СМЕРТЬ, ГДЕ ТВОЁ ЖАЛО? 
(В рассказе нет ничего выдуманного.) 
Когда мне случалось сталкиваться с Зоей на территории храма, я всегда внутренне сжимался, ожидая от неё какой-нибудь очередной неприятности. Эта старушка преследовала меня с каким-то ничем не объяснимым постоянством. 
Даже тогда, когда Зоя увидела меня впервые, она тут же направилась ко мне и сделала то, что потом делала едва ли не при каждой нашей с ней встрече в течение полутора лет. Завидев меня, она, хоть и не всегда, но обычно уже издали плавно меняла траекторию своего движения и начинала приближаться ко мне, намеренно ускоряя старческие шаги. Подойдя ко мне, довольно сильно толкала меня в грудь и говорила одно и тоже: 
- Ты что здесь стоишь?! Уйди отсюда. 
Продолжалось это достаточно долго. На улице, в храме, на службе — везде я слышал от неё эти слова. 
- Ты что здесь стоишь?! Уйди отсюда. 
Зоя была немного странный человек. 
. 
В те годы, в городе с населением 230 тыс. человек, действовал всего лишь один храм. Естественно, Великим постом на народу на соборование набиралось до нескольких сотен человек. Зоя на этом соборовании вела себя, как мне тогда думалось, несколько вызывающе и даже, можно сказать, совсем неблагоговейно по отношению к совершавшемуся Таинству. 
Во время таинства соборования она около четырех или пяти раз подходила к моему духовнику, читавшему вслух записки с именами соборующихся, и громко на весь храм гневно спрашивала: 
- Это что ещё такое?! Почему меня сюда не записали? 
А старый, с уже изрядно побелевшей бородой, отец Фёдор показывал ей записки и не менее громко отвечал: 
- Как нет, Зоя. Смотри: вот ты. 
Старушка стояла и, не успокоившись этим, громко на весь храм продолжала настаивать: 
- Нет. Меня здесь нету. Меня забыли написать. 
Отец Фёдор продолжал громко возглашать имена тех, кто находился на Таинстве Соборования. Зоя не уходила. Наконец, о. Фёдор находил в записке имя «Зоя» и громко на весь храм говорил ей: 
- Смотри, вот твоё имя. Видишь, здесь написано? - и громко возглашал, - Зоя!!! 
Вредная старушка не унималась: 
- Нет. Меня здесь нету. 
Это повторялось несколько раз. В эту казавшуюся совершенно неуместной во время торжественной храмовой службы шумную сцену никто не вмешивался. Все семь священнослужителей помазывали народ совершенно спокойно. Никто даже и движения не сделал, чтобы усмирить неспокойную старушку. Когда же Зоя, вдоволь навозмущавшись оказанной по отношению к ней несправедливостью, возвращалась в общий соборный круг, она, как и обычно, не забывала подойти ко мне и, толкнув меня в грудь, сказать неизменное: 
- Ты что здесь стоишь?! Встань в другое место. 
Наконец я не выдержал, и мне пришлось уйти от неё подальше, сменив своё место в общем круге. 
Потом уже в последующие встречи со мной она стала совсем немногословной, а только лишь замахивалась на меня своим старческим кулачком и говорила краткое: 
- У!!! 
Я без слов всё понимал и, как обычно, поспешно ретировался. Когда бы я ни встречал старенькую Зою, она неизменно вызывала во мне чувство обеспокоенности, что мне опять от неё "влетит". 
Но не всё так просто в этом мире. Зоя мыла полы в храме, и ей за это платили какие-то денежки. Совершенные гроши по тем временам. Получая деньги, Зоя не складывала их в карман, но прижимала купюры к груди и, выйдя из канцелярии, ходила так по храму или по двору. Я видел, как при встрече с ней настоятель храма архимандрит Никандр грозно выговорил ей. 
- Зоя! Опять ты все свои деньги раздаёшь?! Оставь себе хоть немного! 
- Нет, батюшка. Не раздаю, - испуганно ответила она. 
Но в итоге, как и обычно, раздавала всё до копейки в тот же день. 
Иногда Зоя подходила ко мне, но если рядом со мной находилась моя супруга, то Зоя меняла свою тактику и не била меня, как она это делала по своему обыкновению, но говорила со слезами в голосе: 
- Помолитесь за меня. У меня голова сильно болит. 
Она говорила об этом часто, но не помню случая, чтобы я воспринял эти её слова всерьез. Зоя, которая шпыняла меня на каждом углу, где только могла меня достичь, мною всерьёз не воспринималась. Я попросту боялся её и старался всеми для меня доступными способами держаться от неё подальше. 
Однажды я пришел в церковную столовую покушать. Сколько себя помню, на этом приходе в маленькой столовой огромного собора почти всегда было довольно людно. А тут захожу — и никого! Ни одной живой души. Только лишь во главе стола, на самом почётном месте, сидела... Зоя. 
Увидев её, я заметно скис. Ну, думаю, сейчас мне опять достанется, да ещё и в столовой. Сразу уйти — и то не получится. Но делать было нечего: раз пришел — надо было садиться за стол. 
Я подошёл к аналою, привычным движением руки взял поминальные записки. Вот тут-то со мной и произошло чудо, о котором не смогу забыть теперь уже никогда. 
Неожиданно для себя я вдруг почувствовал, что мысленно поминаю каждое прочитанное мною имя не просто со вниманием, а так, как будто каждая поминаемая мною душа мне в этот момент вдруг стала роднее и ближе даже самых близких моих родственников. 
«Надо же, - подумал я про себя, - никогда так не получалось молиться, как сегодня». 
Вдруг как гром среди ясного неба я услышал голос Зои: 
- Хорошо молишься. 
«Стоп, - подумал я про себя, - а откуда она может знать, что я хорошо молюсь, когда она даже и лица-то моего не видит? Я же к ней вообще спиной стою». А она вдруг таким уверенным и спокойным тоном: «Хорошо молишься». 
Внутренне я насторожился, но вида не подал. Молча подошёл к окошку раздачи, взял свой суп и сел за стол — подальше от Зои — и начал есть. 
То, что произошло дальше, невозможно описать никакими разумными словами. 
Зоя, очевидно, сильно юродствуя, вдруг начала скороговоркой, очень поспешно и быстро, с неподражаемо детскими интонациями говорить: 
- Когда я была маленькой... Мне было только восемь лет... А у меня родственники... родственники...Так водку пили, так пили... Сильно пили. Раз так напились, что воткнули мне топор в голову и выкинули меня на улицу, на мороз, в сени подыхать. А я лежу с топором в голове. По самый обух топор в голову засадили!!! По самый обух!!! Они думали, что я умерла. А я не умерла. Я лежу в сенках и пою. Хоть и мороз на улице был, а я все равно пою. Псалмы пою, а меня никто не учил... Меня Бог научил... Лежу я и пою псалмы. А родственники-то мои, родственники, как услышали, что я пою псалмы, а ведь меня никто не учил — так ещё больше стали водку пить... А псалмам-то меня никто не учил... 
Я в полном смысле слова остолбенел. 
Ясно понимая всю необыкновенность происходящего и помня то, как Зоя прочитала моё внутреннее состояние как открытую книгу, когда я полминуты назад стоял у аналоя, я про себя подумал: «Ну ладно. Псалмы как поются — ей Бог открыл. Мария Египетская, к примеру, тоже неграмотная была, но всё же цитировала Святое Писание. Но чтобы восьмилетняя девочка, выброшенная на мороз (дело происходило в Сибири), с топором в голове, да ещё и «по самый обух!!!», живой осталась? Это невозможно! Уж что-что, а медицину я немного знаю. Живым при такой травме не должен бы остаться никто, тем более ребёнок". Вслух я ничего не сказал. Но только лишь подумал. 
Зоя мне тоже ничего не сказала. 
Но то, что она сделала, врезалось в мою память на всю оставшуюся жизнь. Она просто сняла с головы своей платок, скромно и неторопливо сложила его на своих руках кружочком, завязала концы платка руками и опять одела его на свою голову. То, что я в это время увидел, повергло меня в полный шок. 
Я увидел её голову. Голова её чем-то напомнила мне своим видом разрезанное пополам яблоко, когда-то давно раздвинутое ударом топора !по самый обух!, да так и не сумевшее соединиться... Было такое чувство, что я смотрю сквозь широко раскрытые створки черепа Зои на её ничем не защищенный сверху головной мозг. Кожа от старой раны была настолько тонкой и прозрачной, что я без всякого труда ясно и отчетливо разглядел великое множество голубоватых тонких венозных сосудов. В яму, которая была наверху её головы, я мог бы спокойно вложить целиком всю свою ладонь... 
Не помню, как я доел свой суп и, глубоко потрясённый случившимся, вышел из церковной столовой в полном смысле слова вне себя... В моей голове стояла весь тот день только одна-единственная мысль: «НАСКОЛЬКО ЖЕ ВСЕМОГУЩ Иисус Христос!!! Да с Таким Богом нам, православным, даже и сама смерть-то не должна быть страшна! Ты же посмотри — какое чудо!!!» 
Одним словом, скучно мне в тот день точно не было. Стоило бы, наверное, и жизнь прожить, чтобы вот так вот запросто воочию увидеть самое настоящее чудо, подобных которому даже в древних житиях святых и то сряду не прочтешь. Я был под очень сильным впечатлением от увиденного и услышанного в тот день. 
Когда я рассказал об этом случае своему духовнику, то убеленный сединами маститый протоиерей почему-то внимательно и продолжительно на меня посмотрел и потом с задумчивым видом сказал: 
- Я исповедую Зою уже двадцать восемь лет, и она мне об этом никогда ничего не говорила. А тебе почему-то сказала. Почему? 
Я молчал. Мне нечего было ему ответить. 
. 
Воистину непостижимы для нас, Господи, пути Твои!!! 
..... 
Оказать помощь или написать автору https://vk.cc/8teO6X

 7 ВЕЩЕЙ, КОТОРЫЕ НА САМОМ ДЕЛЕ НУЖНЫ ДЕТЯМ 

 СТИШОК ОТ УНЫНИЯ 
Ты проснулся?! Это - РАЗ! Огонь жизни не погас! 
За окошком есть трава? Значит - зрячий! Это -ДВА! 
Вспомнил беды ты свои...Нет склероза! Это - ТРИ! 
Денег мало? Не стони! Не своруют их враги! 
Еды мало? Меньше жрать! Похудеешь! Это - ПЯТЬ! 
Оскорбляют в прах и пух!!! Повезло, имеешь слух! 
Дети довели твои? Есть они! - Благодари! 
Сердце колет и болит? Возликуй! Еще стучит!!! 
А пока не ноют ноги, радуйся любой дороге!!! 
Жизни путь невыносим? Значит Господом любим!

 Служил в нашем храме пожилой священник - отец Алексий Емельяненко. Он рассказывал такую историю: - Это случилось лет двадцать назад. Я тогда в этом храме служил пономарём, а по совместительству ещё и сторожем. 

Однажды закончилась служба, я в притворе дождался, пока выйдут прихожане и совсем уже собрался закрыть двери, как вдруг вошёл средних лет мужчина и стал, обходя храм изнутри, внимательно всматриваться в иконы. Я стоял несколько в стороне, под клиросной лестницей и он меня не заметил. Возле большой, старинной иконы святителя Николая мужчина вдруг рухнул на колени и разрыдался. Это было так неожиданно, что я не решился его тревожить... Через несколько минут мужчина поднялся с колен и направился к выходу. Он бы, конечно, прошёл мимо, но я не удержался и спросил не случилось ли с ним какой-нибудь беды и не могу ли я помочь... - Нет, нет - ответил он взволнованно, теперь уже всё позади. Просто... Понимаете, я военный лётчик. И вот вчера был у меня ночной вылет. В кабине я был один. И вдруг у меня заглох двигатель. Самолёт стал падать. Это произошло очень быстро, всё решали секунды. Я пытался что-то предпринять, но ничего не помогло и я понял, что погибаю. 

И вдруг я вижу, что рядом со мной в кабине сидит какой-то дедушка. Странно, но я совершенно этому не удивился... И вот этот дедушка говорит мне так спокойно, ласково даже: - Сынок, ты не волнуйся... вот эту ручечку поверни, а теперь вот этот тумблер включи... и кнопочку нажми вот эту... Я сделал как он сказал и двигатель заработал... Я вывел самолёт из пике, благополучно приземлился и только тогда осознал, ЧТО со мной произошло... 
Когда я сдал смену и добрался до города, то пришёл в ваш храм и вот, только что узнал - КТО был тот старичок, который спас меня от смерти! 

Священник Димитрий Шишкин

 МАМОЧКА, ТЫ ПОЛЕЖИШЬ СО МНОЙ? 

 Какие люди мне нравятся

Нравятся мне люди, которые не боятся стареть. Без подтяжек, без липосакций, зато с мыслью в глазах, с внуками, с конкретным делом в руках.Если человек встречает старость без истерик, значит, есть нечто за душой у человека.

Еще нравятся люди, вокруг которых чисто. Чисто в доме, чисто на прилегающей к дому территории, чисто на рабочем месте. Дал Господь Бог под начальство и ответственность каждого человека небольшой кусочек земли, и нужно на нем навести и поддерживать порядок. Если видишь свинарник вокруг, значит, у людей внутри такой же свинарник. Грязь в мозгах и смрад в глубинах сердца неизбежно проявятся через кучи пустых бутылок вокруг, горы фантиков, лужи разлитых напитков и надписи на заборах.

Нравятся люди, могущие удивить, не мечущие все козыри на стол в первые пять минут знакомства. Думаешь: прост человек и до крайности обычен. Даже не интересно. А он вдруг со временем открывает все новые и новые грани характера, и видно, что много у него этих граней. Просто он не выпячивает все сразу и не красуется без толку.

Хороши те, кто делает что-либо своими руками и не только не боится всякой работы, но и любит ее. Работяги обычно – молчуны. Основательный человек не любит тратить силы в разговорах. Он знает, что ничто так не опустошает и не обессиливает душу, как бесплодная и беспредметная болтовня. «Либо разговоры разговаривать, либо дело делать», – так он думает, и нравится мне он из-за этого.

Еще нравятся те, кто в разговорах не хвалит себя и не жалуется. Значит, не самовлюблен человек. А если даже увлечется и расскажет о себе больше, чем обычно, то стыдится и старается разговор в другое русло перевести. Тот, кто про себя «любимого» без конца языком не треплет, тот слушать умеет. Умеет слушать, потому что знает: на свете кроме него еще другие люди есть. И другие люди ему при случае с удовольствием душу свою изливают, потому что чувствуют: он не посмеется и не расскажет другим то, что услышал.

Нравятся мне те, кто свою норму в спиртном знает. Под стол не падает, в свинью не превращается и другим не дает, приключений «под градусом» не ищет. Такой человек с компаниями переборчив и с кем попало пить не станет. Очень нравятся мне такие люди.

Еще нравятся те, кто много книг прочел не потому, что ученая степень требует, а потому, что душа книгу любит, невзирая на, может быть, самую простую профессию.

Если эти люди мне нравятся, значит, они есть. Не может же нравиться мне или другому человеку то, чего нет в природе. Такие люди есть, это так же точно, как то, что Бог свят! Но их не очень много, потому что то, чего очень много, всегда теряет в цене и перестает удивлять. Если бы золото было по цене камня, то никто бы из него украшений не делал и денежным эквивалентом не считал.

Люди, которые мне нравятся, есть, хотя их могло бы быть и больше. Мир должен стоять на чем-то, так вот он, возможно, на них и стоит.

Автор: Протоиерей Андрей Ткачёв

 Сорок минут 

Вера сидела в кресле и делала вид, что читает книгу. На самом деле она совсем не читала. Вера дулась. Дулась на своего мужа, Сергея, который лежал на диване и смотрел по телевизору новости. Он по телевизору обычно только новости и смотрел. На большее времени просто не хватало: её муж много работал. Всю семейную жизнь. Сначала он много работал, чтобы прокормить жену и двух сыновей. А теперь, когда мальчишки выросли и встали на ноги, продолжал так много работать то ли по инерции, то ли потому, что ему нравилось жить в постоянном цейтноте. 

А вот Вере это не нравилось… Она незаметно бросила взгляд на мужа. Да, муж у неё, конечно, хороший… Заботливый, хозяйственный… И выглядит он в свои сорок семь очень молодо: стройный, подтянутый, широкоплечий… И даже когда лежит на этом диване, закинув руки за голову, в футболке и стареньких трениках, им можно залюбоваться. Вот только времени у него никогда не хватает. Вот и вчера он задержался: попросили починить «совсем убитый», по его словам, компьютер. И он, конечно, не отказался. Починил. Руки-то – золотые. И даже принёс жене на заработанные дополнительно деньги подарок к годовщине их свадьбы. Но разве в подарке дело?! Двадцать пять лет семейной жизни – четверть века… И Вера вместо подарка хотела провести с мужем весь вечер. Вот это был бы подарок! Неспешный ужин вместе с пришедшими в гости сыновьями, тихая беседа, родство душ… Вот в чём радость! 

А так всё получилось скомкано, на бегу. Серёжа пришёл поздно, когда пирог остыл и мальчишки уже ёрзали в креслах, устав ждать отца и семейного праздника. Вера смолчала вчера, зато сегодня, в воскресенье, высказала всё, что накопилось: и про жизнь на бегу, и про то, что всех денег не заработаешь, и про то, что мы работаем, чтобы жить, а не живём, чтобы работать. Серёжа не спорил, шутил, смешил жену, и этим ещё больше рассердил её, и Вера демонстративно замолчала и молчала вот уже полдня. Вот и сейчас она сидела в кресле с книгой в руках и дулась. 
Вера бросила поверх книги взгляд на мужа, а потом, тихонько вздохнув, встала и пошла в ванную комнату. Обычно на принятие ванны у неё уходило минут сорок: сначала пустить пену и долго нежиться в ароматной воде, потом не спеша помыться и закончить дело прохладным душем. Сорок минут в ванной комнате текли неспешно. Вера лежала в ванной и думала, как помириться с мужем. Всё-таки он у неё очень хороший… Вот вчера подарок принёс – духи любимые, хоть они и дорогие очень… И вовремя: заветный флакончик успел кончиться. А он заметил, хоть и всегда торопится. Да, муж у неё хороший. Надо помириться. Сказать ему что-нибудь ласковое… Она, Вера, тоже часто всё на бегу делает… И на слова ласковые так часто времени не хватает… Всё больше ругает мужа, ворчит, а то и покрикивает… вот как сегодня утром… 

Ладно, вот сейчас она выйдет из ванны, на мокрые волосы – капля любимых духов – и к мужу, мириться. А он обнимет её ласково, прижмёт к себе и скажет: «Мой малыш». И это будет очень приятно: знать, что есть человек, который любит и называет малышом, несмотря на годы, и лишний вес, и вот эту, недавно появившуюся, морщинку на лбу. И она уткнётся носом в его плечо, такое родное и тёплое, такое широкое и надёжное, и им будет так хорошо вместе… Вера вышла из ванной комнаты и насторожилась. Какой-то хрип доносился из комнаты, это что – телевизор? В комнате был полумрак среди белого дня, и по спине побежал холодок. Вера медленно вошла в комнату и с ужасом увидела бледное лицо мужа, закрытые глаза, синие губы. Роняя полотенце, она заметалась по комнате. Выскочила на лестничную площадку, начала звонить во все двери, бросилась назад, непослушными руками стала крутить диск телефона. «Скорая» приехала через десять минут. Сосед Виктор делал её мужу искусственное дыхание, соседка Зоя обнимала судорожно всхлипывающую Веру. Врачи захлопотали над лежащим Сергеем, но их хлопоты быстро кончились. Один из врачей, мрачный, черноволосый, подошёл к женщинам и сказал: Поздно. Что – поздно?! – вскрикнула Вера. Всё поздно… Опоздали. Минут на сорок бы пораньше… 

Где вы были, когда начался сердечный приступ?! А теперь – что ж Вызывайте труповозку, а нам нужно ехать, у нас вызовы, работа 
Вера плохо помнила, что было дальше. Она сидела на полу рядом с диваном и держала мужа за руку. Рука была ещё тёплой, и ей казалось, что это страшный сон, что Серёжа просто спит. Вера сказала: Серёж… Как я теперь без тебя, а? Ты не можешь оставить меня одну, не можешь! Понимаешь?! Так нельзя! Я не могу без тебя! И не хочу! Вера замолчала и подумала, что теперь никто не назовёт её «малыш». Никто не обрадуется пришедшим в гости мальчишкам. А если они захотят жениться, то её муж никогда об этом не узнает. И не будет сидеть с ней рядом на свадьбе, не будет сжимать её руку, когда молодым закричат «горько!». И если у них появятся внуки, то её муж не сможет вместе с ней порадоваться их улыбке, и агуканью, и первому слову. И не пойдёт с внуком по аллее, подбрасывая его в воздух. И это – всё?! Вся жизнь?! А кому она теперь уткнётся в плечо?! Что, этого родного, широкого, тёплого плеча – больше не будет в её жизни?! Никогда?! 

А ведь она не успела, так много не успела! Она не успела помириться с ним. Не успела сказать, что и не сердится совсем. Что любит его, своего родного и ненаглядного мужа. Не успела… Вера встала перед диваном на колени и стала просить, сквозь слёзы и боль: Господи, верни мне его, пожалуйста! Ну пожалуйста, Господи, верни мне его! Я очень прошу тебя! Пожалуйста! Я так прошу тебя! Смилуйся, милосердный Господи! Верни мне моего мужа! Я так часто ругала его и ворчала, но Ты ведь знаешь, что я любила его. Всегда следила, чтобы он не простыл, чтобы тепло оделся. Чтоб рубашка чистая… Господи, что я такое говорю?! Я хотела только сказать, что я ничего не успела… И что я люблю его. Вера долго плакала, пока не забылась в беспамятстве, сидя у дивана. Открыла глаза от резкого звука. 

По телевизору шли новости, и показывали какую-то катастрофу. Вера вскочила с кресла, и муж посмотрел на неё удивлённо. Книга упала с колен, и Вера застыла у кресла, глядя на книгу в недоумении. Да уж, чего только не приснится… Особенно если по телевизору всякие ужасы показывают… Вера встряхнула головой, прогоняя остатки сна, а потом пошла в ванную. Сорок минут в ванной комнате – приятное занятие. 
Вера медленно вошла в ванную, включила воду, постояла немного в нерешительности, а потом медленно пошла назад. Шла отчего-то осторожно, затаив дыхание. Почувствовала облегчение, когда увидела в комнате яркий солнечный свет вместо полумрака из её сна. Подошла к дивану и опустилась на колени рядом с мужем. 

Потёрлась носом о нос. Серёжа улыбнулся. Попытался сесть и обнять Веру, но как-то слабо охнул. Закусил губу, чтобы не застонать и не испугать жену. Вера быстро поднялась на ноги. Ей хотелось закричать от ужаса, но она вместо этого делала всё быстро и чётко: лестничная площадка, отчаянные звонки, соседи Зоя и Виктор. Молниеносно метнулась назад к телефону. «Скорая» приехала через десять минут. Врачи захлопотали над лежащим Сергеем, но их хлопоты быстро кончились. Один из врачей, мрачный, черноволосый, подошёл к женщинам и сказал: Ну что ж, приступ купировали. А потом вдруг улыбнулся и перестал быть мрачным: 
Вовремя вы нас вызвали! К участковому запишитесь на приём в понедельник. 

«Скорая» уехала, а соседи ушли, Вера села на диван рядом с мужем. Нервное напряжение никак не отпускало, и она вся дрожала. Потом взяла мужа за руку, прижала её к губам и зарыдала. А он обнял ласково жену и сказал: Ну что ты, малыш Всё хорошо. И она уткнулась носом в его плечо, такое родное и тёплое, такое широкое и надёжное. 

Ольга Рожнёва

 Петр Мамонов о смысле жизни 

— Каждый встречающийся на пути человек — ангел. Он тебе помощник и встретился недаром. Он тебя или испытывает, или любит. Другого не дано. У меня был случай в молодости. Выпивали мы с приятелем, расстались поздно. Утром звоню узнать, как добрался, а мне говорят: он под электричку упал, обе ноги отрезало. Беда невыносимая, правда? 
Я к нему в больницу пришел, он говорит: «Тебе хорошо, а я вот...» — и одеяло открыл, а там... ужас! Был он человеком гордым. А стал скромнейшим, веселым. 
Поставил протезы, жена, четверо детей, детский писатель, счастьем залит по уши. Вот как Господь исцеляет души болезнями физическими! Возможно, не случись с человеком горя, гордился бы дальше — и засох, как корка черствая. Таков труднопереносимый, но самый близкий путь к очищению духовному. Нужно каждую минуту поучаться, каждую минуту думать, что сказать. И созидать, созидать, созидать. 
Жизнь порой бьет, но эти удары — лекарство. «Наказание» — от слова «наказ». А наказ — это урок, учение. Господь нас учит, как отец заботливый. Ставит маленького сына в угол, чтобы он в следующий раз не делал плохого. Дитя рвется, а отец держит его за руку, чтобы под трамвай не попал. Так и Бог. Искушения — это экзамен. А экзамен зачем? Чтобы его сдать. В этих испытаниях мы становимся все чище и чище. Золото в огне жгут, чтобы оно стало чистым. Так и души наши. Мы должны переносить скорби безропотно, без вопроса «за что?». Это наш путь. 

Подлинный смысл жизни — любить. 

— Зачем мы живем? Долгие годы я никак не отвечал на этот вопрос — бегал мимо. Был под кайфом, пил, дрался, твердил: «Я главный». А подлинный смысл жизни — любить. Это значит жертвовать, а жертвовать — это отдавать. Схема простейшая. Это не означает — ходить в церковь, ставить свечки и молиться. Смотрите: Чечня, 2002 год, восемь солдатиков стоят, один у гранаты случайно выдернул чеку, и вот она крутится. Подполковник, 55 лет, в церковь ни разу не ходил, ни одной свечки не поставил, неверующий, коммунист, четверо детей... брюхом бросился на гранату, его в куски, солдатики все живы, а командир — пулей в рай. Это жертва. Выше, чем отдать свою жизнь за другого, нет ничего на свете. 
В войну все проявляется. Там все спрессовано. А в обыденной жизни размыто. Мы думаем: для хороших дел есть еще завтра, послезавтра... А если умрешь уже сегодня ночью? Что ты будешь делать в четверг, если умрешь в среду? Кажется, только вчера сидел рядом Олег Иванович Янковский, вот его курточка лежит, вот трубочка. А где сейчас Олег Иванович? Мы с ним на съемках фильма «Царь» сдружились. Много о жизни беседовали. Я и после его смерти с ним беседую. Молюсь: «Господи, помилуй и спаси его душу!» Вот что проходит туда — молитва. Поэтому, когда буду умирать, мне не надо роскошных дубовых гробов и цветов. Молитесь, ребята, за меня, потому что я прожил очень всякую жизнь. 
Молитва важна и при жизни. Слово «спасибо» — «спаси Бог» — это уже молитва. Бывает, не могу очки найти, прошу Творца Вселенной: «Помоги, Господи!» — и нахожу. Отец Небесный любит нас, к нему всегда можно за помощью обратиться. Вы знаете, какое это чудо?! Cидим мы здесь с вами, такие червячки, — и можем напрямую сказать: «Господи, помилуй!» Даже маленькая просьба — запрос во Вселенную. Вот крутняк! Никакой героин рядом не лежал! 
Господь не злой дядька с палкой, который, сидя на облаке, считает наши поступки, нет! Он нас любит больше, чем мама, чем все вместе взятые. И если дает какие-то скорбные обстоятельства — значит, нашей душе это надо. Вспомните свою жизнь в моменты, когда было тяжело, трудно, — вот самый кайф, вот где круто! Написалась у меня такая штучка: чем хуже условия, тем лучше коты. Вот так... 

Любовь — это вымыть посуду вне очереди. 

Видеть хорошее, цепляться за него — единственный продуктивный путь. Другой человек может многое делать не так, но в чем-то он обязательно хорош. Вот за эту ниточку и надо тянуть, а на дрянь не обращать внимания. Любовь — это не чувство, а действие. Не надо пылать африканскими чувствами к старухе, уступая ей место в метро. Твой поступок — тоже любовь. Любовь — это вымыть посуду вне очереди. 

Спаси себя — и хватит с тебя 

— Нельзя рассказать про вкус ананаса, если его не попробовать. Нельзя рассказать про то, что такое христианство, не пробуя. Попробуйте уступить, позвонить Людке, с которой не разговаривали пять лет, и сказать: «Люд, давай закончим всю эту историю: я что-то сказала не так, ты сказала... Давай в кино сходим». Вы увидите, как ночью будет хорошо! Все возвращается во сто крат тебе, любимому, но только не тряпками, а состоянием души. Вот подлинное счастье! Но чтобы его достичь, каждую минуту надо думать, что сказать, что сделать. Это все есть созидание. 
Посмотрите, что делается вокруг: сколько хороших людей, чистых, удивительных, веселых лиц. Если мы видим гадость — значит, она в нас. Подобное соединяется с подобным. Если я говорю: вот пошел ворюга — значит, я сам стырил если не тысячу долларов, то гвоздь. Не осуждайте людей, взгляните на себя. 
Спаси себя — и хватит с тебя. Верни Бога в себя, обрати свой взор, свои глаза не вовне, а вовнутрь. Полюби себя, а потом самолюбие преврати в любовь к ближнему — вот норма. Мы все извращенцы. Вместо того, чтобы быть щедрыми — жадничаем. Живем наоборот, на голове ходим. На ноги встать — это отдать. Но если ты отдал десять тысяч долларов, а потом пожалел, подумал, что нужно было отдать пять, — твоего доброго дела, считай, и нет. 

Я прожил сегодняшний день — кому-нибудь от этого было хорошо? 

Каждую ночь нужно задавать себе простенький вопросик: я прожил сегодняшний день — кому-нибудь от этого было хорошо? Вот я, знаменитый крутой артист, рок-н-ролльщик, — могу с вами разговаривать так, что вы по струнке будете ходить. Но разве мне от этого лучше будет? Или вам? Одно из имен дьявола — «разделяющий». Внутренний дьявол внушает: ты прав, старик, давай всех построй! Я стараюсь таким не быть. Продвигаюсь в своей душевной работе каждый день. Комариными шажочками. 
Не хочу ничем гордиться: ни своей ролью в фильме «Остров», ни стихами своими, ни песнями, — хочу с краю глядеть на все это. Мне чудо — каждый день, у меня каждый день небо разное. А один день не похож на другой. Счастье, что стал это замечать. Я очень много пропустил, мне очень жаль. Об этом я плачу, внутренне, конечно. Могло быть все чище и лучше. Один человек сказал: ты такие песни написал, потому что водку пил. Но я их написал не благодаря водке, а вопреки. С высоты своих 60 лет я говорю: нельзя терять в этой жизни ни минуты, времени мало, жизнь коротка, и в ней может быть прекрасен каждый момент. Важно утром встать и убрать вокруг. Если я проснулся в дурном настроении, не портвейн пью, а говорю: «Господи, что-то мне плохо. Я надеюсь на тебя, ничего у меня не получается». Вот это движение самое важное.

#личности@yakor.blog

 В те времена, когда я работала спецкором «Комсомольской правды», в соседнем отделе работал молодой журналист Юрий, ставший впоследствии отцом пятерых детей. Но тогда у него родилась дочка Анечка, вскоре после рождения приговоренная врачами к смерти. Девочку поместили в «Кремлевку», зарубежные собкоры присылали лекарства, но все это лишь продлевало агонию. У журналистов свои способы борьбы. И Юрий с просьбой о помощи рассылал по редакциям разных стран фотографии семимесячной Анечки, на которые было больно смотреть. Тело младенца представляло собой кровоточащий кусок мяса без кожи. Кости были желеобразными. Не тело, а жидкое яйцо без скорлупы. Медсестры даже боялись взять девочку на руки, и перепеленать Анечку могла только глубоко верующая жена Юрия. Вот и расходились по всему миру фотографии, с которых смотрели с мольбой огромные страдающие глаза ребенка. 

– Зря вы себя мучаете, – убеждали Юрия врачи. – Болезнь неизлечима. 
Но Юрий, как радист погибающего судна, отчаянно посылал в пространство сигналы «SOS»: «Спасите Анечку! Откликнитесь, кто может помочь!» Откликнулась женщина-профессор из Америки, специалист мировой величины. Она прилетела в Москву всего на пару часов специально для осмотра Анечки. Осмотрела и тут же улетела обратно, сказав на прощанье ошеломленному отцу: 
– Готовьте жену: девочка этой ночью умрет. Простите нас, но медицина бессильна, и спасти ее может лишь чудо Божие. 

Сообщить жене этот смертный приговор Юрий не смог и в ужасе бежал из Москвы в Троице-Сергиеву Лавру. Как и многие из нас, он был тогда неверующим. Молиться Юрий не умел, но стоял весь день у раки преподобного Сергия и плакал, плакал, плакал. Домой он вернулся заполночь, когда жена уже спала. А на рассвете, стараясь не разбудить мужа, жена уехала в больницу перепеленать Анечку. О дальнейшем рассказывала она сама: 

– Подошла я к дочке и испугалась: Анечка была какая-то необычная. Я скорее к врачу: «Доктор, посмотрите Анечку. С ней что-то происходит». Врач наклонился к Анечке и вдруг как побежит в ординаторскую! Я обомлела. А из ординаторской уже бегут что есть мочи врачи и медсестры и топочут, как стадо слонов. Окружили Анечку и стоят молча. А я гляжу и глазам своим не верю: у Анечки появилась кожа, а кости были уже твердыми. 

Так по молитвам преподобного Сергия Радонежского свершилось чудо исцеления. Юрий после этого крестился и ушел из редакции. А я лишь только после крещения поехала в Троице-Сергиеву Лавру, умоляя о помощи преподобного Сергия Радонежского. 

И это реальная история!

Нина Павлова

 Я вышла замуж по любви, а вскоре обнаружила, что мой муж не просто атеист, но атеист беспощадный и яростный. И стоило ему обнаружить, что кто-то из его подчиненных ходит в церковь и молится Богу, как он немедленно увольнял такого человека с работы. Городок у нас маленький, с работой трудно, и найти себе место с приличной зарплатой нигде, кроме как на предприятиях мужа, практически невозможно. 

Вот и жили мы, как некогда христиане в катакомбах, молились тайком и скрывали свою веру от ока «хозяина». Я прятала свои иконки и молитвослов в шкафу под бельем, а духовную литературу не смела дома держать и хранила ее у православной подруги, работавшей на фабрике мужа. Однажды муж собрался ехать в область по делам, предупредив меня, что вернется лишь завтра. А тут как раз звонит моя подруга и говорит, что ей дали почитать книгу «Пасха красная» о трех Оптинских братьях, убитых на Пасху. И так интересно про книгу рассказывает, что мне захотелось ее прочитать. 
— Приходи, — прошу, — с книжкой ко мне. Вместе почитаем, а муж сегодня не вернется домой. В общем, как говорил позже мой муж: кот из дома — мыши в пляс. Достала я из шкафа все свои иконки, помолились мы с подругой и только начали, было, читать «Пасху красную», как внезапно вернулся муж. Не знаю, по какой причине, но поездка сорвалась, и муж, что называется, поймал нас с поличным. Я, как человек тренированный, мигом спрятала иконы. А подруга заметалась с книжкой и не знает, куда ее девать. Наконец, положила книгу на холодильник и бегом в дверь. А муж схватил «Пасху красную» и кричит ей вслед:

— Так вот кто мою жену с толку сбивает?! Завтра же вылетишь за это с работы! На меня он даже взглянуть побрезговал. Хлопнул дверью и ушел в кухню. Всю ночь в кухне горел свет, а я не могла уснуть. Вспоминала, как верующая женщина, уволенная мужем, кричала мне, что я живу с «антихристом». И почему не подаю на развод? Правда, батюшка не благословлял разводиться и говорил, что неверующий муж верующей женой освящается. Да и что скрывать? Я любила мужа, а он очень любил меня и детей. Многие, наконец, уважали мужа, говоря, что вокруг разруха, а у него производство поставлено крепко. И все же в ту ночь я твердо решила — уйду от мужа, если он выгонит подругу с фабрики. А ей без работы никак нельзя — растит без мужа двоих детей, а еще содержит стариков-родителей.

Всю ночь я сочиняла в уме «ультиматум» и только на рассвете решилась войти в кухню. Смотрю, а мой муж уже дочитывает «Пасху красную» и заливается слезами.
— Поклонись, — говорит, — в ноги своей подруге за то, что принесла эту книгу в наш дом. Собирайся, прошу, поедем в монастырь к твоему батюшке. Я хочу креститься сегодня же. Так состоялось обращение моего мужа. А сразу после крещения муж дал нам с подругой свою машину с водителем и отправил в Оптину пустынь — отвезти пожертвования в монастырь и поклониться с благодарностью могилам Оптинских новомучеников. 

Записала Нина Павлова