кто приобрел смирение, можно сказать, приобрел совершенство или приближается к нему. Это мне поневоле пришлось понять с годами, из собственного горького опыта. Но в то время я обратился к отцу Андрею с вопросом: «Что такое смирение?» — и он дал мне ответ, который показался мне совершенно неожиданным и даже неуместным. Он сказал, что смирение — это ненадеяние на себя. Я этими его словами был сильно разочарован: «Что он такое говорит, какое это имеет отношение к моему вопросу?!», но промолчал. Он, видимо, почувствовал, что я с этим не согласился, и не стал продолжать разговор. А спустя годы я осознал, что это так и есть: смирение состоит именно в том, чтобы во всем надеяться не на себя, а на Бога, и считать себя грешным, ничего не стоящим человеком. Отец Андрей говорил так от опыта, он был по-настоящему смирен.

 

 

 

 

Мы часто не понимаем, что такое истинное смирение, что значит почитать себя хуже других. Поэтому вместо того, чтобы смиряться, занимаемся смиреннословием. Смиреннословие — очень распространенная мнимая добродетель, когда человек   на словах уничижает себя, а в душе таким себя не почитает. Настолько распространен этот порок, что трудно им не заразиться. Есть история про одного такого «смиренномудрого» монаха. Он так убедительно обличал себя в каких-то грехах, что слушатели ему поверили, и когда они поверили, монах огорчился. Понимаете? Представьте себя на его месте, ведь у всех нас бывают подобные ситуации. Мы говорим: “Да, я грешный человек” — казалось бы, это скромно, или: “Я малограмотный, мало читаю”. Если тот, к кому мы обращаемся, действительно поверит, что мы такие, то мы ведь огорчимся, нам это не понравится. В действительности мы называем себя грешными, малограмотными и говорим о прочих своих недостатках для того, чтобы возвыситься перед теми людьми, которые смирение почитают добродетелью. То есть мы хвастаемся, так сказать, с примитивной мужицкой хитростью, вроде: “Я плохой”, а человек, с которым мы общаемся, должен сказать: “Да нет, ты хороший”. — “Нет, я плохой”. — “Да нет, ты хороший”. — “Нет, я грешник”. — “Да нет, ну что ты”. Нам это приятно, очень трудно от этого отказаться.

 

 

 

Мой духовник, отец Андрей, не говорил так о себе никогда. Не было случая, чтобы он сказал о себе плохо, например: “я грешник” или что-то подобное. Но когда его оскорбляли, или унижали, или обращались с ним как с каким-то простым, ничтожным человеком, он на это никак не реагировал. Один раз его ужасно, страшно оскорбили. Он был уже в сане игумена (монастырь не возглавлял, а просто имел сан игумена). Однажды ему нужно было ехать на требу — причащать больного. Было утро и, по уставу, в монастыре служили полунощницу. Шел пост. Пели тропарь “Се, Жених грядет в полунощи…”, и все братья выходили и выстраивались посередине храма. Поскольку отец Андрей собрался на требу, то он не взял с собой форму, то есть мантию и даже, по-моему, клобук. Но люди, которые должны были за ним приехать, немного задерживались,   и отец Андрей решил выйти вместе с братьями на середину храма: он был человеком очень братолюбивым, любящим монастырскую жизнь. Он и вышел, но без мантии. И тут наместник ему сказал: “Ты как Иуда”. Представьте себе: сказать такое человеку, которому в то время было больше пятидесяти лет, который имел множество духовных чад, с детства был воспитан в вере, с тридцати лет подвизался в Глинской пустыни, где духовная жизнь процветала. Никто ни в чем не мог его упрекнуть, даже в чем-либо внешнем. И ему, человеку совершенно безупречной жизни, при всей братии говорят: “Ты как Иуда”! Об этом случае мне потом рассказывал сам отец Андрей. Я тогда возмутился: “Как же наместник мог такое сказать?” А отец Андрей ответил: “Да он немощный”, и не видно было, чтобы он на этого человека сердился.

 

 

 

Можно было бы привести много других примеров того, как отца Андрея унижали, оскорбляли. А он, если иногда и обижался, то ненадолго, обида быстро проходила. Он говорил, что обидеться может и святой, а вот держать зло — уже нехорошо. Об искреннем   смирении отца Андрея свидетельствовали и другие случаи. Как-то я заболел и мне назначили водолечение (забыл, как оно точно называется). Бывает это так: надевают на человека специальную рубаху, обматывают и так далее. Считается, что благодаря этой рубахе из организма через поры кожи выходят все шлаки. В монастыре, где жил отец Андрей, была одна сестра, которая разбиралась в этом водолечении, и она мне сколько-то помогала, но ухаживать за мной она как женщина не могла, ведь надо было меня сначала заматывать, а потом разматывать. После такого лечения из организма человека, попросту говоря, с мочой за короткое время выходят все вредные вещества. И отец Андрей выносил за мной ведро (сам я не мог выходить, поскольку туалета в том месте не было). Он — мой наставник, духовник монастыря, игумен и, главное, человек, неизмеримо превосходящий меня в духовной жизни, не стыдился это делать, и делал совершенно спокойно. Не знаю, сделал бы я для него такое или нет, а он за мной так ухаживал, причем без всякой рисовки: просто брал ведро и выносил.

 

 

 

О смирении отца Андрея можно было бы рассказать много интересного. Тем не менее от него, повторю, никогда нельзя было услышать: “я грешник”, “я плохой”, “я невежественный”. Он и ничего хорошего особенно о себе не говорил, никогда не рассказывал о своей духовной жизни, о своих духовных переживаниях, но если бывали случаи смириться, смирялся. Это смирение, конечно, было у отца Андрея уже не человеческим, но от Бога, это было даром Божиим. Для меня он навсегда останется примером истинного, неподдельного смирения.

 

 

 

Вопрос. Я действительно считаю себя грешной и ничтожной тварью. Как узнать, искреннее ли это чувство?

 

Ответ. Я не думаю, что ты так считаешь. Иначе по поведению это было бы сразу видно. Кто считает себя грешным и ничтожным, тот, конечно, не будет ни осуждать, ни злословить, ни укорять кого-либо. То есть одно дело почитать себя таким в уме, и другое дело — на самом деле, искренно, в сердце это чувствовать. Когда преподобный авва Дорофей сказал своему старцу — Варсонофию Великому, что считает себя хуже всей твари, тот ему ответил: “Это, сын мой, для тебя гордость — так думать”. Но авва Дорофей, в отличие от нас с тобой, был человеком умным и сразу понял, о чем идет речь. Он сознался: “Да, отче, это для меня гордость, действительно, но я знаю, что должен был бы так о себе думать”. Тогда Варсонофий Великий сказал ему: “Вот теперь ты стал на путь смирения”. То есть авва Дорофей признался, что в действительности не считает себя хуже всякой твари, он просто имеет теоретическое представление о том, что надо было бы ему так думать, но на самом деле такого искреннего о себе мнения у него нет. Это очень важно.

 

 

 

Один подвижник утверждал, что он считает себя ослом. В подражание некому авве Зосиме он говорил: “Я осел”. А старец ему сказал: “Ты не имеешь права так себя называть, потому что когда авва Зосима именовал себя ослом, то имел в виду, что он, как осел, все вытерпит, а ты ведь ничего не вытерпишь”. Надо научиться смотреть на себя трезво, лучше признать, что у тебя нет смирения. И это будет более серьезное, глубокое смирение, чем такая вот игра: “я ничтожная тварь”. Я тоже могу называть себя разными оскорбительными словами и, может, иногда даже называю, когда никто не слышит, но, скорее, я позволяю себе это для утешения. “Ах ты дурак, что ж ты сделал?” (допустим, я что-то не так сделал). Что с того? Это же не значит, что я считаю себя глупым человеком, я все равно думаю, что я умнее многих и многих. Если даже таким образом мы сами себя укоряем, мы, тем не менее, делаем это шутя и любя. Не так ли? Очень трудно научиться не играть.

 

 

 

Вопрос . Святые отцы говорят, что смирение состоит в том, чтобы считать себя хуже всех. Как этого достичь? И еще: что такое ложное смирение?

 

 

 

Ответ. Ложное смирение — это смирение показное. Во-первых, это напускной смиренный вид. Во-вторых, это смиреннословие: человек говорит о себе, что он великий грешник и хуже всех, а если его на самом деле оскорбят, он тут же возмущается и очень ревностно отстаивает свои права. В-третьих, ложное смирение проявляется в том, что человек мысленно повторяет какие-то заученные смиренные фразы, допустим изречения святых отцов о смирении, полагая, что он думает так искренно, но смысл этих фраз до его сердца не доходит.

 

 

 

Из сердца исходят не только «помышления злая», но и вообще все человеческие помышления. Человек, если можно так выразиться, мыслит сердцем: если он не убежден в чем-то сердцем, значит, он не убежден в этом совсем — будь то хорошее или плохое. Допустим, ты вычитал у Григория Синаита, что надо считать себя хуже всех. Ты ходишь и повторяешь: «Я хуже всех», но если твое сердце не соглашается с этими словами, значит, на самом деле ты так не думаешь. Твое смирение — воображаемое, ты просто мечтаешь о себе. Если ты смиренный в сердце, значит, ты действительно смиренный. Ты можешь не высказывать никаких определений смирения, не иметь никаких образных представлений о нем, а смирение будет. И наоборот, ты можешь сколько угодно говорить о себе, как праведный Авраам, что ты «прах и пепел», или как пророк Давид, что ты «червь, а не человек», а в мыслях будешь держать: «Вот, я червь, а не человек, поэтому я лучше всех этих людей. Ведь они о себе не думают, что они черви, а я думаю. Поэтому они черви, а я человек». Не стоит себя так неразумно понуждать.

 

 

 

Нужно помнить, что все дается от Бога. Любая настоящая и укоренившаяся добродетель есть действие благодати. Надо отличать понуждение себя к добродетели и добродетель истинную, которую мы приобрели от действия благодати. Поэтому больше и лучше всего в стяжании добродетелей помогает Иисусова молитва. Все, что приходит от непрестанной покаянной Иисусовой молитвы — настоящее, пусть малое, но настоящее. А вот с искусственным понуждением себя к добродетели нужно быть довольно осторожным, чтобы не запутаться и вместо понуждения себя не перейти к актерству. Мы и сами не заметим, как это может случиться: будем что-то изображать не перед людьми даже, а внутренне, сами перед собой.

 

 

 

Поэтому самое главное — найти для себя ту меру смирения, которую ты искренне принимаешь сердцем, а уже от нее начинать двигаться дальше и понуждать себя к большему.

 

 

 Продолжаем публикацию бесед схиархимандрита Авраама, духовника Ново-Тихвинского монастыря г.Екатеринбурга. В этой беседе речь пойдет об одной из видов страсти тщеславия – человекоугодии.

Давайте задумаемся, что такое человекоугодие? Это болезненная зависимость от человеческого мнения, боязнь лишиться человеческого одобрения и подвергнуться порицанию. Многие, наверное, скажут, что это не такой уж страшный грех. Но на самом деле мы часто недооцениваем опасность страстей, которые на первый взгляд кажутся невинными. Недооцениваем мы опасность и этой страсти.

Из человекоугодия Ирод убил святого Пророка и Предтечу Иоанна

Всем, наверное, знакома такая ситуация: мы находимся в сосредоточенноммолитвенном состоянии, а рядом кто-то шутит, болтает, и мы, чтоб не выглядеть ханжами, начинаем тоже болтать. Но ведь мы, ведя себя так, не сможем остаться такими, как были прежде. Мы срастаемся с этой маской, которую надеваем на себя, теряем сосредоточенное состояние, а приобретаем легкомысленное настроение, которое мигом нас опустошает. Бывает и так: кто-то из наших знакомых недоволен своей работой или семейным положением. Он подходит к нам и начинает делиться своими переживаниями, начинает осуждать начальство. А мы, вместо того чтобы уйти или даже унять этого человека, как-то попытаться усовестить его, чтобы тот не грешил, начинаем выслушивать, поддакивать, может быть, и от себя что-то добавлять. Таким образом, под предлогом любви и сочувствия к человеку мы угождаем его страстям, усугубляем его падение, да еще и сами грешим.

Схиигумен Авраам (Рейдман)

Если человек думает не об угождении Богу, а об угождении людям, если для него главное — человеческое одобрение, то он, по сути, перестает быть христианином. Если он находится в обществе, где ценят христианские добродетели, он будет исполнять заповеди — по видимости. А если он окажется в другом обществе, в котором евангельские добродетели ничего не значат, то будет стараться угодить окружающим каким-нибудь другим образом — скажем, показать, что он энергичный, умный, практичный, одним словом, «крутой». В глазах людей, которые эти качества ценят, ему хочется выглядеть таким же, как они: мол, и я не лыком шит. А в глазах людей кротких ему нужно показаться кротким. Как ему было бы трудно, если бы и те и другие оказались вместе! Но мне кажется, что есть люди, которые умудряются угодить всем: тут же показывать и «крутизну» и кротость, тут же и милосердие и то, что им палец в рот не клади, что они всегда свое возьмут.

Такое душевное расположение может привести просто к катастрофическим последствиям. В благоприятных условиях оно, так сказать, сойдет нам с рук, а в неблагоприятных — приведет к погибели. Сегодня мы из тщеславия будем показывать, что мы богомольные, потому что нас окружают верующие люди, которые это ценят. А завтра мы окажемся среди безбожников и из человекоугодия отречемся от Христа, ради того чтобы никто не сказал, что мы дураки и что мы против современной науки. Захотим показать, что мы совсем не против теории эволюции и не глупее, чем Чарльз Дарвин.

Как мы себя поведем, если окажемся в трудных, неблагоприятных обстоятельствах? Может быть, мы из человекоугодия будем стараться приобрести «добродетели», которые одобряются в том обществе, где мы оказались. А «добродетели» эти могут быть совсем не евангельскими. Мир стремится к тому, чтобы черное представить белым, а белое – черным, чтобы постыдное сделать похвальным, а похвальное, добродетельное сделать стыдным. Разве нет людей, которые хвастаются блудом? Разве нет людей, которые хвастаются тем, как много они выпили водки и как им было весело? Таких людей очень много.

Нас изумляют и ужасают некоторые случаи отпадения людей от веры и нам кажется, что это может произойти только при каких-то чрезвычайных обстоятельствах. Но на самом деле причиной этого часто является обыкновенное человекоугодие. Например, до революции Россия была православной страной, и все считали это нормальным. Потом большевики вдруг разрешили в Бога не верить, и значительная часть народа вмиг отпала от веры. Люди, которые несколько лет назад ходили в церковь, исповедовались и причащались — те же самые люди совершали страшные, дикие изуверства и кощунства. Именно потому, что жили они человеческим мнением, человеческим одобрением. Другой страшный пример неверия ради человеческого одобрения мы знаем из Евангелия. Апостол Иоанн Богослов говорит, что «многие из начальников уверовали в Него, но ради фарисеев не исповедовали, чтобы не быть отлученными от синагоги, ибо возлюбили больше славу человеческую, нежели славу Божию» (Ин. 12, 42–43). Представляете? Люди уверовали в то, что Иисус есть истинный Христос, помазанник Божий, что Он есть Сын Божий. Но ради того, чтоб не опозориться в глазах своих духовных вождей, ради того, чтобы не быть отлученными от тогдашней Церкви, — то есть просто избежать бесчестия, ведь больше никакого вреда им причинить не могли — ради этого они не исповедовали Господа, отреклись от Него. Вот какая сильная, могущественная, губительная страсть — человекоугодие!

Когда мы стараемся угождать прежде всего людям, то мы получаем свою награду – от них же. Но когда стараемся угождать прежде всего Богу, не боясь порицания со стороны людей, мы получаем награду от Него. И такие примеры также есть в Евангелии. Вспомните, как Закхей, начальник мытарей, влез на смоковницу, чтобы увидеть Господа Иисуса Христа, Который должен был проходить мимо нее. Желание увидеть Господа и духовная жажда в этом униженном грехами человеке были настолько сильны, что он пренебрег людским мнением и залез на дерево. Если бы сейчас кто-нибудь сделал нечто подобное, то, пожалуй, это всех изумило бы. Представьте себе, что в наше время серьезный человек, какой-нибудь руководитель, желающий увидеть процессию, встречающую, скажем президента, вдруг залез бы на дерево. Никто из современных людей, занимающих положение в обществе, не посмел бы этого сделать: побоялся бы насмешек, позора. А Закхей, человек, имеющий высокое положение, далеко уже не молодого возраста, сделал это. И заметим, что это произошло на глазах его подчиненных и тех, кто относился к нему неприязненно и ждал случая, чтобы посмеяться над ним и осудить его.

Стремление к человеческой славе, повторю, очень мешает нам стать истинными христианами. Ради этой тщетной, напрасной, бессмысленной славы многие люди идут даже на смерть. Есть поговорка: «На миру и смерть красна», то есть кажется, что на глазах у людей, ради их похвалы, даже и умереть не страшно. Люди жертвуют не только своей жизнью, но и жизнью других, целых народов только для того, чтобы прославиться. Они терпят всевозможные лишения, скорби, живут в нищете. Например, художники или писатели, которые еще не признаны, много трудятся ради того, чтобы в конечном счете стать знаменитыми, и мечтают, чтобы их прославляли потомки, хотя им самим от этого никакой пользы уже не будет. Вспомните о величайшем из русских писателей, отце русской литературы и современного русского языка – Александре Сергеевиче Пушкине. Один Оптинский старец, преподобный Варсонофий, будучи дворянином и человеком образованным, интеллигентным, с большим уважением относился к этому великому писателю и молился о его упокоении. Однажды ему во сне было такое видение: он оказался в какой-то сумрачной местности, погода стояла пасмурная, и вся природа была наполнена грустью и тоской. Среди этой плачущей природы шел Александр Пушкин. И преподобный Варсонофий, как ему представилось во сне, догоняет его и говорит: «Александр Сергеевич, а вы знаете, как вас сейчас все прославляют?» А тот ему отвечает с невыразимой грустью: «Слава? На что мне она теперь?»…

Вот что значит слава человеческая: в свете Божественной истины, в свете Евангелия она – ничто. Так не лучше ли приобрести славу Божию, благодать Божию, совершенно не думая ни о чем земном, пустом, временном и суетном? Ведь пусть даже нас будут помнить многие поколения людей, но в конце концов и это пройдет и предастся забвению, потому что наступит вечность, где по совсем иным критериям будет избрано то, что достойно уважения, одобрения, прославления и похвалы. Поэтому нам нужно стараться быть незави­симыми от человеческого мнения и смотреть на все самостоятельно. Самостоятельно не в том смысле, чтобы каждый­ имел свою, особую точку зрения, а чтобы мы оценивали всё с позиции Православной Церкви, с позиции Евангелия. Необхо­дима­ не абсолютная самостоятельность, а само­стоятельность именно православная.

Так что будем стараться подражать Закхею, который от искреннего желания увидеть Господа пренебрегал тем, как он выглядит в глазах людей. Может быть, кто-то возразит: «Легко было Закхею — в то время Спаситель жил на земле, и он, конечно же, желал увидеть Его. И мы бы желали Его увидеть, но не имеем такой возможности, потому что с того времени прошло уже много лет и Спаситель уже пребывает одесную Бога Отца». Но это только отговорка. Мы тоже можем разумно — именно разумно — подражать праведному Закхею. Если мы желаем созерцать Христа, наслаждаться общением с Ним, то должны, подобно Закхею, не раболепствовать перед человеческим мнением. Конечно, не в любом случае, а тогда, когда оно противоречит нашей христианской совести, расходится с Божественным учением. В этом случае мы возвысимся над толпой пустых человеческих мнений и сделаемся способными увидеть Христа, способными подражать Ему своей жизнью. И тогда Он придет в нашу душу.

***

Вопрос. Как можно определить, поступаешь ли ты по любви к ближнему или по человекоугодию?

Ответ. Это часто бывает трудно определить, но когда мы потакаем страстям человека, то это, конечно, человекоугодие. Например, когда кто-то обращается к нам с пустыми, греховными разговорами, лучше ответить дружелюбно, но кратко — даже если человеку будет не очень приятно. Но если он спрашивает о чем-то по делу, или просит о помощи, или ищет поддержки в тяжелой ситуации, может быть даже душевной, а ты знаешь, что в этом случае нужно сказать (и имеешь благословение давать советы в подобных случаях), то, ответив, ты проявишь любовь к ближнему.

Вопрос. Как далеко отстоит природная доброта от евангельской любви к ближнему?

Ответ. Наверное, природную доброту можно претворить в евангельскую. А как далеко она отстоит? Иногда «природная доброта» — это просто человекоугодие: жалость к человеку в тех случаях, когда нужно проявить твердость. Бывает, человека необходимо уберечь от какого-то злого поступка, а мы потакаем ему, позволяем удовлетворить свою страсть и видим в этом проявление доброты. Об этом очень хорошо рассуждает святитель Игнатий в проповеди «О любви к ближнему». У него можно прочитать о том, как отличать любовь от человекоугодия.

Евангельская доброта чиста от примеси человекоугодия, она всегда ищет спасения человека. Кроме того, природная доброта имеет некоторые границы: человек чаще всего думает о себе или, скажем, о своей семье, о близких ему людях. Его доброта ограничивается определенным кругом людей и дальше не простирается, она ставит человека перед выбором — сделать добро близкому человеку или постороннему, другу или врагу. А евангельская доброта не имеет границ.

Вопрос. Батюшка, меня иногда упрекают в том, что я хожу с серьезным лицом. Как мне проявлять приветливость с ближними и при этом не терять внутренней собранности?

Ответ. Если человек пребывает в молитвенном состоянии, собранности, естественно, у него будет серьезное выражение лица и, может быть, какой-то отпечаток покаяния на лице, и некоторые неопытные люди воспринимают это как сумрачность.

Конечно, не нужно кривляться и изображать на лице необыкновенную мимику, всячески показывая человеку свое расположение. Но не нужно и вести себя подчеркнуто сухо. Есть заповедь: «Не обиди», а мы ее не исполняем. Человек может обидеться нашей холодностью. Не нужно человекоугодничать, пусть у вас будет серьезное лицо, но вести себя нужно все равно приветливо.

Вопрос. Меня люди  хвалят, и я тщеславлюсь и горжусь даже по пустякам. У меня есть такой помысел: начать юродствовать, чтобы люди меня не хвалили. Как мне быть?

Ответ. По крайней мере, не юродствовать. Юродство — это особый, очень тяжелый подвиг, требующий необычайного му­жества и смирения, необыкновенной ревности и терпения, и берут­ его на себя только по особенному благословению Божию. А кто принимает его самовольно, тот становится  юродивым на самом деле, то есть лишается рассудка.

Вопрос. Как правильно исполнять заповедь о благодарности по отношению к духовным наставникам? Ведь к благодарности может примешиваться человекоугодие, лесть и другие страсти. Получается, мы будем окрадывать и себя и тех, кого благодарим.

Ответ. Есть люди, которые так боятся кому-то польстить, что думают, будто ведут себя беспристрастно только когда грубят. Таким людям я бы посоветовал проявлять вежливость и даже лесть, лишь бы только они относились к человеку по-доброму, вели себя ласково.

В Евангелии сказано: «Если вы приветствуете только ваших друзей, то чем вы лучше язычников?» (см. Мф. 5, 47). Одно из значений греческого слова «приветствие» — ласковое обращение. Мы должны со всеми людьми обращаться ласково — это одно из проявлений любви. Тем более с теми, кто помогает нам спасаться, учит нас этому единственно важному делу.

Если мы лицемерим и говорим о добрых чувствах, которых не имеем, — это нехорошо.  Если вы станете в знак благодарности говорить мне: «Отец Авраам, вы настоящий пророк, вы предсказываете будущее с точностью до двух-трех сантиметров», то это будет нелепо. Благодарность духовному наставнику состоит не в том, чтобы ему льстить. А ты прояви послушание, прояви искренность, когда исповедуешься, это и будет настоящая благодарность.

 На протяжении последних десять лет схиархимандрит Авраам (Рейдман), духовник женского Ново-Тихвинского монастыря в Екатеринбурге, проводит беседы с мирянами и монашествующими. В этой беседе о. Авраам рассуждает о том, что такое гнев, как с ним бороться и в каких случаях гнев бывает полезен и даже необходим.

Начать эту беседу я хочу с двух примеров из жизни. Один мой духовный сын, человек крайне вспыльчивый, часто обижал других людей. Притом совершенно этого не замечал. Бывало, мне расскажут о том, что он при разговоре с кем-то в очередной раз чуть не подрался, я у него на исповеди спрашиваю: «Ну, как же ты не сдержался? Зачем было так грубо поступать с тем-то?» А он мне в ответ, совершенно искренне: «Что вы! Почему грубо?! Мы очень вежливо друг с другом поговорили».

Пример второй. Я знал одного известного проповедника, который в советское время многим людям помог прийти к вере или утвердиться в ней, распространял религиозную литературу. Как-то он решил обратить в православие женщину, которая увлекалась дзэн-буддизмом. Но кончилось это неожиданно и трагически: не он ее обратил в свою веру, а она его — в свою…

Из нашего дальнейшего разговора вам станет ясно, к чему я привел эти иллюстрации и как они взаимосвязаны.

Поговорим сегодня о гневе. Что это такое? С одной стороны — естественное, природное свойство человека. С другой — одна из самых главных и распространенных страстей. Как правильно относиться к тому, что в нас есть гнев? Порой люди впадают в две крайности. Одна крайность — не видеть в гневе, а именно в его бытовых проявлениях: раздражительности, осуждении, злословии, ничего страшного. Вторая крайность — признавать всякое проявление гнева грехом и избегать его во всяком случае. Обе эти крайности для человека опасны. Когда же гневаться нельзя и когда можно?

Сначала скажем о том, какой гнев недопустим, за какой гнев мы будем отвечать перед Господом на Страшном суде. Это гнев как страсть, который выражается в раздражении на людей и обстоятельства. В особенности порицается Евангелием злоба на ближнего. Кажется, что любому христианину это должно быть известно. Но часто мы, ослепленные пагубной страстью гнева, совершенно ее в себе не замечаем. А если и замечаем, то почти всегда оправдываем. Даже на исповеди, когда слышим от священника наставление: напрасно, мол, ты накричал на такого-то человека, возмущаемся: «Да вы не знаете! Это такой человек — если на него не накричать как следует, он ничего не сделает». Или: «Вы сами посудите, какая была ситуация. Можно ли было не рассердиться?!» А иной и вовсе не замечает в себе действия гнева, ему кажется, что он себя ведет очень сдержанно и естественно. Вот только окружающие — странные люди! — почему-то постоянно обижаются.

Конечно, все мы знаем заповедь Спасителя о том, чтобы не гневаться на брата своего всуе, но на деле не придаем ей никакого значения. Нам кажется, что наше повседневное, бытовое раздражение ничего не значит, и к нам не относится угроза: Кто же скажет брату своему: «рака», подлежит синедриону; а кто скажет: «безумный», подлежит геенне огненной. Мы смело говорим ближним и гораздо более обидные, едкие слова. Даже если мы любим человека, все равно, поддавшись страсти, обязательно хотим его уязвить. И не успокаиваемся до тех пор, пока не удовлетворим свою страсть, то есть не приведем человека в соответствующее состояние. Если же он все-таки умудряется сохранять спокойствие, то это приводит нас в необыкновенную ярость. Мы начинаем говорить: «Ах, так тебе все равно, тебя это не волнует, тебя это не касается?!» и никак не можем угомониться.

Нам всегда надо помнить, что страсть гнева имеет огромную разрушительную силу. Она не только разъедает душу самого гневающегося, но и ранит (в лучшем случае ранит!) многих людей вокруг него. Причем я сейчас даже не имею в виду какие-то крайние проявления гнева, а говорю о привычном нам бытовом раздражении, которое проявляется в наших жестах, взгляде и, конечно же, в словах. Очень часто мы совершенно не следим за тем, что и как мы говорим нашим ближним, не думаем о том, что из этого выйдет.

А ведь грубым словом можно уязвить человека на всю жизнь. Мы сказали человеку мимолетом что-то грубое, например: «Ну ты и дурак!» и забыли об этом, простили его, как говорится, за его дурость. Но тем самым мы нарушилиЕвангелие. Мы живем дальше своей жизнью, а человек обиделся, у него в душе рана.

Нужно понимать, что слово — это совсем не пустяк. Может быть, нас так извратила марксистская, материалистическая идеология, что нам кажется: если что-то можно взять в руки, пощупать, то это действительно существует и имеет какое-то значение, а если что-то просто сказать, то это ничего не значит. Мы убиваем людей словом иногда в самом буквальном смысле. Известны такие примеры: начальник вызвал к себе подчиненного и так его отругал, что у последнего случился инсульт или инфаркт. А бывает, что обиженный человек, будучи в расстроенных чувствах, делает какую-нибудь непоправимую глупость или, скажем, попадает в аварию.

Разрушительная сила гнева явно видна во всей печальной человеческой истории. Многие великие полководцы и завоеватели упивались этой страстью и видели в ней смысл своей жизни. Конечно, и слава для этих военачальников имела значение, но, безусловно, без любви к столь противоестественному состоянию, как наслаждение от убийства, невозможно было бы совершить многие и многие, с человеческой точки зрения, великие дела — такие, какие совершали, например, Чингисхан или Александр Македонский. И совсем не важно, осуждаем мы их или одобряем, считаем их страшными людьми или преклоняемся перед ними.

Чингисхан, например, уже в старости спрашивал своих приближенных: «В чем состоит счастье?» Они говорили о разных вещах, а он утверждал: «Счастье в том, чтобы убивать своих врагов и насиловать их дочерей и жен». Представляете, человек прожил всю жизнь и дошел до такой мысли! Страсть гнева была движущей силой его великих завоеваний — в убийстве было его счастье…

Кажется, что такое состояние слишком страшно, чтобы до него мог дойти обычный человек. Но все начинается с малого.

Приведу такой пример. Человек, который привык гневаться по мелочам, не замечает, как его страсть распространяется не только на того человека, который чем-то помешал ему в данный момент, но и, например, на целый народ. Бывает, люди ненавидят какую-то национальность. Например, кто-то столкнулся с каким-то человеком, например евреем, и тот, как ему показалось, его обхитрил. Он на этого человека обиделся. Но мало того, что он обиделся на конкретного человека — он обиделся и на всех представителей его национальности: они, мол, все такие. И мало того, что, по его мнению, все евреи такие — они вообще всегда такими были. Таким образом, гнев человека распространился на всю национальность: на все поколения, которые когда-либо жили, живут и будут жить.

Многим это кажется нормальным. Может быть, и среди нас есть такие люди, которые согласились бы с этим человеком. А на самом-то деле тут фактически действует страсть гнева.

Итак, мы должны всеми силами беречься от гнева как от греха. В то же время нельзя сказать, что христианам вовсе непозволительно гневаться. Это было бы и невозможно: гнев, как мы уже сказали, есть естественное свойство человека, и оно должно получать в человеке какое-то развитие. Святые отцы говорят, что гнев против страсти и против ереси даже необходим. Если мы не будем гневаться, например, на заблуждения, то будем их принимать. Я встречал таких чересчур спокойных людей, которые оправдывали все сектантские учения, не в том смысле, что соглашались с ними, но находили во всем какой-то смысл. Это может привести к тому, что человек потеряет самую великую драгоценность, которая у него есть, — истинную веру.

Поэтому враждебное, гневное чувство по отношению ко всякому уклонению от истины необходимо. Это не значит, что если я встретил какого-нибудь сектанта, навязывающего мне свои убеждения, пришел в негодование и стал выталкивать его из храма, то я поступил праведно. Речь, скажу еще раз, идет о гневе не против человека, а против заблуждения. Древние святые отцы были преисполнены этой ревности. Они могли пожалеть еретика, могли накормить его, напоить его, оказать ему какую-то человеческую помощь, но никогда не оправдывали его уклонения от истины.

Чувство гнева имел и Господь наш Иисус Христос. И, зная о том, что Он совершенный, безгрешный Человек, мы видим, что гнев, который Он испытывал, является необходимым, естественным свойством нравственно совершенного человека. Я приведу два примера из Евангелия, описывающих то, как Господь гневался на человеческие заблуждения.

«И пришел опять в синагогу; там был человек, имевший иссохшую руку. И наблюдали за Ним, не исцелит ли его в субботу, чтобы обвинить Его. Он же говорит человеку, имевшему иссохшую руку: стань на средину. А им говорит: должно ли в субботу добро делать, или зло делать? душу спасти, или погубить? Но они молчали». То есть люди, присутствовавшие там, проявили упорство. Не зная, что ответить, они своим молчанием показали, так сказать, немое сопротивление. И обратите внимание на дальнейшие слова. «И, воззрев на них с гневом, скорбя об ожесточении сердец их, говорит тому человеку: протяни руку твою. Он протянул, и стала рука его здорова, как другая». Этот гнев Спасителя был не против людей, а против того нравственного ожесточения, сердечного окаменения, в котором они находились.

Другой случай. «Приближалась Пасха Иудейская, и Иисус пришел в Иерусалим и нашел, что в храме продавали волов, овец и голубей, и сидели меновщики денег. И, сделав бич из веревок, выгнал из храма всех, также и овец и волов; и деньги у меновщиков рассыпал, а столы их опрокинул. И сказал продающим голубей: возьмите это отсюда и дома Отца Моего не делайте домом торговли».

Вот пример совершенно откровенного гнева, который Спаситель проявил по отношению к людям, злоупотребляющим долготерпением Божиим. Можно ли, с точки зрения житейского здравого смысла, предположить, что это делалось хладнокровно? Здесь говорится: выгнал из храма всех. Как Он их выгонял? Говорил: «Выйдите, пожалуйста»? Он их выталкивал, Он сделал бич и бил им животных, волы мычали, овцы блеяли. Представьте: человеческие крики, недовольства, рев животных… Мало того, Господь рассыпал деньги у меновщиков и опрокинул их столы. Можно ли опрокинуть столы в совершенно спокойном состоянии? Конечно же, это было крайнее проявление гнева, негодование.

Джотто. Изгнание торговцев из Храма

Уж извините меня за такие слова, но это был необыкновенный скандал. И тем не менее, здесь гнев Спасителя был также направлен против нравственного состояния иудеев, а не против них самих.

Конечно, в жизни нам бывает трудно проявить праведный гнев и совершенно не поддаться в это время гневу неправедному, гневу как страсти. Но в иных случаях лучше проявить праведный гнев с некоторой примесью греха, чем показать полное безразличие, например, к тому, что нам навязывают какие-либо заблуждения. В других случаях, наоборот, лучше не проявить праведного гнева, чтобы не поддаться гневу греховному. Здесь необходимо большое рассуждение, и не всегда все будет предельно однозначно и ясно.

Для христианина также очень важен гнев против своих страстей. Когда человек относится к своим страстям снисходительно, тогда, он легко следует тому или иному греховному желанию. А надо всегда иметь чувство ненависти, о котором говорит Спаситель: не может никто быть Моим учеником, если не возненавидит душу свою. Ненависть – это постоянный, никогда не проходящий гнев в сильнейшей степени, и если мы не будем иметь этого гнева, то никогда не научимся исполнять заповеди.

Что значит гневаться на страсти? Конечно, это не значит, что человек, видя в себе какую-то страсть, должен выкатить глаза от злости, раскраснеться и начать брызгать слюной. Гневаться, например, на блудную страсть — значит ненавидеть в себе эту скверну, ненавидеть эту страсть за то, что она разлучает нас с Богом, и изо всех сил молиться против нее.

Когда человек ненавидит в себе какую-то страсть, он гневается на любой, даже малый помысел этой страсти, возникающий в его уме. Между прочим, преподобный Исихий Иерусалимский в своих поучениях дает именно такой совет — гневаться на греховные помыслы: «Когда подойдет к тебе вражий помысел, брось на него с гневом слова клятвы из сердца».

Конечно, если исполнять это буквально, получится нелепость. Пришел к тебе блудный помысел, а ты говоришь: «Чтоб ты пропал, чтоб ты провалился!» — от этого ничего не изменится. Речь идет именно о крайнем неприятии, резком и сильном сопротивлении этому помыслу. Если у тебя не будет этого внутреннего сопротивления, то, как бы ты истово не молился, ты все равно будешь поддаваться помыслу. Притом здесь нельзя медлить и колебаться. Нельзя думать: «Ну, я же ничего такого не делаю… Грешить нельзя, так хоть помечтаю». Иначе мы сами будем мучиться, сами будем доставлять себе страдания из-за того, что ведем себя половинчато, непоследовательно.

***

Вопрос. Я от природы очень гневливый человек, вспыхиваю по малейшему поводу. Что мне делать? Стараюсь себя сдерживать, но из этого мало что получается. Начинаю думать, что никогда не исправлю свой характер…

Ответ. Семь бед – один ответ. Мы должны непрестанно молиться, призывать Господа Иисуса Христа на помощь. Если мы начнем противостоять страсти только своими силами, только одним напряжением воли, конечно, мы не выдержим. Когда благодать Божия с нами, мы можем себя победить. Когда ее с нами нет, значит, мы обязательно упадем.

В то же время мы, конечно, должны бороться со страстью и собственным напряжением воли. Что это значит? Это значит, что я, допустим, терплю, чтобы не сказать что-нибудь в ответ. Или чтобы даже видом не показать человеку, что мне не нравится его поведение. И когда мы до конца, изо всех своих сил напряжемся в том, чтобы противостоять греху и при этом будем также изо всех сил молиться — тогда Бог будет нам содействовать.

Конечно, ни в коем случае не нужно ожидать того, что мы, один раз победив гнев, уже никогда больше не будем гневаться. На нас все время будет нападать враг и возбуждать страсть, гнездящуюся в нашей душе. Да и сами мы люди непостоянные: сегодня искренне хотим быть праведными, а завтра забываем об этом. Даже не завтра, а через несколько минут. И грешим в том отношении, в котором мы твердо решились больше не грешить. Поэтому мы должны быть готовы к долговременной борьбе. И эта каждодневная борьба постепенно искореняет в нас гнев и насаждает кротость. Кроме того, надо учитывать, что страсть действует в людях в разной степени. Один борется над тем, чтобы в душе его даже и тени гнева не возникло, а другой удерживает себя от того, чтобы не ударить человека в пылу спора, и для него это уже великая победа. Но в каком бы нравственном состоянии мы ни находились, не нужно отчаиваться. Нужно, как говорится, взяться за ум и вступить в борьбу.

Вопрос. Я каждый раз на исповеди каюсь в раздражении на мужа, а после исповеди вновь повторяю ошибку. Но муж тоже не всегда бывает прав: смотрит фильмы, не подобающие православному христианину, ленится в домашних делах, разделяет убеждения сектантов. Так дело дойдет и до развода. Как быть?

Ответ. Если у вас с мужем общий духовник (конечно, семейным людям желательно иметь одного духовника), можно сказать ему. Если духовник у мужа другой — все равно можно ему сказать. Хороший, серьезный духовник непременно попытается что-то предпринять. Если муж маловерующий и редко ходит в храм, то остается одно — молиться за него. И в любом случае надо вести себя сдержанно. От ваших обличений никакого толку не будет. Если человек несколько раз отверг обличение, то ясно, что он и потом его не примет. Поэтому терпите, смиряйтесь и молитесь. Может быть, ради ваших молитв Господь воздействует на его душу, и он опомнится. А если везти себя навязчиво, то от такого неразумного благочестия действительно и брак может расстроиться.

Вопрос. Мне по послушанию иногда приходится делать замечания сестрам. Иногда я это делаю их повышенным тоном. Мне казалось, что я совсем не раздражаюсь на сестру, а просто досадую, что не выполнено задание. Духовник мне сказал, что это все же проявление гнева, раздражения. А мне удивительно: неужели я не вижу свою страсть?

Ответ. Какая разница, в чем причина нашего раздражения? Вот представь: сел, допустим, на тебя комар и пьет твою кровь. Ты его с раздражением прихлопнул. Это ведь не значит, что раз комар виноват, то и твое раздражение оправдано. А иначе у тебя выходит, что гневаться нельзя только на того, кто ни в чем не виновен. А вот если он действительно совершил проступок, то на него и накричать можно. Но как тогда быть с заповедью: Всякий гневающийся на брата своего всуе повинен есть суду? Во всех остальных случаях наше раздражение никак не оправдано.

Вот тут еще в записке сказано про повышенный тон. А когда меняется тон? Тогда, когда человек выражает какие-то свои чувства. Человек одним тоном читает: «Я помню чудное мгновенье…» и совсем другим произносит: «Уходи отсюда». И почему же он поменял тон? Чисто из музыкальных соображений, что ли? Нет. Значит, есть какой-то мотив, появилось какое-то чувство в душе. Что за чувство заставляет повысить тон, когда сестра что-то не так сделала? Уж наверное, не поэтическое вдохновение и не желание показать свои вокальные способности.

Вопрос. Вы сказали, что на людей гневаться нельзя, а на ереси и заблуждения можно. Я не очень понял, как это применить в конкретном случае, допустим, в споре с каким-нибудь сектантом. И в каждом ли случае надо вступать с заблуждающимся человеком в полемику?

Ответ. Рассмотрим два примера из жизни. Вот беседую я с сектантом один на один. Он навязывает мне какие-то свои убеждения, и я совершенно точно знаю, что они неправильны. Я внутренне возмущен той хулой, которую этот человек возводит на Православную Церковь.

Но что мне делать, если я вижу, что переубедить его невозможно? Если я начну на него кричать, возмущаться, что это даст? Я потом буду еще несколько дней кипятиться от злости, а человеку все равно никакой пользы не принесу. Поэтому тут лучше свое возмущение придержать и смириться. Конечно, необходимо высказаться совершенно определенно: мол, я православный христианин, и с тем, что ты говоришь, не согласен, — сказать что-то в нескольких словах, самых простых. Но в препирательство, тем паче гневное, не вступать.

Другой случай. Говорит со мной сектант. Я также убежден в своей правоте, и меня ничем не поколеблешь, но рядом находится еще один человек, который прислушивается к нашему спору и думает: «Кто же из них прав? Православный или сектант?» Если я в этом случае буду думать о своем спокойствии, — а человек всегда ищет мира душевного, ведь раздражение никакого утешения не приносит, — то подвергну опасности колеблющегося свидетеля нашего спора. Поэтому ради него я обязан напрячь все силы души и ума, вступить в спор с этим сектантом и постараться его убедить.

Если я не имею знаний, не имею доводов, то должен просить помощи у Бога. В конце концов, должен определенно, категорично высказаться: вот то-то и то-то неправильно, а вот то-то – правильно. Даже это простое высказывание, если оно соединено с чувством веры и благоговения, может оказаться сильнее самых мудреных, хитрых доказательств этого сектанта.

 Мы продолжаем публикацию бесед схиархимандрита Авраама (Рейдмана), духовника Ново-Тихвинского женского монастыря и Свято-Косьминской пустыни. В этой беседе речь пойдет о том, как правильно понимать заповедь о неосуждении ближнего.

Всем нам известна заповедь: «Не судите, да не судимы будете». Но у многих это повеление Спасителя вызывает недоумение: «Разве это возможно? Как тогда различать, кто поступает хорошо, а кто — плохо? Как быть судьям, чья профессия — именно судить и осуждать? Менять род деятельности?» Попробуем разобраться.

Схиархимандрит Авраам (Рейдман)

Мне кажется, что лучше и подробнее всего эта заповедь раскрыта в Евангелии от Луки. «Не судите, и не будете судимы; не осуждайте, и не будете осуждены; прощайте, и прощены будете; давайте, и дастся вам» (Лк. 6, 37–38).

«Не судите, и не будете судимы».Лучше всего вообще не судить о другом человеке, тем более о том, который не имеет к нам никакого отношения. Мы часто даже не замечаем, насколько поддаемся этому пороку — оценивать все и всех.

Конечно, чаще всего наша оценка бывает просто неправильной: мы не знаем ни внутренней жизни того или иного человека, ни обстоятельств его жизни, да и наши собственные страсти искажают в наших глазах действительность. А главное, судя о ком-то, мы очень быстро скатываемся в осуждение, как сказал о том Иов Многострадальный: «Суждение и осуждение — близки».

Однако бывают ситуации, когда не судить невозможно, — нужно разобраться в том или ином обстоятельстве, том или ином человеке: своем подчиненном, духовном сыне или дочери, каких-то соблазнах и людях, которые нас искушают. Поэтому мы бываем вынуждены рассуждать, но должны остерегаться осудить:«Не осуждайте, и не будете осуждены».

Если все-таки судите, то, по крайней мере, не осуждайте. Эта заповедь ограничивает крайнюю наклонность человека к осуждению. Мы, не видя своих страстей, часто осуждаем других даже за те грехи и страсти, от которых страдаем сами. А уж за те пороки, которых в нас нет, осуждаем с особой жестокостью.

Например, человек трудолюбивый, но жадный, будет осуждать ленивого: мол, вот бездельник, ничего у него за душой нет. Он не видит того, что сам трудится только ради своего блага, ни с кем не хочет поделиться. Другой, скажем, развратник, но по характеру добрый, будет осуждать людей целомудренных, но, может быть, несколько жестких. Своего же разврата он не замечает и считает, что это вообще пустяк.

Страсть осуждения, когда мы с ней не боремся, может совершенно исказить в наших глазах реальность — до такой степени, что мы будем видеть то, чего и в помине нет.

Прекрасный пример этого приводит преподобный авва Дорофей. Один монах увидел, что некий брат приступает ко святому причащению, поев перед этим фруктов в саду. Монах рассказал об этом игумену, и тот отозвал брата в сторону, когда он подходил к Чаше. Игумен расспросил брата, и выяснилось, что того до литургии не было не только в саду, но даже и в обители, так как эконом посылал его в деревню по какому-то делу. Поэтому мы должны постоянно внимать себе, чтобы не поддаваться  пагубной привычке осуждать.

Но может случиться так, что мы вынуждены будем и осудить. Например,праведный Иоанн Кронштадтский осуждал Льва Толстого — так откровенно и заявлял: «Я его решительно осуждаю». Я даже удивился такой его прямоте и дерзости.

Но святой говорил так, потому что любил Церковь Божию, которую хулил этот человек. Да, Толстой был великим писателем, но вместе с тем — страшным врагом Церкви, растлившим целое поколение, в особенности интеллигенцию.

Однако если отец Иоанн осуждал Льва Толстого, то это не значит, что он его ненавидел. Если бы он мог что-нибудь сделать для спасения этого человека, он бы, конечно, это сделал. И такую попытку, правда, окончившуюся неудачей, предприняли другие люди — оптинские подвижники. Надо думать, что и отец Иоанн, если бы к тому времени был еще жив (он скончался двумя годами раньше), поступил бы подобным образом.

Осуждение Толстого было справедливым, поскольку его нельзя было отделить от созданного им учения; собственно, оно даже название получило по его имени — толстовство. По этой же причине святые отцы проклинали еретиков на соборах.

Когда я читал «Деяния Вселенских соборов», то меня поразил такой факт. Известно, что Феодорит Кирский во время III Вселенского собора вел себя, скажем мягко, недостаточно православно, защищал ересиарха Нестория и резко критиковал святителя Кирилла Александрийского. Впоследствии блаженный Феодорит примирился с православием, и когда начались монофизитские брожения, стал одним из активных борцов с этой ересью, можно сказать героем IV Вселенского собора. Но святые отцы помнили, что он по недоразумению прежде защищал Нестория, и стали требовать от Феодорита, чтобы он проклял этого еретика.

Отцы Собора говорят ему: «Скажи: „Анафема Несторию!“», а он пытается оправдываться: «Я никогда не был еретиком!» Но только он начинает объяснять свою позицию, как они прерывают его: «Мы не хотим тебя слушать, скажи: „Анафема Несторию!“»; а он опять старается оправдаться. Наконец в зале Собора стали раздаваться восклицания: «Феодорит несторианин! Он еретик!» Тогда он понял, что иначе нельзя, как только сказать: «Анафема Несторию!»

Отсюда мы делаем вывод. Либо то, что произошло на IV Вселенском соборе, плохо, и Феодорита напрасно вынудили осудить Нестория, вместо того чтобы дать ему возможность высказать свои взгляды и доказать свое православие, либо в этом эпизоде есть особенный смысл и через отцов Собора действовал и их устами выражал истину Сам Дух Святой.

Выходит, что, когда я говорю: «Этот человек — еретик», или: «Анафема Несторию!» — в этом нет греха осуждения. Блаженный Феодорит не согрешил, осуждая Нестория. И праведный Иоанн Кронштадтский не согрешил, осуждая Льва Толстого.

photosight.ru. Фото: Цыбулина Наталья

Итак, под словами «Не осуждайте» имеется в виду: не осуждайте так, чтобы это являлось грехом.

Бывают случаи, когда не осудить невозможно, и если мы в подобных ситуациях не осудим, то тогда как раз согрешим. Если бы блаженный Феодорит не осудил Нестория, то его, несмотря на заслуги перед православием, предали бы анафеме вместе с Несторием. И так можно сказать про всякого из нас: если мы не будем осуждать еретиков, не будем осуждать богохульников, не будем осуждать врагов Церкви, не будем осуждать развратников (именно как носителей и распространителей разврата), то получится, что мы их оправдываем.

Поэтому Евангелие далее предлагает: «Не осуждайте, и не будете осуждены; прощайте, и прощены будете». Если все-таки невозможно не осудить, тогда, по крайней мере, прощайте этим людям, внутренне не держите на них зла.

Наверное, кому-то покажется странным: как это — осудить, если Евангелие прямо заповедует «Не осуждайте». Часто нам представляется, что Евангелие состоит только в заповеди любить, которую мы притом понимаем очень узко.

Но для чего, например, в Церкви существует сборник правил, то есть законов для суда над провинившимися клириками и мирянами? Для того, чтобы тех или иных людей осуждать за их нарушения. Но это не греховное осуждение, а та самая Божественная любовь, которая простирается к каждому человеку и которую мы интерпретируем применительно к тем или иным обстоятельствам.

Евангелие не состоит всего из нескольких слов — «нужно всех любить», в нем говорится и о многом другом. Поэтому не нужно видеть противоречие Евангелию в том, что в некоторых случаях суд необходим. Как, например, духовник сможет не судить тех, кто у него исповедуется и кается? Как судья или начальник должен исполнять свои обязанности?

Хочу напоследок сделать важную оговорку. Да, нам необходимо знать о степенях позволительного суда и осуждения, но не будем искать в этом оправдания своим страстям. В подавляющем большинстве случаев нам надо стараться именно не судить и не осуждать, и тогда Господь не осудит и нас.

Все, наверное, знают случай из отечника о монахе, который никого не осуждал. Жил он довольно нерадиво, но когда умер и демоны представили ему свиток с множеством его грехов, то он воскликнул: «Господи! Ты сказал: “Не судите, да не судимы будете”. Вот, я за всю жизнь никого не осудил». И тотчас все его грехи со свитка исчезли. Этого монаха ввела в рай одна только добродетель неосуждения. И если мы будем ей прилежать, то она введет в небесные обители и нас.

***

Вопрос. Как из рассуждения о том или ином человеке не впасть в осуждение?

Ответ. Это очень трудно, а без содействия Божественной благодати, можно сказать, невозможно. Только благодать позволяет судить о человеке трезво и при этом его не осуждать. Поэтому надо молиться, просить у Бога помощи и по мере сил понуждать себя к исполнению этой заповеди. Но вместе с тем, если судить о чем-то — наша обязанность, то надо это делать, даже если мы не бесстрастны. Пусть мы, рассуждая о проступках наших детей, осудим их и накажем, но зато дадим им понять, что хорошо, а что плохо. И лучше нам, в случае необходимости, осудить и наказать провинившихся подчиненных, чем разрушить дело, которое нам поручено.

В каждом случае придется думать: есть ли необходимость рассуждать о том или ином обстоятельстве и человеке? Потому что если мы начнем рассуждать, то едва ли избежим осуждения. Но по крайней мере не будем осуждать без нужды —  и это уже очень высоко.

***

Вопрос. Моя тетушка, приходя к нам в гости, часто жалуется на невестку и на сына-алкоголика. Ее жалобы кажутся справедливыми, и мы вместе с ней возмущаемся. Но, получается, она осуждает? И мы в этом участвуем?

Ответ. Да, я думаю, что эти разговоры ни к чему. Они ничего не принесут, не помогут ни этой тетушке, ни ее семье, ни этому бедному алкоголику. Поэтому в таких случаях либо надо вовсе молчать, как бы не касаться этого, либо, если ты хочешь помочь, — молиться.

Но чтобы молиться за падших людей, надо иметь благодать, иначе мы можем взять на себя искушения и скорби, которые выше нашей силы.

Словом, надо либо как-то помогать, либо, по крайней мере, не вредить. А участвуя в злословии, мы лишь еще больше умножаем грех.

***

Вопрос. Как не осуждать человека, который пришел в храм нетрезвым? Уместна ли здесь снисходительность, не будет ли это потворством страсти?

Ответ. Я расскажу такой случай. Один мой знакомый работал в храме, был кем-то вроде дневного сторожа. Однажды в храм пришел парень, пьяный вдребезги, встал перед иконой Божией Матери, начал плакать, что-то кричать… Кажется, у него мама была больна раком.

А все это происходило во время богослужения, и моему знакомому сказали выкинуть этого парня из церкви. Но он отнесся к тому снисходительно и человеколюбиво, тихонько его вывел, стал с ним беседовать, хотя тот, повторю, был порядочно пьян. Впоследствии они стали встречаться, в результате мой знакомый обратил этого человека к вере, он стал православным христианином, а через несколько лет — и священником.

Поэтому не нужно стричь всех под одну гребенку и огульно осуждать. Может быть, у человека какое-то несчастье, или он просто на именинах выпил лишнюю рюмку. Но если он ведет себя нагло, хулиганит, кощунствует — это, конечно, другое дело.

Должно быть некоторое снисхождение, но и благоразумие тоже. Впрочем, от внутреннего осуждения лучше храниться и в этом случае.

photosight.ru. Фото: Комиссаров Василий

Вопрос. Мне иногда кажется, что люди, подверженные одинаковой страсти, похожи друг на друга, страсть как бы накладывает отпечаток на лица. Нет ли в этом осуждения?

Ответ. Лучше подобными наблюдениями не увлекаться, а то будешь ходить и говорить людям: «Вот ты  — гордый. И ты гордый, и ты гордый: у вас на лицах одинаковые отпечатки».

Мы должны стараться в каждом человеке, даже в самом опустившемся, видеть образ Божий. Истинное христианство в том и состоит, чтобы не замечать в ближнем ничего плохого.

Святитель Игнатий Брянчанинов говорил, что он сподобился видеть лица своих врагов как лица ангелов Божиих. Он смотрел на своего врага, клеветника, и видел его лицо сияющим, как у ангела. Почему? Потому ли, что тот на самом деле был ангелоподобным? Нет, но потому, что благодать Божия ослепляет христианина в том смысле, что лишает его зрения чужих грехов.

Исключение в этом смысле составляют, может быть, духовники. Им, так сказать, поневоле приходится разбираться в человеческих грехах, но не ради осуждения, а ради помощи ближним. Духовник похож на хирурга. Хирург, который вынужден разрезать человеческое тело и перебирать его внутренности, делает это не ради своего удовольствия, а ради того, чтобы помочь человеку избавиться от болезни.

Вообще всем христианам, наоборот, надо стремиться ничего в человеке не видеть, не рассматривать, какая страсть изображается у него на лице: гордость или гнев. Нужно думать: все хорошие, кроткие, все ангелы Божии, все вокруг меня святые, один я грешник.

Конечно, невозможно приобрести такое отношение ко всем людям собственными усилиями, только действие благодати может сделать человека способным на это. Но общее наше расположение должно быть именно таково.

 Кощунник должен сидеть!

?Священник Александр Шумский считает, что от того, какое судебное решение будет вынесено по делу «Пуси Райот» зависит судьба государства и положение Церкви...

Я вспоминаю замечательный телесериал «Место встречи изменить нельзя», где главный герой капитан Глеб Жеглов, в бесподобном исполнении Владимира Высоцкого, говорит очень важные и знаменательные слова: «Вор должен сидеть! И он будет сидеть!» И мы, глядя на сегодняшнюю российскую действительность, все больше убеждаемся в правильности этой нравственно-юридической формулы. Воров не сажают, и страна все ближе подходит к краю обрыва.

Но данная формула Глеба Жеглова также в полной мере применима и к другим видам преступлений, например, к кощунству. Причем, кощунство, в известном смысле, еще опаснее воровства. Ведь вор все же понимает, что поступает плохо, вор таится, старается, чтобы его делишки не были замечены в обществе, живет в постоянном страхе, даже если он облечен большой властью. А кощунник - существо идейное, старающееся, чтобы его действия были замечены всеми, кощунник хочет, чтобы его примеру последовали другие «герои», одним словом, он заинтересован в максимальной публичности своих действий. Кощунство, как особая нравственная зараза, способно превращаться в настоящую эпидемию. Все мировые революции убедительно подтверждают этот вывод. Но любая революция и начинается с кощунства, которое, говоря спортивным языком, подобно выстрелу из стартового пистолета. Гениально показал связь кощунства и революции Ф. М. Достоевский в своем романе «Бесы». Например, один из героев романа нигилист Лямшин запускает мышь за оклад иконы. О связи кощунства и революции очень хорошо недавно написал Игорь Друзь на «Русской народной линии» в своей статье «Кощунство, как революционный фактор и воздаяние за него».

К сожалению, и среди православных, в том числе и духовенства, находятся те, кто снисходительно, на грани сочувствия, реагируют на различные кощунства, участившиеся в России за последнее время. Говорят примерно так: «Христос прощал Своих распинателей, и мы должны их прощать». Хочется возразить таким доброхотам: вы, ребята, сначала взойдите на Крест, а потом прощайте! А говорить о Христе и о прощении, сыто порыгивая после праздничного стола, негоже!

У нас часть православных психологически почти сливается с безбожными либералами. Таким православным невыгодно и некомфортно обличать кощунников. В этой связи вспоминаются страницы великого романа Грэма Грина «Сила и слава», в котором описывается фотография, запечатлевшая облик священника: «...на этом листке проступали тщательно выбритые, тщательно припудренные щеки священника, слишком пухлые для его возраста. Слишком рано пришли к нему блага жизни - уважение окружающих, верный заработок. Штампы религиозных поучений на языке, шутка, помогающая общению, готовность к приятию почитания... Счастливый человек». Пусть никого не смущает тот факт, что Грэм Грин пишет о католическом священнике. Разве в этой картине писателя нет того, что присуще и нам? И не хотят такие священники терять своего либеральненького счастья.

Недавно я присутствовал на одном официальном собрании московского духовенства и православных мирян. Речь, в частности, шла о различных формах миссионерской работы. Я предложил подумать о том, в какой форме следует нам выразить свой протест в связи с предстоящим 7 августа сего года концертом в спорткомплексе «Олимпийский» кощунницы и сатанистки, называющей себя «Мадонной». Я особенно подчеркнул, что 7 августа Церковь вспоминает Успение праведной Анны, матери Пресвятой Богородицы. Я выразил уверенность в том, что такое совпадение неслучайно и является сознательным кощунством организаторов. Реакция молодых батюшек, годящихся мне в сыновья, была ошеломляющей. Один из них, например, хохоча, спросил меня: «А вам, батюшка, наверное, не достался бесплатный билет на ее концерт?» Другие утверждали, что мы не должны реагировать на выступление «Мадонны». Их еще можно было бы понять, если бы я предложил застрелить эту преисподнюю гниду из снайперской винтовки! Но я всего лишь предложил выразить свой протест в законных формах. Вероятно, некоторые православные понимают миссионерство как компромисс со злом.

Несколько дней назад всем известный «диакон всея Руси» в угоду либеральному коллективному Троцкому оправдывал на антицерковной и антигосударственной радиостанции «Эхо Москвы» кощунниц из «Пуси Райот», высмеивая обвиняющую сторону за неточные формулировки. Очевидно, что он пытается помочь кощунницам избежать серьезного наказания.

В этой связи следует особенно подчеркнуть, что если сейчас «девочки» из «Пуси Райот» останутся безнаказанными, если они не получат ощутимого тюремного срока и будут освобождены за неимением состава преступления, а именно на это рассчитывают их либеральные покровители, то они, выйдя на свободу, предъявят иск государственной власти за то, что их «незаконно» держали несколько месяцев в следственном изоляторе. И не станет ли это тем самым роковым выстрелом из либерального стартового пистолета, о котором написано выше?

Я считаю, что дело «Пуси Райот» очень серьезно и от того, какое сейчас будет вынесено судебное решение, зависит во многом и судьба государства, и общественное положение Церкви. Если «девочки» будут оправданы, то дальше поднимется страшная волна новых кощунств, которые в соединении со всякими «контрольными прогулками» вполне могут перерасти в девятый вал революции.

Сразу после совершения кощунства в Храме Христа Спасителя мне казалось, что для этих срамных девиц будет достаточно условного срока, но теперь я убежден в том, что им необходимо дать ощутимый тюремный срок, чтобы остальным было неповадно. Если государство хочет быть сильным, оно должно действовать с позиции силы! В ближайшее время необходимо также внести в уголовный кодекс статью о кощунстве. Перефразируя Глеба Жеглова, скажем: «Кощунник должен сидеть! И он будет сидеть!»

Иерей Александр Шумский,

клирик храма святителя Николая Мирликийского в Хамовниках.

Русская народная линия

 Согласно учению Церкви, основой семейных отношений служат брак и любовь в браке. Из этой любви, как от главного корня, вырастают все прочие виды семейной любви: отеческая и материнская, детская и братская. Где нет брака, там нет и семьи.

"Пробный брак" давно уже стал реальностью - родители живущих в таком "браке" даже рады: их дети "не шляются, где попало" Ввиду величайшей важности брака и брачной любви в жизни человека, а также из-за распространенных сегодня неправильных и вредных для нравственности и общественного блага взглядов на брак, необходимо знать, при каких условиях брак служит к истинному благу человечества.

Как богоустановленное таинство, христианский брак и по своим свойствам и по тем обязанностям, которые возлагаются на супругов, отличается чистотой и совершенством, духовностью и святостью. Христианский брак, как единство двух людей, прежде всего, должен быть союзом одного мужа с одной женой. Каждый должен иметь одну жену и каждая должна иметь одного мужа, поучает апостол Павел (1. Кор. 7.2). Если бы Бог хотел, говорит святой Иоанн Златоуст, чтобы жену оставляли и брали другую, то сотворил бы одного мужчину и много женщин. То, что отличительными свойствами христианского брака являются его единство и целостность, подтверждает святитель Григорий Богослов: Сам Бог в недра обоих полов, влив любовь, побудил их стремиться друг к другу. Но чтобы не всякая жена стремилась ко всякому мужу, положил предел вожделениям – супружество, эту узду для незнающего меры вещества. Таким образом, муж и жена, согласно учению Церкви, составляют единый живой организм. Как рассеченный организм умирает, так и супружеский союз, разъединяемый при многоженстве или при многомужии, теряет свою жизнь и значение.

Как союз тесный, единый и нерасторжимый, христианский брак налагает на мужа и жену обязанность самой искренней христианской любви. В Священном Писании брак предстает выражением безграничной радости, полноты счастья. И это – торжество радости и любви, как отмечает апостол Павел в первом послании Коринфянам. Однако христианская любовь, по словам святителя Тихона, патриарха Московского, в отличие от влюбленности, – не просто чувство, а глубокий союз, поддерживаемый волевыми усилиями.

Тимофей и Елизавета, Сан-Франциско, кафедральный собор иконы Божией Матери "Всех скорбящих радость". Христианское значение брака прекрасно выразил фрацузский философ и драматург Габриель Марсель: «Сказать человеку “я тебя люблю” – то же самое, что сказать ему “ты будешь жить вечно, ты никогда не умрешь”...». Любовь отождествляется с вечностью, ей никогда не может наступить конец. В таком понимании брак для христианина – не частица общегосударственного аппарата, а состояние, когда двое сливаются в одно целое, не на короткий период времени, а на всю жизнь. По христианскому учению брак нерасторжим, так как мужа и жену соединяет сам Бог.

Говоря о христианском браке, святитель Николай Сербский пишет, что кроме любви как ласкового, пламенного и тихого влечения, этим взаимоотношениям еще присущи доверие и верность друг другу.    

В наше время мода на сожительство мужчины и женщины без заключения брака становится все более и более усиливающейся тенденцией. С христианской точки зрения, это «мода» представляет собой реальную угрозу институту семьи и способствует всеобщей деградации общества. То, что когда-то называлось жизнью в грех, и даже было запрещено законом, в большинстве стран сегодня воспринимается как нечто вполне естественное.  

Среди моделей поведения, рекламируемых современным обществом - сожительство вне брака. Несмотря на шестерых детей, Джоли и Питт до сих пор не женаты. Те, кто решается на простое сожительство, нередко предпочитают не любить своего партнера всецело, а оставлять пространство для «маневра», – не желают ограничить свою свободу и независимость. Это порождает нестабильность семейной жизни и отражается как на отношениях между партнерами, так и на детях. Однако в христианском браке, как пишет протоиерей Артемий Владимиров, «истинная любовь не порабощает человека, а стремится уважать в нем ту царственную свободу, которая является чертой образа Божия».

Вне брачных союзов дети редко бывают желанными, рождаясь случайно, «по ошибке» – следует ли говорить, к каким последствиям это приводит, ведь как минимум, эти дети будут лишены полноценной родительской любви. Больше того, беременность неженатых пар чаще всего заканчивается абортом, то есть убийством ребенка, в то время как рождение детей у пар, состоящих в браке, обычно желанно и является «венцом» их отношений.      

6 мая 2012 года в кафедральном соборе Святой Троицы в Тбилиси Предстоятель Грузинской Церкви покрестил 400 детей. Молодые люди, имеющие романтические представления о совместной жизни без венчания, должны и подумать о ее последствиях. Митрополит Антоний Сурожский говорит, что «в мире, где все идет вразброд, брак – место, где два человека благодаря тому, что полюбили, становятся едиными, место, где рознь кончается, где начинается осуществление единой жизни». Как союз мужчины и женщины, брак служит началом взаимной любви, которую супруги должны развивать и совершенствовать, усиливает значение семьи и возносит их отношения на более высокий уровень. Это уже не просто совместная жизнь, а сильная решимость любить человека, несмотря на все его недостатки и слабости. В этом и заключается красота брака, что он не допускает сомнений и обратного пути, а только бережет, сохраняет и доводит до совершенства союз двоих.      

На увеличение числа неузаконенных союзов прежде всего влияет усилившееся в последнее время негативное отношение к браку. О нем сегодня говорится как о старомодном явлении, отнимающем свободу, как о некой тягости, сковывающей по рукам и ногам и мужчину, и женщину, – в то же время свобода сексуального общения вне брака показывается как вполне нормальное и даже положительное явление.
Однако, несмотря на сложившуюся в современном обществе ситуацию, следует признать, что только брак способствует развитию морально здоровых отношений в союзе двоих. Венчание же освящает семейную жизнь, делает ее в высшей степени полноценной. Брак и семья являются основой здорового общества. Все непонимающие смысла брака рискуют собственным счастьем и будущим своей нации.

 Рост популярности добрачных сожительств – одно из наиболее важных демографических изменений ХХ века, касающихся семьи[1]. При этом исследования, проведенные в начале нынешнего века в странах, намного более развитых, чем Румыния, уже позволяют прийти к выводу, что совместное проживание до брака приводит к ухудшению отношений молодых после вступления в брак, к низкой удовлетворенности браком, высокому уровню насилия в семье и повышению вероятности развода.

Когда говоришь молодым, которые редко ходят в церковь, что жить вместе до свадьбы – это нездоровый выбор, они, не задумываясь, причисляют тебя к фанатикам, не желающим открыто взглянуть в глаза реалиям наших дней. Совместное проживание до заключения брака или «пробный брак» кажется одним из самых надежных способов лучше узнать друг друга. И действительно, разве не самое главное для будущих супругов – перед вступлением в брак как можно ближе узнать друг друга? В этом мире, где события развиваются с такой головокружительной быстротой, где все находится в непрестанном изменении, мы как будто нуждаемся в какой-то гарантии, в какой-то пробе, которая подтвердила бы нам, что мы совершаем правильный шаг, соединяемся с хорошим человеком. Да и народная мудрость вроде как тоже подтверждает этот современный взгляд на отношения между людьми, уча: чтобы узнать человека, надо съесть с ним пуд соли.

Сожительство ослабляет прочность привязанности

Долгое время даже специалисты – психологи и социологи – утверждали, что для будущего семьи важно заранее узнать привычки, предпочтения и недостатки любимого человека, чтобы понять, сможем ли мы ужиться с ним. Однако, сделав выбор в пользу сожительства до брака, можно оказаться в следующих ситуациях.

Можно прийти к выводу, что, сожительствуя, ты пользуешься всеми преимуществами брака, но при этом у тебя остается свобода выбора. Так что чем дольше продолжаются отношения, даже если они удовлетворительны с точки зрения обоих или хотя бы одного из партнеров, тем труднее сделать шаг в сторону женитьбы. За этим откладыванием брака может скрываться и чувство нашей неуверенности, и ожидание того, когда определенные моменты, которые нас не устраивают, и определенные проблемы разрешатся, чтобы тогда уже пойти на следующий шаг.

Другим возможным вариантом может оказаться такой: ища подходящего партнера (партнершу), мы попадем в порочный круг поисков по типу проб и ошибок, которые в конечном итоге измотают нас, и наша энергия исчерпается, а радостность и непосредственность отношений уйдут. И мы снова и снова будем приходить к выводу: «Он (она) мне тоже не подходит… Ах, да и я ведь всего лишь пробовал(а)».

Не останавливаясь на мнениях, обоснованных с психологической, нравственной и религиозной точек зрения, приведем некоторые выводы социологических исследований. Эти исследования наглядно демонстрируют, что, вопреки распространенному мнению о необходимости периода пробного сожительства, это приводит к нежелательным последствиям.

Социологи подсчитали, что в настоящее время отношения добрачного сожительства распространены очень широко: сожительство предшествовало 60% браков, а более или менее конкретные планы вступить в брак имеются у 75% сожительствующих пар. Но если мы обратимся к конкретной действительности, то увидим, какая пропасть между реальностью и общераспространенными представлениями о пользе сожительства. Результаты исследований, проведенных в университетах Канады, Швеции, Новой Зеландии и Соединенных Штатов, доказывают: ожидания того, что добрачные отношения приведут к укреплению семьи, не оправдываются. Полученные данные свидетельствуют, что от 50 до 80% супружеских пар, вместе живших до брака, разводятся, и этот показатель значительно выше, чем у супругов, не сожительствовавших до брака.

Исследователи заговорили об «эффекте сожительства», который заключается в том, что прочность привязанности у таких пар с течением времени ослабевает, конфликтов становится все больше, растет напряженность в отношениях, в итоге все это приводит к разводу, число которых все увеличивается. Одна из причин этого следующая: сожительствуя до брака, партнеры привыкают договариваться между собой и разрешать разногласия не очень здоровым способом, основывающимся на контроле и манипулировании другим.

Социологи указывают на бесполезность добрачного сожительства

Профессор Джей Тичмэн из Университета Западного Вашингтона утверждает, что «одной из самых очевидных является корреляция между добрачным сожительством и последующим распадом брака». В то же время в браках, которым не предшествовало пробное сожительство, отношения между супругами строятся по позитивной модели, а их взгляд на будущее оказывается более оптимистичным.

Так что отношения сожительства диктуют нам следующее: «Я не очень уверен(а) в тебе. Но можно попробовать: посмотрим, что из этого выйдет», в то время как брак означает: «Я хочу тебя всего (всю) без изъятий, с твоими плюсами и минусами, и всего (всю) себя отдаю тебе». Как видим, речь идет о совершенно разных вещах, которые никак не могут проистекать друг из друга; социологические же исследования приходят к выводу, что идея сожительства до брака – идея ущербная и неестественная.

 Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Други наши, сегодня, в Неделю о Страшном Суде Божием, грядущем, как тать, на всю вселенную, дне, когда решится окончательно и бесповоротно участь всякого земнородного, живущего и уже поглощенного смертью, когда каждый из нас услышит или: “…приидите, благословеннии Отца Моего, наследуйте уготованное вам Царствие от сложения мира”, или: “…идите от Мене, проклятии, во огнь вечный, уготованный диаволу и ангелом его” — мне хочется привести для вас мало кому известное свидетельство живого человека об истинности адских мук, ожидающих тех, кто услышит страшное слово последнего приговора: “…отыдите от Мене…” (Мф. 25, 34, 41).

И сказать об этом свидетельстве меня побуждает поток писем и личные беседы со многими людьми, уже теперь страждущими от бесовского насилия и обдержания и уже теперь отчасти прикасающимися к этим мукам. Очень-очень много людей испытывают их теперь, но очень немногие понимают, что же с ними происходит. И потому ищут люди спасения и исцеления там, где получить его не могут.

Сегодняшний рассказ укажет всем страждущим единственно верный путь несения подвига и путь к исцелению — это вера, молитвы Церкви и Божии милости, подаваемые страждущим в Таинствах Церкви.

Николай Александрович Мотовилов — “служка Серафимов”, как он сам себя любил называть,— тот, который удостоился чудного исцеления по молитвам угодника Божия, а впоследствии лицезрения собственными очами сияния лика преподобного Серафима Фаворским светом благодати Святого Духа. Человек горячего и искреннего сердца, дабы, действительно, послужить памяти отца Серафима, он решил лично поехать на родину великого старца, в Курск, и собрать сведения о его детстве и юношестве, а также посетить Киево-Флоровский монастырь. Поездка эта имела весьма тяжкие последствия для Николая Александровича: он заболел по попущению Божию от врага, излившего на него свою месть за труд, послуживший к прославлению угодника Божия, отца Серафима. Обстоятельства, предшествовавшие болезни Николая Александровича Мотовилова и объясняющие ее начало, были следующие.

Как-то раз в беседе с преподобным Серафимом зашел разговор о вражьих нападениях на человека. Светски образованный Мотовилов не преминул, конечно, усомниться в существовании злой силы. Тогда преподобный поведал ему о своей страшной борьбе с бесами в течение 1000 ночей и 1000 дней. Авторитетом своей святости, силою своего слова, в котором не могло быть даже тени лжи или преувеличения, старец убедил Мотовилова в существовании бесов не в призраках или мечтаниях, а в самой настоящей горькой действительности.

Пылкий Мотовилов так вдохновился повестью старца, что от души воскликнул:

— Батюшка, как бы я хотел побороться с бесами!

Батюшка Серафим испуганно перебил его:

— Что вы, что вы, ваше Боголюбие! Вы не знаете, что вы говорите. Знали бы вы, что малейший из них своим когтем может перевернуть всю землю, так не вызывались бы на борьбу с ними!

— А разве, батюшка, у бесов есть когти?

— Эх, ваше Боголюбие, ваше Боголюбие, и чему только вас в университете учат?! Не знаете, что у бесов когтей нет. Изображают их с копытами, когтями, рогами, хвостами потому, что для человеческого воображения невозможно гнуснее этого вида и придумать. Таковы в гнусности своей они и есть, ибо самовольное отпадение их от Бога и добровольное их противление Божественной благодати из Ангелов света, какими они были до отпадения, сделало их ангелами такой тьмы и мерзости, что не изобразить их никаким человеческим подобием, а подобие нужно,— вот их и изображают черными и безобразными. Но, будучи сотворены с силой и свойствами Ангелов, они обладают таким для человека и для всего земного невообразимым могуществом,что самый маленький из них, как и сказал я вам, может своим когтем перевернуть всю землю. Одна Божественная благодать Всесвятаго Духа, туне даруемая нам, православным христианам, за Божественные заслуги Богочеловека Господа нашего Иисуса Христа, одна она делает ничтожными все козни и злоухищрения вражии.

Жутко стало тогда Мотовилову. Прежде, под защитой преподобного, он мог не бояться злобы сатанинской. Но легкомысленный дерзкий вызов, по попущению Божию, не остался без последствий — он был принят.

Когда Мотовилов после кончины старца Серафима поехал в Курск, немного ему удалось собрать здесь сведений о детстве и юности преподобного. Близкие родные, помнившие отца Серафима в молодости, или умерли, или отзывались забвением. Даже дом, в котором родился и воспитывался преподобный, был разрушен, а на месте его выросли новые постройки. Нашелся только один старик, ровесник батюшки, который и дал Мотовилову сведения, вошедшие теперь во все издания жития преподобного Серафима.

Поездка в Курск и пребывание в нем были вполне благополучны. Гроза ждала Мотовилова на возвратном пути в Воронеж. На одной из почтовых станций, по дороге из Курска, Мотовилову пришлось заночевать. Оставшись совершенно один в комнате для приезжих, он достал из чемодана свои рукописи и стал их разбирать при тусклом свете одиночной свечи, еле освещавшей просторную комнату. Одною из первых ему попалась запись об исцелении бесноватой девицы из дворян, Еропкиной, у раки святителя Митрофана Воронежского.

“Я задумался,— пишет Мотовилов,— как это может случиться, что православная христианка, приобщающаяся Пречистых и Животворящих Таин Господних, и вдруг одержима бесом, и притом такое продолжительное время, как тридцать с лишним лет. И подумал я: вздор! Этого быть не может! Посмотрел бы я, как бы посмел в меня вселиться бес, раз я часто прибегаю к Таинству Святого Причащения!..”

И в это самое мгновение страшное, холодное, зловонное облако окружило его и стало входить в его судорожно стиснутые уста. Как ни бился несчастный Мотовилов, как ни старался защитить себя от льда и смрада вползавшего в него облака, оно вошло в него все, несмотря на его нечеловеческие усилия. Руки были точно парализованы и не могли сотворить крестного знамения; застывшая от ужаса мысль не могла вспомнить спасительного имени Иисусова. Отвратительное, ужасное совершилось, и для Николая Александровича наступил период тягчайших мучений.

Собственноручная запись его дает такое описание испытанных им мук: “Господь сподобил меня на себе самом испытать истинно, а не во сне и не в привидении, три геенских муки.

Первая — огня несветимого и неугасимого ничем более, как лишь одною благодатию Духа Святаго. Продолжалась эта мука в течение трех суток, так что я чувствовал, как сожигался, но не сгорал. Со всего меня по шестнадцать или семнадцать раз в сутки снимали эту геенскую сажу, что было видно для всех. Перестали эти муки лишь после исповеди и причащения Святых Таин Господних молитвами архиепископа Антония и заказанными им по всем сорока семи церквам Воронежским и по всем монастырям заздравными за болящего раба Божия Николая ектениями.

Вторая мука — в течение двух суток — тартара лютого геенского, так что и огонь не только не жег, но и согревать меня не мог. По желанию его высокопреосвященства (архиепископа Воронежского Антония) я с полчаса держал руку над свечой, и она вся закоптела донельзя, но не согрелась даже. Опыт этот удостоверительный я записал на целом листе и к тому описанию руку мою, закопченную свечной сажей, приложил.

Но обе эти муки, благодаря причащению Святых Христовых Таин, давали мне хоть возможность есть и пить, и спать немного мог я при них, и видимы были они всеми.

Но третья мука геенская, хотя на полсуток уменьшилась, ибо продолжалась только полутора суток и едва ли более, но зато велик был ужас и страдание, неописуемого и непостижимого. Как я жив остался от нея! Исчезла она тоже от исповеди и причащения Святых Таин Господних. На этот раз сам архиепископ Антоний из своих рук причащал меня оными. Эта мука была — червя неусыпного геенского, и червь этот никому более, кроме меня самого и архиепископа Антония, не был виден; но я весь сам был преисполнен этим наизлейшим червем, который ползал во мне всем и неизъяснимо ужасно грыз всю мою внутренность, но и выползаючи через рот, уши и нос, снова во внутренности мои возвращался. Бог дал мне силу на него, и я мог брать его в руки и растягивать. Я по необходимости заявляю это все, ибо недаром подалось мне это свыше от Бога видение, да не возможет кто подумать, что я дерзаю всуе имя Господне призывать. Нет! В день Страшного Суда Господня Сам Он Бог, Помощник и Покровитель мой, засвидетельствует, что я не лгал на Него, Господа, и на Его Божественного Промысла деяние во мне совершенное”.

Вскоре после этого страшного и недоступного для обыкновенного человека испытания Мотовилов имел видение своего покровителя, преподобного Серафима, который утешил страдальца обещанием, что ему дано будет исцеление при открытии мощей святителя Тихона Задонского и что до того времени вселившийся в него бес не будет уже его так жестоко мучить.

Действительно, через тридцать с лишком лет совершилось это событие, и Мотовилов его дождался, дождался и исцелился по великой своей вере в самый день открытия мощей Тихона Задонского в 1861 году. Мотовилов стоял в алтаре, молился и горько плакал о том, что Господь не посылает ему исцеления, которого по обещанию преподобного Серафима Саровского ждала его измученная душа. Во время пения Херувимской песни он взглянул на горнее место и увидел на нем святителя Тихона. Святитель благословил плачущего Мотовилова и стал невидим. Мотовилов сразу почувствовал себя исцеленным.

И вот, дорогие мои, у многих теперь возникнет недоуменный вопрос: “Как, за что и зачем такая страшная мука постигла верующего человека?!”

Мы с вами, дорогие мои, часто забываем, что у Бога один день как тысяча лет, и тысяча лет как один день. И что жизнь наша земная — время купли или вечных благ, или вечных мук. Будучи в земной жизни рядом с преподобным Серафимом, Мотовилов по любви к нему жаждал и в вечности не разлучаться с ним. И вот ценой таких страданий, терпения и слез последовал за преподобным, за его славой в вечности мирской человек.

Так дай нам Господь не туне услышать сегодняшний рассказ. Пусть он одних вдохновит на терпение, в других вселит надежду, третьих устрашит ожидающей нас реальностью. И всех нас вдохновит на ожидание с трепетом и радостью пришествия Господня.

Господи, слава Тебе за себя и за всех, за всё и за вся. Слава Тебе! Аминь.

9 февраля, 2007г. Архимандрит Иоанн ( Крестьянкин ).

 «… И били Его по голове тростью, и плевали на Него… и повели Его, чтобы распять… сбылось слово Писания: «и к злодеям причтен».

(Мк. 15, 19-20, 28).

Тот, Кто домирно, т. е. прежде сотворения мира, уже был — становится человеком. Тот, Кто имел бого-равное бытие и обитал в неприступном свете, никем из людей не виденном (1 Тим. 6, 16), — родится простым человеком; при этом — в стойле для скота (Лк. 2, 7). Из ослепительного царства Божией Славы (Ин. 17, 5; 2Пет. 1, 17; 2 Кор. 3, 7; 1 Сол. 2, 12; Евр. 1, 3) Сын Божий, обладающий, по эссенциальному равенству с Богом, Божественной Славой, вселяется в наш мир. И живет в низком, ни от кого и ни от чего не защищенном социальном положении, приняв и в этом образ раба. Терпит бичевания, пощечины, плевки и, наконец, «жесточайшее и омерзительнейшее истязание», как назвал Цицерон крестную муку и смерть. Таково уничижение Бога, обнищание Господа Славы (Флп. 2, 7; 2 Кор. 8, 9; 1Кор. 2, 8). Оно доходило и до того, что, как человек, Он боролся в душе со страхом смерти и с ужасающей тоской оставленности Самим Богом в последние минуты жизни и страданий (Мк. 15, 34; Мф. 26, 39). Так надо было, чтобы Тот, для Которого все и от Которого все, был бы Вождем спасения в крайнем уничижении Божества, в истощении Его (Евр. 2, 10). Так должно быть (Мф. 26, 54).

И вот, стоим мы с вами, слушатели сегодняшней беседы о Кресте Господнем, перед непонятным «надо было» и «должно быть», перед превосходящим ум парадоксом зачем-то понадобившегося уничижения Самого Бога. Попробуем приблизиться к какому-нибудь его пониманию, чтобы укрепить в себе всем нам столь нужную уверенность в действительной возможности своего благодатного возрождения. Попробуем сделать это, обратившись к тому опыту, о котором шла речь в прошлый раз.

Христианское понимание тайны воплощения Бога неотделимо от личностного, персоналистического понимания Божественного Триединства. Оно даже как бы завершает понимание Бога Единого в Трех Лицах. Но когда мы говорим о понимании Боговоплощения, или о понимании Триипостасного Бога, нам надо знать, что оно не плод абстрактной рассудочной деятельности ума. Оно явилось как мысленное выражение духовного опыта, в котором, совершенно инородная этому миру, Божественная Реальность, Сам Бог открывает Себя человеку так, как в эстетическом опыте открывает себя красота, а в нравственности — добро. И если в точных, адекватных понятиях ни эстетический, ни нравственный, ни религиозный опыт невыразим, то, тем не менее, он может быть осмыслен. Осмысливающие его понятия будут, конечно, результатом работы разума, сообразной природе разумного мышления. Но работы над тем, что открывается в живой встрече с совершенно особенной действительностью. Так что дело тут не в одной или другой активности разума, а в данных этого опыта, обдумываемых разумом. Поэтому и понятия, из которых таким образом складываются «истины веры», нельзя считать ни пустой игрой воображения не-критического ума, ни отвлеченноспекулятивными теоретическими построениями. В них интеллектуально фиксируется глубокий духовный опыт. Из таких понятий складывается христианское учение о Пресвятой Троице и неразрывно связанное с ним и завершающее его учение о Богочеловеке, о воплощении Бога в Господе Иисусе Христе.

Когда вступает человек в христианскую жизнь, первые слова, которые он слышит, это: «Крещу тебя во имя Отца и Сына и Святаго Духа». Так начинается погружение человека в таинственную бездну троической жизни. И с этого момента жизнь крестившегося будет навсегда с ней связанной. Тайна бытия Пресвятой Троицы наполняет всю веру и всю жизнь христианина со всех сторон. Совершенно верно один современный французский богослов говорит, что она — сущность христианства, что христианство — это зов Отца участвовать в жизни Сына посредством даров Духа (Кардинал Ж. Даниелу «Бог и мы»).

В христианстве всегда были распространены попытки понять Троичность Божества с помощью аналогий с наблюдаемой в нашем мире троичностью вещей, так как троичность вещей иногда кажется даже какой-то общей характеристикой для всего существующего. Действительно, если видеть в вещах явление чисел, то число три оказывается основной категорией всего. Троичность свойственна пространству и времени. Их знаем мы пока лишь в трех измерениях. Троичны отдельные роды бытия. Так, троичным началом проникнут язык людей: грамматика у всех народов строится на различении трех лиц. Каждое лицо, каждая личность тоже троична внутри своей жизни: личность — это ум, воля, чувства. Даже если взять отдельно ум, то и в нем нетрудно увидеть троичность в его проявлениях, в движении мысли от тезиса к антитезису и синтезу. И кажется, что наблюдения странного значения во всем числа три могут помочь что-то узнать тоже и о тайне Божественного Тричислия.

Может быть. Но будем помнить об относительности каких бы то ни было сравнений. Духоносный Ареопагит некогда учил, что Бог есть все, что существует, и ничто из того, что существует (См. его «Мистическое богословие», гл. 5). Все, что может быть сказано о Боге при посредстве сравнений, жалко рядом с тем, что Он есть. Но Бог Сам говорит о Себе. Сам открывает Себя.

Божественное Тричислие христианскому сознанию открыто как тройственное взаимодействие, как взаимоотношение Трех Лиц. Не как простой ряд Трех, Которые суть Одно, но как тройственное взаимоотношение. Это взаимоотношение Их таково, по особой своей природе, что единит Их, оставляя «неслиянными». При неслиянности Одного с Другим они «единосущны» и «нераздельны». Природа так единящего Божественные Ипостаси взаимодействия может быть понята только как полнота совершенной Любви.

Объективно описывающие христианство верно видят здесь глубокую специфичность, принципиально отличающую его от всех известных истории религий. Христиане полноту совершенной Любви понимают не как свойство Божие или одно из Его свойств. Она — субстанциональный акт Божественной жизни. Она — сущность тройственного взаимодействия и взаимоотношения в Божественном бытии. «Бог есть Любовь» (1 Ин. 4, 8). Отсюда абсолютная прозрачность и взаимопроницаемость Божественных Лиц при абсолютном само-стоянии Каждого Лица и Его личных свойств. В Лицах Пресвятой Троицы Божественная Любовь раскрывает себя разно. В Отце — как в изначальной, рождающей праоснове чистого бытия. В Сыне — как в рожденном Слове, смысловом содержании («логос») бытия, изводящем в бытие мысль и волю Отца. В Духе Святом — как животворящем, динамичном, движущем начале.

Но любовь немыслима иначе, как движение. Статично обращенной на самое себя любви не может быть, она немыслима статично заключенной в самой себе. Она — движение в себя и из себя, к объекту, внеположному по отношению к ее субъекту. И Бог, Который есть Любовь, немыслим иначе, как движение в Себе и из Себя, к не-Богу. Христианское понимание тайны миротворения связано с таким динамическим пониманием внутритроичной Божественной Жизни. Для него, конечно, совершенно неприемлемы застывшие онтологические характеристики Лиц Пресвятой Троицы, мертвящие Божественную Жизнь.

Как? Но разве допустимо в Боге движение? Процесс? То есть, какие-то изменения? Да, в Боге все — огненное движение Любви. Да, в Боге все динамично, все — процесс, хотя и не сравнимый ни с какой динамичностью и ни с каким процессом в природном мире. Потому что в абсолютном совершенстве Божества совмещается абсолютный максимум движения с абсолютным максимумом покоя. Антиномизм, противоречие, пронизывающее эту мысль, как и всякую другую мысль о Боге, наши понятия бессильны вместить в себя. С ней совершенно не справляется господствующее в традиционном школьном богословии направление, подавленное привычным мышлением в безнадежно плоских рациональных понятиях. Но глубины богодухновенного религиозного опыта описывает не оно… Послушайте, что говорит и как говорит о Боге один из святых отцов-мистиков, в согласии со всеми христианскими мистиками Востока и Запада, начиная с блаженного Августина и до преподобного Сергия Радонежского и Серафима Саровского, — св. Симеон Новый Богослов: «Прииди, всегда Пребывающий неподвижным и ежечасно весь передвигающийся и приходящий к нам».

В огненном движении Божественной любви из бездонной свободы возникает акт Божественной творческой Воли. Он совершается во внутрибожественной жизни. Это акт бесконечной Божественной Любви, которой нужен другой, нужен друг, нужен любимый. Так, из небытия возникает Бытие. И не составители семинарских учебников, а пророки, апостолы и духовные отцы Церкви поведали миру о таком сотворении мира, как о сокровенной Тайне, совершающейся в вечности, как о мистерии Божественной Любви. О сотворении Ею мира и посреди всего сотворенного — человека, как друга, как любимого, как возлюбленного Богом. И поэтому нужного Богу.

Если бы было иначе, жизнь на земле была бы невыразимо скучной и пустой. Было бы ужасно безрадостным существование в мире, неизвестно откуда и зачем взявшемся со всеми своими правдами и неправдами, прогрессами и регрессами, приятностями и неприятностями. Концепция сотворения мира Богом «просто так», без нужды (потому что какие же «нужды» могут быть в Боге? ), как и всякая другая концепция о внебожественном возникновении мира, — жестокая концепция. Она творение делает ничтожным этой его ненужностью. Но, когда знаешь, что Бесконечная Любовь не может существовать без любимого и любящего — без тебя; что весь сотворенный мир потому сотворен и существует, что любим; и что в нем, в самом центре его и на вершине поставлен человек — ты! — любимый Творцом и любящий Его, жизнь наполняется огромным смыслом и теплом. Она может быть прекрасной!

Может быть… Лучше сказать, могла бы быть прекрасной, если бы человеком было осуществлено его предназначение. Предназначение же это — в явленном в нем образе Божием. Оно имеет основанием своим со-образность человека Богу, дарованную Адаму, то есть первочеловеку, что значит: носящему в себе все человечество со всеми его возможностями и предрасположениями, из которого потом и развернулся весь людской род. Однако, в этой со-образности Богу содержится и свобода, полученная оттуда же, откуда пришла жизнь. И именно в ней, в свободе, человек и был призван самоопределиться в Боге. Только в свободе, ослепительно свидетельствующей о нашей со-образности Богу, мера нашего совершенства могла найти свое утверждение навсегда. Произошло же иначе. Потому, что человек не насилуется Богом. В мир вошло зло, порожденное в свободе так же, как в ней же родится добро.

В этом заключена трагическая диалектика свободы. Перед самыми большими умами человечества всегда стоял неразрешимый вопрос — как избавить свободу от порождаемого ею зла? Как сделать это, не уничтожив свободу?

И вот, братья и сестры, христианское учение о Боговоплощении и есть ответ на этот вопрос. Зло осознается всеми и повсюду. Благороднейшие стремления людей всегда, как и сейчас, направлялись к тому, чтобы освободить мир от зла. Увы, слишком часто зло перераспределялось на земле, а не преодолевалось. Наша же христианская вера говорит нам, что оно может быть побеждено до конца, что в предвечном замысле Божием о творении Божественная любовь не остановилась на сотворении мира… Она пошла дальше, до снисхождения в мир Самого Бога ради спасения мира от покорившего его зла.

Второй Ипостасию Пресвятая Троица обращена ко творению. Она — изводящая в бытие замысел и волю Творца. Художница при Нем при сотворении мира (Притч. 8, 30), посредствующая так, что Ею все начало быть (Ин. 1, 3). Она любовь Божию делает теперь спасающей мир в воплощающемся Сыне Божием. «… Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего единородного… да спасется мир через Него» (Ин. 3, 16-17). Любовь Божия к нам открылась в том, что Бог послал в мир Единородного Сына Своего (1 Ин. 4, 9). В вочеловечившемся Сыне Божием божество остается эссенциально неотъемлемым. Вечно сущее богоравное бытие в принятом на Себя Сыном Божиим образе человеческой жизни — нисколько не изменяется. Оно открывает Себя в этом образе, но не оставляет его. Сила Божия вся во Иисусе Христе, только до времени сокровенная, — та самая, которой и побеждается все мировое зло. Ни честь, ни слава Божества (Евр. 2, 9) не отняты от Него, не умалены в Нем в Его вольном уничижении. И они и являют себя в Нем, уже Воскресшем и Превознесенном.

Итак, имея свидетельства Священного Писания и Священного Предания, в котором струятся чудесные лучи благодатного света, пронизывающие все наше прошлое от самого сотворения мира и все наше будущее до самого конца века сего, мы веруем в воплотившегося Сына Божия нас ради и нашего ради спасения. Эти свидетельства поддерживаются еще и «разумным усмотрением того, что условия нашего спасения, — по выражению нашего русского подвижника благочестия недавних времен, святителя Феофана Затворника, — не могли никем быть выполнены, как Богом воплощенным». Но как же силой Божественной Любви, действующей в воплотившемся Боге, воспринявшем человеческое естество, как ею спасается мир от зла? Каким образом та свобода, которая порождает зло, может остаться в нас свободой и в то же время будет вести нас к добру, а не ко злу? Мы стоим с вами, братие и сестры, перед Крестом Господним, образом самого крайнего уничижения Божества Триединого Бога. «Крест трисоставныя Троицы бо носит триипостасный образ», — поет Церковь. Как же совершается спасение людей от зла силой, явленной в самом крайнем уничижении ее, и почему надо было низвести ее в мир именно с креста? Теперь нужно попытаться найти ответ на этот вопрос, выбрав какие-то крупицы из духовной сокровищницы церковного боговедения. Этому посвятим две следующие беседы во время наших воскресных «Пассий».

Но сейчас из услышанного о тайне Божественного уничижения, о цели его, сделаем один практический вывод. Во взаимных отношениях мы так часто замыкаемся в сознании каких-то превосходств друг над другом. И в чем только не видим этих превосходств! Это, конечно, очень плохо, и все мы это понимаем. Но, если мы будем при этом стараться быть ниже и хуже друг друга, если последуем такому ложному пониманию добродетели смирения, что же из этого выйдет? Не придет ли тогда всеобщее оскудение добра, и не будет ли это пагубно для каждого из нас, не приведет ли это, в конце концов, к нравственной всеобщей деградации? Христово уничижение нашего ради спасения учит нас совсем другому. Нужно, напротив, стремиться к постоянному обогащению всяческими дарами Божией милости. К лучам Славы, Божией Славы, должны быть направлены ищущие ее духовные наши взоры. Но при этом вся наша жизнь должна быть самоотверженным служением ближнему, этим благим, скрываемым подвигом нашего смирения. Только тогда жизнь наша и будет настоящей христианской, сокровенной в Боге жизнью, в спасительной тайне Божией, Которая есть Христос, упование Славы (Кол. 1, 27). Аминь.

12 марта 1972 г.