ТРИ СЕКРЕТА «ДЕТНОСТИ»
Мне всегда было интересно, а в чём секрет «детности»? Почему у одних куча детей, а другие и одного принципиально не хотят заводить?
И ведь явно это не зависит от количества денег, которые зарабатывает отец семейства. Хотя, когда разговор заходит о детях, чаще всего рассуждают о том, что ребёнка надо обеспечить, что для него нужно оборудовать отдельную комнату с кучей игрушек и гаджетов, что платная медицина и платное образование — это большие финансовые расходы. И никто с этим не спорит. Но… вы встречали многодетных миллионеров? Я — нет. По телевизору видела двух-трёх. Но всё равно в реале еле-еле сводящих концы с концами семей я знаю гораздо больше. Значит, не в деньгах всё-таки дело.
И кстати, не в количестве детей тоже. С появлением ребенка меняется семья, меняются сами новоиспеченные родители, и их жизнь действительно выходит на совершенно иной уровень. Давайте рассуждать просто о «детности» — пусть это будет один ребёнок в семье (или два, или десять) — всё равно. Что заставляет женщину стать матерью? Простой инстинкт или что-то ещё?
СЕКРЕТ ПЕРВЫЙ. ЛЮБОВЬ
Только что прочитала интереснейшую статью молодого суперпапы. Он призывал всех молодых мам «с синяками под глазами» покаяться и признаться, что им всё это материнство не нравится. И очень логично рассуждал, кстати: ну кому в здравом уме могут понравиться непрерывные бессонные ночи, тупые разговоры о подгузниках и горшках, монотонное существование с рутинными действиями над существом, которое даже ответить тебе русским языком не может! Всё так и есть! Вспоминаю своё материнское «новоначалие» с первой дочкой — да это же ужас сплошной! Однажды я просто заснула на лавочке на бульваре — рядом с коляской, до того устала.
И все эти тяжкие месяцы первого года я с нетерпением планировала выход на любимую работу. Следующая беременность (которая была той самой «неслучайной случайностью») положила конец мечтам о работе ещё на пару лет. И вот в эти-то пару лет я вошла во вкус: я почувствовала необыкновенное удовольствие от общения со своими малышами — от их невообразимых филологических находок, которые зовутся детскими перлами, от их свежего и яркого восприятия жизни, от их чистой радости по поводу и без повода. А ещё этот запах — запах младенца! Я вдруг ощутила, что мои малыши буквально напитывают меня эликсиром жизни — своей любовью, которая искрит во всех их движениях.
Третьего ребёнка я уже ждала и хотела — в наш дом вошёл тот самый «детский дух», о котором говорил Лесков в одном из своих рассказов. Поначалу я пыталась воспитывать детей со всей строгостью подхода моей собственной мамы, но дети естественным образом заставили меня выработать свой уникальный «мамский» стиль и забыть все советские приёмчики воспитания. Оказалось, что нужно быть просто внимательной и наблюдательной, нужно, что называется, «отдаться потоку», доверять себе и своим чувствам, и всё будет хорошо. Вот только тогда я начала понимать, зачем нам дети… В разговорах и играх с ними, в их требовательности и «мамоцентризме», даже в бессонных ночах у их постелек мы учимся любить.
На протяжении многих лет я с удовольствием укладываю очередных малышей спать — читаю им на ночь интересные книжки, молюсь с ними, а потом лежу рядышком и буквально физически ощущаю токи любви, которые исходят от них, когда детские ручки обнимают тебя, и звучит трогательная просьба: «Ты не уходи потом. Давай вместе поспим?»
Мы часто забываем о том, что каждый ребёнок, прежде всего, требует любви, ласки и нежности. Каждому ребёнку нужна забота и внимание. Каждого периодически нужно носить на руках и прижимать к сердцу. И хватает ли этого сердца на всех — вот главный вопрос, вот камень преткновения и смысл новых рождений. Не финансы, не инстинкт, а избыток внутренней любви — вот что необходимо для рождения ребёнка.
Тут я оговорюсь, что этот самый избыток некоторые бездетные женщины изливают на своих учеников и воспитанников, другие — на бедных стариков или выброшенных на улицу домашних животных — не обязательно на детей. Я знаю талантливых женщин, которые выплёскивают его в гениальные строки или в невообразимо прекрасную музыку…
И вот этот запас внутренней любви — совсем не заслуга одних или вина других, а действительно некая данность. Потому что — ну не виноваты наши женщины в том, что они выросли недолюбленными у таких же недолюбленных матерей, которые не сумели передать им ту меру сердечного тепла, что могла бы излиться на их детей.
Травма поколений выработала в женщинах не жертвенность в христианском понимании, а виктимность — стремление стать жертвой родителей-тиранов или мужа-тирана. Отсюда все эти разговоры о созависимости и других патологиях. Где же тут взяться любви на десятерых, если бедная женщина и себя-то любит с трудом, если вообще любит? Моя подруга пишет: « Неоткуда брать это душевное тепло многим… То Гулаг миллионы забрал, то война… очухались не все. То есть, они, конечно, рожали детей, но что может дать своему ребёнку душевно раздавленный человек? Только внешние атрибуты: чтоб накормлен, напоен, игрушками сдобрен, ну и тому подобное. Видимость благополучия, за которым у многих душевная пропасть. …» И что с этим делать?
Да, что делать — это главное. Когда мне задали вот этот последний вопрос, я крепко задумалась. Понятно, что в каких-то случаях не обойтись без долгих лет личной терапии. Но есть ведь и другие пути, наверное.
СЕКРЕТ ВТОРОЙ. ПОДДЕРЖКА МУЖА
Я стала вспоминать своих семейных подруг в поисках ответа. Что в них общее? Среди них нет ни одной, детство которой было бы «несоветским» и отличалось особыми условиями. Все они прошли через ясли и детские сады, все учились в обычной школе и воспитывались мамами советской закалки. Но они и правда другие! Они сумели посмотреть на своё детство с точки зрения «что было хорошо и что было плохо», проанализировать и принять для себя всё хорошее, изменить всё плохое — всё, что мешало любви. Может быть, они так сильно хотели любви, недополученной в детстве, что умудрились её «генерировать» буквально из воздуха — все они соединили свои жизни с мужчинами, которые мечтали о большой семье и поощряли рождение детей.
Меня очень часто обвиняли в пропаганде многодетности и ставили в вину потакание «самодурству» мужа по поводу количества детей в семье. Но я вот что хочу сказать: если бы наши мужья нас не поддерживали, если бы они не радовались каждому новому ребёнку, никаких мужских деклараций женщины бы не поддержали. Только в мужьях мы черпаем силу для новых рождений — и в прямом, и в переносном смысле. Пусть наши мужья не идеальные, излишне строгие или чересчур мягкие, трудоголики или пофигисты, но все они по-настоящему любят детей и семью. И это второе условие «детности».
СЕКРЕТ ТРЕТИЙ. ОТКАЗ ОТ ПЕРФЕКЦИОНИЗМА
И так, мягко и незаметно, мы подошли к третьему условию или третьему «секрету»: родителей не должны пугать многочисленные неудобства и проблемы, которые каждый ребёнок несёт с собой. Будьте готовы к тому, что на свежевыкрашенной стене дитя нарисует свой незатейливый шедевр и замочит в тазике ваш любимый гаджет (вместе со стопкой ваших же чистых вещей, только что уложенных на полочку). Не удивляйтесь, если вдруг «сам упадёт» ваш любимый цветок, а на полу в коридоре образуется аккуратная кучка из всех имеющихся дома круп. Видимо, там вы будете играть в Золушку. И хорошо, если эти самые крупы не куплены на последние деньги в дни очередного кризиса. Да что говорить — книги не хватит, если перечислять все эти детские «приколы». Если детей больше одного, приготовьтесь к постоянному шуму и выяснению отношений.
Процитирую тут одного опытного родителя: «Дети — существа газообразные, и занимают любой предоставленный им объем независимо от количества». Но учтите, что при достижении критической массы может произойти взрыв. Однажды ранним вечером выходного дня наш папа в отчаянии заявил: «Идите спать! Вы все мне мешаете!» И был абсолютно прав. Дети и созданы для того, чтобы мешать, надоедать и досаждать. А ещё ныть периодически. А ещё ссориться друг с другом и время от времени драться.
Юлия Комарова, мама шестерых детей
|
О ЧЕМ НИКОГДА НЕ СТОИТ ГОВОРИТЬ: СОВЕТЫ МУДРЫХ СТАРЦЕВ.
1. Первое, что надо держать в секрете — свои далеко идущие планы. Помалкивайте до тех пор, пока этот план не исполнится. Любые наши идеи не только не идеальны, в них огромное количество слабых мест, по которым очень легко ударить и все разрушить.
2. Второе, о чём не надо распространяться - это о своей благотворительности. Благое дело — большая редкость в этом мире, и именно поэтому ее надо беречь как зеницу ока. Не нахваливайте себя за хорошие дела. Гордость тут же увидит и отберет все то благо, которое пришло в результате этой благотворительности.
3. Третье, о чем не надо рассказывать налево и направо — это о своей аскетичности, ограничениях в питании, сне, и т .д. Аскеза физическая приносит пользу только, если она сочетается и с эмоциональной составляющей.
4. Четвертое, о чем следует помолчать — это о своем мужестве, героизме. Кто-то получает испытания внешние, а кто-то внутренние. Внешние испытания видны, поэтому за них люди получают награды, но преодоление внутренних испытаний никто не замечает, поэтому и наград за них никаких не присваивают.
5. Пятое, о чем не стоит говорить, — это о духовном знании. Духовное знание имеет разные уровни и должно раскрываться только по достижению определенного уровня чистоты сознания. Основной ошибкой начинающего носителя истины является желание поделиться слишком высоким духовным знанием, которое, вместо того, чтобы принести добро человеку, только еще больше его запутывает и даже пугает.
6. Шестое, чем не стоит особенно делиться с другими — говорить о своих домашних конфликтах и вообще о своей семейной жизни. Запомните: чем меньше вы говорите о проблемах в своей семье, тем она будет крепче и стабильнее. Ссора — это избавление от негативных эмоций, которые накопились в процессе общения.
7. Седьмое, о чем не стоит говорить, - это о некрасивых словах, которые были от кого-то услышаны. Можно запачкать на улице ботинки, а можно запачкать душу. И человек, который, придя домой, рассказывает все, что он услышал от глупого по дороге, ничем не отличается от человека, который пришел домой и не снял обувь.
#Святая_Русь #Православие
|
Станислава Лещинска, польская акушерка, узница Освенцима:
Из тридцати пяти лет работы акушеркой, два года я провела как узница женского концентрационного лагеря Освенцим-Бжезинка, продолжая выполнять свой профессиональный долг. Среди огромного количества женщин, доставлявшихся туда, было много беременных. Функции акушерки я выполняла там поочередно в трех бараках, которые были построены из досок, со множеством щелей, прогрызенных крысами.
Внутри барака с обеих сторон возвышались трехэтажные койки. На каждой из них должны были поместиться три или четыре женщины — на грязных соломенных матрасах. Было жестко, потому что солома давно стерлась в пыль, и больные женщины лежали почти на голых досках, к тому же не гладких, а с сучками, натиравшими тело и кости.
Посередине, вдоль барака, тянулась печь, построенная из кирпича, с топками по краям. Она была единственным местом для принятия родов, так как другого сооружения для этой цели не было. Топили печь лишь несколько раз в году. Поэтому донимал холод, мучительный, пронизывающий, особенно зимой, когда с крыши свисали длинные сосульки.
О необходимой для роженицы и ребенка воде я должна была заботиться сама, но для того чтобы принести одно ведро воды, надо было потратить не меньше двадцати минут.
В этих условиях судьба рожениц была плачевной, а роль акушерки — необычайно трудной: никаких асептических средств, никаких перевязочных материалов. Сначала я была предоставлена сама себе; в случаях осложнений, требующих вмешательства врача-специалиста, например, при отделении плаценты вручную, я должна была действовать сама. Немецкие лагерные врачи — Роде, Кениг и Менгеле — не могли запятнать своего призвания врача, оказывая помощь представителям другой национальности, поэтому взывать к их помощи я не имела права. Позже я несколько раз пользовалась помощью польской женщины-врача, Ирены Конечной, работавшей в соседнем отделении. А когда я сама заболела сыпным тифом, большую помощь мне оказала врач Ирена Бялувна, заботливо ухаживавшая за мной и за моими больными.
О работе врачей в Освенциме не буду упоминать, так как то, что я наблюдала, превышает мои возможности выразить словами величие призвания врача и героически выполненного долга. Подвиг врачей и их самоотверженность запечатлелись в сердцах тех, кто никогда уже об этом не сможет рассказать, потому что они приняли мученическую смерть в неволе. Врач в Освенциме боролся за жизнь приговоренных к смерти, отдавая свою собственную жизнь. Он имел в своем распоряжении лишь несколько пачек аспирина и огромное сердце. Там врач работал не ради славы, чести или удовлетворения профессиональных амбиций. Для него существовал только долг врача — спасать жизнь в любой ситуации.
Количество принятых мной родов превышало 3000. Несмотря на невыносимую грязь, червей, крыс, инфекционные болезни, отсутствие воды и другие ужасы, которые невозможно передать, там происходило что-то необыкновенное.
Однажды эсэсовский врач приказал мне составить отчет о заражениях в процессе родов и смертельных исходах среди матерей и новорожденных детей. Я ответила, что не имела ни одного смертельного исхода ни среди матерей, ни среди детей. Врач посмотрел на меня с недоверием. Сказал, что даже усовершенствованные клиники немецких университетов не могут похвастаться таким успехом. В его глазах я прочитала гнев и зависть. Возможно, до предела истощенные организмы были слишком бесполезной пищей для бактерий.
Женщина, готовящаяся к родам, вынуждена была долгое время отказывать себе в пайке хлеба, за который могла достать себе простыню. Эту простыню она разрывала на лоскуты, которые могли служить пеленками для малыша.
Стирка пеленок вызывала много трудностей, особенно из-за строгого запрета покидать барак, а также невозможности свободно делать что-либо внутри него. Выстиранные пеленки роженицы сушили на собственном теле.
До мая 1943 года все дети, родившиеся в освен-цимском лагере, зверским способом умерщвлялись: их топили в бочонке. Это делали медсестры Клара и Пфани. Первая была акушеркой по профессии и попала в лагерь за детоубийство. Поэтому она была лишена права работать по специальности. Ей было поручено делать то, для чего она была более пригодна. Также ей была доверена руководящая должность старосты барака. Для помощи к ней была приставлена немецкая уличная девка Пфани. После каждых родов из комнаты этих женщин до рожениц доносилось громкое бульканье и плеск воды. Вскоре после этого роженица могла увидеть тело своего ребенка, выброшенное из барака и разрываемое крысами.
В мае 1943 года положение некоторых детей изменилось. Голубоглазых и светловолосых детей отнимали у матерей и отправляли в Германию с целью денационализации. Пронзительный плач матерей провожал увозимых малышей. Пока ребенок оставался с матерью, само материнство было лучом надежды. Разлука была страшной.
Еврейских детей продолжали топить с беспощадной жестокостью. Не было речи о том, чтобы спрятать еврейского ребенка или скрыть его среди нееврейских детей. Клара и Пфани попеременно внимательно следили за еврейскими женщинами во время родов. Рожденного ребенка татуировали номером матери, топили в бочонке и выбрасывали из барака.
Судьба остальных детей была еще хуже: они умирали медленной голодной смертью. Их кожа становилась тонкой, словно пергаментной, сквозь нее просвечивали сухожилия, кровеносные сосуды и кости. Дольше всех держались за жизнь советские дети; из Советского Союза было около 50% узниц.
Среди многих пережитых там трагедий особенно живо запомнилась мне история женщины из Вильно, отправленной в Освенцим за помощь партизанам. Сразу после того, как она родила ребенка, кто-то из охраны выкрикнул ее номер (заключенных в лагере вызывали по номерам). Я пошла, чтобы объяснить ее ситуацию, но это не помогало, а только вызвало гнев. Я поняла, что ее вызывают в крематорий. Она завернула ребенка в грязную бумагу и прижала к груди… Ее губы беззвучно шевелились — видимо, она хотела спеть малышу песенку, как это иногда делали матери, напевая своим младенцам колыбельные, чтобы утешить их в мучительный холод и голод и смягчить их горькую долю. Но у этой женщины не было сил… она не могла издать ни звука — только большие слезы текли из-под век, стекали по ее необыкновенно бледным щекам, падая на головку маленького приговоренного. Что было более трагичным, трудно сказать — переживание смерти младенца, гибнущего на глазах матери, или смерть матери, в сознании которой остается ее живой ребенок, брошенный на произвол судьбы. Среди этих кошмарных воспоминаний в моем сознании мелькает одна мысль, один лейтмотив. Все дети родились живыми. Их целью была жизнь! Пережило лагерь едва ли тридцать из них. Несколько сотен детей было вывезено в Германию для денационализации, свыше 1500 были утоплены Кларой и Пфани, более 1000 детей умерло от голода и холода (эти приблизительные данные не включают период до конца апреля 1943 года).
У меня до сих пор не было возможности передать Службе Здоровья свой акушерский рапорт из Освенцима. Передаю его сейчас во имя тех, которые не могут ничего сказать миру о зле, причиненном им, во имя матери и ребенка.
Если в моем Отечестве, несмотря на печальный опыт войны, могут возникнуть тенденции, направленные против жизни, то – я надеюсь на голос всех акушеров, всех настоящих матерей и отцов, всех порядочных граждан в защиту жизни и прав ребенка.
В концентрационном лагере все дети — вопреки ожиданиям — рождались живыми, красивыми, пухленькими. Природа, противостоящая ненависти, сражалась за свои права упорно, находя неведомые жизненные резервы. Природа является учителем акушера. Он вместе с природой борется за жизнь и вместе с ней провозглашает прекраснейшую вещь на свете — улыбку ребенка.
|
«За что ты меня ненавидишь?» Часто можно такое встретить... женщина посвящает ВСЮ себя без остатка детям, и когда эти дети вырастают, заводят свои семьи, она начинает требовать, чтобы они посвятили свои жизни ей. "Вот я вас родила, ночей не доспала, а вы мне что за это?" А дети или не оправдали ожиданий, или не слушают маминых советов, в свои 45 лет... Жаль их очень, этих матерей. Они жили не ради детей, к сожалению. Это не любовь была. Любовь, это когда отдаёшь всё, не требуя ничего взамен. Ни уважения, ни внимания, ни "спасибо". Статья Дарьи Ивановской о такой семье, бабушке, маме: «За что ты меня ненавидишь?» Садится, плачет, выбирает самый темный уголок у вечернего окна, теребит в руках платочек. Днем гуляла с ребенком – просила не носиться с ним на горках, потому что он заигрывается и не чувствует границ. Не послушалась – бегал-бегал от бабушки по этой горке и упал, ссадина во всю спину. Напоминаю, что не зря предупреждала. «Это не потому, что мы там бегали, он просто оступился, не надо все валить на меня». Мама, это не ненависть, это моя отдельная жизнь с моими правилами. Когда я прошу человека выйти из занятого мной туалета, я делаю это не из ненависти, а из чувства потревоженной приватности. Это потребность в уважении моих норм и законов. Это досада, что мое мнение ничего не значит даже в моем доме, где ты теперь гость, а не хозяйка. Это боль от того, что мой ребенок поранился просто из-за того, что бабушка не считает нужным выполнить мамино указание. «Я дала тебе жизнь» Кричит, топает ногой. Я посмела вспомнить, как безжалостно перерывались ящики моего стола, мой портфель, читались все найденный там школьные записочки и рассматривались рисунки. Это называлось «наведи порядок у себя в столе». У меня не было своей комнаты, у меня не было даже ящика для моего личного беспорядка. У меня не было ничего только для меня. Все было в общем доступе. Все разбиралось на молекулы. Мама, это не то. «Я дала тебе жизнь» — это когда палач передумал казнить и отпустил. Ты мне ее, конечно, дала, и решила, что раз дала ты, то ты ею и распоряжаешься? Забавно. Когда я слышу такие вещи, мне представляется Некто, который явился к женщине и сказал – «смотри, вот ребенок, может, родишь его, а то некому, кроме тебя, а ему бы жизнь бы дать». И она такая – «ну ладно давай, рожу, чего уж – мне, конечно, это не очень удобно, но раз надо так надо». Нет, мама, не попрекай меня тем, что ты реализовала свои материнские инстинкты. Иначе закрадывается мысль, что не очень-то и хотелось. Мне не нравится эта мысль. «Ты убиваешь меня» Четвертый час сидит в темной кухне, не включая света, ничего не ест, не пьет, не шевелится. Сын спрашивает, что случилось с бабушкой. В мои полторы недели до ПДР мне хочется только тишины и покоя. Но я неправильно готовлю рыбу, я следую советам шеф-повара, давшего мне рецепт, на своей кухне в свое свободное время. Я смею сказать «мама, мне так удобнее» и отказаться от требования дать ей показать мне, как надо, потому что она таких рыб уже сто миллионов приготовила. Мама, это не я. Ты сама себя убиваешь, продолжая возлагать надежды на меня и моего брата. Ты убиваешь себя, придумывая сценарии нашей жизни и не видя их реализованными. Ты плачешь ночами от того, что все сложилось не так, как тебе мечталось, но разве все сложилось плохо? Кто из нас совершил в своей жизни хоть что-то противозаконное? Может, мы стали асоциальными элементами? Познали дно общества? Попрали законы вселенской морали? Убили, украли, возжелали неположенного? Наши дети здоровы, наши семьи крепки, в наших домах лад и мир, в наших душах нет черного, а есть честное. Я готовлю рыбу не по-твоему, но она, похоже, удалась – что же тут убийственного? Мама, не убивай себя больше, посмотри – все не по твоим черновикам, но все хорошо. «Вот погоди – ты окажешься на моем месте» И вдогонку: твои дети тоже будут тебя ненавидеть, они просто запомнят, что с мамой обращаются именно так. Нет, мама, не окажусь. Я уже не на твоем месте, потому что твое место занято тобой. Чтобы оказаться на твоем месте, мне нужно в точности повторить твой путь. Я уже его не повторяю. И не планирую. И если дети меня возненавидят, то не потому, что я спорила с бабушкой, а потому, что я с ними неправильно обращалась. «Ты не доверяешь мне» Сердится, плачет. Уходя к врачу, даю ЦУ по поводу запретов в нашем доме. Разбрасывать игрушки можно. Играть с водой в раковине можно. Нельзя бросать мяч в кухне, потому что там стекла шкафа и плита, нельзя сидеть на подоконниках. Нет, не потому что мама отругает, а потому, что это опасно. Нет, мои дети не должны бояться наказания. Нет, он имеет право отказаться от обеда или от футболки. Нет, я настаиваю. Мама, это не недоверие. Просто ты не живешь с нами и не знаешь наших правил. Я не знаю, по каким причинам ты принимала свои педагогические решения, но я четко осознаю мои мотивы как родителя. Я доверяю тебе. Поэтому оставляю ребенка с тобой, несмотря на то, что ты его видишь третий раз в жизни. Но пожалуйста, мой ребенок – мои правила. Да, ты вырастила двоих. И что-то ты от этих двоих не в восторге. «Вы меня не слышите» Мы слышим. Просто нам не нравится все время слушать, что мы, мягко говоря, так себе людишки. Я бы предпочла слышать слова «вкусный кофе», а не «кофе вкусный, но вообще его надо варить не так». Скажи мне – дочь, ты отлично выглядишь, а не «ты раньше так не стриглась». Скажи моему брату, что ему повезло с женой, а не напоминай ему, что он до этого брака трижды разведен. Или просто промолчи – чтобы мы были готовы слушать тебя снова. «Вы меня не любите» Мы тебя любим. Просто любовь – это не только «да, мама». Любовь – это когда ты говоришь «нет», и тебе при этом не страшно. «Вы со мной спорите». «Это надо делать не так». «У меня опыт, я знаю лучше». «Я всю жизнь вам отдала». «Я помню, какими вы были маленькими – вы были совсем другими». «Когда при детях спорят с бабушкой, дети не будут бабушку любить». «Я больше к вам не приеду никогда». Мама, родная, это не то. Мы спорим, потому что у нас на нашей территории тоже есть правила, и их надо уважать. Да, наверное, все надо делать не так, но нам НАДО именно так, и оно работает, приносит желаемый результат, дает нужные плоды. Неправильно сваренный суп вкусен, неправильно убранный дом чист, неправильно вылеченные дети здоровы. Восемь миллиардов человек на планете с тобой не знакомы, но среди них все равно очень много счастливых людей – значит, твои советы – не единственный источник мудрости. У тебя прекрасный опыт, но он твой, личный, и пусть ты сто раз облилась кипятком, я не пойму, что такое «горячо», потому что это не я, а ты облилась, и еще у меня другой болевой порог, и там, где тебе уже больно, мне еще нормально. Ты знаешь лучше нас только то, что случилось с тобой. Мне жаль, что с тобой многое случилось. Ты отдала нам всю жизнь, добровольно, ничего не оставив себе и не пробуя делать иначе, но то, что ты нам отдала – это твоя жизнь, неужели ты рассчитывала на то, что взамен на твою ты получишь нашу? Да, мы были в детстве другими, потому что мы были МАЛЕНЬКИМИ, но мне тридцать три, брату сорок семь, и если человек в сорок семь и в тридцать три остается таким, как в три и в семь, то ему ставят диагноз по МКБ-10 и дают инвалидность. Когда при детях родители спорят с бабушкой, дети видят, что взрослые не идеальны. Что даже бабушка ставит под сомнения мамин условно непререкаемый авторитет. Что людям иногда бывает трудно друг с другом. И любовь тут ни при чем. Приезжай к нам, мама. Просто приезжай и не думай о том, какими мы стали и такими ли ты хотела нас видеть. Пусть в наших домах все не так, как в твоем, но радуйся, что эти дома у нас есть, и они полны любви. Приезжай к нам, мама, посмотри, какие славные у тебя внуки, как нас любят наши супруги, как мы счастливы. Да бог с ними, с правилами, с разницей во мнениях, с порядками и опытом. Не смотри на наши неправильные пироги, не оценивай наши слова, не сравнивай нас прошлых с нами нынешними. Приезжай обниматься с малышами и пить кофе, который кто-то с утра пораньше сварил для тебя пусть и неправильно, но вкусно и с любовью. Приезжай к нам и радуйся, что мы счастливы. Пей с нами чай и читай нашим детям сказки. Научи их тому хорошему, чему ты научила нас, и не делай с ними тех вещей, которые причиняли нам боль. «Вы ничего не понимаете» Да, мама, конечно. источник: https://www.nashideti.site/2017/04/30/мама-это-не-так/
|
Любите вдох и выдох вволю! Печаль и радость - все не счесть. Не осуждайте свою долю... Есть море счастья, но и боль... Есть детство, юность, но и старость. И в каждом времени есть роль, И не ссылайтесь на усталость... Любите жизнь внутри и вне! Осознавая случай, место, Пространство, Время... Все в судьбе Печется словно бы из теста... А пекарь - Мастер, но рецепт Мы постоянно изменяем, То в долг берем, то на акцепт, То соль и перца добавляем... А пекарь знает, что к чему, Как и зачем, когда и сколько... Любите жизнь без "почему", А всех вопросов будет столько... Как звезд на небе... Всех не счесть... Ответы сердцем познаются. Придет и к вам благая Весть. Пусть слезы в прошлом остаются Андрей Чечель
|
КАКАЯ МАМА НУЖНА РЕБЁНКУ?
На формирование моих воспитательных убеждений когда-то оказали влияние две женщины — мамы. Обеим было чуть за 50 лет, у обеих были мужья, дети, внуки и обе работали со мной в одном бюджетном образовательном учреждении – на этом их сходство заканчивалось. А ключевым отличием было их отношение к себе.
Одна из них (назову ее Тамарой Петровной) была исключительно жертвенной особой. Именно так она себя гордо превозносила. «Я опять жертвую личным временем ради образовательного процесса» — громогласно объявляла она в учительской, соглашаясь выйти на замену заболевшей коллеги. Сама же она никогда не ходила на больничный, предпочитая переносить недомогания «у станка». Демонстративно на педсоветах пила лекарства, которые сама себе прописывала, так как ей некогда ходить по врачам. И любила рассказывать о своем «подвиге»: как однажды после операции она ушла из больницы, чтобы принять экзамен. Нагрузка у нее всегда была максимальной и даже больше нормы, а «лишние» часы приходилось официально оформлять на кого-нибудь другого. Так много работала она, конечно же, ради детей, которых нужно хорошо обеспечивать. Крылатая фраза «Все лучшее – детям!» была ее личным лозунгом и стилем жизни. В первую очередь удовлетворялись потребительские нужды детей (запросы постоянно росли), сама же она питалась и одевалась очень аскетично, и уж тем более не позволяла себе тратиться на развлечения и прочие «глупости».
Вторая женщина (пусть будет Татьяна Павловна) по образу жизни была полной противоположностью Тамаре Петровне. Татьяна Павловна учебной нагрузки брала по минимуму. Имела «наглость» при необходимости уходить на больничный даже во время сессии. Ссылаясь на слабое здоровье, могла взять посреди учебного года отпуск без содержания, чтобы съездить в санаторий, чем вызывала у Тамары Петровны идеологическую ненависть.
Периодически в столовой за обеденным столом я пересекалась то с одной, то с другой, то сразу с обеими…
Тамара Петровна была весьма разговорчива. Она жаловалась на здоровье, на хроническую усталость, на неблагодарных детей, которые теперь каждый вечер подсовывают ей внуков, лишая возможности отдохнуть после тяжелого трудового дня, а работает она ради них же… Интонация, с которой все это произносилось, явно подчеркивала, что роль жертвы – это любимая роль Тамары Петровны. И за эту роль она ждет оваций…
Татьяна Павловна была спокойна, улыбчива, больше слушала, чем говорила сама. Иногда рассказывала что-то смешное о внуках. А однажды задала Тамаре Петровне «наивный» вопрос: «А почему Вы не пройдете обследование, если вас беспокоят частые головные боли?»
И тут Тамару Петровну прорвало и на Татьяну Павловну вылилось все, что ранее только за глаза с коллегами обсуждалось: «Это Вы, голубушка, так сильно себя любите, что можете собой заниматься. Это у Вас личные потребности превыше всего. И обследования, и санатории, и отпуск внеплановый… Мне о себе подумать даже некогда! У меня работа, дети, внуки, весь дом на мне держится! Я о близких в первую очередь думаю! И во вторую очередь я тоже думаю о близких!»
Татьяна Павловна выдержала паузу и, невозмутимо помешивая ложечкой чай, сказала: «Я тоже думаю о близких… Зачем, думаю, я им нужна больная, усталая, ноющая, взвинченная, требующая благодарности? Я им нужна спокойная, здоровая, полная сил, способная поддержать, оказать помощь. Вот поэтому я думаю о себе, о своем настроении, о своем здоровье. Я люблю себя, чтобы были силы любить близких и быть им полезной.»
В то время я еще только мечтала стать мамой, но уже любила своих будущих детей и знала, что обязательно «все лучшее – детям». А после этого диалога я поняла, что «лучшее» — это не про материальные блага. Это про отношение, про настроение, про самочувствие. Ребенку не нужна «жертвенная» мама. Ребенку нужна мама любящая и счастливая.
Это не значит, что мама должна мало работать. Некоторым мамам для счастья нужно именно много работать. Вопрос не в количестве рабочих часов в неделю, а в маминой мотивации. Для выросшего ребенка одинаково плохи оба посыла: «Я всю жизнь на вас работала!» и «Я ради вас отказалась от карьеры!» Еще хуже варианты: «Я из-за вас замуж не вышла! Не хотела, чтоб чужой отчим в дом пришел!», «Я из-за вас с нелюбимым мужем всю жизнь прожила, пьянки его терпела, только чтобы вы в полной семье выросли!».
Такая жертвенность чаще всего — перекладывание ответственности на детей за свое неумение жить. И как им потом жить с осознанием, что мама из-за них несчастной была??? Возможны варианты.
Первый вариант: принести свое счастье в жертву маме, как когда-то поступила она. (Вам знакомы случаи, когда выросший сын мамы-одиночки не может устроить свою личную жизнь и живет до 40 лет с мамой? Например, у мамы каждый раз случался «приступ», когда сын собирался на свидание…)
Второй вариант: принять жертвенность мамы как образец, далее, следуя ее примеру, жертвовать собой ради своих детей.
Третий вариант: отдалиться от мамы, только чтобы реже выслушивать ее упреки в неблагодарности, оградить себя от навязываемого чувства вины.
Четвертый вариант: выросший ребенок все-таки научится быть счастливым (саморазвитие, психотерапия, книги, наставники) и сможет сделать маму чуть счастливее. Но лучше, если порядок будет другим: счастливая мама научит ребенка быть счастливым, ведь дети учатся не столько на словах, сколько на личном примере.
Ради счастья детей — найдите свой рецепт счастья.
Анна Быкова
|
О, что ты, осень, сделала из сада? Зачем с деревьев сорвала покров? И только лист один не хочет падать.. Он умирать пока что не готов. И вспоминает о прошедшем лете, Когда он, как и все, зелёным был, Когда, резвясь, бежал по кроне ветер, И верить в жизнь ещё хватало сил. Никак не может он с судьбой смириться, Понять: того, что было, не вернуть. Он ждёт, что снова лето повторится, Хотя уже закончен этот путь… …О, бедный лист! Ты жизни знаешь цену. Но нам она даётся только раз. Приходим все кому-то мы на смену, Чтобы уйти, когда настанет час… Таков закон, и мы над ним не властны, Пусть сердце спорит с разумом всегда. Что говорить, дни летние прекрасны, Но после них наступят холода… И всё же люди — не листва из сада, Что под ногами, смятая, шуршит. Ведь нам дана бесценная награда Самим Творцом — БЕССМЕРТИЕ ДУШИ… Александр ЗУЕВ
|
Без конца видишь молодых матерей за рулем, они водят машину и всё куда-то спешат, а ребенок сидит на заднем сиденье. Они непрестанно мчатся, чтобы перебросить его с одних частных уроков на другие. И видишь тревогу, написанную у них на лице: успеть бы отвезти дорогое дитя. А оно взволновано, подавлено или и того хуже. Она с нетерпением ждет его на улице – чтобы, как только закончит, взять его, посадить опять в машину, отвезти его на плавание, с плавания – на фортепиано, с фортепиано – на кларнет, а с кларнета – к психиатру! И знаете, сколько проблем создается таким образом? Больные родители, желающие, чтобы ребенок сделал всё, научился всему, постоянно приносил пятерки, был отличником, никогда не проваливался. Мы не научили ребенка, что неудача тоже бывает в жизни. И часто неудача бывает позитивной, то есть имеет свою хорошую сторону. Она тоже полезна, помогает человеку, и кто проваливается, у того тоже есть утешение, и он становится мягче, добрее. Это неправильно, чтобы у нас никогда не было неудач – внешне, я имею в виду. Почему? Неискушенный человек, то есть не имевший испытаний, неискусен. Он как тесто, ни разу не выпекавшееся: оно может выглядеть хорошо, но оно сырое. Человек «выпекается» в испытаниях. Если вы не научитесь переносить провалы на экзамене, то что будет в следующие годы? митр. Афанасий Лимассольский
|
|
|
