Если встанешь поздно, погреешь снедь, 

 ПОЧЕМУ ЖЕНЩИНАМ ВАЖНО ЗАНИМАТЬСЯ РУКОДЕЛИЕМ 

 Молитва: 5 упражнений для начинающих.

Молитва по своей сути — встреча души и Бога; но для того, чтобы встреча стала реальной, обе личности должны быть действительно самими собой. Между тем мы в огромной степени нереальны, и Бог так часто нереален для нас: мы думаем, что обращаемся к Богу, а на деле обращаемся к образу Бога, созданному нашим воображением; мы думаем, что стоим перед Ним со всей правдивостью, тогда как на деле выставляем вместо себя кого-то, кто не является нашим подлинным “я”.

Упражнение первое.

Итак, каждый вечер в течение недели будем молиться такими простыми словами:

«Помоги мне, Боже, освободиться от всего поддельного и найти мое подлинное “я”».

Обычно мы живем как бы отраженной жизнью. Самая жизнь, которая в нас есть, очень часто вовсе не наша, — это жизнь других людей. Если вы решитесь спросить себя, как часто вы поступаете, исходя из самых глубин своей личности, то увидите, что это бывает очень редко. Так вот, в течение этих минут сосредоточенности надо оставить все, что не является жизненно важным.

Упражнение второе.

Постарайтесь найти свое подлинное «я» и поставить его лицом к лицу перед Богом, таким, каков Он есть. И чтобы дать вам опору в этом усилии, я предлагаю вам в течение одной недели молиться следующими словами:

«Помоги мне, Боже, освободиться от всякого ложного Твоего образа, чего бы мне это ни стоило».

Сегодняшнее наше знание о Боге есть результат вчерашнего опыта, и, если мы будем обращаться лицом к Богу такому, каким мы Его знаем, мы всегда будем поворачиваться спиной к настоящему и будущему, глядя только на свое прошлое. Поступая так, мы пытаемся встретить не Бога, а то, что уже знаем о Нем. Если вы хотите встретиться с Богом таким, каков Он есть в действительности, вы должны приходить к Нему с известным опытом, чтобы он подвел вас ближе к Богу, но затем оставить этот опыт и стоять перед Богом, вместе уже известным и еще неведомым. Что же будет дальше? Нечто совсем простое: Бог, Который свободен прийти к вам, может прийти и дать вам ощутить Свое присутствие; но Он может и не сделать этого; и этот опыт столь же важен, как и первый, потому что в обоих случаях вы прикасаетесь к реальности Божиего права отозваться или не отозваться.

Упражнение третье.

Упражнение этой недели следует, очевидно, присоединить к упражнениям предыдущих недель; оно будет состоять в том, чтобы учиться, поставив себя перед Богом, передавать Ему все наши заботы до единой, а затем оставлять попечение о них; и чтобы получить в этом помощь, будем изо дня в день повторять простую и конкретную молитву:

«Помоги мне, Боже, оставить все мои заботы и сосредоточить мои мысли на Тебе Одном».

Скажем Богу откровенно, что у нас нет настоящего желания встретиться с Ним, что мы устали и предпочли бы лечь спать. Но при этом надо остерегаться вольности или просто дерзости: Он — Бог наш. После этого лучше всего было бы радостно оставаться в Его присутствии, как мы бываем с горячо любимыми людьми. Мы не испытываем такой радости и близости с Ним, чтобы просто сидеть и смотреть на Него и быть счастливыми. А если уж нам приходится говорить, то пусть это будет подлинный разговор. Переложим наши заботы на Бога, и, рассказав Ему все, так, чтобы Он это узнал от нас самих, оставим попечение о своих заботах, передав их Богу. Теперь нам не о чем больше беспокоиться: мы можем свободно думать о Нем.

Упражнение четвертое.

Каждый из нас — это не только то убогое существо, которое мы обнаруживаем, оставшись наедине с собой; мы еще и образ Божий; и дитя Божие, способное молиться самыми возвышенными молитвами Церкви. Я предлагаю, чтобы к прежнему упражнению мы добавили немного молчания, три-четыре минуты, и закончили молитвой:

«Помоги мне, Боже, видеть мои собственные грехи, никогда не осуждать своего ближнего, и вся слава да будет Тебе!»

Я помню одну женщину, неизлечимо больную; много лет она жила в ощущении присутствия Божия, а затем внезапно ощутила Его отсутствие; она написала мне тогда: «Пожалуйста, молитесь Богу, чтобы я никогда не поддалась искушению создать себе иллюзию Его присутствия, вместо того чтобы принять Его отсутствие». Вера ее была велика. Она была способна выдержать это искушение, и Бог дал ей испытать Свое молчание.

Упражнение пятое.

Я хочу, чтобы вы помнили, что мы всегда должны хранить неизменной свою веру и в любовь Божию, и в нашу собственную честную веру; и когда такое искушение придет, будем молиться молитвой, состоящей из двух фраз, произнесенных Самим Иисусом Христом:

«В руки Твои предаю дух Мой; не Моя воля да будет, но Твоя».

Помните слова Христовы: В руки Твои предаю дух Мой (Лк 23:46). Они, разумеется, за пределами нашего собственного опыта; но если изо дня в день мы будем учиться быть такого рода людьми, которые способны произносить эти слова искренне, мы не только сделаем свою молитву реальной, мы сами станем реальными.

Печатается в сокращении по книге «Митрополит Сурожский Антоний. Молитва и Жизнь».

 Когда придет пора невзгоды и страданья,
И над твоей главой обрушится гроза, —
Не унывай, мой друг! В минуту испытанья
Пускай пред Господом падет твоя слеза.

Не горьким ропотом, а теплою мольбою
Строптивой жалобы порывы воздержи;
Но, сердцем веруя, что бдит Он над тобою,
С надеждой на Него печали возложи.

И, в трудный час борьбы твоей житейской,
Он во время придет тебя спасти.
И будет Сам тебе Он Симон Киринейский
И тяжкий жизни крест поможет донести.

Михаил Розенгейм

 ПОСТ ДЛЯ ТЕХ, У КОГО "МНОГО ПРОБЛЕМ" 

- Здрасьте-здрасьте, проходите на кухню. Я сейчас. Только ногти досушу... 
- Ногти? Какие ногти? - опешила психолог. 
Она работает в хосписе. В детском хосписе. Она работает со взрослыми, у которых умирают дети. Это не работа, а наказание. Постоянный контакт со смертельным отчаянием. 
Ее клиенты не красят ногти. Не одевают яркое. Не смеются. Не улыбаются. Не празднуют праздники. Не ходят в кино. 
Они носят черные платки. Смотрят в одну точку. Отвечают невпопад. Подолгу не открывают дверь. 
Они живут в ожидании черного дня и делают черным каждый день ожидания. 
Психолог нужен для того, чтобы прогнать из головы таких родителей мысли о смерти. О своей смерти. Потому что когда уйдет ребенок, зачем жить? 
Психолог должен объяснить зачем. Помочь придумать новое "зачем". И поселить это новое "зачем" в голову мам и пап, давно и привычно живущих на грани отчаяния. 

- Какие ногти? – переспросила психолог. – Вы мама Анечки? Вы Снежанна? 
- Я мама, мама. Вот эти ногти, - засмеялась Снеж. Показала красивый маникюр с блестящими, как леденцы пальчиками. 

Снеж 30 лет. 2 года назад ее четырехлетней дочке поставили диагноз. Онкология. 4 стадия. 
Диагноз, определивший конечность жизненного отрезка её дочери. Два года. Два раза по 365 дней. "Плюс-минус 720 дней", - посчитала Снеж и упала в колодец отчаяния. 
В колодце не было дна. Когда Снеж смотрела на дочку, она все время летела вниз, испытывая нечеловеческие перегрузки. Ей даже снилось это падение. Во сне она отчаянно цеплялась за стенки колодца, сдирая пальцы в кровь, ломая ногти, пыталась замедлиться, остановиться. Просыпалась от боли. Болели пальцы. И ногти болели. Желтели. Грибок, наверное. Снеж прятала желтизну под нарядный маникюр. 

Конечно, они боролись. 
Снеж отчаянно карабкалась. Хваталась за любую возможность. Традиционная медицина. Нетрадиционная. В один день после утреннего облучения она могла повезти дочь к деревенскому знахарю. А вдруг? Лучевая терапия и отвары целебных трав. 
Лучшие диагносты и онкологи. 
«А вдруг» закончилось, когда метастазы попали в костный мозг дочки. Снеж поняла: вот теперь - всё. Финальный отрезок пути. Сколько бы там не было дней, они уже без «а вдруг». 
Снеж осознала: она больше не сможет ничего изменить. Выбора: жить или умереть – больше нет. Ей, Снежане, придется это принять. Она мгновенно замерзла. 

Подождите, но выбор же есть всегда! Даже у осужденного на смерть человека, которого ведут на расстрел, есть выбор. Выбор – с каким настроем туда идти. С остервенением, с обидой, с прощением, с надеждой… 
Снеж поняла, что в этом выборе – ее спасение. И согрелась. 
Она выбирает жить «как ни в чем не бывало». Она не станет культивировать болезнь и подчинять ей всю жизнь дочери. И свою жизнь тоже. Она не положит на алтарь грядущей смерти больше ни дня из отведенных Господом на жизнь. 
Надо ЖИТЬ. А не ЖДАТЬ. 

Да, больничная палата и ежедневные инъекции яда в исколотые вены ребенка возможно продлят ее жизнь на несколько дней. Жизнь ли это для пятилетней девочки? Нет. Это мучение. 
Анюта все время плакала в больнице и просилась домой. Дома – куклы. Мультики. Смешные журналы. Фрукты. Дома – детство. А в больнице – борьба. Но исход борьбы уже определен, зачем тогда? 
Снеж забрала дочку домой. И стала жить-поживать. 

- Это она не в себе, - хмуро смотрели на Снежанну другие матери, чьи дети оставались в больничных палатах. – Это она сдалась. 
А Снеж в этот момент делала свой осознанный выбор. Она перестала падать в колодец. Остановилась. Подняла голову. И увидела небо. И лучи солнца, дотянувшиеся до нее в колодце. 

Снеж крепко сжимала Анюткину ладонь, когда они уходили из больницы. 
- Пойдем домой, моя хорошая… 
- Мы сюда больше не вернемся? – с надеждой спрашивала девочка. 
- Нет, больше не вернемся, - твердо сказала Снеж. 

Анюта стала пациенткой хосписа. Ну, то есть жила дома, а там стояла на учёте. 
Хоспис – это не про смерть. Хоспис – это про жизнь. Про то, что смерть – это часть жизни. Что умереть – не страшно. Страшно умереть при жизни. 
Снеж ценила сотрудников этого заведения. Они всегда были рядом. На расстоянии телефонного звонка. Он всегда готовы были помочь. И они не задавали глупых вопросов. Это важно. 

А другие - задавали. 
- Как ты? – спрашивали окружающие. 
В вопрос зашит глубокий ужас от осознания бескрайности чужой беды и глубокая радость от осознания, что эта беда – не со мной. 
- Я – отлично, - честно признавалась Снеж. – Сегодня на карусели поедем. Анютка хочет. Мороженого поедим. По парку пошатаемся. 
Люди отводят глаза. Этот текст принадлежит маме здорового ребенка. Его не должна говорить мама смертельно больной девочки. 
Люди, ни дня не прожившие в колодце, любят давать экспертные советы о том, как грамотно страдать. У них есть Хрестоматия отчаяния, мокрая от слез. 
А у Снеж нет такой хрестоматии. У нее – альбом с белыми листами. Каждый лист – это новый день. Сегодня мы проживем его на полную катушку. С мороженым и каруселями. Раскрасим яркими цветами и детским смехом. А потом настанет ночь, Анютка заснет, а Снеж будет слушать ее дыхание. Дыхание спящей дочери - лучшая симфония любви на свете. Спасибо, Господи, за ещё один яркий день. Завтра нас ждет новый чистый лист. В какие бы цвета его раскрасить? 

Где-то на отрезке Анюткиной болезни от Снеж ушел муж. Страшнее, конечно, что при этом от Анютки ушел папа. 
Уходя, муж говорил Снеж что-то обидное. Что толстая. И старая. И что-то ещё. Избивал словами. Снеж не слушала. Она понимала. Он просто сдается. Он уходит от страха. Он не хочет каждый день видеть угасание дочери. Это портит качество его жизни. Ему приходится виновато улыбаться. Потому что общество осуждает улыбки в такой ситуации. 
Впереди ещё год. Муж не хотел выкидывать год своей жизни в трубу страданий. Ведь этот год можно прожить весело, ездить на море, смеяться заливисто, целоваться исступленно. А альтернатива – слезы, уколы, врачи, диагнозы. Муж выбрал первое. Вышел за скобки семьи. И оттуда, из-за кулис, дает ценные советы Снеж. 
- Такой активный образ жизни добивает ребенка, - авторитетно заявляет бывший муж, рассматривая в соцсетях фотографии. На них - счастливая мама с хохочущей дочкой. Подписчики не подозревают, что дочка больна. - Ты ей жизнь сокращаешь. 
Снеж молчит. А что говорить? Теоретически он прав. Если бы Анютка лежала сейчас, утыканная иголками, через которые в нее закачивали бы химические препараты на основе яда, она бы, вероятно, прожила дольше. Но... Разве это жизнь для пятилетнего ребенка? 

Снеж давно не рефлексирует по этому поводу. Просто живет. 
Недавно свозила дочку в Парк развлечений. Вот это приключение! Анютка была счастлива. Желтоватые щечки покрывались румянцем. Она целый день проходила в платье Эльзы, она была настоящей, взаправдашней принцессой. Снеж радовалась вместе с дочкой, заряжалась ее восторгом. 

Жить, когда у тебя все хорошо - это одна история. А жить, когда у тебя все плохо - совсем другая. 
Когда у тебя все хорошо, то можно думать о пельменях и новых обоях в гостиную. А когда все плохо, то все мысли перекрыты шлагбаумом осознания, что метастазы уже перешли в костный мозг ребенка. 
Снеж прошла этап отрицания. И гнева. И истерик. Она уже там, на другом берегу. Она - в принятии. 
Поэтому она живет, как будто все хорошо. Она сломала шлагбаум и прибралась в голове. Она думает о пельменях и обоях в гостиную. Можно взять бежевые такие, с кофейным оттенком. Будет красиво. 

- Снежанна, вы думаете о том, как будете жить...потом? – осторожно спрашивает психолог. Она готова к ответу про суицидальные мысли. И знает, что говорить в ответ. 
- Потом? Ну, плана у меня нет, но я знаю, что я сделаю сразу после... 
- Что? 
- Я уеду на море. Буду много плавать. И загорать. И заплывать за буйки. 
- На море? Интересно, - психолог рассматривает Снеж с любопытством. Думает о силе этой измученной испытаниями, но несломленной женщины. 
Снеж по-своему понимает этот пристальный взгляд. Она трактует его как осуждение. Она к нему привыкла. 
- Вы думаете, это стыдно? Все так думают. Мама. Бывший муж. Соседи. Подруги. 
- Я так не думаю, Снежанна, честно. Даже наоборот. 
- Я смою в море все эти осуждающие взгляды. Все приговоры. Мне тут сказали, что я... как это... "пафосно страдаю"… 
Снеж усмехнулась. 
- Снежанна, вы боитесь чего-нибудь? – спрашивает психолог. 
- Я? - Снеж задумалась. - Наверно, уже нет. Я боюсь Анюткиной боли. Но есть морфий. А так ничего... 
- Анечке хуже. 
- Да, я вижу. Не слепая. Но так уже было. Думаю, прорвемся. 
- А если нет? 
- А если нет, то я не хочу вскрытия. Не хочу, чтобы трогали ее. И платье Эльзы уже готово. Она в нем была счастлива здесь. И будет там. 

Психолог собирается уходить. Она здесь не нужна. Она не скажет этой маме ничего нового. Скорее, наоборот. Эта женщина - сама мудрость и принятие. А может это защитная реакция, блокирующая чувства. А может, жажда жизни. Какая разница? Море... Она хочет на море. 
От нее не пахнет отчаянием. Пахнет лаком для ногтей. И немножко шоколадом. Они с дочкой ели шоколад. 
Из комнаты в руки Снеж выстреливает Анютка. 
- Мама, пойдем раскрашивать новыми фломастерами разукрашку!!! - верещит девочка. 
- Я иду, Анют. У нас гости, видишь? Поздоровайся. А то не вежливо… 
- Здрасьте, - здоровается девочка и убегает в комнату. Если бы не желтоватый цвет лица и не вздувшиеся лимфоузлы - обычный ребенок, заряженный детством. 

Снеж выходит на лестничную клетку проводить психолога. А на самом деле - закурить. Очень хочется. 
- Вы – удивительная, Снежанна, - говорит психолог на прощание. - Вы большая редкость. Вам не нужен психолог. Вы сама себе психолог. Я даже советовать Вам ничего не буду. Пожелаю сил и стойкости. 
- Угу, спасибо, приятно, - Снеж приветливо улыбается и жадно затягивается сигаретой. - Сил и вам тоже. У вас работка - не позавидуешь. 
Двери лифта закрываются и не дают психологу ответить любезностью. 
Снеж докуривает сигарету и еще минуту рассматривает весеннее небо через грязное окно. Небо голубое, яркое, залитое солнечным светом. 
Такое же будет на море. Потом. Снеж будет греться в его лучах. Быстро загорит в черное. Будет вечерами мазать сметаной красные плечи. 
А когда придет пора – она вернется сюда. 
Вернется, обновленная. 
И пойдет работать в хоспис. Психологом. Будет вот также ходить к тем, кто разучился улыбаться, и учить. Учить жить вопреки диагнозам. Учить ломать шлагбаумы. Учить думать о море. Учить видеть солнце в колодце. 
Она будет показывать людям свои фотографии. На фотографиях – счастье двух людей. И нет болезни. Это они с Анютой в парке. Это - катаются на лошадках. Это - на каруселях. Это - на горке. Это они лопают фрукты. А вот тут - шоколад... 

Видите, можно жить. Можно. И нужно. Просто купите пельмени. Просто поклейте обои... 

Р.S. А вот теперь все, кто прочел этот текст, подумайте: у вас и правда еще есть проблемы? 

Ольга Савельева

 Из рассказов церковной певчей 

 "МАМИНА КАША" 

В голодном 47-м мне исполнилось 7 лет. А в июне родилась сестричка Катя. От истощения у мамы пропало молоко. Но мир не без добрых людей. Раздобыла мама где-то манной крупы, молока, порошочек сахарина и сварила для младенца жиденькую кашку. Наполнила стеклянную бутылочку и поставила на подоконник охладиться. 
Дождавшись, когда мама вышла из комнаты, я набросился на эту бутылочку и, обжигая все во рту, начал высасывать из нее те 200 граммов сладенькой жидкости, предназначенные моей сестренке. 

С каждым новым глотком чувство голода не уменьшалось, а в душе появилось все более и более нарастающее беспокойство. Все яснее я сознавал, что делаю что-то нехорошее, поступаю не по-человечески, что я изменник и негодяй: обокрал свою худенькую маму, оставил без еды беспомощного человечка, свою сестренку, и… судорожно продолжал сосать бутылочку, хотя каша в ней уже кончилась. 

Я поставил ее на место и тут понял, что случилось что-то непоправимое, большая беда. Я перешел незримую черту, и уже никто и ничто мне не поможет. Чувство стыда овладело мною. «Что делать? Куда бежать?» - стучало в моей голове. Было больно от ожогов, а еще больше от того, что не видел я выхода из ситуации. 

И вот скрипнула дверь. «Будь что будет», - мелькнула мысль. Я весь съежился и низко опустил повинную голову. Вошла мама, она сразу увидела и меня, жалкого, понурого, и пустую бутылочку. Мама все поняла. Тихо подошла и положила свою худенькую руку на мою белесую голову. Она… меня погладила. 

Я удивленно посмотрел на нее. Увидел синие круги вокруг маминых глаз. Я заглянул в эти глаза - в них была печаль, большая-большая любовь и надежда. Я увидел в них нечто большее, нежели прощение. Из глаз ее текли слезы. Это мгновение растянулось во времени, я словно перенесся в другое измерение. Своими детскими глазами я заглянул в вечность. 
Я взрослел. 

Наши с мамой глаза вели безмолвный разговор: 
- Неужели, мама, Вы не сердитесь на меня за кашу? Я больше никогда так не сделаю, - спрашивал и обещал я. 
А материнские глаза говорили: 
- Прости, сынок, что не могу накормить тебя вдоволь. Я постараюсь. Я сделаю все от меня зависящее, чтобы ты был сыт. 

А потом уже голосом молвила: 
- Мама тебя не оставит в беде. Вот уже колоски наливаются. Пойду и нарежу, чтобы накормить тебя. Это ничего, что поле охраняется, не посмеют они задержать меня, ведь я стараюсь для своего сыночка. Будем жить, сынок! И будет у тебя еще в жизни много доброго и хорошего. 

Давно перешла матушка моя в мир иной. Имел я в жизни действительно много доброго и хорошего. Имел хлеб насущный, да и других продуктов вдоволь. Много грешил, мало каялся. Возможно, что вскоре отпраздную свое 70-летие. Много событий не удержала память моя, но мамины глаза и мамина каша всегда со мной. 

Сподобил меня милосердный Господь посетить многочисленные монастыри и Лавры. Да и наш храм Покрова Пресвятой Богородицы давно уже стал для меня родным. Когда стою на коленях пред иконой Богородицы, прошу помощи и защиты, - вижу Ее бездонные глаза. Они мне знакомы. Я видел их в детстве. В них та же вечность. Они говорят со мною, они прощают меня, они вселяют в меня покой и надежду, и когда я склоняю белую от седины голову для земного поклона, то ощущаю, как худенькая материнская рука нежно касается меня, как в далеком детстве. Слезы тихой и светлой радости истекают из моих старческих глаз: у меня есть защита, у меня есть Мама. 

В такие мгновения я вне времени и пространства. Я счастлив! Снова и снова поклоняюсь я матери своей, давно уже не земной, и Матери мира Вечного. 

Николай Лесничий

 Эгоизм – один из самых существенных факторов, разрушающих брак, и это мы каждый день видим вокруг себя. Эгоизм разрывает всякую связь человека: и с Богом, и с самим собой, и с людьми вокруг него, и тем более с его спутником, спутницей по жизни и с детьми. 

Как бороться с эгоизмом? Смирением. В монашеской жизни смирение прививается через послушание, а в браке – через отсечение собственной воли. С этого начинает человек – отсечь свою волю. Идешь сделать что-то – жертвуешь тем, чего хочешь сам, делаешь то, что говорит тебе другой человек. Садишься, чтобы его послушать, уделяешь ему время, чтобы он рассказал тебе то, что ему хочется высказать, и даже если это кажется тебе смешным и незначительным, его нельзя считать смешным – ты должен смотреть на это всерьез, поскольку для другого это серьезно. 

Если ты не научишься смиренно принимать аргументы и реалии другого человека, тогда ты, конечно, прервешь всякую возможность коммуникации с ним. Отсечение воли – и в самом малом, например сделать какую-нибудь работу по дому, исполнить свои обязанности, поступиться своим удобством в тот миг, преодолеть все эти «я так думаю», «я хочу, чтобы было так». 

Вчера мне задали вопрос: что происходит с воспитанием ребенка, когда один из родителей говорит одно, а другой другое. Ну что происходит? У нас налицо два родителя-эгоиста, которые в конце концов испортят своего ребенка, потому что никто из них не смиряется, чтобы сказать: «У моего мужа тоже есть право воспитывать ребенка!», «У моей жены тоже есть право воспитывать ребенка. Не я один знаю, как и что надо». Например, мать сказала что-то по поводу ребенка. Супруг не должен сразу же опровергать это и любой ценой требовать, чтобы жена согласилась с ним. 

Как мы уже сказали, иначе держится отец, и иное поведение и место у матери в детской психике. Когда ты не соглашаешься с другим человеком и думаешь, что только ты знаешь все и только ты один можешь высказываться по поводу воспитания ребенка, тогда ты, несомненно, унижаешь своего партнера. И другой или замолчит, или, если это муж, возьмет газету и скажет: «Воспитывай его сама! Если хочешь, чтобы я его искупал, позови меня!» 

А может, они станут кричать, ругаться и т. д., и в доме начнется хаос… 

Митрополит Афанасий Лимассольский

 Быть сегодня чуткими - высшее искусство... 

 Быть сегодня чуткими - высшее искусство...