Всегда радуйтесь!
В январе к Антоновне пришел климакс. Поначалу никаких особых проблем это событие не принесло. Не было пресловутых приливов и отливов, потливости, учащенного сердцебиения, головных болей. Просто прекратились месячные и все: здравствуй, старость, я твоя!
К врачу Антоновна не пошла, и так много читала и знала что к чему. Да и подруги о себе часто рассказывали, делились ощущениями. Тебе, говорили, Антоновна, крупно повезло. Это же надо, так легко климакс переносишь!
Как сглазили подруги. Стали вскоре происходить с Антоновной странные вещи. Понимала она, что это гормональные изменения в организме, которые бесследно не проходят. Отсюда, наверное, и беспричинная смена настроения, и головокружение, и слабость.
Все труднее стало Антоновне наклоняться к внучке Лизоньке, аппетит пропал, спина болеть стала как-то по-новому. По утрам часто отекало лицо, а по вечерам — ноги. Какое-то время на свои недомогания Антоновна особого внимания не обращала. Первыми забили тревогу невестки: какая вы, мама, квелая стали, бледная. Сходите к врачу, сделайте УЗИ, не тяните, с такими делами не шутят!
Антоновна молчала. Сомнения, что с ней что-то неладно, и так уже давно поселились в ее душе. А тут еще стала сильно болеть грудь, ну просто огнем горит, не дотронуться. Низ живота тянет, спать не дает. Часто бессонными ночами под мерное похрапывание мужа, лежала Антоновна на спине, уставившись в потолок, и тихо плакала, думая о будущем и вспоминая прошлое.
Ну как же не хотелось ей умирать! Ведь только пятьдесят два еще, до пенсии даже не дотянула. С мужем дачу начали подыскивать, решили на природе побольше побыть. Сыновья такие замечательные, на хороших работах. Невестки уважительные, не дерзят, помогают седину закрашивать, советуют, что из одежды купить, чтоб полноту скрыть.
Внучка единственная, Лизонька, просто золотая девочка, не нарадоваться. Фигурным катанием занимается, в первый класс осенью пойдет. Рисует хорошо, уже вязать умеет – бабушка научила.
Как же быстро жизнь пролетела! Кажется Антоновне, что и не жила еще совсем. Вот младшего сына только что женила, еще детей от него не дождалась, а тут болезнь, будь она неладна! Утирала Антоновна горячие слезы краем пододеяльника, а они лились и лились по ее щекам. По утрам под глазами образовывались синие круги, лицо потемнело, осунулось.
***
Кое-как пережила Антоновна весну и лето, а к осени совсем ей плохо стало. Одышка, боль в спине страшная почти не отпускает, живот болит нестерпимо. Решилась, наконец, Антоновна записаться на прием к врачу и рассказать о своих страданиях мужу.
В женскую консультацию Антоновну сопровождала почти вся семья. Муж, Андрей Ильич со старшим сыном остался в машине, а обе невестки ожидали ее в коридоре.
С трудом взобравшись на смотровое кресло и краснея от неловкости, Антоновна отвечала на вопросы докторши: когда прекратились месячные, когда почувствовала недомогание, когда в последний раз обследовалась. Отвечала Антоновна долго, успела даже замерзнуть на кресле, пока докторша заполняла карточку, мыла руки, натягивала резиновые перчатки.
Докторша осматривала Антоновну основательно, все больше хмурясь и нервничая. Потом бросила короткое «одевайтесь» и подсела к телефону. Антоновна трясущимися руками натягивала непослушную юбку и с ужасом слушала разговор докторши.
— Онкодиспансер? – кричала та в трубку. – Это из пятой. У меня тяжелая больная, нужна срочная консультация. Срочная! Да, да… Видимо, последняя стадия. Я матки не нахожу. Пятьдесят два… Первичное обращение. Да, не говорите… Как в лесу живут. Учишь их, учишь, информация на каждом столбе, а лишний раз к врачу сходить у них времени нет. Да, да, хорошо, отправляю.
Закончив разговор, докторша перешла к столу и стала оформлять какие-то бумаги.
— Вы сюда одна приехали, женщина?
— Нет, с мужем, с детьми, на машине мы, — тихо ответила Антоновна онемевшими губами. Только сейчас почувствовала она сильнейшую боль во всем теле. От этой боли перехватывало дыхание, отнимались ноги, хотелось кричать. Антоновна прислонилась к дверному косяку и заплакала. Акушерка выскочила в коридор и крикнула:
— Кто здесь с Пашковой? Зайдите!
Невестки вскочили и заторопились в кабинет. Увидев свекровь, все поняли сразу. Антоновна плакала и корчилась от боли, словно издалека доносились до нее обрывки указаний докторши: немедленно, срочно, первая больница, онкология, второй этаж, дежурный врач ждет… Вот направление, вот карточка… Очень поздно, сожалею… Почему тянули, ведь образованные люди…
В машине ехали молча. Андрей Ильич не стесняясь шмыгал носом, время от времени утирая слезы тыльной стороной ладони. Сын напряженно всматривался на дорогу, до боли в пальцах сжимая в руках руль.
На заднем сидении невестки с двух сторон поддерживали свекровь, которую покидали уже последние силы. Антоновна стонала, а когда боль становилась совсем нестерпимой, кричала в голос, вызывая тем самым у Андрея Ильича новые приступы рыданий.
Иногда боль на несколько мгновений утихала, и тогда Антоновна успевала увидеть проплывающие за окнами машины пожелтевшие кроны деревьев. Прощаясь с ними, Антоновна мысленно прощалась и с детьми, и с мужем, и с внучкой Лизонькой. Уж не придется ее больше побаловать вкусными пирожками. А кто теперь поведет ее в первый класс, кто встретит родимую после уроков? Кто обнимет ее крепко-крепко, поцелует, восхитится ее первыми успехами?..
***
В диспансере долго ждать не пришлось. Антоновну приняли сразу. Семья в ужасе, не смея присесть, кучкой стояла у окна. Андрей Ильич уже не плакал, а как-то потерянно и беспомощно смотрел в одну точку. Невестки комкали в руках платочки, сын молча раскачивался всем телом из стороны в сторону.
В кабинете, куда отвели Антоновну, видимо, происходило что-то страшное. Сначала оттуда выскочила медсестра с пунцовым лицом и бросилась в конец коридора. Потом быстрым шагом в кабинет зашел пожилой врач в хирургическом халате и в бахилах. Затем почти бегом туда же заскочило еще несколько докторов.
Когда в конце коридора раздался грохот, семья машинально, как по команде, повернула головы к источнику шума: пунцовая медсестра с двумя санитарами быстро везли дребезжащую каталку для перевозки лежачих больных. Как только каталка скрылась за широкой дверью кабинета, семья поняла, что это конец. Андрей Ильич обхватил голову руками и застонал, невестки бросились искать в сумочках сердечные капли, у сына на щеке предательски задергался нерв.
Внезапно дверь кабинета снова распахнулась. Каталку с Антоновной, покрытой белой простыней, толкало одновременно человек шесть-семь. Все возбужденные, красные, с капельками пота на лбах. Бледное лицо Антоновны было открыто. Ужас и боль застыли в ее опухших глазах. Оттолкнув невесток, Андрей Ильич бросился к жене. Пожилой врач преградил ему дорогу.
— Я муж, муж, — кричал Андрей Ильич в след удаляющейся каталке. — Дайте хоть проститься. Любонька, милая моя, как же так, мы же хотели в один день…
— Дохотелись уже, — медсестра закрывала на задвижку широкую дверь кабинета. – Не мешайте, дедушка, и не кричите. Рожает она. Головка вот-вот появится...
***
В родильном зале было две роженицы: Антоновна и еще одна, совсем молоденькая, наверно, студентка. Обе кричали одновременно и так же одновременно, как по приказу, успокаивались между схватками. Вокруг каждой суетились акушерки и врачи. Пожилой профессор спокойно и вальяжно ходил от одного стола к другому и давал указания.
— И за что страдаем? – спросил профессор у рожениц во время очередного затишья.
— За водку проклятую, она во всем виновата, зараза, — простонала студентка.
— Ну, а ты, мать? — обратился профессор к Антоновне и похлопал ее по оголенной толстой ляжке.
Антоновна помолчала немного, подумала, а потом тихо, ибо сил уже не было совсем, прошептала:
— Да за любовь, наверное. За что ж еще? Вот день рождения мой так с мужем отметили. Пятьдесят второй годок.
***
Акушерка вышла из родильного зала довольная и исполненная важности. Будет что подружкам рассказать – не каждый день в наше время бабушки рожают.
— Пашкова Любовь Антоновна. Есть родные?
— Есть, — хором ответила семья, делая шаг вперед.
— Поздравляю, — с откровенным любопытством разглядывая мужскую часть семьи, сказала акушерка. — А кто отец-то будет?
— Я, — хрипло, не веря еще всему происходящему, прошептал Андрей Ильич.
— Он, – одновременно ответили невестки, указывая на свекра.
– Обалдеть, — не удержалась от эмоций акушерка и добавила уже с явным уважением. — Мальчик у вас. Три пятьсот. Рост пятьдесят один сантиметр. Еще бы часик и неизвестно, что было бы… К самым родам поспели. Вот чудеса так чудеса. Зачем только в онкологию везли, не понимаю...
|
О том, как мы любим кого-то учить
Ну и что из того, что ты в среду отказался от яйца? Да съешь кровавый ростбиф и хотя бы один вечер помолчи. Дай отдохнуть, дай людям выспаться от твоих бесконечных нравоучений – "То можно, то нельзя". Сегодня картину наблюдал: мальчик поисповедовался и хотел уже идти, женщина какая-то его берёт за плечи и тыкает: "Туда!" – Он: "Чего?" – "Иди – крест и Евангелие!" Хорошо, давайте разберёмся, а если он не приложится ко кресту и Евангелию, что-нибудь изменится в космосе или в его душе? Ровным счётом ничего, но какое право один взрослый человек может другого человека брать за плечи и толкать? Можно спросить: "А где твой сынок? Ты почему чужого толкаешь? Где твой? Вот где он сейчас? Какое ты имеешь право? Как это называется? Это называется "густопсовое хамство". Кто тебе дал право учить?
Старец Силуан говорил: "Кому не дано учить, а он учит, тот оскорбляет величие Божие". Почему один человек в храме Божием оскорбляет Бога? А он считает себя вправе, он считает, что это нужно. Ты считаешь, что это нужно? Вот и делай так. Почему ты лезешь к другому человеку? "Кто ты, осуждающий чужого раба?" – говорит апостол Павел. "Этот правильно делает, тот – неправильно" – «каждый перед своим Господом стоит или падает», какое твоё собачье дело? Просто ты поступаешь не по любви, а как собака.
Как один человек может так поступать с другим, причём в церкви? Перед лицом Бога, который есть Любовь. Всё потому, что все застряли на ритуалах, но мы же не конфуцианцы. Конечно, ритуал в Церкви имеет огромное значение, мы его любим, мы его изучаем. В стране специалистов по уставу – 10 человек. Это сложнейшая высококультурная композиция, это необычайная красота. И кто в этом разбирается – просто счастливый человек, он приобрел целый мир. Но христианство не для этого существует, не для выполнения этих очень интересных правил.
Когда мы прикладываемся ко кресту – это значит, что мы согласны и признаём жертву Господа нашего Иисуса Христа, которую Он за нас совершил. Не просто прикладываемся. Само по себе действие никому не нужно, особенно когда оно кому-то мешает. А нужно определённое духовное и душевное переживание, а не просто, так сказать, прикладывание губ к холодному металлу. Когда мы целуем Евангелие, это значит, мы с любовью принимаем это в сердце наше – вот что надо Богу, а не простое нелепое исполнение ритуала.
Человек может и потом приложиться, может и завтра, может и дома два раза поцеловать. "Нет – надо три!" А может, четыре, шибче выйдет? Потому что все помешаны на ритуалах. Если окунуться в воду – "надо три раза", если помянуть, то в сорока монастырях. Мы что, каббалой занимаемся? И мы думаем, что это Богу нужно, что Он считает: "Ах, так, в одной церкви, в другой, а, не… 39 – ошибочка вышла, ничего не получишь". И во что мы превращаем христианство? Вот в это и превращаем. Человек ходит в церковь и не может научиться (я уже не говорю христианству) прилично себя вести. А как может стать человек христианином, если он ведёт себя неприлично? Это невозможно. Сначала какие-то самые примитивные вещи человек должен научиться делать: не убивать, не воровать, не сквернословить.
прот. Димитрий Смирнов 
|
ВОТ ОНО ЧТО!
о зависти
«У патриарха часы за 30 000 евро, священники на дорогих машинах разъезжают, храмы все в золоте, облачения роскошные, одним словом, богато живут церковники», - часто приходится слышать подобные высказывания в адрес священнослужителей. Попы, мол, у бедных старушек последние копейки обирают, чтобы себе новую «Ауди» Q7 купить.
Конечно, любой человек, помнящий курс математики хотя бы на уровне начальной школы, поймёт, что никаких старушек с их копеечками не хватит на такую машину или на золото храма, хотя… в храмах давно уже нет золота, даже купола нитрид титаном кроют, а внутреннее убранство – и вовсе латунь. Но подобный миф, устойчиво держится в сознании современного обывателя, и раз за разом на просторах интернета натыкаешься на картинки с подобными обвинениями в адрес церкви. К примеру, изображён внутренний вид какого-нибудь собора, всё красиво, всё блестит, и надпись: «На золото храма идут копеечки, которые бабушки несут в храм со своей пенсии». Ну, и в таком духе всё. Понятно, что авторы подобных демотиваторов сами в храмы не заходят, потому что если бы хоть иногда заглядывали, то не воспроизводили бы штампы советской идеологии: в современных храмах старушки уже давно не большинство. Но, видимо, людям нравится так думать, что ж, их право.
А что, собственно, стоит за всем этим «праведным гневом» нецерковной общественности? Конечно же, элементарная зависть. Ещё Иуда Искариотский позавидовал Христу, когда женщина воздала Ему царские почести через возлияние драгоценного мира. «Тогда один из учеников Его, Иуда Симонов Искариот, который хотел предать Его, сказал: Для чего бы не продать это миро за триста динариев и не раздать нищим? Сказал же он это не потому, чтобы заботился о нищих, но потому что был вор» (Иоан. 12:4-5).
Очень, очень знакомые слова, не правда ли? «Зачем строить великолепные храмы, когда деньги можно раздать бедным, зачем покупать дорогие облачения, когда на эти деньги можно вылечить больных и т. д.». И что, эти люди действительно так переживают из-за нищих, или больных? Давайте спросим их: «Скажите, а вы сами когда последний раз жертвовали нищим, не просто от мелочи избавлялись, а жертвовали ощутимые для кармана суммы, или помогали больным?» Просто кому-то хочется выглядеть «добреньким» за счёт церкви. Как это пытался сделать Иуда. Сам вор, и свою воровскую сущность прикрывал заботой о нищих.
Да, мы любим Бога, и хотим, чтобы те места, где прославляется Его имя, сияли великолепием, чтобы через слабый земной блеск напомнить человеку о том нестерпимом сиянии Божественной славы, которое ждёт нас в вечности. Чтобы через эту слабую земную красоту хоть немного возвысить человека над серой земной суетой и вознести его ум к красоте небесной.
Душа русского человека особенно чувствительна к красоте, особенно – к красоте духовной, поэтому он так любовно строит и украшает храмы, отдавая Богу лучшее, что у него есть, и вместе с этой вещественной красотой принося в дар Богу кусочек своего сердца. Как это сделала женщина, через драгоценное масло явив Христу свою любовь. И конечно не масло тронуло Господа, а любящее сердце этой женщины. Но мрачное завистливое око не видит этого таинства общения любви человека с Богом, выражаемого через видимые вещи. Злое око просто завидует, оно хочет обладать тем, что, как ему кажется, не рационально расходуется. Но не всё в мире помещается в «прокрустово ложе» человеческой логики. Есть вещи, которые доступны только сердцу, чистому сердцу.
Об этой тяге русского человека к духовной красоте замечательно писал Василий Розанов: «…Неужели же мы осудим Церковь за то, что она усеяла землю и страны и жизнь народную храмами? И даже не возрадуемся ли, что соделала их златоглавыми, с кадильным дымом, святой водой, с миром и пахучим ладаном? Боже, до чего бедна была бы жизнь без них, до чего дика! Плоска, как дорога, не обсаженная деревьями, и скучна, как кратко сложенная басня о белом бычке, из строки в строку твердящая одно и то же! Церковь-то, храмы-то и Херувимская, и ладан, и праздники „Господские“ и „Богородичные“, и День Святого Духа, и Троица, и Введение во храм — о последнем даже ни строки нет в Евангелии — с их отличающимися и несходными чертами, и сложило все-таки в некоторый, еще слабый и бледный, узор нищенское бытие нашего народа! И не за одним „спасением души“, какового можно достигнуть и дома, но и за красотою и благолепием идет за тысячу верст какой-нибудь мужик с котомкой в Печерскую лавру, в Троицкую лавру, непременно богатую, блистающую, многоглавую, даже если возможно роскошную и утопающую в архитектурной и певческой и богослужебной красоте! И до чего этот мужик был бы убит, если бы ему, нищему, после тысячеверстной усталости, показали бы кучку не курящих табаку господ, читающих в укромной комнатке Евангелие, с предложением: „Вот, садись и послушай мудрецов“. Да разве не читаем мы в „Откровении“ Иоанна Богослова о Небесном сходящем на землю Иерусалиме, т. е. о последнем венце религиозной на земле жизни, что он сходит в блистании драгоценных каменьев, даже с перечислением пород: „и смарагд“, „и изумруд“, „и яхонт“, „яспис“, „лазурь“, и со стенами из чистого золота? Роскошь… Мы растащили ее на земные дела, для грубого личного эгоизма; между тем как, конечно, народное употребление богатств есть всегда церковное, храмовое и праздничное!..»
Что же касается роскошной жизни священников, то это очередной миф, не имеющий к реальности никакого отношения. Да, может где-нибудь в больших городах несколько священников действительно живут обеспечено, и, слава Богу, что у нас в стране священник может позволить себе жить добротно, что ж в этом плохого, но в основной своей массе духовенство живёт довольно скромно. Чтобы в этом убедиться, достаточно посетить какой-нибудь приход в глубинке и посмотреть, как там живёт священник.
Но людям хочется думать, что священник – это человек, который ездит на последней марке «Мерседеса», живёт в трехэтажном особняке, и ест исключительно чёрную икру. Что ж, кто хочет быть обманут, тот будет обманут.
Хочешь жить как священник?! Это элементарно. Начни ходить в храм все воскресные и праздничные дни, вечером и утром. Перестань грешить: если холост, храни целомудрие, если женат, храни жене верность, рожайте детей столько, сколько Бог пошлёт, а не убивайте их в утробе. Не пьянствуй, брось курить и материться, не шатайся по кабаками и клубам и т.д. Начни соблюдать посты: Великий пост – 47 дней, Петров пост – от 8 до 42-х дней, Успенский пост – 14 дней, Рождественский пост – 40 дней, плюс среда и пятница в течение всего года, плюс день Усекновения главы Иоанна Предтечи, плюс Воздвижение Креста Господня. В пост исключается пища животного происхождения, ограничиваются развлечения, предписывается полное воздержание от супружеского общения. Выучи пару десятков молитв, изучи церковно-славянский язык, порядок службы, каждый день читай Библию, утренние и вечерние молитвы, изучай творения Святых Отцов. Сдай экзамены на поступление в Семинарию, окончи её. Если не женат, женись, поскольку пока ты не женишься или не примешь монашество, священником стать не сможешь. Прими посвящение от правящего епископа в священнический сан. Зарекомендуй себя с положительной стороны, чтобы попасть на хороший приход, служи так, чтобы твоё служение привлекло к тебе спонсоров, и они подарили бы тебе хорошую машину, помогли построить большой дом. И всего-то.
Да, а если хочешь жить как патриарх, нужно вдобавок ко всему ещё духовную академию закончить, защитить диссертацию, принять монашеский постриг, дослужиться до архимандрита, потом до сана епископа, архиепископа, митрополита, заслужить любовь и доверие всей поместной церкви, чтобы она избрала тебя на патриарший престол.
И вместо того, чтобы завидовать, расстраивая свою нервную систему, лучше прямо сегодня начать двигаться к заветной цели!
|
ВОСКРЕШЕНИЕ УМЕРШЕГО ПЛОДА
Жена О., вполне здоровая и видная женщина, уже имевшая троих или четверых детей, была еще раз беременна и готовилась стать матерью следующего ребенка.
И вдруг что-то случилось. Женщина почувствовала себя скверно, температура поднялась до сорока, полнейшее бессилие и незнакомые ей дотоле боли нестерпимо мучили ее в течение уже многих дней.
Были вызваны, разумеется, лучшие врачи и акушерские светила Москвы, в коих, как известно, никогда не было недостатка в городе пироговских клиник.
— Не дай Бог, что творится у дяди! — Сказала мне утром Саша Т., встретившись со мною как всегда в полковом манеже на офицерской езде. — Лиза при смерти. Вчера был консилиум профессоров… Если сегодня не сделают какого-то кесарева сечения и не вынут из нее труп младенца — Лиза умрет. Дядя в отчаянии. Мама сидит неотлучно у них, в доме — ужас и смятение…
— Пока все по-старому… — шепотом сообщил нам старый слуга. — Барыня вся в жару и в бесчувствии… Только резать себя сегодня не дозволили… Просят сначала батюшку из Кронштадта. Послали телеграмму.
Вечером того же дня из Кронштадта пришла краткая депеша: «Выезжаю курьерским, молюсь Господу. Иоанн Сергиев».
Отец Иоанн Кронштадтский уже и раньше хорошо знал семью О. и бывал у них в доме во время своих проездов через Москву. И вызванный телеграммой, он уже на другой день около полудня вошел в квартиру О. на Мясницкой, в которой к этому времени собралась целая толпа родственников и знакомых.
— Где Лиза? — спросил отец Иоанн, обычной торопливой походкой входивший в гостиную. — Проводите меня к ней, а сами все оставайтесь здесь и не шумите.
Отец Иоанн вошел в спальню умирающей и плотно закрыл за собою тяжелые двери.
Потянулись минуты — долгие, тяжкие, сложившиеся под конец в целые полчаса. В гостиной, где собралась толпа близких, было тихо, как в могильном склепе.
И вдруг двери, ведущие в спальню, с шумом распахнулись настежь.
В дверях стоял седой старик в пастырской рясе, с одетою поверх ее старенькою епитрахилью, с редкою всклокоченною седенькою бородкой, с необычным лицом, красным от пережитого молитвенного напряжения и крупными каплями пота.
И вдруг почти прогремели слова, казавшиеся страшными, грозными, исходившими из другого мира.
— Господу Богу было угодно сотворить чудо! — произнес отец Иоанн. — Было угодно сотворить чудо и воскресить умерший плод! Лиза родит мальчика…
— Ничего нельзя понять!.. — смущенно сказал кто-то из профессоров, приехавших к больной на предмет операции, спустя два часа после отъезда отца Иоанна в Кронштадт. — Плод жив. Ребенок шевелится. Температура спала на 36,8. Я ничего, ничего не понимаю… Я утверждал и утверждаю сейчас, что плод был мертв и что уже давно началось заражение крови.
Ничего не могли понять и другие светила науки, кареты которых то и дело подкатывали к подъезду.
Тою же ночью г-жа О. благополучно и быстро разрешилась совершенно здоровым мальчиком, которого я немного раз впоследствии встречал у Т. на Каретно-Садовой ул. в форме воспитанника Катковского лицея.
И. К. Сурский: “Отец Иоанн Кронштадтский”.
|
***
Архимандрит Алипий, будучи наместником, мог ответить острым словцом кому угодно. Вызвали его как- то раз городские власти:
- Почему вы не можете навести у себя порядок? Ведь у вас нищие в монастыре!
- Простите, - отвечает отец Алипий, - но нищие не у меня, а у вас.
- Как это у нас?
- А очень просто. Земля, если помните, отнята у монастыря по Святые ворота. Нищие с какой стороны стоят, с внешней или с внутренней?
- С внешней, - отвечают.
- Вот я и говорю, что они у вас. А у меня в монастыре вся братия накормлена, напоена, одета и обута...
(У пещер, Богом зданных I Сост. Ю.Г. Малков и П.Ю. Малков. М., 1999)
***
В середине 90-х годов общество было еще в целом весьма далеким от Церкви, и обращение к священнику «отец» было очень непривычным. Так вот, некий псаломщик из одного петербургского собора как-то, набирая номер отца Льва, перепутал цифры и попал не по адресу, но не понял сразу этого, и говорит в трубку:
- Попросите, пожалуйста, отца Льва.
В ответ - молчание, а затем на том конце провода задали ответный вопрос:
- А мать зайца вас не устроит? - И положили трубку...
(Из книги прот. Льва Нероды «Приходские новеллы»)
***
Со студентом Свято-Тихоновского православного богословского института однажды произошел смешной случай. Как и к любому молодому москвичу, к нему уже многократно приставали уличные проповедники. Обычно они завязывают разговор с приглашения: «А не хотите ли вы прийти к нам на вечеринку (собрание, студенческий кружок, семинар и т. п.)?» Он уже издалека научился распознавать своих не в меру общительных сверстников из сект и поэтому, когда на станции метро к нему направилась очередная улыбчивая пара, внутренне приготовился сразу дать им отпор, чтобы не тратить время на прения. Но ответ-то он заготовил на один вопрос, а задали ему другой. В результате диалог состоялся такой:
- Скажите, а Вы верите в Бога?
- Нет, я православный!
(Диакон Андрей Кураев. Протестантам о православии)
***
Был такой случай. Новорукоположенный диакон готовился к первому в жизни всенощному бдению. Судорожно, трясущимися руками, листал новенький служебник. Наступает волнительный момент начала богослужения, диакон принимает из рук пономаря дьяконскую свечу, просит предстоятеля благословить кадило, совершает каждение алтаря и находящихся в нем. Затем, ватными ногами, выходит на амвон и... о ужас, вместо положенного «востаните» во все горло почти кричит: «Вознесуся!» - немая сцена.
И вдруг невозмутимый предстоятель, спокойно так, говорит: «Только свечу оставь». Служба, кое-как, началась минут через пятнадцать, когда клирики и певчие пришли в себя от смеха.
***
Реальная история. Раздается звонок келейнику наместника:
- Здравствуйте! Наместника можно?
- Его нет.
- Дайте, пожалуйста, его телефон.
Келейник:
- А вы человек верующий?
- Да.
- Прочитайте «Отче наш».
Человек читает.
- Ладно, а теперь прочитайте «Символ веры».
Звонящий читает.
- Вот вам телефон, а если наместник придет, что передать, кто звонил?
Ответ в трубке:
- Епископ Амвросий.
***
У одной из паломнических групп должна была быть экскурсия с монахиней Флорентией. Они в поисках экскурсовода зашли в церковную лавку и спросили: «Где нам найти Флоренцию?» Сестра за прилавком с невозмутимым видом ответила: «Где-где? В Италии».
***
В очередной раз не выдержало матушкино сердце: «Отец, пойди, в конце концов, на рынок и купи себе нормальную обувь. Околеешь ведь скоро! Знаю, из церковной кружки не возьмешь - так вот тебе из моей пенсии!»
Делать нечего. Понурив голову, батюшка отправился на архангельский рынок (рынков, надо сказать, священник не переваривал полностью, видимо, в силу своей устремленности к горнему).
Навстречу ему попался мужик средних лет, по виду интеллигентный, хорошо одетый антиклерикал. Взглянув на сгорбленную фигуру батюшки, он самодовольно улыбнулся и громко, чтобы слышали все продавцы и покупатели в округе, рявкнул:
- Пошел поп по базару посмотреть кой-какого товару!
Повисла неловкая пауза. Все-таки уважение к священникам - пока еще отличительная черта нашего многострадального народа.
Батюшка не растерялся и среагировал мгновенно (во весь голос, конечно):
- А навстречу ему Балда. Идет, сам не зная куда!
Тут весь рынок грохнул, люди просто рыдали от смеха.
|
ЗАКУРИЛ (рассказ описывает реальное событие) Отец Леонид однажды попросил Михаила. - Староста из Балышпы два дня назад у меня была, очень просила прислать ей строителя чтобы куполок с крестом им сделать небольшой и проконсультировать, как остальное что доделать. Сходи к ней, работы там немного совсем. Здание хорошее. Она жаловалась что местные строители не берутся только лишь потому что не знают как делать церковное. - Я подумаю, отче. Михаил болел и ему очень не хотелось начинать очередное дело при приходе. Придя домой, Михаил задумался. «Христос учил, надо исполнять волю Божию, а не свою. Только в чём она, воля Божия?! Уединения покидать не хочу, но благочинный просит помочь. Завтра схожу в Балышпу узнаю что к чему. Если нужна консультация это не займёт много времени» На следующий день, к обеду, Михаил разговаривал со старостой храма. Надежда Фёдоровна не знала то ли радоваться приходу Михаила, то ли огорчаться. Видно было, что осторожничала. Одетый небогато, стриженый «под ноль», угрюмый немного мрачного вида, Михаил редко у кого с первого взгляда вызывал симпатию. Да и желая проверить старосту, он не стал говорить ей, что его направил к ней отец Леонид, а просто пришёл и спросил, не напуская на себя лишней важности: - Слышал, у вас работа при храме есть? Посмотреть хотел, что за работа? - Да, есть работа. А вы кто будете? - Немного умею строить. Только я сначала посмотреть хотел, а то, может, не справлюсь?! Всё-таки церковь. Слышал, местные не берутся. Михаил проведя на стройках храмов пятнадцать лет хорошо знал, как люди начинали таиться и осторожничать в разговорах с ним, когда узнавали о его тесной дружбе с благочинным. Когда пришли на место, Михаил оторопел и сразу же понял, что отец Леонид в этом здании ни единого разу не был, но знал о нём лишь понаслышке. В здании, якобы не требующем капитальных работ, была выбита половина стекол. Крыша текла. Внутри помещения надо было срочно удалять одну капитальную стену. Часть полов надо было перестилать заново и абсолютно всё, что было внутри, надо было красить и штукатурить. В одном из оконных проёмов не было ни рам, ни подоконника... Старая, повидавшая на своем веку разных людей Надежда Фёдоровна, глядя на то, как Михаил оглядывает и простукивает здание, сразу же сообразила, что перед ней специалист. - Деньги, если какие будут надо, мы найдем. Вы только начните работы, - жалобно причитала она, поднимаясь вслед за Михаилом на второй этаж старой почты. - Меня уже с сельсовета начинают прижимать. Третий месяц идёт, как подписано решение о передаче здания церкви, а за работу никто браться не хочет. У нас грозятся забрать здание, если мы срочно не начнём работ... Михаил молчал. Ежедневной напряжённой работы для одного физически крепкого человека было здесь не меньше чем на год. О том, что у Фёдоровны не было достаточных средств на строительство, можно было даже и не спрашивать. С деньгами мог помочь благочинный. Но Михаила заботило не это. Он действительно чувствовал себя болезненно, и на работу у него не было сил. Осмотрев всё, Михаил остановился возле проёма, где не было рамы и подоконника. Очень не хотелось ему огорчать старую женщину. - Мы вам дом отдельный выделим, еду будем каждый день готовить. Жить можете прямо здесь, недалеко от храма, - продолжала жалобно уговаривать Михаила старая женщина. Чувствовала она, что услышит отказ. - Не смогу, - сказал Михаил, не желая оттягивать разговор надолго. - У меня сил нет на такую работу. Мне говорили, что здесь лишь купол надо поставить небольшой и всё. А здесь работы на год! Рамы вставить, крышу чинить, внутри всё заново красить. Одну из капитальных стен надо убирать и сразу же укрепить проём изнутри. Я болею и сделать этого не смогу. Старая женщина залилась слезами. - Господи, да что же это такое?! Я так верила, что в нашем селе храм будет. На сходе все как один голосовали за то, чтобы храм строить, а я уже третий месяц ни одного работника найти не могу! Господи, да что же это такое!!! Фёдоровна стояла и ревела во весь голос. Ревела громко и безутешно. Её частые и крупные слёзы градом падали на старое серое пальто и продолжали сбегать по груди крупными каплями вниз. Такого глубокого и безотрадного горя даже повидавший немало людских страданий Михаил ни разу в жизни своей не видел... Всем своим нутром он почувствовал, что Господь в это мгновение возводит его на очередной тяжкий крест! Сколь бы ни была его жизнь с ним самим суровой в прошлом, но он почувствовал что не сможет уйти, не сможет оставить женщину в столь горестном состоянии одну. Фёдоровна продолжала громко и безотрадно рыдать. - Ладно, - с болью сказал Михаил, - завтра приеду с инструментом. А сам про себя подумал: «Еле-еле ноги таскаю от недомогания, а тут опять работы, да ещё и срочные...» . Прошло полгода. Михаил ежедневно работал с раннего утра до поздней ночи в здании будущего храма и по окрестным деревням пошёл слух, что в Балышпе живёт святой человек. Не женат, не курит, не пьёт, по девушкам не ходит, но день и ночь строит церковь. Дела потихоньку двигались. Стена была убрана, окна вставлены, была подготовлена для установки икон основа иконостаса. В алтаре Михаил поставил Престол, украсил резными узорами потолки храма, а когда он стал писать внутри храма большие иконы, к нему началось паломничество любопытных деревенских жителей. Иногда заходили одновременно до десятка и более человек и, глядя на то, как Михаил быстро-быстро накладывает масляные краски на одежды и на лики святых, тихо и восторженно перешёптывались: - Художник. Всем от мала до велика явно льстило, что в их деревне живёт такой необыкновенный человек. Начали приходить коммерсанты. В руки Михаила потекли денежные средства. Вырезанные им Царские Врата были сразу же признаны лучшими чем Царские Врата во всех других храмах и даже в городе. Михаила стали величать за глаза и в глаза «батюшкой», а, когда он подходил по строительным делам к деревенским мужикам, те прекращали сквернословить. Бабушки при встрече с Михаилом начали почтительно кланяться и обращаться к нему на «Вы», не замечая того, что Михаил всем говорил, что он не батюшка и священником он не станет. Михаилу это, по-деревенски просто выраженное, почитание не нравилось, но ни времени ни желания на то чтобы переубеждать кого-то в чём-то у него не было. Каждая минуту своей жизни он посвящал храму. . Как-то раз Михаилу понадобилось ехать за золотой краской в областной центр. Пользуясь случаем, он хотел повидать своего духовника. Духовник его был стар, служил редко и почти всё время находился дома на покое. Когда Михаил зашёл на двор отца Иоанна, батюшка сидел во дворе под открытым навесом в цветастой клетчатой рубахе, расстёгнутой на груди. В таком простом виде Михаил своего духовника ещё ни разу не видел. - А, Михаил!!! - как обычно, громовым раскатистым голосом радостно воскликнул отец Иоанн. - Давно тебя не было видно. Проходи! - Батюшка, благословите, - Михаил подошел к нему и сложил руки для принятия священнического благословения. - Да ты видишь, на мне даже рясы нет! Даже не знаю, как тебя благословлять: можно или, может быть, нет? - сказал отец Иоанн и продолжая сидеть, глядел внимательным испытующим взором на Михаила и не благословлял. Если бы Михаил не знал своего духовника более десяти лет, то мог бы удивиться его словам, но он знал, что его духовник иногда своими «причудами» смирял. . Как-то раз после службы на церковной трапезе кто-то из клирошан завёл разговор об Апостольских правилах, а отец Иоанн был из тех людей, которые не умеют говорить тихо. И если уж он открывал свои уста — всех остальных было уже невозможно услышать. - А я вообще не пойму эти Апостольские правила, - прогремел отец Иоанн на всю трапезную. - Вот, например, одно из Апостольских правил гласит, что христианам не положено ходить в баню вместе со своею женой! Я не пойму: в чём тут грех?! Что уж тут такого?! Я вот, например, со своей женой вместе в баню хожу и не считаю это за грех! Михаил чуть было супом не подавился. Трудно ему было представить... своего седого как снег духовника, который вместе с женой в голом виде моется в бане. Высокоумные речи об Апостольских правилах за трапезным столом сразу же прекратились. Но отец Иоанн не унимался: - Так в чём здесь грех? Нет, ну вы мне объясните? Михаил не выдержал: - Батюшка, простите меня, давайте сменим тему. - А что, я же их спрашиваю, пусть мне ответят. В ответ молчали. Но давайте вернемся к сюжету рассказа. . - Отец Иоанн, я к вам посоветоваться пришёл, - сказал Михаил и, зная, что батюшка не любит лишних слов, сразу с порога начал. - В деревне многие хотят, что бы я стал священником. Что на это скажете? Мнение отца Иоанна для Михаила было очень важным. Рукоположиться ему предлагали неоднократно, но отказывался, считая что не умеет ладить с людьми. Отец Иоанн задумался и, как обычно он это делал, прежде чем сказать что-либо важное, немного помолчав, сказал: - Греха станет больше, если станешь священником. Близость к святыне и при этом скверные мысли в голове. Ты сам должен решать, как быть. Тут я тебе не советчик. - Батюшка, - сказал Михаил, - у меня нет желания быть священником, но вокруг меня все только об этом и говорят. Я подумал может, в этом есть воля Бога? Михаил много раз убеждался в прозорливости отца Иоанна и знал, что от него было бессмысленно скрывать мысли. Когда он служил вместе с ним в одном храме, то его духовник читал его мысли настолько часто, что Михаил, со временем, даже и вопросы батюшке вслух перестал потом задавать. Он просто молился Богу и, подходя к отцу Иоанну, сразу же получал чёткий и ясный ответ на любое из своих недоумений чего бы они не касались. И в этот раз он надеялся на это удивительное его свойство. - Я не знаю, что тебе сказать, - задумался отец Иоанн. - Бог мне ничего не открывает о тебе. Во время службы священник читает молитву. Там есть очень хорошие слова: «Никто же есть достоин предстояти престолу славы Твоея...» Я не знаю, надо тебе быть священником, или нет. Ты должен это сам решать. И Михаил понял, что больше он от духовника ничего уже не услышит. Всё было сказано предельно ясно. Поговорили ещё немного о том и о сём. Михаил собрался уходить и, поклонившись отцу Иоанну, сложил руки под благословение: - Батюшка, так благословите же. Отец Иоанн неторопливо вышел из-за стола и медленным чётким иерейским благословением перекрестил Михаила. На Михаила напахнуло запахом дорогих сигарет. - Батюшка, простите, я что-то не понял: это от вас, что ли, табаком пахнет? - А, - весело засмеялся отец Иоанн, - я тут эксперимент делаю. Пошел сегодня, купил себе сигарет. Взял которые получше, - он вытащил из-под стола только только распечатанную пачку «Петр 1» и свежевымытую пепельницу. - Вот теперь курю! Молитве Иисусовой это не мешает! Я заметил. Михаил оторопел. В жизни своей не видел он курящего священника! И вдруг отец Иоанн, прослуживший Богу в сане более сорока пяти лет, убеленный сединами старец — курит!! Михаил не мог поверить своим глазам... Видя его крайнее недоумение, отец Иоанн достал сигарету из пачки, взял со стола зажигалку и закурил. Михаил стоял и смотрел на своего духовника широко раскрывшимися от удивления глазами, совершенно не зная, как ему всё это понимать. - Голова только немного кружится, - не обращая внимания на изумлённый взгляд Михаила, сказал отец Иоанн, - но мне сыновья сказали, что это только поначалу так будет, а потом, когда привыкну, голова уже не будет болеть. Я теперь решил курить начать. Посмотрю - что дальше будет? Мне интересно... - Батюшка, - с немалой горечью в голосе сказал Михаил, - да что же вы это с собой такое делаете?! Ведь курение — это же грех, а вы священник! Михаил резко отвернулся от него. Сильно огорчился, замолчал и, расстроившись, быстро пошёл к выходу со двора. Когда он, закрывая калитку у выхода взглянул на своего духовника, то увидел его сидевшим за столом с дымившейся сигаретой в руке. Глаза отца Иоанна смотрели на Михаила с какой-то особой значительной жалостью, но причину этой жалости Михаил не понял лишь позже. Не знал он и того, что видит своего духовника последний раз. . Через две недели Михаил, неожиданно для себя, захотел курить. Притом захотел так сильно, будто у него не было многолетнего перерыва в курении. Михаил ничего не понимал. Он ожесточённо боролся сам с собой испытывая муки заядлого курильщика. У него, что называется, «уши трещали» от неожиданно откуда взявшейся, казалось бы, давно уже забытой им скверной привычки. Когда Михаил вышел с помогавшими ему в храме рабочими на крыльцо и те закурили, Михаил, не выдержав жестокой пытки, подошёл к одному из них. - Дай-ка мне сигарету, я тоже курить хочу. - Так ты же не куришь, - удивился рабочий. - Ну и что, что не курю, тебе что - жалко? Семь лет не курил, а теперь решил закурить. Дай сигарету. - Может, лучше не начинать? Один раз закуришь, потом остановиться не сможешь. - Не смогу наверное, да уже третий день как курить сильно хочется. Дай сигарету. С видимой неохотой рабочий дал Михаилу сигарету. Михаил взял в храме спички, ушёл на берег реки, сел на скамейку и задумался. Момент был решающим. Он знал, стоит сделать одну-две затяжки и старая привычка вернётся с прежней силой. Соблазн же был так близко, прямо в его руках. Михаил зажёг сигарету и затянулся. Закружилась голова, а в уме отчётливо вспомнились слова духовника: «Голова только немного кружится, но мне сыновья сказали, что это только поначалу так будет, а потом, когда привыкну, голова уже не будет болеть. Я теперь решил курить начать...» Михаил выкурил сигарету залпом. Придя с берега, он взял деньги, пошёл в магазин, купил пять пачек недорогих сигарет и зажигалку. Днём курить ему не хотелось, но, когда он вышел вечером из храма, ему с удвоенной силой захотелось курить. Он достал сигарету и незабытым привычным быстрым движением «по блатному» кинул её в рот. Над ухом его зашептал чей-то заботливый участливый голос: «Зачем тебе соблазнять людей? Ты же храм строишь. Люди искушаться будут. Иди на берег и кури там. Кури так, чтобы никто не видел. Тогда и соблазна никому не будет». «Отчего это вдруг? - мысленно возразил возникшему помыслу Михаил. - Никогда я ни от кого своих грехов не прятал и если уж начал курить, то прятаться как трус не стану». «Напрасно», - возразил помысел. «Напрасно? - подумал Михаил, начиная догадываться, что это сатана внушает ему эти не в меру заботливые о его чести помыслы. - Пойдём-ка на центральную улицу!» Выйдя к центу села он остановился посреди дороги и, прикрыв зажигалку рукою от разгулявшегося по широкой деревенской улице ветра, закурил. После чего пошёл по центру, намеренно выпуская изо рта как можно больше дыма. Встречавшиеся на его пути старушки даже приседали от удивления, а одна, забыв наполнить в колодце приготовленные для воды пустые ведра, поспешно побежала куда-то, очевидно, поскорее желая поделиться с соседями свежей деревенской сенсацией: «А святой батюшка-то — закурил!» Через три дня отношение к Михаилу в деревне переменилось. Старушки уже не кланялись ему при встрече и он не слышал восторженного шёпота за спиной: «Вон батюшка идёт!» А мужики как матерились между собой без Михаила, так и продолжали это делать и в его присутствии. В деревне не изменилось отношение к Михаилу только у старосты храма Надежды Фёдоровны и у троих её внуков, успевших полюбить его за год, может, потому что росли без отца. А средний внук Владик, отчаянный неслух и драчун, даже подрался в школе, отстаивая честь Михаила перед другими мальчишками. Фёдоровна, укоризненно указывая на свежий синяк под глазом у Владика, сказала Михаилу: - Вон посмотри, из-за тебя подрался сегодня в школе сразу с тремя мальчишками в один день, а всё из-за того, что ты закурил. Михаил подошёл к Владику и ласково погладил его по голове: - Да плюнь ты на них, Владик, пусть говорят, что хотят. Только сам не начинай курить, а то потом бросать тяжело будет. - Ладно, не буду, дядя Миша, - ответил Владик. …. Оказать помощь или написать автору https://vk.cc/8teO6X
|
- И почему я так часто бываю неправ? — спрашивал сын маму.
- Потому что не знаешь хитрой молитвы.
- Хитрой? А разве молитва может быть хитрой?
- Нет, конечно. Но эта молитва очень хорошо действует на нашу хитрость. Вот скажи, мы хитрим, когда плохо поступаем?
- Не знаю, — сказал сын.
- А ты подумай.
- Хитрим, — кивнул он головой.
- В этот момент молитва и действует.
- Да что ж это за молитва такая? Очень длинная?
- Что ты! Совсем коротенькая.
- Какая, мам?
- "Господи, благослови!".
- И все? — удивился мальчик. — Что ж тут хитрого?
- А давай посмотрим. Ты с Кириллом сегодня дрался?
- Дрался.
- А перед тем, как ты его стукнул, мог бы ты сказать: «Господи, благослови!»?
- Нет, конечно!
- А если бы сказал, то остановился бы. Точно?
- Точно…
- А когда Андрея холодной водой обливал, мог бы сказать?
- Нет.
- Вот видишь! Эта хитрая молитва от всяких бук и бяк останавливает. Запомнить ее легко. Она короткая. А помнить все время — трудно. Учись, сынок! Всю жизнь учись.
_______
|
"Чудо в перьях"
Позвонила мне знакомая по храму преподавательница английского языка и попросила купить ей лекарство: «Такая ангина, что в лежку лежу». Привезла я ей из аптеки все необходимое и, сготовив обед, предложила:
– Давай почитаем акафист великомученику Пантелеимону?
– Не хочу я молиться твоему Пантелеимону и даже слышать о нем не хочу! – залилась вдруг слезами болящая.
Взрыв отчаяния был невероятный, а стояло за ним вот что. Как раз в эти дни в Москву привезли с Афона мощи святого великомученика и целителя Пантелеимона. И когда однокурсница «англичанки» исцелилась у мощей, преподавательница в восторге решила: с ней тоже произойдет чудо исцеления – а болезней там был букет.
В очереди к святым мощам тогда стояли, бывало, сутками. Но преподавательница дважды побывала у мощей, выстояв часов по двенадцать. Ожидание чуда было столь напряженным, что, несмотря на простуду, она встала в очередь в третий раз. И тут ее подвела педагогическая привычка сеять разумное, доброе, вечное. Привычка, надо сказать, была въедливой. Говорит, например, один браток другому:
– Децл, блин, это вааще!
– Деточка, – корректирует его речь преподавательница, – употребление арготизмов – это…
– Это, мамань, – перебивает ее деточка и крутит пальчиком у виска, – тихо шифером шурша, крыша едет не спеша.
То же самое в храме. Стоит кому-то начать перешептываться, как она на весь храм: «Положу хранение устам моим!» Да так громко, что батюшка вздрагивает в алтаре. Вот и теперь, увидев, как тощие юные нахалы протиснулись между прутьями церковной ограды и устремились без очереди в храм, она тоже протиснулась в эту дырку исключительно с целью вразумить молодежь. И надо же было такому случиться, чтобы именно ее взял за шиворот милиционер и вытолкал обратно в дырку со словами:
– Старая бабка, а лезешь без очереди? Ничего святого у людей уже нет!
– Это я «старая»? Я «бабка»? – всхлипывала преподавательница, воспринявшая свой выход на пенсию как выход жизни в утиль.
Словом, ждала она чуда исцеления, а вместо этого – чудо в перьях.
Посочувствовала я скорбящей да и рассталась с нею на год. А через год до меня дошел слух, что наша «англичанка» уже не ходит в храм, но шагает с красным знаменем в колонне экстремалов. Слуху я не поверила, зная преподавательницу как ярую демократку. Но когда случилось навестить ее, то обнаружила: в прихожей стоял флаг, а в квартире стоял такой запах, что я, не выдержав, спросила:
– Чем это так пахнет?
– Весь цивилизованный мир, – сказала она надменно, – исцеляется теперь уриной. Я лично пью мочу ежедневно и тебе советую для расшлаковки.
– Ну да, – привела я ей тут слова знакомого батюшки, – пить мочу, а калом закусывать.
– А знает ли твой деревенский батюшка, – спросила она с чувством превосходства, – о мировых достижениях фекаллотерапии?
Оказывается, в мировом сообществе уже закусывали из унитаза. Не буду приводить ее дальнейший монолог о светлых энергиях космоса и о светлой советской молодежи, не крутившей перед старшими пальчиком у виска. Скажу лишь, что я позорно бежала с поля брани под победный клич педагога:
– Ты еще придешь ко мне поучиться! Образумишься и придешь!
Потом я действительно пришла к ней в больницу. После «лечения» уриной она попала в реанимацию в том тяжелейшем состоянии, когда ее с трудом вытащил с того света одаренный врач. Он же назначил ей эффективное лечение. А главное – при больнице был храм, где она в слезах покаяния вернулась к Богу, исповедалась и причастилась. Началось исцеление души и тела. И мне было дано воистину поучиться той великой заповеди Божией, что нельзя никого осуждать. Один Господь знает, что в душе человека. А душа ее блуждала впотьмах до поры. Проработала всю жизнь «англичанкой», а оказалась прирожденной сестрой милосердия, оставшейся после выписки работать в больнице во славу Христа. Здесь высветлилось все, что раздражало прежде: жар души, неутомимость и способность виснуть над каждой «деточкой», опекая ее в скорбях. Больные ее очень любят. И однажды мне даже показалось, что призвание сестры милосердия открылось в ней по молитвам святого великомученика и целителя Пантелеимона. Сказала об этом знакомой, а она вздохнула:
– Если бы так! Стыдно признаться, но до сих пор боюсь молиться великомученику Пантелеимону. Сколько же молебнов я ему тогда отслужила и как умоляла о помощи у святых мощей, а после этого камнем рухнула вниз. Нет, так разбиваться и падать страшно.
Переубеждала я знакомую, переубеждала, а совесть, между тем, обличала меня. Разве не было в моей жизни периода, когда я боялась молиться преподобному Сергию Радонежскому? И разве редки те искушения, когда кто-то с горечью говорит: «Молебны петы, а толку нету»? Это часть православной жизни, и вот несколько рассказов о том.
......
– Креститься, – услышала я перед крещением слова митрополита Антония (Блюма), – это все равно что войти в клетку с тиграми.
Услышала и не поверила. А после крещения обнаружилось: «тигры» жили в моей семье. Стоило зажечь лампадку и начать кропить дом святой водой, как на меня восставали: «Что за мракобесие? Прекрати!» Сын веровал только в компьютеры и медитировал по системе йоги. Папа доверчиво «лечился» у Кашпировского. А мама обидчиво заявляла, что верует в Бога больше нас всех, но тут же срывала с себя крест.
Разлад в семье я переживала так болезненно, что уже в слезах умоляла преподобного Сергия помочь обращению моих родных. Молебнов у его святых мощей я отслужила немало и ожидала: преподобный поможет.
Теперь я знаю, что ожидание чуда «по требованию» идет от горделивого желания повелевать Небесами. Но знаю и другое – молитва дарует такое утешение, когда и скорби вроде все те же, а в душе тишина и мир. Но на молебнах преподобному Сергию Радонежскому почему-то сжималось сердце и было чувство: надвигается гроза, и вот-вот грянет гром.
Гром действительно грянул. И через какое же мученичество приходили потом к Богу мои родные! Сын пришел в Церковь, уже тяжело заболев. А потом умирал от рака крови мой папа, сказав перед смертью: «Дочка, купи нам с мамой дом возле Оптиной. Я хочу приехать туда навсегда». Не успел приехать – умер.
Слава Богу, что мама успела переехать в Оптину еще в начале болезни и ходила здесь в церковь причащаться. А потом она слегла на долгие годы, утратив речь и, казалось, разум. Знакомые иеромонахи причащали маму на дому. А перед смертью пришел незнакомый священник и отказался ее причащать:
– Она же не понимает уже ничего. Вдруг отторгнет причастие?
Мама не вставала уже несколько лет, а из разбухших от водянки ног сочилась кровь. Но тут она умоляюще сложила руки для причастия и из последних сил встала на свои шаткие кровоточивые ноги.
– Вы сидите, сидите! – испугался священник, а причастив маму, сказал:
– Да, такого благоговения я давно не видел.
Может, это и есть награда за нестерпимую долгую мамину боль?
Уже после смерти моих очень стареньких родителей один знакомый спросил:
– А ты согласилась бы снова вымаливать веру для родных, если бы знала, какое мученичество впереди?
– Да, – ответила я, не колеблясь.
И все же крест оказался таким тяжелым, что я изнемогала под его тяжестью. От страданий родных разрывалось сердце, и я выматывалась уже чисто физически, поспешая из больницы в больницу. Раньше моим тылом были родители. А теперь наступила та пора одиночества, когда семь фронтов – ни одного тыла, и нет права на передых.
Однажды уже в отчаянной надежде на помощь я поехала из больницы к преподобному Сергию Радонежскому. И вдруг расплакалась на молебне:
– Ты велик, авва Сергий, – жаловалась я святому, – но я усталая одинокая женщина. Я одна, одна, и некому помочь!
После этого случая ездить к преподобному я уже избегала.
.....
Зашли ко мне однажды почаевничать протоиерей с диаконом. За чаем разговор зашел о «младостарчестве», и протоиерей с возмущением рассказал, как у них в епархии один такой «младостарец» благословил уйти в монастырь мать, бросившую на мужа малютку-дочь. С «младостарчества» разговор перешел на другие недочеты священства, и протоиерей вдруг обратился ко мне:
– А вы что молчите?
– Простите, батюшка, – ответила я честно, – но мне знакомы лишь отцы такой высокой духовной жизни, что я готова целовать их след на земле.
– Да вы романтик! – развеселился протоиерей. – А ну, приотверзите нам двери рая и расскажите об ангелах в наших рядах.
Я назвала имя своего духовного отца и имена тех, у кого окормлялась по благословению батюшки в последние двенадцать лет.
«Как же вы правы, – воскликнул протоиерей, – есть, есть на земле подвижники! Но как, простите, вы вышли на них?»
А никак не выходила и не сумела бы выйти, ибо пришла в Церковь в состоянии такой дремучести, что подвижника от не подвижника не смогла бы отличить. От одиночества я напрашивалась в духовные чада к любому первому встречному батюшке, но все отцы отказали мне. И тогда я стала действовать, как та рябая невеста-перестарок, что не заглядывается уже на видных женихов, но ищет себе в пару для жизни хоть захудалого простеца. Самыми большими «простецами» оказались старцы, которых я в ту пору не отличала от старичков. Понравились мне старцы, прежде всего, своей «многогрешностью». И если батюшки сильно ругали меня за грехи, то старец говорил:
– Да, опять мы с вами упали в лужу.
Приятно все же оказаться в одной луже со старцем. И я бегала от одного старца к другому, радуясь, что привечают. Однажды эту беготню пресек архимандрит Иоанн (Крестьянкин), сказав:
– У двух врачей лечиться – залечат. Надо обращаться к своему духовному отцу.
– Я бы рада, батюшка, но у нас с сыном нет духовного отца.
– Как это нет? У вас есть духовный отец – старец Адриан.
Мы с сыном тут же к старцу:
– Батюшка, архимандрит Иоанн говорит, что вы наш духовный отец.
– Да-да, вы мои чада. А вы разве не знали?
Только годы спустя понимаешь, какая же это великая милость Божия, что Господь, видя мое неразумие, не дал мне выбирать самой духовного отца, но выбрал его Сам. А потом уже батюшка выбирал за меня, назначая, к кому обращаться в таком-то монастыре и Москве. Тайна этого выбора была сокрыта от меня до поры. Но вела недавно занятие в воскресной школе, и мне задали вопрос:
– Есть ли подвижники в наши дни?
– Есть, – ответила я, начав рассказывать биографии тех, кого знала лично.
И вдруг похолодела, вспомнив, как возроптала когда-то у мощей преподобного Сергия Радонежского: почему он не помогает мне? А помощь шла – и какая! Все мои старцы и духовники были учениками преподобного Сергия – пострижениками его Лавры или воспитанниками его семинарии. Архимандрит Кирилл (Павлов), во многом определивший для меня выбор пути, – это духовник Троице-Сергиевой Лавры. Архимандрит Адриан (Кирсанов) 30 лет подвизался в Лавре Преподобного. Архимандрит Иоанн (Крестьянкин) – тоже постриженик преподобного Сергия, и он начинал свой монашеский путь в Троице-Сергиевой Лавре. В покаянии я перебирала в памяти другие имена и дивилась открытию: самые трудные годы я прожила под опекой Сергиевых учеников. О, авва Сергий, велика твоя милость, что не оставил меня в скорбях!
Нина Павлова
|
КОМУ НУЖНА ВЕРНОСТЬ?
Кому нужна верность? Да никому. Зачем она нужна? Пережиток. Только мешает жить в полную силу – отдаваться своему чувству, радоваться моменту. Жизнь и так коротка, зачем ещё всё усложнять? Слава Богу, не в Средневековье живём. Сейчас всё проще: понравились друг другу – сразу в постель, чтобы тут же проверить, подходим ли друг другу. А вдруг у нас несовместимость? А если даже и совместимость, как узнать, что это самый лучший вариант, если не попробуешь чего-то другого?
Верность и целомудрие стали давно отжившими понятиями, смысл которых теряется в прошлом
Молодые (и не очень) люди относятся к интимным отношениям, как к еде: чем больше экзотических и разнообразных блюд попробуешь, тем лучше. И не надо нам про вашу верность и целомудрие. Подумаешь, ценность! Ну что, убудет от вас, если не с одним человеком, а с несколькими вы живёте? Шире надо смотреть на эти вопросы! Мир велик, а Бог милостив! Вон блудницу же Сам Христос не осудил, а вы – фарисеи, праведники – осуждаете?
«Юзеры» чужого тела
К сожалению, так (или примерно так) рассуждают многие наши современники. Верность и целомудрие стали давно отжившими понятиями, смысл которых теряется в прошедших веках. Есть ли резон говорить об этом нам с вами, современным продвинутым «юзерам»?
Да, мы стали не людьми, а «юзерами» – пользователями. Мы «юзаем» всевозможные кремы, продукты и гаджеты точно так же, как «юзаем» друг друга: используем, чтобы заглушить одиночество или сексуальную потребность. Внешней привлекательности достаточно для того, чтобы весело провести ночь. Но жизнь – это не измятая упаковка, которую можно не раздумывая отправить на помойку, использовав содержимое. Жизнь всё-таки требует более вдумчивого и серьёзного отношения к себе. Сегодня-завтра, пока молодой, ты ещё можешь привлечь партнёра только «обложкой» – своей юностью, энергией и силой. А что потом? Где гарантия, что в водовороте меняющихся лиц и тел ты не упустил самое главное и нужное – то, что могло бы составить с тобою «плоть едину»? Ведь эта смешная сказка про вторую половинку – она об этом: о том, что где-то на белом свете есть человек, который мог бы составить тебе пару. Но для этого надо остановиться, надо прислушаться к себе, надо осознать это в тишине и покое только вашего обоюдного мира, в который нет доступа никому другому.
Третий – лишний
В отношениях двоих, если они хотят остаться вместе, нет места чужим людям. Даже собственные родители на каком-то этапе могут оказаться лишними. Двое должны поверить друг другу и довериться. Наверное, отсюда и берёт корни верность. Если мы вместе, то зачем ещё кто-то? Третий – лишний, это как раз из этой серии.
И вот в этой обоюдной спокойной тишине, которая сопровождает верность, лучше всего познаются все особенности характера, все причуды и привычки. Что-то может вас не устраивать и даже шокировать поначалу, но не спешите притуплять свои первые впечатления новыми встречами и новыми людьми – это как помехи радиоволн, они могут заглушить и прекрасную музыку. Продолжайте прислушиваться, не оставляйте попытку понять и проникнуть глубже.
Не так давно прочитала «исповедь» молодого мужчины: он рассказал, почему расстался с девушкой, привлекательной во всех отношениях. Она устраивала молодого человека и внешне, и по характеру. Он даже начал испытывать желание строить с ней семью. Но она не спешила включать его в сферу своих забот: она просто пользовалась его домом, его расположением к себе, его обществом. Молодой человек возмутился: почему ни разу она не попыталась повести себя в его доме как хозяйка – убрать, приготовить еду, сделать хоть что-то? Девушка не трудилась строить отношения. Она жила только сегодняшним днём (или ночью). И её это устраивало.
Мне кажется, это очень яркий пример современного представления о жизни: брать и получать, не вдаваясь в подробности, не врастая корнями в глубину. Если раньше человек ощущал себя в семейном древе одной из ветвей, то сейчас он теряет корни и не умеет формировать крону, он расползается по поверхности почвы, как сорняк на огороде – ненужный, неполезный, но навязчивый. И как сорняки заглушают полезные растения, так и все эти многочисленные связи заглушают настоящие чувства.
Мы иной раз просто не даём шанса отношениям – они не успевают укорениться
Но в этой грустной истории есть и продолжение, которое объясняет с виду легкомысленное поведение девушки: она только что рассталась со своим парнем, и ещё не отпустила её тоска и привычка. Новому молодому человеку стоило чуть потерпеть, подождать, поговорить с ней по душам, и можно было бы ожидать другого развития событий. Но он поторопился расстаться.
Мы иной раз просто не даём шанса отношениям – они не успевают укорениться, укрепиться и прорасти. Мы сажаем всё новые и новые цветы в один и тот же горшок, но не считаем нужным поливать растения, вот они и сохнут и умирают.
Поливать и окучивать
Любовь поливается верностью. Только тогда она может расцвести и дать плод. Верность – не выдумка, не странность. Это та самая живительная влага, без которой ни один организм не может жить и развиваться. Организм любви требует покоя, доверия и гармонии, мы это уже уяснили. А какая может быть гармония, если люди друг в друге не уверены, если они своей любви изменяют?
Как можно спокойно жить с человеком, зная, что у твоего любимого есть ещё какие-то подружки-любовницы? Как можно радостно вынашивать его ребёнка? Как можно получать удовольствие от материнства? Дело тут не в собственническом инстинкте. Дело в том маленьком хрупком мире, который верующие зовут малой Церковью. Семья в нашем понимании не может состоять из трёх мам или пяти пап. Семья – это не общежитие, не коммуналка. Здесь каждый занимает своё особое место. Здесь каждый важен, и нужен, и незаменим. Наверное, поэтому так больно осознавать, что вместо тебя нашёлся кто-то другой, с которым твой любимый делит себя, а значит, становится менее цельным. А если вспомнить про «плоть едину», то понимаешь, что это тебе лично нанесли рану – нарушили и твою целостность. Вспомним, что и для Церкви прелюбодеяние является единственной безоговорочно достаточной причиной развода. Неверность разрушительна. Она подтачивает внутреннее единство, как бы мы ни относились к этому. Бывает, молодые люди на словах вполне по-современному спокойно относятся к хаотичным половым связям, но на деле, когда касается лично их, становятся самыми ярыми консерваторами. И это не потому, что они такие непоследовательные. Это потому, что голос крови, генетически заложенные механизмы самосохранения (в том числе и сохранения семьи) подсказывают человеку верный взгляд на вещи. Я бы назвала это подсознательной чуткостью. Очень жаль, что большинство молодых людей старательно заглушают этот тихий голос внутри себя. Стыдятся признаться даже себе самим, что им неприятно делить ложе с чужими людьми.
Измена страшна не только на физическом уровне, но и на душевном. Недаром в Евангелии так строго судится око, которое посмотрело на чужую женщину с вожделением. Видимое не так уж безопасно для невидимого – жизнь души сильно зависит от всех этих внешних условий. Нам порою говорят и доказывают, что важнее всего то, что внутри, но разве наше внутреннее состояние так уж автономно? Даже холод и жара влияют не только на наше тело, но изменяют и настроение, и состояние души. Что уж говорить о таких сильных «раздражителях», как музыка, еда и, конечно же, человеческое тело. Мало кто может отнестись ко всему этому с полным равнодушием. Скорее всего, хоть краешком сознания, но человек «зацепится» за этот крючок. Поэтому так важна для нас и одежда, и внешность, и поведение нашего партнёра. Нам гораздо легче ему верить, доверять, если он держится скромно и спокойно. Вызывающее поведение и внешность заставляют нервничать, ревновать, пробуждают ту самую неуверенность, которая и ставит под сомнение верность.
Любовь поливается верностью… Так и есть. Этот цветок нужно и поливать, и окучивать.
Звёздное целомудрие
Не так давно интернет-сообщество взволновал искренний рассказ молодой звёздной актёрской пары – Ильи Любимова и Екатерины Вилковой – о своих целомудренных добрачных отношениях. Многие прониклись к молодожёнам симпатией и уважением. Но были и такие, что смеялись и называли их дураками. Некоторые подчёркивали, что всё это глупо хотя бы потому, что молодые люди не были девственниками – чего уж и выпендриваться? Ну, подумаешь! И жили бы вместе до венчания.
Целомудрие – это не только соблюдение себя в девственности до брака, но и в чистоте – после
Но дадим слово самому Илье: «Я падал, но поднимался. Уже на личном опыте убедился, какая сила открывается в человеке, который живет в чистоте, в шокирующем светского человека отказе не только от блуда, но и от рукоблудия, то есть от полового удовлетворения в принципе, культ которого подпитывает вся поп-культура и даже медицина. Для меня стало личным открытием, что вся современная индустрия, работающая на внешний имидж человека, буквально подталкивает его к тому, чтобы он был постоянно готов к соитию. Я будто воочию увидел, что и мужчина, и женщина, как механизмы, всегда готовы к сладкому, неожиданному и универсальному (то есть где угодно, как угодно и каким угодно способом) соитию с прекрасной незнакомкой или незнакомцем. Это было тем более поразительно, что и я, не сознавая, сам так жил. Секс стал идолом, современным божком, и об этом не следует говорить пренебрежительно».
Получается, что именно чистота до брака была тем противовесом современному божку, против власти которого восстали влюблённые.
Целомудрие – это не только соблюдение себя в девственности до брака, но и в чистоте – после. Целомудренные отношения в супружестве – это и есть взаимная верность. И нужна она обоим супругам. Вот почему эти молодожёны поступили именно так и не жалеют об этом. Видимо, для них это не было «пустым звуком», а наоборот – самым важным доказательством любви, самой главной «жертвой», самым значимым подвигом. Так они подтвердили очень простую истину: мы можем быть верны друг другу до брака, и мы сможем быть верными и после венчания. Да, можно ставить под сомнение всё что угодно. Но когда целый год двое современных влюблённых соблюдают чистоту отношений – это очень круто, согласитесь. Значит, есть в этом глубокий смысл, который понятен и им, и Церкви, но по каким-то причинам пока не очень понятен некоторым другим людям.
Верность – это медаль за любовь
Лет десять назад наш приход взволновала безвременная трагическая смерть 23-летней прихожанки. Она разбилась на машине – не справилась с управлением в гололёд. Была завидной богатой невестой, многие молодые люди на неё «заглядывались», со многими у неё были дружеские отношения, но не больше. Эта современная, модная и «продвинутая», как сейчас говорят, девушка отличалась одной чертой – она была девственницей, она хранила себя для того единственного, с кем хотела строить свою семью. А оказалось – для Небесного Жениха. Для многих её друзей, да и для прихожан постарше эта новость была поразительной. Казалось, сейчас не придают этому значения, но где-то в самом сердце мы единодушно молились о ней как о верной Христу благоразумной деве. Этот дар – то, что она смогла достойно принести Богу, хотя берегла его для будущего мужа.
Мы не знаем, как сложится наша жизнь, какой будет наша семья, но всё-таки мне кажется, что в глубине души каждый хочет встретить именно такую любовь, которая заслуживает самой искренней и глубокой верности. Когда моя младшая дочка была совсем крохой, она сказала однажды: «Любовь – это медаль за счастье». Я бы перефразировала это так: «Верность – это медаль за любовь». Так мне представляется.
Юлия Комарова
|
|
|
