Беседа с многодетной мамой Надеждой Крохиной 

У меня шесть детей. Старшему ребенку 26 лет, а младшему - 3 года. 
Считаю, что дети должны быть разновозрастные, и, прежде всего, желанные, несмотря ни на что. Родителям нельзя думать: вот, мол, так случилось, и мы его принимаем. Дети должны быть целенаправленно и желанно зачатые, в любви и согласии. Причем при обоюдном согласии как мамы, так и папы. 

Первого ребенка я очень хотела, потому что моего мужа забрали в армию в 23 года, и я не хотела оставаться одна... Я какой-то период работала, а потом ушла в декрет. Муж оставил меня беременной, а когда вернулся из армии, ребенку уже было полтора года. После демобилизации супруга не прошло и года, как появился второй ребенок. Я для себя твердо решила: «Двое есть - и хватит, больше детей не хочу». И всякий раз, когда проходила мимо роддома, думала: «Еще детей - никогда и ни за что». Вот уж точно: человек предполагает, а Бог располагает. 

Прошло два-три года, и мы с мужем укоренились в православной вере, воцерковились. Наше мировоззрение кардинально изменилось... Потом я уже думала: «Какая я была глупая, что меня посещали такие мысли». Я стала жить по принципу: буду рожать детей, но не беспорядочно, а целенаправленно и столько, сколько будем чувствовать по силам, которые дает Господь. Сейчас ни об одном своем ребенке не могу сказать плохо. Если ребенок зачат и рожден в любви и согласии, то он будет и послушный, и здоровый. Конечно, важно не только родить детей, но и еще правильно их воспитать. Если ты ребенка не воспитываешь, значит, ты его не любишь. Слепая любовь: чмок-чмок-чмок! Сю-сю-сю!.. - все это «облизывание» ни к чему хорошему не приведет... А что такое воспитывать? Это постоянно объяснять, что хорошо, а что - плохо, разговаривать с детьми, а не просто командовать ими или «откупаться»: «На тебе деньги - иди, погуляй». 

К тому же нужно научить ребенка говорить «нет» внешнему социуму с его соблазнами, которые всего лишь красивая обертка... Конечно, разговаривать и объяснять гораздо сложнее: надо напрягаться, думать, тратить свое время. Но впоследствии все это возвращается сторицей. Приведу пример из своей жизни. Когда у нас родился Ванечка, ему сейчас 15 лет, то непонятно что в стране творилось. Материально было трудно, но интересно. В то время стали появляться в продаже модные коляски. У нас же была старенькая немецкая. И я говорю: «Может быть, нам все-таки купить новую коляску?» А мне дочка, ей тогда было 11 лет, говорит: «Мама, да ты что, главное, чтоб его любили!» Представляете? Это сказал ребенок в 11 лет! 

Мы как-то на улице увидели модно одетую молодую маму с новенькой дорогой колясочкой, которая раздраженно говорила своему малышу: «Ты мне надоел, да закрой рот, наконец!» - и все в таком духе. Дочка пришла домой расстроенная: «Она его вообще не любит, мам!» В итоге, мы помыли свою колясочку и пошли гулять с Ванюшкой. 

Я считаю, что даже у нашего последнего ребенка, скоро ему будет 4 года, кризис уже наступил. Доказано, что первый бессознательный кризис у ребенка начинается в год, а уже первый осознанный перелом проходит с трех до четырех с половиной-пяти лет. Это первый перелом. Ребенок уже личность, у него формируется внутренний стержень. Некоторые мамы говорят: «Ой, ну что же мне с ним делать?!. Ничего не понимает!» - «А сколько ребенку?» - «Три года» - «На три года опоздала». Если до трех лет ребенка не воспитали, то потом с ним уже ничего не поделаешь. Можно переломить? Ничего подобного. И соответственно, если этот момент не упущен в воспитании ребенка, то, соответственно, и следующие переходные периоды - от семи до девяти лет, потом от 11 до 15-ти - проходят очень спокойно. Конечно, бывают и какие-то протесты, оговорки: «А я не хочу». И больше того, подросток может сказать: «Отстаньте от меня! Вы меня напрягаете» и т.д. Но когда ребенка вовремя удержали в ранних возрастных кризисах, то все остальное проходит гладко. 

Зачастую в многодетных семьях у старших детей нет детства, так как они становятся няньками для младших. Вот этого не должно быть никогда. Нельзя старших детей принуждать быть няньками и воспитателями для младших. Надо сделать так, чтобы они с удовольствием помогали в этом родителям. Однако маме необходимо максимально справляться самой: как бы она ни устала, она должна пересилить себя, взять колясочку и пойти с ребенком погулять. Дать возможность старшим детям отдохнуть, заняться своими любимыми делами. Дети нам ничем не обязаны. Они нас не звали, - мы их нашли, мы их зачинали и родили. Это мы им всем обязаны и ответственны перед ними. К сожалению, родители это часто забывают. Мамин ребенок, мама должна его и воспитывать, а не старший ее сын или средняя дочка. 

Перед тем, как записать детей в музыкальную или художественную школу, я им говорила: «Это ваш выбор, я вас не заставляю». Инициатива должна исходить от ребенка. И более того, всегда учила детей, что начатое нужно доводить до конца. Сейчас модно водить совсем маленьких детей на всякие «развивалки». А что мешает маме дома взять пять кастрюль разного диаметра и показать, как одна вставляется в другую или слепить вместе с ним фигурки из теста - чем не «развивалка»? Зачем вести полугодовалого кроху на подобные занятия? Мама заплатит за развивающие уроки, сама сидит в коридоре, а какая-то чужая тетя с ним занимается. Да какой же тут авторитет будет у мамы? Никакого! 

Я считаю так: надо и в плохом всегда находить что-то хорошее. Что такое оптимизм? Это никогда не кидаться в панику, но всегда находить какой-то выход из сложной ситуации, идти на компромисс с близкими. Пример из жизни. Мне звонит знакомая, когда начался дефолт: «Ох, ты знаешь, так тяжело, кушать нечего. Вообще, все, крах... хоть кончай жизнь самоубийством» Я говорю: «Что случилось с тобой?» - «Кушать нечего, денег нет, того нет, этого нет...» - «Хорошо. Сейчас я соберу тебе продукты, принесу тебе необходимое: мыло, стирального порошка отсыплю - все будет хорошо, не переживай. Как-нибудь недельку-другую переживем, что-нибудь потом прояснится... Что у тебя есть?» Она мне называет набор полноценных продуктов, но из которых надо готовить... Оказалось, у нее не было колбасы, каких-то куриных полуфабрикатов и т.п. Тогда я ей сказала: «Слушай, милая моя, по такому поводу мне больше не звони...» 

Вот как бывает у людей. Для нас то, что у нее есть, - хорошо. А для нее то, что она имеет, - плохо. Иной радуется, что у него «Жигули», и он счастлив. А другой едет на «Мерседесе», и недоволен.

 

прот. Дмитрий Смирнов 

Я каждый развод, который происходит у нас в стране, воспринимаю как собственную боль. Я знаю, что у нас до половины детей — это безотцовщина. Я знаю, что 90% наших мужчин не платят алименты. Бросают жен с пятью-шестью детьми. Это продукт воспитания нашим телевидением и СМИ, нашей эстрадой. Я никогда не забуду выражение Людмилы Зыкиной: «А что, я была четыре раза замужем, и у меня со всеми мужьями хорошие отношения». Она четыре раза была замужем и не создала семьи. И она этим гордится. И она, человек популярный в народе, на весь мир рассказывает об этой новой норме. А сто лет назад нормой была семья. Чтобы это вернуть, я уже пять лет занимаюсь этим вопросом, не имея никаких инструментов, кроме своего мультиблога и передачи на спутниковом канале. Если бы я был Путин, я бы изменил ситуацию за десять лет радикально. 

Как? 

Очень просто. Я пригласил бы всех генеральных директоров каналов и сказал бы: «Ребят, вам нравится ваша работа?» — «Нравится». — «Отныне ни одного фильма, который показывает разрушение семьи, у нас быть не должно. Второе — вы должны обязательно создать другие программы вместо таких программ, как "Давай поженимся" или Малахова. Вы найдете самые лучшие, самые крепкие и самые прекрасные семьи и будете о них рассказывать, вы будете рассказывать о любви детей к родителям, дедов к внукам и не покажете ни одной передачи, разлагающей семью. Никогда». Я собрал бы всю эстраду, всех авторов песен и сказал: «Отныне вы не будете петь о любви на 15 минут, а будете петь только песни, которые говорят сердцу о том, что девушка хочет замуж, а юноша хочет жениться и иметь пятерых сыновей и трех дочерей. Вы будете этим заниматься — тогда мы будем пускать вас на наше государственное телевидение и даже будем платить вам премии». Потом уже я дойду до министра культуры и скажу: «Выставки — только прославляющие семью и материнство». Потом — к министру образования: «Первым профилирующим предметом в школах у вас будет семья. Вы будете рассказывать, почему человечество состоит из мужчин и женщин, зачем это создано Богом, в чем смысл этого. Вы будете приглашать в школы многодетных отцов семей. Каждый школьник должен будет знать о том, что Дмитрий Иванович Менделеев помимо того что создал свою великую таблицу, был семнадцатым ребенком в семье. И так про каждого деятеля русской культуры. Вы будете заниматься оголтелой пропагандой семьи, только без наглого напора, а спокойно, с любовью и рассудительно». Эстрада, школа, телевидение. Ну, а про интернет мы уже договорились — мы закрываем его для пользователей до 21 года. 

И через 10 лет Россия из старого народа (сейчас у нас средний возраст населения 40 лет) — превратится в народ, где средний возраст — 10 лет. Это будет страна детей, она наполнится гомоном детей. Нам нужны многодетные семьи, нам нужно не 140 млн жителей, как у нас сейчас, а 600 — тогда мы будем великой страной. Тогда из этих 600 и родятся Лесковы, Пушкины, Розановы, Гагарины. Все решаемо.

 

Красная нить – это не безобидный аксессуар. Это – оберег, если хотите, талисман, своими корнями восходящий к каббале и призванный предохранять от сглаза и порчи. Согласно советам разных эзотерических сайтов, она должна быть привезена из Иерусалима (только там особые места, наполняющие нить силой) и заготовлена со специальным чтением каббалистических молитв. 

Есть детали и в ее использовании. Красную нить обязательно должен повязать Вам любящий человек, ну или хотя бы человек с «хорошей энергетикой». Кстати, один из сайтов рекомендовал, чтобы нить завязывал священник или монахиня как люди с «хорошей аурой». Слава Богу, ко мне пока не обращались с такими просьбами… 

Какою властью? 
В Евангелии есть эпизод, когда Спасителя искушали вопросом «Какою властью Ты это делаешь? и кто Тебе дал власть делать это?» (Мк. 11, 28). Этот же вопрос необходимо задать поклонникам красной нити. И вопрос этот далеко не риторический. Красная нить восходит своими корнями к каббале, а она далеко не безобидная игрушка. 

Каббала – это эзотерическое теософское учение, своими корнями восходящее к иудаизму, постепенно выродившееся в набор оккультных практик и магических обрядов. Иными словами, та «помощь», которую получают ее последователи, имеет демонический характер. И тут возникает серьезный вопрос: а нужна ли нам такая помощь? 

«В результате следования такому тренду можно оказаться невольным Фаустом, продавшим душу дьяволу за блага мира сего». 
К сожалению, большинство наших современников и не задумываются об этом. Красная нить – это модно. Ее носит Мадонна и многие другие представители современного музыкального бомонда. Иными словами, это тренд. А вот в результате следования такому тренду можно оказаться невольным Фаустом, продавшим душу дьяволу за блага мира сего. Ведь для этого не обязательно подписывать договор кровью, достаточно почаще обращаться к бесам за помощью. Например, с помощью той же красной нити. 

Волки в овечьей шкуре 

Зачастую многие практикующие гадалки и эзотерики прикрываются православной атрибутикой. Без зазрения совести пользуются церковными свечками, на заговорах призывают имена православных святых. В общем, по маскировке оценка «отлично». Поступают как тот самый волк из детской сказки. 

На одном из сайтов прочитал, что красная нить своими корнями восходит к ветхозаветной Рахили, да и вообще не особо противоречит христианству. Но мы-то знаем ее истинную сущность… 

И напоследок предложение. Снимите красную нить с руки, повесьте на руку четки. Но не как аксессуар и не как «православный амулет». Повесьте четки для того, чтобы молиться. Молиться, жить духовной жизнью, Причащаться и приходить к истинному источнику всех благ – Христу. 

ИЕРЕЙ АЛЕКСАНДР ЕРМОЛИН

 

– Я не люблю своего папу, – угрюмо глядя в одну точку, сообщает Коля. 

Мне известно, откуда дует ветер. Накануне папа наказал его за серьезную провинность. Конечно, папа погорячился… Мне кажется, что вполне можно было бы обойтись без ремешка, но когда отцы берутся за дело воспитания своих чад, мамы и бабушки не должны соваться в этот процесс. Папа всегда прав, даже если он не прав… Нам в этом случае остается только молитва. Но сейчас надо что-то делать, нельзя, чтобы Коля оставался озлобленным. 

– Ну, во-первых, ты вчера сам был виноват. Во-вторых, то, что папа тебя наказал, доказывает, что он тебя любит. 

– Как это – «любит»? Когда любят, то не бьют, – убежденно говорит Коля. 

– Если бы папа тебя не любил, ему было бы всё равно, какой ты вырастешь. А папе не всё равно. Он хочет, чтобы его сын вырос хорошим человеком. В-третьих, даже в Библии написано, что отец не должен жалеть розг для воспитания сыновей. 

– В Библии написано? – изумляется Коля. 

– Да, в Библии, – подтверждаю я, – сейчас найду… Вот, смотри: «Наказывай сына своего, доколе есть надежда, и не возмущайся криком его». И дальше: «…кто жалеет розги своей, тот ненавидит сына, а кто любит, тот с детства наказывает его». 

По Колиному лицу видно, что это для него открытие, которое перевернуло весь ход его мыслей. Я понимаю, что больше ничего говорить не надо, и только сочувственно спрашиваю: 

– Больно было? 

– Нет, – расплывается Коля в улыбке до ушей, – совсем не больно, я как раз надел очень толстые джинсы! 

Мы оба весело смеемся.

автор: Лариса Калюжная, из книги "Бабушка, а почему?"

 

РОЖДЕСТВЕНСКОЕ ЧУДО

— Усыпить? — спросил я. 
— Ну да, — ответила хозяйка, — он мне не нужен. 
Щенок тянул меня за халат острыми зубками. В его блестящих озорных глазах не было и тени тревоги. Его не пугали странные запахи смотрового кабинета, незнакомый человек в белом халате и родная хозяйка, которая решила от него избавиться самым радикальным способом. 
— Но у него нет никаких проблем ни со здоровьем, ни с агрессивностью, — пытался я переубедить женщину. 
— Ну и что? Он мне не нужен! 
На самом деле проблема у щенка была. И большая. Он оказался беспородным и некрасивым. В полгода все щенки выглядят немного нескладными, потому что теряют милые детские формы, но ещё не дорастают до взрослых параметров. Этот пёсик был куплен на рынке как грифон — курносая маленькая собачка с жёсткой шерстью и игривым нравом. Все эти признаки породы у щенка были, но ростом он уже давно перерос самого крупного гриффона и неумолимо приближался к миттельшнауцеру. Крупная нижняя челюсть с перекусом придавала пёсику сходство с боксёром, а огромные уши — одно стоячее, другое висячее — вообще походили на овчарочьи. Жёсткая шерсть торчала под самыми неожиданными углами. Думаю, если бы его выставили на конкурсе «самая уродливая собака «, он бы вошёл в пятёрку лидеров. 
— Я хотела маленькую собачку, — продолжала ныть обиженная женщина, — а мне подсунули этого уродца. 
— Породистых собак на рынке не покупают, — мрачно озвучил я прописную истину. 
— Ну да! А знаете, сколько они стоят в питомнике? 
— Знаю, — злобно сказал я.
И задумался. Из данной ситуации было три выхода. Чрезвычайно привлекал первый: вылить на тётку флакончик с бриллиантовой зеленью, чтоб она неделю отмывалась. Смущает последствия в виде вызова полиции и неприятностей для клиники. Второй был не столь радикальным: всего лишь сообщить хозяйке самым холодным тоном, что здоровых животных мы не усыпляем. Последствия тоже были малоприятные. Женщина наверняка отыщет другую клинику или просто выставит собаку на улицу. А на дворе морозный январь… Третий выход был самый хлопотный. Я тяжело вздохнул и набрал номер приюта для животных.
— Привет, Свет. Хозяина для щенка найдёшь? Кобель, шесть месяцев, похож на помесь бульдога с терьером, страшный, как я после ночной смены, но добрый. Фото вышлю. К себе взять не сможешь? Что, опять полна коробочка? Ладно, пока побудет у меня. Только ты уж побыстрее, ладно? Хозяин клиники это не приветствует. 
Закончив разговор, я поднял глаза на владелицу. Она смотрела на меня удивлённым взглядом. «Просто так собаку не отдаст, — понял я. — Придётся искать подход «. 
— Значит так, — в моём голосе было больше холода, чем за заледеневшим окном, — усыпить я его могу, но поскольку сейчас праздники цена будет двойной. За вывоз трупа и кремацию тоже придётся доплатить. И за хранение трупа в холодильнике тоже. Труповозка приедет только в понедельник. Сами понимаете: новогодние каникулы. 
— Как так? Это что за безобразие? — рот у горе-хозяйки противно искривился. 
— Согласен: безобразие, — ответил я. — Но не я здесь цены устанавливаю. Поэтому, чтобы сохранить Ваши деньги, предлагаю написать отказ от собаки. Я передам её в приют, где щенку найдут нового хозяина. 
— Нового хозяина? — у женщины глаза на лоб полезли. — Да кому он нужен, такой страшненький? 
— А может, — тут на её лицо мелькнула мелкая подозрительность, — это редкая порода? И Вы его задорого продадите? 
Я мысленно хлопнул себя по руке, потянувшейся к банке с бриллиантовой зеленью. В голове определилась мысль: «Спокойно… спокойно… нельзя лить на посетителей зелёнку, выкидывать их в окно и даже нецензурно выражаться. Я профессионал! Я профессионал! «. 
— Можете продать его на рынке, — сказал я. — У него прививки есть? 
— Какие прививки? — у женщины уже голова шла кругом. 
Она никак не могла понять, что я решил спасти щенка исключительно из гуманных соображений, и искала подвох. 
— Ещё и за прививки платить? А без прививок я его продать не смогу что ли? 
— Попробуйте, — равнодушно сказал я. — Штраф заплатите, если что. 
— Нет уж! — тётка сняла ошейник, сунула его в сумку, а пса подтолкнула ко мне. 
— Забирайте это чудо. Он и так мне всю мебель изгрыз. Что надо подписать? 
Я сделал фото щенка и послал Свете. Она обещала тут же выложить на сайт. Пёсика я покормил и поместил в клетку в стационаре. Посетителей больше не было, я уселся поудобнее, чтоб видеть входную дверь, и запел. Есть у меня такая привычка — исправлять плохое настроение песней. Два — три романса, исполненные моим тягучим баритоном, и жизнь снова становится терпимой. Главное — наблюдать за дверью, чтоб не напугать клиентов. 
— У — у — утро тума — а — нное, у — у — тро седо — о — ое, — затянул я. 
— Вау — у — у! — донеслось из клетки. 
— Чудо, ты умеешь петь? — удивился я. — Ох, вот и имя тебе родил. Чудо! Ну… давай дуэтом! 
Мы с пёсиком исполнили «Утро «, потом спели «Чёрный ворон», а на «Выйду в поле с конём «так отлично спелись, что я не заметил открывшуюся дверь. Поэтому, когда раздались аплодисменты, я подпрыгнул от испуга. 
— Браво — браво! — задыхаясь от смеха, сказал сухонький пожилой мужчина, незаметно проникший в помещение. Это был мой друг, клиент и лечащий врач Александр Иванович, для своих просто Шурик. 
— Шурик, ты меня напугал! 
— Это ты меня напугал! Иду мимо, слышу — воют! Подумал, что ты окончательно заработался. Вот, зашёл узнать, не нужна ли профессиональная помощь. 
— Нужна! Ещё как нужна! Можешь зверя приютить на недельку- другую? У нас в приюте опять мест нет. 
— Ох, это я зря предложил… Ты же знаешь: я после смерти Мухтара никаких собак не завожу… 
Мухтара мы с Шуриком похоронили в прошлом году. Пёс забрал в могилу половину сердца хозяина. Но щенка надо было куда-то пристраивать и я добавил в голос просительных нот. 
— Но это же временно! Пока место не освободится. Представь, что это пациент, которого тебе впихнули, пока койка в терапии не появится. 
— Ты про койки вообще молчи! Хоть здесь про работу не напоминай, Айболит фигов. А что это за порода? Какой-то он страшненький… 
— Это редкая порода! Единственный экземпляр. Название ещё не придумал, так что сам фантазируй. Его усыпить привели. 
— А ты опять оставил? 
— Опять. 
— Добрый ты человек, Айболит! 
— Не особо. Я чуть эту тётку зелёнкой не облил.
— Ну не кислотой же. Ладно, давай своего собакена. На день-два, не больше. Как зовут хоть это чудо? 
— Так и зовут — Чудо. Но можешь придумать что-то своё. 
— Зачем? Хорошее имя. И соответствует. Поводок есть? 
— Сейчас что-нибудь соорудим. Хозяйка всё с собой забрала. 
— Вот зараза! Ну ладно, одевай зверя, пока я добрый. Что вы там с ним пели? 
— «Выйду ночью в поле с конём «! 
— Я тоже попробую. Но учти: максимум на неделю! Как только что-то освободится — звони! 
Когда через несколько дней освободилось место, я позвонил Шурику. 
— Знаешь, а ну его к чёрту, твой приют, — ответил друг. — Я теперь этого пса ни за какие деньги не продам. Мы по вечерам концерты устраиваем! Жена скоро со смеху помрёт, а ведь, как Мухтар умер, почти не улыбалась. Пёс хоть и страшненький, но такой юморной! Тапки приносит, танцует, каждое слово понимает! Правда, сгрыз все табуретки, да и фиг с ними. Внуки теперь чуть ли не каждый день приходят, а раньше раз в месяц навещали! Спасибо тебе, друг! 
Я положил телефон и посмотрел в окно. На улице падал снег, тускло светились новогодние гирлянды на раме. Чудеса случаются тогда, когда их меньше всего ждёшь… Спасённый щенок, снова смеющийся Шурик и я — ветеринар — случайный посредник между этими двумя судьбами. Как удачно всё сложилось! Зазвонил городской телефон. Трубку взяла моя ассистентка Мила. 
— Ветклиника, здравствуйте. Да, сегодня работаем. Конечно, привозите. Нет, по телефону ничего сказать не могу, посмотрим на месте. 
Я оторвался от наблюдения за падающими снежинками и посмотрел на Милу. 
— ДТП. Собака. Скорее всего, перелом. 
— Готовь операционную, Милочка. Сегодня хороший день. Давай постараемся его не испортить…

Автор неизвестен.

Раздражая людей своим видом наружным... 
Самым страшненьким был из рожденных котят, 
И никем был не выбран, никем был не взят... 
И пищанием своим раздражал даже кошку, 
И решили хозяева выбросить крошку... 

А он выжить сумел, не замерз, не подох, 
Научился бороться, спасаться от блох... 
Побеждать и сражаться в неравных боях, 
Закаляясь, мудрея на этих страстях... 
Поедая отбросы у мусорных свалок, 
И скрываясь от криков и брошенных палок... 

Им пугали родители шумных детей, 
Шкурка цвет потеряла от снега, дождей, 
Внешний вид заставлял возмущаться народ: 
"До чего же ужасно-уродливый кот!" 
Даже местные псы и собаки 
Избегали участия в драке... 

Он покорно терпел, ожидая прощенья, 
Он причины не знал людской злобы и мщения, 
Он бежал за детьми и выпрашивал ласку, 
Терся лбом и мяукал, увидев колбаску... 
Благодарно мурлыкал сердобольным старушкам, 
Их размоченным в банках консервных горбушкам... 

Как-то утром от криков проснулся весь дом, 
Это было весной с этим бедным котом... 
Он лежал на боку и мяукал от боли, 
И вокруг была лужа от вытекшей крови... 
Он хрипел, задыхался, пытался ползти, 
К тем, кто мог бы помочь, к тем кто мог бы спасти... 

И в глазах было столько страдания, 
Умирая, он ждал сострадания... 
Шерсти нежно коснулась рука человека... 
(Как и раненый кот - человек был - калека)... 
Замурлыкал, почувствовав рядом тепло - 
Он привык быть ненужным и чувствовал зло... 

А здесь трепетность и соучастие, 
А здесь помощь, где боль и несчастье... 
Человек, прижал к сердцу дрожащий клубок: 
"Потерпи, милый котик! Я рядом, сынок!" 
И укрыв его тельце мохнатым шарфом, 
Осторожно понес по дорожке за дом... 

Это утро застыло у многих в глазах, 
До сих пор вспоминают старушки в слезах, 
Как их добрый сосед - сам больной, еле ходит, - 
На прогулку кота необычного водит... 
Кот-красавец! Какой-то, мол, редкой породы, 
Что однажды его чуть не сбили уроды... 

Такой умненький котик! И верный - на диво... 
И на солнышке шкурка сияет красиво! 
Никуда не уходит от ног инвалида, 
Умиление такое от этого вида! 
И привязанность, преданность на загляденье, 
Ну не котик, а прелесть! Вознаграждение... 

Марина Бойкова

 

Лера лежала на больничной кровати в роддоме и смотрела на свою новорождённую дочь. Та мирно посапывала рядом в кювезе и как будто даже улыбалась во сне. 

«Кому она улыбается? – думала Лера. – Ангелам, мне? Или долгой счастливой жизни, которая её ждёт?… Господи, сделай так, чтобы её жизнь правда была счастливой!» 

Ещё каких-то девять месяцев назад этой смешной крохи не было. Лере было даже страшно это себе представить. Точнее, она, конечно, была – в Божиих планах. Но Лера о ней ничего не знала. И вот новый человек пришёл в мир. Это был её четвёртый ребёнок. Но для Леры все было как в первый раз. Страх, боль, радость… И ощущение огромного, вселенского чуда. 
*** 

Хотя нет. Первый раз был другим. Его вообще могло не быть. Как и второго, и третьего, и четвёртого…. Лера была абсолютно бесплодна. Так сказали врачи. С первым мужем они из-за этого развелись – увы, так бывает. 

Со вторым, Романом, она познакомилась в храме. Её привела туда рухнувшая семейная жизнь. И Рома показался ей, новоначальной, идеалом. Статный, серьёзный, а главное – верующий. В отличие от первого. Хотя, как говорил отец Евгений, парень сам не так давно у них появился. 

Он неподвижно стоял на службах, за что снискал среди прихожан прозвище Монумент, или размашисто крестился и истово бил поклоны. 
Его, правда, поначалу смутило, что Лера разведена. Он искал в женщине «нетронутую духовную и физическую чистоту». Но они понравились друг другу и вскоре отец Евгений их обвенчал. 

Венчал, если честно, нехотя. Не из-за отсутствия той самой Лериной «чистоты» – нет. Леру батюшка очень любил. Но ему казалось, что они не подходят друг другу. Смущал его Рома. 
«Ты уверена, что не ошибаешься?», – спросил он как-то девушку ещё до свадьбы. Лера была уверена. И они с Романом теперь вместе стояли на службах, дома говорили «о высоком» и пели акафисты длинными зимними вечерами. 

И Рому даже не расстраивало, что Лера не может родить ему ребёнка. Наоборот. Он читал какие-то апокалиптические книги и считал, что грядут тяжелые времена и дети только «будут мешать борьбе» и «горе беременным и питающим сосцами в те дни». Тайком от отца Евгения он распространял диски со страшными фильмами о церковных иерархах-предателях, ИНН и печати Антихриста и везде видел жидомасонов. 
В общем, Роман изо всех сил заботился о чистоте нашей веры, и ему было не до потомства. И даже не до себя. 

Лере эта Ромина борьба с «духами злобы поднебесной» и их последователями на земле даже нравилась. Она, человек в церковной жизни ещё не очень опытный, видела в этом если не проявление святости, то уж точно подвижничества. Но, как любая женщина, она все равно мечтала о детях. И молилась. 
*** 

А потом Рома все чаще стал уезжать из дома. На день, на два, иногда на неделю. Он уже редко ходил в храм к отцу Евгению, а когда тот пытался с ним поговорить, нес что-то про то, что «многие соблазнятся и отпадут» и «уже отпадают». Дома муж говорил Лере, что мало осталось верных, и он понял, что отец Евгений – батюшка безблагодатный, как, собственно, почти всё современное духовенство. А вот он нашёл истинных пастырей. 
Оказалось, что Роман связался с какими-то странными людьми. И его видели то в каких-то поселениях у «прозорливых старцев», то в околоправославных сектах… 

Жили они у Леры, и Роман пытался уговорить её переписать на него квартиру. «Старцы благословили: муж – всему голова», – объяснял он. Но когда Лера пошла с этим вопросом к отцу Евгению, тот категорически запретил. Роман очень изменился. Он и раньше не обладал мягким характером, но Лера списывала это на его «сугубый аскетизм». Теперь он периодически поднимал на неё руку, и она со спрашивала отца Евгения, что ей делать. 

Батюшка был с ней честен – он не знал. Развестись? Или пытаться спасти семью? И сам ездил с этими вопросами в один монастырь к своему собственному духовнику. Но решилось все само. Во время ночной рождественской службы, куда Лера пошла одна, без мужа, она потеряла сознание. Уже несколько месяцев она чувствовала себя неважно. Внезапно накатывала слабость, кружилась голова, при малейшей физической нагрузке она задыхалась. Но к врачу не шла. Думала – пройдёт. 

Ее вынесли из храма, вызвали скорую. 
А через несколько дней в больнице старенькая добрая врач ей сказала: 
– Деточка, ты беременна. Даже странно с такими-то диагнозами. 
– Но этого не может быть, – не поверила Лера. – Это какая-то ошибка. 
– Не может… Но Богу все возможно. Позвони мужу – обрадуй. 
Но Роман не обрадовался. 
– Дома поговорим, – был его ответ. 
А когда её выписали из больницы, все допытывался: 
– Ты же сказала, что у тебя не может быть детей. Ты меня обманула? 
Лера оправдывалась, говорила ему о том, как хотела ребенка, и что Бог услышал её молитвы. А Роман злился и в итоге сказал, что уходит от неё. Так они и развелись. И вскоре он вообще исчез из города. 
*** 

А Лера чувствовала себя все хуже. И дело было не в беременности. После обследований ей сказали, что рожать нельзя. У неё страшнейший приобретённый порок сердца. 
– Быстро на прерывание, даже если доносите, умрете во время родов, – постановили в женской консультации. – Мы вас вести не будем. 
Она попыталась поговорить с врачами в роддоме, но те выпроводили её со словами: «Идите на аборт, нам тут трупы не нужны». 
Отец Евгений сам отвез Леру в столицу к своим знакомым врачам (сами они жили в провинции). С ними поехал Митя – молодой алтарник. Вызвался помочь. 

Маленький, на полголовы ниже Леры, молчаливый и незаметный (девушка никогда раньше не обращала на него внимания), он всю дорогу смущённо и неумело пытался её приободрить и не давал нести даже её женскую сумочку. В столичной больнице «батюшкины» врачи Леру приняли. И пообещали сделать всё возможное. Её обследовали, проверили сердце и сказали, что она останется здесь до родов. А отец Евгений с прихожанами у себя в храме постоянно о ней молились. 

Через несколько месяцев на свет появилась Машенька. Чуть раньше срока. Лере сделали кесарево. Сердце у неё работало все хуже, и ждать больше было нельзя. Нужна была операция. На эту операцию собирали у отца Евгения всем приходом. А потом алтарник Митя повёз деньги в столицу. Пока Лера лежала в больнице, он часто туда мотался. Привозил всё необходимое. А однажды даже притащил огромного розового плюшевого слона – чтобы было веселее. 
– Всё будет хорошо, вот увидишь, – сказал он в этот раз Лере. – А дочка у тебя красавица. Меня даже пустили в реанимацию посмотреть. 
*** 

Когда после операции Лера пришла в себя, вокруг неё стояли врачи. Они смущённо покашливали и странно отводили глаза. 
Первым заговорил Иван Алексеевич. Он её и оперировал. 
– Понимаете, Валерия. Мы должны Вам сказать, – начал он. – Когда мы обследовали Ваше сердце, и когда вы поступили, и потом, мы видели, что всё плохо. Но то ли аппарат барахлил, то ли… ммммм… мы сами не всё увидели…. В общем, когда мы стали делать операцию, выяснилось, что ситуация гораздо хуже. И если бы мы знали раньше, никогда не позволили бы Вам рожать. Это чудо, что вы выносили и выжили. 
– Мне нужно было бы прервать беременность? 
– Да! 
– А сейчас что у меня с сердцем? 
– Сейчас все хорошо!… 
– А рожать я ещё могу? 
– Что касается сердца, да. А остальное – к гинекологам. 
*** 

…Лера лежала, смотрела на свою четвертую дочь и все это вспоминала. 
Как позвонила тогда отцу Евгению и сбивчиво, волнуясь, всё это рассказала. А он ей ответил: «Ну и слава Богу! Его, Господа благодари!» 
Как приехал он за ней с алтарником Митей, и тот подарил ей огромный букет роз и попросил подержать дочку. Как дома ждала её детская кроватка, коляска и всё необходимое для малышки. Родители её потом рассказали, как Митька всё вместе с ними выбирал и многое покупал сам. Как, краснея, сказал он ей как-то, что любит и готов ждать хоть всю жизнь. Как должен был пройти год, пока она не увидела в этом низеньком, тихом пареньке настоящего мужчину, на которого можно положиться. И как радостно венчал их отец Евгений. И крестил потом Лёшу с Витей, которые у них с Митей родились, несмотря на «бесплодие». 
А теперь вот эта смешная кроха… «Господи! Спасибо тебе!» – прошептала Лера. 

Она закрыла глаза и с улыбкой заснула. И ей снились её любимые – Митя, Машенька, Лёша с Витей… Родители… Приход. Как все они встречают её с маленькой девочкой, которая пришла в этот мир. Как они её назовут? Наверное, Вера… Или Надежда… 

Елена Кучеренко

 

В тот день у меня было мероприятие. Важное. Ответственное. Я его долго организовывала и очень переживала за результат. Уже неделю жила вне зоны комфорта. Нервничала так, что поднялась температура. 

Я думала о том, какую нелегкую стезю я себе выбрала, какую сложную работу. Голова кружилась от круговорота задач, телефон не замолкал, подходили люди, с разными вопросами, одним - улыбнуться, с другими - быть строгой… 

Все прошло отлично. Я ехала домой в такси, обесточенная успехом, взбудораженная восторгом. Счастье – это тоже стресс. 

Дома я долго не могла заснуть. Держала чашку с успокоительным чаем в дрожащих после пережитого стресса руках. Заснула где-то к 6 утра, когда уже расцвело. 

А в 7 часов меня разбудил сын. Он двумя ладошками держался за щеку. Зуб болит! 

Этот зуб мы пытались спасти. Он хоть и молочный, но вполне может прослужить ещё пару-тройку лет. Мы лечили его месяц назад и вот опять… 

- Сильно болит? – спрашиваю испуганно. 
- Сильно! 
- Собирайся, едем к врачу с острой болью. 

Я собираю детей, грудная дочка хнычет спросонья. Я сосредоточена. Сын хмур. Он маленький, он не умеет терпеть боль. А как этому научить? 

Врач, осмотрев зуб, дает направление к хирургу, на удаление. Сыну делают укол, и просят подождать в коридоре, чтобы заморозка подействовала. 

Мы ждем в очереди. Сын напуган, лежит на банкетке, уставившись в одну точку. Я глажу его по голове, вливаю энергетику маминой любви. 

- Мам, будет больно? – спрашивает он. 

У меня принцип: не врать детям. Но сейчас моя правда усугубит его и без того напуганное состояние. Поэтому я без паузы, чтобы не выдать свой липкий страх, начинаю бодро отвечать на какой-то другой, совсем не его вопрос. 

- Все люди через это проходят, Дась. Ни один взрослый не живет с молочными зубами. Всем вырывали. У всех выпадали, понимаешь? 

Сын вздыхает. Обреченно прячется ко мне под мышку. Надеюсь, он не чувствует, что я напугана его предстоящей болью многократно сильнее. 

Просыпается дочка. Она всегда просыпается в хорошем настроении. Начинает гулить и улыбаться людям в коридоре. Люди улыбаются в ответ. Кто-то шутит, что у нас в семье происходит круговорот зубов: у брата выпадают, у сестры растут. Я громко смеюсь, изображая беззаботность. Когда надо – я прекрасная актриса. 

И вот мы заходим в кабинет. Сын садится в кресло, открывает рот. В одной руке я держу дочь, другой – сжимаю ладошку сына. Скоро-скоро все закончится. 

Врач берет специальные щипцы, у меня холодеют от ужаса пальцы. Врач склоняется на сыном, начинает тянуть зуб, сын морщится, стонет, хнычет. 

- Сейчас, Дась, потерпи, уже сейчас всё кончится, - уговариваю я его и себя. По моим щекам текут слёзы, я не могу их вытереть, мои руки заняты детьми. Я зажмуриваюсь, не могу видеть страдания моего ребенка. 

- Ну, вот и всё! – говорит врач. 

Сын сплевывает кровь и поворачивает ко мне несчастную расстроенную мордашку. 

Врач говорит что-то про полоскание и консультацию ортодонта, а я пережила сильнейший стресс и не слышу, я ничего не слышу. Я прижимаю к себе сына, который давно не любит, как он говорит «этих телячьих нежностей», а тут трогательно прильнул ко мне, уткнулся в шею и заряжается энергией маминого тепла, которую отобрал у него стресс. 

Мы выходим из кабинета, я вымученно улыбаюсь врачу и говорю пересохшими губами: «Спасибо!» 

- Мамочка, да не волнуйтесь вы так, это ж просто зуб. У него таких полный рот! 

Я смотрю на врача. Врач – мужчина. Мужчины переживают такие вещи через рациональность. А женщины – через эмоциональность. 

- Отдайте нам, пожалуйста, этот зуб. Это трофей для зубной феи… 

Мы едем домой в такси. Дочка заснула. Сын прижался ко мне и задумчиво смотрит в окно. Во рту ещё ватка, останавливающая кровь. 

Я думаю о том, что моя вчерашняя работа – просто ерунда. Что самая тяжелая и трудная работа на свете – это работа мамой. 

И я не про бессонные ночи, рутинные каши и полное подчинение своих интересов – интересам ребенка. Нет. Эти трудности с лихвой компенсируются счастьем первой улыбки, первых объятий, первых шагов, первой любви. 

Я о том, что быть мамой – это бояться. Круглосуточно бояться за своих детей. Продирающим ужасом. Холодным, ядерным страхом, выжигающим душу. 

Еще там, в роддоме, когда твоему ребенку всего несколько минут от роду, ты уже панически боишься за него. Как он? Здоров ли? Осторожнее! Почему он такой красный? Это нормально? Он не упадет на этой кушетке? Не больно вы его запеленали? 

Быть мамой – это счастье. Самое сладкое из возможных. 
Быть мамой – это страх. Самый острый из возможных. 

И вот это контрастное сочетание живет внутри тебя всегда, его нельзя притупить успокоительным чаем, оно не проходит со взрослением детей. Ему пять – и ты боишься его разбитых коленок. Ему двадцать пять – и ты боишься его разбитых сердец. 

Вечером я наряжаю сына в белый верх, черный низ, сажаю на шею бабочку, и веду в сад. Сегодня праздник для мам, и он учил стих. И песню. И танец. 

Я сажусь в зал, на крошечный стульчик для родителей. Смотрю детский концерт. Я устала, прячу зевок в ладонь, гоню от себя сон. 

Сын подбегает ко мне с самодельным бумажным букетом. Я вижу, что его он делал сам. Он пока не умеет вырезать и рисует не очень. А этот букет – очевидно – его рук дело, не воспитательницы. И тут… 

Тут меня накрывают слезы. Я плачу и не могу остановиться. Это просто усталость. И страхи, которые нехотя покидают оккупированную утром территорию моей души. 

Сын уже забыл про зуб. А я – не забыла. Потому что каждая его боль – засечка на моем сердце. 

- Мам, - сын растерян и даже напуган. – Почему ты плачешь? Ты ударилась? 

- Нет, Дась, нет… Это я от счастья. Просто….просто это самый красивый букет на свете! 

Ольга Савельева