В РАЙ НЕ ПУСКАЮТ, КТО ПРЕДАЛ СВОИХ 

В жаркой пустыне, под солнцем сгорая, 
Шёл старец седой, с ним старуха слепая. 
Сума за плечами и в горле песок, 
Шли молча, мечтая: "Воды бы глоток!" 

Прекрасный оазис возник перед ними, 
Как райские кущи с вратами резными. 
Приказчик сидит на скамье у ворот 
И сыт и одет, но с ухмылкою рот. 

Входи, говорит старику - это Рай, 
Что только желаешь себе выбирай. 
Но только старуху оставь у ворот, 
И снова скривило усмешкою рот... 

Слепую слезу у жены вытирая 
И ей в утешенье слова подбирая, 
Сказал, что мираж перед ними возник 
Пойдём, дорогая, уж скоро родник. 

На сей раз дорога его привела 
К простому крыльцу - «ни двора, ни кола». 
Хозяин приветлив, гостей напоил, 
Обоим дал хлеба и спать уложил… 

– Спите, спокойно, – сказал – Вы в Раю, 
Коль не оставил старуху свою, 
Вечное Царствие Вам на двоих. 
В Рай не пускают, кто предал своих. 

Сергей Курдюков

 Секреты женственности. 

 А перед тем, как отправиться в Вечность 
Будет примерка на человечность. 
Все мы друг другу портными случимся. 
Что накроили, в то облачимся. 

Только не плачьте. Пожалуйста, верьте: 
Мы не нагими достанемся смерти. 
Тело оставив, оденем одежды 
Из милосердия и надежды. 

Шейте друг другу наряды из ласки. 
Красьте любовью их в яркие краски. 
Ближним тепла не жалея и хлеба, 
Не для земли шейте ризы, для Неба. 

Путь свой земной, как стежки, совершая, 
Шейте для Вечности, телом ветшая 
Шелком добра, не линялым во веки. 
В жизнь облачайтесь душой, человеки. 

Ирина Вязовая Быковская

 ОТЕЦ АЛЕКСАНДР 
Близкие родственники отца Александра знали меня хорошо. По этой причине он, много наслышанный обо мне от них, принимал меня всегда радушно. Как-то раз он пригласил меня пообедать в свой дом, который находился прямо напротив алтаря храма, где он служил, и мы сели за стол. 
- Приходи ко мне сегодня ночевать, - сказал он мне, - а то у меня жена и дети уехали, а мне одному скучно. Вдвоём всё-таки веселее будет. 
В эту ночь мне не хотелось у него оставаться, но в голосе отца Александра мне послышались такие искренние нотки печали, что у меня не хватило духа сказать ему: «Нет, я сегодня хотел ночевать в другом месте». 
Вечером я пришел к нему. Он искренне обрадовался и быстро выставил на стол всё, что было под рукой. Разговорились. Отец Александр был намного моложе меня. Возрастом и саном своим как-то совсем не возносился. Про него ходили упорные слухи, что он слаб к спиртному, но я этому как-то не особенно верил. Мало ли что люди могут плохого наговорить про священника? По ходу разговора о спасении души вдруг отец Александр неожиданно сказал мне: 
- А ты знаешь, я ведь не хотел быть священником. 
- Как это - не хотел?! – не понял я. 
- А так: не хотел. Я в техникуме учился, а епископу надо было выпуск епархиальной газеты наладить, вот он через моих родных и уговорил меня начать этой газетой заниматься. А я о православии ничего и не знал тогда ещё. Но епископ мне так сказал: «Больше некому этим заниматься. Бог тебе поможет», - и благословил. Когда я выпуск газеты наладил, начал меня епископ уговаривать, чтобы я рукополагался, что священников сейчас ему очень не хватает и так далее. Я наотрез отказался. Прямо ему сказал, что я в Бога мало верю и живу плохо. Тогда епископ меня обманом рукоположил. 
В комнате повисло недоуменное молчание, потому что я просто оторопел от услышанного мною. 
- !!!???… 
Епископа своего я видел не один раз. Отзывы о нём всегда были хорошие, да и чтобы в наше время кого-то обманом рукоположили — я этому просто не в силах был поверить! 
Видя на моём лице искреннее недоумение, отец Александр продолжил. 
- Да просто там было всё. Я ведь службу тогда совсем не знал. Меня епископ пригласил к себе. А потом ко мне подошли два здоровенных дьякона и говорят: 
- Пойдем в Алтарь, епископу руки помоешь, – я пришел и, ничего не подозревая, помыл епископу руки, а потом меня подвели к иконе Божией Матери и я приложился. А когда епископ на меня уже руки возложил, мне некуда было деваться. Народу было — полный храм. А потом сказали: «Служи, а то Бог накажет, если служить не будешь». Вот я теперь и служу. 
Я остолбенел. 
На службах отца Александра я был не один раз. Служил он искренно, и поверить в то, что он не верит в Бога, я не мог. Я неоднократно исповедовался у него и причащался, и получал от него разумные духовные советы. Мы с ним дружили, несмотря на его молодой возраст. 
Как уж сложился тот вечер дальше, я теперь уже, за давностью лет, не помню, но когда я пришёл к благочинному через несколько дней по своему строительному делу, то спросил: 
- Ходят слухи, что отец Александр пьёт, но я что-то не очень в это верю. Сам не видел, а сказать мало ли что могут? Может, на него наговаривают? 
Отец Иоанн глубоко вздохнул. 
- К сожалению, нет. Недавно на Страстной неделе он пришёл на службу, а сам еле-еле на ногах держится. А в храме народа — яблоку негде упасть и исповедовать было некому. Отправил я его от греха подальше домой. Пришлось служить одному. 
Не желая больше продолжать эту тему, я заговорил о текущих делах. 
Прошло около полугода, и однажды обстоятельства сложились так, что мне пришлось прийти домой к отцу Александру поневоле. На улице стоял крепкий сибирский мороз, а из-за позднего времени автобусы по городу уже не ходили. Церковный дом оказался полон, и получилось так, что мне негде было ночевать. Отец Александр был дома один. 
- Ты знаешь, – сказал мне он, – я сегодня дома ночевать не смогу. Ты топи печь. Ешь, что найдёшь в холодильнике, и ночуй один. Ключ я покажу тебе куда положить, когда уйдёшь утром. 
Спустя полчаса он ушёл. Я остался один. Покушал и, ничего не подозревая, взял с этажерки старый журнал Московской Патриархии. Открыл и увидел исписанный знакомым мне мелким почерком отца Александра тетрадный лист бумаги. 
Ум, привыкший к скорочтению, мгновенно выхватил первые две строки: «Господи! Пощади меня! Я не хочу в ад. Я хуже всех людей на земле. Я напиваюсь как свинья…» 
Я мгновенно захлопнул журнал — совесть не позволила мне читать далее. И того, что мне невольно удалось прочесть, мне хватило на всю ночь, чтобы молиться за отца Александра тепло и искренне. В этих кратких строках Бог ясно показал мне, насколько тяжёлой может быть борьба с сатаною внутри души человеческой, которую ясно может видеть только один Господь Бог. Люди могут говорить о пьющем священнике разное, но вот кто из тех, кто осуждает, видит его смирение и покаяние? 
. 
При следующей встрече с отцом Александром я низко поклонился ему и с чувством сказал: 
- Батюшка! Благословите! 
….... 

 "Милые" бесы 

Одна из самых популярных треб нашего времени — это освящение квартир. Мотивы для этого самые разные: для воцерковленных людей это норма бытия, для околоцерковных — что-то на уровне хорошей традиции. Первым с радостью освящаешь, со вторыми беседуешь, объясняешь смысл освящения и после этого совершаешь чин. 

Вот идешь по квартире со святой водой, а со стены на тебя смотрит улыбающийся домовенок на фоне подковки. Ну, или смеющийся бог Хотей поглаживает животик на полочке, принося «счастье и процветание» своим владельцам. И, конечно же, набор восточной оккультной тематики — инь-янь и многое другое. Кстати, в Татарстане очень распространено суеверие о том, что чертополох над дверью не дает нечистой силе проникнуть в дом и навести порчу. 

Конечно, в большинстве случаев встречаешь всю эту символику у людей невоцерковленных, но бывает, что и прихожане по незнанию держат в своем доме символы, неподобающие для православного христианина. 

Но самое обидное, что люди считают, будто освящение дома это еще одно магическое действие из разряда оберегов. Предлагаешь людям снять чертополох со входной двери или выкинуть подкову – тут же спрашивают «а какую икону от сглаза повесить»? Или почему домовой – это плохо? 

"Милые" бесы 

Таким людям стараюсь объяснить, что домовой – это не милый старичок с бородой, а настоящий демон, бес, черт. Не стесняюсь в описаниях его демонической сущности – ведь слишком приятный и милый на вид он висит на стенке и желает всем удачи и процветания. Объясняю людям, что домовые, и прочие домашние идолы – это не милые существа, а «суть бесы», чем зачастую повергаю их в культурный шок. «Ну он же хороший», — пытаются возразить. Ну, как бес может быть хорошим? Приятным на вид может быть только его изображение, но никак не его сущность. 

На всякий случай 

Именно для этого многие люди держат у себя в домах изображения различных языческих божеств, африканских масок и прочей нечисти. Дескать, они же помогают, пусть стоят у нас дома и помогают нам. Для православного человека очевидно какая «помощь» может быть оказана от инфернальных существ. Будучи по своей природе злом, они могут нести в мир только разрушение. 

Если вы держите у себя дома статуэтку божества, приносящего Вам мир и процветание, то учтите, что Вы тем самым верите в него и поклоняетесь ему. А к чему это приводит – читайте Библию, там все написано. 

Освяти себя 

Буквально случай последних дней. В храм пришла женщина с просьбой освятить квартиру. Я ее спрашиваю, освящали ли квартиру раньше. Оказывается, что да. И на мой недоуменный вопрос зачем делать это второй раз — следует потрясающий ответ: «экстрасенс посоветовал освятить квартиру. И, вообще, надо ее почистить, там много плохой энергетики». 

Что делать с такими вопиющими проявлениями суеверия? Объяснять людям, говорить с ними. Обычно после хорошей беседы снимают всю эту символику и обещают больше не возвращаться к почитанию образов демонов. 

А самое главное пожелание, которое я даю практически всем после освящения квартиры – это «освяти себя». Начните осмысленно ходить в храм, исповедоваться, причащаться, жить полноценной духовной жизнью. И тогда никакая порча и сглаз не будут к вам приставать. Проверено. 

священник Александр Ермолин

 Давайте жить, любить и удивляться, 
Давайте верить, помнить и жалеть, 
От счастья плакать, от души смеяться 
Давайте жить, чтоб сердцем не стареть. 

Давайте будем просто восхищаться 
Полями, небом, серебром росы, 
И если трудно, все же не сдаваться – 
Идти вперед, не опуская головы. 

Давайте будем искренни в общении, 
Честны в словах, поступках и делах, 
Давайте верить, свято, без сомнений 
Жить наяву, открыто, а не в снах! 

Давайте будем честно признаваться 
В своих ошибках, зависти и лжи, 
Давайте жить, любить и восхищаться - 
Расправьте крылья у своей души!

 ВПУСТИТЕ ДЕТЕЙ В СВОЮ ЖИЗНЬ 

Я, кажется, навсегда запомнила, как мы с мамой много лет назад стояли в очереди в сберкассе - знаете, бывают такие воспоминания-вспышки, как фотоснимки. Вот я и помню: маленькое душное помещение, на уровне моего носа - ноги, ноги, ноги, авоськи, кошёлки. Народу много, все стоят, переминаются, вздыхают. У обгрызенных по краям столов бабушки, медленно водя привязанными к столу шариковыми ручками, заполняют какие-то бумажки... 

Рядом была почта - там тоже нужно был долго стоять в очереди к окошечку, чтобы получить бандероль или сделать перевод. Но! Там ещё почему-то были настоящие чернильницы и старые расщеплённые перья, и это было необыкновенно привлекательно - пока мама стоит в очереди, нацарапать что-нибудь, высунув язык, на бланке для телеграммы. Там же были массивные лакированные кабинки для междугородных переговоров, туда вызывали по фамилии, абоненты плотно запирали за собой двери и потом кричали в трубку на всё отделение, это было любопытно, я дома иногда играла в почту. 

Я наперечёт помню все магазины своего детства: наш овощной - продавщицы в перчатках с обрезанными пальцами, хозяйственный - там удивительно пахло, продуктовый - в нём стоял почти космический автомат для продажи разливного растительного масла, дальний гастроном -шесть часов в очереди с бабушкой за сахаром, потому что 2 кг в одни руки, а на улице лето и фрукты-ягоды, молочный, который мы называли "стекляшкой", булочную с привязанными ложками - чтобы пробовать хлеб на мягкость, галантерею, прачечную, где выдавали завёрнутое в серую бумагу бельё, химчистку... 

Я пишу это не для того, чтобы похвастаться своей феноменальной памятью. Я не сомневаюсь, что все так же хорошо помнят те же самые места - потому что мы в них часто бывали. В выходной, после садика, после школы мама, папа, бабушка брали нас за руку и шли с нами в будничный свой поход по магазинам и химчисткам. Это было иногда скучновато, и тогда нам приходилось самим придумывать, как себя развлечь, иногда наоборот интересно, но это была живая, настоящая, обычная жизнь, в которой мы волей-неволей участвовали, наблюдали её, самым естественным образом учились в ней ориентироваться. 

Потом маятник качнулся сами знаете куда, и мы стали вести себя с нашими собственными детьми совсем по-другому. 

- Как можно водить за собой маленького по всем этим сберкассам?! Там толчея, инфекция, там ребёнку скучно, пусть лучше посидит с бабушкой дома, позанимается с развивающими кубиками. 

- Сумасшедшая мамашка, таскает в слинге повсюду бедного малыша, смотреть на него жалко! 

- Дети должны получать положительные эмоции, зачем им эта тоска в очередях? 

- Пусть дети живут детской жизнью, взрослые дела их не касаются! 

Это маниакальное стремление оградить детей от жизни в любых её проявлениях привело к странным и неожиданным результатам. Ребёнку десяти лет надо подробно и на пальцах объяснять, как купить что-то в магазине: сказать то-то, предъявить карточку, не забыть взять сдачу, как следует убрать деньги... Московские дети тринадцати лет впервые в жизни попали в метро: визжали, как пятилетние, хохотали и хватались друг за друга. Я знаю родителей, которые с ужасом отбирают кухонный нож у ребёнка семи лет и пишут мне на экскурсию с пятиклассниками сообщения типа "проследите, пожалуйста, чтобы Маша надела шарф!"... 

Мы огораживаем их от всего. Мы везде, где можем, стелим соломку. Мы стараемся всё сделать сами: нам так спокойнее и проще. Можно долго спорить о том, стало ли опаснее сейчас на улице, но факт налицо: дети младшего школьного возраста почти не ходят сами в магазин, в школу, на кружки, не ездят одни на общественном транспорте. Моя подруга возила в школу дочь вплоть до последнего звонка - излишне напоминать, что мы сами ходили и ездили в школу начиная с 2-3 класса. Дети больших городов практически лишены - и слава богу - опасных и захватывающих приключений нашего детства (исследование подвала, катание на кабине лифта, прогулка по крышам гаражей), но при этом они также утратили возможность исследовать мир вокруг себя и плохо себе представляют, как он вообще устроен. 

Когда я много лет назад писала о детских домах и интернатах, я узнала, что одна из основных проблем их выпускников - полная невозможность встроиться в окружающую их жизнь. Они не умеют жить самостоятельно, потому что всю их жизнь перед ними сама появлялась тарелка супа, само начиналось кино в определённое время, валились с неба подарки, а среда была абсолютно безопасной. Поэтому, как только их выпихивают во взрослую жизнь, перед ними встаёт миллион вопросов. Если учреждение, в котором они выросли, не проводило соответствующих занятий, они понятия не имеют, как общаться в магазине, каким образом заплатить за электричество, что делать, если нужно отправить, например, посылку куда-нибудь в Кострому, не могут сварить себе даже гречневую кашу и мигом спускают все деньги, которые лежат на их счету. Поэтому нечего удивляться тому, что по статистике абсолютное большинство из них спивается, оказывается в тюрьме, теряет выданное государством жильё или заканчивает жизнь самоубийством. Однажды ночью в Питере я разговорилась с девушкой из очереди за бесплатным супом: вахтёр из её общежития, с которым у неё конфликт, отобрал у неё паспорт и не пускает, не даёт даже забрать вещи оттуда, так что она живёт на улице, питается с помощью бездомных и до судорог боится вахтёра. Как я и думала, девушка оказалась детдомовской. У неё в голове нет ни алгоритмов решения проблем, ни даже желания их решать. Удивлённо раскрыв свои большие глаза, она смотрела, как я машу руками и мечу молнии, и молча слушала мои возбуждённые объяснения, что никто не имеет права отбирать у неё паспорт, что есть такая служба, называется "полиция", в которую надо было сразу же позвонить, что в Петербурге есть уполномоченный по правам человека, куча государственных и благотворительных организаций, которые ей помогут, нельзя же, в самом деле, ночевать в ноябре в подъездах, надо только заморочиться и их поискать. Она кивала и вздыхала. На следующий день я встретила её там же. 

Ещё одна проблема этих детей - потребительское отношение, возникающее из удовлетворения взрослыми их потребностей. Для них делают всё, а они ни для кого не делают ничего. Обе этих проблемы у детдомовцев были всегда, но я до недавнего времени и не думала, что они неожиданно свалилась на головы детей из самых благополучных семей. Они ничего не знают от окружающей их жизни, от которых мы их оградили, иногда в буквальном смысле, и привыкли к тому, что их все одевают, развлекают, учат, за ними убирают, им всё и всегда дают, а они никому ничего не должны. Я еду с лекций в частную школу, и завуч меня предупреждает: 

- Имейте в виду: у нас коттеджные дети. 

- Простите? 

- Ну, дети, которые никогда не выходили за забор коттеджа без родителей, охранника или водителя. Они ничего не знают о том, что за забором. В их жизни только закрытая территория посёлка и школы... 

Впрочем, это проблема не только "коттеджных" детей. Теперь зачастую и вполне обычные "районные" дети - так же, как и детдомовцы, как и дети миллионеров - понятия не имеют, для чего нужна сберкасса ("таскать ребёнка в рассадник инфекции?!"), как сварить самим картошку ("порежутся! обожгутся!") и что делать с той же посылкой в Кострому ("мне проще самой"). Специалисты говорят о том, что из-за смены системы коммуникаций пропасть между современными родителями и детьми шире, чем когда-либо, но мне кажется, мы сами, своими руками выкопали себе яму. 

...В дочкином классе я занимаюсь экскурсиями. И вот что я вам скажу: самая увлекательная лекция в прекрасном музее не сравнится для них по степени интересности с посещением производства. Они, затаив дыхание, смотрят на то, как растёт салат на бесконечных плантациях агрокомбината, как завороженные наблюдают за штамповкой конфет в шоколадном цехе и замирают перед агрегатом, перемешивающим тесто на хлебозаводе. Их всё это гипнотизирует и очаровывает, потому что они вообще не представляют, откуда что берётся. У них нет никаких идей по поводу того, как и откуда взялись самые простые окружающие их вещи и каким образом они были сделаны: карандаш, сметана, платье и так далее. Поэтому одной из первых поставленных мной перед собой же задач было свозить детей на ферму. Настоящую ферму, где они получат представление о том, откуда берётся хотя бы часть еды, как это происходит, как выглядит сельский труд. 

На ферме дети немного сошли с ума. Они с упоением месили грязь по дороге в свинарник, пищали от восторга, глядя на свежеснесённые куриные яйца, широко раскрыв глаза, смотрели на то, как доят корову, тайком жевали хлебные колосья, смело трепали по холке коз. По моей просьбе на ферме с ними сбили масло и испекли хлеб. Ничтожно малая, но хоть какая-то часть бытового волшебства - превращения зёрен и молока в нашу ежедневную еду, каждый день происходящего на заводах и фермах, о котором мы не задумываемся, а они ничего не знают. Это была наша экскурсия года, они её ещё долго вспоминали. 

...Ещё одна удивительная черта нашего времени - наши дети слабо себе представляют, чем мы, их взрослые, занимаемся большую часть своей жизни. Сейчас не принято брать детей на работу (неизменная часть детства многих из нас), мало кому приходит в голову организовывать для детей сотрудников экскурсии по своей организации - и очень, очень жаль, потому что для ребёнка папа и мама исчезают на целый день неизвестно куда, делают неизвестно что, после чего благодаря неизвестно чему и непонятно как в доме появляются деньги, вещи, еда. Прибавим к этому то, что по сравнению с нашим детством появилось много загадочных профессий, название которых ребёнку ни о чём не говорит. Кто был у нас, кроме всем понятных врачей, строителей, учёных, слесарей и учителей? Разве что инженеры да бухгалтеры - но, как правило, это можно было объяснить. Теперь же родители через одного - копирайтеры, менеджеры, маркетологи, дизайнеры, мерчендайзеры, эйчары, пиарщики, сммщики, бариста, байеры и бог знает кто. Понять, что папа с таким названием делает на своей работе или почему он всё время сидит в компьютере, категорически невозможно, если папа не утрудится объяснить, а ещё лучше - показать, чем же он всё-таки занимается. 

Несколько лет назад я с удивлением обнаружила, что для моих дочерей нет ничего привлекательнее, чем весь день мотаться со мной по моим ежедневным делам. Особенно здорово, когда мы это делаем на общественном транспорте, сидим рядышком и можем в дороге сколько угодно болтать, играть, веселиться, глядя друг другу в глаза. Мы заезжаем на одну из моих работ, и гордый ребёнок несёт мыть гору чайных чашек, копившихся несколько недель, - и по тому, как его совершенно искренне хвалят и благодарят, понимает, что он сделал нужное и важное. Он ходит со мной тише воды и ниже травы по коридорам и внимательно слушает мои объяснения - кто, чем и зачем тут занимается. Он радостно заходит со мной в магазины - благо очередей теперь в том виде, в каком они были в нашем детстве, нет. Он внимательно слушает, для чего нужен банк и что в нём делают. Он заходит со мной выпить чаю с пирожком в мою любимую кофейню. Он едет домой усталый и счастливый. 

Всё это я пишу, лёжа в кровати в окружении бумажных платков, кружек с чаем и водой, подушек, градусников и прочих всем знакомых атрибутов. Я уже довольно давно поняла, что мамина болезнь - это вынужденная самостоятельность для детей. Придётся самим сходить в парикмахерскую, объясниться с мастерицами и расплатиться. Придётся также сходить в магазин, потому что маме нужны мёд и лимоны. Придётся самим приготовить ужин. Нет, мама встать не может, мама может только умирающим голосом дать точные инструкции. Если мама выползет на свет божий, она очень расстроится, когда увидит лужу в коридоре. Маме надо отнести чай и накормить её. Меня потрясла гордая физиономия моего ребёнка, когда он принёс мне на подносе приготовленную им еду. 

На следующий день главной по кухне была младшая. Три раза приходила спросить, вкусный ли получился ужин. 

Конечно, вкусный, родная. Самый вкусный на свете! 

Ксения Кнорре-Дмитриева

 Каких только чудес не случается в Рождественскую ночь! Сережа слушал, как мама читает ему святочные рассказы, и диву давался. Все они, начинаясь грустно-грустно, заканчивались так, что даже плакать хотелось от радости. Были, правда, и рассказы с другим концом. Но мама, хмурясь, пропускала их. И правильно делала. Печального им хватало и в жизни. 

За окном наступала темно-синяя ночь. Двор быстро чернел, и только береза под ярким фонарем продолжала оставаться белой. Крупными хлопьями, словно ватные шарики на нитках, которыми они когда-то украшали комнату с елкой, падал снег. 

Вспомнив то счастливое время, Сережа прищурил глаза. Береза сразу превратилась в ель, а многочисленные горящие в честь Рождества окна дома напротив стали светящимися гирляндами. Папа с мамой сновали по заставленной мягкой мебелью и увешанной коврами комнате. Они доставали из буфета праздничную посуду и накладывали в нее сыр, колбасу, дымящуюся картошку с мясом… 

Сережа сглотнул голодную слюну и открыл глаза. Ель снова стала березой, а комната — пустой и унылой, где не было ни ковров с креслами, ни праздничного стола, ни папы… Мама лежала на истрепанном диване, читая про то, как бедный мальчик однажды попал из жалкой лачуги на рождественский бал во дворец. А папа… Его последний раз он видел на вокзале, в окружении точно таких же спившихся бомжей. 

— Ну, вот и все! — сказала мама, переворачивая последнюю страницу. 

«Как жаль, что такое бывает только в книгах!» — вздохнул про себя Сережа и вслух спросил: 

— А почему эти рассказы — святочные? 

Мама подумала и улыбнулась: 

— Наверное, потому, что они про Рождество. Ты же ведь теперь знаешь, что сегодня кончается пост… 

— Он у нас и завтра будет! — буркнул Сережа. 

— … и наступает самая веселая неделя, которая называется — святки! — делая вид, что не слышит его, закончила мама. 

— Самая грустная неделя… — снова искаженным эхом повторил мальчик. 

Мама с трудом приподнялась на локте и затеплила перед стоявшей на столе иконой лампаду: 

— Ну, вот и праздник. С Рождеством Христовым, сынок! Я так хотела, чтобы и у нас с тобой были настоящие святки, но… 

Не договорив, она легла лицом к стене. Плечи ее вздрагивали. Чем Сережа мог помочь ей? Обнять? Сказать что-нибудь ласковое? Но тогда она заплачет навзрыд, как это уже бывало не раз. И он опять стал глядеть через стекло на березовую ель и радужные из-за слез на глазах окна. Он знал, что мама надеялась получить сегодня щедрую милостыню у храма, куда придет на Рождество много-много людей, и, помнится, даже помогал ей мечтать, как они потратят эти деньги. Но у мамы заболело сердце, и врач сказал, что ей нужно ложиться в больницу. «Только лекарства, — предупредил он, выписывая рецепт, — надо купить за свой счет». А самое дешевое из них стоило больше, чем мама зарабатывала за месяц, когда еще работала дворником. Где им достать таких денег? Сережа перевел глаза на огонек лампадки. После того, как папа, пропив все самое ценное, исчез из дома, они постепенно сдали в комиссионку мебель и вещи. Осталось лишь то, чего нельзя было продать даже на «блошином» рынке: этот вечно пугающий острыми зубами пружин диван, царапанный-перецарапанный стол, хромые стулья… Мама хотела продать и родительскую икону, но какая-то бабушка сказала, что она называется «Всех Скорбящих Радость», и если мама будет молиться перед ней, то Бог и Пресвятая Богородица непременно придут на помощь. Никто на свете уже больше не мог помочь им, и мама послушалась совета. Она сделала из баночки лампадку и, наливая в нее дешевого масла, отчего та почти сразу же гасла, стала молиться, а потом ходить в храм, где до и после службы просила милостыню. 

И, удивительное дело, продавать им давно уже было нечего, денег достать неоткуда, потому что маме из-за болезней пришлось оставить работу, но еда, пусть самая простая и черствая, в доме не переводилась. Сегодня, после первой звездочки, они даже поужинали по-праздничному — черным хлебом с селедкой под луком! А вот завтра, холодея, вспомнил Сережа, им совсем нечего будет есть. 

И тут он понял, чем может помочь маме! Если она сама не в силах пойти за милостыней, то должен идти он! Нужно было только дождаться, когда мама уснет или погаснет лампадка, чтобы он мог незаметно уйти из дома. Но огонек в этот раз почему-то горел и горел. К счастью, мама вскоре задышала по-сонному ровно, и Сережа, наскоро одевшись, неслышно скользнул за дверь. 

* * * 

Улица встретила его разноцветным сиянием и многоголосой суетой. Со всех сторон завывающе подмигивали огни реклам. Мчались, шипя колесами, по заснеженному асфальту автомобили. Люди, смеясь и радуясь празднику, шли — одни обгоняя его, другие навстречу… Десятки, сотни, тысячи людей, и ни одному из них не было дела до одиноко идущего мальчика, у которого дома осталась больная мать. Сережа шел, и ему казалось, что все это он уже где-то видел и слышал, причем совсем недавно. «Ах, да! — вспомнил он. — В святочных рассказах». Только там бездушными прохожими были жившие лет сто назад, а бедным мальчиком — он сам. И хотя в ближайшем храме, и в другом, и в третьем всенощная служба уже отошла, его не покидало ощущение, что с ним тоже может произойти что-то необыкновенное. 

Он уже не шел — бежал по улицам. И только раз, проходя мимо большого магазина, остановился и долго, расплющив нос о витринное стекло, смотрел на ломившиеся от всяких вкусностей прилавки и на огромного плюшевого мишку в отделе подарков. 

Наконец, обежав и исколесив полгорода на трамвае, он увидел церковь, в которой еще шла ночная служба. Встав на паперти, Сережа робко протянул руку и, завидев приближающихся людей, выдавил из себя непривычное: 

— Подайте, ради Христа! 

Первый рубль, который вложил ему в ладошку старичок, он запомнил на всю жизнь. Потом одна женщина дала ему две десятикопеечные монетки, а другая — пряник. И все. После этого переулок перед храмом как вымер. Сережа понял, что, опоздав к началу службы, он должен дождаться ее окончания, когда начнут выходить люди. Зайти же в храм, где громко пели: «Христос раждается…», он боялся — вдруг за это время появится еще какой-нибудь щедрый прохожий? 

От долгого стояния на одном месте стали мерзнуть ноги. Варежки он в спешке забыл дома и теперь вынужден был поочередно греть в кармане то одну, то другую руку. Наконец он присел на корточки и, не опуская ладошки — вдруг все же кто-то пройдет мимо, — почувствовал, как быстро проваливается в сон. 

…Очнулся он от близкого громкого разговора. Сережа открыл глаза и увидел высокого красивого мужчину в распахнутой дубленке, с толстой сумочкой на ремешке, какие носят богатые люди. 

— Можешь поздравить! — говорил тот кому-то по мобильному телефону. — Только что исповедался и, как говорится, очистил сердце! Такой груз с души снял… Все, еду теперь отдыхать! 

— Подайте… ради Христа! — испугавшись, что он сейчас уйдет, с трудом разлепил заледенелые губы Сережа. Мужчина, не переставая разговаривать, достал из кармана и небрежно протянул — Сережа даже глазам не поверил, но каких только чудес не бывает в Рождественскую ночь — сто рублей! 

— Спасибо! — прошептал он и сбивчиво в порыве благодарности принялся объяснять: — У меня ведь мама больна… рецепт… есть нечего завтра… было… 

— Хватит с тебя. Остальное Бог подаст! — поняв его по-своему, отмахнулся мужчина. 

И тут произошло что-то непонятное… странное… удивительное! Мужчина вдруг изменился в лице. Брезгливое выражение исчезло, и на смену ему пришло благоговейное. Он с восторгом и почти с ужасом, глядя куда-то выше и правее головы мальчика, стал торопливо расстегивать сумочку, бормоча: 

— Господи, да я… Господи, да если это Тебе… Я ведь только слышал, что Ты стоишь за нищими, но чтобы это было вот так… здесь… со мною?.. Держи, малыш! 

Сережа посмотрел на то, что давал ему мужчина, и обомлел. Это были доллары… Одна, вторая, пятая, десятая — и сколько их там еще! — зеленоватые бумажки. Он попытался ухватить их, но пальцы так задеревенели на морозе, что не смогли удержать этого богатства. 

— Господи, да он же замерз! Ты ведь замерз совсем! — обращаясь уже к Сереже, воскликнул странный мужчина и приказал: — А ну, живо ко мне в машину, я отвезу Вас… тебя домой! 

Мужчина не был пьян. Сережа, хорошо знавший по папе, какими бывают пьяные, сразу понял это. Он очень хотел оглянуться и посмотреть, кто это так помогает ему, но, боясь, что мужчина вдруг исчезнет, покорно пошел за ним следом. 

* * * 

В машине, отмякая в тепле, он сначала нехотя, а потом увлекаясь, стал подробно отвечать на вопросы, как они с мамой жили раньше и как живут теперь. Когда же дошел до того, каким был у них праздничный ужин, мужчина резко затормозил машину и повел Сережу в тот самый большой магазин, у витрины которого он любовался недоступными ему товарами. Из магазина они вышли нагруженными до предела. Мужчина шел к машине с пакетами, в которых были сыр, колбаса, апельсины, конфеты и даже торт, а Сережа прижимал к груди огромного плюшевого мишку. 

Как они доехали до дома, как поднялись на этаж, он не помнил. Все происходило как во сне. Пришел он в себя только тогда, когда, предупрежденный, что мама спит, мужчина на цыпочках пробрался в комнату, осмотрелся и прошептал: 

— Господи, да как же Ты сюда… да как же они здесь… Значит, так! Рецепт я забираю с собой и завтра же отвожу твою маму в больницу. Папой тоже займусь. Ты пока поживешь у моей бабушки. А здесь мы за это время такой ремонт сделаем, что Самого Господа не стыдно принимать будет! Кстати, — наклонился он к уху мальчика, — а Он часто у вас бывает? 

— Кто? — заморгал Сережа. 

— Ну, Сам… Он! — Мужчина замялся и показал взглядом на икону, перед которой продолжала гореть лампадка. — Иисус Христос! 

«Так значит, это был Он? — только теперь понял все мальчик. — И все это — благодаря Ему?!» 

Через полчаса Сережа, проводив мужчину, лежал на своей расшатанной раскладушке и слушал, как дышит во сне даже не подозревавшая ни о чем мама. За окном быстро наступало светло-синее утро. Окна в доме напротив недавно погасли и не казались уже гирляндами. Береза тоже не хотела больше быть елью. Но ему теперь не было грустно от этого. Он знал, что в следующем году наконец-то и у них обязательно будут настоящая елка и святки. 

Единственное, чего он страшился, так это проснуться не в этой постели, а на промерзшей паперти. Но тут же, сжимая покрепче плюшевого мишку, успокаивал себя: ведь каких только чудес не случается в Рождественскую ночь! 

автор: Монах Варнава (Санин)

 А добрые люди накормят бездомную кошку… 
Их души сияют, как люстры в вечерних окошках… 
А злые зачем-то пинают дворнягу ногами, 
Не зная, что могут остаться на улице сами… 

А добрые люди помогут чужим, незнакомым… 
Под небом пушистым они, как под крышею дома… 
Им нравится снег и цветение ранних фиалок… 
И мир меркантильный в сравнении с ними так жалок… 

А люди хорошие дарят улыбку прохожим 
И искренне верят, что зло быть сильнее не может. 
И воздухом зимним, как чудом земным, наслаждаясь, 
Они будут верить в добро, даже не сомневаясь… 

А злые и чёрствые люди клянут непогоду, 
И солнце не то, и дожди… Зря потеряны годы… 
И дети шумят, окружают одни идиоты… 
Ночами считают они под подушкой банкноты… 

А добрые люди молитву прочтут на рассвете 
И скажут «Спасибо за то, что здоровые дети, 
Что мама жива и семья не распалась с годами, 
За то, что волшебное небо сегодня над нами…» 

А злые всё копят на сердце ненужные чувства… 
В их душах от этого так неуютно и пусто… 
И светят у них только люстры в вечерних окошках… 
А добрые люди накормят бездомную кошку… 

Ирина Самарина-Лабиринт