Дари добро, которое имеешь,
Ответа не придётся долго ждать.
То, что сегодня в этот мир посеешь,
То вскоре, самому придётся жать.

 Когда предстанешь в молитве пред Бога, соделайся в помысле своем как бы муравьем, как бы пресмыкающимся по земле, как бы пиявицею и как бы ребенком лепечущим. Не говори пред Богом чего-либо от знания, но мыслями младенческими приближайся к Нему, и ходи пред Ним, чтобы сподобиться тебе того отеческого Промышления, какое отцы имеют о детях своих, младенцах. Сказано: храняй младенцы Господь (Пс. 114,5). Младенец подходит к змее, берет ее за шею, и она не делает ему вреда. Нагим ходит младенец целую зиму, когда другие одеты и укрыты, и холод входит во все члены его, а он - нагой сидит в день холода, зимней стужи и изморози и не болезнует. Ибо тело простоты его иным невидимым одеянием покрывает оный сокровенный Промысл, соблюдающий нежные члены его, чтобы не приблизился к ним от чего-либо вред.

Веришь ли теперь, что есть некий сокровенный Промысл, Которым нежное тело, склонное по своей нежности и слабому сложению тотчас принять в себя всякий вред, охраняется среди сопротивного ему и не преодолевается тем? Сказано: храняй младенцы Господь (Пс. 114,5), и не только сих малых телом, но и тех мудрых в мире, которые оставляют ведение свое, опираются на оную вседовлеющую Премудрость, волею своею уподобляются младенцам, и потом уже научаются оной мудрости, не ощущаемой от дел обучения. И прекрасно сказал богомудрый Павел: кто мнится мудр быти в мире сем, буй да бывает, яко да премудр будет (1 Кор. 3,18). Впрочем, проси у Бога, чтобы дал тебе прийти в меру веры. И если ощутишь в душе своей наслаждение ею, то нетрудно сказать мне при сем, что нечему уже отвратить тебя от Христа. И нетрудно тебе каждый час быть отводимым в плен далеко от земного и укрыться от этого немощного мира и от воспоминаний о том, что в мире. О сем молись неленостно, сего испрашивай с горячностию, об этом умоляй с великим рачением, пока не получишь.

(Слово 49)

Мы часто слышим и говорим о Великом посте как об особенном времени в жизни Церкви: время более длительной молитвы, ограничении себя во всех сферах жизни, время внимательного отношения к своему духовному состоянию.

Чтобы провести Великий пост с Господом и Его учениками, а не превратить его в полтора месяца тяжелой и бессмысленной диеты, рекомендуем придерживаться нескольких важных правил.

1. Всегда радуйтесь!

«Всегда радуйтесь, непрестанно молитесь, за все благодарите» (1 Фес.5:16-18), — мудрый совет апостола как никогда актуален в великопостные дни.

Велик соблазн впасть в уныние: «Как же я проживу без вкусной еды! Теперь никаких развлечений! Какие долгие службы!» — тогда как причин для уныния нет. Долгие службы — это и высокие образцы средневековой духовной поэзии, и философские размышления о месте человека в вечности, и ощущение единства с другими молящимися, и общение с Самим Богом.

Не реже, а то и чаще, встречается обратная сторона великопостного уныния: «Я не могу поститься по уставу. Я пропускаю службы. Я отвлекаюсь на мирскую суету».

Банально, но от того не менее справедливо: помните, что Богу нужно не желудок и ноги, а сердце, Он видит в душе человеческой искреннее стремление послужить Ему, видит и немощи.

Вот это постоянное памятование о Боге — и будет нашей непрестанной радостью о Нем.

2. Непрестанно молитесь!

Нет, конечно, всем нам не надо становиться за пост исихастами, но попытаться стать на полшага ближе к идеалу можно.

Молитве стоит уделить чуть больше времени, чем получается обычно. Больше внимания на службах — иногда стоит взять с собой книгу с текстами богослужения. Тщательнее исполнять молитвенное правило — выйти из-за компьютера на полчаса раньше и прочитать вечерние молитвы. Прибавить молитву преподобного Ефрема Сирина. В дороге послушать или почитать Псалтирь.

С многочисленными великопостными искушениями полезно бороться молитвой: на раздражение, гнев, уныние самому себе отвечать краткой молитвой Иисусовой.

3. Храмовая молитва

Домашние заботы, дорога в час пик, шум на работе — даже если мы смогли организовать свою жизнь так, чтобы есть только разрешенную пищу, читать молитвенное правило целиком и даже молиться в течение дня, от всей этой суеты мы страшно устаем. И здесь нам на помощь приходит храм.

В монастырях и во многих приходских храмах в больших городах Великим постом богослужения совершаются каждый день утром и вечером. Стоит перед или после работы зайти хотя бы на часть службы — это настраивает на совершенно отличный от окружающей действительности лад.

Есть богослужения, ради которых не грех и отпроситься с работы пораньше. Таковы — Великий канон Андрея Критского в первые четыре дня Великого поста, Мариино Стояние вечером в среду пятой седмицы, акафист Божией Матери вечером в пятницу, службы Страстной седмицы…

Хотя бы один раз в течение поста хорошо посетить Литургию Преждеосвященных Даров — между прочим, в некоторых храмах ее иногда совершают по вечерам (например, в Сретенском монастыре несколько раз за пост Преждеосвященная начинается в 18.00).

4. «Покаяния отверзи ми двери, Жизнодавче!»

Общеизвестно: пост нужен не Богу, а нам. Великий пост состоит из двух частей: Четыредесятницы и Страстной седмицы. Первая — время покаяния, вторая — время очищения, подготовки к Пасхе.

Не зря Церковь дважды за Четыредесятницу предлагает нам чтение канона Андрея Критского. Не зря каждую великопостную субботу за Всенощным бдением мы слышим песнопение «Покаяния отверзи ми двери, Жизнодавче». Не зря за три недели до поста Церковь призывает к покаянию: притчей о мытаре и фарисее, притчей о блудном сыне, напоминанием о Страшном суде и изгнании Адама из рая.

Именно для покаяния нам и нужно время Четыредесятницы. Если не собираешься каяться, не стоит начинать и поститься — напрасная трата здоровья.

5. Следи за здоровьем!

Кстати, здоровье. Если во время поста возникают проблемы с самочувствием, степень воздержания следует немедленно оговорить с духовником.

Ни о каком самочинном посте по уставу или даже близко к уставу не может идти и речи, если имеются болезни, связанные с желудком или обменом веществ. В современных условиях даже монастыри в редких случаях постятся с сухоядением — не осудит Господь и работающего человека, не блещущего здоровьем.

(Стоит вспомнить, что Великим постом в храмах совершается таинство Соборования — помазание специально освященным маслом с молитвой об исцелении болящих.)

Никоим образом не приблизит к Богу язва желудка, а может и существенно отдалить — крайне тонка грань между искренним стремлением к послушанию церковному уставу, не щадя живота своего, и гордостью за свое усердие.

6. Смотри к себе в тарелку!

«Пощусь — тщеславлюсь, и не пощусь — тщеславлюсь», — скорбит преподобный Иоанн Лествичник в своей «Лествице».

«Тщеславие пощением» опасно своей очевидностью и рука об руку идут с осуждением. Брат вкушает рыбу на первой седмице Великого поста, тогда как ты сидишь на хлебе и воде? Не твое дело. Пьет молоко, а ты даже сахар в чай не кладешь? Ты не знаешь особенностей работы его организма (кстати, в семинариях часто студентам дают молочные продукты). Съел сосиску и на следующий день пошел причащаться, тогда как ты начал евхаристический пост еще до Всенощного бдения? Это дело его и допустившего его к таинству священника.

«Тщеславие непощением» — более тонкая страсть. В наше время существует такой персонаж, как мытарь, гордящийся тем, что он не фарисей. И тут уже возникает другая тенденция: он не ест растительного масла — а зато я дома кладу сто земных поклонов перед сном! Он не употребляет никакого алкоголя — а зато я каюсь каждые выходные!

Поэтому хочется повторить призыв воспитателей в детском саду: «Смотри к себе в тарелку!»

7. Не хлебом единым жив человек

И вообще, меньше рассуждай о еде. Как бы ни набила оскомину эта простейшая истина, Великий пост только в наименьшей степени — изменение режима питания. Вегетарианцы никогда животной пищи не едят — к Богу их это ни приближает, ни удаляет, в точности в соответствии со словами апостола.

Продолжение известной цитаты: «но всяким словом Божиим», — идеально подходит к великопостному периоду, когда чтению Библии — слова Божьего — уделяется особенное внимание.

За Великий пост принято прочитывать целиком Евангелие. Также в этот период в храмах ежедневно читается Ветхий завет.

Небесполезно будет почитать Святых Отцов — «Лествицу», Избранное Добротолюбие, толкования на Евангелие…

8. Спешите делать добро

Хорошо бы сочетать уменьшение интереса к содержимому чужих тарелок с увеличением внимания к ближним в целом.

Сосредоточение на собственном духовном состоянии не должно превращаться в равнодушие к окружающим. Пост должен идти на пользу воспитанию в себе обеих добродетелей: любовь к Богу и любовь к ближним.

Святитель Иоанн Златоуст призывал тратить сэкономленные на постной трапезе средства на помощь бедным. Несколько дней пообедав в столовой гарниром без котлеты, можно купить перчатки мерзнущему нищему или развивающую игру в детский дом.

Совсем не обязательно во время поста прерывать общение с людьми, которым оно может пригодиться, — беременной подругой, болеющей соседкой, одиноким родственником. Беседа с ними за чашкой чая — это не развлечение, а помощь ближнему.

9. Человеколюбие без человекоугодия

Доброе отношение к ближним иногда оборачивается к нам самой неприятной стороной: человекоугодием. На самом деле, никакого доброго отношения здесь, как правило, нет — есть собственная слабохарактерность и зависимость от чужого мнения. Именно Великим постом эта страсть обостряется.

«Давай встретимся в пятницу после работы в кафе!» — предлагает подруга, и вот ты уже вместе с ней заказываешь пирожное — нельзя же обижать!

«Приходи в гости в субботу вечером!» — зовут соседи, и ты пропускаешь службу, вместо того чтобы извиниться и перенести встречу на более позднее время или воскресенье.

«Съешь кусочек курицы, а то я обижусь!» — откровенно капризничает родственница, и тут можно даже почтением к старшим прикрыться, только это будет лукавство: нежелание идти на конфликт далеко не всегда связано с любовью к ближнему.

Чтобы освободиться от греха человекоугодия, можно вспомнить совет, данный старцем Паисием Святогорцем: мы должны скрывать наши личные посты, чтобы не поститься напоказ, но пост общецерковный — это стояние в вере. Мы должны не только сами уважать ближних, но и стремиться, чтобы нас и нашу веру уважали.

Чаще всего люди понимают вежливые объяснения и входят в положение. А еще чаще оказывается, что наши мудреные толкования — надуманы. Подругу в кофейне совсем не смущает наша пустая чашечка эспрессо, соседи будут рады встрече и после службы, а родственница с удовольствием угостит постящегося гостя картошкой с грибами.

10. Идти за Христом

Наконец, самое главное правило Великого поста — помнить, ради чего существует этот период.

Великий пост — время сосредоточенного ожидания Светлого Христова Воскресения. Ожидания деятельного: вместе с Господом мы попытаемся пройти сорок дней поста, вместе с Господом подойдем к гробнице Лазаря, вместе с Господом войдем во Иерусалим, будем слушать Его в Храме, причастимся вместе с Апостолами на Его Тайной Вечере, пройдем за Ним Крестным путем, с Божией Матерью и любимым Христовым апостолом Иоанном будем скорбеть на Голгофе…

Наконец, вместе с мироносицами мы придем к открытому Гробу и вновь, и вновь переживем радость: Его здесь нет. Христос Воскресе!

Мы приходим в мир сей, неся с собой тяжелый груз, - и этот факт научно доказан. Мы многое получаем в наследство, через ДНК, и каждый из нас призван бороться с тем, что есть негативного в этом наследстве. Если ты раздражителен, ты призван стать кротким, если жаден - призван стать милостивым, если разбалован - ты призван стать подвижником, закалиться. Как говорил старец Паисий, если ты говорун, тебе нужно стать святым говоруном. То есть говорить все время о Боге, стать сродни апостолу. Если ты силен - надо стать сильным святым.

Один подвижник сказал:

- Ты очень любопытен! Тебе надо сделать свое любопытство священным! Например, выучи все жития святых. Вместо того, чтобы исследовать подноготную жителей своего околотка, изучи «подноготную» святых, выясни все про их жизнь, чтобы знать, что каждый из них делал.

Каждый освящает себя тем, что ему дано. У одного есть одно, у другого другое. У одного одна немощь, у другого - другая, у одного одно дарование, у другого - другое. Всё это составляет наше собственное я. Мы призваны преобразить всё это в Иисуса Христа. Ты скажешь, что одно легче, а другое труднее? Но потому Бог и не судит по внешности, потому Христос перво-наперво и запретил нам судить. Он не позволяет нам судить людей именно потому, что мы не можем видеть сердце человека. Он говорит нам: Не судите других по наружности (Ин. 7: 24).

Наш старец говорил нам: тот человек, который по природе своей кроток, что бы ты с ним ни делал, не нервничает; однако ему не будет венца от Бога, потому что он кроток. А тот, кто и из-за малого пустяка вспыхивает, но целый день борется с собой и тогда, как мог бы разгневаться пятьдесят пять раз, разгневался только пять, - он человек, ведущий духовную брань.

Тогда как другого, если и захочешь вывести из себя, не сможешь сделать этого. Потому что для этого он должен быть немного поэнергичнее, а не таким апатичным: ты его и так, и эдак - а он ничем не смущается. Да пошевелись же хотя бы, сын мой, скажи и ты какое-нибудь слово, я не знаю, воспротивься там, что ли! Скажи же что-нибудь! Ничего! Он как машина, в которую вместо бензина залита вода. Ну что, загорится ли когда-нибудь вода? Не загорится.

В его характере есть что-то хорошее, но ему не будет особой похвалы от Бога, потому что он на самом деле кроток. А тот, кто действительно борется и проливает поты для того, чтобы не разгневаться и не смутить людей, - это подвижник, это великий борец.

Мне очень не нравится мой начальник. Во-первых, чуть что не так, он кричит на подчиненных, иногда очень грубо. А во-вторых, мне кажется, нередко он что-то недопонимает в вопросе, но, желая показать, кто тут хозяин, требует выполнять его ошибочные распоряжения. Я знаю, что потом придется переделывать, пытаюсь ему доказать, но он даже слушать не хочет, а протесты сотрудников воспринимает как нарушение служебной дисциплины. Часто он даже не здоровается и вообще сверху вниз смотрит на своих подчиненных. На работу иногда просто не хочется идти, как представлю, что опять придется его терпеть. А потом, я не знаю, как себя вести, если он дает глупые распоряжения, - спорить, доказывая свою позицию, или помалкивать и не обострять отношениий?

Диакон Арсений ШУЛЬГИН, клирик Вологодской епархии:

- Мне кажется, человеку православному надо стремиться к православному отношению к этому вопросу. Пусть это и не всегда получается, конечно, но нужно разделить для себя - самого человека и грех этого человека. И в свете этого понимания начальник может выступить как, с позволения сказать, «инструмент» для духовного роста. Потому что если имеешь такого начальника, который как-то задевает, не соглашается, то можно приобрести в этой ситуации терпение и даже смирение. Ведь Господь пытается любую нашу жизненную ситуацию повернуть таким образом, чтобы она шла нам на пользу, чтобы мы могли извлечь из нее какой-то урок для себя.

Бывает, что непонимание с начальником может возникнуть в каком-то очень важном деле, и тогда нужно попытаться спокойно, в уравновешенном состоянии донести до начальника свою позицию. Я думаю, диалог всегда возможен, даже с самым ожесточенным собеседником, если правильно расставить акценты, подготовить подходящую атмосферу. А с другой стороны, не факт, что, если мы промолчим со смирением, дело действительно проиграет. Вполне возможно, что Господь, видя наше смирение в данном вопросе, либо вразумит этого начальника, донесет до него каким-то другим способом то, что хотели ему сказать мы, либо же саму ситуацию как-то так повернет, что она не будет трагической или в результате ошибочной. Со мной зачастую случались такие моменты, когда понимаешь - то, чего от тебя требуют, с твоей точки зрения неправильно. Ну конечно, много раз было, что не выдерживаешь и говоришь об этом, и даже в какие-то перепалки вступаешь, споришь по своей неопытности и духовной незрелости. Но бывали и другие моменты, когда на какое-то мгновение останавливаешься, берешь дыхание, паузу, себя сдерживаешь, терпишь, а потом смотришь - действительно, ситуация завершилась вполне благополучно. И сам же чувствуешь потом внутреннее умиротворение. В итоге ни ситуация, ни ты не проиграли.

А потом, как человек может уверенно сказать: да, действительно, я это знаю лучше, чем мой начальник? Это может быть совершенно необъективно, потому что тут ты сам возводишь себя на пьедестал понимания ситуации. Как правило, начальники все-таки не дураки - ведь даже чтобы занять должность, надо иметь хотя бы гибкость ума и какие-то таланты. А в нас зачастую просто такая «гордынька» сидит, и мы где-то в глубине души, иногда не отдавая себе в этом отчета, считаем, что мы-то гораздо более достойны быть начальниками.

Мне посчастливилось свое служение начинать в монастыре, а там духовные законы и процессы ярче выражены. И я, будучи человеком светским, многих вопросов не понимал и многих указаний и мнений не разделял, но, поскольку я человек подчиненный, приходилось выполнять. И через какое-то время становилось понятно, что прав был начальник. Причем доходило даже до парадоксов - оказывалось, что человек, с которым ты не мог общаться, считал его неграмотным, неспециалистом (в отличие от себя, конечно, - «я хоть и дьякон, но очень умный…»), через какое-то время становился другом, именно с ним ты обретал какие-то особо теплые отношения. Роднишься с человеком, когда понимаешь, что Господь тебе посылает его для испытания, а ему - тебя. Вот ты с ним ругаешься, смотришь на него как на врага, а на самом деле в этот момент это для тебя самый близкий человек, потому что его тебе Господь послал.

Другое дело, что нам сложно отделить грубость или неправоту начальника от него самого. И здесь полезно посмотреть на себя. Легче прощать согрешения своего руководителя, который у нас на виду, когда увидишь бесчисленные свои. И потихоньку тогда можно стараться налаживать отношения. Я не думаю, что бывают такие начальники, которые все время злые, хамят, грубят, есть же и другие моменты, есть, может быть, какие-то формы нерабочего общения. Любое хамство, любая грубость возникают от жестокосердия, особенно в современном мире это ярко выражено, когда приходится бороться каждому за свое место, за свою работу, все это становится такой печальной нормой. И противопоставить этой привычке можно только теплое отношение и любовь. А ситуации для того, чтобы это тепло проявить, нам предоставляются каждый день - это может быть более доброе, чем обычно, приветствие или предложение какой-то помощи. Это не значит, что надо заискивать, раболепствовать, преклоняться, льстить, потому что взрослые люди такую подмену, как правило, чувствуют. Надо попытаться искренне, с теплом, подойти. Нужно сделать первый шаг к этому человеку. Иногда надо самому сказать: «Николай Петрович, простите меня, был не прав», даже, может быть, если и прав, покаяться за свое упрямство. Это тяжело, и на первых порах надо из себя выдавливать доброе отношение, надо удерживать узду, чтобы не накричать, не наговорить гадостей, а потом легче и легче с каждым днем делается. И надо помнить всегда, что никакой начальник не может помешать нам духовно развиваться, скорее наоборот.

В Евангелии от Луки Христос произносит фразу, которая обычно не просто вызывает недоумение, но буквально шокирует: «Если кто приходит ко Мне, и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть моим учеником» (глава 14, стих 26). Как же мог Богочеловек, Которого Церковь называет Спасителем мира, учить ненависти к самым близким людям - отцу, матери, жене, детям, сестрам и братьям?

Действительно, не мог же Спаситель забыть Божественные заповеди «почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле» и «кто злословит отца своего или свою мать, того должно предать смерти» (Исход, глава 20, стих 12 и глава 21, стих 17)? Как слова Христа о ненависти к родным сочетаются с Его же словами о том, что надо любить даже врагов? Получается, врагов мы должны любить, а семью - ненавидеть?!

Сам Христос был далек от подобного понимания любви и ненависти. В том же Евангелии от Луки говорится, что до тридцати лет Господь жил с родителями и был в повиновении у них (см. глава 2, стих 51). Или, находясь уже на кресте, страдая от невыносимой боли, Спаситель думает о Своей Матери и просит апостола Иоанна Богослова взять Ее к себе в дом и заботиться о Ней (Евангелие от Иоанна, глава 19, стихи 25-27).

Наконец, в Евангелии можно найти прямой спор Христа с религиозными учителями Израиля по поводу именно пятой заповеди (о почитании отца и матери). Дело в том, что эти самые учителя разрешали детям отказывать в материальной поддержке своим родителям, если дети объявляли все свое имущество «корваном», то есть посвященным Богу. После этого чадо могло спокойно уйти из семьи, отдав часть денег в сокровищницу Иерусалимского Храма. Спаситель, обличая такой обычай, сказал фарисеям: «устранили слово Божье (то есть пятую заповедь. - Р.М.) преданием вашим (то есть человеческим. - Р.М.)» (см. Евангелие от Марка, глава 7, стихи 1-13). То есть Христос прямо обличает современных Ему иудеев в непочитании родителей.

А Его слова о святости брака: «…Что Бог сочетал, того человек дa не разлучает»? Или благословение приходивших к Нему детей? В чем же дело? Если одни слова и дела Христа, казалось бы, противоречат другим, то как это все понимать?

Прежде всего, ученые до сих пор спорят, на каком диалекте арамейского языка говорил Спаситель. Для нас имеет значение то, что все языки семитской группы (языки Ближнего Востока, в том числе и почти утерянный в наши дни арамейский) чрезвычайно образны. Христос использовал это для Своей проповеди. Евангелие написано удивительным, образно-метафорическим языком, полно притч и аллегорий. Даже и в наши дни то, что звучит совершенно естественно для ближневосточного человека, в прямом переводе способно вызвать настоящий шок у европейца, привыкшего к точной и почти без-образной речи. Слово же «ненависть» в Евангелии (впрочем, как и вообще в Библии) в разных контекстах может обозначать различные понятия. В данном контексте, по мнению большинства толкователей Священного Писания, слова «кто не возненавидит …» следовало бы перевести иначе: «кто не предпочтет Бога отцу, матери…»Кроме того, Спаситель говорит здесь о качествах, которые нужны Его настоящему ученику и последователю, а значит - любому христианину. Достаточно посмотреть на конец этого отрывка. Сказав о ненависти к родным, Христос как бы подводит итог: «…Так всякий из вас, кто не отрешится от всего, что имеет, не может быть Моим учеником» (стих 33). Таким образом, слово «возненавидеть» является здесь синонимом еще одной фразы - «отрешиться от всего». В контексте слово «все» - это не только родственники, но и вообще все земные привязанности, заботы, привычки и, конечно, страсти - то, что мешает общению человека с Богом. Именно так в Церкви и понимается выражение «ненависть к себе».

Суммируя контекст Евангелия и фразы Спасителя о ненависти к родственникам, можно сказать, что речь здесь идет о так называемой «системе приоритетов», которая есть у каждого человека. Кто-то (или что-то) у нас стоит на первом месте - и ради этого человек готов пожертвовать почти всем. А что-то - на последнем. И если человеку приходится выбирать, он жертвует «меньшим» ради «большего». Например, женщина, придерживающаяся строгой диеты, чтобы улучшить фигуру, должна пожертвовать этой диетой, если она носит в утробе ребенка. И подобный «жертвенный» выбор человек делает каждый день, каждый час…

Согласно Евангелию, Бог желает иметь не половинку, не две трети, а всего человека. Лучше даже сказать ждет. Ждет от человека любви. Полной до самоотречения. В этом смысле Евангелие - это самая максималистская книга на земле. Но Господь не просто «где-то там сидит на Небе и ждет» жертвы, а, согласно христианскоому вероучению, Сам выходит навстречу людям, отрекается, «ненавидит» Свое могущество и славу, как пишет апостол Павел, Бог «уничижил себя самого, приняв образ раба», то есть становится таким же, как мы, человеком. И ждет… Настоящая любовь не может поступать иначе.Святые - канонизированные Церковью подвижники, как раз поступили в полном соответствии с евангельской максимой - ответили Христу всецело, всеми силами своей души. Помня, что Он сделал для людей, они тоже не могли поступать иначе, чем отдавать Ему жизнь. Причем сделать это можно по-разному. Кто-то, подобно Спасителю, взошел на крест, кто-то всю жизнь провел в пустыне, молясь Богу. А кто-то жил в кругу семьи, верующей или неверующей. Но все эти люди на своем месте слушали и служили только Богу, «ненавидя» мир и вместе с тем до самоотречения любя его. Как такое возможно? Этот классической парадокс выражен в формуле христианства: «Ненавидь грех, но люби грешника».

Казалось бы, почти невозможно быть настоящим христианином, таким, каким желает тебя видеть Христос. Однако в Евангелии со всей его категоричностью есть, на первый взгляд, «странные» слова Спасителя: «Иго Мое благо и бремя Мое легко». Явное противоречие с максимализмом Евангелия, разрешаемое просто - надо попробовать быть христианином. Ведь христианство - это не только герои-аскеты, святые и красивые здания с крестами на куполах. Христианство - это сообщество верующих во Христа людей. То есть Церковь. И каждый человек в этом сообществе по мере сил пытается «ненавидеть отца и мать», то есть ставить родственные связи в системе своих ценностей ниже, чем связь со Христом, хотя, конечно, это дается очень трудно. Но выбор у христианина стоит не между Богом и родными людьми, а между тем возможным злом, которое может исходить от родственников, и вечным, абсолютным добром, которое всегда исходит только от Бога.

Такая ненависть оказывается в итоге парадоксальной. Именно про нее Христос сказал: «Всякий, кто оставит дом, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли, ради имени Моего, получит во сто крат и наследует жизнь вечную» (Евангелие от Матфея, глава 19, стих 29). В чем здесь парадоксальность? Господь говорит не только о воздаянии в будущей жизни, но и о жизни земной. И получается, что та «ненависть», о которой сказал Спаситель, не разделяет людей, а, напротив, соединяет и помогает обрести истинную любовь, бескомпромиссно отсекая все злое и ложное в их отношениях.


КОММЕНТАРИЙ СВЯЩЕННИКА

Протоиерей Владимир ВОРОБЬЕВ,
ректор Православного Свято-Тихоновскогогуманитарного университета,
 настоятель храма святителя Николая Чудотворца в Кузнецах:

К сожалению, нередко получается так, что именно те люди, которые теснейшим образом связаны с христианами земной жизнью, не солидарны с христианством в вопросах Жизни Вечной. Господь специально обратил на это внимание, сказав что «враги человеку – домашние его» (Евангелие от Матфея, глава 10, стих 36). В каком смысле «враги»? Не всегда, конечно, но нередко именно самые близкие по «крови и плоти» люди становятся самыми настоящими врагами христианину в вопросах веры и духовной жизни. Конечно, это не те враги, «которых уничтожают», однако надо четко понимать, что они могут стать серьезным препятствием к самому важному для христиан – спасению. Поэтому, любя их как людей, ни в коем случае нельзя следовать их антихристианским требованиям.

История Церкви подтверждает эти слова Спасителя. Достаточно вспомнить великомученицу Варвару, которую предал на казнь родной отец-язычник (начало IV века). И в наши дни есть много случаев, когда родители, в прямом смысле этого слова, мучают своих детей. Например, я знаю девушку, которую родители выгнали из дома за то, что она крестилась и стала настоящей христианкой.

Или представьте – отец и мать были воспитаны еще при Советской атеистической власти, а дети стали верующими людьми. Родители не дают им вести духовную жизнь, сами являясь ярыми противниками Церкви. И в этом смысле отец и мать – это духовные враги своих детей. Конечно, родители будут всегда оставаться родителями. Более того, несмотря ни на что, их нужно любить и почитать. То же можно сказать и о супругах, и о детях, и о братьях с сестрами.

Также я знаю случай, когда неверующая мать заставляла идти на аборт дочь-христианку. Или, например, когда мать говорила дочери примерно следующее: «Ты выйди за него замуж, роди ребенка, а потом разводись. И мы с тобой будем ребеночка воспитывать». Бывают случаи, когда родители советуют своим детям не жениться, а просто вступать в блудные отношения, которые сейчас принято именовать «гражданским браком». В общем, учат своих чад, мягко говоря, плохому. Что делать в этом случае? Конечно, исполнять как раз ту самую заповедь Христа о ненависти к родным… Но ненависть христианина должна проявляться в том, что ему надо ненавидеть не человека (например, мать), а то плохое, греховное, чему она учит.

Конечно, те случаи конфликтов, которые я привел как пример, можно назвать крайними. Чаще бывают менее болезненные ситуации. Но все же слова Христа о ненависти к родным очень нелицеприятны. Они означают, что если неверующая семья мешает продвижению к Богу, а в итоге спасению, то христиане должны предпочесть Бога даже родственникам – самым близким людям на земле. Христианам иногда даже буквально приходится исполнять эту заповедь Спасителя, то есть на какое-то время уходить от родных. Каждый раз разные ситуации, и общего правила для всех верующих нет и быть не может.

Почему Господь употребил слово «возненавидеть»? За время Своего земного служения Христос не стремился сформулировать какую-либо научную доктрину, не говорил выверенные формулировки и тезисы. Его цель была совершенно другая – спасти, восстановить падшего человека в первоначальном достоинстве. Христос говорил и открывал людям величайшие тайны Царства Небесного. Для этого он использовал образную, часто метафорическую речь, потому что образ более понятен и дольше остается в уме, тем более у простого человека. Однако при переводе с одного языка на другой какие-то оттенки могут меняться. И, конечно, под словом «возненавидеть» Христос имел в виду совсем не то, что многочисленные и разные «совопросники века сего».

Священник Игорь ФОМИН
клирик храма Казанской иконы Божьей Матери на Красной площади:

Начну со случая, который, возможно, поможет понять эту фразу Спасителя. Одна женщина, ходившая в наш храм, к сожалению, ходить к нам перестала, попав к неким лже-старцам, а по сути, просто сектантам и заодно мошенникам. Бедная женщина (как это обычно и бывает у сектантов) получила сильный прессинг цитат из Священного Писания, в том числе и цитату о ненависти к родным, растолкованную буквально. Она взяла малолетнюю дочку и ушла из семьи и Церкви «спасаться» к «старцам», то есть попросту исчезла. Когда муж нашел ее, перед ним предстало жалкое зрелище. Жена и еще несколько таких же охмуренных женщин, ушедших с маленькими детьми из семей, жили в избушке рядом со «старческим монастырем». Дети были грязными, голодными, полураздетыми…

Христос говорил, конечно, не об этом. Он говорил не о том, что надо так возненавидеть семью, что не надо заботиться о ее членах, тем более, если речь идет о совсем еще малышах. Спаситель говорил совершенно о другом - что «нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Евангелие от Иоанна, глава 15, стих 13). Вообще, все Евангелие проникнуто тем духом, что любовь к Богу человек может проявить через любовь, внимательное и чуткое отношение к своим ближним. Но прилепиться надо только к Богу. Кроме того, толковать слово «возненавидеть» нужно, учитывая образную восточную речь. Оно сказано для того, чтобы контрастно и ярко подчеркнуть мысль Христа. Христианин, конечно, должен любить ближних и заботиться о них, но «во главе угла» должны стоять не родственные связи, а Бог. Именно таков смысл «заповеди о ненависти».

Существует опасность истолковать эту заповедь в угоду себе.

Поэтому я думаю, поведение христианина в семье, пусть даже и во враждебной ему обстановке, должно быть таким, чтобы в итоге семья сказала: «Да, мы тоже хотим быть христианами».

Конечно, в семье бывает всякое, вплоть до того, что христиане всю жизнь проводят в неверующем окружении. Но я хочу все же рассказать о счастливом случае. У меня есть знакомая женщина, которая ходит в наш храм и давно ведет церковную жизнь, а ее муж - профессор, один из лидеров левой политической партии. Он никогда не препятствовал ей быть христианкой. Однако с перестройкой у него усугубились атеистические взгляды, вплоть до того, что если она шла в церковь, то обычно он попросту бил ее. Она прибегала в храм тайком, буквально на полчаса, не имея даже возможности присутствовать полностью на богослужении. Ее «мытарства» продолжались довольно долго, примерно лет десять, и закончились так.

У них в семье была традиция. Каждое воскресенье после обеда они садились на любом вокзале в любую электричку, выходили где-нибудь за городом и гуляли. Однажды по обыкновению они поехали за город. Сев на электричку и доехав до Сергиева Посада, они вышли и направились к Троице-Сергиевой Лавре. Женщина была ни жива, ни мертва, думая о том, что сейчас может начаться с мужем, когда он увидит церкви. Они пришли в один из лаврских храмов, а она все равно волновалась: вдруг муж прямо сейчас, во время службы начнет богохульствовать и кричать или ударит ее… Однако он все время молчал.

Абсолютно молча они дошли обратно до станции, и тут он повернулся к ней и сказал примерно следующее: «Слушай, мы с тобой давно мечтали купить домик. Давай приобретем его здесь. Мне так понравилось это место!» В течение месяца они нашли и купили-таки домик в Сергиевом Посаде, а он стал ходить в храм.

Почему произошло это чудо? Вообще-то, по всем человеческим законам и логике, как только муж стал богохульствовать и бить жену за то, что она ходит в церковь, она должна была расстаться с ним. Однако она вспомнила заповедь Христа и «ненавидела» такие поступки мужа, при этом положив себя на алтарь семьи. И через десять лет ее «ненависть» к мужу привела его к Богу. Почему? Да потому, что эта не та ненависть, которая все вокруг разрушает и приносит страдание другим, а та, о которой говорил Господь - «ненависть» к антихристианским делам мужа, соединенная с самоотверженной любовью к нему и постоянным чувством присутствия Бога в семье.

МОЛЮ ТЕБЯ, МИЛОСТИВЫЙ ГОСПОДИ, да познают Тебя Духом Святым все народы земли.

Как дал Ты мне, грешному, познать Тебя Духом Твоим Святым, так да познают Тебя народы земли, и да хвалят Тебя день и ночь.

 Знаю, Господи, что Ты любишь Своих людей, но люди не разумеют любви Твоей, и мятутся по земле все народы, и мысли их, как облака, гонимые ветром во все стороны.

Люди забыли тебя, Творца их, и ищут свободы своей, не разумея, что Ты милости и любишь кающихся грешников и даешь им Свою благодать Святого Духа.

Господи, Господи. Дай силу Твоей благодати, да познают Тебя все народы Духом Святым да хвалят Тебя в радости, как мне, нечистому и мерзкому, Ты дал радость желания Твоего, и влечется душа моя к любви Твоей день и ночь ненасытно.
***

МОЛЮ ТЕБЯ, МИЛОСТИВЫЙ ГОСПОДИ, дай всему народу, от Адама до конца веков, познать Тебя, что Ты благ и милостив, да насладятся все народы миром Твоим и да видят все свет лица Твоего. Твой взор тих и кроток и привлекает душу.
***

ГОСПОДИ, ИЗЛЕЙ НА ЗЕМЛЮ Твою благодать; дай всем народам земли познать, что Ты любишь нас, как мать, и больше матери, потому что и мать может забыть исчадие свое, но Ты никогда не забываешь, ибо Ты безмерно любишь создание Свое, а любовь не может забыть.

Господи Милостивый, богатством милости Твоей спаси все народы.
***

БОЖЕ, ПРОСВЕТИ НАС Духом Твоим Святым, чтобы все мы поняли Твою Любовь.
***

ГОСПОДИ, ПОШЛИ МИЛОСТЬ ТВОЮ на детей Земли, которых Ты любишь, и дай им познать Тебя Духом Святым, и научи их славить Тебя.
***

ГОСПОДИ, ОБРАТИ ЛЮДЕЙ ТВОИХ к Тебе, да познают се Твою Любовь, да узрят в Духе Святом Твое кроткое лицо; да насладятся все Твоим лицезрением еще здесь, на земле, и видя, каков Ты есть, уподобятся Тебе.
***

СЛЕЗНО ПРОШУ ТЕБЯ, услышать молитву мою, и всем дай познать славу Твою Духом Святым.
***

ГОСПОДИ, ПОШЛИ МИЛОСТЬ ТВОЮ на детей Земли, которых Ты любишь, и дай им познать Тебя Духом Святым. Слезно молю Тебя, улыши молитву мою за детей Твоих, и всем им дай познать славу Твою Духом Святым.
О даровании полной веры

ГОСПОДИ, ДАРУЙ НАМ ПОЛНУЮ ВЕРУ к Тебе Духом Святым.
О даровании любви

ГОСПОДИ, ДАЙ МНЕ ТЕБЯ ЕДИНОГО ЛЮБИТЬ.

Ты создал меня, Ты просветил меня святым крещением, Ты прощаешь грехи мне и даешь причащаться пречистого Тела Твоего и Крови; дай же мне силу всегда пребывать в Тебе.

Господи, дай нам Адамово покаяние и Твое святое смирение.
***

О, ГОСПОДИ, ДАЙ НАМ ЛЮБОВЬ ТВОЮ во всем мире Твоем.

У одного монаха был мудрый учитель, которого звали Пимен. Пришел монах к Пимену и говорит:
 - Отец (так монахи называют своих наставников), скажи, на что похожа жизнь хорошего, а на что – ленивого христианина?
 Мудрый Пимен ответил:
 -Представь себе, что на огне стоит кастрюля. Пока она горячая, ни муха, ни оса, ни слепень не могут на нее сесть и даже боятся приблизиться. Вот так и с человеком. Хороший христианин – как раскаленная посуда , потому что весь пылает от внутреннего огня. Вот до чего горячо он любит Бога! Он хочет стать лучше, он много молится и всегда наблюдает за своими поступками. Поэтому наши враги- невидимые и злые демоны-не могут к нему подлететь, а только кружат в отдалении. А ленивый христианин – как холодная кастрюля со сладким сиропом – ее сразу облепляют вредные насекомые со всех сторон.

 Гори, душа,
 Божественной любовью!
 Чужая боль
 твоей пусть станет болью.

 Гори, душа, все время
 и свети
 другим
 на трудном
 жизненном пути!

Александр Худошин

Пятнадцать лет назад мы переехали в новую квартиру. После коммуналки она казалась нам хоромами, особенно — просторный холл в 20 квадратных метров. Дети, которым к этому времени исполнилось девять и одиннадцать лет, были просто счастливы: когда к ним приходили гости — играли и в прятки, и в догонялки, и в мячик — место позволяло. Омрачало радость лишь то, что сосед снизу начинал грозно стучать по батарее, а иногда приходил с возмущением и угрозами.

 Время летит быстро, старшая дочь вышла замуж, родила двух малышей. И вот уже наши внучата, приезжая в гости на выходные, с радостными криками носятся из комнаты в кухню через большой коридор. Неугомонный сосед снова принялся за старое — стал стучать по батарее.

 И даже когда в нашей квартире было тихо, а другие жильцы на разных этажах принялись за ремонты квартир, гудел перфоратор, сосед продолжал стучать по батарее — все громкие звуки в доме почему-то приписывались нам.
 Обязан действовать согласно служебной инструкции

 Мало того, к нам приезжал (трижды!) наряд милиции в полном боевом снаряжении и фиксировал, что мы не нарушаем общественный порядок. Потом звонил участковый милиционер и просил всю семью явиться к нему в участок. Оказывается, сосед написал заявление, требуя «разобраться, наказать, пресечь»…

 Дошло до того, что участковый потребовал от всех членов семьи написать объяснительные записки. Вот тут-то меня эта ситуация окончательно «достала»: получается, мы должны доказывать, что не делаем ремонт, не дебоширим, не деремся, не совершаем ничего противозаконного?!

 Я пыталась объяснить всю абсурдность ситуации. После нескольких таких посещений участковый признался, что он понимает неадекватность поведения соседа, написавшего на нас уже пачку жалоб, но обязан действовать согласно служебной инструкции…
 Вы должны попросить у него прощение

 Можете представить мое состояние? День и ночь я непроизвольно думала, как оградить себя от нападок соседа-склочника, и даже советовалась со своими знакомыми, консультировалась у специалистов. Ведь от него просто житья не было!

 Однажды в выходной день я была в гостях у дочери, ухаживала за внуками. Рано утром следующего дня пошла на службу в небольшой деревянный храм, находящийся рядом с домом, желая приобщиться Христовых Таин. Чтоб облегчить душу, стала на Исповедь и призналась батюшке, что злюсь на соседа, который терроризирует нашу семью, и не могу от этого чувства освободиться. И не знаю, как быть, что предпринять.

 И батюшка, вместо ожидаемых мной утешительных слов, неожиданно молвил:

 — Вы должны попросить у него прощение.

 Я опешила: «Очевидно, батюшка меня не понял. За что просить прощение?».

 Но священник продолжил мысль:

 — Вы сейчас пойдете на Причастие, но пообещайте Богу, что вы попросите у соседа прощение.

 Это было как гром среди ясного неба! Я пообещала.

 После Причастия противоречивые чувства меня буквально захлестнули. Я пошла к своему духовнику и все ему обстоятельно рассказала. Он ответил:

 — Раз вы дали обещание Богу, должны его исполнить.

 Но как исполнить? Не пойду же я к соседу домой с повинной! И я решила: когда встречу его на улице или в подъезде, то ради послушания попрошу прощения, хотя внутри меня все протестовало против этого. Я начала молиться об умножении любви и о ненавидящих и обидящих нас. В подъезд заходила с замиранием сердца и со страхом, что встречу соседа.

 Прошел месяц, он не попадался на глаза, а тем временем во мне постепенно таяли ненависть и раздражение, и все больше росло желание исполнить обещанное Богу.
 Через полтора месяца я уже сама желала встретить соседа

 Наконец, через полтора месяца я уже сама желала встретить соседа, к тому же подходило время следующей Исповеди и Причастия. Но он не встречался. И я решила уже идти к нему домой…

 Как вдруг увидела соседа на улице. Я так обрадовалась, что чуть ли не бросилась к нему, и искренне сказала:

 — Простите нас, Сергей Васильевич, что мы нарушаем Ваш покой, шумим иногда. Ведь дети, знаете, — народ часто неуправляемый, не понимают, что могут кому-то мешать. Вы, возможно, страдаете от этого шума, простите нас!

 Он сначала растерялся, а потом сказал:

 — Я знаю, что вы человек хороший, и я тоже вроде неплохой. Но ведь вы все время что-то ремонтируете...

 Но мои оправдания его только раздражили. Тогда я сказала:

 — Сергей Васильевич, приходите к нам в гости и сами все поймете.

 И такая духовная радость меня охватила! Я поблагодарила Бога за то, что Он помог мне разрешить эту, казалось, непосильную задачу.

 Свершилось чудо прощения. Развеялась злоба и взаимная неприязнь.

 С тех пор мы с соседом живем мирно.

Один зажиточный крестьянин имел много полей с хорошей землёй. Он работал усердно, но зерно не росло так хорошо, как на поле бедного крестьянина, находившегося рядом с его полем. Богатый крестьянин дивился этому и спросил у своего бедного соседа, что тот делает, чтобы на его песчаной земле всё так хорошо росло, каким способом он обрабатывает землю?

Бедный крестьянин ответил:
— Любезный сосед, разница только в том, что вы иначе сеете, чем я.

— А как вы делаете?

— С молитвой, — ответил набожный крестьянин, — в моём амбаре я склоняюсь на колени и молю, чтобы Бог, Творец всей Вселенной, многократно умножил мой посев.
Поэтому земля, удобренная молитвой, самая лучшая.

Страшная буря разыгралась на море. Видя берег, борясь с волнами, маленькое судно давало сигналы бедствия.

 Тотчас же отчалила от берега спасательная лодка на помощь погибающему судну; но усилия людей победить волны и доплыть до корабля казались тщетными.

 - Что, ребята, не вернуться ли нам назад? - предложил боцман, - что толку идти на верную смерть! Видно, нам не пересилить сегодня моря! И судно и люди наверно, уже погибли, их не спасти!

 - Постой, - возразил один из матросов, - там, за утесом, когда я бежал на сигнал, видел, как несколько женщин молились за погибающих. Хотя я ветреный человек, но верю, что Господь слышит молитвы и, по-моему, мы должны и можем спасти от смерти хотя бы одного человека.

 Смелая речь матроса воодушевила его товарищей, и с новыми усилиями они двинулись вперед. Судно, очевидно, погибло: его не было видно на поверхности моря, но, несмотря на ярость волн и явную опасность, отважные люди успели поднять - сначала одного человека, плывшего мимо лодки, затем другого, и, таким образом - восемь человек!

 Вся команда утонувшего судна была спасена от верной гибели.

 Вера в то, что Господь слышит молитву, дает силу этой молитве, и силу исполнить нашу обязанность, как бы трудна или тяжела она ни была.

На берегу озера, в лесу, подвизался один старец. Он стяжал многие и благодатные дары у Бога, и своим духом был способен прозревать и судьбы человеческие, и дело Божие. А на другом берегу реки был небольшой женский монастырь. И старец знал, что там живут две монахини-старицы, которые тоже имели благодатные дарования. Однажды ночью он молился в лесу и вдруг увидел, как над монастырем поднимается огненный столп, и в этом столпе возносится к небу человеческая душа. Старец подумал: - Наверное, одна из двух стариц, схимниц, предала Богу свою душу. Утром он послал своего келейника в монастырь узнать, какая же из стариц умерла, чтобы помолиться о ней Богу. Келейник вернулся и сообщил:

- В монастыре, слава Богу, все благополучно. И все живы, никто не умер. Только утром нашли у ворот монастыря тело умершей женщины. И когда разобрались, то узнали, что эта была легкомысленная женщина, проводившая свою жизнь в нечестии, известная всем своими грехами.

Старец смутился. Он подумал: как может быть, чтобы душа такой недостойной женщины была возносима в огненном столпе ангелами. И Бог открыл ему, что эта женщина действительно была грешница. Но благодать Божия коснулась ее сердца, и в ней возникло огненное покаяние. Она решила уйти в монастырь, чтобы провести там оставшуюся жизнь в покаянии. Придя к монастырю ночью, она молилась у ворот. Она надеялась, что Господь простит ее грехи, когда она понесет монашеские подвиги покаяния. Но покаяние ее было таким огненным, что не нуждалось в длительном времени. Господь принял ее покаяние, и принял ее душу, и ангелы вознесли ее в огненном столпе в Царство Божие.

Один восточный властелин увидел сон, будто у него выпали один за другим все зубы. Напуганный, он призвал к себе придворного толкователя снов. Тот выслушал его и сказал:
 — Повелитель! Сон говорит о том, что вскоре ты потеряешь всех своих близких.
 Властелин разгневался и велел бросить несчастного в тюрьму. Затем призвал другого толкователя. Тот, выслушав сон, немного подумал и сказал:
 — Господин мой! Сон говорит о том, что ты переживешь всех своих родных.
 Властелин несказанно обрадовался и щедро наградил толкователя снов за это доброе предсказание. Придворные очень удивились.
 — Ведь ты сказал ему то же самое, что и твой бедный предшественник, так почему же он был жестоко наказан, а ты вознагражден? — спрашивали они.
 На что последовал ответ:
 — Мы оба одинаково истолковали сон. Но все зависит не от того, что сказать, а от того, как сказать.

 Проходят года и проходят столетья,

Но живы всегда и безсмертны на свете

Слова Иисуса, слова откровенья:

-"...Любите друг друга" - основа ученья.

Хотите постичь тайны древних пророков,

Хотите понять смысл законов и сроков...

И если понять тайну жизни хотите,

-Любите друг друга - друг друга любите.

Все просто и ясно, не нужно сомнений,

Не нужно терзаний, безплотных томлений,

Любовь - это сила Предвечного Духа,

Любите друг друга, любите друг друга.

Любовь - это радость, вершин всех вершина

И высшая правда, и Божие Имя

И ею открыта на Небе обитель,

-Любите друг друга, друг друга любите...

Сила воина познается в бою; твердость в вере познается в искушениях.

**************

Сорвешь цвет, не будет и плода. Изгонишь порочный помысел - избежишь худого дела.

***************

Чем отличаются грешники в загробном мире от грешников в мире земном? Тем, что в загробном мире они желают избавиться от греха, но не могут, а в мире земном - могут избавиться от греха, но не желают.

Однажды один верущий человек приехал по делам в Москву. Утомившись с дороги, он зашел в столовую, оплатил обед, но забыл про столовые приборы. Пришлось оставить еду на столе… Возвратившись, он видит такую картину: на его месте сидит незнакомец и невозмутимо кушает его щи. Что делать? Прогнать наглеца было бы не по-христиански. И он, являя образец смирения, берет чистую тарелку, отливает себе половину щей, аналогичным образом поступает со вторым и компотом. Но вот трапеза подошла к концу, и незваный гость, не поблагодарив верующего за оказанную любезность, уходит восвояси. Верущий тоже направляется к выходу, но вдруг слышит за спиной грозный окрик: «Гражданин!» Он оборачивается и видит, что перст сотрудницы общепита указывает на стол в другом зале, на котором остывает, никем не тронутый, его обед. Кто же был этот безвестный подвижник, который безропотно позволил верущему разделить с ним незатейливую трапезу? Об этом история умалчивает.

В предпостовые недели, особенно на масленую, узнаешь массу новых особенностей и фактов из личной жизни прихожан собственного прихода. Прежде всего, это касается их болезней, немощей, пенсионного обеспечения, количества любимых детей, внуков и правнуков, требующих постоянной заботы, внимания и материальных издержек.

Нельзя сказать, что эти подробности раньше скрывались и были неизвестны, но перед днем прощения, им уделяют особое внимание, конкретизируя доходную часть собственной жизни до копейки, а медицинскую до последнего рецепта и процента льгот на дежурный корвалол вкупе с цитрамоном. Для полноты понимания «ситуации» священника обязательно поставят в известность, что коммунальные услуги опять подорожали, а цена на рынке картошки с луком и свеклой уже больше, чем была на мясо при Брежневе.

Откровения эти вполне понятны, потому что для того, чтобы жить, человеку необходимо есть, а при наличии, скажем так, не очень большой пенсии или зарплаты, а также медицинской карточки с сотней страниц с анализами, выписками, кардиограммами и анамнезами, постовое воздержание становится проблемой.

Сколько не говори о том, что пост имеет два крыла, одно из которых воздержание, а второе молитва, повсеместное вопрошение «как питаться?» в эти дни всегда злободневно.

И не потому, что не хочется исполнять установления апостольские и церковные, а из-за того, что далеко не каждый может поститься по уставу обители Саввы Освященного, который перевел и ввел в церковный обиход еще в XIV веке святитель Киприан митрополит Киевский.

Именно этот Устав стал основой нашего Типикона, правила которого так любят цитировать (насчет собственного их исполнения – вопрос спорный) приверженцы буквы и установлений. Во внимание не берется даже то, что устав данный в пятом веке написан, для монашествующих предназначен и лишь для живущих в землях палестинских определен.

Оттого и пестрит православный интернет спорами, что такое «сухоядение», и что считать «вареным», а чего «сухим». Пока консерваторы с либералами ломают копья насчет самого «правильного» правила поста, у среднестатистического прихожанина (это обычно уже пожилые люди) – изжога и мельтешение искр в глазах.

Иначе и быть не может у тех, кто не рассчитав собственные силы и крепость родного здоровья, устраивает себе голодовку в первую неделю Великого поста с соленым огурцом, луковицей и хлебом. А что еще есть-то? Ведь инжир с финиками, которыми надобно питаться по Уставу, у нас не растет, а в лавке его дневная порция потянет на месячную пенсию.

Отнюдь не призываю отбросить воздержание в пище и отменить традиционные правила, но давайте все же подходить к дням святой Четыредесятницы с точки зрения того, что пост – это радость. Пост не должен вредить здоровью, и в твоей медицинской карточке к Пасхе не должна добавиться еще одна глава с анализами и врачебными назначениями.

Если со здоровьем проблемы и утром надобно таблетку выпить, чтобы день плодотворным был и впустую не прошел, то, испросив у своего священника послабление на пост телесный, в такую же меру надо его духовную сторону увеличить. Как? Очень просто. По Писанию.

«Вот пост, который Я избрал: разреши оковы неправды, развяжи узы ярма, и угнетенных отпусти на свободу, и расторгни всякое ярмо; раздели с голодным хлеб твой, и скитающихся бедных введи в дом; когда увидишь нагого, одень его, и от единокровного твоего не укрывайся. Тогда откроется, как заря, свет твой, и исцеление твое скоро возрастет, и правда твоя пойдет пред тобою, и слава Господня будет сопровождать тебя» (Ис.58:6-8)

Есть и иное преткновение дней постовых. Оно обычно у тех возникает, кто телом силен, здоровьем не обижен и разумом награжден. Для них устав Саввы Освященного проблем не создает, и первые дни поста в сплошном голодании лишь ясность ума прибавляют да трезвость мыслей определяют.

Видя такое благодатное действо, современный «подвижник» тут же к данному уставу еще несколько правил выискивает, а также параллельно решает быстренько освоить практику умного делания, который у нас исихазмом зовется.

Совет священника, что у каждого своя мера талантов и способностей и что рядом с такими самостоятельными подвигами лукавый под именем «прелесть» бродит, во внимание обычно не принимается.

Таких «перепостившихся» обычно очень легко в храме на третью-четвертую неделю Четыредесятницы вычислить. Стоит хмурое создание где-то в уголке, волком на всех смотрит, к исповедальному аналою не подходит, а на вопрос «что случилось?», начинает рассуждать, в лучшем случае, о всеобщей греховности. В худшем же – уныние и апатия, то есть именно то, чего добивался лукавый.

Действительно, в пост надобно больше молиться, чаще причащаться Святых Тайн, читать духовную литературу, наконец-то полностью прочесть Библию, а также постараться убрать из своей жизни зло с обидой да осуждением. Все остальное только после беседы со священником.

- Батюшка, благословите за неделю поста Псалтирь прочитывать?!

- Для тебя, радость моя, вполне достаточно молитв вечерних и утренних.

- Не молитвенник вы, отец святой!

Знаком диалог? Он может быть с иными словами и другой интонацией, но смысл остается тот же: самочиние.

У каждого человека есть все необходимое, чтобы с Христом быть, вот только не надобно на себя бремена неудобоносимые взваливать. Опасно это.

Пост – это перемена умонастроения, это время, когда в тебе должно остаться лишь то, что причастно к вечности.

В течение всего года у нас, живущих в миру, держать себя в постоянном внимании к своему же собственному духовному состоянию не получается. Повседневность отвлекает. Именно поэтому Церковь дала нам постовые дни, когда мы можем отвлечься и уйти от внешней обыденности.

Сделать это можно (и лучше всего!) известными, традиционными средствами. Первое из них – телесный пост, второе – молитва, которая не может быть искренней без прощения и покаяния.

Вот только использовать эти средства надобно разумно.

 Протоиерей Александр Авдюгин 

Жили-были два брата, один был холост, а другой имел семью. У них была ферма, щедрая земля которой, дарила им богатый урожай зерна. Собранный урожай братья поровну делили между собой.
 Поначалу все шло хорошо. Но затем женатый брат стал просыпаться среди ночи и думать: - «Нет, это несправедливо. Брат не имеет семьи, и при этом получает половину урожая. У меня жена и пятеро детей, у меня будет поддержка в старости. А кто позаботится о брате, когда он состарится? Ему нужно зарабатывать больше, чем он зарабатывает сейчас, я думаю, что он нуждается в деньгах больше меня».
 С такими мыслями он вставал ночью, незаметно пробирался в амбар брата и высыпал туда мешок зерна.
 Холостяка тоже начали посещать подобные мысли. Иногда он просыпался по ночам и размышлял: - «Нет, это совершенно несправедливо. У моего брата есть жена и пятеро ребятишек, а он получает только половину урожая. У меня же семьи нет. Разве справедливо, что мой бедный брат, чья нужда больше моей, получает столько же, сколько и я?» Затем он вставал, пробирался к амбару брата и высыпал туда мешок зерна.
 Однажды они проснулись в одно и то же время, пошли каждый к амбару брата с мешком за спиной и столкнулись друг с другом… .

Те люди, которые любят кого-то, какого-нибудь человека, знают, что такое любовь человеческая. Любящий ни о ком и ни о чем не думает столько, сколько о любимом; даже если разделяет расстояние, душой он все равно с ним: словно бы видит его, разговаривает с ним, с мыслью о нем засыпает и с той же мыслью просыпается; занимается каким-то делом и опять думает о нем. И стоит любимому его позвать, тут же пойдет на зов, ничто на свете ему не помешает, ни буря, ни вьюга, потому что сердце стремится к нему, а для сердца преград нет.
Но если у нас такая любовь к человеку, то какой должна быть любовь к Богу! Если мы за любимого человека готовы жизнь отдать, то какой сладостной должна быть для нас смерть за Христа! «Господи, сподоби пострадать за Тебя», – просили святые мученики и радостью шли на смерть.
Кто любит Бога, тот в храме и вне храма, и днем, и ночью, и сидя и лежа размышляет о том, что Бог есть, что Он создал небо и землю, Ангелов и людей, что Он везде невидимо присутствует, все видит, все слышит и все знает, знает наши мысли, желания, что Он всемогущий, силой Своей содежит всю вселенную, продолжает нашу жизнь, хранит наше здоровье, что Им мы все живем, движемся и существуем.
Любовь требует от любящего полной самоотдачи, самопожертвования; в этом и есть страдание. Преподобный Силуан Афонский говорит: «Чем больше любовь, тем больше страдание душе». Любовь к Богу требует полного отказа от самого себя, от самой души и жизни своей. Если мы любим что-то или кого-то больше Бога, т.е. творение больше Творца, то это уже предательство по отношению к Богу, это значит, что мы сотворили себе кумира – а это Богу неугодно, Господь ревнив: нельзя служить двум господам, ибо об одном будем заботиться, а о другом нерадеть…
Многим это кажется страшным: как же так, всего себя отдать Богу? Совсем не жить для себя? Не бойтесь, что если все отдадите; напротив, приобретете куда больше, чем имели: велика награда будет и на земле, и особенно на небе. Ни умом, ни сердцем нельзя понять, какое блаженство приготовил Господь для любящих Его! Нет ничего превыше любви Божией, нет ничего сильнее и сладостней… Нет ничего в мире такого, что могло бы отлучить сердце от любви Божией, в которое она вселилась, – говорят святые отцы.
Почему же у нас нет такой любви? Да потому что мы любим земное, привязаны узами к земле, к своей плоти, ко всему вещественному. Пороки и страсти мешают нам любить Бога, мешают нам нераскаянные грехи; они – стена между нами и Богом. Господь всех любит, всех призывает к Себе, и мы не слышим этого зова; Он каждому стучит в сердце, но мы не слышим этого стука… Поэтому, чтобы вселилась любовь Божия в сердце, надо очищать его от пороков и страстей, очищать покаянием и молитвой, и кто сподобится этого высочайшего дара, тот только телом будет пребывать на земле, а блаженная душа его уже будет на небе наслаждаться общением с Богом.

На улице встретились двое друзей.

 — Как поживаешь?

 — Хорошо, а ты?

 — Ох, лучше и не спрашивай! Целый день в делах: то одно, то другое, то пятое, то десятое. Не знаешь, за что хвататься. Просто голова кругом идёт.

 — Может, тебе стоит поменьше думать о своих делах? — пожалел озабоченного друга его товарищ.

 — Что ты! Не думать о делах? Да это невозможно!

 На том они и расстались.

 Через несколько дней друзья снова встретились. На этот раз поглощённый заботами товарищ выглядел даже более озабоченным, чем обычно, и всё время держался рукой за щеку.

 — В чём дело? — поинтересовался его друг.

 — Зуб разболелся, иду к стоматологу, — ответил тот.

 — А как же твои дела?

 — Какие теперь дела? При зубной-то боли?

 — А, вот как! Значит, ты можешь не думать о своих делах, когда зуб болит?

 — Выходит, что так, — согласился озабоченный и побежал к врачу.

 Мы можем забыть о делах, когда появляется что-то еще более важное. Если мы позволяем своим делам вытеснять Бога из нашей жизни, это говорит о том, что отношения с Богом для нас не очень-то и важны.

Митрополит Антоний Сурожский.

Как учить ребенка молиться?

Сегодня я хотел бы начать разговор на тему - что вы скажете ребенку, который вас спрашивает: как надо молиться, что мне делать?

Самое простое - ему сказать: вот тебе молитвенник, читай вслух. Но это, в общем, не молитва. Для того чтобы эти молитвы читать, будто собственные, надо в них врасти, потому что они были написаны святыми и выражают опыт каждого святого о Боге, Каким тот Его знал, о себе самом, о жизни. И поэтому просто сказать ребенку - да и взрослому человеку: вот тебе книжка, читай, и все будет хорошо - нереально. Хотя очень многие так поступают, но они никогда до молитвы не доходят. И если ребенку дать просто молитвенник, где очень многое непонятно даже по языку, то он не научится молиться на этом. Он, может быть, будет дрессирован, как собачку можно выдрессировать поступать определенным образом, но через такую молитву он не пробьется ни до себя, ни до Бога.

Так вот, предположим, что ребенок вас спрашивает и говорит: вот ты, мама (или папа), молишься, я тоже хочу научиться молиться... Это очень опасный вопрос, потому что "ты молишься" или "вы молитесь" - очень рискованное дело. Можем ли мы ответить: "Да, я молюсь. Но даже если вы скажете это, как ребенку к этому приступить? Я помню одного мальчика здесь в приходе (теперь ему лет сорок), которого очень благочестивая мать протаскивала через все вечернее правило. Ему было тогда лет семь, и она ему вычитывала, вычитывала, вычитывала, а он терпел, как умел. И однажды, когда она кончила, он сказал (она говорили по-английски): Now that we have finished prayering - could we рrау? - Теперь, что мы кончили "извергать молитвы", нельзя ли помолиться? И вот что ответить на такой вопрос или чем этот вопрос предотвратить? Что ты скажешь?

Ребенок делает, то же, что и мы делаем ... А вы что скажете?

- По моему опыту (сыну сейчас 20 лет), я обращалась к молитве чаще всего в тяжелую минуту жизни, как всякий человек, который прибегает к помощи Бога. Я читала ему молитву на ночь, в темной комнате, и он сам научился, и даже более того, как бы меня научил молиться, пomoму что он молился всей душой, еще даже не знал слов молитвы, очень верующий был мальчик. Но начиналось с того, что ночью, когда я выключала свет и брала его на руки, я читала "Отче наш" и те несколько молитв, которые знала, ничего не объясняя, просто говорили: "Давай помолимся". И он к этому привык. Он прибегал к молитве в армии, в самые тяжелые времена, и он не погиб, и он прекрасно знает, что только потому, что он молился. Но это такой небольшой опыт, и, может быть, он неправильный?

- Я думаю, что молитвенный опыт у него вышел от того, что вы молились искренне, то есть вы не "становились на молитву", потому что того требует устав или какие-то правила, а вам хотелось с Богом поговорить, и вы говорили теми словами, которые вам были доступны, т.е. теми молитвами, которые у вас были. Он, вероятно, даже несомненно, воспринял не слова, а душу вашу, которая молилась. Я думаю, что очень важно, если вы молитесь с ребенком, молиться не "для" него. Знаете, как иногда бывает: что-то делаешь не то что "напоказ", а "на пользу". Хуже всего получается, когда священник или дьякон служит с оглядкой на народ, который в церкви, и служит так, чтобы это было "для них хорошо", "для них полезно". Потому что люди тогда чувствуют, что он не молится и их не ведет в молитве, он просто старается что-то им передать, в лучшем случае, или повлечь куда-то. Я помню одного дьякона, которого я в России встретил. Он начал служить, и я в ужас пришел от того, как он оперно служил. И когда он вошел в алтарь, я сказал ему: "Отче, так служить невозможно! Ты не молишься!" Он мне ответил: "Я оперный певец, я стараюсь молящимся передать самое лучшее из музыки, что знаю". И в результате он молитву не передавал. Он не передавал, я бы сказал, даже и красоту, потому что сам красовался и старался передать эстетику.

И я думаю, что то, что вы делали, именно потому дошло до ребенка, что вы не старались его чему-то научить и тем менее ему сказать: "Научись от меня, как молятся", а вы молились - а он подслушивал. Я часто говорю священникам или дьяконам: ты говори с Богом, а люди, которые в церкви, пусть подслушивают, как ты с Ним разговариваешь.

- А просто по молитвеннику читать, вы считаете, никогда не стоит? Все-таки, от себя не всегда легко молиться...

- Я думаю, что если молиться по молитвеннику, то часто надо ребенку объяснять слова, потому что иногда мы не замечаем некоторые выражения, привыкли к ним, а ребенок может ошарашиться. Например, в псалме говорится: "очи мои выну ко Господу". "Выну" по-славянски значит "всегда", - "мой взор всегда обращен к Богу". А по-русски "очи мои выну ко Господу" это - "вырву свои глаза, и вот Тебе подарок от меня". Есть и другие места, которые непонятны или соблазнительно-непонятны. Поэтому если читать молитвы с ребенком, надо следить за тем, чтобы слова ему были понятны и объяснить их порой.

Иногда даже как будто понятные на славянском языке места построены грамматически по-другому. Например, на Литургии перед "Отче наш" мы говорим: Дай нам называть Бога Отца... - и по-русски это значит: "дай нам обращаться к Богу Отцу", тогда как по-славянски это значит: чтобы нам было дано называть Бога Отцом... Это все-таки совершенно иное представление. Поэтому очень важно самим вдуматься в то, что же значат слова, иногда даже самые простые, как "помилуй". На русском языке мы знаем, что значит "помилуй". Но на славянском языке "помилование" того же корня, что "милость", "милый": прояви ко мне милость, прояви ко мне любовь, ласку, а не только "не накажи, не будь строг со мной". Очень важно, чтобы мы сами понимали, сколько можем, и передавали самым простым образом.

Есть у кого-нибудь из вас опыт пения молитв с детьми?

- Мой ребенок стесняется сам петь...

- А знаете, я всегда пел фальшиво и нашел утешение в одном: как ни страшно, если ты поешь фальшивые ноты, но от сердца, Бог слышит только правильные. И поэтому, конечно с одной стороны, в пении лучше не фальшивить, но даже если вы поете не особенно замечательно, но от сердца, то ребенок воспримет то, что от сердца, больше чем конкретные ноты. И мне кажется из одного случая, который у меня был, что петь, молитвы с ребенком так чтобы он в это пение, в эти мелодию врос и эти слова воспринял в контексте всей красоты пения может сыграть большую роль. Сейчас много исследований делалось о том, как пение, музыка, звук доходят даже до детей во чреве, как-то настраивает или перестраивает. Но у меня был один интересный и очень тронувший меня опыт.

У нас был старик один здесь, Федоров такой. У него был прекрасный бас, он пел в церкви. Он петь в церкви с детства, любил и умел петь, мог петь. В какой-то момент он заболел раком и стал умирать. Я его навещал. Вначале я служил молебен, и он пел этот молебен. Потом я служил молебен и старался как-то петь, а он поддерживал меня своим пением. Потом он не мог больше петь. А потом настал момент, когда я пришел в больницу и мне старшая сестра говорит: "Зачем вы сегодня пришли? Он без сознания, до него ничего сейчас не доходит". Я к нему пошел, и была такая картина: он лежал совершенно без сознания, и рядом с ним были жена и дочь, которые в течение всей его болезни отсутствовали, только успели приехать из Японии, и они сидели и плакали, потому что даже проститься с ним не могли. И я вспомнил разные вещи, которые слыхал, и им сказал: "Знаете что, сядьте рядом, совсем близко к нему, и я попробую его вернуть к сознанию". Я стал на колени рядом с ним и стал петь, как я умею - то есть плохо - песнопения Страстной седмицы. И знаете, мы увидели, как сознание в нем из каких-то глубин, куда оно ушло, начало подниматься, и в какой-то момент он открыл глаза. Я ему говорю: "Павел Васильевич, вы умираете. Здесь ваша дочь и ваша жена - проститесь!" И они простились, а потом я ему сказал: "А теперь умрите спокойно", и его перекрестил. И он ушел из сознания в вечную жизнь. Это меня на всю жизнь поразило - что эти песнопения, которые он пел с семилетнего возраста в церкви, так переплелись с ним, что смогли его вернуть на землю и вместе с этим перенести в вечность.

Так что если вы можете с детьми петь, чтобы они с радостью просто пели молитвы - пойте; потому что может случиться, что рано или поздно, не в таком трагическом контексте, но в каком-то контексте это им даст возможность выжить. Иногда у тебя не хватает силы на слова, а мелодия поется как бы внутри. Для слов нужна сосредоточенность, нужно за них держаться, нужно внимание; а когда чувствуешь, что у тебя никаких сил нет, что никаким образом внимание не соберешь, то мелодия все-таки остается. И за мелодией слова продолжают жить, и через мелодию к словам можно дойти, когда через слова никуда не доходишь, потому что до слов-то не добраться. Так что это очень важно. Если вы можете, пойте с детьми ту или другую молитву. Есть простые молитвы,- "Отче наш", "Богородице Дево", "Достойно есть" и те или другие молитвы из богослужения, которые, во-первых, доступны ребенку, и во-вторых, которые можно спеть...

- А допустимо ли псалмы читать на русском языке? Уже во многих изданиях они по-русски печатаются...

- Конечно! Вообще перейти в богослужении на русский язык - это сложная проблема, потому что, помимо точности текста нужна красота. Если бы этот текст переводился Пушкиным, это было бы одно; когда это переводится кем-нибудь, кто просто хочет перевести и знает язык, иногда текст может потерять всю красоту и дойти до удивительной плоскости. А молитва человека трогает не только объективным смыслом слов, но и поэзией слов. Вы наверно знаете пушкинское переложение молитвы "Господи и Владыко живота моего...". На славянском языке, может быть, не все так понятно, а в переводе Пушкина все совершенно ясно; правда, не точно в том же порядке, по все передано. И если какой-нибудь настоящий писатель перевел бы, то ничего. Но иногда думаешь: Господи, такая красота в этих словах - и они переведены так плоско!.. Поэтому я думаю, что если ребенку передавать, читать, скажем, псалмы на русском языке, то надо самим заглянуть в славянский или в какой-нибудь другой язык и посмотреть - те или другие слова русского перевода передают ли глубину и красоту того, что здесь сказано? И, может быть, сказать ребенку: вот это русское слово, по оно обеднело, оно ограничено теперь, а в славянском или в древних языках охватывало больше, и дать ребенку уловить именно широту, глубину этого слова.

В армии солдаты выписывали 90-й псалом и на славянском и на русском, и чаще на славянском...

В славянском есть красота и ритм, которые очень трудно перевести. В богослужении есть места, которые непонятны только из-за этого, например, некоторые места в каноне Андрея Критского. В одном месте говорится о "тристатах". Что значит "тристаты" для людей, которые стоят? - ничего не значит. В точном переводе это значит "тройка". Сказать в богослужебном тексте "тройка" не очень удобно. Я слово "тристаты" всегда заменял словом "колесницы": и всякий понимает, и тексту не обидно. Другое место есть, которое ничего не значит просто, потому что оно переведено точно с греческого языка в порядке греческих слов, только на греческом языке окончания непохожие, тогда как на русском языке одни и те же, и просто ничего не понять. Я на этих словах написал номера и, когда читаю вслух, читаю: раз-два-три-четыре-пять-шесть-семь, и вдруг оказалось, что понятно, потому что в таком порядке их можно понять.

А уж говоря о том, как можно просто ничего не понять и умилиться - тоже, знаете, есть анекдот русский. Старушка говорит батюшке: "Знаете, меня всегда так трогает, что в православной церкви и зверей поминают". Батя удивился: "А каких там зверей поминают?" - "Ну как же! На каждой всенощной я стою и плачу от умиления, когда доходит до слов: "я крокодила пред Тобою" (знаете, поют: "Да исправится молитва моя, яко кадило пред Тобою"). Старушка-то умилялась, это ей на пользу шло в каком-то смысле, по все-таки не обязательно свое благочестие выражать в такой форме. И есть такие места, которые просто непонятны, которые надо переводить, переделывать незаметно. Не обязательно весь текст переделать, а заменить одно слово или как-то его переместить, чтобы оно доходило бы до людей.

- А вы что скажете?

- Я сыну просто сказала: Саша, ты знаешь, что я утром и вечером читаю молитвы, хочешь, тоже читай. Давай, первое время ты со мной будешь просто стоять. Но он был еще маленький. И я брала самые простейшие молитвы, "Отче наш", "Богородице Дево", из вечерних конечные "В руки Твои предаю дух мой". Сначала стоял просто слушал, потом стал со мной повторять. Ему было трудно воспринимать ни славянском, но потихоньку выучил "Отче наш". Но он обычно говорит: Мама, давай вместе. Первое время он только со мной, и даже читал при мне. А потом, когда, я смотрю, это вошло в него, даже если я утром не успеваю, я ему говорю: Саша, ты без меня прочитай "Отче наш". И вообще, говорю, не обязательно, но лучше, когда ты утром или вечером встаешь, лучше стать перед образом, собраться, что ты предстал перед Богом, и отдать Ему все, что у тебя внутри. А если у тебя что-то другое, ты не можешь, скажем, в этот момент стоять перед образом, то просто в душе помолись. Потом и в течение дня можно вспоминать о молитве, просто "Господи, помилуй" сказать. А потом - я вечером встала на молитву, он один раз пришел: можно я постою? И я стала читать все молитвы, как обычно. И ему сказали: если устанешь, можешь не стоять до конца, постой сколько тебе хочется. А сама думала: или он хочет мне угодить? Не знаю. Последний раз, как-то утром на утренние молитвы я встала, говорю: хочешь, постой со мной. Он тоже стоял. Обычно, когда он стоит, он сам читает "Отче наш", то, что он знает. И когда я закончила, я спросила: - Саша, а ты понял все, что я читала? - Нет, не все... Постепенно, хочется, конечно, чтобы он знал, но не хочется насильно...

- Насильно лучше ничего не внедрять, потому что оно потом уходит. А даже если он нe все понимает - ему хватает того, что он понимает, - потому что мы тоже не все понимаем. Мы не можем хвастаться, что когда мы говорим "Отче наш", нам все понятно. То есть слова понятны, по глубины в них больше, чем мы можем воспринять.

Вопрос внимания при молитве: иногда читаешь по книге, и мысли не собрать. Не то что вовсе о постороннем думаешь, но в душе другое хочется сказать Богу, не по книжке...

Знаете, иногда начинаешь молиться или думать о Боге, и вдруг тебя куда-то уносит. И это может быть важнее, чем на четвереньках ползти дальше: это значит, что ты куда-то ушел, не от Бога, а в какие-то глубины свои. Мне кажется, что это очень важно.

И потом очень важно научиться быть в присутствии Божием. Искусственно этого не сделаешь, то есть нельзя просто сказать: вот я сейчас нахожусь перед Богом. Это воспринять нутром не всегда легко, но с детьми одно можно сделать. Я помню одну преподавательницу в Париже, которая занималась маленькими детьми. Она их хотела научить тому, что молчание и тишина - это не пустота. И когда они разыгрывались в классе, она вдруг хлопала в ладоши: "Тсс! Слушайте тишину." - и все дети останавливались, и они это воспринимали, потому что до того был шум, и вдруг тишина настала, и они воспринимали эту тишину как что-то реальное, не то что "отсутствие шума": нет, среди шума есть тишина, она где-то кроется в нем. И я думаю, что если суметь ребенку дать воспринять, что можно войти в тишину или можно ее воспринять, "услышать" каким-то образом, это тоже для него может играть роль. Потому что Божие присутствие, в конце концов, и среди шума можно воспринять, если ты умеешь добраться до той тишины, которую шум не может заглушить, которая там есть все равно. Когда мы говорим "Христос посреди нас", - Он есть. Мы можем Его не слышать, не замечать, потому что мы сами в буре, что ли. А в середине... Вы помните рассказ о том, как ученики Христовы отчалили от одного берега Генисаретского моря и поплыли на другую сторону, и вдруг началась буря, волнение вод, и вдруг они увидели Христа идущего посреди этой бури. Мне всегда представляется, что Христос был в том месте этой бури, где встречались все ветры, все силы бури, и Он стоял как знак равновесия. И если бы Петр не вспомнил о себе самом и о том, что он может потонуть, и дошел бы до Христа, он вдруг заметил бы, что в середине бури совершенная тишина. Точка, где все силы встречаются и уже движения нет, потому что они встретились.

- У меня не то что вопрос... Я могу стать на молитву и прочитать что положено, ну, иногда, слава Богу, молюсь с сердцем, но чаще всего я себя ловлю (причем далеко не сразу себя поймала) на том, что не могу сосредоточиться. Мало сказать себе: хорошо, я сосредоточусь усилием воли. Я начинаю зевать. И я нашла такой способ, что проснусь, скажу "Доброе утро" Господу, еще что-то очень короткое, а потом начинаю ходить, делать свои дела и разговаривать, как можно разговаривать с родным человеком, с которым в одной комнате находишься. Читаю, конечно, молитвы, но больше именно разговариваю.

- Видите ли, молитвы, которые у нас есть, это разговор этих людей с Богом.

- Да, но мне мой разговор пока что мне дороже, в смысле: доходит до меня больше...

- Раз они так разговаривали, почему бы вам по-своему не разговаривать? Оттого что эти слова напечатаны в книжке, они не более доходчивы до Бога. Меня спрашивают иногда: утром я встаю, мне надо спешить, я не могу успеть прочесть молитвы... Я говорю: проспись и вспомни слова, которые читаются на Пасху в начале крестного хода: Сей день его же сотвори Господь, возрадуемся и возвеселимся в онь, в этот день, который Господь сотворил, давайте радоваться... Это первое. Потом пойми, что ты вышел из сна так же, как Лазарь был вызван из могилы. В течение всей ночи тебя не было, ты был без сознания, ты был без защиты - и вдруг тебя Господь вернул к жизни. И посмотри на новый день - новый день, который никогда прежде не существовал, никогда, это совершенно свежий день, и он стелется перед нами, как большая снежная равнина, еще никто по ней не ходил. И тебе предлагается: вот ты пойдешь по этой равнине к какой-то своей цели - смотри, так пройди, чтобы твои стопы проложили добрый след, чтобы нe изгадить этот снег, не ходить вправо и влево, а куда-то идти. И считай, что все, что в этом дне случится, это тебе от Бога; обстоятельства, люди - или ты послан к ним, для того чтобы что-то им передать, или они посланы тебе, для того чтобы тебе что-то передать. И так иди себе. Перекрестись - и пошел.

Знаете, есть тоже русская детская сказка о том, как был очень мудрый богослов, который всем надоел своей мудростью, и местный царь его решил испытать, вызвал к себе и говорит: "Я тебе поставлю три вопроса и тебе дам неделю для того, чтобы ты их продумал, а через неделю ты явишься. Если ты мне нe ответишь, мы тебя будем сечь на площади. Первый вопрос: какое самое важное время на свете? Второй вопрос: кто самый важный человек на свете? А третий вопрос: какое самое важное дело на свете? Мудрец пустился в путь, ходил сначала по библиотекам, потом по мудрецам, потом думал, думал, и наконец в последний день возвращается печальный, безнадежный, потому что ответов не нашел. А по дороге ему встречается маленькая девчонка, которая пасет гусей. Она ему говорит: "Эй, дядя, что у тебя такой несчастный вид?"- "Не поймешь!" - "А ты мне скажи!" - "Мне надо ответить нa три вопроса, на которые ни один мудрец не ответил". - "У!- говорит девочка, - а какие же такие вопросы? - "Да ты все равно не поймешь!" - "А ты мне скажи". Он ей сказал. Онa на него посмотрела и говорит: "А в чем трудность? Самый важный момент в жизни - это теперь, потому что то, что было раньше - того нет, а то, что еще впереди - того еще нет. Самый важный человек на свете - тот, с которым ты находишься, потому что те, которых нет, никакой важности не представляют. А самое важное дело на свете - вот в этот момент этому человеку сделать добро". И я думаю, что это применимо к каждому из нас, не только к этому нe сеченному мудрецу или этой мудрой девочке. Очень трудно себе представить, что теперешний момент играет такую колоссальную роль, но для ребенка теперешний момент - это все. Он не задумывается над тем, что было и что будет. Что было - в нем живет, что будет - еще впереди, а сейчас он весь погружен в этот момент.

И мне посчастливилось один раз обнаружить силу, сжатость мгновения. Это было во время немецкой оккупации в Париже. Я был тогда во французском Сопротивлении. Я спустился в метро и меня арестовали, полицейский говорит: "Покажите бумаги". Я показал бумаги. Он посмотрел, говорит: "Ваша фамилия пишется через два "о", значит, вы англичанин, а если вы англичанин, то вы шпион". Я говорю: "Наоборот! если я был бы шпионом, я назывался бы самым типичным французским именем". Он посмотрел, говорит: "Вы все равно не француз. Какой вы национальности?" - "Я русский". - "Врете! Нас учили в полиции, что у русских скулы такие и глаза этакие". Я говорю: "Простите, вы нас перепутали с китайцами".- "Нет, говорит, не так". Позвал шестерых других: "Этот человек говорит, что он русский". Они хором говорят: "Врет! У русских скулы такие и глаза такие". Ну, я пожал плечами: ничего не поделаешь, все они правы против меня. В этот момент мне стало совершенно ясно, что существует только то мгновение времени, в котором я нахожусь. Потому что все прошлое должно быть забыто: я не мог признаться в том, что было за час до этого, иначе будут арестовывать других людей, пытать и т.д. Поэтому прошлое я буду выдумывать, а подлинное прошлое не существует больше. А будущего никакого нет, потому что, знаете, будущее мы себе представляем, поскольку знаем, что может случиться. Но когда не имеешь никакого представления о том, что может с тобой быть, то будущее - словно ты вошел в темную комнату, где не бывал, и пространство начинается вот тут, а что дальше - неизвестно. И вдруг я сообразил, что существует только этот сжатый, как атом, момент, мгновение, миг и ничего другого. И я помню дальше наш разговор. Задержавший меня человек говорит: "Если вы русский, то скажите - что вы думаете о войне". Я подумал: все равно пропал, я хоть себе в удовольствие ему что-то скажу, и говорю: "Замечательно идет война!" - "Что вы этим хотите сказать?" - "Мы вас бьем по всем фронтам". Он на меня посмотрел, говорит: "Вы что, всерьез боретесь с немцами?" Я говорю: "Да". - "Знаете что, эту дверь никто не сторожит, бегите!" И он меня выпустил. И это случилось только потому, что в этот момент передо мной был только миг. У меня не было сознания, что впереди что-то, потому что, если было бы впереди что-то, я начал бы вилять и ему рассказывать турусы на колесах. Оказывается, нет - потому что времени никакого не было.

Я не могу сказать, что живу так постоянно, но у меня есть сознание, что только теперешний момент существует, только этот человек, с которым я нахожусь, существует, только какое-то дело, которое сейчас происходит в пределах этого мига по отношению к этому человеку, имеет окончательное значение. Мы этого не поймаем больше, потому что планируем, у нас прошлое есть, будущее есть, а у ребенка: я сейчас играю в солдатики, это наполеоновская армия; или я читаю книгу - я весь в нее ушел, ничего на свете не существует... Этим можно пользоваться, чтобы помочь ему научиться молиться глубоко, не обращаясь к Богу, Который "где-то такое", а говоря с Ним, как он говорит с солдатиком, или как он говорит (простите!) с кошкой, с которой сейчас играет. Вот тут, тут. И это не обязательно выражается в речах больших.

Смех и улыбка помогает человеку находить друзей, укрепляет здоровье и продлевает жизнь.

Часто хорошее настроение свойственно оптимистам, поэтому они и считаются везунчиками. Их все любят с ними легко работать, общаться, а все потому, что улыбка делает свое дело – притягивает и располагает людей.

"Заражаем" улыбкой.

Улыбка — заразна. Когда вы улыбаетесь, обязательно улыбнутся вам в ответ.
Шведский ученый провел один интересный эксперимент. Он измерил активность лицевых мышц у 120 добровольцев. Нужно было хмуриться, улыбаться или сохранять безразличие в зависимости от того, что они видели на экране: выразить чувство, — противоположное тому, которое они видели на снимке, — хмуриться в ответ на улыбку и улыбаться при виде хмурого лица. Результаты оказались очень забавными. Выяснилось, что нахмуриться при виде сердитого мужчины несложно, а вот улыбнуться в той же ситуации оказалось значительно сложнее и наоборот. Участники эксперимента изо всех сил старались контролировать естественные реакции, но мышцы бессознательно копировали увиденное на снимке выражение.

Улыбайтесь!

Добрая улыбка способна разрядить практически любую конфликтную ситуацию и успокоить нервы.

Настрой на позитив.

Каждый из нас испытывает огромную потребность в положительных эмоциях. Ведь они защищают организм от стрессов. Помните — улыбающиеся, любящие жизнь люди, как правило, легче переносят повседневные неприятности. Те, кто способен настроить свое тело и мысли на волну хорошего настроения, живут намного лучше.
Конечно, мы не всегда можем контролировать события, но всегда можем контролировать свое отношение к ним.

Продлеваем жизнь.

Привычка улыбаться может продлить жизнь, как минимум на 7 лет. Ведь каждая улыбка продлевает наше существование на 15 минут.
Положительное отношение к действительности, уверенность в себе и позитивный взгляд на окружающих действительно вознаграждаются длинной жизнью. Только искренне счастливые люди могут рассчитывать на результат.

Улыбайтесь на здоровье!

- Как вести себя с обидчивым человеком? Нужно ли постоянно осторожничать, угождать ему или прямо говорить о своем мнении?

- Часто, сталкиваясь с обидчивыми людьми, мы начинаем лицемерить, заниматься человекоугодием и думать, что это проявление нашей добродетели, что мы таким образом о нем заботимся: угождая и обслуживая его обидчивость, мы делаем для него доброе дело. Но это не так.

Лицемерие и человекоугодие не могут быть добродетелями, какими бы мотивами они не были вызваны, точно так же, как наша «терпеливость».

Чем отличается такая «терпеливость» от терпимости? Терпеливость – это когда я внутри все свои чувства зажала. Причем, чувства какие? Недовольство, мягко говоря, несогласие, неприятие, иногда даже ненависть. А снаружи я киваю, я улыбаюсь, соглашаюсь, я не говорю ничего против. Но это не имеет никакого отношения к добродетели терпимости. Потому что терпимость – это внутреннее принятие без возмущения, гнева и осуждения другого человека.

Часто результат терпеливости – это сплетни. Потому что здесь я вытерпела, выдержала, «не показала вида», но потом я иду в то место, где я чувствую себя в большей безопасности, и там я уже все выскажу, что я думаю по поводу поведения другого человека. Поэтому подобное угодничество к добру не приводит.

Важно помнить, что ответственность за чувства лежит на самом человеке. Я не могу обидеть, и меня не могут обидеть. Я могу обидеться. Это мой выбор, как я реагирую и как долго, и что я потом с этой обидой делаю. Либо я размышляю и предпринимаю какие-то действия, либо я ее холю, лелею.

Рано или поздно человек может узнать, что, оказывается, мы с ним не согласны, и что мы все время его терпели. От кого он узнает? Да от нас же. Терпеливость закончится, и мы ему выскажем все то, что все эти долгие годы  мы копили. И для него это будет страшным ударом и разочарованием. То есть, мы терпим ради сохранения отношений, а на самом деле отношения, построенные на лицемерии, постепенно разрушаются.

психолог Ольга Красникова.

 
Возвращение домой. Рассказ о чуде и попытке его разоблачения.



Многие православные люди не считают возможным делиться опытом своего прихода к вере. Тема личных взаимоотношений с Богом очень сложна и сокровенна, чтобы впустить в нее кого-то еще. И я разделяю эту точку зрения. Однако волею случая, история, случившаяся со мной почти двадцать лет назад, попала в Интернет, и вызвала много откликов людей со всего света, порой совсем неоднозначных. Может быть, мой личный опыт чем-то поможет и читателям «Фомы».

Я хорошо помню себя маленькой девочкой. Как-то я проснулась и сказала маме: «Знаешь, мне кажется, что я пришла в этот мир, чтобы совершить что-то очень-очень важное». Мама снисходительно улыбнулась, обняла меня и печально ответила: «Я когда-то тоже так думала, но ты повзрослеешь, и это чувство пройдет». Я почему-то тогда очень расстроилась и даже обиделась.

Я росла в нецерковной семье. В детстве с родителями я много путешествовала, ездила на Валаам, однако Церковь была для меня лишь частью культурного наследия. К моменту окончания школы я ни разу не читала Евангелия и не слышала ни одного разговора о вере. Перестройка открыла перед нами новые экономические возможности, которые дали мне шанс уехать учиться в Америку.

Незадолго до отъезда моя неверующая мама решила меня крестить. Почему вдруг у мамы появилось такое желание - до сих пор не понимаю. Наверное, она очень за меня волновалась, а крещение показалось ей более надежным способом защиты, чем повесить мне на шею какой-нибудь оберег или амулет. Мне, честно говоря, не хотелось, я долго сопротивлялась, но мама настаивала. В итоге я согласилась, при условии, что мне не придется ничего учить и проходить собеседования. Найти такой храм недалеко от дома на удивление оказалось не просто. Так что мамино желание исполнилось почти случайно.

Во время последней перед отъездом прогулки по Арбатским переулкам мы зашли в маленький храм. Мы пришли в него как раз в день престольного праздника в честь Святителя Николая. Там почти не было людей… Представляете, чтобы сейчас в день престольного праздника храм в центре Москвы был пустым?! А в 1993 году это было так. Мама тоже решила креститься. Когда батюшка водил нас вокруг купели, ничего, кроме приступов дикого хохота, во мне это не вызывало. Я смеялась буквально как сумасшедшая. А священник совершенно спокойно на это реагировал: «Ничего, это бес выходит…»

Покрестилась - и забыла. И уехала за океан. Моя тетя перед отъездом подарила мне какой-то старый потрепанный молитвослов. Я из вежливости взяла. Наверное, я бы ни разу его не открыла, если бы не воля случая…

Для успешного погружения в языковую среду мне пришлось жить в семье баптистского пастора. И, как нетрудно предположить, моя новая «семья» с огромным энтузиазмом занялась моим «обращением». Их натиск был столь силен, что я стала интуитивно искать защиты в своей культуре. И единственной материальной частью этой культуры в тот момент оказался молитвослов…

Как-то ночью, спасаясь от тяжести одиночества, я открыла вечерние молитвы - какие же они, оказывается, длинные! Выбрала для себя самую краткую и прочитала - «В руце Твои, Господи Иисусе Христе, Боже мой, предаю дух мой…» Лаконично и быстро - то, что надо. Мне стало легче, и я выучила ее наизусть. Впрочем, дальше этого дело не пошло.

«Отче наш…» я узнала не из молитвослова. Я играла в университетской баскетбольной команде, и перед каждым матчем мы брались за руки, становились в круг и - для поддержания боевого духа и для настроя - читали на английском языке молитву. Как я позже поняла, это была как раз «Отче наш». А тогда я учила ее наизусть, как «Леди Макбет» Шекспира: «The Kingdom come, it will be done on Earth, as it is in Heaven…», и представить не могла, что очень скоро она мне пригодится совсем в других обстоятельствах…

Мы возвращались домой с национального студенческого форума. Это был один из внутренних пересадочных рейсов американских авиалиний. Надвигался мощный грозовой шторм, который так часто случается в «аллее торнадо» между Техасом и Оклахомой. Как нам разрешили взлет - до сих пор не понимаю. За окнами сверкали молнии, самолет качало, это вселяло некоторую тревогу, и все-таки я не придавала этому значения. Долетим, думала. Лететь-то всего час…

И вдруг мы почувствовали резкий толчок. Как я потом узнала, это в самолет попала молния, и отказала система энергообеспечения. Мы начали падать. Но не резко, а плавно. Как будто самолет стало медленно, но неминуемо тянуть к земле. Я очень хорошо помню этот момент. Света в салоне уже нет, но каждую секунду возникают вспышки из иллюминаторов - молнии. И тут мы слышим голос командира экипажа по громкой связи: «Уважаемые пассажиры, наш самолет падает. Экипаж делает все возможное, но наши шансы на спасение невероятно малы. Призываю всех сохранить достоинство и спокойствие в последние минуты. Прошу тех, кто может, помолиться».

Картина того, что произошло дальше, до сих пор стоит у меня перед глазами. Одни люди тут же наклонили голову к коленям и стали молиться. А перемена, которая произошла с другими, была просто невообразимой! «Нет, я не хочу умирать!» Как будто ты оказался в сумасшедшем доме в палате буйнопомешанных. И что же было делать мне?!

Раньше я думала, что выражение «вся жизнь пролетела перед глазами за одну секунду» - это метафора. В тот момент я поняла, что это живая реальность. Когда есть несколько минут, чтобы принять собственную смерть, не нужно даже усилий, чтобы вспомнить все, что было до этого. Все самое главное приходит само. Как будто огневой чертой жизнь разделяется на «до» и «после». «После» - ничего уже не будет. А «до»… Что было «до»? И я вдруг поняла, что тоже ничего: «Мне семнадцать лет. Я закончила школу - и что? У меня в Москве осталось несколько друзей - и что? Сейчас учусь в Америке - и что? Ничего из этого не стоит того, чтобы им сильно дорожить. Жизнь-то, в сущности, была бессмысленной. Ее по большому счету не жалко…». С такой свойственной юности бескомпромиссной честностью я искала причину, ради которой можно просить Бога оставить мне жизнь, и не находила…

И вдруг меня пронзило - мама! Я сбежала от нее в Америку и так ни разу не сказала ей, как я ее люблю! И главное - она не переживет, если со мной это случится.

И тогда я - целиком и полностью захваченная мыслями о маме, сказала: «Господи, пожалуйста, сохрани меня, чтобы я могла сказать маме, что люблю ее. Не ради меня, а ради нее. Я готова умереть, но только, пожалуйста, оставь мне всего лишь одну минуту с мамой до этого». А потом тоже согнулась и начала про себя молиться той единственной молитвой, которую знала - «Отче наш» на английском языке. Когда я произнесла последние слова, я услышала голос: «Ты меня звала? Я пришел».

…Я точно знаю, что я его слышала. Больше никогда такого со мной в жизни не повторялось. Но в тот момент Он мне ответил. А потом произнес еще одну фразу на церковнославянском: «Веруяй в Мя спасен будет».

То, что было дальше, трудно описать словами… Сейчас я знаю, что это называется благодатью. А тогда - в этом падающем самолете, среди сверкающих молний - мной вдруг овладело чувство простой тихой радости и совершенно нерушимого покоя. Я не могла сдержать удивления при виде той паники, которая творилась вокруг. (Потом в Евангелии я нашла слова апостола Петра на горе Фавор - «Господи, хорошо нам здесь быть»). Я повернулась к девушке-соседке, бившейся в истерике, взяла ее за руку и просто сказала ей: «Не бойся, мы не умрем». Не знаю, что было на моем лице в тот момент, но она моментально успокоилась.

…Очнулась я уже на полу в аэропорту. Каким-то образом мы все-таки приземлились. Очевидно, в самолете я потеряла сознание, или память сохранила лишь самое главное, не знаю.

И вот тут бы мне нарисовать красивое окончание истории: произошла перемена ума, я стала другим человеком и осмысленно пришла к вере. Но нет - переосмысления жизни не произошло.

«Надо же, сработало! - подумал семнадцатилетний подросток. - Бог и вправду есть». Встала, отряхнулась и пошла дальше, как те девять прокаженных, так и не обернувшись назад.

Это как раз тот пример, когда Бог буквально касается человека, а тот даже не придает этому значения и проходит мимо… Нас довольно быстро посадили в автобус и увезли - до дома было еще далеко…

В Церковь я пришла позже, совсем в других обстоятельствах. А когда рассказывала о том, что в самолете слышала некий голос, своему будущему духовнику, он с улыбкой ответил: «Что ж, это психосоматика. Мы это вылечим…» Слишком серьезно относиться к таким «откровениям» - опасно. Путь к вере - совсем другой. Он - в исправлении себя. Все остальное возникает попутно. И этот опыт в самолете оказался мне важен совсем не какими-то смутными экзистенциальными ощущениями, а вполне «земными», бытовыми последствиями - в голове появилось много дальнейших вопросов, на которые пришлось искать ответы.

Я вернулась из Америки в Россию. Вышла замуж. Стала довольно успешным юристом. Несколько раз я кому-то в беседе рассказывала про случай в самолете. Люди недоверчиво смотрели на меня и намекали, что лучше бы я ни с кем этим не делилась: мало ли что про меня подумают… Но я - юрист, человек логичный, привыкший все раскладывать по полочкам. Мне с чисто научной точки зрения не давало покоя, что же за голос это был.

Галлюцинации? Самовнушение? Эмоциональный стресс? Да нет же, я же абсолютно уверена, что пережила это на самом деле. Я помню, что чувствовала. Это не оставляет никаких сомнений. Я же не шизофреник! Но в другой части души что-то подтачивало: ну не могу же я допустить мысли о какой бы то ни было мистике! Мне было стыдно терять свою логичность и признаваться себе в том, что после этого падения самолета в жизни появился какой-то отдельный опыт, которого раньше не было.

Я стала изучать сайты, посвященные катастрофам, читала комментарии психологов. И казалось бы, нашла то, что искала! Оказывается, у человека в экстремальной ситуации начинается раздвоение личности. Первая реакция - вот оно! Хотя… Нет, до конца не убеждает. Нужно провести эксперимент. И я пыталась мысленно возвратить себя в эту ситуацию, нагнать воспоминания, чтобы сымитировать стресс. Не получилось. Пыталась заниматься экстремальным спортом, чтобы вызвать в себе ту же психическую реакцию - что-то услышать. Ничего не происходило. И все же постепенно мне удалось убедить себя в том, что в ситуации шока в самолете психика просто по-особенному сработала.

С этим самовнушением я жила несколько лет. И жила бы, наверное, и дальше, но однажды совершенно случайно зашла в храм. Мы с мужем просто гуляли в районе Кропоткинской и заглянули в храм Христа Спасителя. Было Вербное воскресенье 1996 года. Там служил Патриарх Алексий II и - вообразите - в храме было очень свободно, и Патриарх подходил к каждому и окроплял святой водой. Мы не стали исключением. И…

Мне стало страшно… Это гриппом болеют вместе, а с ума-то сходят поодиночке… Я почувствовала что-то очень близкое тому, что чувствовала в самолете - неописуемую радость и покой. Мы с мужем не сговариваясь посмотрели друг на друга. По глазам поняла, что он чувствует то же. Было стыдно спрашивать об этом - мы же нормальные люди. Опять же - логичные. Мы решили побыстрее из храма уйти. И оба поняли, что лучше это не обсуждать.

Прошло еще два года. Однажды воскресным утром мы с мужем завтракали. Работал телевизор. Переключая каналы, я наткнулась на передачу со священником Владимиром Вигилянским. Я не особо вслушивалась в то, что он говорит, делала бутерброд, как вдруг одна фраза с экрана меня как будто пробила насквозь. «Христос говорил, что верующий в Него - спасется», - произнес отец Владимир. Я так и застыла с этим бутербродом в руке… Эту фразу я уже однажды слышала. В том самом самолете.

После этого я всю ночь не могла заснуть. А утром отправилась в храм Св. мученицы Татианы при МГУ, где служил отец Владимир, чтобы навсегда покончить с тем, что столько лет не давало мне покоя. Где и осталась до сих пор…

Тот случай с самолетом уже давно где-то глубоко в прошлом. Он был важен как этап. И теперь не так уж важно, чтo это был за голос и был ли он на самом деле. Важно то, что Бог поймал меня на крючок моей логики. И заставил «докопаться» до того, чтобы прийти в Церковь. Единственное, что долгое время для меня оставалось загадкой, - как мы выжили. Я связывалась с людьми из Америки, у них были только отрывочные сведения. В Интернете ничего не нашла. Но много позже Господь открыл мне ответ и на этот вопрос.

Как-то раз в телефонном разговоре моя родственница из Петербурга вспоминала дела давно минувших дней. Они с моей мамой зашли в Николаевский морской собор, чтобы поставить свечку. Я в тот момент как раз была в Америке, и родственница хотела хоть так утешить маму, у которой в тот день на сердце было особенно неспокойно. Они поставили свечку святителю Николаю - именно в его церкви меня перед отъездом крестили. Свечка вспыхнула - и мгновенно сгорела вся. Мама зарыдала: «Это плохой знак. С дочкой что-то случилось». Мысли о том, что это был просто сквозняк, моей неверующей маме не пришло. Ее увидел священник, подошел, спросил, что случилось. Мама рассказала. И батюшка говорит: «Давайте прямо сейчас отслужим молебен святителю Николаю». Отслужили. Маме значительно полегчало…

Я не удержалась и перебила рассказчицу. Не помнит ли она, какой это был день? - Конечно, помнит…

Помню и я, и никак не могу забыть. В тот самый день в небе Оклахомы падал самолет.

Любовь неверующей дочери и неверующей матери соединила молитва и сотворила чудо.

Недавно, на Троицу, по селу шел крестный ход. Моя маленькая дочка с букетом цветов в руках, глядя в небо, вдруг сказала: «Мама, мне кажется, что я родилась на земле для того, чтобы совершить что-то очень важное…».

Протоиерей Алексий Уминский 

Прощаться с зимой – с тяжелой одеждой, с тяжелой обувью, с бессолнечной погодой – всегда хочется поскорее. Поэтому предощущение прихода весны, не только как времени года, но настоящей весны как обновления жизни человека, обновления его души, сердца, всегда очень трепетно и радостно. Поэтому и неделя, которая называется масленица,  – тоже трепетная и радостная, но немножко тревожная. В эту неделю – в среду и пятницу – не служится литургия, читается молитва Ефрема Сирина с земными поклонами как преддверие, некая увертюра того, что настанет на следующей неделе для каждого из нас и будет продолжаться в течение семи недель. Это неделя радостных встреч с друзьями, со сродниками своими, это неделя добрых дел, которые приуготовляют нас к Великому посту.

Простить

Эта неделя – подготовка к одному из самых главных дней в году, Прощеному воскресению. Я думаю, что тот, кто однажды в своей жизни этот день пережил по-настоящему глубоко,  с большим волнением потом к этому дню подходит и относится. Он очень волнуется в этот день, в этот вечер на чине прощения, потому что ведь это так непросто – во-первых, сказать «прости», а во-вторых, очень непросто быть прощенным. Потому что быть прощенным – это взять на себя груз и ответственность прощения, которого ты никогда не заслужил. И груз прощения Божьего, которого ты никогда заслужить не сможешь. Простить для человека – это одно из серьезных испытаний. Очень серьезных, потому что именно когда человек прощает, он может в этот момент уподобиться Христу.

Вообще, само по себе уподобление Христу, желание что-то сделать такое, чтобы быть немножечко похожим на Христа, является одним из самых главных осмыслений нашего жизненного христианского пути. Потому что мы вряд ли сможем быть похожими на Христа, если будем есть не мясную пищу, а постную.

Чего тут такого особенного?

Вряд ли мы будем сильно похожи на Христа, если будем просто отстаивать долгие богослужения.

Вряд ли мы будем похожи на Христа, если мы просто будем вычитывать очень-очень много молитвенных правил, канонов и так далее.

А вот простить – это одно из немногих сложных, тяжелых дел, которое позволяет нам быть похожими на Христа.

Почему? Потому что простить другого человека по-настоящему – это взять его грехи на себя, и ничего другого. Это значит просто взять его грех на себя, как это сделал Христос. Он просто взял на себя грехи мира, и поэтому эти грехи Он искупил Cобой.

И вот простить человека – в каком-то смысле это так же поступить, как поступил Христос. Это взять на себя грех. Это собой, своим сердцем, своей жизнью его пережить, искупить, взять на себя ответственность за это. То есть снять ответственность за этот грех с другого человека, приняв весь удар на себя. И поэтому простить очень непросто.

Ну мы-то, конечно, понимаем, что, когда мы приходим в храм на Прощеное воскресение, для нас это в какой-то степени все-таки драматическое действо – очень эмоциональное, очень серьезное, очень важное, но тем не менее, мы понимаем, что легко просить прощения у того, кто перед тобой не виноват – среди прихода – и так легко простить того, кто перед тобой сильно не провинился. Но само переживание это очень эмоциональное, наполняющее, многих женщин доводящее до слез.

Суть этого дня все-таки в большем. Не в том, чтобы только в этот день переживать прощение как очищение и освобождение, хотя это, конечно, чувствуется каждым человеком. А взять на себя прощение как крест, чтобы с этим жить дальше по жизни. Чтобы взять на себя это прощение как принцип своей жизни, как принцип отношения к человеку, как принцип отношения к тем, кого мы любим, и обижаем и на кого обижаемся.

А еще важно – к тем, кого мы не любим и о ком даже думать не хотим.

Если это у нас получается, тогда мы вступаем в Великий пост с правильно настроенными чувствами. «Что можно делать, чего нельзя делать» – это не вопрос христианской жизни, это вопросы Ветхого закона.

Что можно? Что нельзя?

Конечно, нам бы многим хотелось строгой регламентации, чтобы было понятно, что можно, а что нельзя, как правильно, как неправильно, чтобы, в общем, ни о чем не думать и так сильно не переживать.

Матушка моя высказала замечательную мысль, очень точную, она говорит: «Современным христианам сегодня нужен новый Ветхий завет». Действительно, оказывается, что, когда мы приходим в церковь, когда мы готовимся к посту, когда мы вообще осмысляем свой путь жизни как жизни православных людей, нам важнее всего понять, по какому закону, по каким правилам здесь живут. И мы все время ищем то, от чего нас, в общем-то, Христос освободил – от закона. И все время боимся того, что он нам даровал – свободу.

И поэтому когда человек вступает в Великий пост, особенно если человек это недавно делает, для него кардинальным вопросом поста становится: «Что мне можно, что мне нельзя? Что такое устав поста? Как этот устав относится к нашей жизни? Как поститься по уставу?» Потому что, если поститься по уставу, – значит, поститься правильно. А если ты что-то съел не то, значит, пост твой не получился.

Мне кажется, что эти люди, которые так ставят вопрос перед началом Великого поста, не понимают главного. Конечно, пост как дисциплина необходим. Необходима некая дисциплина, некие рамки, которые помогали бы человеку просто сориентироваться, что-то сделать для определенного разгона, чтобы выработать некий шаг в своей жизни, который потом поможет тебе идти легко и быстро. Но смысл поста каждый осмысляет для себя особенным образом.

Я все время стараюсь думать о посте как о некой жертве. И для меня очень важно, чтобы это действительно была какая-то мною разумно принятая и понятая жертва, когда я себя, прежде всего, в чем-то ради Бога стараюсь поменять.

Для меня тогда этот пост, неядение, голодание, ограничение в чем-то – это тоже некое жертвенное служение, а не тренировка «чего я могу» – способен я выдержать устав или я не способен выдержать устав. Да мне все равно, на самом деле, что есть, как и очень многим людям не принципиально, что есть. По большому счету, если я захочу, я могу устроить себе такой вкусный Великий пост, ничего не нарушив, что только позавидуешь. А могу совершенно спокойно Великим постом, придя в какую-то семью, поесть курицу, совершенно на это внимания не обратив.

Что значит — нарушить пост?

Первое время я не воспринимал это: ну как же так, это же действительно нарушение поста. А потом вдруг понял, что это ничего не значит. Съел ты курицу Великим постом, не съел ты курицу Великим постом. Главное – другое, главное – как ты собой жертвуешь этим постом, как ты себя приносишь Богу, в каком виде. И если ты ешь эту курицу в гостях каких-то людей, которые просто забыли, что у тебя пост, не знали, что у тебя пост, и ты на это не обратил внимания, сумел не смутить людей, что я, мол, пощусь, то в этом нет ничего страшного.

Потому что для меня очень важны слова Апостола Павла, который говорит, что «Царство Небесное не пища и питие, но мир и радость во Духе Святом» (Послание к Римлянам, 14:17). Это, мне кажется, главные слова, которые должны быть поняты нами во время Великого поста.

Если человек пытается Великим постом это найти – радость и мир о Духе Святом, то тогда у него все получится. Он не будет приходить на исповедь и говорить, что он тогда-то съел печенье, в котором оказалась какая-то часть яичного порошка. Или что он пришел к своим родственникам, а они ему салат с майонезом сделали. Мне все время тяжело выслушивать на исповеди такие странные вещи.

А что касается масленицы, то это время, когда мы можем перед постом немножечко отдохнуть, как перед долгой дорогой набраться сил. Человек идет, собирается в какой–то путь и знает, что ему предстоит долгий и непростой путь, и он должен набраться сил. Мне кажется, что масленичная неделя нам дана для того, чтобы мы набрались сил – эмоциональных, духовных, может быть, даже физических. Чтобы мы погуляли, чтобы мы побросались снежками, блинков поели с икрой.

Очень светлая, правдивая история о любви... Читая, не верится, что такое может быть, но вот бывает же...

Священник Александр Дьяченко

По соседству с нашим храмом уже лет шестьдесят стоит небольшой поселок, состоящий из нескольких дощатых бараков по две или четыре квартиры. Во время войны там располагалась воинская часть, потом военные ушли, а их землянки и бараки остались. В них поселились люди, потерявшие свои жилища. Когда селились, думали, временно, но оказалось — навсегда. Так возник поселок Снегиревка, по фамилии командира стоявшей там прежде части. У этих людей рождались дети, а потом и внуки, и жили они своим маленьким мирком в своем маленьком поселке. Мало кто из них вышел в значительные люди, но и те, уезжая, начинали стесняться прошлого и почти не привозили своих детей и друзей в бараки своего детства. В одном из таких домиков жила молодая красивая женщина по имени Алена.

В жилах ее текла кровь южных славян. Как это нередко случается с симпатичными девчонками, не все у нее ладилось в личной жизни. К тому времени ей уже перевалило за тридцать, а изменений к лучшему все не предвиделось.

Алена была женщиной доброй, способной отозваться на чужую беду и прийти на помощь. Однажды летом, уже за полночь, лихой мотоциклист из соседнего городка на большой скорости решил промчаться по Снегиревке, но, не справившись с управлением, вылетел из седла и сильно разбился. Придя в сознание, он еще долго ползал грязный, в крови, с перебитым позвоночником от одного барака к другому, но никто на его крики и плач не отозвался. Только Алена, находясь дома одна, не побоялась так поздно отворить дверь незнакомому человеку, ответить на его мольбу. Не открой она тогда, мотоциклист вряд ли бы выжил, а сейчас у него уже свои дети подрастают…

И вдруг — любовь. Страстная и взаимная.

Она пришла совершенно неожиданно. Свалилась как снег на голову. Такая любовь, о которой любая женщина может только мечтать. В соседнем городе открылось иностранное предприятие. Тогда у нас это было еще в новинку.

К нам приехали немцы. Они привезли с собой старенькое оборудование начала шестидесятых, смонтировали его и заставили варить шоколад. Одним из тех, кто этим занимался, был швейцарец Питер. Потом на фабрику стали набирать местные кадры, взяли и Алену. И, как в сказках говорится, они встретились, чтобы уже больше никогда не расставаться.

Через какое-то время молодые люди стали жить вместе, и Питер переехал в барак к Алене. Он научился ладить со своей будущей тещей, перезнакомился со всеми снегиревцами. Как они находили общий язык? Непонятно. Ведь Питер не знал русского. С Аленкой они изъяснялись на странной смеси из нескольких языков, сопровождая ее выразительными жестами.

Пришло время окончательно определяться в дальнейшей жизни, и они решили пожениться. Для того чтобы венчаться по православному обряду, Питер принял православие.

До Питера не дозвонились. Как оказалось, никто толком не знал ни его швейцарского адреса, ни срока командировки. Алену похоронили без него. Питер спешил на Рождество к любимой жене, а приехал к ее могиле. Не буду описывать его тоски, я все равно не смогу этого сделать. Он приходил в храм, молился, как мог. Все время, свободное от работы, Питер пропадал на кладбище.

Долго так продолжаться не могло. Видя, как человек страдает, близкие Алены стали уговаривать его уехать из России. Питер понимал, что они правы, и стал готовиться к отъезду. Он получил новое назначение и паковал чемоданы. Был уже куплен авиабилет. Буквально накануне отъезда Питер вдруг не пришел ночевать.

Утром снегиревцы вышли прочесывать заснеженные окрестности и первым делом пошли на Аленкину могилку. Там его и нашли…

Фото с сайта photosight.ru

С детства помню иллюстрации к сказке Аксакова «Аленький цветочек». На одной из них было изображено чудище лохматое, сердце которого не выдержало тоски по купеческой дочке. Мне всегда было жалко смотреть на него, лежащего бездыханно и обнимающего огромными лапами ненаглядный цветочек. Вот точно так же лежал и Питер на могиле своей жены.

Его руки обнимали дорогой его сердцу бугорок ледяной земли, а самого его уже почти занесло снегом. Как потом установили, сердце не выдержало разлуки и остановилось.

Отпевали Питера в доме, где они жили вместе с его Аленкой. Наши русские женщины плакали по нему точно так же, как плачут по своим близким людям. Стояли и родственники Питера, прилетевшие из Швейцарии, но на их лицах за все время молитвы (а я украдкой наблюдал за ними) не дрогнул ни один мускул.

Когда потом, по окончании отпевания, я через переводчика выразил соболезнования его матери, та только кивнула в ответ, ничего мне не сказав. Хотя кто знает, что творилось в это время в ее материнском сердце? Может быть, швейцарцы, в отличие от нас, просто умеют хорошо скрывать свои чувства?

Тело Питера не стали увозить на родину, он так и остался навечно в нашей земле и в нашей памяти. Сейчас на их могиле стоит камень с православным крестом — один на двоих. Бывая в тех местах по делам службы, я частенько захожу к ним и здороваюсь, словно с живыми.

До сих пор у меня перед глазами стоит тот день, когда мы прощались с Питером, плачущие по немцу русские женщины и лежащий на журнальном столике, уже никому не нужный билет на самолет с завтрашней датой вылета…

Сергей Ильич, уверенный блондин лет 43 и чиновник информационного департамента, в тонких ботинках, пальто и шарфе, свободной «европейской» петлей охватившем скульптурно прокаченную шею, почти поскользнулся на влажных от растертого с грязью ноябрьского снега ступенях и почти выругался вслух.

Он сорок минут искал место припарковать машину и теперь не успел со своими к специальной калитке среди железных переносных кордонов, а потому не понимал, куда и к кому идти. Сергея Ильича в числе приметных чиновников одарили vip-пригласительным к поясу Богородицы, на неделю устроенному в главном московском соборе.

Очереди в собор две: короткая, спешная слева - для таких, как он, обладателей «проходок» - и четырёхкилометровая змея простых смертных, заворачивающая из Соймоновского проезда к набережной и оттуда мимо мостов, дебаркадеров, парка Горького на противоположной стороне куда-то к Лужникам.

В Лужники Сергей Ильич обычно ходит на футбол.

Чиновник было движется к короткой, виповской, но почему-то перспектива идти одному, не знающему, что делать, как себя вести, и, прямо скажем, мало что понимающему в православных условностях и вере, кажется глупой, обременительной и тоскливой. Сергей Ильич уходит во дворы искать машину, рассуждая о том, что в принципе может заставить современного городского человека отстоять несколько часов на холоде ради трех секунд созерцания сомнительного артефакта… Но неожиданно любопытство, не утраченная с возрастом азартность и неотполированная чиновничеством жажда приключений осуществляют Сергея Ильича в самом хвосте длинной общей очереди.

…Очередь только выглядит гомогенной массой. На самом деле она вся из сбитых людских крошек. Люди знакомятся, образуют группки и начинают жить общую мимолетную жизнь. В кучке вокруг чиновника пятеро. Он сначала сторонится общения, но незаметно втягивается, перекидывается фразами, откликается на шутки и уже без стеснения разглядывает попутчиков.

Среди них крупная высокая женщина зрелых, но еще боевых лет в молодежной вязаной шапке и длинном, почти в ноябрьскую грязь подолом, пуховике. Громко, рокотно рассказывает, что приехала из области, что двадцать лет заведующая в доме ребенка и идет попросить за себя здоровья и за детей, чтоб разобрали.

Старик - провинциал, молчаливый, с рубленым темным лицом, изъершившейся из морщин серой щетиной, весь как высеченный из серого камня. Девушка в короткой куртке и тонких джинсах, читающая что-то с телефона - акафист скачала. Сергей Ильич не знает, что такое акафист, но догадывается, что, вероятно, молитва. Его слегка коробит и удивляет диссонанс образов: молитва и модный телефон. Самая шумная в группе - суетливая, упругая в движениях и мимике бабка. Самые незаметные - тихая молодая семья.

Бабка не закрывает рта и рассказывает сначала, что вчера Михална стояла всего восемь часов, а им, поди, все двенадцать, что в автобусе для паломников надо долить чаю в термос, потому что кончается, что депутатов (она произносит депутаДов) хорошо бы пустить к поясу почиститься, а бабы говорили, ночью Путина привозили через подземный ход, а если это был не Путин, то точно Никита Михалков…

- Бабуль, отдохни! - гудит тетка в молодежной шапке, глотает прямо из термоса чай, и изо рта ее выходит драконово облако пара.
- Ты пей, - огрызается бабка и переключает внимание на Сергея Ильича.
- За кого стоишь?

Чиновник не сразу понимает вопрос, трет нос указательным пальцем, затягивает шарф, но чувствует уже не смущение, а потребность сказать, и объясняет бабке, девушке в кургузой куртке, высеченному старику, тихой семье, что стоит здесь, чтобы «попробовать», потому что Лена, жена, никак не забеременеет, хотя вроде бы и здорова, и не то чтобы они зациклились, но вдруг…

Молодые супруги переглядываются и теснее вжимаются рукавами друг в друга. Старик хмурится, но видно, что мягчеет лицо, и не такими острыми кажутся скалы скул.

…Очередь движется неплавно, перебежками, разделенная кордонами и оттого похожая на связку сосисок. Сергею Ильичу кажется унизительным и глупым бежать вместе с толпой от кордона к кордону, он раздражатся и думает о том, что все это в сущности язычество, дремучесть и мракобесие. У него замерзли ноги и хочется курить, а еще больше - найти смысл и оправдание этого своего странного импульсивного приключения. Сергею Ильичу очень хочется сказать новым знакомым, что вообще-то у него vip-билет, а он решил идти вот так со всеми, но очередь опять бежит к следующему кордону…

С реки поднимается ветер, Сергей Ильич начинает завидовать укутанному в бушлат полицейскому, с блестящим, похожим на плавленый сыр лицом, и думает: не пора ли закончить эту экзальтацию, но отвлекается на внезапно разговорившегося старика.

- …Ты не за поясом стоишь. Он сам - просто тряпочка старая. Ты - к Богородице стоишь, - старик говорит это девушке, и голос у него оказывается не серый, а цветной, мягкий, с оттенками. - Ты святынь в Москве и других найдешь. А подвига в жизни мало. Мы за подвигом идем. Иди и не думай, Божия Матерь простодушных слышит. Не проси ничего - она сама даст, что надо.

Сергея Ильича цепляет слово простодушных, и он думает, простодушный ли он.

…К последнему кордону они подходят поздним вечером, в четверть двенадцатого. Все устали и давно молчат. Трудно, но с прямой спиной идет старик, девушка сделала из широкого шерстяного платка юбку. Не пьет чай и не рокочет заведующая домом ребенка… В соборе очередь движется быстро, торопливо и уже почти бежит за несколько метров до места, где устроен ковчег с поясом.

Чиновник идет последним из своей группы, не из вежливости, а чтобы посмотреть, как себя вести. Бабка пытается пасть ниц, но движение очереди позволяет ей только неловко опуститься на колено и охраняющий святыню грузный греческий монах кидается ее поддержать, девочка что-то шепчет и шепчет, тихие супруги и к поясу подходят рядом, тесно сжатые как сиамские близнецы. Они задерживаются лишнее, очередь начинает стопориться, но заведующая широкой спиной отвоевывает лишние пару секунд для молодых. Сергей Ильич так и не понимает, что правильно делать, неловко заминается, наклоняется к ковчежцу, греческий монах неожиданно кладет на светлый чиновничий затылок широкую ладонь, то ли подталкивая голову к ковчежцу, то ли решив простодушно погладить его по голове как маленького. От этого жеста Сергей Ильич, чиновник 43 лет, впервые за многие годы чувствует что-то глубокое, детское и не из этой жизни.

… Дома Сергей Ильич вырезает из синего vip-пригласительного иконку Богородицы и прислоняет ее к ночнику с той стороны, где спит Лена. Поднимается и шлепает босиком в прихожую, роется в карманах пальто и находит бумажку с телефоном тетки в молодежной шапке. Он не помнит, как ее зовут, но это для него - предприимчивого и знающего, что делать - не препятствие.

…Ковчежец убирают на высокую арку, чтобы паломники могли проходить под ним группами. К vip-очереди добавляется очередь для инвалидов и многодетных. Очередь к поясу Богородицы достигает Лужников.

По материалам сайта “Московские новости “

Когда жизни кончится полоса,
Когда смерть закроет мои глаза,
Не суди, прошу, меня не суди,
А навстречу мне, как Отец гряди.

И пускай лукавые прочь бегут,
Ждёт меня Твоей любви
Страшный суд.
А любви посредники не нужны,
Мне Твои глаза все сказать должны.

Я давно забыла про зеркала,
Я себя искала в Твоих глазах.
Часто в них стояла немая боль,
Но всегда я видела в них любовь.

Если взгляд Твой скажет, что предала,
Что Святой Твой крест я не понесла,
Я и осужденье Твоё приму,
Поклонюсь Тебе и уйду во тьму.

Когда жизни кончится полоса,
Когда смерть закроет мои глаза,
Не суди, прошу, меня не суди,
А навстречу мне, как Отец гряди.

Эту историю рассказал один из прихожан храма Успения Богородицы в Вешняках. От его имени и будем вести дальнейшее повествование.
 Я увидел его майским утром во дворе нашей церкви. Если не ошибаюсь, был день пограничника. Литургия давно началась. От горящих свечей в храме было душно и жарко, я почувствовал себя неважно и вышел подышать воздухом.
 На вид ему было чуть больше сорока. Невысокий, чернявый, в оранжевой потрепанной рубашке, заношенных светлых шортах, в сандалиях на босу ногу. Он создавал впечатление человека пьющего, однако, похоже, в тот момент был совершенно трезв. Я невольно стал следить за ним.
Мужчина написал на небольшом листочке имена на поминовение и, прихрамывая на одну ногу, подошел к окошку свечной лавки. До меня долетали обрывки его речи.
 - За друзей…обещал помянуть…сослуживцы… У меня только четыре рубля…Ну дайте хотя бы свечку. За братцев…за братцев… одна свечка пять рублей? Нету больше…
 Я не слышал, что отвечали по ту сторону окошка. Но вскоре мужчина смял листок с именами тех, кого пришел помянуть, бросил его на прилавок вместе с мелочью, крепко выругался и… тихо и горько всхлипнул.
 Я подошел к нему.
 - Сколько не хватает?
 - Да мне бы на три свечки. За братцев поставить… служили вместе.
 Я пошаркал в кармане брюк и вытащил бумажную купюру. Взяв деньги, он немного растерялся, а я, не дожидаясь ответа, направился обратно в храм. Уже почти у входа он окликнул меня.
 - Как звать тебя?
 - Сергий.
 - И меня Сергий… Это ж Сергий Радонежский… святой.., — только и смог он выговорить, глядя то на меня, то на деньги.
 Не буду греха таить, служба на ум не шла. Как-то незаметно подкралась скверная мысль: «Вот пойдет сейчас и просадит деньги на водку, не будет он никакие свечи покупать».
 Мои грешные думы нарушил надрывный вопль. Отчаянный, судорожно-скорбный. Так могут плакать только мужчины в большом горе.
 Это был Сергий. Он опустился на колени посреди храма и, никого не замечая, стал вымаливать у Господа прощения.
 - Господи… прости меня… грешный я, грешный, прости, Господи, обещал, что брошу пить… прости меня, Господи…
 В руке бывший воин Сергий держал три свечи. Сам того не ведая, он остановился как раз рядом с иконой своего небесного покровителя.
 Я стоял чуть позади. Неподдельное мужское покаяние настолько тронуло мое сердце, что я сам, со стыдом сокрушаясь о недавних помыслах, пал на колени и заплакал вместе с ним.
 Как только запели «Верую», мужчина поднялся и, не переставая проливать слезы, во весь голос запел со всеми. На какое-то время я заглянул в один из приделов, посмотреть, не идет ли исповедь. Батюшки не было. Когда вернулся, мужчина уже ушел.
 Больше в нашем храме я его не видел.

 Евгения Ульянова

Эту историю я не просто выслушала, а была её очевидцем. Так совпало, что оказалась я в городе своего детства и юности вместе со школьной подругой Инной. Я по делам приехала на несколько дней, а она маму навещала. Остановились мы обе у её мамы и провели там несколько дней.
 Маму у Инны звали Надеждой, и была очень доброй и приветливой. Но был у неё один недостаток – она сильно пила. Инна свою маму оправдывала её тяжёлой неудавшейся жизнью.
 И на самом деле судьба у Надежды была – не позавидуешь. Родилась она в годы войны, отец погиб на фронте, так никогда и не увидев дочурку. Росла с пьющим отчимом. Когда девочке было шестнадцать лет, пьяный отчим пытался изнасиловать её, и Надя ушла из дома в общежитие. Школу толком не закончила, профессию не получила... Работала то посудомойкой в столовой, то уборщицей.
 Не сложилась и семейная жизнь. Муж вскоре после свадьбы загулял, к юной жене относился с пренебрежением. А вскоре и бросил её одну с дочуркой без всякой поддержки. Надя растила Инночку одна, к дочке относилась хорошо. Покупала ей еду и одежду. А все оставшиеся копейки стала тратить на выпивку, забываясь после работы и топя в вине свою тоску и своё женское одиночество.
 Инна рано уехала из дома, выучилась, завела семью. Мать не бросала, навещала, помогала. Но та продолжала спиваться. И вот сейчас Надежда позвала дочку, чтобы попрощаться с ней перед смертью – разболелась она сильно и почему-то была уверена, что умирает, хоть ей и семидесяти ещё не было.
 Когда мы зашли в квартиру, то Надежда встретила нас трезвой: ждала дочку, не хотела расстраивать. По обстановке видно было, что хозяйка маленькой квартирки – человек пьющий. Тем трогательнее было её старание скрыть свою страсть к вину, встретить нас радушно. Из старого шкафчика она достала такие же старенькие, облупившиеся чашки. Правда, ручки у чашек были отбиты, но было понятно – это для гостей. Сама хозяйка пила чай из закопчённой кружки.
 Я присмотрелась внимательней к Надежде. Помнила маму подружки ещё со времён школы: милое и приветливое лицо, добрые глаза, но под глазами – мешки пьющего человека, седые, кое-как подстриженные волосы, почти нет зубов, руки трясутся... А сейчас ещё и ноги болят, и желудок, и сердечко. Видимо, посадила сердце-то пьянством своим. Да, жалко человека...
 Инна маме подарок привезла. Ей, узнав о болезни мамы, привезли с Афона поясок, освящённый на поясе Пресвятой Богородицы, и маслице из Ватопедского монастыря. А я как раз незадолго до этого в Оптиной стала свидетельницей, как такой же подарок муж жене с Афона привёз. Нужно сказать, что на Афоне в Ватопедском монастыре святого маслица обычно наливают совсем чуть-чуть, не как у нас – полный пузырёк. Поясок тоже – небольшая ленточка. Так вот, приехал муж с Афона и привёз жене эти святыни. А жена берёт в руки святое маслице, делает недовольное лицо и говорит:
 – Как масла-то мало! Уж не мог побольше, что ли, привезти? Столько наливают? Экономят, видимо! А чего поясок такой маленький?!
 А теперь я стала свидетельницей того, как Инна вручила такие же святыни своей маме. Надежда побежала мыть руки, а потом, чуть дыша, приняла пузырёк со святым маслом и прошептала:
 – Это мне?! Господи, неужели это мне, такой грешнице, столько святого масла налили?! Доченька, счастье-то какое! А это что – поясок?! Ах, да это же целый пояс! На поясе Пресвятой Богородицы освящённый?! Да я же недостойная такого дара, доченька милая! Да как же я это надеть-то посмею?!
 И она заплакала, неловко стирая слёзы кулачками и по-детски шмыгая носом.
 – Понимаешь, – шептала мне вечером подруга на обшарпанной кухне, – сколько себя помню, я всегда испытывала к маме глубокую жалость. Вот не везло ей в жизни, и всё тут. Отчим-пьяница надругаться хотел, муж бросил без помощи и поддержки. Профессии нет, куда работать ни устраивалась – везде всё шло не так. В счётном отделе обвинили её в краже – она ещё совсем молоденькой была, рыдала ночи напролёт, даже руки на себя наложить хотела. А потом нашли истинную воровку, та на другой краже попалась, а перед мамой и не извинились толком. В больницу санитаркой устроилась – отделение через год закрыли...
 И так всю жизнь. А у неё ещё характер такой слабый... Вот бывают люди – как дубы. Или как берёзы. А её я всю жизнь представляю такой тоненькой осинкой – дрожит на ветру, клонится... Нет у неё опоры никакой в жизни. Сколько раз я её к себе взять хотела! Но она не едет. Знает ведь, что пьёт сильно и бросить не сможет, вот и не хочет мне жизнь портить...
 Ну скажи, почему так? У некоторых людей всё хорошо в жизни складывается: и родители, и семья, и работа. А у моей мамы вся жизнь какая-то нескладная. Вот сейчас помирать собралась – и что? Как бы пьяная-то не умерла...
 Почему вся её жизнь – как черновик? Почему не удалось ей реализовать ни доброту свою, ни отзывчивость? Характер слабый? Так ведь если человек слабый, то он не может стать сильным. В чём её вина? Почему она так несчастна?
 Я молчала. Что я могла ответить? Потом пробормотала утешающе:
 – Инна, ну вот она в тебе свою доброту реализовала, вырастила тебя. И ты её любишь. Ведь любишь? Ну вот. И потом: кому много дано, с того много и спросится, а кому мало дано, с того – мало... Господь видит все обстоятельства жизни человека, у Него, может, к твоей маме и спрос другой – кто знает?
 Утром Надежда вышла к нам задумчивой и серьёзной. Она медленно сказала:
 – Доченька, маслом я, недостойная, помазалась и поясок посмела на себя надеть. И вот лежу я утром на кровати, а мне так отчётливо – голос не голос, мысль не мысль, не могу сказать, только, знаешь, доченька, а я ведь, похоже, некрещёная...
 – Как это некрещёная, мам?! Никогда ты об этом не упоминала! А в прошлый раз я приезжала, ты болела, так мы к тебе батюшку звали! Вспомни! Ты ведь соборовалась! Как ты могла вдруг вспомнить, что некрещёная?!
 – Не сердись, доченька... А как надела я поясок и помазалась маслицем, так у меня всё в голове и прояснилось. Так прояснилось хорошо, понимаешь? Я до этого и не замечала, что в голове у меня как будто туман. А вот когда прояснилось – тогда и поняла. И знаешь, так вдруг ясно всё вспомнила! Детство, маму... Я когда родилась в сорок третьем, у нас в округе ни одного храма открытого не было. А потом я заболела сильно, а мимо деревни шёл старичок какой-то. Я вот сейчас вспомнила, как мама говорила, будто он пошептал надо мной что-то. Так ведь пошептал – это не окрестил?! И мне так ясно представилось, доченька, что некрещёная я.
 – Ну, мам, вот это да! Вот это ты нас озадачила!
 Стали мы с Инной думать, что делать. Позвонили в Оптину Пустынь наставнику своему духовному (игумен А. – братский духовник, молитвенник). Спросили у батюшки, как поступить. Он ответил, что помолится и на следующий день даст ответ. И действительно, на следующий день отец А. твёрдо сказал, что маму нужно крестить.
 Повели мы Надежду в храм, храм совсем рядом с домом, но она еле-еле дошла. Совсем занедужила... Священник вышел, глянул на неё и говорит:
 – Помню я вашу маму, я ж её соборовал! Чего это вы удумали?! Как некрещёная?! Ну, не знаю...
 И – к Надежде, строго:
 – Почему вы хотите креститься?
 А Надежда вдруг кланяется ему в ноги и просит:
 – Батюшка милый, окрести меня Христа ради!
 Священник смягчился. Помолчал. Потом спрашивает:
 – Веруешь ли в Пресвятую Троицу? Что такое Троица?
 Мы с Инной испугались: что бабушка ответит? Всю жизнь пила, что она может про Пресвятую Троицу сказать-то? А наша бабушка голос возвысила и твёрдо отвечает:
 – Бог Отец, Бог Сын и Бог Дух Святой! Верую во Единого Бога Отца Вседержителя... – и начинает твёрдо Символ Веры читать.
 Я смотрю на Инну, а она от удивления аж рот раскрыла. Я ей шепчу:
 – Подруга, ротик прикрой. Мама твоя – молодец!
 Тут и батюшка говорит:
 – Мы, вообще-то, без огласительных бесед не крестим взрослых, но, принимая во внимание болезнь вашу... В общем, в субботу жду вас к часу дня на крещение.
 Привели мы Надежду домой, а ей совсем плохо, мы с Инной боялись даже, что не дождётся она субботы, решили, если что, священника на такси привезти. Но ничего, дожила она до субботы и даже своими ногами в храм пришла, правда, кое-как, поддерживаемая нами с двух сторон.
 Началось крещение, вот уже и в купель пора, а священник воду потрогал и расстроился: забыли алтарники воду-то подогреть в купели. Слышу, Инна маме шепчет:
 – Мам, я в святом источнике в январе купалась, а тут вода всё равно комнатной температуры. Ты уж полностью окунись, ладно?
 Смотрю, Надежда головой кивает – согласна, дескать.
 Завели мы её в купель, батюшка её окунул трижды, а потом она чуть оступилась, а он решил, что бабушка сознание теряет. Испугался и подхватил её крепко. И мы с Инной подхватили. А она улыбается и говорит:
 – Ничего, ничего, это я просто оступилась немножко.
 А у батюшки, когда он её подхватывал, в руке ковш был. Он и забыл про него. А тут мы Надежду выводим из купели, а она так радостно и говорит:
 – Ах, счастье-то какое! А и хорошо же вы, батюшка, меня ковшиком-то приложили! Это мне как раз по грехам моим подходит! Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе!
 Мы все трое оборачиваемся, смотрим на нашу бабушку, а у неё на лбу прямо на наших глазах шишка такая здоровая растёт, и даже кожа рассечена немного ковшом тяжёлым. Священник аж за сердце схватился: сначала вода оказалась холодной, потом крещаемую по лбу приложил…
 – Матушка, простите меня, я же вас ковшиком ударил!
 – Батюшка дорогой, мне по моим грехам ещё больше причитается!
 Вот так и окрестили мы нашу Надежду.
 Вышла она из купели, оделась, пошли мы из храма, слышим, за свечным ящиком старушка ворчит:
 – Везёт же некоторым! В конце жизни окрестятся – им все грехи предшествующей жизни простятся, и чистенькими к Богу идут!
 Инна с Надеждой улыбнулись только. Вышли мы на улицу, идём домой. Уже к дому подходим, как вдруг понимаем: бабушка-то наша своим ходом идёт, без поддержки, да как идёт – чуть не вперёд нас летит!
 Назавтра ещё раз сходили мы в храм: батюшка благословил Надежде причаститься. И снова она шла без поддержки – так, как будто выздоровела полностью.
 Мы с Инной уезжали на следующий день, и Надежда напекла нам пирогов с картошкой. Она провожала нас на вокзале, долго махала рукой. А я смотрела на её помолодевшее лицо, ставшие ясными глаза, и удивлялась: «Какова же сила Таинства Крещения!» Словно человек сам в себя вернулся.

Ольга РОЖНЁВА
(с) Вера "Эском"

Оптинский иеромонах отец Михаил пришёл в возрождавшийся в конце восьмидесятых годов монастырь одним из первых. На его глазах и произошла эта история.
 В ту пору разруха царила вокруг, храмы находились в запустении. От храма в честь иконы Казанской Божией Матери оставались только полуобвалившиеся стены, вместо купола – небо. Храм в честь Владимирской иконы Божией Матери в советское время сначала использовали как хлев, а затем разобрали на кирпичи. В Свято-Введенском соборе размещались мастерские профтехучилища, а в одном из приделов храма стоял трактор.
 Такая же разруха царила в сердцах и в головах местных жителей, рядом с которыми пришлось жить первым Оптинским инокам.
 Большинство этих местных жителей были неверующими людьми. Встречались верующие, но какие! Пожилая женщина по имени Татьяна ходила к баптистам. Когда один оптинский иеродиакон поздравил Татьяну при встрече с православным праздником, она недолго думая ответила:
 – А мы такие праздники и не празднуем вовсе. У нас – своя вера!
 – Это что же за вера такая? – удивлённо спросил иеродиакон.
 – А вот такая – самая древняя и самая правильная! – радостно воскликнула старушка.
 Заскорбел отец диакон: вот ведь, живут люди в таком благодатном месте, где подвизались старцы Оптинские, а находятся в заблуждении опасном... И виноваты ли они, что безбожная власть когда-то разгромила обитель, проводя атеистическую пропаганду? А душа-то живая ищет веры, иногда теряется, блуждает в потёмках...
 Посмотрел отец диакон на простое и доброе лицо старушки, окинул взглядом её маленькую фигурку, заметил и руки натруженные, и глаза искренние. Подумал минуту, а затем и спрашивает у Татьяны:
 – А можно мне с вашей самой древней верой познакомиться?
 Татьяна возликовала:
 – Конечно можно! Я вас могу с собой взять! Вот у нас будет завтра собрание верующих, я вас со всеми и познакомлю!
 Так и договорились. Иеродиакон тот был иноком грамотным, семинарию окончил. Пришёл он вместе с Татьяной на это собрание. Смотрит, а там всем какой-то пастор заправляет. Недолго думая отец иеродиакон начал задавать ему духовные вопросы. А пастор, который был то ли слесарем, то ли электриком, ни на один вопрос толком ответить не может... Вот дело и закончилось конфузом.
 После этой встречи оптинского иеродиакона и Татьяну, как виновницу конфуза, баптисты наказали отлучением от общих собраний на три месяца. В общине произошёл раскол, а сама Татьяна задумалась крепко.
 И вот прошло какое-то время. Однажды соседки Татьяны по бараку обратили внимание на то, что старушка уже пару дней не выходит из дома. Узнал об этом Оптинский благочинный, уважаемый в обители духовник, и отправил отца Михаила навестить бабушку.
 А у этого отца благочинного, с юности избравшего иноческий путь, есть одна особенность: очень он наблюдательный и догадливый. Вот придут к нему на исповедь, а потом поражаются: «Я ещё не успел рта раскрыть, а батюшка мне дал читать книгу, где ответы на все мои вопросы!» Ну что сказать? У монахов не в ходу слово «прозорливость», они обычно про таких отцов говорят: «пастырская интуиция»...
 Так вот, благочинный отца Михаила предупредил:
 – Как пойдёшь к старушке, не забудь взять всё необходимое для крещения и причастия.
 Отец Михаил удивился и подумал про себя: «Так она ж баптистка!»
 Но вслух ничего не сказал, взял всё необходимое и за послушание отправился в барак под стенами Оптиной. А было как раз первое октября, день памяти преподобного оптинского старца Илариона. Идёт отец Михаил к сектантке и вспоминает, что старец Иларион, когда ещё был мирским молодым человеком по имени Родион, жил в Саратове. И город в те времена был просто наводнён раскольниками. Секты враждовали между собой, сходясь только в одном: в ненависти к православным.
 Родион по благословлению начал вести с сектантами беседы о вере, основываясь единственно на слове Божием и на изъяснениях оного святыми отцами Церкви. И такие это были беседы, так горел дух будущего старца, так горяча была его вера, что сектанты сами стали приходить к нему. И многих обратил он в православие. Братство, возглавленное Родионом, будущим старцем оптинским, стало известно далеко за пределами Саратова. А впоследствии даже миссия была учреждена в епархии для обращения сектантов и раскольников...
 И вот идёт отец Михаил к сектантке и начинает молиться преподобному Илариону:
 – Батюшка дорогой наш, отец Иларион! Ты при жизни стольких людей спас от сектантской паутины! Помоги и сейчас! Сегодня день твоей памяти... Благослови!
 Подходит к дверям старушки, а они закрыты. Стучит – нет ответа. Стали дверь ломать, а она ещё и не поддаётся. Ну, отец Михаил не из тех, кто пред трудностями отступает, – продолжает горячо молиться преподобному Илариону... Только закончил читать молитву, как дверь и поддалась.
 Картина открылась следующая: Татьяна лежала на полу и была еле живая. Отец Михаил поднял бабушку на кровать и окропил её святой водой. Пришла старушка в себя, открыла глаза и, увидев священника, возликовала:
 – Как я рада тебе, батюшка, как рада!
 А потом с трудом добавила:
 – Окрести меня Христа ради!
 Отец Михаил, хоть и взял с собой всё необходимое для крещения за послушание, но не ожидал, что захочет Татьяна креститься. Он переспросил:
 – Татьяна, вы действительно хотите креститься?
 И умирающая старушка радостно ответила:
 – Да, батюшка, я хочу креститься. Какая милость Божия, что вы пришли!
 Она с трудом подняла свою тяжёлую натруженную руку, сложила пальцы крестным знамением и медленно, торжественно перекрестилась:
 – Во имя Отца и Сына и Святаго Духа...
 – Аминь! – отозвался священник. – Благословен Бог наш всегда, ныне и присно, и во веки веков, аминь...
 И таинство Крещения началось. Отец Михаил вспоминает, что испытывал удивительный духовный подъём, благодать Божия обильно изливалась, и её необычайно сильно чувствовали и священник, и крещаемая. По лицу Татьяны текли крупные слёзы. После крещения она причастилась.
 ...Я не выдерживаю и перебиваю рассказ отца Михаила:
 – Батюшка, а эту благодать ты долго чувствовал?
 Отец Михаил всё ещё в воспоминаниях, он смотрит вдаль и говорит:
 – Я после этого крещения всю ночь не спал... Бесы били и давили. Очень им не понравилось, что душу почти из ада выхватили, им не отдали...
 Потом батюшка спохватывается и добавляет:
 – Ну, это другая история, не для твоих ушей, монашеские искушения пускай для монахов остаются. Будешь перебивать – не буду больше рассказывать!
 – Не буду... а чем всё закончилось?
 – Ну чем? От врача Татьяна отказалась, но «скорую помощь» всё же вызвали. Врач покачал головой: «Сердце изношенное. От старости лекарств ещё не придумали»...
 И через несколько часов после крещения и причастия раба Божия Татиана мирно отошла туда, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная...
На могилке её в селе Козельского района поставлен большой православный крест.

 
 
 Скитался я тогда, - рассказывал отец Феодор, - как тать в нощи, не зная, где главу приклонить. Укрывался, правда, у добрых людей, но невмоготу уже стало вести такую жизнь, а тут услышал я, что недалеко от Питера на Финской земле сохраняется еще в полной силе наш древний православный русский Валаамский монастырь.
Больно крепко захотелось мне уйти туда, поклониться угодникам Божиим Сергию и Герману да попросить совета у тамошних старцев. Уж очень духом пал, малодушествовать стал. Знал, конечно, что не снести мне головушки, если попадусь, да еще у самой границы: тут уж пощады не жди. Еще хорошо, если сразу убьют, а то замучают, запытают, поиздеваются перед смертью. А все-таки решился, пошел.
 Нужно было пробираться по болоту, а там за небольшой речушкой уже была чужая сторона.
 Ночь темная, дождь хлещет, а я иду да шепчу молитвы и батюшку Иоанна поминаю. По времени вижу, что давно пора бы дойти до речки, а ее и следа нет. Умаялся страшно, мокрехонький весь, а идти куда - не знаю, потерял направление. Забился я под какую-то елку и решил посидеть до утра, а там будь, что будет. Немного вздремнул и вдруг слышу: никак собака лает где-то. Открыл глаза - лай все ближе и ближе. Видно, учуяла меня - так и рвется. Понял я, что погибель моя пришла, упал на колени, тяжко сжалось сердце: умираю ведь без покаяния. Схватили меня и потащили куда-то. Ну, думаю, не жилец я на этом свете. Слышу, как один чекист говорит другому:
 - Видно, это тот шпион, которого ждали.
 Приволокли меня чекисты на свой пост, обыскали и в одном белье бросили в какой-то подвальчик. Над головой телефон трещит, обо мне, видно, сообщают. Через час машина загудела - начальство приехало. Открылась дверь, и входит чекист: маленького роста, глаза, как у хищного зверя горят, весь трясется от злобы.
 - Ну, поп, песенка твоя спета, выкладывай начисто, с каким заданием переходил границу, и кто тебя послал? Молчу в ответ, все равно ведь не поверят, а только мысленно взываю к Господу, чтобы послал скорую кончину. Мое молчание окончательно взбесило чекиста, он выхватил револьвер и заорал:
 - Говори, а то убью.
 Я молчал. Рука с револьвером быстро приблизилась к моему лицу, щелкнул курок - осечка, еще раз - опять осечка. С проклятием ударил меня наотмашь.
 Пришел я в себя только в машине. Как узнал потом, везли меня тогда в Ленинградское ГПУ на расправу - уж больно важный преступник попался в руки.
 Ну вот, привезли меня, больного, израненного, и бросили в одиночку, а это, как вы сами догадываетесь, уже конец: оттуда выхода на свет Божий не было.
 Об одном только вопию: чтобы Господь без мучений принял душу мою.
 Забылся я сном, и видится мне батюшка Иоанн. Склонился он, будто, надо мной и ласково говорит: "Ты же хотел пострадать за Христа, вот Господь и посылает тебе по желанию твоему". Проснулся я, и легко мне стало: Господь надо мной, и батюшка меня не оставляет.
 Немного дней прошло, уж не упомню сколько, только ночью пришли за мной и повели на допрос. Тащат меня под руки: ослабел я совсем и от боли, и от голода, а я только в сердце моем кричу:
 - Батюшка Иоанн, ты при жизни не оставлял меня никогда, в час же смертный мой умоли Господа, да не убоюся принять от Него праведное воздаяние за грехи мои тяжкие.
 Привели меня в какую-то комнату и кинули на табурет. Окно с решеткой, а под ним стол, куча бумаг на нем, лампа горит под абажуром, почти совсем закрывая лицо следователя. Вижу только, что не стар годами. Наклонился, перелистывает и читает, видно, мое дело.
 Посидели мы так молча, а затем следователь, не поднимая головы и не глядя на меня, говорит:
 - Ну, старик, говори всю правду, не лги, все равно ведь дознаемся. Какая организация послала тебя?
 Я молчал.
 - Ты думаешь, что мы не сумеем тебя заставить заговорить. Не знаешь разве, куда попал?
 Перекрестился я и говорю:
 - Знаю, что не поверите, но только никто меня не посылал, а пробирался я на Валаам, пожить хотел в монастыре.
 Поднял тогда он свою голову и уставился на меня. Пристально так смотрит в глаза, а я на него, не могу оторваться, словно завороженный. И показалось мне, что и время как бы остановилось, и все окружающее будто в тумане, и мыслей никаких - только его глаза сверлят меня насквозь... Сколько так продолжалось, не упомню. Может, минуту, а может, и час... Собрал я все свои силушки и с великим трудом начал мысленно призывать Господа. Только вдруг опять слышу его голос:
 - Скажи, старик, бывал ли ты в таком-то году летом в селе Троицком?
 Меня так и обожгло. А нужно вам сказать, что скрывался я в то время, прихода давно уже не было, вот я тайком и ходил от деревни к деревне, от села к селу, все по добрым людям. Требы совершал, утешал, как умел, народ наш многострадальный и плакал вместе с ним о потерянном благочестии. Любили меня люди, охотно прятали и передавали друг другу, и Господь хранил до времени.
 Так-то я и попал в свое время в большое село Троицкое, около двух недель жил у добрых людей и собирался уходить в другое место, когда как-то поздно вечером застучали к моим хозяевам, а потом приходит ко мне на чердак, где я ночевал, мой хозяин и так смущенно говорит:
 - Батюшка, уж не знаю, право, как тебе и сказать. Дело-то не совсем обычное. Есть у нас заведующий школой, завзятый такой коммунист, безбожник. Сынишка у него единственный все болеет: нога у него не действует, уж больше года гноится. И по докторам возили, и в больнице лежал, а все ничего не помогает. Да бабушка, вишь, у него есть, покойной жены заведующего мать, женщина верующая, тихая, безропотная, все плачет, что Господь за грехи отца наказывает сына. И надумалось ей, пока отец-то в отъезде, просить тебя, батюшка, прийти помолиться о внуке. Уж не знаю, как и быть. Школа-то посреди села, тут и милиция рядом сельская, и сельсовет. Как бы чего недоброго не случилось.
 Больно и мне не хотелось идти, да вспомнил, что иерей же я и мой долг великий идти к страждущему по зову.
 Пошли мы с бабушкой, а та по дороге все плачет и расспрашивает, не сержусь ли на нее, ведь один внук остался, дочь недавно схоронила, а теперь вот туберкулез ноги у внука и доктора грозят отнять ногу. Несчастье-то какое!
 Пришли мы наконец в школу. Вижу, лежит паренек лет пятнадцати, лицо худющее, одни глаза лихорадочно горят. Нога забинтована, и запах такой нехороший от нее. И жалко стало мне его до слез.
 Вынул я епитрахиль, крест, маленькое Евангелие, а бабушка из сундука достала икону Царицы Небесной и Целителя Пантелеимона, и стал я молебствовать, со слезами вопия ко Господу об исцелении люто страждущего: сам-то болящий молчал, только временами застонет так жалостно, что за сердце хватает. Помолились мы, дал ему крест поцеловать - целует. Помазал ему голову елеем, благословил - и зашагали мы обратно домой.
 А рано утром тревога. Прибегают сказать, что ищет меня милиция. Кто-то донес. Хорошо, что изба моих хозяев была почти на краю села. Позже от людей уже узнал, что хозяев-то моих арестовали, и так горько мне было, что из-за меня, грешного, пострадали невинные люди. Доселе не могу забыть их, постоянно молюсь за них.
 Вспомнилось мне все это сразу, как спросил меня следователь, был ли я в Троицком. Господи, неужели еще придется невинных людей выдать. Не допусти этой страшной пытки!
 - Был, - отвечаю.
 - А не был ли ты в школе? - опять (как ножом резанул!) спрашивает следователь. Вижу, что скрыть нельзя, все ему известно.
 - Был и в школе, - отвечаю.
 - Что ж, и молился там?
 - Молился.
 - Сам ли ходил или звал кто тебя?
 - Горе звало великое, страдание человеческое безысходное.
 Вздрогнул я, когда рванулся он со стула и стал шагать взад-вперед по комнате, как зверь лютый, только огонь от папироски ходуном ходит в зубах.
 Вижу, что гнев-то закипает и вот-вот прорвется, а я от слабости и боли и страх как-то потерял. Знал, что жизни во мне на грош осталось. Походил он так и опять сел за стол.
 - А помнишь, как мальчонку-то мазал маслом? Ведь это я был. Совсем я потерялся от этих слов и только молился про себя.
 - Ну вот, старик, где встретились. Счастье твое, что ко мне ты попал и по голосу узнал я тебя. Получишь разрешение на выезд из города - и немедленно беги как можно дальше отсюда. Помни, второй раз я тебя уже не смогу спасти.
 - Вот какими непостижимыми путями Всемогущий Господь ведет человека ко благу, лишь бы он только не терял веры в Него, - закончил отец Феодор свой рассказ.
 Из книги "Просите, и дано будет вам".

 Непридуманные рассказы о чудесной помощи Божией.
 Клин. "Христианская жизнь". 2004

  Мой приятель Серёга работал у нас на станции в путейской бригаде.
В отличие от других, Серёга никогда не раздражался и не заводил разговоров про зарплату, а ещё он был верующим. Мой товарищ не просто заходил по обычаю в церковь свечку поставить, а верил глубоко и как-то по-детски искренне.
Мне всегда интересно, почему человек начинает верить, тем более, если это мужчина. Сегодня вижу мужчину на службе, особенно молодого, и понимаю, что пришёл он не просто так. Представляю, какую огромную мыслительную работу проделал, чтобы, в конце концов, решиться стать христианином. Для нас обычен именно такой путь к Богу – через разум, это женщина принимает решение сердцем, чутьём, интуицией. Мужчина – головой. Спросите верующего человека, почему он пришёл в храм, представитель сильного пола, скорее всего, пустится в пространные рассуждения, а женщина просто пожмёт плечами.
 Я не говорю, что путеец Серёга не способен на сложный мыслительный процесс – ещё как способен! – но чтобы иметь такую живую веру как у него, мало одной только работы мысли, нужен ещё и опыт живой встречи.
- Серёжа, а в церковь ты как пришёл? Расскажи.
 - Ты понимаешь, это произошло так быстро и необъяснимо чудесным образом, что я даже ни с кем об этом не делюсь. Боюсь, ты мне, просто не поверишь, – а потом предложил:
 - Знаешь, если это тебе действительно интересно, то в ближайшие выходные мы с женой будем рады видеть тебя у нас дома, Надежда сама всё и расскажет.
 Так впервые я оказался в их городе. Зашёл в большой, тогда ещё восстанавливающийся храм, там и познакомил меня Сергей с его Надеждой. Пишу и представляю себе её смеющиеся голубые глаза на лице, густо усеянном веснушками. А после службы мы вместе отправились к ним домой. И уже за обеденным столом я услышал удивительную историю.
 - Серёжу я знала задолго до замужества. Он тогда уже был взрослым, а на меня, малявку, внимания не обращал. Всюду они появлялись вдвоём со своим братом Костиком. Оба невысокие, но крепко сбитые спортивные ребята, несколько лет занимались боксом, Серёжка, тот вообще мастер спорта. У них на двоих был один мотоцикл. Любили они подъехать к открытой танцплощадке, и как бы невзначай затеять с кем-нибудь ссору. Вставали спиной к спине и дрались, невзирая на число противников. Потом Серёжа ушел в армию, за ним Костя. После службы ребята посерьёзнели, остепенились. Тогда мы и познакомились, а вскоре Сергей сделал мне предложение. Он мне нравился, смелый надёжный парень, без вредных привычек. Одно смущало: мне всегда казалось, что мой жених, как бы это сказать, человек несколько жёсткий. А уж когда мы поженились, поняла, что Серёжа не просто жёсткий, а жестокий.
 Не помню, что бы он меня когда-нибудь пожалел, проявил внимание, или просто приласкал. Даже когда беременная была, детей носила, даже тогда. Родилось двое деток, а он и с ними так же, по-солдатски, орёт на них, руку поднимает. Я уже не знала, что и делать. Стала в постели от него отворачиваться, так он с вьетнамками связался. Их тогда много из самого Вьетнама к нам на ткацкую фабрику прислали. И главное, одних только девушек, без парней. Вот и были они доступные, а нашим мужикам всё в диковинку. Мой Серёжа стал к ним ходить. Утром домой заявится, и давай рассказывать, с кем он мне изменяет. Спокойно так, даже, вот на столечко, – показала мне пальчиками, – не смущаясь. Ладно, если бы пил, можно было бы всё на водку списать, так он же спортсмен, абсолютный трезвенник.
 Вспоминаю то время, как мне было тяжело, родители уже умерли, и поплакаться ни к кому не пойдёшь. Тогда я впервые попала в нашу церковь. Она ещё только – только начала восстанавливаться, но службы уже шли. Познакомилась с прихожанами, а потом и с батюшкой. Научили они меня молиться, Евангелие читать, детей на причастие приводила, только Серёжа мой всё крутил пальцем у виска, мол, совсем я уже рехнулась. А мне хорошо, может, только там и было.
 Время шло, а дома совсем житья не стало. Он не скандалил, нет, просто иногда молча зажмёт меня в каком-нибудь в углу и смотрит испытующим взглядом, и, наконец, однажды ударил головой мне в лицо. А когда ударил, то, всё. Поняла я дальше так жить невозможно. На что уж у нас соседи народ незаметный, так и те мне в один голос советуют:
 - Надежда, бросай его и уходи, убьёт тебя этот злыдень.
- Сама боюсь, а куда идти, ещё и с детьми? Да и человек-то он был ну, не совсем уж плохой, ведь не пил, и для детей старался. Однажды прихожу в церковь на вечернюю службу, стою и чувствую, всё, не могу я так больше. Не знаю как оказалась у иконы Пресвятой, стала на колени и молюсь. Слёзы льются, а я не замечаю, только кричу Ей безмолвным криком: «Матушка, дорогая, помоги, сил больше нет! Столько времени молюсь о своём Сергее, а он только хуже становится. Забери меня, Матушка, я человек верующий и знаю, у Тебя там хорошо, мне туда хочется, где любят. И ещё, чтобы Серёженька мой стал добрым, он же неплохой человек, Матушка, помилуй его. Я согласна умереть, только пускай он изменится. Жизнь за жизнь, Матушка!»
 Всё это время, пока Надежда рассказывала мне их историю, Сергей сидел молча, обхватив голову руками. А потом продолжил:
 - И ты понимаешь, я вдруг почувствовал, что-то со мной происходит. Будто взял меня кто-то, словно кусок теста, в свои большие ладони, и давай месить. Чувствую, другим становлюсь и вот здесь, – показывает глазами на сердце, – будто плотину подмывает. Я же ничего тогда не знал о её просьбе к Пресвятой Богородице, что условилась она за меня свою жизнь отдать.
 Вечером иду домой, прохожу мимо церкви, и чего-то вдруг подумалось, зайду, свечку, может, поставлю. В храме покойно, молящихся совсем немного, тихо поют на клиросе. Взял свечу, решаю к какой иконе подойти, и взгляд упал на образ Пресвятой, тот самый, возле которого всегда молилась моя Надюша. Подошёл, перекрестился и думаю, что бы такое сказать, ведь возле иконы как-то принято молиться. И тут-то плотину окончательно прорвало. Не знаю, как это можно описать только в одну секунду увидел себя таким, какой есть на самом деле. Я ведь до этого считал себя неплохим человеком, а увидел и ужаснулся. Сколько же я горя приношу, и самое главное, своей семье. Стою у иконы глотаю слёзы, и ничего не могу с собою поделать, хорошо, что темно было, и никто меня не видел. Домой прихожу, встречает меня моя половинка, в глазах привычный страх, что наору сейчас или ударю. Упал перед ней на колени, словно перед иконой, и снова заплакал, а она мою голову к себе прижимает и тоже плачет, так мы с ней и стояли.
 - Утром, – продолжает Надежда, – я пошла в церковь. Подошла к Пресвятой, благодарю Её и говорю: «Я согласна, Матушка, как условились, жизнь – за жизнь». Смотрю на лик, а глаза у Неё улыбаются, никогда такими я их больше не видела. Не приняла Она мою жертву, а помочь помогла. С тех пор Серёжа совершенно изменился, это же другой человек. У него радость в глазах появилась, молиться стал, в храм ходит. Батюшке теперь в алтаре помогает. Удивительная история.
 Порою жизнь так человека закрутит, в такое положение поставит, что слетает с него всякая наносная шелуха, обнажая подлинное человеческое. И всё в одночасье становится на свои места. Это как во время атаки, поднялся солдат, пошёл на пули и победил. Или не нашёл в себе мужества встать во весь рост предал близких своих и умер от подлости и страха.
 С Верой, смуглой симпатичной женщиной лет сорока, мы раньше уже были знакомы, когда в субботу вечером увидел её стоящей ко мне в очереди на исповедь. Я знал, что она работала отделочницей в строительной фирме, только прежде никогда не замечал, что у неё такие большие глаза, большие и блестящие. И только когда она подошла к аналою, стало понятно, что этот блеск от непрерывно набухающих слёз.
 – Верочка, что случилось?
 И женщина, уже не имея сил сдержаться, заплакала в голос:
 – Батюшка, у меня всё очень плохо, очень. Велено в понедельник немедля ложиться на операцию, а надежды на выздоровление почти нет.
 - Ты только не отчаивайся, раз врачи от тебя не отказываются, значит, надежда ещё есть. Положись на волю Божию и молись. Раньше когда-нибудь была на исповеди? Нет? Тогда давай поговорим о заповедях, а завтра ты приедешь на причастие и после службы я сразу же тебя пособорую.
 А потом почему-то спросил:
 - Вы с мужем венчаны? Нет? Тогда я вас обязательно обвенчаю. Когда? А вот как выздоровеешь, так и обвенчаю. И не смотри на меня так, если я обещаю, значит делаю.
 Зачем я ей это сказал? Наверное, просто чтобы, приободрить.
 Потом она приезжала уже после операции, ей предстояло пройти длительный курс химиотерапии. Я видел, что Вера ухватилась за причастие, словно за спасительную соломинку. В течение короткого срока реабилитации она успела раза три подойти к чаше. Исповедовалась, причащалась и потом долго ещё продолжала стоять возле образа целителя Пантелеимона.
 Спустя ещё какое-то время, недели может через две, подхожу к храму и вижу, сидит женщина на лавочке. И прошёл бы мимо, но та меня окликнула, и только после этого, приглядевшись, я с трудом узнал в ней Веру. Судя по внешним чертам, это была она, но только очень измученная и внезапно постаревшая лет на двадцать, в платочке, прикрывавшим совершенно лысую голову.
 Я помог ей подняться, и мы пошли в храм. И уже там, пытаясь улыбнуться, она сказала:
 - Батюшка, видимо ты ошибся тогда, пообещав обвенчать нас с мужем. Не выдержу я лечения, лучше уж сразу умереть. Мне всё равно, и нет никакого страха. Я верю в Бога, и знаю, Он там меня встретит, я готова к этой встрече.
 Только одно меня тревожит, мой муж. Представляешь, что он сказал? «Если ты умрёшь, я тоже уйду. Дети выросли, обойдутся и без нас». Думала, просто пугает, мужики народ капризный, а на днях у него сердце так прихватило, пришлось скорую вызывать. Кардиолог его смотрел, говорит, дело очень серьёзное, и жить ему с таким сердцем осталось месяца три. А он, словно, и рад. Что же делать, батюшка, как детей одних оставлять?
 - Ты можешь попросить его приехать ко мне?
 - Да он постоянно со мной приезжает, он же таксист. Я в храм иду, а он никак. Сидит в машине один. Не созрел, говорит, а я знаю, сидит там и места себе не находит. Уж лучше бы вовсе не ездил.
 - А если я сам к нему подойду?
 - Нет, лучше не надо, а то напугается, вообще замкнётся.
 Разговариваем с Верой, а я всё думаю, что же делать, как им помочь? Как заставить её надеяться, поверить в исцеление? И вспоминаю моего давнего приятеля Серёгу и его Надежду, однажды в момент отчаяния, решившую в обмен на спасение мужа предложить Небу собственную жизнь.
 - Вера, я знаю, что нужно делать. Жертва нужна, понимаешь, подвиг. Да, тебе очень тяжело, не хочется жить, вообще ничего не хочется, умереть бы и только. Но если умрёшь ты, умрёт и он. Жизнь за жизнь, Верочка. Значит, делаем так, служим молебен святителю Луке Крымскому, мы как раз собираемся в его честь строить у нас в посёлке большую часовню. И ты обещаешь, что будешь бороться за свою жизнь, чего бы тебе этого не стоило, пройдёшь через все муки, а в обмен будем просить Господа сохранить жизнь твоему мужу. Согласна?
 Я видел, как ей было тяжело решиться. Ведь это же очень трудно, смирившись с мыслью о смерти, и приняв решение прекратить лечение, вновь возвращаться в больницу и проходить оставшиеся семь курсов химеотерапии. Ещё семь раз умирать и возвращаться к жизни, без всякой гарантии, что действительно встанешь и вернёшься к обычной человеческой жизни, к той самой, которую, будучи здоровыми, так часто не ценишь. Но это был единственный шанс спасти мужа и не оставить детей одних, и она согласилась. Мы помолились, я причастил её запасными дарами и проводил на выход. Уже у самой двери она обернулась ко мне:
 - Как ты думаешь, а, может, нам сейчас обвенчаться, пока ещё не поздно? Думаю, мне удастся его уговорить.
 Конечно, я венчал людей и перед самой их смертью, но ей почему-то отказал.
 – Вот выздоровеешь, и обвенчаю.
 Весь год я ежедневно поминал её на молитве, да и не только я один. Наши прихожане, зная историю Веры, радовались её очень редким, но таким знаменательным для всех нас приездам в церковь, переживали за них с мужем и тоже молились.
 Иногда она шла сама, порой её кто-то сопровождал. Всякий раз Вера брала из храма святую воду, дома пила и с её помощью приходила в себя после очередного приёма лекарств. Ей было очень тяжело, но она не сдавалась и всегда помнила наш уговор: жизнь за жизнь. И ещё, возвращаясь в те дни, я не помню, чтобы женщина плакала или как-то себя жалела. Когда, наконец, был завершён курс химеотерапии, приезжать она стала реже. Только однажды заехала попросить у меня «церковного вина» и я на радостях отдал ей бутылку массандровского кагора, берёг его на какой-то праздник.
 Я не заговаривал с ней о муже, понимал, если ему будет хуже, то мы об этом узнаем первыми. Просто продолжал молиться о них обоих, даже когда Вера практически исчезла из поля зрения и прекратила приходить в храм. По опыту уже знаешь, если человек перестаёт на тебя выходить, значит, ему стало лучше, и нет причин для беспокойства.
 Прошло ещё сколько-то времени, и, наконец, она объявилась.
 – Батюшка, уже два года, как я дала обещание. Помнишь, тогда, жизнь за жизнь? Так вот, вчера ездили в областную больницу, меня сняли с учёта как онкобольную.
 – Это прекрасное известие. А как твой муж?
 В ответ она снова улыбается:
 - Сейчас у него не подтверждается ни один прежний диагноз. Сердце как будто ему всего двадцать. Но тот знакомый кардиолог, сказал, если бы я умерла, его бы сердце остановилась. Такая вот между нами непонятная взаимосвязь.
 Слушал я Веру и не переставал удивляться. Вот две истории, казалось бы с абсолютно разными сюжетами. В одной из них человек соглашается умереть ради спасения мужа, в другой, наоборот, – соглашается жить. А итог один и тот же, люди приходят к Богу, спасая не только тело, но и душу.
 - Ты снова одна, где твой таксист? Он что, всё ещё «дозревает»?
 Вера уже смеётся:
 - Батюшка, мой «Фома неверующий» начал молиться, правда, при мне ещё немного смущается, говорит, что научился этому, когда сидел и ждал меня возле храма. Сначала просто сидел и горевал, а потом от безвыходности попробовал обо мне молиться. Кстати, вот и он, – она повернулась в его сторону. Мужчина тут же подошёл к нам.
 - Батюшка, – продолжила Вера, – во-первых, мы приехали узнать, как обстоят дела со строительством часовни святителю Луке?
 – Стены уже стоят, на следующий год планируем отделывать.
 - Шпатлёвка и покраска за мной.
 - Договорились.
 - А, во-вторых, хочу напомнить ещё об одном нашем уговоре. Я выздоровела, и своё обещание исполнила, теперь очередь за тобой.
 Сперва я не сообразил, чего она от меня хочет, но Вера продолжила:
 - У нас скоро серебряная свадьба, и мы хотим, наконец, повенчаться. Она смотрела на мужа, а тот на неё. И я убедился, что от радости тоже плачут, даже самые сильные люди, и вовсе не факт, что только женщины.

Александр Дьяченко

Ольга сидела за прилавком свечного ящика храма Всех Святых и тихо плакала. Служба закончилась, прихожане разошлись. Ушёл и батюшка. В храме был полумрак. Горели лампадки на кануннике и у Распятия.
 Уже полгода Ольга стоит за свечным ящиком по воскресным дням. Работает во славу Божию, помогает храму по благословению священника. Раньше в церковь ходила она по большим праздникам, но вот пришлось обратиться к Господу с просьбой – дети поступали в институт. И стала она заходить в храм чаще. То свечку поставит, то молебен закажет. А потом дети поступили, уехали из дома в большой город. Тоже надо за них помолиться, как-то они там, не обидел бы кто. Так и воцерковилась. И когда отец Василий попросил помочь храму и поработать по воскресным дням в свечной лавке, согласилась.
 Теперь уже не представляет себе жизни без любимого храма, маленького, уютного. Такого намоленного и благодатного. Молитва в храме идёт уже 130 лет. В городе это единственный храм, который не разрушили, не превратили в дом культуры или кинотеатр.
 Ольгу уважали, отношения на работе в миру у неё были хорошие, тёплые со всеми, и вот вслед за ней в храм потянулись подруги, знакомые, коллеги. Батюшка радовался: «Ну вот и хорошо, сама в храм пришла и людей за собой привела!»
 Когда в церкви народу мало было, на клирос шла, научилась петь и читать. В первый раз, когда доверила ей матушка Анастасия Шестопсалмие читать, руки дрожали и голос от волнения прерывался.
 Подружилась Ольга с семьёй отца Василия. Чудесная семья! Матушка на клиросе с детства, её мама регентом была, папа – протоиерей. А сейчас сама матушка. И в том же храме с отцом Василием служат, где родители служили.
 Батюшка вспоминает, что раньше прихожан в храме было очень много – яблоку негде упасть. Тогда он был ещё не батюшка, просто юноша Вася. Бабушки строгие были, благочестивые. За каждым подсвечником приглядывали, чтобы свечки вовремя потушить, когда догорят.
 У каждой бабушки своё место. Как-то Вася невзначай на чужое место встал, так старушка – Божий одуванчик – так его плечом пихнула, что Вася в сторону на два метра отлетел. И сейчас вспоминает – смеётся.
 Постепенно ушли бабушки в мир иной. Осталось совсем мало людей этого поколения. А новое поколение не приучено к храму. По выходным сериалы смотрят, в гости ходят. Воцерковляются с трудом, через скорби да болезни.
 Но те бабушки, которые ещё остались в храме, по-прежнему зорко смотрят за порядком. Старое поколение крепкое.
 Вот из-за одной такой бабушки и плакала Ольга. Даниловна была крепким орешком. Стать богатырская. Характер такой же. Даниловна строго следила за происходящим в храме. Могла рявкнуть на тех, кто одет не по-церковному. Если женщина в брюках или юбка недостаточно длинная – пощады не было. Если кто-то пытался убрать свечку, не догоревшую до конца, могла и по рукам стукнуть. «Если свечку поставили, до конца должна догореть!»
 Когда Людмила, которая в храме прибиралась, несколько раз прошла перед Даниловной во время службы, она Людмиле подзатыльник дала: «Нечего во время литургии шастать!» В очереди на исповедь стояла Даниловна, и показалось ей, что близко подошла одна прихожанка к исповедующимся: Даниловна хвать её за руку и так назад дёрнула, что не на шутку испугала.
 Так что Даниловну побаивались. Уже и отец Василий её воспитывал, воспитывал, да, видимо, бесполезно. Ольге пока не приходилось с ней сталкиваться. Но вот сегодня и столкнулись. Из-за этого и плакала Ольга. Обидно было до глубины души.
 После службы зашла она в сторожку и услышала, как ругает Даниловна Зою, прихожанку храма:
 – Ты чего свечки так тушишь?! Ты зачем их переворачиваешь?! Ты тут алхимией в храме не занимайся! Пока я жива, не позволю!
 Зоя робко оправдывалась:
 – Да я их так тушу, наоборот, хорошо, как будто каждая свечечка Богу кланяется…
 – Я тебе покланяюсь! Ты у меня из храма вылетишь и лететь долго будешь!
 Ольга не выдержала:
 – Зоя Даниловна, вы так всех прихожан разгоните. Главное не форма, а любовь.
 Весь гнев теперь обратился на Ольгу:
 – Ты здесь кто такая?! Я в этот храм всю жизнь хожу! А ты без году неделя! Любо-овь! Знаем мы, какая у тебя любовь!
 Ольга недослушала, вышла из сторожки и пошла к себе, за свечной ящик. Вот там она сейчас и плакала. За что её обидели? Она так старалась для храма. Каждого приходящего встречала как родного, чтобы приходил ещё, чтобы ничем радость от встречи с Господом не омрачилась. И вот получила «по заслугам».
 Вечером она позвонила матушке Анастасии и пошла в гости. За чашкой чая Ольга опять расплакалась и стала жаловаться отцу Василию:
 – Батюшка, вот говорят и пишут про злых церковных старух, наша Даниловна и есть такая. Она только людей распугивает. Ну почему, почему человек всю жизнь в храм ходит и такой злой?
 – Злой, говоришь? А давай мы её выгоним! – ответил отец Василий.
 – Как это выгоним? – опешила Ольга.
 – Очень просто, выгоним, и все дела!
 – Батюшка, ты шутишь? Как можно Даниловну выгнать? Она умрёт без храма…
 – Ну, если без храма умрёт, то тогда, наверное, не будем выгонять, – улыбнулся священник. – Понимаешь, Оля, Даниловна не злая. Она искренне уверена, что за порядком смотрит. Что можно только так и никак иначе. Шаг влево, шаг вправо – стреляем без предупреждения. Знаешь, есть такое понятие, как обрядоверие?
 – Батюшка, если ты помнишь, у меня университетское образование, – ответила Ольга. – Я недавно читала книгу протоиерея Максима Козлова, он там очень хорошо про обрядоверие пишет.
 – Да, Оля, вспомни боярыню Морозову. Мы – внуки тех, кто готов был пойти на костёр за двоеперстное сложение при крестном знамени.
 – Да уж, Даниловна и боярыня Морозова – характеры сильные, один типаж… – Оля перестала плакать. Она представила себе картину Сурикова «Боярыня Морозова» с Даниловной в центре на санях и улыбнулась.
 – Понимаешь, – неторопливо, обдумывая каждое слово, продолжал отец Василий, – каждая Поместная Православная Церковь в сокровищницу Вселенского Предания вносит своё. Особенное, национальное. Вот, скажем, греки. Они сильны были богословием, богомыслием. Народы Ближнего Востока – древние сирийцы, египтяне – подвизались в монашеском подвиге и аскетике. Патерики читала? Южные славяне свой вклад сделали – просвещение и учительство...
 На столе горела зелёная лампа, свет из-под абажура освещал только часть комнаты, и всё казалось уютным и добрым: большой шкаф с книгами, мерцающий огонёк лампадки перед иконами. Оля попробовала душистый чай из большой чашки с розами. Она чувствовала себя успокоенной и умиротворённой. Так хорошо было в этой маленькой комнате, таким теплом веяло от хозяев дома.
 Оля задумалась и спросила:
 – А Святая Русь ведь тоже что-то внесла своё в эту сокровищницу?
 – Конечно, внесла! – оживился батюшка. – Вот ты сказала: «Святая Русь». Это и был многовековой уклад церковного бытия, который вошёл в историю под названием «Святая Русь». Святая в том смысле, что для русских людей святость образа жизни всегда была нормой. Они могли оступаться, нарушать эту норму, но она была, её ценили и признавали.
 Матушка налила всем ещё чаю и достала из духовки пирог с яблоками.
 – Сейчас будем пирог есть, философы вы мои, – улыбнулась она и разрезала пирог. По комнате разлился запах лета, свежих душистых яблок. И далёкая солнечная Греция показалась ближе.
 Оля подумала и добавила:
 – А вот говорят, что наши недостатки – это продолжение наших достоинств. Я думаю, что это справедливое высказывание. Я читала, что обратной стороной греческого богословия было суесловие о святыне и вещах, превышающих человеческое познание. Вот, например, святитель Григорий Богослов критиковал пустое многоглаголание и говорил, что в его время нельзя было пойти на рынок и купить рыбы без того, чтобы не услышать между торговцами спор об отношении между собой Лиц Святой Троицы.
 – Да, Оля, – отец Василий согласно кивнул. – У каждой монеты обратная сторона есть. Обратной стороной нашего церковного уклада стало обрядоверие. Это отодвигание главного, вероучительного, и выход на первый план буквы, чина, обряда. Вот и наши старушки крепко держатся за обряд, за букву. Им кажется, что иначе всё пропадёт, всё погибнет!
 Ольга задумалась. Картина Сурикова снова появилась в её воображении. Даниловна в санях строго погрозила ей пальцем: «Всё пропадёт, всё погибнет! Шаг вправо, шаг влево – стреляем без предупреждения!»
 – Батюшка, но ведь Бог есть любовь! – сказала Оля с горечью. – Он сам фарисеев критиковал за то, что они обряд на первое место ставили. Суббота для человека, а не человек для субботы!
 Отец Василий улыбнулся и посмотрел на матушку.
 – Оля, милая, – вмешалась матушка Анастасия, – ты думаешь, у Даниловны нет любви? Она её проявляет, как умеет. Всё должно быть на своих местах. Вот представь, помрёт Даниловна, кто молодым подскажет, как правильно к иконе приложиться? Как правильно свечку поставить? А тебе самой понравится, если в твой любимый храм без благоговения заходить будут? В неподобающей одежде?
 Матушка помолчала и, улыбнувшись, добавила:
 – Знаешь, когда я была моложе, меня тоже донимали злые церковные старушки.
 – А потом? Они перестали тебя донимать? Как ты этого достигла?
 – Оля, я постаралась их полюбить. И постепенно все злые церковные старухи куда-то исчезли. И теперь рядом со мной их нет. Рядом только добрые и верующие бабушки. Понимаешь? Постарайся их полюбить.
 – Матушка, легко сказать – полюбить! Как я могу полюбить злую Даниловну?
 – Знаешь, оптинский старец Амвросий говорил: «Если хочешь иметь любовь, то делай дела любви, хоть сначала и без любви». А ещё оптинские старцы говорили, что кто сильнее духовно, тот должен понести немощи слабых, пожалеть их. А у Даниловны жизнь была очень тяжёлая. Пожалей её.
 Вечером Ольга долго не могла уснуть. Лежала и думала о словах матушки, как это рядом с ней все злые церковные старухи исчезли и оказались только добрые верующие бабушки. Отчего-то вспомнила студенческую юность. Как в клубе спелеологов занимались, как по пещерам уральским лазили. Вспомнила, как в одной из пещер много было узких лазов – шкуродёров, с каким трудом их проходили. А тоненькая Света, по прозвищу Спичка, удивлялась: «Какие шкуродёры? Всю пещеру облазила, никаких шкуродёров не заметила!» И все смеялись. Оля думала: «То, что мы перестаём воспринимать как проблемы, перестаёт быть для нас проблемами.
 Ведь это так просто. Если кто-то тебе подсказывает, как правильно, то можно не обижаться, а просто поблагодарить. А если кто-то с тобой грубо разговаривает, то, возможно, Господь это для смирения попускает? Ведь в храм мы к Господу приходим. Если малейшее препятствие в виде сердитой бабушки нас отпугивает, то какая цена нашему порыву к Богу? Может, это проверка такая наших намерений? К тому же я могу утешить и успокоить людей в храме, если их кто-то обидит».
 С тем и уснула.
 В воскресенье Оля пришла в храм радостная. А Даниловна, наоборот, стояла в углу, нахохлившись, насупившись, мрачнее тучи. Оля смотрела на неё и внезапно почувствовала острую жалость к Даниловне.
 Когда служба закончилась, матушка Анастасия принесла корзинку с просфорами и отдельно большую просфору благословила Ольге. «Матушка, можно, я её Даниловне?»
 Оля набрала в грудь побольше воздуха, как перед прыжком в воду, и подошла к Даниловне:
 – Зоя Даниловна, прости меня, пожалуйста! Я виновата, что рассердила тебя. Вот тебе просфорочка. С праздником!
 И Оля с удивлением увидела, как Даниловна сначала посмотрела на неё недоверчиво, а потом вдруг неожиданно лицо её сморщилось и грозная Даниловна заплакала тонким, детским голосом. Оля сама чуть не разревелась и приобняла бабушку. Погладила её по голове, как ребёнка.
 И так они стояли какое-то время рядом, а те, кто видел это в храме, замерли. Потом Даниловна молча взяла просфору и побрела в сторожку. На поздравление с праздником не ответила. И за просфору не поблагодарила. Но Оля не расстроилась. Она шла домой и думала: «А Бог есть любовь».
 Через неделю, в субботу, как обычно, Ольга стояла за прилавком свечного ящика. Всё было в храме по-прежнему и немножко иначе. Всю службу Даниловна стояла притихшая. А после службы она подошла к Оле, протянула ей что-то в пакете и, смущаясь, сказала: «Пирог с капустой. Свеженький. Угощайся на здоровье. И помяни моего мужа, убиенного воина Петра».

Ольга Рожнёва17 июня 2009 г.      Источник: Газета Эском – Вера
 

Алёнка жила с мамой в маленькой деревушке в лесу. Училась она в первом классе, а школа была в соседней деревне. Жили они тихо, друж-но, девочке казалось, что они с мамой самые счастливые…
 В тот вечер, который навсегда запомнился Алёнке, мама пекла блины. Подняла она сковороду, ойкнула вдруг и согнулась от боли, только и смогла отставить сковороду в сторону.
 — Мама, мамочка, что с тобой? — кинулась к ней Алёнка.
 Мама с трудом добралась до кровати и простонала:
 — Не знаю, доченька, беги за соседкой.
 Алёнка бросилась к соседям. Добрая старушка Васильевна тут же при-бежала вслед за ней. Мама лежала и стонала. Она была такая бледная, что даже губы побелели.
 — Плохо дело, — сказала Васильевна. — К фельдшеру сын приехал на машине, побегу за ними.
 Алёнка осталась с мамой. Она тихонько плакала и прижимала личико к маминой руке.
 Фельдшер быстро осмотрел больную и коротко сказал:
 — Аппендицит. В город, на операцию, срочно!
 — Алёнка, милая, — только и смогла прошептать мама. С тревогой смотрела она на соседку. Та поняла её без слов.
 — Не бойся, не оставим! — сквозь слёзы проговорила Васильевна. — Заходить буду.
 К себе соседка взять Алёнку не могла: муж пьющий, каждый день скан-далы.
 И вот маму увезли. Перед тем как сесть в машину, она вдруг крепко сжала Алёнкину руку и прошептала:
 — Господь с тобой, доченька.
 Стих шум машины. Васильевна посидела, поплакала, обнявшись с Алёнкой, сказала: «Ложись-ка ты спать, завтра в школу!» — и ушла до-мой.
 Алёнка всё думала про мамины слова… «Господь с тобою…»
 Они никогда не говорили о Боге.
 В уголке у них висела икона Бо¬городицы с Младенцем на руках — от бабушки ещё досталась. Да пару раз в городе в церковь заходили. Ален-ке по¬нравилось: там было очень красиво, только непонятно.
 Девочка подошла к иконе. Лицо Божией Матери было такое доброе, спокойное. Алёнка перестала плакать. Вскоре она почувствовала, что очень устала, и прилегла, всё глядя на икону. Вдруг она вспомнила, что утром нужно идти в школу, ей стало очень страшно: идти-то нужно в темноте, через лес.
 Алёнка всегда шла, крепко держась за мамину руку, да и то от каждого шороха вздрагивала… Как же она пой¬дёт одна? С этими тревожными мысля¬ми Алёнка не заметила, как уснула.
 И снится ей, будто идёт она через лес, а он не страшный вовсе, светлый, красивый, будто летом, — нет, ещё красивее! Цветы растут прекрасные, каких на земле нет, птицы поют чудесно, и свет над лесом ярчесолнечного. Идёт Алёнка по этому лесу необыкновен¬ному, слышит отовсюду шёпот прекрасный, как музыка: «Господь с тобою… Господь с тобою…» И не пой¬мёт она: сон это или нет.
 Встала девочка, собралась в школу. Когда вышла за порог, замерла: хо-лодно, ветер воет, лес чёрным кажется. И снова тихо-тихо: «Не бойся, Господь с тобою…» Смело побежала она по тро¬пинке и в школу успела вовремя.
 Вечером Алёнка вернулась, сама в доме прибрала. Кое-как печку рас-топила. Пришла Василь¬евна, принесла молока с пирогом, посидела с ней.
 — Как ты тут одна? Страшно тебе? — спросила соседка.
 — Да нет, не страшно, — улыбнулась Алёнка. А про то, что слышала, рассказывать не стала, и слов таких не знала, чтобы рассказать.
 Так шли дни за днями.
 Тем временем мама поправилась и вернулась домой. Алёнка бросилась её обнимать, целовать, плача и смеясь от радости.
 — Доченька, милая, как же ты одна справилась? — спросила мама.
 Алёнка посмотрела ей в глаза и вдруг тихо и серьёз¬но сказала:
 — Я не одна, со мной Господь. И с тобой, мамочка. Он здесь. И везде…
 Мать обняла её и заплакала. Разве могла она сказать сейчас малышке, как молила она Бога за неё, находясь в больнице?!
 Они подошли к иконе, стали на колени, перекрестились. Как высказать ту радость, ту благодарность, которая переполняла их сердца?
 — Слава Тебе, Господи! — прошептала мама.
 — Спасибо Тебе, Господь! — улыбаясь, шепнула Алёнка,
 О многом говорили они в тот вечер. А утром встали рано-рано и поеха-ли в город, в церковь.

Эта история случилась со мной на днях, когда я ездила из Оптиной Пустыни в Козельск по послушанию. Послушание выполнила. Пришла пора возвращаться в монастырь. А день уже заканчивается, маршрутки перестают ходить. Вот и в Оптину последняя по расписанию пошла. Бегу я за ней, а сумка тяжёлая. Нет, точно не успею… И не успела. Можно и пешком, конечно, дойти, но вот поклажа моя… Да и устала под конец дня…
 Подходит рейсовая маршрутка, которая по городу ездит. Пустая почти. Сажусь я в неё и спрашиваю: «А вот только что Оптинская маршрутка ушла. Мы её не догоним на какой-нибудь из городских остановок?»
 Водитель оборачивается ко мне не спеша. Смотрит на меня тяжёлым взглядом. Сам здоровый такой. Ручищи на руле огромные лежат. «Вот это здоровяк», – думаю…
 А он отворачивается и угрюмо так цедит сквозь зубы: «Не, не догоним». Достаёт из кармана сотовый телефон и начинает кому-то названивать. «Ну, – думаю, – конечно, если ты во время движения своей маршрутки ещё и по телефону будешь лясы точить, то точно не догоним». А он так спокойно чего-то там болтает. Сижу я и злюсь на саму себя, что на маршрутку опоздала, на погоду дождливую, слякотную. На здоровяка невежливого. Хотя знаю, что злиться – смысла нет. «Никогда не бегите за уходящим автобусом – это был не ваш автобус…»
 И осуждать ведь – тоже нельзя. Сижу и пытаюсь придумать добрый помысел об этом здоровяке. Я когда-то даже рассказ написала «Фабрика добрых помыслов». Там речь идёт о словах Паисия Святогорца. Старец писал о том, что необходимо терпеть немощи окружающих людей, покрывать их любовью. Не поддаваться помыслам осуждения, недоверия.
 А для этого придумывать добрые помыслы в отношении окружающих. Пытаться оправдать их, пожалеть. Понять, что, возможно, у них были добрые намерения, просто не получилось воплотить их в жизнь. Пожалеть, даже если этих добрых намерений не было, придумать добрый помысел о таких людях. Старец называет эту мысленную работу «фабрикой добрых помыслов».
 Маршрутка наконец-то с места сдвинулась. Здоровяк наболтался. Еду я и пытаюсь добрый помысел о нём придумать. Чтоб не осудить его, а оправдать как-то. «Так, – думаю, – у него, может, мама в больнице лежит. Или дома. Больная. А он ей звонит часто. Даже с дороги. Беспокоится о матери… Или нет. Вот ему срочно нужно детям позвонить. Проверить, что они там делают одни дома… А то, может, жена ждала звонка важного…» Еду и чувствую, что раздражение отошло. Вот и здоровяк мне уже кажется не таким вредным. А что? Хороший, наверное, человек… Просто вот озабочен срочными делами…
 Смотрю в окошко: луч солнечный сквозь тучи пробился. Ура! Дождь кончается! Хорошо-то как!
 Подъезжаем мы к остановке. Тут здоровяк ко мне оборачивается и говорит: «Догнали мы Оптинскую маршрутку. Пересаживайтесь». Вот здорово-то! И с чего я взяла, что взгляд у него тяжёлый? Обычный такой взгляд… Можно сказать, даже добрый…
 Я быстро пересаживаюсь в Оптинскую маршрутку. Она тоже полупустая. Протягиваю водителю деньги. А он спрашивает: «Ну что, чуть не опоздали?» Я улыбаюсь в ответ: «Да, я уж настроилась пешком идти. Вот погода только сырая да сумка тяжёлая».
 А водитель, парнишка молодой, улыбается мне и говорит: «Да, пришлось бы вам пешком топать, если б не друг мой, водитель городской маршрутки, на которой вы ехали. Он мне позвонил и попросил притормозить немножко на остановке. Говорит: «Тут пассажирка одна к тебе опоздала. С сумкой большой такой. Ты уж её подожди, ладно? Жалко сестрёнку». Я и притормозил».
 Вот тебе и здоровяк угрюмый! Сестрёнкой меня назвал…
 Благодарю тебя, отче Паисий, за твоё наставление о фабрике добрых помыслов!
 «Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей!»

Ольга Рожнёва

 Солнце уже почти село, красноватый его отблеск как пасхальный огонь возжег ветви кипарисов, отчего те стали напоминать пассажирам проходящих кораблей рождественские елки. Города-монастыри и островки домиков-келий сказочной страны Афон источали повсюду неземную сладость-истому по будущему блаженству. Здесь даже атеист верил в Бога, хотя по привычке утверждал обратное. Уже слышался византийский звон колоколов и гул чугунных бил. В монастырях и кельях начиналась вечерня. Духовная поэзия византийских гимнотворцев наполнила пространство храмов.
 Но даже Святой Афон имеет свою прозу. Не во всех храмах Афона лилась молитва. Кто-то просто ленился вставать на молитву, предпочитая почитать на ночь духовную литературу, кто-то был болен и нуждался в помощи Божьей сильнее, чем когда-либо раньше…
Когда этим святым вечером сиротливый взгляд пожухлого рыжего кота Мурзика пробежался по блюдцу, в котором уже довольно долгое время не появлялось молоко, он заметил, что оно – блюдце – ещё и треснуло. Оно треснуло не от времени – это смерть проходила мимо и задела тарелочку своей ногой. Трещина, как паутина злого и жадного паука, проходила по самой внутренности лакомой миски, от которой исходил еле слышный запах кислого молока, больше похожий на сырный.
 Мурзик недовольно и жалобно заурчал и посмотрел на полуоткрытую молитвенную комнату, откуда уже долгое время не выходил его кормилец – старый неухоженный монах, носивший обычно рваную и грязную рясу. Мурзик был чистоплотен, но сейчас он больше всего на свете хотел бы увидеть всклокоченную посеребреную бороду кормильца и его широкую добрую улыбку.
 Дело было даже не в еде: Мурзику хватало змей, крыс и лягушек для дневного пропитания. Неподалеку бил источник вкусной воды, где всегда можно было утолить жажду. Тем не менее кот не разучился любить молоко. К тому же, ему так не хватало скупой, но искренней ласки старика!
 А-а! Мурзик чуть не забыл о рыбе и сыре, что перепадали ему по редким праздничным дням. Всё это теперь ушло… А тут вдобавок и блюдце почти раскололось! Беда пришла в их келью!
 Кот с опаской посмотрел на покосившуюся, давно не крашеную дверь покоев старика. Туда вход ему был строго воспрещён. Несколько раз за своё любопытство он получал от монаха тапком по спине, и один раз даже больно-больно мухобойкой по морде.
 Кот был из понятливых и перестал посягать на личное пространство старца.
 Но сейчас ситуация была не совсем обычной: старик-то не выходил из своих покоев уже несколько дней. Что-то было неладно!
 Кормилец и раньше задерживался в своей комнатке на несколько дней, но при этом подавал какие-то признаки жизни: делал поклоны, разговаривал с кем-то там, много бормотал… Правда, после этого долго молчал, очень долго, почти как сейчас.
 Не только по отсутствию молока и треснутому блюдцу, кот понял, что со старцем произошло что-то серьёзное. Из кельи старика исходил еле уловимый запах опасности и тлена.
 И Мурзик решил ослушаться старца и пробраться в запретную комнату. Осторожно зацепился когтями за низ двери и резко дернул на себя. Она поддалась, хоть с усилием, но безо всякого скрипа, потому как старец регулярно смазывал петли маслом, чтобы и малейшие шумы не портили его молитвенный настрой. Кот внимательно и с опаской осмотрелся…
 …Лампада уже давно прогорела, медная кадильница угасла, оставив черные холодные угли. Очи священных ликов с неизменно чистых икон с тёплой любовью и скорбью взирали на помятый одр старца, который лежал неподвижно как бревно .
 Кот неплохо разбирался в физических признаках жизни и смерти и и понял, что его кормилец был уже на грани. Его грудь ещё вздымалась, но слабость разбила его как паралич. Руки кормильца лежали на груди, но судя потому как они судорожно вздрагивали, его сознание было погружёно в тяжелые бредовые видения. Его одежда отдавала тяжелым запахом нечистого тела.
Смерть ещё игралась с ним, как сам он, Мурзик, частенько игрался с мышами, то придавливая их, то опять отпуская, давая надежду на жизнь.
 Мурзик хорошо понимал игру смерти, но он отнюдь не хотел отдавать костлявой своего кормильца. Он ведь любил его своей кошачьей любовью – любил за сыр и молоко, за крышу над головой, за ту скупую ласку, которой старец делился с ним.
 Старик не был жестоким и Мурзику никогда не доводилось чувствовать удары его рук или ног, – а мухобойка и тапки не в счёт. Кот собрался с силами и зашипел на смерть, пытаясь вырвать кормильца из её рук, наивно полагая, что и сам имеет известную власть над жизнью и смертью.
 Но его потуги были тщетными, смерть не боялась его шипения…
 Вдруг старик жалобно позвал: «Никодим!» Кот не понял, чего хочет кормилец, но поскольку в келье было всего трое – сам старик, кот и смерть, Мурзик подумал, что зовут всё-таки его и быстро прыгнул на грудь кормильца, в котором еле-еле билось больное сердце.
 Мурзик немного поскребся о ворот его засаленной рясы и принялся упрямо тереться мордочкой о бородатое лицо старика, чего, конечно, он раньше никогда не делал. Но это не прибавило кормильцу жизни, хотя он и не сопротивлялся и даже, казалось, растрогался, сумев слабо вымолвить: – Мурзик, котяка ты мой, не покинул меня. – Старик даже нашел в себе силы, чтобы провести могучей заскорузлой пятерней по его шерстке.
 – Если бы ты мог, скот безсловесный, – принести мне воды, или позвать Никодима из соседней келии, или хотя бы прочитать отходную…
 Старец стал захлёбываться в отчаянном кашле, что спугнуло кота и заставило его спрыгнуть с кровати. Кормилец стал кричать и звать на помощь, но эти звуки не были слышны вне его келии-склепа…
 Старец почувствовал себя ещё хуже – сердце забилось аритмично, а дыхание почти остановилось:
 – Никодим, костыль-нога, уж прости ты меня за давешнюю ссору, прости за все оскорбления. Приди, помоги мне, или горькие придется проходить мне мытарства, а если… – Старец стал бредить и почти потерял сознание.
Мурзик сидел в недоумении – он, конечно, понимал, что смерти уже почти надоело играться со стариком, и она очень скоро его удушит. Скоро он придет в себя, а потом всё! И помочь кот кормильцу никак не мог, хотя сочетание звуков «костыль-нога» он хорошо знал.
 …Рядом с их келией, метрах в двухстах, располагалась другая келия, в окрестностях которой жил большой и злобный черный кот, от которого Мурзику постоянно перепадало «на орехи». Они часто дрались, деля территорию, так, что клочья летели. Обычно ветер насаживал на терновник клочья шерсти рыжего цвета. И вот! На территории его заклятого врага водился тот, кого кормилец называл «костыль-нога».
 Этот человек, к справедливости сказать, был более щедр, чем умирающий кормилец – питался он лучше, что сказывалось на качестве объедков для черного кота. Однако и тумаков черному коту доставалось не в пример больше. «Костыль-нога» бил его за воровство с кухни нещадно, отчего кот иногда хромал.
 Вот тогда-то Мурзик, видя уязвимость врага, и наносил свой удар. Он подкарауливал черного кота в терновнике и набрасывался на него со всей энергией, на которую только был способен. Они барахтались в колючих зарослях, пока Мурзик не брал верх. Затем стояли друг перед другом, злобно урча и шипя, стараясь показать побольше воинственного духа. Чёрный кот, побитый ранее «костыль-ногой», прихрамывая, осторожно пятился назад, давая понять в злобно-желтом жгучем взгляде, что реванш неминуем и Мурзик будет посрамлен.
 Уж тогда рыжий кот отца Гавриила торжествовал!
 Но сейчас ему было совсем не до этих победных воспоминаний – умирал его старый кормилец, с которым он прожил мало-немало, но лет семь-восемь! Обладай бы Мурзик аналитическим мышлением, он бы смог догадаться, что помочь кормильцу сможет тот самый «костыль-нога». Но, увы, коты не обладают аналитическим мышлением. Коты всего лишь самые обыкновенные бессловесные скоты. Но тут произошло то, что христиане всего мира называют чудом…
 …Отец Гавриил, хозяин Мурзика, понимал, что находится при смерти. Он тихо и почти безнадежно молился Матери Божьей. Монах давно не бывал у духовника, хотя грехов, хоть и не смертных, но нераскаянных грехов, – у него было много…
 Так уж получилось, что родился он семнадцатого декабря, в день памяти святой Великомученицы Варвары, которой молятся для избавления от наглой (внезапной) смерти. Поэтому, когда эпитроп предлагал ему выбирать келью из множества, что имела Великая Лавра, отец Гавриил выбрал ту, престол которой был освящен в честь его любимой святой. Он был ревностным монахом и иной раз подумывал, что христианская кончина – безболезненная, непостыдная, мирная – ему уже как бы гарантирована.
 Но случилось страшное: он умирал, не получив последнего отпущения грехов от духовника. Еще немного, и его сердце остановится и, возможно, вечная тьма поглотит без остатка его грешную душу. Страх перед муками придал ему сил, и смерть еще пока не могла вырвать этот корешок из живой земли. Отец Гавриил слезно молил великомученицу Варвару простить ему неоправданную дерзость в отношении мыслей о благополучии собственной смерти и просил дать умереть ему непостыдно, исповедавшись у духовника и причастившись Святых Тайн. Ведь милостивая святая не могла не помочь, если, конечно, этому не препятствовал бы непостижимый промысел Божий. Старец молчал и слушал вечность. Он приступил к сосредоточенной молитве – вся его долгая молитвенная жизнь была лишь подготовкой к этому последнему обращению к Богу… Со стороны эта молитва показалась бы, наверное, агонией. А если б этим посторонним был врач-монах, то он, пожалуй, подумал бы, что это одно и тоже: агония и молитва умирающего.
 И молитва эта на сей раз была услышана: кот по имени Мурзик, лишенный от Бога всякого аналитического мышления, неожиданно понял, что следует сделать.
 Если сам он – маленькое, хотя и очень смелое когтистое животное, не может вырвать из лап смерти своего кормильца, то это наверняка сделает грозный и бровастый дядька «костыль-нога».
 Нужно было бежать к нему со всей прыти и каким-то образом позвать на помощь. Мурзик было воодушевился, но внезапно вспомнил про черного кота. Их последняя стычка произошла совсем недавно, и по её итогам можно было предположить, что черный кот находится в замечательнейшей спортивной форме. Он уже осмелел настолько, что околачивался и возле их кельи. Черный кот и смерть, пришедшая за кормильцем, были на сей раз союзниками. Мурзик не мог совладать со смертью, но мог попробовать потягаться с черным котом.
 Но тут в сердце Мурзика возникли душевные колебания, которые духовный человек мог бы назвать искушениями. Жизнь старика была дорога Мурзику – монах взял его к себе еще котенком и выкормил. Хотя и не без корысти – Мурзик был отличным крысоловом и не подпускал ядовитых ехидн к дверям кельи, хотя змеи любили тень, скрываясь от палящего солнца. Они хорошо ладили друг с другом – Мурзик и отец Гавриил.
 Но бывало и так, что монах уезжал с Афона на месяц, а то и на два, и судьба кота была ему мало интересна. В это время Мурзик бродяжничал в окрестностях и однажды, конечно же, с боями, прибился к кухне румынского скита Продрома.
 Да, он выживет, даже если старик умрет. Стоит ли рисковать жизнью (ведь черный кот будет стоять насмерть), – из-за человека, которого уже отметила смерть? Он не настолько любил отца Гавриила, чтобы умирать вместе с ним. Может быть, просто стоит податься снова в Продром и отвоевать там себе место под солнцем? Будут у него там другие кормильцы. Лучше, хуже – какая разница? Главное, чтобы побольше рыбной требухи и других объедков выбрасывали котам из огромных кастрюль магерии. Тогда и еду делить будет незачем.
 Эти подобия мыслей мучили Мурзика минуты две. Потом кормилец страшно захрипел, искушение закончилось, и кот со всех ног помчался к келье бровастого «костыль-ноги».
 На улице стремительно темнело, и кипарисы уже не казались пассажирам проплывающих кораблей рождественскими елками, да и сам Афон уже напоминал им своими очертаниями громадного кита перед погружением в пучину ночи. Звездам и луне не нужно было указывать коту путь – своими зоркими глазами он видел то, что было хорошо скрыто от глаз человеческих. Он выбрал не самый короткий путь к келье «костыль-ноги» – окольную звериную тропу, в надежде, что черный кот не учует его.
Мурзик бежал несколько минут, и сквозь деревья уже виднелась келья бровастого старца, но тут он почувствовал запах черного кота, к его едкому мускусу примешивалась не нюханная прежде едкая лютая ненависть. Кот почувствовал его присутствие. Мурзик поступал, по его мнению, ужасно дерзко и покушался на сами основы не только их шаткого мира, но и на жизнь самого черного кота, который решил проучить его самым зверским образом.
 Он был сильнее и крупнее Мурзика как минимум в полтора раза и гнался за соперником изо всех сил. Мурзик напрягся – келья «костыля-ноги» была уже метрах в пятидесяти, но он чувствовал, что через несколько секунд черный кот настигнет его и произойдет страшная заварушка.
 Тогда он дико заорал как умел орать только в марте. От неожиданности черный кот опешил и остановился. Это даже был не крик, а дикий вопль, способный разбудить и самого пьяного человека. Мурзик продолжал вопить, как будто над ним люто издевались. Черный кот совершенно не понимал, что ему делать, только рычал стоя поодаль.
 Наконец, дверь кельи открылась и, шумно браня нечистого, на порог вышел «костыль-нога». Когда черный кот увидел своего кормильца, тут же с рычанием набросился на Мурзика и принялся остервенело бить его обеими лапами с выпущенными когтями. Он словно хотел оправдаться в глазах своего кормильца, что допустил до самой келии опасного конкурента. Драка началась не на жизнь, а на смерть. «Костыль-нога» спокойно зашел в келью и вышел оттуда с кастрюлей холодной воды, которую вылил на разгоряченные тела животных. По мнению бровастого старца, такой способ самым действенным образом заканчивает все кошачьи войнушки. И правда – его собственный черный кот скрылся в кустах, но только не Мурзик!
 Кот поднырнул к ногам «костыль-ноги» и завопил жесточайшим образом; из его рта даже потекла даже слюна от напряжения.
 Бровастого старца прошиб холодный пот – не бешеное ли животное старого Гавриила? Да и тот сам уже неделю не просит сделать ему столь необходимую для жизни инъекцию инсулина. Может быть, Мурзик, у которого налицо основные признаки бешенства, его покусал, и старик в мучительнейшем состоянии умирает у себя на келье? Кот тем временем медленно удалился в ночную тьму, оставив «костыль-ногу» в напряженных размышлениях.
 Так что же произошло тогда на келье отца Гавриила?
 Они с ним, как самые близкие соседи и люди, знающие друг друга не один год, ссорились уже не раз, впрочем, и мирились легко и с удовольствием. Но последнюю ссору уже нельзя было назвать таковой – скорее всего это был спор, принципиальный спор.
 Отец Гавриил был благоговейным и глубоко верующим монахом и твёрдо верил в то, что Святая Великомученица Варвара не даст ему погибнуть наглой смертью без исповеди и напутствия в жизнь вечную Христовыми Тайнами.
 Отец Никодим, будучи врачом, сказал старцу при последнем их общении, что тому надо бы увеличить дозу инсулина, чтобы иметь силы содержать келию и справлять свои молитвенные обязанности. Иначе он скоро совсем свалится и умрет.
 – Вот, что! – ответил тогда отец Гавриил. – Ты младше меня и не знаешь многих духовных вещей. Я знаю, что ты врач и искренне хочешь помочь мне, но кому, как тебе, не знать, что увеличение дозы инсулина – ведет к скорой смерти. – Старец долго молчал, не решаясь сказать другу следующее: я отказываюсь принимать лекарства, потому что не боюсь смерти. – Он сел на стул и потер свои колена.
 – Как, отец Гавриил?! Без уколов ты долго не протянешь! Но если ты считаешь, что готов уйти, то сделай это в монастыре и уйди достойно как схимник, исповедавшись во грехах и причастившись Святых Таин. Останешься на келье – смерть может застать тебя неожиданно, даже в туалете. Не шути с этим, брат. – «Костыль-нога» улыбнулся, словно надеясь, что старец передумает.
 – Нет, отец Никодим, все наши беды оттого, что мы слишком доверяем мирским вещам. Разве останется после этого в наших сердцах место для Бога? Я родился в день памяти святой Великомученицы Варвары и живу в келии, престол которой освящен в память той же святой. Ты образованный и знаешь, что эта святая избавляет от наглой смерти и не дает уйти без покаяния. Так что пусть обо мне позаботиться святая, а не твой инсулин… – Таков был их последний разговор.
 – «Что ж, – подумал тогда Никодим. – Мой сосед старше меня и опытней в духовной жизни, поэтому не буду настаивать на своем».
 Так он и ушел, но теперь об этом очень жалел. Хоть и внешне они расстались друзьями, сам отец Никодим затаил в душе обиду за то, что сосед отверг его искреннюю помощь. И поэтому он решил пока даже не навещать его, думая в глубине души, что отец Гавриил прибежит к нему первый, так как, из-за болезни рук, он сам себе не мог сделать инъекцию. Упрямец не появлялся несколько дней, – заупрямился и отец Никодим:
 «Ладно, посмотрим, старый пень, на сколько тебя хватит! А если настолько выжил из ума, что надеешься на помощь святых, отвергая помощь друга, то я тебе не духовник, чтоб читать мораль…»
 Сейчас, когда бешеный Мурзик скрылся в кустах, отец Никодим почувствовал, как его со страшной силой грызет совесть. Он немедленно, освещая большим фонарем путь, похромал к келии Великомученницы Варвары, где, возможно, его уже ждал хладный труп отца Гавриила. Он добирался до места минут десять.
 Дверь кельи была открыта. Отец Никодим быстро разыскал соседа – тот лежал на постели в келье и уже почти не дышал. Признаков бешенства у него не наблюдалось, но было ясно, что если ему сейчас не вколоть инсулин, – старец умрет в течение получаса.
 Отец Никодим хорошо знал, где у старца лекарства. Набрав в один шприц инсулин, а в другой витамин B6, монах вернулся в комнату и, сделав уколы, провел восстанавливающую терапию – сменил старцу одежду и поставил капельницу…
 Наконец, через час монах пришел в себя. – Благослови тебя Бог, отец Никодим, дорогой ты мой «костыль-нога»! Без тебя бы я уже умер! Наверняка, тебе явилась моя святая покровительница Великомученица Варвара и открыла тебе мое состояние, чтобы ты пришел и спас меня от наглой смерти. Слава Богу!
 – Не совсем так, отец Гавриил, – улыбнулся сосед. – Ко мне прибежал твой кот, который вопил как резаный и чуть не выцарапал моему черному коту глаза. Для животного это не совсем типичное поведение, я даже заподозрил твоего кота в бешенстве. Вот и подумал, что у тебя здесь явно что-то неладно.

 – Мурзик что-ли меня выручил? Вот дела! – удивился монах. Кот же к этому времени благополучно вернулся в келью и уже без страха получить мухобойкой по морде крутился в молельной келье между ног «костыль-ноги», благодаря его за помощь. Бешеным он уже не выглядел, напротив, был довольным и спокойным.
 – Он самый, Мурзик, – монах погладил кота. – Я, конечно, не твой духовник, отец Гавриил, но мой тебе совет: не искушай Господа Бога Своего и продолжай пользоваться лекарствами, и святая Великомученица Варвара поможет тебе.
 – Да, отец Никодим, спасибо, я понял свою ошибку.
 – Не за что, брат, пойду поковыляю обратно, принесу тебе поесть и ещё лекарств…
 – Спасибо, дорогой! Знаешь, что еще принеси мне? – старец с любовью глядел на своего кота.
 – Что?
 – Что-нибудь вкусного для Мурзика.
 – Непременно! – «Костыль-нога» рассмеялся и прихрамывая вышел из комнаты.

Из книги священника Михаила Шполянского «Мой Анабасис-3. Простые рассказы о непростой жизни. Книга для чтения в автобусе»

Один из последних великих старцев дореволюционной Оптиной пустыни Нектарий (+ 1928) до старости не забывал своего детства и рассказывал поучительные случаи из тех далеких времен.

 Однажды мать его сидела и шила что-то. А он, тогда еще его звали Колей, играл на полу возле ее ног с котенком. Большие зеленые глаза котенка в полумраке светились. Коля с удивлением обратил на это внимание, это его сильно поразило.
 Как-то раз, когда котенок мирно сидел возле него, Коля схватил из маминой иголочной подушечки одну иголку и хотел уже проколоть котенку глаз, чтобы посмотреть, что там такое светится. Но мать заметила это и быстро перехватила его руку: «Ах, ты! – воскликнула она. – Вот как выколешь глаз котенку, сам потом без глаза останешься. Боже тебя сохрани!»
 Прошло много лет… Николай решил стать монахом, и был принят в Оптину Пустынь. По истечении нескольких лет, когда он был уже иеромонахом, нареченным при постриге Нектарием, он подошел однажды к колодцу. А там другой монах набирал себе воды.
 Над колодцем подвешен был черпак с длинной заостренной ручкой. И вот тот монах, черпая воду, едва не выколол нечаянно глаз отцу Нектарию этой самой ручкой. Еще секунда – и остался бы старец с одним глазом.

 - Если бы я тогда котенку выколол глаз, – говорил он, – и я был бы сейчас без глаза. Видно этому надо было случиться, чтобы напомнить моему недостоинству, как все в жизни от колыбели до могилы находится у Бога на самом строгом учете.
 Из комнаты в комнату в старческих келиях ходил неслышной поступью пушистый серый кот. Выйдет старец Нектарий – и кот за ним. Войдет – и он здесь.
 Скажет ему что-нибудь батюшка – кот, словно разумный, исполнит: пойдет и сядет, где скажут, сходит в приемную или на крылечко.
 Чаще же сидит у теплой печной стены и дремлет. Или, склонив голову, слушает молитвы старца.
 Иной раз погладит его отец Нектарий и скажет:
 - Преподобный Герасим Иорданский был великий старец, и потому у него был лев… А мы малы, и у нас – кот.

Из книги Наталии Скоробогатько «Старец Николай и голуби». Издательство «Христианская жизнь». Клин. 2010

 Отче наш! Сына моленью внемли!
 Все-проникающую,
 Все-созидающую,
 Братскую дай нам любовь на земли!

 Сыне, Распятый во имя любви!
 Ожесточаемое
 Оскудеваемое
 Сердце Ты в нас освежи, обнови!

Дух Святый! Правды источник живой!
 Дай силу страждущему!
 Разуму жаждущему
 Ты вожделенные тайны открой!

Боже! Спаси Ты от всяких цепей
 Душу проснувшуюся
 И ужаснувшуюся
 Мрака и зла и неправды людей!

Вставших на глас Твой услыши мольбу,
 И цепенеющую,
 В лени коснеющую
 Жизнь разбуди на святую борьбу!

Полонский Яков Петрович

В Рождественский сочельник после чтения Царских часов протодиакон сетовал:
 – Что за наваждение в этом году? Ни снежинки. Как подумаю, завтра Рождество, а снега нет, – никакого праздничного настроения.
 – Правда твоя, – поддакивал ему настоятель собора, – в космос летают, вот небо и издырявили, вся погода перемешалась. То ли зима, то ли ещё чего, не поймёшь.
 Алтарник Валерка, внимательно слушавший этот разговор, робко вставил предложение:
 – А вы бы, отцы честные, помолились, чтобы Господь дал нам снежку немножко.

 Настоятель и протодиакон с недоумением воззрились на всегда тихого и безмолвного Валерия: с чего это он, мол, осмелел? Тот сразу заробел:
 – Простите, отцы, это я так просто подумал, – и быстро юркнул в «пономарку».
 Настоятель повертел ему вслед пальцем у виска. А протодиакон хохотнул:
 – Ну, Валерка чудак, думает, что на небесах, как дом быта: пришёл, заказал и получил, что тебе надо.
 После ухода домой настоятеля и протодиакона Валерка, выйдя из алтаря, направился в собор к иконе Божией Матери «Скоропослушница». С самого раннего детства, сколько он себя помнит, его бабушка всегда стояла здесь и ухаживала за этой иконой во время службы. Протирала её, чистила подсвечник перед ней.
 Валерка всегда был с бабушкой рядом. Та внука одного дома не оставляла, идёт на службу – и его за собой тащит. Парень рано лишился родителей, и поэтому его воспитывала бабушка. Отец Валерки был законченный алкоголик, избивал частенько свою жену. Бил её, даже когда была беременна Валеркой. Вот и родился мальчик недоношенный, с признаками умственного расстройства. В очередном пьяном угаре Валеркин папа ударил его мать о радиатор головой так сильно, что она отдала Богу душу. Из тюрьмы отец уже не вернулся.
 Так и остался Валерка на руках у бабушки. Кое-как окончил восемь классов в спецшколе для умственно отсталых, но главной школой для него были бабушкины молитвы и соборные службы.
 Бабушка умерла, когда ему исполнилось 19. Настоятель пожалел – куда он, такой убогий? – и разрешил жить при храме в сторожке, а чтобы хлеб даром не ел, ввёл в алтарь подавать кадило. За тихий и боязливый нрав протодиакон дал ему прозвище Трепетная Лань. Так его и называли, посмеиваясь частенько над наивными чудачествами и бестолковостью. Правда, что касается богослужения, бестолковым его назвать было никак нельзя. Что и за чем следует, он знал наизусть лучше некоторых клириков. Протодиакон не раз удивлялся: «Валерка наш – блаженный, в жизни ничего не смыслит, а в уставе прямо дока какой!»
 Подойдя к иконе «Скоропослушница», Валерий затеплил свечу. Служба уже закончилась, и огромный собор был пуст, только две уборщицы намывали полы к вечерней службе. Валерка, встав на колени перед иконой, опасливо оглянулся на них.
 Одна из церковниц, увидев, как он ставит свечу, с раздражением сказала другой:
 – Нюрка, ты посмотри только, опять этот ненормальный подсвечник нам воском зальёт, а я ведь только его начистила к вечерней службе! Сколько ему ни говори, чтобы между службами не зажигал свечей, он опять за своё! А староста меня ругать будет, что подсвечник нечищеный. Пойду, пугану эту Трепетную Лань.
 – Да оставь ты парня, пущай молится.
 – А что, он тут один такой? Мы тоже молимся, когда это положено. Вот начнёт батюшка службу, и будем молиться, а сейчас не положено, – и она, не выпуская из рук швабру, направилась в сторону коленопреклоненного алтарника. Вторая, преградив ей дорогу, зашептала:
 – Да не обижай ты парня, он и так Богом обиженный, я сама потом подсвечник почищу.
 – Ну, как знаешь, – отжимая тряпку, всё ещё сердито поглядывая в сторону алтарника, пробурчала уборщица.
 Валерий, стоя на коленях, тревожно прислушивался к перебранке, а когда понял, что беда миновала, достал ещё две свечи, поставил их рядом с первой,
 снова встал на колени:
 – Прости меня, Пресвятая Богородица, что не вовремя ставлю тебе свечки, но когда идёт служба, тут так много свечей стоит, что ты можешь мои не заметить. Тем более они у меня маленькие, по десять копеек. А на большие денег нету и взять-то не знаю где.
 Тут он неожиданно всхлипнул:
 – Господи, что же я Тебе говорю неправду. Ведь на самом деле у меня ещё семьдесят копеек осталось. Мне сегодня протодиакон рубль подарил: «На, – говорит, – тебе, Валерка, рубль, купи себе на Рождество мороженое крем-брюле, разговейся от души». Я подумал: крем-брюле стоит двадцать восемь копеек, значит, семьдесят две у меня остаётся и на них я смогу купить Тебе свечи.
 Валерка наморщил лоб, задумался, подсчитывая про себя    что-то. Потом обрадованно сказал:
 – Тридцать-то копеек я уже истратил, двадцать восемь отложил на мороженое, у меня ещё сорок две копейки есть, хочу купить на них четыре свечки и поставить Твоему Родившемуся Сыночку. Ведь завтра Рождество.
 Он, тяжко вздохнув, добавил:
 – Ты меня прости уж, Пресвятая Богородица. Во время службы около Тебя народу всегда полно, а днём – никого. Я бы всегда с Тобою здесь днём был, да Ты ведь Сама знаешь, в алтаре дел много. И кадило почистить, ковры пропылесосить, и лампадки заправить. Как всё переделаю, так сразу к Тебе приду.
 Он ещё раз вздохнул:
 – С людьми-то мне трудно разговаривать, да и не знаешь, что им сказать, а с Тобой так хорошо, так хорошо! Да и понимаешь Ты лучше всех. Ну, я пойду.
 И, встав с колен, повеселевший пошёл в алтарь. Сидя в «пономарке» и начищая кадило, Валерий мечтал, как купит после службы мороженое, которое очень любил. «Оно вообще-то большое, это мороженое, – размышлял парень, – на две части его поделить, одну съесть после литургии, а другую –после вечерней».
 От такой мысли ему стало ещё радостнее. Но что-то вспомнив, он нахмурился и, решительно встав, направился опять к иконе «Скоропослушница». Подойдя, он со всей серьезностью сказал:
 – Я вот о чем подумал, Пресвятая Богородица, отец протодиакон – добрый человек, рубль мне дал, а ведь он на этот рубль сам мог свечей накупить или ещё чего-нибудь. Понимаешь, Пресвятая Богородица, он сейчас очень расстроен, что снега нет к Рождеству. Дворник Никифор, тот почему-то, наоборот, радуется, а протодиакон вот расстроен. Хочется ему помочь. Все Тебя о чем-то просят, а мне всегда не о чем просить, просто хочется с Тобой разговаривать. А сегодня хочу попросить за протодиакона, я знаю, Ты и Сама его любишь. Ведь он так красиво поёт для Тебя “Царице моя Преблагая...”
 Валерка закрыл глаза, стал раскачиваться перед иконой в такт вспоминаемого им мотива песнопения. Потом, открыв глаза, зашептал:
 – Да он сам бы пришёл к Тебе попросить, но ему некогда. Ты же знаешь, у него семья, дети. А у меня никого нет, кроме Тебя, конечно, и Сына Твоего, Господа нашего Иисуса Христа. Ты уж Сама попроси Бога, чтобы Он снежку нам послал. Много нам не надо, так, чтобы к празднику беленько стало, как в храме. Я думаю, что Тебе Бог не откажет, ведь Он Твой Сын. Если бы у меня мама чего попросила, я бы с радостью для неё сделал. Правда, у меня её нет, все говорят, что я – сирота.
 Но я-то думаю, что не сирота. Ведь у меня есть Ты, а Ты – Матерь всем людям, так говорил владыка на проповеди. А он всегда верно говорит. Да я и сам об этом догадывался. Вот попроси у меня чего-нибудь, и я для Тебя обязательно сделаю.
 Хочешь, я не буду такое дорогое мороженое покупать, а куплю дешевенькое, за девять копеек – молочное.
 Он побледнел, потупил взор, а потом, подняв взгляд на икону, решительно сказал:
 – Матерь Божия, скажи Своему Сыну, я совсем не буду мороженое покупать, лишь бы снежок пошёл. Ну, пожалуйста. Ты мне не веришь? Тогда я прямо сейчас пойду за свечками…
 Валерий встал и пошёл к свечному ящику, полный решимости. Однако чем ближе он подходил, тем меньше решимости у него оставалось. Не дойдя до прилавка, он остановился и, повернувшись, пошёл назад, сжимая во вспотевшей ладони оставшуюся мелочь. Но, сделав несколько шагов, повернул опять к свечному ящику. Подойдя к прилавку, он нервно заходил около него, делая бессмысленные круги. Дыхание его стало учащенным, на лбу выступила испарина. Увидев его, свечница крикнула:
 – Валерка, что случилось?
 – Хочу свечек купить, – остановившись, упавшим голосом сказал он.
 – Господи, ну так подходи и покупай, а то ходишь, как маятник.
 Валерка тоскливо оглянулся на стоящий вдали кивот со «Скоропослушницей».
 Подойдя, высыпал мелочь на прилавок и осипшим от волнения голосом произнёс:
 – На все, по десять копеек.
 Когда он получил семь свечей, у него стало легче на душе.
 ...Перед вечерней Рождественской службой неожиданно повалил снег пушистыми белыми хлопьями. Куда ни глянешь, всюду в воздухе кружились белые лёгкие снежинки. Детвора вывалила из домов, радостно волоча за собой санки.
 Протодиакон, солидно вышагивая к службе, улыбался во весь рот, раскланиваясь на ходу с идущими в храм прихожанами. Увидев настоятеля, он закричал:
 – Давненько, отче, я такого пушистого снега не видел, давненько. Сразу чувствуется приближение праздника.
 – Снежок – это хорошо, – ответил настоятель, – вот как прикажете синоптикам после этого верить? Сегодня с утра прогноз погоды специально слушал, заверили, что без осадков. Никому верить нельзя.
 Валерка, подготовив кадило к службе, успел подойти к иконе:
 – Спасибо, Пресвятая Богородица, какой добрый у Тебя Сын, мороженое-то маленькое, а снегу вон сколько навалило.
 «В Царствии Божием, наверное, всего много, – подумал, отходя от иконы, Валерка.

– Интересно, есть ли там мороженое вкуснее крем-брюле? Наверное, есть,– заключил он свои размышления и радостный пошёл в алтарь.

«В болезнях, прежде врачей и лекарств, пользуйся молитвой», — говорил преподобный Нил, подвижник Синайский. Многие люди, оказавшись лицом к лицу с болезнью, особенно с тяжёлой или смертельной, разворачиваются лицом к Небу. Они интуитивно чувствуют, куда им надо идти, у Кого искать помощи. Но так велик остаётся соблазн лёгкого, понятного пути, особенно когда нас к нему подталкивают. Увы, часто даже в храме.

 Приходит человек растерянный, напуганный диагнозом, в ближайшую церковь, спрашивает: «Что делать?». И ему объясняют, что весьма богоугодно заказать сорокоуст о здравии, поминание на псалтирь в монастыре, молебен, подать записочку о поминовении на Литургии, особенно на проскомидии и т.д. И оказывается, что проблема жизни и смерти — твоей! — это всего лишь вопрос цены. Сделал «всё, что ПОЛОЖЕНО» человек и не задумался даже, кем положено, для чего?

 Нет, конечно, всё это надо делать — и записочки подавать, и молебны заказывать. Великая, особая сила заключается в церковной молитве. Но надо помнить, что молитва эта усиливается тысячекратно, если Вы сами принимаете в ней участие.

 «Но кто же тут болезненно молится? — спрашивает святитель Феофан Затворник женщину, просящую о больной дочери, — Бог внимает молитве, когда молятся болящею о чём-либо душою. Если никто не воздохнёт от души, то молебны протрещат, а молитвы о болящей не будет. То же и проскомидия, то же и обедня. Только и есть тут ваша вера и надежда, знамением коих служат ваши заказы. Но сами вы бываете ли на молебнах? Если нет, то и ваша вера безмолвна… Вы заказали, но, дав деньги, чтоб другие молились, сами сбросили с плеч все заботы… Болящего о больной никого и нет. Служащим молебен и на ум не приходит поболеть пред Господом душою о тех, коих поминают на молебне… Да и где им на всех наболеться?! Другое дело, когда вы сами на молебне или в церкви на Литургии, когда поминается Н. на проскомидии… Тогда ваше болезнование берётся молитвою Церкви и быстрее возносится к Престолу Божию… и самую молитву Церкви делает болезнующею, хотя служащие и не болят… Так видите, в чём сила!.. Бывайте на молебнах сами, и болите душою о болящей…»

Только о чём молиться и как?

 «Болезни есть крест, он прожигает грехи, которые мы и грехами не осознаём. А потому благодарим милосердие Божие, посланное нам в болезнях. И пройти через горнило их предстоит каждому христианину… ибо несть человека, который жил бы и не согрешил… Молюсь не о том, чтобы болезни ушли, но чтобы ты их правильно оценил и воспринял», — писал одному из своих просителей старенький, больной архимандрит Иоанн (Крестьянкин).
 Святые отцы учат, что главнейшее средство для исправления духовных причин недугов — молитва и покаяние. Но сила и ценность святости для нас состоит не в том, что подвижники благочестия выдают инструкции: «Прочти эти слова, и они, как заклинание, исполнят твоё желание». Святые подают нам ПРИМЕР — сокрушения о грехах, молитвы, подвига самой жизни. Они были такими же, как и мы, так же болели, так же страдали, так же искали Бога… Так, да не так — чистым сердцем. Именно поэтому мы и читаем молитвы угодников Божьих как свои — они точнее, чем мы сами способны выразить наши чувства, а главное, — их направить.

 Таковы и Псалмы святого царя-псалмопевца Давида. Если бы мы могли от сердца молиться так:

 Псалом 37
 1 Псалом Давида, в воспоминание о субботе.
 2 Господи, не обличи меня в ярости Твоей и не накажи меня гневом Твоим.
 3 Ибо стрелы Твои вонзились в меня, и Ты утвердил на мне руку Твою.
 4 Нет исцеления для плоти моей от гнева Твоего, нет мира костям моим от грехов моих,
 5 ибо беззакония мои превысили голову мою, как бремя тяжкое отяготели на мне.
 6 Смердят и гноятся раны мои от безумия моего:
 7 пострадал я и был согбен до конца, весь день, сетуя, ходил.
 8 Ибо исполнились глумлений чресла мои, и нет исцеления для плоти моей.
 9 Я был сокрушен и унижен безмерно, кричал от стенания сердца моего.
 10 Господи, пред Тобою — всё желание моё, и стенание моё от Тебя не сокрыто.
 11 Сердце моё смутилось, оставила меня сила моя, и свет очей моих — и того нет со мною.
 12 Друзья мои и соседи мои приблизились и стали напротив меня,
 13 и ближние мои встали вдали, и теснились ищущие душу мою, и ищущие мне зла говорили пустое и козни весь день измышляли.
 14 Я же как глухой не слышал, и как немой, не отверзающий уст своих;
 15 и стал как человек не слышащий и не имеющий в устах своих обличения.
 16 Ибо я на Тебя, Господи, уповал: Ты услышишь, Господи, Боже мой.
 17 Ибо я сказал: «Пусть не злорадствуют обо мне враги мои!», ибо когда колебались ноги мои, они надо  мной величались.
 18 Ибо я к ударам готов, и страдание моё всегда предо мною.
 19 Ибо беззаконие моё я возвещу и позабочусь о грехе моём.
 20 Враги же мои живут, и укрепились более меня, и умножились ненавидящие меня неправедно.
 21 Воздающие мне злом за добро клеветали на меня, ибо я ко благу стремился.
 22 Не оставь меня, Господи, Боже мой, не отступи от меня,
 22 обратись на помощь мне, Господи спасения моего!

 Однако далеко не всегда болезни являются наказанием за грехи. Иеромонах Дмитрий (Першин) пишет: «Страдание может иметь свою цель, и даже более высокую, чем участь страдальца. Бог попускает сатане поразить тело Иова проказой для того, чтобы отучить ветхозаветный Израиль от привычки объяснять скорби кого-либо его же грехами и, кроме того, приоткрыть тайну и меру Своей любви, которая будет явлена на Голгофе. Страдания, которые обрушились на Иова, перевернули его душу. Утратив детей, имущество и здоровье, этот ветхозаветный страстотерпец вдруг как-то иначе начал постигать Самого Бога: «Я слышал о Тебе слухом уха; теперь же мои глаза видят Тебя», — говорит потрясённый Иов Творцу (Иов 42:5)».

 Святые отцы указывали несколько духовных причин болезни человека. «Неужели, скажешь, все болезни от грехов? Не все, но большая часть. Некоторые бывают и от беспечности… Случаются болезни и для нашего испытания в добре», — учил святитель Иоанн Златоуст. Он же, вспоминая историю праведного Иова, объясняет: «Бог часто попускает тебе впасть в болезни не потому, что Он оставил тебя, но чтобы более тебя прославить. Итак, будь терпелив». «Посылает Бог иное в наказание, как епитимью, иное в образумление, чтоб опомнился человек; иное, чтоб избавить от беды, в которую попал бы человек, если бы был здоров; иное, чтобы терпение показал человек и тем большую заслужил награду; иное, чтобы очистить от какой страсти, и для многих других причин», — говорил святитель Феофан Затворник.

 А ещё мы учимся у святых доверию к Богу, пославшему нам болезнь, терпению в несении страданий, правильному отношению к врачам, у которых ищем помощи. В молитве иконе «Всецарица», к которой часто прибегают онкобольные, есть слова: «Ум и руки врачующих нас благослови, да послужат орудием Всемощнаго Врача Христа Спаса нашего!» И священномученик Арсений (Жадановский) наставлял: «Болящий, имей такое расположение сердца: всё в руках Божиих — и смерть моя, и жизнь. Но ты, Господи, всё дал на службу человеку: Ты даровал нам и врачебную науку и докторов. Благослови же, Господи, обратиться к такому-то доктору и умудри его помочь мне! Твёрдо верю, что если Ты, Господи, не благословишь, то никакой доктор мне не поможет».

 Святые отцы призывают во время болезни проявлять терпение не только отсутствием ропота, но прежде всего — благодарением: «С одра болезни приносите благодарение Богу… Благодарением притупляется лютость болезни! Благодарением приносится болящему духовное утешение!» — призывал Игнатий (Брянчанинов).
 Давайте же учиться сердечно молить Бога о здоровье духовном и телесном, причём не только своём и близких, а всех, кто нуждается в нашей помощи.

 Молитва в болезни
 Господи Боже, Владыко жизни моей, Ты по благости Твоей сказал: не хочу смерти грешника, но чтоб он обратился и жив был. Я знаю, что эта болезнь, которою я страдаю, есть наказание Твое за мои грехи и беззакония; знаю, что по делам моим я заслужил тягчайшее наказание, но, Человеколюбче, поступай со мною не по злобе моей, а по беспредельному милосердию Твоему. Не пожелай смерти моей, но дай мне силы, чтобы я терпеливо сносил болезнь, как заслуженное мною испытание, и по исцелении от нее обратился всем сердцем, всею душою и всеми моими чувствами к Тебе, Господу Богу, Создателю моему, и жив был для исполнения святых Твоих заповедей, для спокойствия моих родных и для моего благополучия. Аминь.


 Молитва болящей
 Господи, видишь Ты мою болезнь. Ты знаешь, как я грешна и немощна; помоги мне терпеть и благодарить Твою Благость. Господи, сотвори, чтобы болезнь эта была в очищение многих моих грехов. Владыко Господи, я в руках Твоих, помилуй меня по воле Твоей и, если мне полезно, исцели меня вскоре. Достойное по делам моим приемлю; помяни мя, Господи, во Царствии Твоем! Слава Богу за все!


Молитва благодарственная, святого Иоанна Кронштадского, читаемая после исцеления от болезни
Слава Тебе, Господи, Иисусе Христе, Сыне Единородный Безначальнаго Отца, едине изцеляяй всяк недуг и всяку язю в людех, яко помиловал мя еси грешнаго и избавил еси мя от болезни моей, не попустив ей развиться и умертвить меня по грехам моим. Даруй мне отныне, Владыко, силу твердо творить волю Твою во спасение души моея окаянныя и во славу Твою со Безначальным Твоим Отцем и Единосущным Твоим Духом, ныне и присно и во веки веков. Аминь.


 Молитва во время эпидемии
 Господи Боже наш! Услышь с высоты святаго Твоего Престола нас, грешных и недостойных рабов Твоих, благость Твою грехами своими прогневавших и милосердие Твое удаливших, и не взыскивай с рабов Твоих, но отврати страшный гнев Твой, справедливо нас постигший, прекрати пагубное наказание, удали страшный меч Твой, невидимо и безвременно нас поражающий, и пощади несчастных и слабых рабов Твоих, и не обрекай на смерть души наши, в покаянии прибегающие с истомленным сердцем и со слезами к Тебе, Богу Милосердому, мольбам нашим внимающему и перемену подающему. Ибо Тебе (одному только) принадлежит милость и спасение, Боже наш, и Тебе славословие приносим, Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

Молитва на всякую немощь
Владыко Вседержителю, Врачу душ и телес, смиряяй и возносяй, наказуяй и паки исцеляяй, брата нашего (имя) немощствующа посети милостию Твоею, простри мышцу Твою, исполнену исцеления и врачбы, и исцели его, возставляй от одра и немощи, запрети духу немощи, остави от него всяку язву, всяку болезнь, всяку рану, всяку огневицу и трясавицу. И аще есть в нем согрешение или беззаконие, ослаби, остави, прости, Твоего ради человеколюбия.
 Молитва за немощного и неспящего
 Боже Великий, Хвальный и Непостижимый, и Неисповедимый, создавый человека рукою Твоею, персть взем от земли и образом Твоим почтивый его, явися на рабе Твоем (имя) и даждь ему сон успокоения, сон телесный, здравия и спасения живота, и крепость душевную и телесную. Сам убо, Человеколюбче Царю, предстани и ныне наитием Святаго Твоего Духа, и посети раба Твоего (имя) , даруй ему здравие, крепость и благомощие Твоею благостию: яко от Тебе есть всяко даяние благо и всяк дар совершен. Ты бо еси Врач душ наших, и Тебе славу, и благодарение, и поклонение возсылаем со Безначальным Твоим Отцем и с Пресвятым и Благим и Животворящим Твоим Духом, ныне и присно и во веки веков. Аминь.
 О том же молятся святым семи отрокам и Ангелу Хранителю болящего.

Молитва о том, чтобы с любовью ухаживать за болящими
 Господи, Иисусе Христе, Сыне Бога Живаго, Агнче Божий, вземляй грехи мира, Пастырю добрый, положивый душу Твою за овцы Твоя, Небесный Врачу душ и телес наших, исцеляяй всякий недуг и всякую язву в людех Твоих! Тебе припадаю, помози мне, недостойной рабе Твоей. Призри, Многомилостиве, на делание и служение мое, даждь ми быти верною в мале; послужити болящим, Тебе ради, носити немощи немощных, и не себе, но Тебе Единому угождати во вся дни живота моего. Ты бо рекл еси, о, Сладчайший Иисусе: «Понеже сотвористе единому от сих братий Моих меньших, Мне сотвористе». Ей, Господи, суди мне, грешной, по сему глаголу Твоему, яко да сподоблюся творити благую Твою волю во отраду и утешение искушаемых, недугующих раб Твоих, ихже искупил еси честною Твоею Кровию. Ниспосли ми благодать Твою, попаляющую во мне страстей терние, призвавый мя, грешную, на дело служения о Имени Твоем; без Тебе не можем творити ничесоже: посети убо нощию и искуси сердце мое, внегда предстояти ми у возглавия болящих и низверженных; уязви душу мою Твоею любовию, вся терпящею и николиже отпадающею. Тогда возмогу, Тобою укрепляема, подвигом добрым подвизатися и веру соблюсти, даже до последнего моего издыхания. Ты бо еси Источник исцелений душевных же и телесных, Христе Боже наш, и Тебе, яко Спасителю человеков и Жениху душ, грядущему в полунощи, славу и благодарение и поклонение возсылаем, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

 Марина ГОРИНОВА, православная газета «Логос»

Проповедь митрополита Сурожского Антония

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа.

Мы сегодня празднуем Сретенье Господне. Сретенье – слово древнеславянское, которое значит на русском языке «встреча», а на сербском «радость». И вот сегодня мы встречаем Господа с той глубокой и благодарной радостью, с которой Симеон Богоприимец Его держал на руках своих и видел в Нем осуществление всех древних пророчеств о том, что настанет день, когда рознь между человеком и Богом придет к концу, когда Сам Бог снизойдет к нам плотью, как Спаситель наш, примиряя нас Своим Воплощением, Своей жизнью, Своим учением и Своей смертью на Кресте с Богом нашим и Отцом.


В позднике Сретенья сливаются одновременно и радость, и ожидание крестной смерти Христа. Бывают праздники, когда душа так исполнена ликования, что рука не поднимается на мирской труд. Но бывают и такие, что рука не поднимается, потому что сердце полно или скорби, или священного ужаса. Праздник Сретенья Господня обе эти черты в себе соединяет.

Встречает Христа Симеон-Богоприимец, старый человек, проживший праведную жизнь, которому было Богом обещано, что он не увидит смерти, пока не встретит Спасителя мира, пришедшего совершить Свое дело примирения и преображения мира.

Вместе с ним свидетельствует об этой радости и Анна-пророчица. Исполнилось ожидание не только Ветхого Завета, но всего человечества от начала мира. Его желание, тоска, надежда о том, чтобы пришел Господь и уже не было бы непроходимой пропасти между Им и нами.

Одновременно эти праведники ликуют о том, что не только прошлое, но и будущее теперь оправдано и сияет надеждой и радостью. Пришел Господь – и пришло спасение, пришла надежда, которой никакое горе, никакой ужас земной не могут погасить, потому что Бог уже среди нас. Христос посреди нас, и никто нас не вырвет ни из руки Его, ни из любви Его.

Но вместе с тем, праздник Сретенья Господня несет на себе глубокую печать священного ужаса и скорби. Тот же Симеон, который возвестил пришествие Господне во плоти, принес страшную весть Божией Матери о том, что Ей меч пройдет сердце, что Она будет пронзена такой болью, испытает такое страдание, как никто на земле.

Тогда Она не знала, каковы будут этот ужас и это страдание. Позже, предстоя у Креста Господня на Голгофе, Она его пережила до конца. Скорбь и ужас Матери, которая видит своего Сына пригвожденным ко кресту неправедным судом, ненавистью тех людей, ради которых Он жил, проповедовал, ради которых Бог стал Человеком. Видела Она, как часами из Него текла жизнь и, наконец, приняла Его, мертвого, во свои объятья.

Это Ей предрек Симеон-Богоприимец. И поэтому, празднуя этот день, ликуя о нем, как о нашем спасении, вспомним, однако, об этой душераздирающей скорби Божьей Матери. Сколько матерей и в России, и во всех странах мира могут эту скорбь понять. У кого дети, сыновья, дочери были отняты болезнью или жестокой смертью войны.

Каждый из нас после своего рождения приносится в храм или приходит сам позже, чтобы быть крещеным и предстать пред Богом в воцерковлении. Это воцерковление младенца или взрослого – образ того, что тогда случилось в древнем Иерусалиме. Как поставлен был Сын Божий, ставший Сыном Человеческим, пред лицом Господним, так и каждый из нас, когда мы бываем крещены, приобщается жизни распятого и воскресшего Христа. Каждый из нас приходит или приносится в храм, чтобы стать до конца, без отказа Божьим достоянием, не вообще чадом Божиим, но сыном или дочерью Божьими, вступающими в тот же путь, каким шел Господь наш Иисус Христос.

Если мы хотим понять, что значит до конца быть христианином, вспомним одно изречение евангельское и одно слово апостола Павла. Когда Иаков и Иоанн на пути в Иерусалим, где Христос должен был пострадать и принять смерть, Его спросили, смогут ли они после Его победы сесть по правую и левую сторону Его царственного престола, Он им ответил вопросом: Готовы ли вы пить ту чашу, которую Я буду пить, то есть приобщиться тому страданию, которое Я должен вкусить? Готовы ли вы креститься тем крещением, которым Мне надлежит креститься, то есть погрузиться в тот ужас страдания, который Мне предстоит? И апостолы ответили: Готовы.

Так и мы, когда, крестившись, предстаем перед Богом в надежде в свое время разделить Его вечную участь, торжество вечной жизни, должны быть готовы сказать: и на земле, Господи, готовы мы разделить Твою земную судьбу. Готовы, подобно Тебе, жить правдой, провозглашать истину, крестно любить ближнего нашего до готовности пострадать жизнью и смертью нашей для других: для друзей и для врагов – для всех положить свою жизнь.

Как однажды Святейший Патриарх Алексий (Симанский) сказал: «Церковь – это тело Христово, ломимое во оставление грехов человеческих». Чтобы это осуществилось, должны мы помнить слово апостола Павла: «Для меня жизнь – Христос, и смерть – приобретение». И однако, так как это полезнее, необходимо для вас, готов я остаться жить на земле.

Кто из нас может всей душой, всем умом и всем сердцем, всей волей и всей жизнью сказать: «жизнь для меня – Христос» не только в том смысле, что Христос в крещении, в таинствах, в учении Своем, в кроткой Своей близости дает мне новую жизнь, а в том смысле, что только то, что Христово, только то, чем Он жил, стало теперь целью и содержанием моей жизни. И однако, это – признак истинного христианина. И если бы мы так жили, в таком единстве со Христом, с такой к Нему всецелой любовью, могли бы и мы сказать, как апостол Павел говорил: «Жизнь для меня – Христос, а смерть — приобретение». Потому что, живя на земле, я отделен от Христа, а все желание, все устремление жизни моей, в том, чтобы лицом к лицу Его узреть, чтобы с Ним быть всегда, чтобы ничто меня от Него не отделяло.

И при всем этом апостол Павел, научившись от Христа любить, любить своего ближнего и дальнего, друга и врага, гонителя и защитника, говорит: и однако, так как для вас это нужнее, я останусь жить на земле.

Так и мы должны бы всей душой, всей силой жизни стремиться к встрече со Христом. И, однако, быть способными сказать: Да, но у меня есть дело на земле. Я должен чистотой своей жизни, светом, льющимся из меня, правдой моих поступков, истинностью моих слов – всем моим существом быть свидетелем Христа. И хотя всей душой я мечтаю быть с Ним, я останусь в осиротелом, тусклом, горьком мире, чтобы внести в него свет, внести в него надежду, внести в него радость, внести в него любовь.

В этот праздник, который нам напоминает наше собственное воцерковление в свете крестного пути и крестной жертвы Христовой, обновим данные нами обеты крещения, вновь вступим с новой решительностью, с новой надеждой на путь Христов. И не станем говорить, что мы слабы, что нет у нас крепости достаточной. Господь сказал апостолу Павлу, который просил о силе: Довольно тебе Моей благодати. Моя сила в немощи совершается. И апостол Павел восклицает: И поэтому буду я хвалиться только немощью своей, чтобы все во мне было силой Христовой.

И в другом месте: «Все мне возможно в укрепляющем меня Господе Иисусе Христе». Павел был, как мы, человеком из плоти и крови. Ему тоже было страшно, ему тоже бывало больно. Он тоже боролся за свою цельность и верность – и он победил. И он нам говорит: последуйте за мной, как я последовал за Христом.

Исполним же это слово и станем каждый день по-новому глубже, более совершенно Христовыми, и подобными нашему Учителю, Спасителю и Богу. Аминь.

 Симон, Я имею нечто сказать тебе...
(Лк. 7, 40)

Притча о должнике применяется ко всему человечеству; она была сказана Спасителем в ответ на тайное помышление, которое Он прочел в сердце Симона фарисея, хотя последний его и не высказывал.

 То же самое случается часто и в нашей жизни. Мы, может быть, никогда не обращались к Господу, но зато Он имеет что-то сказать нам. Среди наших тайных забот, прямо или косвенно, мы слышим голос Всевышнего.

Меня, например, мучают сомнения; тайный голос мне шепчет: "Возможно ли это?" И вот, внезапно, открываются предо мною чудеса всемогущества Божия: камни превращаются в хлеб, грешники обращаются, самая темная ночь озаряется небесным светом, который проникает в глубину моей души, и я чувствую, что Господь через все это "имеет нечто сказать мне".

И среди глубокой печали, среди нескончаемых слез, среди безутешного горя по любимому существу, и тут приближается Спаситель, взор Его обращается ко мне, и снова я слышу: "Имею нечто сказать тебе".

Да, Господь беседует прямо, отдельно с каждым из нас, и каждому Он говорит именно то, что нужно ему, а не другому Он знает меня по имени. Ему известен мой сокровенный грех, моя личная скорбь, мое тайное неверие. Он обращается к Симону Ионину иначе, чем к Симону фарисею; и когда Он говорит с самарянкой, Он ей открывает ее личный грех.

 Он говорит разными способами: через человека, через обстоятельства или прямо в сердце, тем неизъяснимым внутренним голосом, который сравнивается в Св. Писании со стуком в дверь: "Я стою у двери и стучу" (Откр. 3,20). Он через Марфу позвал Марию: "Учитель здесь и зовет тебя" (Мк. 10, 49). Он же повелел людям возвестить слепцу: "Не бойся, вставай, зовет тебя".

 Иисус пожелал принести утешение Марии, Иисус пожелал исцелить слепого, так и меня Господь хочет утешить и исцелить. Господь меня призывает, потому что Ему нужна душа моя, и Он знает, что без Него она зачахнет и пропадет. Он будит меня через все, что меня окружает; Он говорит мне нечто от Себя, чему я должен внять душою. Если же я ее закрываю и заглушаю небесный Голос, то когда-нибудь Он умолкнет навсегда. "Ныне, когда услышите глас Его, не ожесточите сердец ваших" (Евр. 4, 7).

Источник: День за днем, СПб; 1908.

Принесем плоды духовныеТем прославится Отец Мой, если вы принесете много плода
(Ин. 15, 8)

Бога можно прославить не только мученическою смертью или подвигом миссионера, а "тем прославится Отец Мой, если вы принесете много плода". Обилие плода духовного особенно прославляет Его. Высшей цели для нас быть не может; будем же достигать ее и нашими молитвами, и всеми стремлениями души. Плоды, от нас ожидаемые, исчисляются в Посл. Галат. гл. 5 ст. 22: "Плод же Духа - любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание". Какое богатство духовное! Обладаю ли я хотя бы одним из этих качеств? Когда, год за годом, Господин виноградника приходит искать плода на моих ветвях, находит ли он хоть некоторые из них?

Итак, чем пламеннее будет наша вера, чем горячее любовь, чем обильнее радость и мир, чем терпеливее мы будем переносить испытания, чем добрее и мягче будем относиться к ближним, чем самоотверженнее будет наша жизнь, тем больше мы прославим Имя Отца нашего небесного.

Приносит плод, угодный Богу, только то растение, которое Он насадил и которое в Нем пребывает. "Кто пребывает во Мне, и Я в нем, тот приносит много плода, ибо без Меня не можете делать ничего" (Ин. 15, 5).

В чудном видении пророка Иезекииля о поле, усеянном мертвыми, сухими костями, целый народ сравнивается с ними и говорится, что причина этому в том, что они "оторвались от корня", стали сохнуть, сохнуть и окончательно высохли. Душа, не привитая к Божественному корню, не может не засохнуть, и плода от нее никакого ожидать нельзя. "Мы Им живем, и движемся, и существуем" (Деян. 17, 28). Вот единое, необходимое условие для принесения плода.

Молитвы, написанные Гоголем

Молитва приписывается Гоголю. Впервые она была опубликована (без имени Гоголя) в: Собрание листков для душеполезного чтения. Благословение Святого Афонского Ильинского скита. Одесса, 1896. № 66; под названием "Песнь молитвенная ко Пресвятой Деве Марии Богородице". В 1897 году историк А. А. Третьяков напечатал ее в журнале "Русский Архив" (№ 8) с примечанием, что молитва была сообщена ему иеромонахом Гефсиманского скита Троице-Сергиевой Лавры отцом Исидором (Грузинским-Козиным), который знал ее от своего брата, камердинера в доме графа А. П. Толстого, где жил последние годы и скончался Гоголь. Эту молитву Гоголя отец Исидор очень любил и усиленно распространял, даже посылал ее государю Александру III, Гладстону и Бисмарку. Возможно, от него она попала и на Афон, где он одно время подвизался. В юбилейном 1909 году гоголевская молитва была перепечатана (с некоторыми исправлениями) в газетах "Московские Ведомости" (20 марта) и "Русское Знамя" (30 апреля); затем она была помещена в качестве приложения в книге: Гоголь Н. В. Размышления о Божественной Литургии.

НА 1846 ГОД

Господи, благослови на сей грядущий год! Обрати его весь в плод и в труд многотворный и благотворный, весь на служение Тебе, весь на спасенье душ. Буди милостив и разреши руки и разум, осенив его светом высшим Твоим и прозреньем пророческим великих чудес Твоих. Да Святый Дух снидет на меня и двигнет устами моими и да освятит во мне все, испепелив и уничтожив греховность и нечистоту и гнусность мою и обратив меня в святый и чистый храм, достойный, Господи, Твоего пребывания. Боже! Боже! не отлучайся от меня! Боже! Боже! воспомни древнюю любовь. Боже! благослови и дай могущество возлюбить Тебя, воспеть и восхвалить Тебя, и возвести всех к хваленью святого имени Твоего.

Влеки меня к Себе, Боже мой, силою святой любви Твоей. Ни на миг бытия моего не оставляй меня; соприсутствуй мне в труде моем, для него же произвел меня в мир, да, свершая его, пребуду весь в Тебе, Отче мой, Тебя единого представляя день и ночь перед мысленные мои очи. Сделай, да пребуду нем в мире, да обесчувствует душа моя ко всему, кроме единого Тебя, да обезответствует сердце мое к житейским скорбям и бурям, их же воздвигает сатана на возмущение духа моего, да не возложу моей надежды ни на кого из живущих на земле, но на Тебя единого, Владыко и Господин мой! Верю бо, яко Ты един в силах поднять меня; верю, яко и сие самое дело рук моих, над ним же работаю ныне, не от моего произволения, но от святой воли Твоей. Ты поселил во мне и первую мысль о нем; Ты и возрастил ее, возрастивши и меня самого для нее; Ты же дал силы привести к концу Тобой внушенное дело, строя все спасенье мое: насылая скорби на умягченья сердца моего, воздвигая гоненья на частые прибеганья к Тебе и на полученье сильнейшей любви к Тебе, ею же да воспламеняет и возгорится отныне вся душа моя, славя ежеминутно святое имя Твое, прославляемое всегда ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.

Боже, благослови!

Да появится в настоящем году созрелый и полный плод!

Господи, дай мне помнить вечно мое... мое неведение, мое незнание, недостаток образования моего, да не выведу ни о ком и ни о чем неосмотрительного мнения. (Никого не судить, и сторониться выводить мнение. Да помню ежеминутно слова Апостола Твоего. Не все да будет.)

Боже, соделай безопасным путь его, пребыванье во Святой Земле благодатным, а возврат на родину счастливым и благополучным!

Преклони сердца людей к доставленью ему покровительства (повсюду, где будет проходить он); восстанови тишину морей и укроти бурное дыхание ветров!

Тишину же души его исполни, благодатных мыслей во все время дороги его! Удали от него духа колебаний, духа помыслов мятежных и волнуемых, духа суеверия, пустых примет и малодушных предчувствий, ничтожного духа робости и боязни!

Дух же твердости и силы и несокрушимой надежды в Тебя, Боже, всели в него! Да окрепнет во всем благом и угодном Тебе!

Исправи молитву его и дай ему помолиться у Гроба Святого о собратьях и кровных своих, о всех людях земли нашей и о всей отчизне нашей, о ее мирном времени, о примирении всего в ней враждующего и негодующего, о водворении в ней любви и о воцарении Твоего царства, Боже!

Боже, не погляди на недостоинство его, но, ради молитв наших, усердных и горячих молитв, - воссылаемых нами от глубины сердец наших, и ради молитв людей, Тебе угодных, о нем Тебе молящихся, удостой его, недостойного, грешного о сем помолиться и не возгнушайся принять сердечные прошенья его, простя ему за все!

И сподоби его, Боже, восстать от Святого Гроба с обновленными силами, бодростью и рвением возвратиться к делу и труду своему, на добро земле своей и на устремленье сердец наших к прославленью святого имени Твоего!

Господи! спаси и помилуй бедных людей. Умилосердись, Создатель, и яви руку Свою над ними. Господи, выведи нас всех на свет из тьмы. Господи, отгони все обольщения лукавого духа, всех нас обольщающие. Господи, просвети нас, Господи, спаси нас. Господи, спаси бедных людей Твоих.

Господи, удержи гнев Твой и ярость казней Твоих. Господи, преклонись немощью нашею и помоги нам возвестись нам, обрати к Тебе и вознести умоляющий вопль к Тебе и рыданьем сердец наших умолить Тебя. Господи, не взирая на нечестивые наши дела и вопль неистовый, не ведят бо, что творят, ради любящих Тебя, ради угождающих, пошли Духа Твоего Святого, вразуми и спаси нас. Спаси, спаси нас, спаси.

Господи, спаси и помилуй бедных людей Твоих. Не давай лукавому возвеселиться и овладеть нами. Не дай врагу поглумиться над нами и мрачному производить беспорядки и неустройства, возмутить стройность, знаменующую присутствие Твое с нами. Господи, яви, сотвори святое чудо Твое, устрой, устрой.

Господи, спаси.

Небесная стройность и мудрость Христа, соприсутствовавшая Богу при твореньи мира, без нея же ни что же бысть. Яви человеколюбие Свое ради Святой Крови Своей, ради жертвы за нас принесенной. Внеси святой порядок, и разогнавши мысли нечестивые, вызови из хаоса стройность, и спаси нас, спаси, спаси нас. Господи, спаси и помилуй бедных людей Твоих.

Молюсь о друзьях моих. Услыши, Господи, желанья и моленья их. Спаси их. Боже. Прости им, Боже, как и мне грешному, всякое согрешенье пред Тобою.

Милосердия, Господи. Ты милосерд. Прости все мне, грешному. Сотвори, да помню, что я один и живу в Тебе, Господи; да не возложу ни на кого, кроме на одного Тебя, надежду, да удалюсь от мира в святой угол уединения.

Боже, дай полюбить еще больше людей. Дай собрать в памяти своей все лучшее в них, припомнить ближе всех ближних и, вдохновившись силой любви, быть в силах изобразить. О, пусть же сама любовь будет мне вдохновеньем.

"Никтоже притекаяй к Тебе, посрамлен от Тебе исходит, Пречистая Богородице Дево, но просит благодати и приемлет дарование к полезному прошению ".

К Тебе, о Матерь Пресвятая!
Дерзаю вознести мой глас,
Лице слезами омывая:
Услышь меня в сей скорбный час,
Прийми теплейшие моленья,
Мой дух от бед и зол избавь,
Пролей мне в сердце умиленье,
На путь спасения наставь.
Да буду чужд своей я воли,
Готов для Бога все терпеть.
Будь мне покровом в горькой доле -
Не дай в печали умереть.
Ты всех прибежище несчастных,
За всех молитвенница нас!
О, защити, когда ужасный
Услышу судный Божий глас,
Когда закроет вечность время,
Глас трубный мертвых воскресит,
И книга совести все бремя
Грехов моих изобличит.
Стена Ты верным и ограда!
К Тебе молюся всей душой:
Спаси меня, моя отрада,
Умилосердись надо мной!

 Себя – глубинную – искать
 На мелководье бесполезно…
 До Царства Божия достать
 Возможно, пронырнув сквозь бездну
 Страданья, муки, боли, слез…
 Другого я пути не знаю.
 Распятый на Кресте Христос –
 Единственные двери рая.
 Нередко славим мы Христа,
 Духовные слагаем вирши,
 При этом сходим со креста,
 Не дотерпев, не домолившись.
 Себя жалея про запас,
 Пронизанные новой ложью,
 За шансом упускаем шанс
 Войти при жизни в Царство Божье.
 И сердцем с чувством холодка
 Всё ищем, ищем назиданья,
 Хотя закон святой Лука
 Открыл: «Я полюбил страданье…».
 Да, слово трудное сие
 Достанет даже до печенок,
 Коль счастья ищем на земле
 Мы для себя еще с пеленок.
 Но счастье, как и всё вокруг,
 Мгновенно здесь. И что в нем проку,
 Коль тела грешного испуг
 С креста снимает нас до срока?

 Татьяна Шорохова

 Тебе Бога хвалим,
 Тебе Господа исповедуем.
 Тебе Превечнаго Отца
 вся земля величает;
 Тебе вси Ангели,
 Тебе небеса и вся Силы.
 Тебе Херувими и Серафими
 непрестанными гласы взывают:
 Свят, Свят, Свят, Господь Бог Саваоф,
 полны суть небеса и земля
 величества славы Твоея.
 Тебе преславный Апостольский лик,
 Тебе пророческое хвалебное число,
 Тебе хвалит пресветлое мученическое воинство,
 Тебе по всей вселенней исповедует Святая Церковь,
 Отца непостижимаго величества,
 покланяемаго Твоего истиннаго
 и Единороднаго Сына
 и Святаго Утешителя Духа.
 Ты, Царю славы, Христе,
 Ты Отца Присносущный Сын еси.
 Ты, ко избавлению приемля человека,
 не возгнушался еси Девическаго чрева.
 Ты, одолев смерти жало,
 отверзл еси верующим Царство Небесное.
 Ты одесную Бога седиши
 во славе Отчей, Судия приити веришися.
 Тебе убо просим: помози рабом Твоим,
 ихже Честною Кровию искупил еси.
 Сподоби со святыми Твоими
 в вечной славе Твоей царствовати.
 Спаси люди Твоя, Господи,
 и благослови достояние Твое,
 исправи я и вознеси их во веки;
 во вся дни благословим Тебе
 и восхвалим имя Твое во век и в века века.
 Сподоби, Господи, в день сей
 без греха сохранитися нам.
 Помилуй нас, Господи, помилуй нас;
 буди милость Твоя, Господи, на нас,
 якоже уповахом на Тя.
 На Тя, Господи, уповахом,
 да не постыдимся во веки. Аминь.

 Если всё в мире – прах,
 Вечна одна Любовь,
 В страхе – иди на страх,
 В боли – иди на боль.
 С правдой – иди на ложь,
 С верой – иди на тьму!..
 Знаю, не пропадешь,
 Выяснив, что к чему.
 И опуская меч,
 И поднимая щит,
 Душу умей беречь
 От роковых обид.
 Больно? – перетерпи.
 Страшно? – перестрадай.
 Легкого от судьбы
 Счастья не ожидай.
 – Как уцелеть от бед? –
 Спросишь.
  Что за вопрос? –
 На перекрестье лет
 Сила у нас – Христос!
 Он – и Любовь, и Жизнь.
 Больше ни на кого
 В жизни не положись –
 Только лишь на Него.

 Татьяна Шорохова

У одной доброй, мудрой старушки спросили:
- Бабушка! Ты прожила такую тяжелую жизнь, а душою осталась моложе всех нас. Есть ли у тебя какой- нибудь секрет?
- Есть, милые. Все хорошее, что мне сделали, я записываю в своем сердце, а все плохое - на воде. Если бы я делала наоборот, сердце мое сейчас было бы все в страшных рубцах, а так оно - рай благоуханный.
Бог дал нам равно драгоценные способности: вспоминать и забывать. Когда нам делают добро, признательность требует помнить его, а когда делают зло, любовь побуждает забыть его.

В глухом лесу, в забытом миром скиту, жили два монаха. За одним монахом, когда он по лесу тихонько шел и ягоды собирал, все зверье, какое рядом было, как собачонки, бежало, а кто помельче: белки, куницы, зайцы, ежи - вцепившись зубами или лапами в его ветхую рясу, как шишки на елке, висели, закрыв глаза от блаженства.
Другой же и хлеб в лес носил, чтобы зверей кормить, и говорил с ними ласково, а только не шли к нему звери и с опаской из-за деревьев на него глядели.
- Что ж это, брат? - сердился этот монах. - Зла я им не делаю, а не подходят ко мне, как к тебе!
- А что ты про них думаешь, когда не идут они к тебе?
- Вот, думаю, твари неблагодарные! Кормишь вас, кормишь, от себя последнее отрываешь, а вы все равно меня не любите!
- Невозможно, брат, заставить любить себя никакими дарами. Ведь если можно скрыть от детей и зверей недобрые поступки, то дурные помыслы - нет. У них душа с очами.
Лампада горит в церкви независимо от того, есть там народ или нет. Так и люди должны творить добро, не думая о том, смотрит кто на них или нет. Не говори ни слова, когда оказываешь милость, но не молчи, когда тебе делают добро.

Хорошо сказал Авва Пимен, что преуспеяние подвизающегося обнаруживается в искушениях: ибо подвизающийся, который истинно приступает работать Господеви, должен, как говорит Премудрый, уготовати душу свою во искушение (Сир. 2, 1), чтобы никогда не удивляться и не смущаться ничем, случающимся с ним, веруя, что ничего не бывает без промысла Божия. А в чем Божий промысл, то вполне хорошо, и служит к пользе души, ибо все, что делает с нами Бог, делает Он для нашей пользы, любя и милуя нас. И мы должны, как сказал Апостол о всем благодарити (Еф. 5, 20. 1 Сол. 5, 18) благость Его, и никогда не печалиться, и не малодушествовать о случающемся с нами, но все, что с нами ни бывает, принимать без смущения со смиренномудрием и с надеждою на Бога, веруя, как я сказал, что все, что ни делает с нами Бог, Он делает по благости своей, любя нас, и делает хорошо, и что это не может быть иначе хорошо, как только таким образом. Бог да помилует нас.

Если кто имеет друга и уверен, что он любит его; то когда и потерпит от него что-нибудь, даже и тяжелое, думает, что тот сделал это любя, и никогда не поверит о своем друге, чтобы он хотел ему повредить; тем более должны мы думать о Боге, Который создал нас и привел нас из небытия в бытие, вочеловечился нас ради и умер за нас, что Он делает с нами все по благости Своей, и любя нас. О друге иной может подумать: он это делает, любя и жалея меня, но у него нет столько благоразумия, чтобы он мог хорошо устроить касающееся до меня, и поэтому случается, что он нехотя вредит мне.

О Боге же мы не можем сего сказать, ибо Он есть источник премудрости, знает все, что нам полезно, и сообразно с сим устрояет все, касающееся до нас, даже и самое маловажное. Опять о друг можно сказать, что хотя он любит и жалеет нас, и (довольно) разумен, чтобы устроить относящееся к нам, но не в силах помочь нам в том, в чем он думает принести нам пользу. Но о Боге нельзя сказать и сего, ибо Ему все возможно, и для Него нет ничего невозможного. И так мы знаем о Боге, что Он любит и щадит свое создание, что Он есть источник премудрости и знает, как устроить все касающееся до нас, и что Ему нет ничего невозможного, но все служит воле Его. Мы должны так же знать, что все, что Он ни делает, делает для нашей пользы и должны принимать это, согласно сказанному выше, с благодарностью, как от Благодетеля и благого Владыки, хотя бы то было и скорбное. Ибо все бывает по праведному суду, и Бог, Который столько милостив, не презирает ни малейшей нашей скорби.

Но часто случается, что иной недоумевает, говоря внутренне: “если кто в искушениях согрешит от скорби, то как может он думать, что они служат к его пользе?” Мы потому только согрешаем в искушениях, что мы нетерпеливы и не хотим перенести малой скорби или потерпеть что-нибудь против нашей воли, тогда как Бог ничего не попускает на нас, выше силы нашей, как сказал Апостол: верен Бог, иже не оставит нас искуситися паче, еже можем (1 Кор. 10, 13). Но мы не имеем терпения, не хотим перенести и немногого, не стараемся принять что-либо со смирением, и потому отягощаемся, и чем более стараемся избежать напастей, тем более мучимся от них, изнемогаем и не можем от них освободиться. Те, которые по какой-нибудь надобности плавают в море, если они знают искусство плавания, то когда находит на них волна, они склоняются под нее, пока она прейдет, и таким образом безвредно продолжают свое плавание; если же захотят сопротивляться волне, то она их отбрасывает и уносит на далекое расстояние. И когда они опять продолжают плыть, находит на них другая волна, и если они и ей противятся, то она также отталкивает и отбрасывает их прочь, и они только утомляются без всякой пользы. Если же, как я сказал, они склоняются под волну и опустятся под нее, то она проходит мимо, без всякого для них вреда, и они продолжают плавать, сколько хотят, и делают свое дело. Так бывает и при искушениях: если кто перенесет искушение с терпением и смирением, оно пройдет без вреда для него; если же он будет малодушествовать, смущаться, обвинять каждого, то он только отягощает самого себя, навлекая на себя искушения и не получает совершенно никакой пользы, но лишь вредит себе; тогда как искушения приносят большую пользу тому, кто переносит их без смущения.

Авва Дорофей

На каждое горе есть большее горе...
Но надо держаться за нить,
Наплакавшись вволю, принять свою долю
И губы в улыбку сложить.

С судьбою не споря – на то Божья воля
Рассветом плеснуть на закат –
Испей своё море, пройди своё поле...
Поля есть длиннее стократ.

Анатолий Берлин

Архиепископ Иоанн Сан-Францисский о молитве. Как можно ближе придвинуться к Господу.

Многие молятся… Прибегают к Богу в различные минуты своей жизни, не только под влиянием тяжелых переживаний, но и в радости, от избытка светлых чувств. Нередко — в начале какого?либо дела; реже — в конце. Молятся внезапно, устремляясь к Создателю своему в порыве благодарения или покаяния. Молятся методично, по утрам и вечерам. Молятся более продолжительно — в храме.

Разнообразны слова, с которыми человек обращается к Богу; велики оттенки чувств; различна сила устремления; несходна степень веры… А между тем, все человечество объединяет великая и страшная, по силе своей ответственности, молитва: в ней соединяются все возрасты и поколения, все осколки падшего и расколовшегося человечества, — люди разных народов, убеждений, мыслей, состояний. Если мир не распался, еще стоит и держит на себе человека, это оттого, что со всех концов мира, со всех его гор и от всех его бездн поднимается молитва к Богу, вздох Его творения.

Что такое молитва? Это — разговор с Богом. Люди почитают себя счастливыми и всю жизнь помнят случаи, когда им удается поговорить с каким?либо выдающимся, высоким по своему положению или таланту человеком, с мировым именем. Сколь более, казалось бы, должны люди ценить разговор с Тем, Кто создал всякую высоту и значительность в мире. Казалось бы, какой трепет подлинной радости должно было бы вызывать осознание возможности непосредственного обращения к Единому, истинному Хозяину неба и земли… Но мало и очень глухо сознают люди эту близость Божию.

Что обычно ценится в молитве? Ценят возможность попросить что?нибудь у Хозяина всего. Избежать болезней, страданий, опасности, смерти — своей или близких людей. Ценят возможность получить какое?либо осязаемое благо, ценимое в мире — так называемое счастье: мирную семью, близкого человека, хороших детей, удачно сложившуюся обстановку, приятную работу, здоровье, то или другое дело. Но не только земные нужды влекут человека к Богу. Многие люди понимают, что все материальное надо крепко предавать в руки Божии, не слишком заботясь о нем. Остальное все «приложится», сказал Господь. И, веря в это, многие верующие люди ищут и просят в молитве только ценностей духовных: самой молитвы, терпения, любви, кротости, смирения, веры, чистоты, правды. Просят узнать и услышать волю Божию и, услышав, исполнить ее. Затем, зная волю Божию, просят сил себе на исполнение этой воли.

Достойна почитания высокая, не материальная цель молитвы. Особенно молитвы за других. Но и в своих простых материальных запросах люди, прибегающие к молитве как дети, получают ее плод, хотя и не всегда тот, который они просят.

Самая же высокая молитва это та, когда человек забывает все цели свои, даже самые высокие, горя одним желанием — как можно ближе придвинуться к Господу, положить к ногам Его голову свою, отдать все сердце свое. Это есть совершенная любовь и совершенная молитва. Когда хочется лишь Господом дышать, только Им жить, Его любить, укрываться в Его близости, в Его неизреченной любви. Исканием молитвы ради самой молитвы может быть наполнено всякое человеческое прошение к Богу, одухотворена всякая молитва. Земной повод к ней есть лишь второстепенное обстоятельство. Сердцем же молитвы остается радость — поговорить, пообщаться, излить все тревоги, все сомнения, все радости свои — Единому, Вселюбящему, Премудрому и Всезнающему Отцу.
 Лепет ребенка угоден Ему. Господь принимает все прошения человеческие, как бы малы и ничтожны они ни были, если сердце человеческое радуется и трепещет, предстоя перед лицом Владыки. Все малое делается великим в этом предстоянии. Все несовершенное делается совершенным.

Не смущайтесь величиной или ничтожеством ваших прошений, но ищите, прежде всего, не то, что вы хотите просить, а Того, Кого вы хотите просить. Недостойны просьбы лишь тех, которые Господа любят меньше, чем ту вещь или дело, о которых они просят. Если же вы любите Господа больше всего, то благословенно всякое прошение ваше, и великое и малое, и всякая просьба ваша исполнится, а та, которая по Божией воле не исполнится, принесет вам большее благо, чем та, которая исполнится. И всегда плод великий остается в нашей душе от молитвы, — мы восходим на небо, к Творцу светов, и падает на наше сердце божественный угль серафимовой благодати…

Архиепископ Иоанн Сан-Францисский. Песнь молитвенного предстояния.
Из книги «Время веры»




Господи, Ты — Единая Истина,

 Господи, Ты — Единая святыня,

 Господи, Ты — Единое блаженство,

 Господи, Ты — Единая правда,

 Господи, Ты — Единая Жертва за наши грехи,

 Господи, Ты — Единое Сияние в нашей тьме,

 Господи, Ты — Единая наша Жизнь.

 Алчу и жажду, Господи, Твоей святыни!

 Алчу и жажду, Господи, Твоего мира!

 Алчу и жажду, Господи, Твоей чистоты!

 Алчу и жажду, Господи, Твоей Истины!

 Алчу и жажду, Господи, Твоего Царствия!

 Алчу и жажду, Господи, Твоего Света!

 Алчу и жажду, Господи, Твоей премудрости!

 Алчу и жажду, Господи, Твоей благодати!

 Алчу и жажду, Господи, Твоей воли!

 Алчу и жажду, Господи, Твоего Духа!

 Алчу и жажду, Господи, Твоей Жизни!

 Алчу и жажду, Господи, Твоей Милости!

 Господи, Господи, водами Твоими небесными напой меня,

 Господи, Господи, пищею Твоею нетленною напитай меня,

 Господи, Господи, Словом Твоим научи меня,

 Господи, Господи, силою Твоею укрепи меня,

 Господи, Господи, милостью Твоею возрасти меня,

 Господи, Господи, Духом Твоим созижди меня,

 Господи, Господи, нищего приими меня во Царствие Твое.

 Отрекаюсь, Господи, от суеты моей,

 Отрекаюсь, Господи, от лукавства моего,

 Отрекаюсь, Господи, от лености моей,

 Отрекаюсь, Господи, от косности моей,

 Отрекаюсь, Господи, от гордыни моей,

 Отрекаюсь, Господи, от тщеславия моего,

 Отрекаюсь, Господи, от маловерия моего,

 Отрекаюсь, Господи, от малодушия моего,

 Отрекаюсь, Господи, от нечистоты моей,

 Отрекаюсь, Господи, от всех страхов моих,

 Отрекаюсь, Господи, от всех внушений диавольских,

 Отрекаюсь, Господи, от всех похотей мира сего!

 Господи, Господи, подыми меня,

 Господи, Господи, уврачуй меня,

 Господи, Господи, обнови меня,

 Господи, Господи, озари меня,

 Господи, Господи, освяти меня,

 Господи, Господи, даруй мне умереть в Тебе,

 Господи, Господи, даруй мне воскреснуть в Тебе!

 (УТРОМ)

 Господи, да будет этот день — благодарением Тебе,

 Господи, да будет этот день — послушанием Тебе,

 Господи, да будет этот день — служением Тебе,

 Господи, да будет этот день — славословием Тебе,

 Господи, да будет этот день — во благодати Твоей,

 Господи, да будет вся жизнь моя во благодати Твоей,

 Господи, да будет последняя минута моя во благодати Твоей святой.

 (ВЕЧЕРОМ)

 Господи, да будет эта ночь покоем в Тебе,

 Господи, да будет эта ночь молитвою к Тебе,

 Господи, да будет эта ночь укреплением в Тебе,

 Господи, да будет эта ночь благодарением Тебя,

 Господи, да будет эта ночь во благодати Твоей,

 Господи, да будет вся жизнь моя во благодати Твоей,

 Господи, да будет последняя минута моя во благодати Твоей святой.

 Господи, Господи, ничто меня не радует, — только Твой Свет,

 Господи, Господи, ничто меня не радует — только любовь Твоя,

 Господи, Господи, ничто меня не радует, — только прощение Твое,

 Господи, Господи, ничто меня не радует, — только упокоение в Тебе,

 Господи, Господи, ничто меня не радует, — только молитва к Тебе,

 Господи, Господи, ничто меня не радует, — только любовь к Тебе.

 Господи, Господи, даруй мне, чтоб я был, как молитва к Тебе идущая,

 Господи, Господи, даруй, чтоб я был, как песнь Тебе звучащая,

 Господи, Господи, даруй, чтоб я был, как вздох к Тебе устремляющийся,

 Господи, Господи, даруй мне, чтоб я был, как покаяние Тебе принесенное,

 Господи, Господи, даруй мне, чтоб я был, как сердце к Тебе открытое,

 Господи, Господи, даруй мне, чтоб я был, как жизнь в Тебе успокоившаяся,

 Господи, Господи, даруй мне, чтоб я был, как создание Твое, Тебя нашедшее. АМИНЬ

 Январь, 1944 г.

Я узнал… Что лучший класс в мире — у ног пожилого человека.

Я узнал… Что когда хотя бы один человек говорит мне — "Мы прекрасно провели день!" — это украшает мой день.

Я узнал… Что когда ребенок засыпает у вас на руках — это одно из наиболее миролюбивых чувств в мире.

Я узнал… Что вы никогда не должны говорить нет подарку ребенка.

 Я узнал… Что иногда все, что нужно человеку — это поддерживающая рука и понимающее сердце.

Я узнал… Что когда я был ребенком, простые прогулки летними ночами с моим отцом вокруг квартала совершили чудеса для меня, как для взрослого.

Я узнал… Что когда ваша гавань в горести, счастье пришвартуется где-то еще.

Я узнал… Что жизнь похожа на рулон туалетной бумаги. Чем ближе к концу, тем быстрее разматывается.

Я узнал… Что мы должны быть рады, что Бог не дает нам всего, чего мы просим.

Я узнал… Что как раз эти маленькие ежедневные происшествия делают жизнь такой захватывающей.

Я узнал… Что Бог создал все это не за один день. Что заставляет меня думать, что я могу?

Я узнал… Что игнорировать факты не значит изменять факты.

Я узнал… Что когда вы планируете свести счеты с кем-то, вы просто позволяете этому человеку продолжать причинять вам боль.

Я узнал… Что любовь, а не время, лечит все раны.

Я узнал… Что легчайший путь для меня вырасти как человеку — это окружить себя людьми, умнее себя.

Я узнал… Что любой, кого вы встретите, заслуживает приветственной улыбки.

Я узнал… Что нет ничего слаще, чем спать со своими детьми и ощущать их дыхание на своих щеках.

Я узнал… Что никто не совершенен до тех пор, пока вы не влюбитесь в него.

Я узнал… Что жизнь упряма, но я упрямее.

Я узнал… Что возможности никогда не теряются, просто кто-то использовал ту, которую вы пропустили.

Я узнал… Что я хочу, чтобы я смог сказать моей Маме еще один раз, что я люблю ее, до того как она умерла.

Я узнал… Что кто-то должен сделать свои слова мягче и нежнее, потому что завтра ему, возможно, придется их съесть.

Я узнал… Что улыбка — это недорогой способ улучшить свою внешность.

Я узнал… Что я не могу выбирать, как я чувствую, но я могу выбирать как я с этим справлюсь.

Я узнал… Что когда ваш новорожденный внук держит ваш мизинец в своем маленьком кулачке, вас зацепили пожизненно.

Я узнал… Что каждый хочет жить на вершине горы, но все счастье и развитие приходят, когда вы лезете на нее.

Я узнал… Что лучше всего давать советы в двух обстоятельствах: когда об этом просят и когда жизни что-то угрожает.

Я узнал… Что я всегда могу молиться за кого-то, когда у меня нет силы помочь ему каким-то другим образом.


Автор: Энди Руни

 Если лгал - то больше не лги:
 Господи, помоги!
 Если обиды не мог снести:
 Господи, прости!
 Если к задаче ищешь ключи:
 Господи, научи!
 Если подняться лень до зари:
 Господи, ободри!
 Если впервые пустился в плавь:
 Господи, не оставь!
 Если вспыхнуло солнце в твоей судьбе:
 Господи, слава Тебе!

Однажды к мудрецу пришел человек, мучающийся вопросом о добре и зле.

 - Я хочу приносить добро людям, - сказал он, - но глядя на зло которое они творят, на зависть и гнев, которые они выпускают, у меня опускаются руки. Как мне поступить?

 И вот что мудрый человек ответил ему:

 - Знаешь, свет Солнца настолько ярок и силён, что каким бы боком Земля к нему не поворачивалась, сколько бы ни кружилась вокруг него, Солнце никогда так и не увидит тёмную сторону Земли. А насколько сильна твоя доброта?

Сия болезнь не к смерти, но к славе Божией, да прославится через нее Сын Божий.
(Ин. 11, 4).

Болезнь, скорбь, горе встречаются на каждом шагу. Нет ни одного человека, который мог бы этого избежать. Но, хотя горе, в сущности, вещь такая обыкновенная, оно, в то же время, и весьма загадочно. И среди горя всего чаще, всего естественнее является вопрос: зачем? Полный ответ мы получим, вероятно, лишь за гробом; но отчасти нам дано и здесь познать цель и назначение ниспосланных нам испытаний.

Для того, чтобы понять эту цель, мы должны помнить, что наша скорбь не касается только нас лично, но действие ее простирается гораздо дальше. В истории болезни, смерти и воскрешения Лазаря мы видим подтверждение вышесказанного. Это чудо, совершенное Спасителем в Вифании, имело четыре различных действия и значения. Оно было нужно для Самого Спасителя: «да прославится через нее (болезнь. – Ред.) Сын Божий». Оно было нужно для апостолов: «и радуюсь за вас, что Меня не было там, дабы вы уверовали...» (Ин. 11, 15).

Спаситель знал, какое сильное впечатление это чудо произведет на апостолов, и сказал: «Я радуюсь». Всего ближе это событие касалось; конечно, сестер Лазаря, и когда им был возвращен любимый брат, оплакиваемый ими как умерший, они получили и уверенность в Божестве Иисуса Христа. Они познали впервые, чем Он может быть для всех истинно верующих в Него. Наконец, эта же скорбь, это чудо было нужно и для самих иудеев. Вспомним слова Спасителя: «Отче, благодарю Тебя, что Ты услышал Меня! Я и знал, что Ты всегда услышишь Меня; но сказал сие для народа, здесь стоящего, чтобы поверили, что Ты послал Меня».

Великая скорбь, обрушившаяся на сестер Лазаря, должна была, таким образом, коснуться благотворно и народа, собранного по этому случаю в Вифании.

Назначение ниспосланного испытания является нам здесь в совершенно новом смысле, оно озарено новым светом, в который мы, быть может, не привыкли облекать скорбь. Однако же и в наши дни все испытания и скорби имеют ту же определенную цель – спасение души человеческой. Каждое испытание есть для Господа лишь способ явить пред людьми всемогущество спасительной Своей благодати. Ободритесь же, братия! Мужайтесь, укрепляйтесь надеждою, учитесь «хвалиться и скорбями», ибо «терпение должно иметь совершенное действие, чтобы вы были совершенны во всей полноте, без всякого недостатка».

Состоялся турнир по гольфу. Победитель получил огромный денежный приз. Счастливый мужчина собирался возвращаться домой. Но недалеко от клуба к нему подошла женщина, которая попросила у него хоть немного выигранных денег. Она выглядела такой несчастной, что мужчина остановился и выслушал весь её рассказ.

Оказалось, что её сын очень болен. Ему требуется сложная и дорогостоящая операция, а у неё совсем нет денег. Спортсмена тронула до глубины души её история, и он отдал всё своё денежное вознаграждение на лечение мальчика.

Через несколько дней он вернулся в свой гольф-клуб. И рассказал своим друзьям о встрече с несчастной женщиной.

- О, как нам жаль! - заговорили они в один голос. - Ты тоже попался на уловки этой обманщицы. Она всё выдумала, чтобы завладеть твоими деньгами. К сожалению, она неоднократно уже так поступала. Прости, нам очень неприятно тебе это сообщать. Но мы твои друзья.

- Так никакого больного ребёнка нет? - переспросил чемпион.

- Нет!

- Слава Богу! Это самая хорошая новость за всю последнюю неделю! - заулыбался мужчина.

Я могу часами сидеть перед камином и смотреть в огонь. На душу сходит дивная тишина, и кажется, что видишь необычайные дали и глубины. Радостно играет свет. Капризно и причудливо ложатся тени. Ласково струится дыхание тепла. И мне чудится, будто в душе моей просыпаются забытые мечты моих предков; встают передо мною величавые образы; я постигаю какие-то древние законы, вечные истины; я ухожу в прошлое и теряю чувство времени. Радость и грусть борятся в моем сердце; и где-то в последней глубине пробуждается щемящая тоска по утраченной, но блаженной родине. Тогда я чувствую, будто знаю гораздо больше того, чем доселе предполагал; будто мне открывается самая сущность мироздания; будто я касаюсь края ризы Божией...

Встреча двух огней — мирового и личного — осуществляется всего совершеннее в человеке. Ибо здесь огонь становится пламенеющим духом и все его дары и способности проявляются в их высшей и превосходнейшей потенции. Ибо внешний, материальный огонь был вызван к жизни дуновением Божиим лишь в качестве живого прообраза самого Духа. И даже самый наивный, первобытный человек предчувствует, предвосхищает это высшее значение огня. Вот почему наши отдаленные предки, наивно-мудрые первочеловеки, молились земному огню, как живому символу Господа, поклонялись в нем чистому дыханию Творца, праздновали его явление, как начальное откровение Божие. Они поклонялись огню, а разумели Дух Божий.
Что сталось бы с нами, людьми, если бы мы лишились духовных даров этой родины? Чем были бы мы без жара в сердце, без огня в молитве, без озаряющей очевидности в познании, без пламенной интенсивности в воле и в делах, без повелевающей, вдохновенной силы в очах? Но не значит ли это, что все наше лучшее достояние — самое благородное, самое прекрасное, самое мощное, что в нас есть — произошло от огня?..

И мы, христиане, знаем этот великий религиозный символ; им живут наши мысли и чувства. Вот почему мы именуем Христа Спасителя «Светом истинным» (Иоан. 1. 9) и крещаемся от Него «Духом Святым и огнем» (Мтф. 3. 11; Лук. 3. 16). Мы называем себя «сынами Света» (Иоан. 12. 36) и чаем Духа Святаго в образе «языков огненных» (Деян. 2. 3). А когда мы читаем эти слова: «Огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся» (Лук. 12. 49) — то в сердца наши нисходят пламя и свет, и мы знаем, коего мы духа...

Но огонь в моем камине на исходе. Он гаснет и меркнет; и надо проститься, с ним. «Иди на покой, благое и чистое пламя, и будь благословенно за все, за твой свет, за твое тепло и за твое утешение»...

"Молились бы вы святителю Спиридону Тримифунтскому". Рассказ об Архимандрите Иоанне Крестьянкине.

Сейчас уже самой не верится: неужто было такое время, когда можно было подолгу сидеть «при ногу» старца, внимая богомудрым словам архимандрита Иоанна (Крестьянкина)? Правда, случалось это нечасто – старца всячески «оберегали» от посетителей. И картина обычно была такая – батюшка выходит из храма, а множество паломников, приехавших в монастырь на совет к старцу, бросаются к нему.

– Батюшка, – кричит через толпу какая-то женщина, – сын пропал месяц назад. Может, жив или убили его?

Старец оборачивается к плачущей женщине, но поговорить им не дают. Какие-то люди (охранники, что ли?) отпихивают женщину от старца, а его самого быстро-быстро ведут через толпу, профессионально подхватив под руки. Только женщина не унимается, бежит за старцем и кричит, захлёбываясь от слёз:

– Батюшка, родненький! Сын единственный! Матерь Божья, спаси, помоги!

И тут батюшка как-то выворачивается из рук охранников и благословляет женщину, утешая её:

– Жив ваш сын и скоро вернётся.

Вот так и общались со старцем – на ходу, на бегу, чаще письменно, передавая свои вопросы через келейницу Татьяну Сергеевну и через неё же получая ответ. А сын той женщины уже наутро приехал домой.

Но всё же бывали и на нашей улице праздники, когда батюшка Иоанн (Крестьянкин) подолгу и подробно беседовал с людьми. Вот почему ярко помнится осень 1988 года в Псково-Печерском монастыре. Тепло, небо синее, а клёны светятся таким золотым сиянием, будто это не кроны, а нимбы над храмами. Монастырское начальство вызвали в Москву, и архимандрит Иоанн (Крестьянкин) говорит, выйдя из храма:

– Ну вот, начальство от нас уехало. Остались только мы, чёрные головешки.

Батюшку, как всегда, окружает народ, и короткая дорога до кельи превращается в двухчасовую беседу. Кто-то ему приносит стул, мы рассаживаемся у его ног на траве. И вопросы идут за вопросами:

– Батюшка, что такое перестройка?

– Перестройка? Перепалка-перестрелка.

– Батюшка, благословите нас с мамой переехать в Эстонию. Мы в Тапу хороший обмен нашли.

– Как в Эстонию? Вы что, за границей хотите жить?

Слушаю и недоумеваю: ну, какая же Эстония заграница? А перестройка – это… Это же время митингов, восторга и опьянения свободой. Но каким же горьким было похмелье, когда обнищала и распалась великая держава. Эстония стала заграницей. А в горячих точках и у Белого дома вскоре пролилась большая кровь.

Но пока над головой синее небо, и застенчивая девица с румянцем во всю щёку спрашивает батюшку, как доить коров. Кто-то морщится, не скрывая насмешки: мол, с таким пустяком обращаться к архимандриту? Но для девицы это не пустяк – у неё в монастыре послушание доярки, а коровы, бывает, брыкаются и не даются доить. От смущения девица говорит шёпотом, а вот ответ батюшки слышен всем:

– Был у меня в детстве случай. Одна корова давала много молока и вдруг стала возвращаться с пастбища пустой. Начали следить за коровой и обнаружили, что на водопое у реки она всегда забредает в ту заводь, где, мы знали, водились сомы. Подплывают к ней сомики и пьют молоко. Губы у сомика мягкие, нежные, а корове нравится нежность. Поняла, как надо доить?

– Как сомик, – улыбается девица.

– Как сомик.

* * *

Разные вопросы задают старцу, но главный вопрос – как жить?

– Батюшка, я недавно крестилась и хочу теперь бросить работу, чтобы жить возле монастыря и молиться Богу, – рассказывает паломница из Норильска, преподавательница музыки, лет пятидесяти.

– Значит, вы хотите стать безработной? – уточняет старец. – А за электричество как будем платить?

– Как за электричество? – переспрашивает женщина и осекается, понимая, что даже в деревне надо оплачивать счета за электричество и на какие-то средства покупать хлеб. – Батюшка, подскажите, как же мне жить?

– Надо бы всё же доработать до пенсии. Пенсия нам крылышки даёт.

– Батюшка, – продолжает расспрашивать паломница, – а православным можно лечиться лекарствами?

– Почему же нельзя? Врачи от Бога.

Эту паломницу я знаю. Мы обе недавно крестились в монастыре, там и познакомились, попав под опеку строгих богомолок в чёрном, предрекающих скорое пришествие антихриста и чувствующих его вездеприсутствие в мире. Нам с моей новой знакомой это пока не понятно, и богомолки-"ревнительницы" просвещают нас: чай и кофе – напитки бесовские. Обувь на каблуке тоже бесовская, ибо каблук на самом деле копыто, и понятно чьё. Ну а про то, что в аптеках торгуют бесовской химией, а искусство – это зловонные миазмы преисподней, тут и говорить нечего. А ещё «ревнительницы» убеждают нас, что надо одеваться благочестиво, и вскоре преподавательница музыки появляется в храме, одетая, как они: чёрный платок в «нахмурку», повязанный по самые брови, кособокая сатиновая юбка до пят и грубые большие мужские башмаки. Смотреть на этот маскарад как-то неловко. Однако уже через неделю «ревнительницы» обряжают во всё чёрное и меня.

А дальше картина такая. Иду я через двор монастыря этакой маскарадной чёрной вороной, воображая себя благочестивой, а батюшка Иоанн (Крестьянкин) смотрит из окна своей кельи на моё благочестие и стучит по стеклу, пытаясь что-то сказать. Келья батюшки на втором этаже, окна уже заклеены к зиме, и что он говорит – никак не разобрать.

– Батюшка, не слышно! – отзываюсь я снизу.

И тогда архимандрит Иоанн присылает ко мне своего письмоводителя Татьяну Сергеевну, чтобы передать, мол, батюшка просит вас не одеваться в чёрное.

Переоделась я в свою обычную одежду, и «ревнительницы» так запрезирали меня, что с той поры я лишилась ценной информации о бесовских свойствах чая, а также искусства. В общем, пью чай, читаю Тютчева, а ещё люблю хорошую живопись и дивной красоты павловопосадские платки. Платки – это тоже из той осени: на совет к старцу приехали художники, муж и жена. Оба пишут пейзажи и участвуют в выставках, а для заработка (семья многодетная) расписывают на фабрике платки. Жена, чуть стесняясь, достаёт из сумки и показывает их. А платки – чудо, праздник радости в красках! Но муж, похоже, смотрит на эту фабричную подёнку иначе, рассказав чуть позже, как его срамил некий «ревнитель», говоря, что надо расписывать храмы, а не бабье тряпьё. Словом, художники смиренно просят батюшку благословить их оставить мирское искусство, чтобы писать исключительно иконы. Помню ответ старца:

– Иконописцев и без вас хватает, а мир заболеет без красоты.

А ещё батюшка говорит нам про те «самодельные кресты», когда человек отвергает данный ему Господом путь ко спасению – не хочет нести крест кормильца многодетной семьи или ухаживать за больными родителями, но выдумывает для себя в горделивом мудровании особую «духовную» жизнь. Мы переглядываемся – это про нас. У каждого из нас своя подёнка, свои скорби и те тяготы жизни, от которых хочется сбежать в монастырь или уйти сгоряча из семьи. Сколько же семей, уже находившихся на грани развода, сохранилось тогда благодаря старцу! Но об этих семьях надо рассказывать особо. А пока скажу о главном уроке, полученном тогда от старца: с креста не сходят – с креста снимают, а бежать от креста – это бежать от Христа.

Но как же нелегко порою нести этот данный Господом крест! Помню, я пожаловалась тогда батюшке на свои скорби, а вскоре получила от него письменный ответ:

«Дорогая моя многоскорбная Нина! А я ведь вас позову к подвигу – идти дальше за Христом, идти по водам, одной верой преодолевая скорбные обстоятельства жизни своей. Уже многому научило вас страдание, многое приоткрыло из сокровенных тайн духовной жизни, а сколько их ещё впереди, но цена их страдание.

А вам, дорогая Нина, говорю не от себя, но от святых отцов:

"Что успокаивает в лютые времена душевного бедствия, когда всякая помощь человеческая или бессильна, или невозможна? Успокаивает одно сознание себя рабом и созданием Божиим; одно это сознание имеет такую силу, что едва скажет человек молитвенно Богу от всего сердца "да свершится надо мною, Господь мой, воля Твоя”, как и утихает волнение сердечное от слов этих, произнесённых искренне, самые тяжкие скорби лишаются преобладания над человеком”.

Это вам на те дни, когда мгла застилает небо над головой и Господь, мнится, оставил создание Своё.

Божие благословение вам и О.

"Одно мне предписывает плоть, другое – заповедь.

Одно – Бог, другое – завистник.

Одно – время, другое – вечность.

Горячие проливаю слёзы, но не выплакан с ними грех”.

И вот выплачем и спасёмся. Храни вас Господь, а мы о том молиться будем.

Архимандрит Иоанн (Крестьянкин)».

Как же меня поддерживали в те трудные годы письма и молитвы архимандрита Иоанна! Батюшка-солнышко, батюшка-утешитель и батюшка с мученической судьбой. Из лагерей он вернулся с перебитыми пальцами на левой руке, но о годах заточения избегал говорить, пресекая все разговоры о том. И всё же однажды, не утерпев, я спросила:

– Батюшка, а страшно было в лагерях?

– Почему-то не помню ничего плохого, – ответил он. – Только помню: небо отверсто и Ангелы поют в небесах.

Вот это и было главным при встречах со старцем – ощущение незримого Благодатного Света, льющегося на нас с небес, а с Богом и в скорби легко.

* * *

Однако вернусь снова в ту осень, когда архимандрит Иоанн (Крестьянкин) подолгу беседовал с людьми.

– Батюшка, – жалуется старушка, – полжизни стоим в очереди на жильё, а живём и доныне всемером в комнатушке. Теснота такая, что внуки спят на одной кровати валетами и друг другу подбородок ногой подпирают.

Следом за старушкой жалуется мужчина и почти кричит, рассказывая, как он десять лет отработал в горячем цеху ради обещанной заводом квартиры, но после перестройки завод приказал долго жить. И что теперь делать?

– Молились бы вы святителю Спиридону Тримифунтскому, – говорит батюшка, – и были бы давно с жильём.

Записываю на всякий случай имя святителя Спиридона Тримифунтского, хотя и не собираюсь молиться ему. Проблем с жильём у меня нет. Точнее, есть. Но, после того как наша семья всего четверть века отстояла в очереди на двухкомнатную квартиру, получив в итоге однокомнатную, мы уже не ждём ничего от властей. Правда, с очереди нас не сняли, обещая дать положенное, но, судя по срокам, посмертно. Так что у нашей семьи теперь другие планы – купим дом возле монастыря в Печорах, благо деньги для этого есть. Нет проблем, если ты при деньгах. Но вот что странно – позже я уже почти в безденежном состоянии купила дом возле Оптиной пустыни, а тут и с деньгами не получалось никак. Более того, каждый раз, как я отправлялась по объявлению о продаже дома, в ноги вступала такая боль, будто в пятки вонзили иголки. Доковыляю кое-как, а дом уже продали или раздумали продавать. Промучилась я полгода в поисках дома, а потом спросила архимандрита Иоанна:

– Батюшка, да почему же у меня никак не получается купить дом в Печорах?

– Потому что ваше место не здесь, а в Оптиной пустыни.

Прости, Господи, моё невежество, но ни о какой Оптиной пустыни я в ту пору и не слыхивала, усвоив из слов старца единственное: меня хотят изгнать из моих любимых Печор. Пришла я с этой обидой к моему духовному отцу архимандриту Адриану, но и тот благословил съездить в Оптину пустынь. Съездила. Не понравилось. Руины храмов и горы мусора вокруг. Монастырь ещё только начинали восстанавливать. И мерзость запустения на святом месте поражала настолько, что я тут же отправилась к архимандриту Кириллу (Павлову) с жалобой на старцев, выселяющих меня непонятно куда.

Помню, как улыбался отец Кирилл, слушая мои причитания, а потом сказал, благословляя на переезд:

– Благодатная Оптина, святая земля.

Как же благодарна я теперь Господу, поселившему меня на этой святой земле, но какой же трудной была дорога сюда!

– Мы у Господа тяжёлые хирургические больные, – говорила мне позже одна монахиня. – У каждого своя гордынька и своя корона на голове. А Господь жалеет нас, неразумных, и лечит уже хирургическим путём.

Словом, переезду в Оптину предшествовала та «хирургия», когда отсекалось всё, чем тщеславилась, бывало, душа. Сбережения съела инфляция. А то, что казалось прежде значительным: литературный успех, публикации, жизнь в кругу знаменитостей – всё стало ненужным и уже немилым, когда тяжело заболел сын и умирала, казалось, мама… В квартире стоял тяжёлый запах лекарств, под окном ревело моторами московское шоссе, и в сизом тумане выхлопных газов было порою нечем дышать. Как же мы мечтали тогда о деревне и о глотке, хотя бы глотке, свежего воздуха! Но пока я привередничала, не желая переезжать в Оптину, цены на здешние дома, стоившие прежде дешевле дров, возросли настолько, что были уже не по карману.

Вот так и свершилось то, о чём заранее предупреждал батюшка Иоанн (Крестьянкин): над головою чёрное небо в тучах и такая отчаянная беспросветность, что я уже даже не взмолилась, а возопила к святителю Спиридону Тримифунтскому, умоляя помочь. Помощь пришла незамедлительно, и я лишь твердила про себя: так не бывает. Но так было. И вскоре мы уже купили дом возле Оптиной пустыни, где и стали оживать, возвращаясь к жизни, мои родные. Помню, как сын, пролежавший в больнице четыре месяца, сначала неуверенно вышел в сад, а потом убежал купаться на реку, и вот уже мы, как в прежние времена, плаваем с ним наперегонки. И мама снова прежняя мама. Вот она несёт с огорода редиску и радуется, что взошла морковь.

Особо любимых угодников Божиих много. Но святитель Спиридон Тримифунтский был в моей жизни первым святым, через которого открылась та бездна милости Божией, когда на опыте узнаёшь – Господь не даёт испытания свыше сил, но всё ко благу и всё промыслительно. И я так полюбила святителя Спиридона, что ежедневно читала ему тропарь:

«Собора Перваго показался еси поборник и чудотворец, богоносне Спиридоне, отче наш. Тем же мертву ты во гробе возгласив, и змию во злато претворил еси, и внегда пети тебе святые молитвы, Ангелы, сослужащие тебе, имел еси, священнейший. Слава Давшему тебе крепость, слава Венчавшему тя, слава Действующему тобою всем исцеления».

Помню, как в Оптину пустынь приехала на всё лето семья Воропаевых с детьми, а снять жильё не получалось никак. Пришли они ко мне грустные и говорят, что никто не берёт с детьми на квартиру и придётся им отсюда уезжать.

– Давайте, – предлагаю, – читать тропарь святителю Спиридону Тримифунтскому.

Начала читать, а дети смотрят на меня с недоумением, не понимая слов тропаря.

Вот и пришлось рассказывать им о святителе Спиридоне, ибо тропарь – это краткое его житие. Тут за каждой строкой своя история, и особенно детям понравилось про то, как «змию во злато претворил еси». Было это во времена страшного голода. Пришёл к святителю Спиридону бедняк и заплакал, рассказывая, как просил у богача взаймы хлеба для своей голодающей семьи, а тот отказался дать что-либо без денег.

Через сад в это время проползала змея, и святитель тронул её посохом, превратив незаметно для бедняка в слиток золота. Отдал он золото голодающему, велев выкупить его у богача обратно, когда будет хороший урожай. Потом голод миновал и был такой обильный урожай, что земледелец с лихвой расплатился с богачом за взятый взаймы хлеб и, выкупив золото, вернул его святителю Спиридону. Святой отнёс золото в сад, и слиток по его молитве превратился обратно в змею, тут же ускользнувшую из сада. Всё это происходило на глазах изумлённого земледельца, дабы уверился и возблагодарил Господа, неизменно пекущегося о нас…

Святителя Спиридона Тримифунтского всегда почитали на Руси как покровителя бедных, бездомных, страдающих. В честь него возводили храмы и называли улицы, взять хотя бы знаменитую Спиридоновку в Москве. А в те трудные годы, когда восстанавливали разорённую Оптину пустынь и всё вокруг лежало в руинах, в монастыре ежедневно читали акафист святителю Спиридону Тримифунтскому…

Рассказала я детям, как дивно помогает святитель Спиридон, и мы уже с большим воодушевлением прочитали тропарь и акафист ему. Только кончили читать, как окликает меня с улицы соседка:

– Хочу сдать на лето садовый домик какой-нибудь семье. Нет ли у тебя таких знакомых?

– Есть! Есть! – закричали тут разом все Воропаевы.

С тех пор каждое лето они жили в этом «своём» домике.

* * *

Ровно год я читала ежедневно тропарь святителю Спиридону Тримифунтскому. Ничего не просила, но лишь благодарила от всей души. А через год пришла телеграмма с известием, что мне надо срочно выехать в Москву для получения двухкомнатной квартиры.

Приезжаю, а инспекторша по жилью смотрит на меня огнедышащим взором и говорит, задыхаясь от ярости:

– Всех блатных наизусть знаю, но такого блата, как у вас, ещё не видела!

Ничего не понимаю. Какой блат? Откуда? Постепенно выяснилось – никто не собирался мне ничего давать. Напротив, начальство распорядилось дать эту квартиру каким-то нужным людям. Дело было уже решённым, как вдруг квартиру по очереди предоставили мне. Разгорелся скандал: почему «упустили»? И теперь инспекторша жаловалась мне:

– Нет, я же ещё и виновата. Да я, как лев, против вас боролась! Я себе голову сломала, вычисляя ваши связи. Всех вроде знаю, а тут – не пойму. Ну, хорошо, квартира ваша, но откройте секрет – кто за вами стоит?

– Святитель Спиридон, – отвечаю.

– Кто-кто? – не поняла инспекторша.

Но я уже не стала ничего уточнять. Впрочем, той квартирой мы владели недолго. Моя старенькая мама слабела с годами, а до монастыря было далековато ходить. Вот и обменяли мы престижную квартиру в центре на куда более дешёвую квартиру в зелёном «спальном» районе, чтобы купить новый дом возле монастыря.

Место здесь дивное и всегда красиво. На Рождество искрится под звёздами снег, а весной всё бело от цветущих яблонь. Воздух гудит от благовеста колоколов, а мы всей семьёй идём в храм. Мама часто крестится на купола Оптиной, а сын, опережая нас, уходит вперёд. Сколько живу здесь, а всё удивляюсь: да за что ж мне такая милость? И всё чаще вспоминается старенький батюшка Иоанн (Крестьянкин), вразумляющий нас, неразумных: «Промысл Божий управляет миром и судьбами каждого из нас». Всё так. Но поверила я этому уже только в Оптиной.

Архимандрит Иоанн (Крестьянкин ) мирно отошел ко Господу 5 февраля 2006 года после принятия Святых Христовых Таин в день праздника Собора Новомучеников и Исповедников Российских.
Вечная ему память.

Жил некогда маленький мальчик, который хотел встретиться с Богом. Он знал, что туда, где живет Бог, дорога длинная, поэтому он наполнил свой рюкзак кексами, несколькими банками с лимонадом и отправился в путешествие. Когда он прошёл около трёх кварталов, то увидел пожилую женщину. Она сидела в парке на скамейке и смотрела на голубей.

Мальчик присел рядом и открыл свой рюкзак. Он уже хотел сделать несколько глотков лимонада, но заметил, что женщина голодна, и предложил ей кекс.
Она с благодарностью приняла кекс и улыбнулась мальчику. Её улыбка была такой чудесной, что он захотел увидеть её вновь, и предложил женщине также и лимонад. И снова она улыбнулась ему. Мальчик был в восторге!

Они сидели там весь день, ели и улыбались, не говоря ни единого слова.

Когда начало смеркаться, мальчик почувствовал, что сильно устал, и стал собираться домой. Он поднялся, чтобы уйти, но, не сделав и нескольких шагов, развернулся, побежал обратно к пожилой женщине и крепко её обнял. Она одарила его самой радостной улыбкой. Когда мальчик пришёл домой, его мама удивилась той радости, которая светилась на его лице.

Она спросила:
- Что тебя сделало таким счастливым?

Он ответил:
- Я завтракал с Богом.

Перед тем, как мама что-либо ответила, он добавил:
- Ты знаешь, у Неё самая красивая улыбка в мире!

Тем временем, пожилая женщина, также светящаяся от радости, вернулась домой. Её сын был изумлён выражением спокойствия на её лице.
Он спросил:
- Мама, почему ты такая счастливая сегодня?

Она ответила:
- В парке я ела кексы с Богом.

И перед тем, как сын смог ответить, она добавила:
- Знаешь, а Он намного моложе, чем я думала.

"Благословляйте, - говорит ап. Петр, - зная, что вы к тому призваны, чтобы наследовать благословение" (1 Петр. 3, 9). Кто сам получил благословение, тот будет его передавать. Благодать Божия, любовь Божия не застаиваются в сердце: им свойственно идти дальше, и этому сердцу назначено быть проводником благодати. Любовь свыше течет через одну душу на другие, и эта душа, источая благодать, опять наполняется от того "потока Божия, который полон воды" (Пс. 64, 10).

Так было с Авраамом, когда он верою повиновался призванию и стал отцом всех верующих. Так было со многими ветхозаветными и новозаветными слугами Божиими. Тому же призванию должны повиноваться и мы - призванию быть истинно верующими, открыть душу широко, чтобы воспринять уготованное ей благословение во Христе, наполниться им до края и через край, помня, что это благословение дано человеку не только для себя, но для передачи всем его окружающим.

И эта передача совершается иной раз и без слов, тихо, без шума, тем беспрерывным, неуклонным влиянием, которое действует во всякой среде, при всяких обстоятельствах, несмотря на сопротивление и препятствия. Ребенок поддастся этому теплому отражению любви Христовой, и сердце его повернется к Спасителю; юноша беспечный остановится и задумается при встрече с таким носителем благословения; бедняк почувствует участие неземное и возблагодарит Бога. В семье такой сосуд благодати будет поддержкой, помощью, светом для всех. Грех не уживется в соседстве с ним, и грешник почувствует себя смущенным и обличенным. В благодати нуждаются люди, и дается она всякому, даже самому немощному, который, сознавая свою немощь и пустоту, идет к Источнику и наполняется от него.

Собрались вместе однажды на свете три мудрых старца , и завели они спор между собой – "кто самый печальный человек на свете?”.

Один старец сказал – "Самый печальный человек на свете тот, кто болен. Ибо мучает его болезнь и не дает ему покоя, ни днем ни ночью, так что не может он радоваться."

Второй старец возразил – "нет, болящий может утешиться благами земными, а самый печальный человек тот, у которого нет богатства. Потому что не на что приобрести ему то, что приятно сердцу его , и потому он все время печалиться. "

Третий мудрец сказал – "нет, и болящий и бедный не самые печальные люди, мой опыт говорит мне о том, что самый печальный человек на свете - это тот, кто одинок. Потому что нет рядом того, кто составил бы его счастье, разделил бы его богатство и его здоровье, и он всегда печален."

Так спорили старцы долго, и не смогли прийти ни к какому решению, пока самый старший из них не сказал:

- Давайте помолимся, братия, чтобы Господь умудрил нас, и показал нам самого печального человека на свете.

И помолились вместе старцы, и вдруг озарилась пещера нетварным светом, и предстал перед ними Ангел Господень, и взмахнул крылом, и заклубилось перед ними облако.
И вдруг увидели старцы в этом облаке человека, со склоненной на грудь головой,и как бы закованного в серые кандалы, это были кандалы печали. И увидели старцы, что этот человек был и здоров и богат и имел семью.

- Вот самый печальный человек на свете – сказал Ангел старцам и облако исчезло.

-Хотите ли что узнать у него?

- Да, хотим- подтвердил старший из старцев.- Что же явилось причиной его столь великой печали, что признан он самым печальным человеком на свете?

Ангел вновь махнул крылом-и к ногам старцев упал свиток.

- Читайте его - сказал Ангел-это письмо к вам самого печального человека.

И он исчез.

Старцы подняли письмо, развернули его с трепетом и стали читать. Вот что в нем было написано.

"Приветствую вас, братия! – писал печальный человек. Явился мне во сне Ангел Господень и повелел изложить мне в письме вам причину своей печали.

Вот я, самый печальный человек на свете, человек-лишенный радости, я говорю вам - радуйтесь!

Ибо и я некогда мог радоваться жизни, и был, как и вы. Но вот явился мне лукавый, и, искушая, меня сказал:

- Посмотри, как богаты царства земные, как счастливы семьи, как красивы и здоровы люди. А Бог обделил тебя, нет многого у тебя из того, что есть у других.

И принял я этот помысел и глубоко опечалился, и возроптал я на Небо, и воззвал к Богу и сказал –" Неужели ты жесток, Господи? Ибо Ты все видишь и знаешь, как я беден, так что не могу приобрести себе ничего, приятного сердцу, и как я болен – что не могу веселиться телом, и как я одинок - что не с кем разделить мне жизнь ? Зачем Ты не дал мне эти все блага? Ведь без них я не могу радоваться”.

Так долго роптал я и упрекал я Бога, и наконец разгневался на меня за мою неблагодарность Бог. И дал Он мне все то, о чем я просил - и большое богатство, и крепкое здоровье и семью.

Но взамен отошел от Меня, и оставил меня наедине со своим искушением,лицом к лицу, дабы открылась мне правда о себе, и познал я сам себя.

И по прошествии времени пропало у меня умение радоваться, и теперь я не могу радоваться ничему на свете.

И стала пресной для меня еда, и бесцветной одежда, и ложе из пуха стало для меня как ложе из камня. И вот все стало уныло и серо вокруг, и не хочет ничего делать тело мое, и желать сердце мое. И стала печаль моя так глубока и невыносима, что пошел я куда глаза глядят, подгоняемый ею, как опавший листок ветром, чтобы спрятаться от себя самого.

И вот, встретил по пути человека, который был беден. И заглянув в лицо его, сильно был удивлен - ибо это был очень счастливый человек. Со счастьем он выполнял свой долг, и хоть уже был глубоко стар, от непрестанной радости его силы превосходили мои.

И пошел я дальше, и встретил человека, который был болен. И опять я был удивлен, ибо с радостью нес он свой крест и на страдания шел, напевая песни и веселясь и увидев меня, пожелал мне не здоровья, но радости.

И пошел я дальше и нашел еще одного человека, который был одинок. И такая радость большая исходила от него, что хотя он даже и не искал друга, но его искали многие, и желали сделать себе в друзья и я тоже пожелал стать ему другом.

И возвратился тогда домой я и понял, что не зависит счастье человека ни от чего, что вовне – ни от богатства его, ни от здоровья его, ни от семьи его.

И понял я, что напрасно роптал я на Бога, и что дана мне была великая радость в сердце моем, но отравил я ее своей неблагодарностью.

И вот теперь я, не имея этой радости, и познав как горько ее отсутствие, говорю вам всем - радуйтесь!

Радуйтесь, что Бог дал вам жизнь и что солнце встает над вашей головой, что светит и греет для вас, радуйтесь, что каждое дыхание вашей груди наполнено животворящим воздухом, и ваше тело служит вам, что повинуются вам звери и птицы, что питает вас земля, поят воды и ограждают горы, радуйтесь, что каждый шаг ваш ночью освещает луна и звезды, радуйтесь, когда слух ваш услаждают птицы и шум прибоя, а вкус ваш радуют плоды земные.
Радуйтесь, когда видите рядом с вами другого, такого же, как вы, человека, который разделяет с вами вашу радость, потому что от этого умножается она, радуйтесь материнской ласке, улыбке ребенка, руке друга! Радуйтесь, что ложитесь и встаете, и Ангел Божий охраняет вас, радуйтесь вашему дому, что оберегает вас от непогоды, и радуйтесь непогоде, что открывает вам величие мира.
А если когда печаль лукавая коснется сердца вашего, чтобы отравить вашу радость – встаньте тогда и посмотрите на небо, где плывут облака, прислушайтесь, о чем вам шепчет листва, плещут воды, о чем поют птицы, благоухают цветы и молчат звери. Слышите?
Они возвещают нам о радости бесконечной - о любви, и о вечной, будущей жизни.
Радуйтесь тому, что вы можете радоваться!
Вот, это говорю вам, я, человек, лишенный умения радоваться, но не лишенный надежды, ибо "Благословен Господь всякий день! Бог возлагает на нас бремя, но Он же и спасает нас...и на мгновение гнев Мой, но на всю жизнь благоволение Мое... Ибо вечером водворится плач, а на утро радость (Пс. 29, 6)".

И поэтому и я могу сказать вам с радостью – "радуйтесь всегда”! "

И прочли это письмо мудрецы и обрадовались, и воздали хвалу Богу, открывшему им это.

Вчера зашел ко мне мой сосед — душу облегчить. Он посидел у меня с полчаса, долго раскуривал свою прокуренную трубочку и под конец рассказал о самом важном, что у него лежало на сердце.

«Мой отец, знаете, был очень добрый человек. Он давно уже скончался, но как вспомнишь его, так на душе тепло и светло сделается. Он был, понимаете, портной; хороший портной, мастер своего дела; так умел построить костюм, что просто заглядение. К нему из соседних городов франты приезжали и всегда бывали очень довольны: так — посмотришь, будто нет ничего особенного, а приглядишься — ну просто художество. И всегда обо всех людях болел. Сам шьет, что-то грустное напевает, а потом вдруг скажет: «Нехорошо вчера соседи Митревну изобидели, зря, все виноваты перед ней»; или: «Петру-то Сергеевичу в праздник надеть нечего, надо бы ему справить»... И опять шьет.

Бывало, разволнуется и начнет мне о «ткани» рассказывать; а он никогда не говорил «матерьял» или «сукно», а всегда «ткань». «Присмотрись, — говорит, — Николаша, к людям. Ведь мы все одна ткань. Вот, гляди, каждая нитка к другой приникла и держит ее; все сплелись друг с другом, все вместе к единству сведены. Вот выдерни из этого суконца одну нитку, и всю ткань повредишь. Если только одна ниточка не удалась, сплоховала, истончилась или порвалась, так весь кусок выходит в брак. Ни один хороший мастер этакую больную ткань не возьмет, ни один заказчик и смотреть на нее не станет. Так и гляди, выбирая, чтобы не промахнуться, чтобы больной ткани и в заводе у меня не было.

Вот и с людьми так же. Мир от Господа так устроен, что мы все — одна сплошная ткань. Все друг к другу приникли, все друг друга держим и друг другом держимся. Если одному плохо, то всем нехорошо, а люди этого не разумеют: глупы, близоруки. Думают: «Что мне до него, когда мне самому хорошо»... А на самом-то деле не так. Если одному которому-нибудь плохо, то он мучается и болеет; и его мука от него во все стороны распространяется. Ходит угрюмый и других угрюмит. От его беспокойства всем неуютно. От его страха у всех раздражение делается. Люди друг к другу злым местом повертываются: не доверяют, подозревают, обижают, ссорятся. И все чувствуют, что это от него идет и на него за это раздражаются. И он это чует, отвернется, в себя уйдет, ожесточится. Ему любовь нужна, а они к нему с раздражением. И никто не видит его муку, а видят только его угрюмость, жестокость, сварливость; и не любят его... И вот уже разрыв, порвалась ткань, врозь идет, расползается. Надо скорей чинить дыру; а никто за это не берется:

«Мне, — говорят, — какое дело? его беда, он и чини». А разрыв все растет и ткань испорчена. А чинить можно только любовью: твоя беда — моя беда, моя беда — общая»...

А еще отец так говаривал. «Ведь это и в хозяйстве так. Бедный человек не одному себе беден, а всем. Нищий человек не у себя просит, а других тревожит, о муке своей говорит, язву свою обнажает. Где беда, там общая беда; где голод, там всем хлеб горек. Безработный не один скитается, мы все им заболели. Все равно как зуб заболит; заболит — и весь человек в смятении. Несостоятельный человек, неудачник или пьяница — он свою беду во все стороны излучает, всех задевает, всех бременит. И опять вся ткань испорчена; и надо как можно скорее чинить, помогать, дыру заделывать. Где ты не можешь, я за тебя смогу; где оба не сможем, другие вывезут».

Сердечнейший человек, знаете, был отец. И помогал всем, везде, где только мог. «Я, — говорил, — «починкою был занят», «дырку заштопал». И так, бывало, делал: собирает отрезки от всех сукон и костюмов, иной раз прямо выпросит остаточек у заказчика, и подбирает; вертит, лицует, составляет, подгоняет; очень ловко... И потом шить начнет. И уж тогда веселые песни поет. Глядишь — жилет построил; или брюки. А иногда и целый костюм подберет; завернет аккуратно в платок и снесет бедняку. И тому запретит рассказывать: этого, говорит, никому не надо знать; молчи, и все. И только мы в семье понимали, что происходит. А уж любили его, как редко кого. И за советом приходили, и просто поплакать.

Нет, знаете, разбогатеть он не хотел; ни к чему это, говорил. Сами прокормитесь. Какое наследство... Вот что о ткани говорил, это наследие. А как почуял смерть, позвал меня и сказал: «Ухожу, Николаша. Не грусти. Все мы — нити в ткани Божией; и пока живем на земле, дано нам эту ткань беречь и крепить. Помнишь ты, был хитон у Спасителя, несшитый, цельный, весь тканый сверху донизу. Вот этот хитон нам помнить надо. Все мы — нити его и по смерти призваны врасти в него. Помни о нем. Это ткань Божия. Береги ее в земной жизни: каждую нитку крени, от сердца ревнуй. Сердце больше всего слушай. О чем оно вздохнет, то и делай. И все будет хорошо»...

Вот и кажется мне, знаете, что он прав был. Все мы — одна ткань. И в этом, чуется мне, мудрость жизни сокрыта»...

   

 «Чтобы любовь возрастала, нужно ее отдавать. Человек, который не отдает даже ту немногую любовь, что у него есть, словно держит в руке горсть семян и не хочет их посеять».

     «Те, у кого мирская любовь, спорят друг с другом, кому ухватить для себя побольше любви. Но те, у кого духовная… любовь, спорят друг с другом, кто отдаст другому больше любви».

     «Того, у кого настоящая любовь, не волнует, оценят его любовь или нет. Жертву, которую он совершает ради ближнего по чистой любви, он даже не помнит».

     «Чтобы чувствовать себя ниже всех сестер, думай о том, как много дарований дал тебе Бог, а ты их не удвоила».

     «Человек, имеющий великое доверие к Богу, радуется всему. Будь он болен, или голоден, или несправедливо обижен, или… или… Он всегда верит, что это попущено Богом, надеется на Бога и всегда пребывает в безопасности, находясь в пристани надежды на Бога».

Ибо знаю, что это послужит мне во спасение, по вашей молитве и содействием Духа Иисуса Христа.
(Флп. 1, 19)

Когда an. Павел писал эти слова, он находился в весьма тяжелом положении, был в тюрьме и, быть может, накануне мученической смерти.

Однако все это представляется Павлу в ясном свете, и он видит во всем благое значение. "Я знаю, - говорит он, - что это послужит мне во спасение". Все, что случилось с ним в Риме, представлялось Филиппинским друзьям его большим бедствием, но у Павла другая точка зрения: он во всем видит "спасение", успех благовествования, победу над злом и ожидает самых лучших последствий от всех постигших его напастей.

Только при ниспосланной свыше благодати Божией возможен такой благоприятный исход переносимых испытаний, достижимый "молитвой" и "содействием Духа". Сами по себе никакие обстоятельства не послужат нам во благо. Только перенесенные с молитвой и смирением, они могут достигнуть цели. Действие молитвы поразительно: как часто она превращает зло в добро! Под ее влиянием из тьмы появляется свет, горе обращается в радость, среди бури возникает тишина и утихает всякая боль. Ответом на молитву прежде всего бывает "содействие Духа", и только при Его божественном содействии все то, что бы с нами ни случилось, послужит нам "во спасение".

О., дорогая!

Ну сколько раз я говорил тебе о том, как тебе быть, а ты все не знаешь. Нет, детка, все ты знаешь — и по слову нашему, и опытно; но вот делать как надо бы — не по душе тебе. Хочется огульной свободы, чтобы как все. Но "как все" — это по стихиям мира сего, а не по Богу. Как все — это страшная болезнь в будущем и горе, которого не избежать.

Вот хотя бы о делах сердечных твоих. Разве трудно в самом начале, когда только зарождается искушение, отстранить его? А ты попускаешь чувствам дойти до такой глубины, за которой следуют слезы и разочарование.

Скажу и не ошибусь: дружить нынешние молодые люди не умеют. Дружба не успевает созреть, как все обрывается близостью, за которой нет ни дружбы, ни тем более любви.

А дальше следует ад. Ад извращений, растоптанной жизни. Хорошо еще, если одной, а то ведь в фундамент будущего ложатся младенческие гробики. Вот все, что я хочу сказать тебе, О...

У Господа ошибок не бывает. И если человек Ему верен, то эта верность вознаграждается счастьем жить с ясной душой и миром совести. Вот и выбирай. Выбирать-то только самому человеку предстоит. И когда успеваешь ты страдать глупостями, когда занята так основательно и дома, и в институте?

Давай и о предпринимателе поговорим. Одной он уже обещал золотые горы... Да полно, не одной, а без счета!

Там ловят на мираж, кто клюнет — сам виноват. Но поставь себя на место его жены, на место его детей, ведь ты не намного старше его детей.

Их изуродованная жизнь войдет и в "счастливое" будущее его очередной жены и его будущих детей.

Чем ты лучше всех тех, кого он уже бросил? А ведь и им всем он рисовал воздушные замки, которые разрушились после первой же близости.

Все, О., умудри тебя Бог. Умудряйся сама. Молюсь о тебе всегда, как и обещал, но жить надо самой. И ответственность за свои поступки понесешь ты сама.

Божие благословение тебе.

о. Иоанн (Крестьянкин), архимандрит "Чудо Божьего водительства по жизни" Сборник писем

о. Иоанн (Крестьянкин), архимандрит. «Чудо Божьего водительства по жизни» (сборник писем) Семейная жизнь.

Дорогая о Господе В.!

Без обращения А. к Богу кто же может ему помочь? Молитесь о нем своей материнской молитвой. Ведь, наверно, и Ваша вина есть в том, что нет в душе сына истинных понятий о жизни и ее ценностях настоящих. Вкладываю молитовку, которой ежедневно просите Господа о сыне. То, что крещеные — это, с одной стороны, и хорошо, но причащались ли дети Ваши, имеют ли понятие о Боге и Таинствах Церкви? Наверно, нет.

Вот и вырастают из этого беды непоправимые. А моя молитовка о сыне только в помощь Вашей, материнской.

Умудри и укрепи Вас Господь в борьбе за душу сына!

Дорогая о Господе В.!

Путь у Вас уже выбран и на Вашем попечении дочь, за которую Вы несете ответственность пред Богом.

М. привлекает мир — так и быть должно, Ваша же задача — привить ей вкус к добру и научить понимать, что есть добро, а что — грех и зло.

Приказом: "Шагом марш за мной спасаться",— ничего не сделаете. Да и сами-то Вы только-только почувствовали, что, кроме внешнего мира, есть еще и внутренний, который важнее внешнего. Живите дома, а если будет нужда крайняя переехать к маме, то и тогда это можно будет сделать только по общему согласию с дочерью.

В церковь работать не ходите. Те искушения, которые там встречают новоначальные, Вас собьют с толку, и больше зла наделаете себе, чем добра. Просьбу о молитве за Вас с дочерью и маму выполню.

Дорогая о Господе Н.!

Получил я Ваше письмо. Есть в Ваших рассуждениях и желаниях некая недоброкачественность, и называется она "самость". А спасение-то как раз не в ней, а в исполнении воли Божией.

Именно воля Божия определила Вам быть матерью четырех витязей, которых Вы, а не кто другой, должны приготовить к взрослой жизни: дать им понятия о ее цели, о путях, ведущих к цели. И если определил Господь жить нам во время "компьютерное", то можем ли мы оградить детей наших от того, чем живут окружающие?

Но вот смотрите: один на компьютере издает богослужебные книги, а другой — нечто непотребное. И разве под суд надо отдавать компьютер? Вот, Н., задача-то какая сложная. Вам самой еще предстоит осознать и понять, что Бог не может, не должен встать между Вами и Вашими детьми.

Сколько ума, такта, живой любви необходимо иметь Вам, чтобы не потерять сыновей и привести их к Богу. Тут впору самой сесть за компьютер, чтобы говорить и о Боге на языке и на уровне понятий детей своих.

Ведь компьютер-то тоже изобретен не без Божиего попущения. Разве не знаем молитвы: "... без Мене не можете творити ничесоже..." Молитесь о детях, показывайте им в жизни следы Промысла Божия, который созидает жизнь. То, что осознали Вы во взрослом состоянии, они должны увидеть и понять еще в детстве. Труд-то какой! И бойтесь однако — отдать детей телевизору и улице бесконтрольно. Сейчас не о Боге им толкуйте, а о жизни, которая может быть с Богом и без Бога.

Умудри Вас Бог!

А я всех Вас благословил.

Дорогой о Господе М.!

Так жить нельзя. Любовь втроем — грех великий. А Вам надо приложить все усилия, чтобы сохранить семью. И самое важное в этих усилиях — молитва о супруге и частое причащение. Но пусть она делает выбор, все хорошо обдумав. Вы с ней поговорите — ведь надежды, что она создаст семью новую, у нее нет совсем.

Так что ей надо хорошо подумать, прежде чем зачеркивать всю свою земную жизнь и бросаться в омут погибели. Да и наказания за ее заблуждения от Бога последуют вскоре — это современные тяжкие болезни. Ведь когда это случится, ей некому будет воды подать. Покажите ей это письмо мое. А я буду о вас обоих молиться. Такое страшное помрачение в таком возрасте, ну, а смерть приступит. Куда пойдем? Ведь те муки, что сейчас нашли вас, есть уже преддверие ада. А что потом? Подумайте.

Дорогая о Господе Н.!

Живи дома с родителями и начни помогать им во всем. Приглядись к ним внимательно, они ведь уже очень нуждаются в твоей дочерней ласке и тепле. Как только это поймешь и почувствуешь, так и перестанешь быть одинокой. Господь расширит твое сердечко, и тебе от этого самой будет хорошо.

Не ищи опоры в людях, но в Боге, и Господь пошлет надежных друзей по духу.

Господь с тобою!

о. Иоанн (Крестьянкин), архимандрит. «Чудо Божьего водительства по жизни» (сборник писем) Семейная жизнь.

Дорогая о Господе М.!

А ведь за семью-то надо побороться, это не просто ваши с супругом отношения. Это разбитая с ранней молодости жизнь ваших детей.

Первое, что надо делать постоянно, это молиться о супруге и молиться святым Гурию, Самону и Авиву о сохранении семьи. Второе, и не менее важное, заглянуть в свое сердце, повнимательнее присмотреться к себе — нет ли своей вины в том, что муж отбивается от дома.

А моя молитва только в помощь Вашей. Дети-то повторяют ошибки своих родителей!

Дорогой о Господе А.!

Счастье человеческое не в чем ином, как в единении с Богом, исполнении Его спасительных заповедей. Вот и решайте свои жизненно важные для Вас проблемы с этой позиции. Вы человек семейный, и брак Ваш благословлен, а значит, наиважнейшее для Вас — спасение всей семьи, жизнь в Боге всей семьи. В этот же данный Вами Богу обет входит и материальное обеспечение семьи. Вот и думайте, и молитесь, как это осуществить наилучшим образом. А для этого, уж простите, даны нам Господом голова и ум свой. Духовник лишь немного корректирует Ваши выношенные лично решения или планы.

Умудри Вас Бог!

Дорогие А. и Е.!

Вы оба только-только ощутили, что есть в мире действительные ценности, но оба вы к ним еще не прикоснулись, а только любуетесь и мните, что уже обладаете этими сокровищами.

Нет, дорогие мои, впереди вам обоим предстоят такие тяжкие труды, что только время покажет, выдержите ли вы их и станете ли действительными обладателями сокровищ.

Начинать же трудиться надо над тем, чтобы искоренять массу дурных привычек, с которыми вы сроднились. И я бы вам посоветовал не спешить связывать себя узами брака, пока вы не укоренитесь в христианском мировоззрении.

Сейчас, в период духовной брани и становления, лучше не связывать себя житейским попечением о супружестве. Да попробуйте испытать себя в чистой дружбе — она должна лечь в фундамент чистой семьи.

Дорогая о Господе Н.!

Женщина-христианка по Божию повелению должна воспитать своих детей в вере и благочестии и детей от своих детей. Судя по Вашему письму, для своих детей Вы этого не сделали. Так что о внуках бы попеклись. И муж у Вас жив, и принять постриг Вы могли бы только в том случае, если бы и он этого захотел, то есть по обоюдному согласию. Но этого у Вас нет. А потому оставайтесь женой своего мужа и помогайте детям своим воспитывать внуков.

Я не могу благословить Вас на принятие монашества.

Дорогая А.!

На словах Вы будто бы и благодарите Господа за все, а на деле с необыкновенной легкостью отсекли бы, отстранили бы от себя боль. А что отсекать-то — обеты, данные Богу.

Супруг Ваш болен, но ведь и Вы завтра можете впасть в болезнь. И тогда — прощай все обеты. То же самое и в отношении дщери.

При венчании пьют общую чашу: вино, смешанное с водой, пьют до дна. Вино — радости совместной жизни, вода (и ее больше) — общие горести, беды и боли. Но мы чашу-то выпили, а жизнью не хотим подтвердить данный Богу обет. Вот за душу дочери Вы боретесь, а надо и за душу мужа бороться — тем более, что и сам он молится, но пока враг сильнее. А Фотиния что сделала, чтобы помочь мужу?

Вот, дорогая моя А.! Только терпение и несение креста заповедано нам, а мы все бежим от креста, данного Богом, и тянемся к самовольному и с ним погибаем.

Умудри Вас Бог!

Дорогая Е.!

Божие благословение Вам на любовь и терпение. Было время, когда и наши немощи терпеливо врачевал Господь по предстательству за нас близких, и вызревала душа незримо для нас, пока однажды не откликнулась и сама на любовь и терпение других. А у Вас-то печаль о родном человеке, о супруге. И печаль эта призвана усилить молитву.

Но супругу не показывайте Ваших трудов и усилий, живите с ним в одной упряжке, не убегая далеко вперед в своем религиозном рвении, все время чувствуйте близко рядом своего С. А М. святой преподобный Серафим Саровский приложил бы ручку к устам. Родители для чад неприкосновенны — даже если они и страждут. Если есть любовь, то она даст и понимание, и сочувствие к состоянию папы.

И поехать иногда за супругом надо, чтобы не было в его жизни вопиющего разделения на жизнь одинокого и семейного, и не опережайте события — к венчанию надо идти ответственно и сознательно, это Таинство, которое ко многому обязывает. А раз пока такого восприятия Таинств нет, то и идти не надо.

Надо потрудиться, умолить Господа даровать веру. У св. Григория Богослова мать была верующая, а отец — язычник. Думаю, что о венчании в тот период вопрос не стоял. Но конец венчает дело. Мать воспитала детей православными, и отец окончил жизнь православным архиереем. А плотская любовь — это одна из составных частей брака — и благословляется она в Таинстве Брака, и грех тому, кто дерзнет ухудшать брак. Богом благословлено два пути ко спасению — брак и монашество, и оба пути крестные. Ваш выбор уже сделан, и надо с любовью и желанием донести свой крест до конца. И откуда знаете, не спасете ли супруга своего, освящающегося своей верующей женой? Прочитайте 1-ое Послание к Коринф., гл. 7. Там Вам ответ.

Дружба между мужчиной и женщиной – это  один из самых тонких вопросов, потому что здесь грань между дружбой и более личными отношениями достаточно скользкая. Дружба – это когда люди смотрят не друг на друга, а в одну сторону, то есть когда есть общий интерес, общий предмет. Это может быть армейская дружба, дружба между учеными, собирателями марок или, например, даже дружба между бандитами. Предметом дружбы могут быть очень разные вещи, но если нет предмета, который интересен обоим, то дружбы не бывает.

Любовь, влюбленность – это когда два человека сами являются предметом друг для друга, когда интересен сам этот человек. Всегда есть опасность, что дружба перерастет в нечто большее, более личное, более глубокое, более направленное друг на друга. Поэтому если дружат юноша и девушка, то это очень даже хорошо и всячески приветствуется. В дружбе человек проявляет себя, мы можем более ярко увидеть другого в деле. Говорят: «Возьми его с собой в разведку и поймешь, кто он такой». Глубокая дружба или поверхностная в любом случае раскрывает характер человека. Если, например, студенты вместе восстанавливают храм, вместе ходят в поход или вместе детям помогают, а потом вдруг влюбляются, то эта любовь имеет все шансы закончиться хорошим браком, потому что они и до влюбленности узнали друг друга.

Если же начинается дружба между женатым мужчиной и замужней женщиной, когда человек уже связан брачными узами и обязательствами, то все это может легко и незаметно перерасти в недопустимые отношения. Причем тем незаметнее, чем чище и возвышеннее человек. Люди вообще и мужчины в частности по своему устройству часто подвержены страстям, и, глядя на красивую женщину или девушку, мужчина обычно начинает испытывать соответствующие чувства. Ему с самим собой все ясно, что у него к ней.

Если же человек привык с блудными страстями бороться и делает это успешно (к чему нас призывает христианство), если он думает о высоком, а с женщиной у него возникает дружба на предмет, например, совместного чтения акафистов, то он очень легко может пропустить момент, когда дружба перерастает уже во что-то более глубокое и серьезное. То есть перерастает уже в ту любовь или влюбленность, которая для него недопустима.

Влюбленность обладает таким свойством, что, пройдя некий рубеж, с ней очень сложно бороться. Если человек по-настоящему влюбился, то ему очень сложно остановиться, когда чувство захватило все его существо.

Влюбленность – это одно из самых сильных и острых ощущений, которые человек может переживать. И тем острее и неожиданнее оно сваливается на него, если он привык мыслить возвышенно, если он ни о чем таком особом не помышлял.

Мы состоим из души и тела, и наша душа может упустить момент возникновения склонности к другому человеку, тогда как тело пока еще молчит. И когда оно вдруг проснется, душа уже будет не в силах отразить этот натиск, потому что она уже давно сдалась. Это надо знать. Этому надо в школе учить. К сожалению, многие люди считают, что такая дружба возможна. Очень многие.

Часто женатым мужчинам, представляющим интерес для противоположного пола, женщины предлагают дружбу. Я неоднократно с этим сталкивался. Причем женщины понимают, что мужчина не собирается оставлять свою семью. Мне приходится слышать такое: «Ну, я же хотела быть ему помощницей, я же хотела быть ему ангелом хранителем. Жена – это жена, у нее свои функции, свои обязанности, но ведь нужно, чтобы о нем позаботились. О семье он сам заботится, а я хотела бы заботиться о нем. Чтобы кто-то разделял его интересы. Кто-то его вдохновлял».

Любой мужчина (и, соответственно, женщина) должен очень внимательно относиться к тому, когда какая бы то ни было женщина вдруг выходит из общего ряда других женщин: в качестве друга или в качестве коллеги по работе, что тоже является разновидностью дружбы.

Например, муж – ученый, жена у него – домохозяйка, а на работе есть женщина-коллега, которая, так же как и он, увлечена этой работой. И если она становится каким-то особенным человеком в его жизни, хотя бы даже только в отношениях по работе, то от этого надо сразу же убегать, потому что, скорее всего, это кончится плохо. Увлеченность чем-то склонна перерастать в увлеченность друг другом. Поэтому если вы замужем или женаты, то я вам советую дружить со своим мужем или женой или с людьми одного с вами пола. Возможно дружить компанией, но никого при этом не выделяя.

Признак, когда грань между дружбой и недружбой может быть перейдена, – это когда человек начинает занимать в вашей жизни какое-то особое место. Свою зависимость от человека можно проверить.

Зачем, например, нам нужны посты? Понять, насколько мы зависимы. Можно есть мясо? Можно. Почему же мы его не едим в пост? В частности, чтобы понять, насколько мы от этого зависимы. И от этой зависимости избавиться.

Так и в личных отношениях: зависимость легко проверить, увеличивая дистанцию. Если, расставшись на неделю, я чувствую, что я жить без нее не могу, и если при этом я женат, то, значит, надо ситуацию срочно исправлять, в том числе (если другого выхода нет) и полностью прекращая отношения.

О.Артемий Владимиров, протеирей

Источник: http://www.pravmir.ru

Всю свою сознательную детскую жизнь я сопротивлялся, как мог, родительскому желанию сделать из меня музыканта. И только поступив учиться в Духовную семинарию, с благодарностью вспомнил своих родителей. Церковное пение пленило меня всецело. Торжественный Знаменный распев, Рахманинов, Ведель, Кастальский звучали постоянно в моем сознании и сердце, где бы я ни находился и куда бы ни шел. Уже в семинарии я управлял вторым академическим хором. По окончании семинарии, женившись на протодиаконской дочке, я, к своей радости, получил место регента храма в г. N. и был этим счастлив, не помышляя о рукоположении в священники. Хотя тесть мой непрестанно пытался склонить меня к рукоположению, апеллируя к тому, что на зарплату регента я не смогу достойно содержать его единственную дочь. Городок наш был небольшой, примерно сто тысяч населения, но я все же сумел создать неплохой хор из педагогов местной музыкальной школы и даровитых любителей. По субботам я имел обыкновение до всенощного бдения прогуливаться по бульвару городского сквера, выходящего на небольшую набережную с причалом для парома. Вот так, прогуливаясь, я повстречал того, о ком будет мой рассказ.

 Навстречу мне двигался босой, несмотря на октябрь, высокий лохматый человек. На нем прямо на голое тело был надет двубортный изрядно поношенный пиджак, явно короткие, в полоску брюки, вместо ремня подпоясанные бечевкой. Но озадачил меня в нем не столько его гардероб, сколько то, что он на ходу читал книгу, уткнувшись в нее почти носом. При этом он шел очень быстро, широко расставляя ноги. Я подумал: «Вот ненормальный, споткнется и упадет».

Поравнявшись со мной, он остановился. Не поворачивая ко мне головы, широко перекрестившись, громко воскликнул: «Верую двенадцатому стиху псалма». Потом повернулся ко мне, осклабившись в какой-то дурацкой улыбке, сквозь зубы засмеялся: «Гы-гы-гы», - и, уткнувшись опять в свою книгу, быстро зашагал дальше. Растерявшись от такой выходки, я с недоумением долго смотрел ему вслед, пока он не скрылся за поворотом. «Сумасшедший какой-то», - подумал я и направился домой. Дома рассказал об этом случае жене. Она подробно расспросила, как выглядел тот странный человек, и сказала:

 - Это наверняка Гришка юродивый. Три года назад он исчез из нашего города, поговаривали, что его посадили за тунеядство и бродяжничество, вот, наверное, вновь объявился.

 - А что он имел в виду, говоря: «Верую в двенадцатый стих псалма»? - допытывался я у супруги.

 Та пожала плечами:

 - Господь его знает, юродивые и блаженные часто говорят загадками, но раз сказал, значит, что-то обозначает. Посмотри сам в Псалтыри.

 - Что же я там найду? Сто пятьдесят псалмов - и половина из них имеет двенадцатый стих, - и, махнув рукой, я направился в церковь ко всенощной.

 По дороге в храм я размышлял:

 - Ну какие юродивые в наше время? Просто больные люди. Да и раньше шарлатанов и ненормальных немало было.

Мой разум отказывался воспринимать подвиг юродства. Казалось, что этот вид святости - вне учения Нового Завета. Преподобные, святители, мученики, на мой взгляд, несомненно, являлись ярким свидетельcтвом исполнения заповедей Господа и подражанием какой-то стороне Его служения, а юродство - что?

 Придя на балкон, я стал раскладывать ноты по пюпитрам, готовиться к службе. Народ потихоньку заполнял храм. В это время я с высоты хоров увидел, как в храм зашел тот ненормальный босоногий человек. Он подошел к ближайшему подсвечнику, взяв с него только что поставленную горящую свечу, стал обходить с ней по периметру храма все иконы. Перед каждой иконой он останавливался по стойке «смирно», правой рукой с горящей свечой крестом осенял икону, затем четко, как солдат, поворачивался кругом и осенял горящей свечой пространство перед собой. Такие манипуляции он проделал перед каждой иконой, затем затушил свечу, сунул в карман своего пиджака. Эти странные действия со свечой подтвердили мое мнение о том, что передо мной - больной человек. Я пошел в алтарь, чтобы получить благословение у отца настоятеля перед службой и, не удержавшись, спросил его о юродивом Григории.

 - А, Гришка опять появился, - как-то обрадованно воскликнул он, - мой сын когда-то у него учился.

 - Как - учился? - опешил я.

 - Да он не всегда такой был, раньше он был учителем литературы Григорием Александровичем Загориным. Но потом что-то с ним произошло, попал в «психушку». В школе поговаривали, что он на Достоевском свихнулся, стал ученикам на уроках о Боге, о бесах говорить. За уклонение от школьной программы его в гороно вызвали на разбор, а он и ляпнул им, что Гоголь с Достоевским беса гнали, а тот взял да во Льва Толстого вселился, а от него на Маяковского и других советских писателей перекинулся. Ну, ясное дело, его в «психушку» направили. Выйдя оттуда, он странничает по храмам.

 - И что же, он босиком круглый год ходит?

 - Нет, - засмеялся настоятель, но обувь надевает только тогда, когда выйдет приказ министра обороны о переходе на зимнюю форму одежды. Вычитает об этом в газете «Красная звезда» и обувается да одевается в какое-нибудь пальтишко.

 Вечером, возвратившись от всенощной домой, я после ужина стал готовиться к воскресной Божественной литургии. Просматривая партитуры и раскладывая ноты по папкам, ловил себя на мысли, что из головы не выходит образ этого странного юродивого. Закончив разбираться с нотами, я открыл Псалтырь. В восьмидесяти пяти псалмах имелись двенадцатые стихи. Я прочитал их все, но так ничего и не понял.

 - Да что же значит - веровать в двенадцатый стих псалма? Ерунда все это, - подумал я с раздражением и отложил Псалтырь.

 Пока возился с Псалтырью, не заметил, как время перевалило за полночь. Так поздно ложиться я не привык, глаза уже слипались, поэтому не стал прочитывать «молитвы на сон грядущим», а перекрестившись, сразу лег в постель. Уже лежа в постели, я прочитал молитву: «Господи, неужели мне одр сей гроб будет…» - и сразу заснул.

 После литургии, выйдя на церковный двор, я увидел Гришку, окруженного прихожанами, и подошел полюбопытствовать о чем они говорят. Гришка, который возвышался над прихожанами на целую голову, меня сразу заметил и осклабился в той же дурацкой улыбке.

 - Гриша, - говорила ему одна пожилая женщина, - что мне делать? Сын пьет, с женой надумал разводиться. Помолись ты за него, может, Господь вразумит.

 - Да как же я буду молиться, коли молитв не знаю? Мы с Лешкой только одну молитву знаем, - при этом он загадочно глянул на меня, - «Помилуй мя, Боже, на боку лежа», вот и все. Правда, Леха?

 Все повернулись ко мне. Краска залила мое лицо, мне показалось, что не только Гришка, но все прихожане догадались, что я не читал вечерних молитв. В крайнем смущении, пробормотав что-то невнятное, я развернулся и быстро пошел к храму.

 - Либо это чистая случайность, совпадение, - подумал я, - либо действительно Гришка обладает даром прозорливости, как о нем и говорят в народе.

 На следующий день я решил повстречаться с Гришкой, чтобы выяснить для себя окончательно, кто он - больной психически человек или действительно юродивый, святой.

 Но ни на следующий день, ни через неделю я Гришку не увидел. Сказали, что он куда-то ушел. Говорили, будто бы он имеет обыкновение проводить зиму в селе Образово у настоятеля отца Михаила Баженова. Этот приход у нас в епархии слыл самым бедным, в чем я вскоре и сам убедился. Как-то после Пасхи я поехал в Епархиальное управление за нотными сборниками и там вижу, стоит у дверей склада батюшка в пыльных кирзовых сапогах, в старом залатанном подряснике, поверх которого накинута вязаная серая безрукавка. Из-под выцветшей синей бархатной скуфьи выбивались неровные пряди темно-русых с проседью волос. Жиденькая бороденка обрамляла узкое, со впалыми щеками лицо, которое можно было бы назвать некрасивым, если бы не большие голубые глаза. За плечами висел обыкновенный мешок, перевязанный веревками по типу рюкзака. Батюшка стоял в сторонке, явно смущаясь своего вида и дожидаясь очереди на склад. Но только выходил один получивший товар, как подъезжал на машине какой-нибудь другой солидный протоиерей или церковный староста, и батюшка снова вжимался в стену, пропуская очередного получателя церковной утвари. Те проходили, даже не замечая его убогой фигуры. Меня это возмутило, и я, подойдя к батюшке, нарочито громко сказал, складывая руки: «Благослови, честной отче!»

 Батюшка как-то испуганно глянул на меня и, быстро осенив крестным знамением, сунул мне для поцелуя свой нательный крест.

 Я, поцеловав крестик, потянулся, чтобы взять его руку для поцелуя, как и полагается. Но он, спрятав ее за спину, смущенно улыбаясь, проговорил:

 - Она у меня вся побитая и исцарапанная, я ведь крыши односельчанам крою, вот у меня руки и рабочие, не достойные, чтобы к ним прикладываться.

 - Зачем же Вы крыши кроете, ведь Вы же священник? - удивился я.

 - Приход у нас небогатый, а храм большой, его содержать трудно, да и прокормиться - деток-то у меня семеро.

 Тут я, увидев, что на склад в это время хочет пройти другой священник, подойдя к нему под благословение, сказал:

 - Простите, отче, сейчас очередь этого батюшки.

 Тот, недовольно глянув на свои часы, пробормотал:

 - Ради Бога, я не против, хотя очень спешу.

 Батюшка на удивление очень быстро вышел со склада, неся только одну пачку свечей. Подойдя ко мне, он спросил:

 - Как Ваше святое имя, чтобы помянуть в молитве?

 - Меня зовут Алексием, а Вас, батюшка, как звать и где Вы служите?

 - Недостойный иерей Михаил Баженов, а служу я в селе Образово, в трех днях ходьбы отсюда.

 - Так Вы что же, туда пешком ходите? - воскликнул я. - Ну машины нет - это понятно, велосипед бы купили.

 - Что Вы, на велосипед еще заработать надо, это мне не по карману. И на автобус билет надо купить, а это тоже денег немалых стоит.

 - Да, кстати, отец Михаил, скажите мне, пожалуйста, юродивый Гришка у вас находится?

 - Зимовал у меня, а сейчас, после Пасхи, ушел.

 - А что, он действительно юродивый или притворяется?

 - Что Вы, Алексий, как можно так думать! Григорий - святой человек, в этом даже сомневаться грех. Он у нас около храма источник с целительной водой открыл.

 - Как то есть открыл?

 - Это давно было, лет десять назад. Я его тогда еще не знал, и он к нам первый раз пришел. Заходит ко мне во двор и говорит:

 - Дай-ка мне, поп Мишка, воды попить.

 Я сразу смекнул, что юродивый передо мной стоит: кто еще меня «поп Мишка» будет называть? Прихожане отцом Михаилом зовут, а нецерковные люди - Михаилом Степановичем. Я вынес ему ковшик воды и в дом на чай пригласил. Но он пить не стал:

 - Плохая у тебя вода, - говорит, - а на чай тем более не годится. Давай лопату мне да поживей, я пить сильно хочу.

 Я удивился, конечно, но лопату вынес. Он походил с лопатой вокруг храма, потом воткнул ее в одном месте и говорит:

 - Копай, Мишка, здесь будем сокровище с тобой искать. Ты покопай, а я посижу рядом, а то пока искал, утомился очень.

 Я даже и перечить не подумал, раз юродивый говорит, значит, что-нибудь там найдем. Пока я копал, он рядом на травке лежит, только подбадривает меня:

 - Копай-копай, Мишка, найдешь золотишко.

 Выкопал я больше своего роста, день уж к вечеру клонится. Матушка несколько раз подходила, беспокоится, чего это я делаю. Уж совсем стемнело. Гришка мне говорит:

 - Хватит копать, уж пора спать.

 Хотя я ничего не нашел, но, думаю, не зря копал, наверное, в этом какой-то смысл есть, мне еще не понятный. Пригласил с собой в дом Григория на ужин. Тот говорит:

 - Ужин мне не нужен, дай краюху хлеба.

 В дом тоже не пошел.

 - Я, - говорит, - здесь, среди тварей бессловесных заночую.

 Утром я проснулся, пошел к яме, а она - полная воды. Да такая вкусная вода, прямо сладкая, как мед. Стало быть, мы до источника святого с Григорием докопались. Теперь сами судите, Алексий, настоящий он юродивый или обманщик.

 Мы распрощались с отцом Михаилом, я дал обещание приехать к нему летом, когда будет отпуск, на его престольный праздник - Казанской иконы Божией Матери.

 Обычно я уходил в отпуск после Петрова дня, так как в это же время брал отпуск наш настоятель. Здоровье мое, несмотря на молодые годы, оставляло желать лучшего. Я с рождения страдал сердечной недостаточностью. Но в этом году как-то все обострилось, и супруга моя настоятельно потребовала, чтобы я поехал на курорт, в кардиолечебницу, укрепить свое здоровье. Мне же очень хотелось съездить в Питер, чтобы там в библиотеке семинарии переписать для хора новые партитуры да и повстречаться с друзьями времен моей студенческой юности. Но, уступая настоянию своей жены, я согласился ехать на курорт, взяв с нее обещание, что на следующий год, если будем живы, то поедем непременно в Питер. После службы на праздник первоверховных апостолов Петра и Павла я зашел в нашу церковную бухгалтерию, чтобы получить зарплату и отпускные деньги. А когда вышел из бухгалтерии, увидел во дворе Гришку, как всегда окруженного прихожанами. Увидев меня, он разулыбался и, бесцеремонно растолкав бабушек, направился ко мне:

 - Ну, Леха, ты - человек грамотный, растолкуй мне про эту тетку, что все свое имение на врачей растратила, а вылечиться так и не вылечилась.

 - Какую тетку? - удивился я.

 - Ну ту самую, о которой в Евангелии написано.

 - А-а, - протянул я, когда до меня дошло, о каком евангельском эпизоде говорит Гришка, - а что там растолковывать, у земных врачей вылечиться не смогла, а прикоснулась к Христовым одеждам - и вылечилась.

 - Вот-вот, правильно говоришь, только прикоснулась; некоторым бы тоже не мешало прикоснуться. А этим, на которых мы имение тратим, Господь сказал: «Врачу, исцелися сам». Вот оно как получается, Леха. Так что айда с тобой вместе прикасаться.

 Сердце мое радостно забилось, я сразу поверил, что никакие врачи и никакие курорты мне не нужны. При этом поверил: пойду с Гришкой - и обязательно исцелюсь. Даже не спрашивая, куда надо идти, я воскликнул:

 - Пойдемте, Григорий Александрович.

 Гришка стал испуганно оглядываться кругом:

 - Это ты кого, Леха, кличешь? Какого Григория Александровича? Его здесь нет.

 Потом, нагнувшись к моему уху, прошептал:

 - Я тебе только, Леха, по большому секрету скажу: Григорий Александрович помер. Да не своей смертью, - он еще раз оглянулся кругом и опять зашептал мне на ухо: - это я его убил, только ты никому не говори, а то меня опять в милицию заберут и посадят.

 Я с удивлением посмотрел на Гришку, подумав:

 - Неужели действительно душевнобольной?

 - Да-да, Леха, не сомневайся, заберут и посадят, у них за этим дело не станет, - он засмеялся, - гы-гы-гы.

 Когда он смеялся, я внимательно смотрел на него, и меня поразило, что в его глазах я не увидел веселья, которое должно было, по сути, сопровождать смех. Нет, в глазах его была печаль, даже я бы сказал - какая-то скорбь. И тогда я вдруг понял, что это не смех слабоумного человека, а рыдания того, кто видит страшную наготу действительности, сокрытую от «мудрых века сего».

 - Ну дак как теперь, Леха, когда ты узнал правду, пойдешь со мной или передумал? - и он, сощурив глаза, продолжая гыгыкать, смотрел на меня, ожидая ответа.

 Я стоял в растерянности и не знал, что ответить. Но потом все же решительно сказал:

 - Не передумал, пойду.

 - Вот и хорошо, через пять деньков раненько приходи к церкви. Путь неблизок.

 Тогда я вдруг решил спросить:

 - А куда мы пойдем?

 - Куда пойдем, говоришь? Сам ведь обещал, а теперь забыл, небось? К попу Мишке пойдем, он тебя ждет.

 Тут я вспомнил про свое обещание отцу Михаилу посетить в отпуск его храм в селе Образово и устыдился: ведь действительно забыл. Узнав о том, что я не собираюсь ехать в санаторий, а еду с Гришкой в Образово, супруга вначале огорчилась, но, подумав, решила, что это даже лучше. Раз блаженный обещает исцеление, то так, наверное, и будет.

 Встали рано, и жена собрала мне в дорогу вещи и продукты. Увидев меня, загруженного сумками, Гришка почесал затылок:

 - Куда же ты, Леха, собрался, с таким скарбом? За Христом так не ходят. Он ведь налегке с апостолами ходил.

 - Тут, Гриша, все самое необходимое в дорогу, ведь не на один же день едем.

 - Кто тебе сказал, что едем? Мы туда, Леха, пешим ходом, три дня нам идти.

 - Как, - удивился я, - мы разве пойдем пешком? Ведь это восемьдесят с лишним километров.

 - Господь пешком ходил, и апостолы - пешком. Сказано ведь: «Идите в мир и научите все народы». Если бы Он сказал: «Поезжайте на колесницах,» - тогда другое дело. А раз сказал: «Идите», - значит, мы должны идти, а не ехать.

 - Ладно, - сказал я, - раз такое дело, оставлю часть.

 - Нет, Леха, часть за собою целое тащит. Надо все оставить и идти.

 - А чем будем питаться в дороге? - недоумевал я.

 - Сухарик - вот дорожная пища, он легкий, нести сподручно. А воды кругом много. Что еще нам надо? Поклажу свою вон человеку отдай, - указал он на подошедшего к калитке бомжа, который с утра пораньше пришел занять место для собирания милостыни.

 Я безропотно исполнил совет Гришки и обе сумки отдал бомжу. Тот, обрадовавшись, схватил их и убежал, боясь, что могут снова отнять такой щедрый дар.

 - Вот теперь пойдем все вчетвером,- обрадованно воскликнул Гришка и быстро зашагал по улице. Я последовал за ним. Когда вышли за город и двинулись по сельской грунтовой дороге, решил спросить Гришку напрямик, что он имел в виду, когда сказал: «Пойдем все вчетвером».

 - Ну а как же мы пойдем без самых близких своих друзей? Без них никуда.

 - Каких друзей? - удивленно спросил я.

 - Как - каких? Каждому дает Бог Ангела-Хранителя, это, Леха, друг на всю жизнь.
 - Ах, вон оно что - тогда нас, значит, не четверо, а шестеро. Ведь сатана тоже приставляет к каждому человеку падшего ангела-искусителя.

 - Нет, Леха, они любят не пешком ходить, а с комфортом ездить на автомобилях, особенно на дорогих, или в поездах - тут они больше уважают мягкие места в купе. А пешком они ходить не любят, быстро утомляются. А если человек к Богу идет, они этого вовсе не переносят. Потому я их все время мучаю тем, что пешком везде хожу.

 Так, за разговором об ангелах и бесах, мы прошли километров пятнадцать, и я уже стал притомляться.

 Когда мы вышли к небольшой речке, Гриша сказал:

 - Вот, Леха, здесь отдохнем и пообедаем.

 Мы присели на берегу, в тени раскидистой ивы. Гришка достал из своего заплечного мешка две кружки и велел мне принести воды из речки. Когда я вернулся, он уже разложил на чистую тряпку сухари. Мы пропели молитву «Отче наш» и стали есть, размачивая сухари в воде. Когда поели, Гришка аккуратно стряхнул крошки, оставшиеся на тряпке, себе в рот и, объявив сонный час, тут же лег на траву и захрапел. Я тоже пытался уснуть, но не мог: комары меня буквально заели. Гришка при этом спал совершенно спокойно, будто его и не кусали эти кровопийцы. Проснувшись через час, он, позевывая и мелко крестя рот, сказал:

 - Ну что, Леха, спал ты, я вижу, плохо. К вечеру, даст Бог, дойдем до деревни, там поспишь.

 Когда мы снова тронулись в путь, я его спросил:

 - Гришка, ты не знаешь, чем комары в раю питались, до грехопадения человека? То, что животные друг друга не ели, это понятно. У нас дома кошка картошку за милую душу лопает. Так что я могу представить себе тигра, жующего какой-нибудь фрукт. Но вот чем комары питались, мне не понятно.

 - Вижу, плохо вас, Леха, в семинариях духовных обучали, раз ты не знаешь, чем комары в раю питались.

 - А ты знаешь?

 - Конечно, знаю, - даже как бы удивляясь моему сомнению, ответил Гришка. - Комарик - эта тончайшая Божия тварь, подобно пчеле, питалась нектаром с райских цветов. Но не со всех, а только с тех, которые Господь посадил в раю специально для комаров и другой подобной мошкары. Это были дивные красные цветы, которые издавали чудный аромат, подобный ливанскому ладану, но еще более утонченный. Бутоны этих цветов были всегда наполнены божественным нектаром. И вся мошкара, напившись нектара, летала по райскому саду, издавая мелодичные звуки, которые сливались в общую комариную симфонию, воспевающую Бога и красоту созданного Им мира. Но после грехопадения человека райский сад был потерян не только для него, но и для всей твари. Бедные, несчастные, голодные комарики долго летали над землей в поисках райских цветов, но не находили их. Наконец они прилетели к тому месту, где Каин убил своего братца Авеля. А кругом на месте этого злодеяния были разбрызганы алые капли крови. И комарики подумали: «Вот они, эти райские цветы». И выпили эту кровь. Но через некоторое время они вновь жаждали пить кровь человеческую, и кинулись комарики на Каина, и стали его кусать и пить его кровь. И побежал Каин куда глаза глядят. Но не мог убежать от комаров и мошкары. И возненавидел Каин комаров, а комары и прочая мошкара возненавидели человека.

 - Откуда ты взял эту историю? Об этом нигде не написано.

- Если бы, Леха, обо всем писали, то, думаю, и самому миру не вместить бы написанных книг.

 - Ну а все-таки, от кого ты слыхал об этом?

 - Я не слыхал, Леха, я сам догадался, что так именно и было.

 К вечеру мы дошли до какой-то деревни, и Гришка, подойдя к одной избе, уверенно постучал в окошко. Занавески приоткрылись, а вскоре нам навстречу выбежала пожилая женщина и радостно заголосила:

 - Гришенька, Гришенька к нам пришел, ну наконец-то, мы уже заждались! Проходите, проходите, гости дорогие!

 После ужина Гришка распорядился:

 - Ты вот что, Анька, Лехе постели в горнице, он - человек измученный, ему культурный отдых нужен, нам завтра опять в путь. А мне здесь у тебя тесно, пойду на сеновал, послушаю, о чем звезды на небе сплетничают.

 - Ой, Гришенька, послушай да нам, глупым, расскажи, - сказала на полном серьезе Анна Васильевна, хозяйка дома, где мы остановились.

 - Коли бы я умней вас, глупых, был, то, может, что-то и рассказал. А то ведь я слышать-то слышу, а передать на словах не умею, ума не хватает.

 Третий день пути оказался для меня самым тяжелым. Я натер ноги до кровавых мозолей. Снял ботинки, пошел босиком по пыльной сельской дороге - стало гораздо легче. Но бедное мое сердце: оно, по-видимому, не выдержало такой нагрузки. Воздух перед моим взором вдруг задрожал и сгустился. Голос Гришки стал каким-то далеким. Перед глазами поплыли круги, а затем вдруг все потемнело и я провалился в эту темноту. Очнувшись, открыл глаза и увидел, что лежу на траве. Невдалеке от меня я услышал Гришкин голос, который с кем-то спорил и о чем-то просил.

 - Нет, возьми вместо него меня, - говорил Гришка, - ему еще рано, а я уж давно жду. Нет, так нельзя, Гришку возьми, а Леху оставь. Лешку оставь, а меня возьми вместо него.

 Я понял, что разговор идет обо мне, и повернулся к Григорию. Тот стоял на коленях, крестился после каждой фразы, преклонялся лбом до земли. Я догадался, что это он так молится за меня.
 - Гриша, - позвал я, - что со мной было?

 - Спать разлегся так, что не добудишься тебя, и еще спрашиваешь, что было. Пойдем, хватит лежать, уже немного осталось.

 Я поднялся с земли, и мы пошли дальше. Я шел в полной уверенности, что молитва Гришки спасла мне жизнь. Только вот что означает «Гришку возьми, а Леху оставь», я не мог сообразить.

 К селу Образово подошли уже к вечеру третьего дня пути. Я видел, как вся семья отца Михаила искренне радуется Гришкиному приходу. Меня они тоже встретили с радушием и любовью. Поужинали картошкой в мундире с солеными огурцами и помидорами. Гришка с нами за стол не сел, а взяв только две картофелины, ушел.

 - Он никогда с нами за стол не садится, - пояснил мне отец Михаил после его ухода, - сколько его ни уговаривал, у него один ответ: «За стол легко садиться, да трудно вставать, а я трудностей ой как боюсь».

 Уложили меня спать в небольшой комнате на постель с целой горой мягких пуховых подушек. Утром я проснулся, когда солнце уже взошло высоко. Матушка предложила чаю. Когда я спросил, где отец Михаил, она сказала:

 - Да Вы садитесь, его не ждите, он никогда не завтракает. Сейчас ушел в сарай - клетки для кроликов мастерить.

 - А где Гришка ночевал? - спросил я.

 - Он всегда на чердаке ночует, в своем гробу спит.

 - Как это - в гробу? - удивился я.

 - Да, видать, вычитал, что некоторые подвижники в гробах спали, чтобы постоянно помнить о своем смертном часе и быть к нему готовыми, вот сам выстругал себе гроб и спит в нем.

 Вечером мы все пошли на всенощное бдение в честь праздника Казанской иконы Божией Матери. Я помогал матушке петь на клиросе, а Гришка стоял недалеко от входа в храм по стойке «смирно», лишь изредка осеняя себя крестным знамением. Делал он это очень медленно: приставит три пальца ко лбу и держит, что-то шепча про себя, потом - к животу в районе пупка и опять держит и шепчет, затем таким же образом на правое плечо и левое. Когда запели «Ныне отпущаеши», он встал на колени. На следующий день за Божественной литургией Гришка причастился. Когда после службы пришли домой, Гришка сел вместе с нами за стол, чему были немало удивлены и обрадованы отец Михаил с матушкой. Правда, ничего он есть не стал, кроме просфорки, и попил водички из источника. Гришка сидел за столом, радостно глядел на нас и улыбался:

 - А у меня сегодня день рождения, - вдруг неожиданно заявил он.

 Отец Михаил с матушкой растерянно переглянулись.

 - У тебя же день рождения в январе, - робко заметил отец Михаил.

 - Ну да, - согласился Гришка, - появился на свет я в январе, а сегодня у меня будет настоящий день рождения.

 Все мы заулыбались и стали поздравлять Григория, поддерживая шутку, за которой, мы не сомневались, скрывается какой-то смысл.
 - Ну я пойду полежу перед дальней дорогой, - сказал Гришка после обеда.

 - Куда же ты, Гриша, уходишь? - спросил отец Михаил.

 - Эх, Мишка, хороший ты человек, да уж больно любопытный. Ничего тебе не скажу, сам скоро узнаешь, куда я ушел.

 Отца Михаила ответ вполне удовлетворил:

 - Ну что ж, иди, Гриша, куда хочешь, только возвращайся, мы тебя ждать будем.

 - Я тоже буду вас ждать, - сказал Гришка и ушел к себе на чердак.

 До вечера он с чердака так и не явился. Но когда Гришка не пришел на следующий день, отец Михаил забеспокоился и решил проведать Григория. С чердака он спустился весь бледный и взволнованный:

 - Ушел Гришка от нас навсегда, - сказал он упавшим голосом.

 - С чего ты решил, что он навсегда ушел? - вопросила матушка. - Он что, записку оставил?

 - Нет, матушка, он здесь свое тело оставил, а душа ушла в вечныя селения, - и отец Михаил широко перекрестился. - Царство ему Небесное и во блаженном успении вечный покой.

 Гроб с его телом мы спустили с чердака и перенесли в храм.

 Отец Михаил отслужил панихиду. На завтра наметили отпевание и погребение. А ночью решили попеременно читать Псалтырь над гробом.

 Вечером с отцом Михаилом мы сидели у гроба Григория, а матушка готовила поминки дома. Григорий лежал в гробу в своем стареньком двубортном пиджаке на голое тело и в заплатанных коротких брюках, из которых торчали босые ноги. Перед тем как нести Григория в церковь, я предлагал отцу Михаилу переодеть его.

 - Что ты, - замахал тот руками, - он мне сам наказывал, как помрет, чтобы его не переодевали: «Это, - говорит, - мои ризы драгоценные, в костюме я буду походить на покойника Григория Александровича». - А ведь, думаю, он знал о своей смерти, когда говорил за обедом, что пойдет далеко.

 - Он знал об этом, еще когда к вам шел, это ведь он за меня умер. У меня сердце в дороге прихватило, а он молился: «Возьми лучше Гришку, а Лешку оставь». Я тогда не понял, о чем он просит.

 - Вот оно, какое дерзновение имеют блаженные люди, - вздохнул отец Михаил, - а мы, грешные, все суетимся, все чего-то нам надо. А человеку на самом деле мало чего надо на этом свете.

 Первым остался читать Псалтырь я. Когда стал произносить кафизмы, то почувствовал необыкновенную легкость. Голос мой радостно и звонко раздавался в храме. Ощущения смерти вовсе не было. Я чувствовал, что Гришка стоит рядом со мной и молится, широко и неторопливо осеняя себя крестным знамением. Мне вдруг припомнилось, как увидел Гришку в первый раз, читающего на ходу книгу. Эти воспоминания ворвались в мою душу, когда я читал девяностый псалом: «На руках возмут тя, да некогда преткнеши о камень ногу твою», - это был двенадцатый стих.

Недавно в алтаре нужно было посмотреть котел, отвечающий за отопление. Что с ним было, не знаю, но пригласили разобраться прихожанина, сантехника. А мне нужно было провести его в алтарь и показать «проблемную зону». Подойдя к двери алтаря, он стал снимать обувь. Не смотря на мои уговоры не делать этого, что в алтарь все заходят так, он меня не послушал и сказал, что в святое место в обуви не зайдет. Потом он долго кланялся престолу и молился. В конце концов, стал разбирать котел, а я вышел.

Зайдя через 10 минут в алтарь, я услышал, что он с кем-то разговаривает. Я прислушался и услышал удивительные слова: «Господи, Родненький, помоги мне. Куда же я без тебя со своим умом, не оставь меня, без тебя мне не справиться».

Это был реальный разговор реального человека с реальным Богом. Он разговаривал с ним, зная, что Он здесь рядом с ним. Это был разговор любящего сына с любящим отцом.

И стало страшно, как быстро мы привыкаем к святости алтаря, что порой поклоны сделать бывает лень. Дай, Господи, нам всем такую «детскую» веру….

 священник Антоний Скрынников

Моя дорогая дочь, ты хочешь полностью отдать себя твоему избраннику, иметь глубокую внутреннюю связь с ним, быть единственной и горячо любимой?

Но Я говорю тебе: - Нет, пока ты не испытаешь полной радости от Моей любви.
Пока не вверишь себя Мне целиком и полностью.
Пока у тебя нет крепкой и надежной связи со Мной, пока ты не поймешь, что только во Мне можно найти ответ твоим желаниям, ты не будешь способна на гармоничные отношения, которые я предназначил тебе. Ты не сможешь прийти к единению с другим человеком, пока не соединишься со Мной.

Я хочу, чтобы ты перестала строить планы и позволила Мне определить твою судьбу, чтобы Я мог устроить ее наилучшим образом. Я хочу тебе только добра. Пожалуйста, разреши Мне сотворить его для тебя. Просто продолжай уповать на Меня и надейся на лучшее, не переставая радоваться во Мне. Слушай и запоминай те истины, которые Я говорю тебе. Ты должна только ждать. Вот и все.

Не тревожься. Не беспокойся. Не высматривай, что получили другие. Не выглядывай того, что тебе хотелось бы получить. Ты должна всецело сосредоточить внимание на Мне, иначе ты упустишь то, что Я хочу явить тебе. И тогда, когда ты будешь готова, Я награжу тебя любовью гораздо более прекрасной, чем ты могла когда-либо себе представить.

Пойми, пока вы оба не будете готовы, пока вы оба не научитесь любить Меня и получать удовольствие от жизни со Мной, вы не сможете испытать друг ко другу той совершенной любви, которая служила бы примером ваших отношений со Мной. Дитя Мое, Я хочу, чтобы у тебя была именно такая, самая прекрасная любовь. Помни, что Я люблю тебя безгранично. Я – Бог. Верь и будь счастлива.

ОТКРОЙ ДВЕРИ, ЧТОБЫ ВПУСТИТЬ СВЕТ

«Не старайся изгнать из себя то зло, которое в тебе есть. Лучше открывай двери, чтобы впустить свет. А свет — это Христос. Тогда все то темное, что живет в тебе, уйдет само.
Представь, что ты, находясь в темной комнате, начнешь махать руками, пытаясь разогнать мрак. Но так его не прогонишь. Открой окно, чтобы в комнату проник свет, и тогда тьма уйдет сама. Только свет может изгнать тьму. Внимательно читай Священное Писание, жития святых, творения Святых Отцов, это и есть свет, прогоняющий мрак».

Старец Порфирий Кавсокаливит

Однажды Бог доверил одному своему служителю работу. Он дал ему семена и сказал посеять их в поле. После этого служителю было поручено ежедневно носить туда воду и поливать. Каждую неделю всё поле. И человек с удовольствием взялся за дело: день за днём изо всех сил он таскал воду, чтобы к концу недели успеть полить всё поле. Он ревностно делал это много недель. Его плечи стали натруженными от коромысла. Каждый день человек возвращался домой уставшим. Поначалу он делал это с большой радостью, осознавая, что тем самым служит Богу. И предвкушал, как вот-вот из тех семян вырастут прекрасные цветы. Но прошёл май, июнь, июль, август — а поле лишь поросло сорняками. И теперь человек возвращался домой не просто изнеможённым, но с чувством, как будто день прошёл впустую.
 Сатана заметил, что у человека поменялся настрой, стала проявляться подавленность, и решил поспособствовать этому. Он стал нашёптывать ему:
 — Ты уже так давно носишь эту воду, а всё без толку! Зачем ты так себя убиваешь? Это ведь просто бессмысленно! Займись чем-то другим, более плодотворным.
 Таким образом, он внушил человеку, что его старания бесплодны, и что он неудачник. Эти мысли отбили у человека желание продолжать порученную ему Богом работу. «Зачем так утруждаться, — думал человек, — я так долго работал на износ, а результата не видно. Лучше не буду перетруждаться, буду носить поменьше воды».
 Подумав так, он всё же решил обратиться к Богу в молитве и рассказать ему о своих переживаниях:
 — О Господь, я так долго и усердно служил тебе, я вкладывал все свои силы, чтобы выполнять задание, которое ты мне дал. Но до сих пор, хотя прошло столько времени, я не сумел вырастить на своём поле ни единого цветочка. Что я делаю не так? Почему у меня не получается?
 Тогда Бог ответил ему с пониманием и сочувствием:
 — Друг мой! Когда я предложил тебе это служение, ты с готовностью согласился. Я сказал, чтобы ты носил воду столько, сколько у тебя хватит сил — и ты делал это. Я никогда не говорил, чтобы ты во что бы то ни стало вырастил целое поле цветов. Почему же сейчас ты приходишь ко мне удручённым, думая, что ты подвёл меня? Разве это действительно так? Посмотри на себя. Ты стал таким сильным и ловким. Твои руки стали крепче, а твои ноги стали выносливыми. И благодаря постоянным усилиям ты стал сильнее, и твои возможности сегодня намного превосходят те, которые у тебя были до того, как ты начал работу. Теперь ты знаешь, как поливать, чтобы не размывать почву, и чтобы воды хватило везде, Да, ты действительно не вырастил цветов, но я ожидал от тебя в первую очередь не этого, а послушания, веры и упования на меня. И ты это делал. Я доволен тобой. И поэтому завтра на твоём поле расцветут первые цветы. Ты просто не заметил, как среди сорняков взошли их ростки с бутонами.

Есть и еще сокровища, открывающиеся одинаково душам Марфы и Марии. Это - постижение красоты Божьего творения.

Чрезвычайно многообразна эта красота. Она дышит в природе, в ее бесконечно разнообразных и прекрасных формах. И христианин не может не любить природы как Божьего творения. Через нее он постигает неизмеримую премудрость и величие Творца вселенной.

Совершенная радость всегда будет наполнять сердце, когда оно научится так воспринимать природу, как воспринимал ее св. Иоанн Дамаскин (в посвященной ему поэме А.К.Толстого).

Благословляю вас леса,
Долины, нивы, горы, воды,
Благословляю я свободу
И голубые небеса.
И посох мой благословляю,
И эту бедную суму,
И степь от края и до края,
И солнца свет и ночи тьму,
И одинокую тропинку,
По коей, нищий, я иду,
И в поле каждую былинку,
И в небе каждую звезду.
О, если б мог всю жизнь смешать я,
Всю душу вместе с вами слить;
О, если б мог в мои объятья
Я вас, враги, друзья и братья,
И всю природу заключить.

Здесь уместно будет вспомнить слова Дарвина, что "красоты мира постигаются лишь верующими людьми".

По красотам этого мира христианин может предощущать и красоты и радости Царства Небесного.

Как пишет священномученик Петр Дамаскин: "Если этот временный мир, называемый местом изгнания и осуждения преступивших заповедь Божию, так прекрасен, во сколько же раз более прекрасны вечные и непостижимые блага, которые Бог уготовал любящим Его!"

Еще недавно в Оптиной пустыни жил лесник, старый монах-отшельник. Десятки лет он один жил в лесу и был незлобив и прост, как дитя. Не раз видели, как выйдя на лесную поляну, он начинал звать: "Птички, птички, птички".

И тогда со всех сторон слетались к нему лесные птички и садились на его плечи и голову и он из рук кормил их.

Его спрашивали - в чем находит он радость, живя в таком уединении. "Господь так милостив ко мне, - отвечал старец. - Он дает мне так много радости, позволяя всегда прославлять имя Его святое".

О если бы и нам научиться этой его святой и всегда и всем доступной радости!

И еще есть радость у христианина.

Душа его начинает постепенно порывать с окружающей его житейской обстановкой и приобщаться к невидимому миру, открывающемуся его духовным очам, и жить вневременными событиями. Тогда внешний мир с его соблазнами и суетой отходит от души, становится нереальным, забывается, не замечается и пренебрегается.

Глубоко чувствуя любовь Небесного Отца, христианин перестает видеть в Нем Судию и постепенно переходит от страха к любви, от положения раба и наемника - в положение друга и сына. "Совершенная любовь изгоняет страх", - пишет Ап. Иоанн (1 Ин. 4, 18).

Ведь любовь только милует. И блудный сын, хотя он еще далек от дома, но он уже видит бегущего навстречу Отца, видит Его руки, простертые для объятий. И хотя он еще не успел вступить в Дом Отчий, но он уже пережил сладкий миг объятий и поцелуев Отца и увидал свои новые одежды, обувь и перстень.

Отец всего его исполнил радости Своим всепрощением и возвращением полной меры Отчей любви. А впереди пир в доме Отца, жизнь всегда с Ним, возможность доказать Ему свою ответную любовь, преданность и возможность навеки загладить старый грех ухода из Отчего дома.

Итак, Отец без заслуг дает блудному сыну - покаявшемуся грешнику - предвкушение Своей любви, украшает его новым светлым одеянием и драгоценностями. Это все Он дает ранее заслуг только за смирение, за глубину сознания своего греха, своей нищеты, своего падения.

Вновь приступая к работе в доме Отчем, блудный сын начинает находить радость в постоянном исполнении воли благого Отца. Когда спросили преп. Антония Великого: "Что есть радость о Господе?", он ответил: "Делом исполнять какую-нибудь заповедь, с радостью во славу Божию - вот что есть радость о Господе".

Слезы! В мире это обычно символ горя, несчастья и страданий. Здесь редки слезы радости.

Не то это в мире духа. Здесь слезы - это награда - это веяние Духа Божия, это сладость утешения, это ответ души, чувствующей объятия Отца и его поцелуи.

"Дар слез" - как много иноков вздыхают о нем. И если вы в некоторые минуты покаяния, смирения и очищения души, приобщились к этим благодатным слезам и почувствовали объятия Отца, то вы должны уже потерять вкус к миру, к его удовольствиям и развлечениям.

Как это ни парадоксально, но у святых радость вызывали и скорби вообще и в особенности скорби, которые они терпели ради веры во Христа.

Они помнили обещание Господа тем, которых на земле "будут поносить... и гнать и всячески неправедно злословить за Меня". Господь говорит таким: "Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах" (Мф. 5, 11-12).

И когда первых Апостолов били за проповедь о Христе, то "Они же пошли из синедриона, радуясь, что за имя Господа Иисуса удостоились принять бесчестие" (Деян. 5, 41).

По словам праведницы Елизаветы Венгерской "в мире радостей всех выше - это радости страданий".

Откуда такая радость?

Святые так глубоко переживали крестные страдания Господа, что, испытывая сами страдания, радовались своему единению в них с Самим Господом.

Как писал Франциск Ассизский: "Знаете ли, в чем завидуют нам ангелы? Ни в чем, кроме того, что мы можем страдать ради Бога, а они никогда ради Него не страдали".

Наконец, у христиан-подвижников могут быть и еще радости, которые неописуемы и неоценимы.

Это особые переживания от осияния души человеческой Духом Святым Божиим, те переживания, о которых не рассказывают и которые не описать словами.

Их нельзя искать или к ним стремиться, всегда считая себя недостойным их. Это особая милость Божия и награда тем, которые доказали жизнью и подвигами свою горячую любовь к Богу, которые все в мире оставили ради этой любви и смело и дерзновенно пошли в жизни за Христом.

Ни голод, ни жажда, ничто земное не причиняет им скорби; ибо они уличили свободу от житейских укоризн, страстей и грехов".

Вот еще какими словами описывает состояние души духовно созревшего христианина старица Ардалиона из Усть-Медведицкого монастыря.

"Душа видит весь мир, как Божий дом, видит премудрые пути Божии, Его силу, действующую в мире, Его любовь, постоянно являемую твари; видит самую тварь, как Божие достояние, и в этом богатом имении своего Господа она, как верная раба, ничего не имеющая, радуется за все, как за свое собственное, как будто она всем обладает, и постоянно говорит: как велик мой Господь, как Он славен.

Через приобщение к совершенной радости душа укрепляется в силах, чтобы идти тесным путем несения своего креста.

Для души, предвкусившей радостей духовных, не страшны уже житейские скорби, болезни и тяготы жизни. Они утрачивают свое жало и перестают вводить душу в уныние, в печаль, в тоску и отчаяние.

Вот почему Апостол Павел пишет: "нас огорчают, а мы всегда радуемся" (2 Кор. 6, 10).

Даже скорби, лишения и болезни - все это ничто иное, как Его промыслительная забота о сыне, те лекарства, которыми Он лечит его больную душу. Поэтому "Слава Богу за все!"

И не зовет ли нас к этому Апостол словами: "Всегда радуйтесь, непрестанно молитесь, за все благодарите".

 

По свидетельству всех святых великую радость душе всякого христианина дает полнота отречения от своей воли и выполнение во всем лишь Божией воли.

Вот как пишет об этом преп. Никодим Святогорец.

"Бог не желает от тебя ничего, кроме того, чтобы ты смирился перед Ним и Ему предал душу свою, свободную от всего земного, держа в глубине сердца одно желание - да исполнится на тебе во всем и через все воля Божия".

Имея вследствие сего всегда свободу и ничем, ни с какой стороны не будучи связан, будешь ты всегда радоваться и мирствовать в себе. В этой свободе духа состоит то великое благо, о котором слышишь ты в писаниях святых.

Оно не что иное есть, как крепкое пребывание внутреннего человека в себе самом, по коему он не исходит вне к желаниям взыскать что-либо вне его.

И все время будешь ты держать себя так свободным, будешь вместе с тем вкушать божественную и неизъяснимую радость, которая неразлучна с Царствием Божиим, водворяющимся внутрь нас, как сказал Господь: "... вот Царствие Божие внутри вас есть" (Лк. 17, 21).

А старец Варсонофий из Оптиной пустыни говорил: "Если человек не будет привязан к земным благам, но будет во всем полагаться на волю Божию, жить для  Христа и во Христе, то жизнь его здесь на земле сделается божественною".

Итак, самоотречение есть вместе с тем источник совершенной радости. Последняя является следствием выполнения воли Божией в великих и самых малых делах, что дает глубокую радость душе христианской, любящей Бога.

При совершении человеком воли Божией, Господь посылает ему, по словам преп. Никодима Святогорца, "теплоту животочную, радость неизреченную, взыграние духовное, умиление, сердечные слезы, любовь Божественную, другие боголюбивые и блаженные чувства, не по воле нашей бывающие, но от Бога, не самодеятельно, а страдательно. И всеми такими чувствами удостоверяемся, что то, что ищем сделать, есть по воле Божией".

Есть и еще один источник обильной радости, из которого может пить всякий христианин, имеющий любовь к Церкви Православной и к чтению Св. Писания и духовных книг. Это радость постижения вечной Истины и углубления в нее своего ума и сердца.

Как пишет о. Александр Ельчанинов:

"Все мы счастливы уже хотя бы одним тем, что принадлежим к Церкви Православной, которая научила нас молиться, открыла всю вместимую нам мудрость и продолжает видимо и невидимо наставлять нас.

Мы знаем "Путь и Истину и Жизнь" (Ин. 14, 6). Сколько великих сердец и умов запуталось, погибло, не найдя истины, мы же этой истиной обладаем".

Радость постижения истины можно сравнить с радостью любителей путешествий, когда он нашел путь в страну, богатую своим разнообразием и красотой природы, подобно раю. По мере того, как он углубляется в нее, перед ним открываются все новые виды и картины, одна другой прекраснее.

Он удивляется бесконечному разнообразию природы и научается преклонению перед Величайшим Художником, сотворившим все виденное им.

Так, перед любителем Истины она постепенно открывается ему через Священное Писание и духовные книги все глубже и глубже. Он начинает понимать гармонию всего творения, постигает неизменную благость Творца, постигает ее в том, что раньше для него было неясно и смутно.

В его глазах физические несчастья и бедствия превращаются в мудрую заботливость любящего Отца о своих детях. Он начинает понимать причины и цели всех явлений. Из Священного Писания и духовных книг он научается постигать глубину премудрости тех духовных законов, которые лежат в основе жизни души - сердца и духа человека, а равно и всего человечества.

Но не только из чтения можно черпать радость познания Истины.

На известной ступени духовного роста истина начинает открываться христианину непосредственно от Святого Духа. Господь обещает ученикам: "Когда же приидет Он, Дух Истины, то наставит вас на всякую истину" (Ин. 16, 13). Это обетование начинает реально переживаться христианином, питая его, вместе с тем, чистой, совершенной радостью от этого непосредственного приобщения к источнику вечной Истины.

Как у Марии, так и у Марфы есть и еще радость. Это радость славословия Бога и Творца мира со всей вселенской Церковью и с ликами бесплотных в великолепии церковного Богослужения.

В радостном ликовании вся природа славит Творца своего: Его славят птицы в своих песнях на восходе и при заходе солнца; славят в своем журчании ручьи, реки и водопады и в своем шуме море и лес.

Но предстояние перед Творцом души человеческой несравнимо выше: только человеку дана способность постижения величия, благости и красоты Творца.

Поэтому все лучшее, что имеет, должна вносить душа в богослужение - лучшее пение, лучшие одеяния, лучшие украшения для храмов. А свою душу надо одевать при этом в чистые духовные одежды - покаяния, смирения, преданности Творцу, отметая суету, рассеянность, маловерие и уныние.

Если так подойдет душа к богослужению, то последнее становится светом и радостью души.

На первых ступенях духовной жизни молитва часто бывает трудна для христианина: еще плененная миром душа тяготится и скучает за молитвой.

Но по мере того, как сердце освобождается от цепей страстей и пристрастий, молитва начинает делаться внимательной и сопровождаться теплотой чувства и умилением.

Тогда молитва тоже начинает питать душу христианина совершенной радостью. Христианин начинает замечать, как часто Господь исполняет его просьбы и прошения и постигает, что в молитве он имеет самое могущественное оружие, с помощью которого он может бороться со злом мира и служить ближним.

Видя же благие и часто удивительные плоды своего молитвенного труда, христианин исполняется от этого глубокой, совершенной радостью по завету Христа: "просите и получите, чтобы радость ваша была совершенна" (Ин. 16, 24).

Но не только от исполнения просьб своих наполняется сердце христианина счастьем при молитве. В молитве он находит совершенную радость в приобщении себя к славословию Бога, Творца и Промыслителя, открывающегося человеку в непостижимом по красоте образе Его Сына - Иисуса Христа - Смиреннейшего Страдальца и Искупителя грехов всего человечества.

Как пишет Н.: "Чем выше поднимается человек, тем острее становится его духовное око и глубже созерцание. Видит он, наконец, во всей твари отблеск неизреченной славы Божией, слышит, как торжественная Осанна гимна земного творения сливается со славословием Ангелов, и его собственная молитва звучит как один из голосов бесконечного хора".

Особенную радость дает созерцание наивысшего из творений Божиих - образа и подобия Божия - души человеческой, воссозданной в своей первозданной добротности жизнью во Христе.

Как пишет схиархимандрит Софроний: "прекрасен мир - творение Великого Бога, но нет ничего прекраснее человека, подлинного человека - сына Божия".

Святые - это дивные, несравнимые ни с чем на земле образы, восприять красоту которых - это значит приблизиться к славе и красоте Царствия Божия. В особенности это относится к образу Царицы Небесной - Божией Матери Деве Марии - Покровительнице и Заступнице рода христианского.

Торжествующая Церковь - это сад Божий, где святые - райские цветы, исполненные красоты и благоухания Духа Божия. И каждый из них прекрасен по-своему - каждому дана особая форма, особые переливы радужных цветов и особых аромат.

Вчитывайтесь в жизнеописание святых, изучайте их, впитывайте в себя их бессмертные образы и вы найдете особую радость постижения красоты Творца через красоту Его творения и Его свойств - через черты тех, в кого Он вселился. Через добродетели святых вы постигнете и свойства Божии - Его невыразимую любовь, смирение, кротость, всепрощение и милосердие.

Когда жизнь святых будет изучена и постигнута, они станут как родные, старшие братья и сестры во Христе; они становятся уже не умершими и ушедшими куда-то в потусторонний мир.

Нет - вот они - они здесь с нами; они более реальны, чем те, кто окружает нас из живых мертвецов, при жизни еще умерших ("... предоставь мертвым погребать своих мертвецов") (Мф. 8, 22).

Если эти последние, считающиеся живыми, бессильны помогать нам, то те - для мира умершие, но вечно живые, чутко и нежно относятся к нам, смотрят на наши нужды, слушают наши просьбы и спешат на помощь в нужде.

Какой истинный христианин не имеет опыта и не был обрадован быстрым и чудным исполнением своих просьб, когда он обращался к таким скоропослушным и любвеобильным святым, как Святитель Николай, Великомученик и Целитель Пантелеймон, Преподобный Сергий Радонежский, Серафим Саровский и подобные им.

Приобщимся же к этой особой радости - радости иметь всегда в своей душе образы святых - наших великих братьев и сестер во Христе - радости постижения их красоты и красоты живущего в них Христа.

Как возрастить в душе своей нежный райский цветок совершенной радости, как ухаживать за ним и оберегать от бушующей кругом бури страстей и суеты и защитить от злобы темного духа?

По-разному он возрастает в душах тех, кто живет в миру и кто уходит оттуда за монастырские ограды.

Для каждой души есть свой особый путь к приобретению совершенной радости Христовой. В основном это различие в путях зависит от природной склонности быть Евангельскими Марфой или Марией - от доли в душе того или иного начала.

Путь Марфы ясен, прямолинеен и верно ведет к цели. Не трудно ей питать свою душу совершенной радостью и укреплять себя ею в своем подвиге - собирать сокровища свои для Царства Небесного.

Ей надо прежде всего забыть о себе, о своей жизни и своих интересах. Ее нет в жизни - нет Марфы, а есть окружающие ее ближние, порученные ее заботам, а также несчастные, скорбные, голодные, холодные, убогие, немощные, старые, малые и сироты; есть их слезы, скорби, болезни и нужды. В них все сердце Марфы, только ими полна ее душа; всю себя отдает им Марфа - отдает все силы тела, всю горячность чувства, все мысли, думы и заботы.

Если так воспринимает Марфа жизнь, то вокруг нее как райский сад расцветает радость.

Вот видит она, что мир и покой водворяется в душе ее ближних, благодаря ее любви, заботе и ласке. Видит, как печаль и уныние заменяются у ближних радостью и бодростью, благодаря ее словам утешения и ее жизнерадостности.

Она видит счастье матери, которой она помогла вырвать больного ребенка из рук смерти. Видит ранее несчастных и обездоленных, а теперь успокоенных и умиротворенных.

Вот смотрит она на тех, кто был без крова, одежды и хлеба и кто теперь, через ее заботы, в тепле, одет и накормлен.

Так растет в ее душе радость и вырастают силы для новых усилий, новых жертв, нового подвига.

Кто приобрел вкус к этой радости, кто не захочет других - мирских и греховных радостей мира, тот ни на что уже не променяет найденного им "сокровища в поле" (Мф. 13, 44) и все отдает за него, как все отдавали св. Филарет Милостивый, св. Иоанн Милостивый, доктор Гааз и весь сонм милостивых праведников.

По-иному наполняется радостью душа Евангельской Марии. Однако и она, так же как и Марфа, перестает жить собою и для себя - ее также нет, а есть лишь Бог, ее Господь - есть Его Милость, Благость, непостижимая Любовь Его искупительной жертвы - образ внемирной и несравнимой ни с чем красоты.

Им полна ее душа, ее ум, ее сердце. С Ним она хочет пребывать в постоянном молитвенном общении. Перед Его образом все тускнеет в ее глазах и ничто мирское не влечет ее к себе: омерзительны для нее развлечения мира, чужды его интересы, и скучны и тяжелы люди мира.

Как известно, преп. Арсений Великий, приняв монашество, неизменно стремился к одиночеству. Ему приписывается совет: "Бегай людей и спасешься".

Иноки говорили ему: "отец, ты нас не любишь". Но он всегда возражал: "Видит Бог, что я люблю вас, но я не могу сразу быть с Богом и людьми".

Подвижник, старец - схимонах Парфений из Киевской лавры говорил: "Я люблю моих ближних и от всего сердца готов помогать, но... с ними так скучно..." Его душа была весела и довольна лишь в молитве, и свет его радости тускнел, когда он входил в общение с миром, волны которого гасили его внемирную радость.

Вот секрет той силы, которою обладают для несения своего подвига пустынники, отшельники и затворники - силы, заставляющей их пренебрегать всем и всеми и искать уединения.

Нежен, особо ароматичен и прекрасен цветок радости, который тайно цветет в душах уединенников. Они отдали все Богу, избрали лучшую часть Марии, и в ответ на их любовь с ними всегда пребывает Бог, вселяясь в их сердца и наполняя их плодами Духа Святого - любовью, радостью и  миром.

Как видно из текста Евангельского рассказа, с Марии Господь снял заботы Марфы, позволил быть только Марией. Но нельзя быть всецело Марфой. Поэтому, служа ближним, она не должна забывать об исполнении "первой из заповедей" - любви к Богу.

Вот почему волновалась Марфа, когда упрекала сестру и даже Самого Господа. Она позавидовала сестре и почувствовала недостаток своей части - невозможность совместить заботу об угощении со сладостью все время внимать словам Христа.

Итак, радости Марии должны быть в какой-то доле и у Марфы, но у последней эти радости не так ярки и постоянны, как у Марии. При тесном общении с миром возможно в какой-то мере отравление души дыханием суеты и страстей мира.

Поэтому цветок души Марфы должен быть вынослив, чтобы противостоять стихиям мира (мирским) - ветрам, зною, непогоде и т.п. Цветок же Марии требует питомника - монастыря, пустыни и уединения - в мире он чахнет.  Но зато в питомнике он растет пышнее, ярче и ароматичнее цветка Марфы.

В тех случаях, когда христианин становится иноком, он разлучается со своими близкими. Как будто бы этим он обрекает себя на трудную жизнь одинокого: ведь он лишается всех близких по плоти, их любви, заботы, привязанности и помощи в нужде.

Но Господь говорит: "нет никого, кто оставил бы дом, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли, ради Меня и Евангелия, и не получил бы ныне, во время сие, среди гонений, во сто крат более домов, и братьев, и сестер,  и отцов и матерей, и детей, и земель, а в веке грядущем жизни вечной" (Мк. 10, 29-30).

И если инок ушел от любви родственников, любящих по родству плоти, то он находит новых братьев, сестер, отцов и матерей. Их несравненно больше, чем родных по плоти, так как каждый из истинных христиан, исполняющих волю Божию, становится иноку и братом, и сестрой, и матерью (Мф. 12, 50).

Их любовь нежнее и горячее, потому что это истинная любовь во Христе, готовая на все жертвы ради исполнения заповедей Господних.

Переживание этой ответной духовной и совершенной любви, горячей и готовой на жертвы, "не ищущей своего", "не раздражающейся", "всему верящей", "все покрывающей" (1 Кор. 13) дает особую радость, утешает, ободряет и укрепляет душу.

Кто узнал эту любовь, любовь друга, брата и сестры во Христе, любовь не до гроба уже, а любовь в вечности, не знающей разлуки, тот приобщился к радости, открывающейся душе при Христовой любви.

Н.Е. Пестов

Труды житейские тогда на пользу нам бывают, когда мы на оные испрашиваем благословение Божие (Слово о двою соседу, яко добро ходити в церковь и молитися)

 Много между нами богатых, много и бедных, и это неудивительно; но вот что замечания достойно: иной всю жизнь свою трудится, - работает, мучится день и ночь, а все у него и работа не спорится и, при всех усилиях, он из нужды выбиться не может; а другой и меньше его знает по работе и меньше трудится, а все и больше добывает его, и счастье и довольство так и текут к нему. - Отчего это? Да, в некоторых случаях, конечно и понять это трудно; но в иных дело просто объясняется.

 Два клирика, бывшие соседями, добывали себе хлеб насущный шитьем одежд. Один из них имел много детей, жену; содержал кроме них отца и мать и имел обыкновение каждый день ходить в церковь. Этот без нужды, с помощью Божьею, прокармливал свою многочисленную семью. Сосед же его несравненно лучше знал свое ремесло, в церковь не ходил, а работал даже и в праздники; но и одного себя прокормить не мог. Этот последний и позавидовал первому, и раз с гневом сказал ему: откуда и как богатеешь ты? Я несравненно больше тружусь тебя, а все-таки обнищал. Отчего так? Первый и говорит ему: я оттого богатею, что каждый день хожу в церковь и на пути в нее нахожу потерянное на дороге золото. И если хочешь со мною постоянно ходить в церковь, то, пожалуй, я согласен находимое золото, делить с тобою пополам". Бедный клирик поверил и также стал ежедневно посещать церковь. Что же? Хотя он никогда, никакого золота на дороге и не находил, но тоже вскоре приобрел достаток. Тогда первый сказал ему: "видишь ли, брат, сколько хождение в церковь принесло пользы и душе твоей и тебя как обогатило? Но поверь мне, что и я не ради золота, которого никогда не находил на пути, посещал церковь, а посещал потому, что веровал словам Господним: ищите прежде Царствия Божия и правды Его, и сия вся приложатся вам, и они оправдались на мне. А если я и сказал тебе о находимом мною золоте, то и в этом, как видишь, не погрешил, ибо подлинно, чрез хождение в церковь, оба мы: и ты, и я, приобрели все нужное нам".

 Этот пример во многих случаях объяснит нам причину того, что одни и много трудятся, но никак не выбьются из нужды, а другие и при меньшем труде благоденствуют. Первые надеются на свои силы, а последние на Бога; первые без благословения Божия трудятся, а эти каждый день за правило считают испрашивать оное. Да, справедливо говорит слово Божие: аще не Господь созиждет дом, всуе трудишася зиждущии; аще не Господь сохранит град, всуе бде стрегий (Пс. 126, 1-2). И учит наоборот, что любящим Бога вся постешествуют во благое (Римл. 8, 28). Значит, и нужно понять из сего, как важна и необходима помощь Божия в наших трудах, и всегда молитвою испрашивать ее. Истина известная: когда кого Бог благословит, все у того хорошо будет; не благословит, сколько ты ни трудись, сколько ни работай, только себя изгубишь, а пользы не получишь. Аминь.

 Из книги "Пролог в поучениях" прот. Виктора Гурьева. Июль. 9-й день

Радостный человек видит во всем радость.

Жадный - причитает по поводу жадности других.

Добрый - восхищается добротой людей.

Глупый - выискивает во всем глупость.

Человек с юмором - на все смотрит с улыбкой.

Злой - обращает внимание на злость других.

Позитивный - во всем найдет позитивную сторону.

Несчастный - будет встречать таких же как он.

Счастливый увидит во всем свет и поделится счастьем со всеми.

- Что это у тебя в руке?

- Счастье.

- Почему такое маленькое?

- Оно только моё. Такое лучистое и красивое.

- Да. Восхитительно!

- Хочешь кусочек?

- Наверное...

- Давай ладошку. Я поделюсь.

- Ой! оно такое теплое...

- Нравится?

- Очень, спасибо!

- Близким людям никогда не говорят спасибо.

- Почему?

- Они всегда всё понимают без слов. По глазам.

- А чужие?

- Чужие говорят спасибо таким же чужим. Придёт время, и ты это поймёшь.

- Знаешь, мне намного лучше, когда счастье в руке...

- Так всегда бывает.

- А если я с кем-то поделюсь?

- У тебя прибавится твоего.

- Почему?

- Сам не знаю. Только потом оно станет ещё более тёплым.

- А руки об него обжечь можно?

- Руки обжигают о зависть. О счастье их обжечь нельзя.

- Знаешь, я знаю с кем поделиться этим чудом.

- Я рад этому.

- Тогда...

- Именно, увидимся ещё. Делись им. Ведь так многим его не хватает...

Я думаю, что самое важное во всем этом деле — крещения взрослых, исповеди, причащения, жизни христианской, это то, чтобы все шло в порядке дружбы с Богом и радости, радости о том, что мы Им любимы и что мы можем Ему ответить любовью и эту любовь даже малюсеньким чем доказать. Это колоссальной важности вещь, потому что так часто говорят людям: живи по заповедям: вот тебе десять заповедей тут, все Евангелие — указание на то, чего не надо делать, так ты проверяй и кайся, кайся, кайся...

И в результате христианская жизнь превращается в сплошной ад. До того жить можно было, а теперь уж никак жить нельзя, потому что как я вздохну — все не то... И это очень серьезное дело, потому что из радости можно очень многое сделать, от страха или такого чувства, что все безнадежно плохо, ничего не сделаешь в жизни. Мне кажется, надо и детей, и себя самих воспитывать на том, что не может быть более изумительной радости, как встреча с Богом, дружба с Ним и желание — да, Его обрадовать тем, что я стараюсь жить достойно этой дружбы. Но если я провалюсь на этом деле, если что-нибудь не то будет, то это не конец всему. Я могу прийти и сказать Ему:

— Прости! Вот что случилось...

Даже порой не «Прости» сказать, а просто Ему рассказать. Я думаю, особенно детей, но и взрослых надо на этом воспитывать, потому что слишком часто священники учат «страху Божию», и людей путает это понятие, потому что страх Божий это не боязнь. Тем более что Христос говорит: «Я больше не называю вас рабами, Я вас называю друзьями, потому что раб не знает воли своего господина, а вам Я все сказал...»

Вот отношение, которое у нас с Богом: дружба, доверие. Если что-нибудь «не то», то нужно именно к Нему обратиться. Если мы против Него согрешили, то к Нему пойти, а не как-нибудь найти путь мимо Него. Конечно, есть грехи, как есть физические болезни, но мы не можем жить тем, чтобы наблюдать за собой и искать болезни, которые у нас могут быть. А мы должны в себе воспитывать здравие, здоровье и из этого здоровья исходить, для того чтобы со своего пути отталкивать то, что может здоровье как бы принизить.

- Мама, ну пожалуйста, ну разреши мне, - плаксиво повторял Максимка, следуя за мамой по комнате. Мама носила на руках маленького братишку, который немного приболел.

- Почему все дети смотрят телевизор, сколько хотят, а я только полчаса в день? – приставал мальчик к маме.

Наконец малыш уснул, и мама положила его в кроватку, а потом присела с Максимкой на диван.

- Сынок, поиграй в игрушки и не мешай мне. А вечером я разрешу тебе, как обычно, посмотреть хорошую детскую передачу.

Мама нежно обняла сына, но Максимка остался недоволен. Он, вздохнув, пошел в свой уголок с игрушками. Ему так нравились современные мультики! Их смотрели все друзья и в детском саду и во дворе. Но его родители были строги, они разрешали смотреть только добрые мультфильмы и познавательные детские передачи.

Мальчик вспомнил сюжеты некоторых мультиков, которые смотрел в гостях у своего друга, и с увлечением стал играть. Машины врезались одна в другую, мягкие игрушки превратились в злобных монстров, на дороге лежали «убитые» солдатики…

Увлеченный игрой, Максим не заметил, что в дверях комнаты стоит мама и печально смотрит на него.

В тот же день после ужина папа вошел в комнату сына, что-то пряча за спиной. Максим обрадовался: папа часто приносил ему что-то вкусненькое.

- Хочешь сока, сынок? – папина улыбка была, как всегда, ласковой и добродушной. Он протянул сыну стакан с апельсиновым соком. Максим, предвкушая удовольствие, схватил стакан с любимым напитком и хотел залпом выпить его. Но в стакане плавал комочек грязи.
- Пап, я не могу пить этот сок! Здесь грязь! – лицо мальчика выражало явное отвращение.

- Но почему? Сока ведь много, целый стакан, а грязи всего маленький комочек. Пей спокойно.

Казалось, папа не понимает, что так испугало сына.

- Пап, ты ведь сам мне рассказывал что микробы и бактерии опасны, что нужно мыть руки и фрукты. Я могу отравиться…

Максим внезапно замолчал и внимательно посмотрел на папу.
- Ты ведь специально положил грязь в сок? Но зачем?

- Да специально, - папа грустно улыбнулся и обнял Максимку, - Я хотел серьезно поговорить с тобой о том, что тревожит нас с мамой. Твое поведение изменилось, ты стал непослушным, не с таким удовольствием слушаешь рассказы из Библии. И ты постоянно просишь включить тебе мультики.

- Пап, ведь в мультиках нет ничего плохого. Добрые там всегда побеждают злых.

- А ты задумывался над тем, как они побеждают? Убивают, разрушают, используют магию и волшебство. Богу неприятно, что ты смотришь все это, тем более тайком от нас с мамой.

- Я ведь не перестал верить в Бога – а это самое главное, - Максим упорно не хотел признавать свою вину. Но и папа не сдавался и решил все объяснить сыну.

- Посмотри, в стакане такой маленький кусочек грязи, но он испортил весь сок! Твое сердце, словно стакан. Все что ты видишь, слышишь, чем увлекаешься и что любишь, наполняет его. И если ты будешь любить даже немного из того, что не нравится Богу, все твое сердце будет наполнено грехом. И ты даже не заметишь, как главным для тебя станет не Бог, а все что ты видишь в мультфильмах. Ты будешь любить жестокость, деньги, славу, легкую жизнь. Я переживаю о тебе, сынок.

Папа еще крепче обнял Максима, а тот опустил голову и задумался.

- Я и не думал, что мое сердце может стать злым из-за мультфильмов. Ты помолишься со мной, папа? Я хочу попросить у Иисуса прощение.

Папа и сын склонились на колени и обратились за помощью к любящему Богу.

А потом вся семья пила на кухне вкусный и полезный сок, кроме младшего брата: он полусонный сосал из бутылочки молоко.

Семь раз я презирал свою душу:

Первый раз, когда увидел, что она покорялась, чтобы достичь высот.

Второй раз, когда заметил, что она хромает в присутствии увечных.

Третий раз, когда ей дано было выбирать между трудным и легким, и она выбрала легкое.

Четвертый, когда она свершила зло и в оправдание себе сказала, что другие поступают так же.

Пятый, когда она, стерпев по слабости своей, выдала терпение за силу.

Шестой, когда она с презрением отвернулась от уродливого лица, не ведая, что это одна из ее личин.

И седьмой раз, когда она пела хвалебную песнь и мнила это добродетелью.

 Этот воздух, которым мы дышим... Сначала — благоуханный и цветочный, потом — смолистый и разреженный, и наконец,— режущий холодом, ледяной и жгучий. Там, у нас, внизу, воздух густой и пыльный, вязкий и липкий; люди привыкают к нему и не замечают, что они вдыхают и глотают. Но здесь он струится сверху, как вода ледяного ключа, как небесный дар, как Божие благословение. Он кажется резким и колючим, и мнится, что его «мало», что тебе его не хватит. Но это надо побороть, к этому можно привыкнуть. Надо помнить, что близость к небу непривычна для человека; что ты переживаешь борьбу и судьбу первобытной земли, возжелавшей горней чистоты и приближения к Богу... А близость к Богу — требует иных способностей и новых усилий от грешной твари...
 
И вот, наконец, подъем закончен. Я наверху, в суровом уединении гор. Все исчезло — аромат цветов и гигантские сосны, стада и хижины. Величаво молчат серо-желтые, голые утесы. В тяжелых сновидениях лежат обрывающиеся ледники, засыпанные сверху черной каменной пылью. И повсюду — захватывающая душу, потрясающая тишина, от которой слышны удары собственного сердца и в ушах начинает звенеть...

Да, все, что есть в мире великого, живет в молчании. И говорит тишиною. Если закрыл глаза, то кажется, что вокруг законченная пустота, полное отсутствие бытия. А если открыть их, то дивишься совершенному беззвучию этого обилия, этих каменных масс, этих грозных глыб... Горы не любят шума: они как бы ушли в себя, в свою сокровенную жизнь; и таят про себя свои издревле зреющие помыслы. И только обвалы и лавины, не выдержав этого молчаливого величия, с грохотом и прахом свергаются вниз; да потоки вод, скатываясь в долину, выдают своим кипеньем и журчаньем тайные замыслы горных вершин. Но самые горы вещают только высочайшей тишиною, только своими незавершенно-завершенными очертаниями, только таинственной сопринадлежностью своих линий и масс...

Молчаливая красота. Строгая благость. Скромное величие... И все вместе — подобно вечным гимнам. Царство беззвучных симфоний.
 
Стоишь и слушаешь это беззвучие. И учишься блюсти в высоких сферах жизни целомудренную тишину. Учиться блюсти свое достоинство, ни на что не притязая; и постигаешь, что истинное величие облекается в смирение. В борьбе за высоту, в восхождении к Богу не нужно шума; надо, чтобы вся жизнь стала тихой молитвой, и тогда она вознесется хвалой и светлым благодарением...
 

Когда, обольщенный земными соблазнами,
Волнением крови, желаньями праздными,
К Тебе возношусь я в мольбе, -
Не внемли ей… Слава Тебе!
Когда на тернистом пути испытания
Я крест свой тяжелый несу без роптания
И чужд я корыстной мольбе, -
Услышь меня… Слава Тебе!

(Н. Щербина)

Молчи, скрывайся и таи
И чувства и мечты свои!
Пускай в душевной глубине
И всходят и зайдут оне,
Как звёзды ясные в ночи:
Любуйся ими и молчи!
Как сердцу высказать себя?
Другому как понять тебя?
Поймёт ли он, чем ты живёшь?
Мысль изречённая есть ложь.
Взрывая, возмутишь ключи:
Питайся ими и молчи!
Лишь жить в самом себе умей:
Есть целый мир в душе твоей
Таинственно-волшебных дум;
Их заглушит наружный шум,
Дневные ослепят лучи:
Внимай их пенью и молчи.

Поймет не тот, кто много видел,
А тот, кто много потерял.
Простит не тот, кто не обидел,
А тот, кто многое прощал.

Осудит каждый, кто не в силах
Пути другому уступить,
Ревнует только тот, в чьих жилах
Кровь никогда не закипит !

И боль чужую взять не сможет
Кто выгодой своей живет,
И грусть ночами не тревожит
Тех, кто любви не познает.

И счастья встречи не узнает,
Кто расставаньем не дышал.
Лишь тот, кто многое теряет,
Тот цену многому познал!

Автор неизвестен.

 

В одно окно смотрели двое:
Один увидел смерть и страх,
Огонь, страдание и горе,
Привычного нам мира крах.
Другой увидел там весну,
Цветущие сады и небо голубое,
Прекрасную зелёную листву…
В одно окно смотрели двое…

Если хочешь жить легко
И быть к небу близко,
Держи сердце высоко,
А голову - низко.

 
Жил горький пьяница. И были у него кот и собака, которые постоянно спорили, кто из них настоящий друг хозяина.
Вот захотел он однажды, как всегда выпить.

А кошка, которая выручала его, когда у него в таких случаях не было денег, уже тут как тут:
- Ты продай меня, да купи себе выпить! А я, как твой самый верный и настоящий друг, сбегу и снова вернусь к тебе!

Сказано-сделано. Продал пьяница кошку.
Купил на вырученные деньги бутылку вина.
И только собрался выпить, как собака вдруг так зарычала, что бутылка выпала у него из рук, и все вино пролилось на землю.

- Ах, так? – рассердился пьяница и принялся бить собаку.
Но та даже убегать не стала.

- Бей говорит, только не пей!

Тут, на счастье собаки, кошка вернулась.
Узнала, в чем дело, взглянула победно на побитую собаку и снова отправилась с хозяином на базар.
Вернулся тот с новой бутылкой вина.

И только откупорил ее, как собака на этот раз ка-ак рявкнет, что и эта бутылка упала и разбилась.
Разъярился пьяница.
Принялся он чем ни попадя бить собаку.
Сам хуже цепного пса стал.

- Ненавижу! – рычит. – Убью!

- Убей! – согласилась собака. – Только не пей!

Посмотрел на нее пьяница.
И вдруг глаза его стали осмысленными.
Понял он, наконец, кто у него настоящий друг.
И стал гладить собаку и просить у нее прощения.

А кошку, когда та снова вернулась, опять продал. Только на этот раз так далеко, чтобы она уже никогда не смогла возвратиться…


Монах Варнава (Евгений Санин)



 

 
К окошку придорожной кофейни для автомобилистов подъезжает старенькая машина и женщина, которая останавливается здесь уже много лет подряд, заказывает свой обычный кофе.

Пока идет обмен любезностями с продавцом, она замечает машину, пристраивающуюся в очередь. От хорошего настроения женщина хочет сделать что-то хорошее и заявляет продавцу, что заплатит за кофе для следующей машины. Продавец пожимает плечами и думает, что эти люди знакомы.

На следующий день женщина как всегда подъезжает к окошку кофейни.

- Вы знаете, я думаю, вчера произошла ошибка. Парень, за которого Вы заплатили не знает Вас, – говорит продавец.

Женщина, немного смутившись, объясняет, что так и должно быть.

И тогда продавец ей рассказывает, что произошло вчера:
- Я сказал тому парню, что Вы заплатили за его кофе.
Тогда он захотел заплатить за следующую машину.
Водителю следующей машины я объяснил тоже самое, и он поступил аналогично.
Так происходило много раз. Я поражен!.
Сколько людей было приятно удивлены!

*******

Такое добро заразительно. Если вас удивили добрым делом, вы также стараетесь сделать что-то для других, не важно – знакомых или нет людей. И если вам удалось стать первопричиной или просто звеном цепочки доброты, мир, пусть и на немного, становится лучше.

МЫ МОЛИМСЯ, НО ДЛЯ чего — не знаем.
Все в ожиданье благ, и млад, и стар.
Каких еще даров мы ожидаем? —
Быть на молитве — это ли не дар?

Стоять пред Богом! Вдумайтесь! Вместите!
Откройте дверь Источнику даров.
Дитем Господним молча припадите,
Не надмеваясь умноженьем слов.

Что толку теплохладными устами
Одно и то же клянчить без конца?
Зачем просить, коль некуда поставить?
Очистите от рухляди сердца!

Мы блудники, живущие усладой.
Но ветхосладость пагубна душе.
Слепцы, слепцы! Нам не увидеть злата,
Лаская ухо звяканьем грошей.

Так и обходим Бога стороною.
Самих себя лишенцами творим:
Ведь рай желанный есть ни что иное, —
Как предстоянье в Вечности пред Ним.

Иеромонах Роман
 

 I
 Метель ревет, как седой исполин,
 Вторые сутки не утихая,
 Ревет, как пятьсот самолетных турбин,
 И нет ей, проклятой, конца и края!
 Пляшет огромным белым костром,
 Глушит моторы и гасит фары.
 В замяти снежной аэродром,
 Служебные здания и ангары.
 В прокуренной комнате тусклый свет,
 Вторые сутки не спит радист.
 Он ловит, он слушает треск и свист,
 Все ждут напряженно: жив или нет?
 Радист кивает: - Пока еще да,
 Но боль ему не дает распрямиться.
 А он еще шутит: "Мол, вот беда
 Левая плоскость моя никуда!
 Скорее всего перелом ключицы..."
 Где-то буран, ни огня, ни звезды
 Над местом аварии самолета.
 Лишь снег заметает обломков следы
 Да замерзающего пилота.
 Ищут тракторы день и ночь,
 Да только впустую. До слез обидно.
 Разве найти тут, разве помочь -
 Руки в полуметре от фар не видно?
 А он понимает, а он и не ждет,
 Лежа в ложбинке, что станет гробом.
 Трактор если даже придет,
 То все равно в двух шагах пройдет
 И не заметит его под сугробом.
 Сейчас любая зазря операция.
 И все-таки жизнь покуда слышна.
 Слышна ведь его портативная рация
 Чудом каким-то, но спасена.
 Встать бы, но боль обжигает бок,
 Теплой крови полон сапог,
 Она, остывая, смерзается в лед,
 Снег набивается в нос и рот.
 Что перебито? Понять нельзя.
 Но только не двинуться, не шагнуть!
 Вот и окончен, видать, твой путь!
 А где-то сынишка, жена, друзья...
 Где-то комната, свет, тепло...
 Не надо об этом! В глазах темнеет...
 Снегом, наверно, на метр замело.
 Тело сонливо деревенеет...
 А в шлемофоне звучат слова:
 - Алло! Ты слышишь? Держись, дружище -
 Тупо кружится голова...
 - Алло! Мужайся! Тебя разыщут!..
 Мужайся? Да что он, пацан или трус?!
 В каких ведь бывал переделках грозных.
 - Спасибо... Вас понял... Пока держусь! -
 А про себя добавляет: "Боюсь,
 Что будет все, кажется, слишком поздно..."
 Совсем чугунная голова.
 Кончаются в рации батареи.
 Их хватит еще на час или два.
 Как бревна руки... спина немеет...
 - Алло!- это, кажется, генерал.-
 Держитесь, родной, вас найдут, откопают...-
 Странно: слова звенят, как кристалл,
 Бьются, стучат, как в броню металл,
 А в мозг остывший почти не влетают...
 Чтоб стать вдруг счастливейшим на земле,
 Как мало, наверное, необходимо:
 Замерзнув вконец, оказаться в тепле,
 Где доброе слово да чай на столе,
 Спирта глоток да затяжка дыма...
 Опять в шлемофоне шуршит тишина.
 Потом сквозь метельное завыванье:
 - Алло! Здесь в рубке твоя жена!
 Сейчас ты услышишь ее. Вниманье!
 С минуту гуденье тугой волны,
 Какие-то шорохи, трески, писки,
 И вдруг далекий голос жены,
 До боли знакомый, до жути близкий!
 - Не знаю, что делать и что сказать.
 Милый, ты сам ведь отлично знаешь,
 Что, если даже совсем замерзаешь,
 Надо выдержать, устоять!
 Хорошая, светлая, дорогая!
 Ну как объяснить ей в конце концов,
 Что он не нарочно же здесь погибает,
 Что боль даже слабо вздохнуть мешает
 И правде надо смотреть в лицо.
 - Послушай! Синоптики дали ответ:
 Буран окончится через сутки.
 Продержишься? Да?
 - К сожалению, нет...
 - Как нет? Да ты не в своем рассудке!
 Увы, все глуше звучат слова.
 Развязка, вот она - как ни тяжко.
 Живет еще только одна голова,
 А тело - остывшая деревяшка.
 А голос кричит: - Ты слышишь, ты слышишь?!
 Держись! Часов через пять рассвет.
 Ведь ты же живешь еще! Ты же дышишь?!
 Ну есть ли хоть шанс?
 - К сожалению, нет...
 Ни звука. Молчанье. Наверно, плачет.
 Как трудно последний привет послать!
 И вдруг: - Раз так, я должна сказать! -
 Голос резкий, нельзя узнать.
 Странно. Что это может значить?
 - Поверь, мне горько тебе говорить.
 Еще вчера я б от страха скрыла.
 Но раз ты сказал, что тебе не дожить,
 То лучше, чтоб после себя не корить,
 Сказать тебе коротко все, что было.
 Знай же, что я дрянная жена
 И стою любого худого слова.
 Я вот уже год тебе не верна
 И вот уже год, как люблю другого!
 О, как я страдала, встречая пламя
 Твоих горячих восточных глаз. -
 Он молча слушал ее рассказ,
 Слушал, может, последний раз,
 Сухую былинку зажав зубами.
 - Вот так целый год я лгала, скрывала,
 Но это от страха, а не со зла.
 - Скажи мне имя!..-
 Она помолчала,
 Потом, как ударив, имя сказала,
 Лучшего друга его назвала!
 Затем добавила торопливо:
 - Мы улетаем на днях на юг.
 Здесь трудно нам было бы жить счастливо.
 Быть может, все это не так красиво,
 Но он не совсем уж бесчестный друг.
 Он просто не смел бы, не мог, как и я,
 Выдержать, встретясь с твоими глазами.
 За сына не бойся. Он едет с нами.
 Теперь все заново: жизнь и семья.
 Прости. Не ко времени эти слова.
 Но больше не будет иного времени. -
 Он слушает молча. Горит голова...
 И словно бы молот стучит по темени...
 - Как жаль, что тебе ничем не поможешь!
 Судьба перепутала все пути.
 Прощай! Не сердись и прости, если можешь!
 За подлость и радость мою прости!
 Полгода прошло или полчаса?
 Наверно, кончились батареи.
 Все дальше, все тише шумы... голоса...
 Лишь сердце стучит все сильней и сильнее!
 Оно грохочет и бьет в виски!
 Оно полыхает огнем и ядом.
 Оно разрывается на куски!
 Что больше в нем: ярости или тоски?
 Взвешивать поздно, да и не надо!
 Обида волной заливает кровь.
 Перед глазами сплошной туман.
 Где дружба на свете и где любовь?
 Их нету! И ветер как эхо вновь:
 Их нету! Все подлость и все обман!
 Ему в снегу суждено подыхать,
 Как псу, коченея под стоны вьюги,
 Чтоб два предателя там, на юге,
 Со смехом бутылку открыв на досуге,
 Могли поминки по нем справлять?!
 Они совсем затиранят мальца
 И будут усердствовать до конца,
 Чтоб вбить ему в голову имя другого
 И вырвать из памяти имя отца!
 И все-таки светлая вера дана
 Душонке трехлетнего пацана.
 Сын слушает гул самолетов и ждет.
 А он замерзает, а он не придет!
 Сердце грохочет, стучит в виски,
 Взведенное, словно курок нагана.
 От нежности, ярости и тоски
 Оно разрывается на куски.
 А все-таки рано сдаваться, рано!
 Эх, силы! Откуда вас взять, откуда?
 Но тут ведь на карту не жизнь, а честь!
 Чудо? Вы скажете, нужно чудо?
 Так пусть же! Считайте, что чудо есть!
 Надо любою ценой подняться
 И всем существом, устремясь вперед,
 Грудью от мерзлой земли оторваться,
 Как самолет, что не хочет сдаваться,
 А сбитый, снова идет на взлет!
 Боль подступает такая, что кажется,
 Замертво рухнешь назад, ничком!
 И все-таки он, хрипя, поднимается.
 Чудо, как видите, совершается!
 Впрочем, о чуде потом, потом...
 Швыряет буран ледяную соль,
 Но тело горит, будто жарким летом,
 Сердце колотится в горле где-то,
 Багровая ярость да черная боль!
 Вдали сквозь дикую карусель
 Глаза мальчишки, что верно ждут,
 Они большие, во всю метель,
 Они, как компас, его ведут!
 - Не выйдет! Неправда, не пропаду! -
 Он жив. Он двигается, ползет!
 Встает, качается на ходу,
 Падает снова и вновь встает...

 II
 К полудню буран захирел и сдал.
 Упал и рассыпался вдруг на части.
 Упал, будто срезанный наповал,
 Выпустив солнце из белой пасти.
 Он сдал, в предчувствии скорой весны,
 Оставив после ночной операции
 На чахлых кустах клочки седины,
 Как белые флаги капитуляции.
 Идет на бреющем вертолет,
 Ломая безмолвие тишины.
 Шестой разворот, седьмой разворот,
 Он ищет... ищет... и вот, и вот -
 Темная точка средь белизны!
 Скорее! От рева земля тряслась.
 Скорее! Ну что там: зверь? Человек?
 Точка качнулась, приподнялась
 И рухнула снова в глубокий снег...
 Все ближе, все ниже... Довольно! Стоп!
 Ровно и плавно гудят машины.
 И первой без лесенки прямо в сугроб
 Метнулась женщина из кабины!
 Припала к мужу: - Ты жив, ты жив!
 Я знала... Все будет так, не иначе!..-
 И, шею бережно обхватив,
 Что-то шептала, смеясь и плача.
 Дрожа, целовала, как в полусне,
 Замерзшие руки, лицо и губы.
 А он еле слышно, с трудом, сквозь зубы:
 - Не смей... ты сама же сказала мне..
 - Молчи! Не надо! Все бред, все бред!
 Какой же меркой меня ты мерил?
 Как мог ты верить?! А впрочем, нет,
 Какое счастье, что ты поверил!
 Я знала, я знала характер твой!
 Все рушилось, гибло... хоть вой, хоть реви!
 И нужен был шанс, последний, любой!
 А ненависть может гореть порой
 Даже сильней любви!
 И вот, говорю, а сама трясусь,
 Играю какого-то подлеца.
 И все боюсь, что сейчас сорвусь,
 Что-нибудь выкрикну, разревусь,
 Не выдержав до конца!
 Прости же за горечь, любимый мой!
 Всю жизнь за один, за один твой взгляд,
 Да я, как дура, пойду за тобой,
 Хоть к черту! Хоть в пекло! Хоть в самый ад!
 И были такими глаза ее,
 Глаза, что любили и тосковали,
 Таким они светом сейчас сияли,
 Что он посмотрел в них и понял все!
 И, полузамерзший, полуживой,
 Он стал вдруг счастливейшим на планете.
 Ненависть, как ни сильна порой,
 Не самая сильная вещь на свете!

(Эдуард Асадов)

Увидел омут на берегу прекрасную лилию.

И решил, во что бы то ни стало, завладеть ею.

Чего он только не предлагал красавице: покататься на его быстрых волнах, ласковую прохладу воды в нестерпимый зной и целый водоворот всевозможных развлечений и удовольствий.

Заколебалась красавица.

Заметил это безнадежно любивший ее жучок и принялся отговаривать:

- Погубит он тебя! Пропадешь!

Только куда там!

- Он такой сильный, красивый и весь какой-то таинственный... - возражала лилия. - Нет, пожалуй, я все же приму его предложение!

- Ах так? - вскричал жучок. - Ну тогда смотри, что ждет тебя, если ты сделаешь это!

И он, сложив крылья, бросился на поверхность водоворота, который тут же безжалостно закружил, завертел его, и вскоре навсегда исчез из глаз лилии, только теперь понявшей, что такое настоящая любовь..."

Автор: Монах Варнава (Санин)

После революции митрополита Кирилла везли в ссылку. В одну темную ночь злые люди выбросили его из вагона на всем ходу поезда. Стояла снежная зима. Владыка Кирилл упал в огромный сугроб, как в перину, и не разбился.

 С трудом выбравшись из сугроба, он огляделся: лес, снег, и никаких признаков жилья. Митрополит долго шел по глубокому снегу и, выбившись из сил, сел на пень. Мороз пробирал до костей сквозь изношенную рясу. Чувствуя, что начинает замерзать, Владыка стал читать себе "отходную”. Вдруг видит, что к нему приближается кто-то очень большой и темный. Всмотрелся - медведь! "Загрызет!” - мелькнула мысль, но бежать не было сил, и куда?

 А медведь подошел, обнюхал сидящего и спокойно улегся у его ног. Повеяло от огромной медвежьей туши полным доброжелательством. Медведь заворочался и, повернувшись к Владыке брюхом, растянулся и сладко захрапел.

 Долго колебался Владыка, глядя на спящего медведя, потом не выдержал сковывающего холода и лег рядом с ним, прижавшись к теплому животу. Лежал и то одним, то другим боком поворачивался к зверю, чтобы согреться, а медведь обдавал его горячим дыханием.

 Когда забрезжил рассвет, митрополит услышал далекое пение петухов. "Жилье близко”, - мелькнула радостная мысль. Он осторожно, чтобы не разбудить медведя, встал на ноги, но тот поднялся тоже, отряхнулся и вразвалку побрел к лесу. А отдохнувший Владыка пошел на петушиные голоса и вскоре дошел до небольшой деревеньки.

 Постучавшись в крайнюю избу, он объяснил, кто он, и попросил приюта. Владыку впустили, и он полгода прожил в этой деревне.

Когда мы жили с бабушкой и мамой в церковном доме, завелись у нас отряды мышей. Мышеловок мы ставить не хотели - жалели мышей. Что же делать? И тут я вдруг вспомнил, что в большом Требнике есть такая молитва или заклинание одного из древних святых, обращенная ко всем зверям, которые мешают жить, - это целых две страницы отдельных имен: «Вы, тигры... » и так далее. Я подумал - а что, если я эту молитву прочту? Но я ничуть не верил, что будет какой-то результат. Что же делать? Тогда я взял книгу, обратился ко святому и говорю: «Вот что. Когда ты писал эту молитву, ты верил, что она подействует. Я не верю. Но, может быть, мыши поверят?.. Поэтому эту молитву я прочту вслух какой-нибудь мыши - без всякой веры. А ты мою молитву без веры принеси к Богу со своей верой. Таким образом, вера мыши и твоя вера, может быть, что-нибудь и сделают».

Потом я сел на кровать, положил на колени книгу и стал ждать. И, наконец, из камина вышла мышь. Я ей говорю: «Сядь и слушай». Она села столбиком, подобрала лапки, смотрит на меня глазками-бусинками. Я ее перекрестил и стал читать молитву. А она сидела и слушала. Когда я закончил, я опять перекрестил ее и сказал: «А теперь иди и расскажи всем другим». Мышка скрылась в камине, и вслед за ней затем исчезли все мыши.

О чем говорит этот случай? Даже если у тебя нет никакой веры, ты можешь обратиться к святому, который эту молитву составил с верой, - иногда из глубин такого крестоношения и ужаса, - и попросить у него помощи: «Я верю тебе, но не могу поверить в то, что здесь сказано». И помощь придет.