Солнце, которого не случилось.

        Я начал бы со слова «белое». Ещё, наверное, пару лет назад я начал бы именно с этого  слова. Но своими подслеповатыми глазами я уже не могу разглядеть это истаявшее белое. Чтобы заглянуть за край нужно дорасти до кромки глухих перил, за которые при удачном результате так трудно удержаться и не полететь. Вниз или вверх, но полететь. И как не странно «пьедестал» рифмуется с «пьёт и стал…».

Чёрные волосы с нестарческой проседью. Огромные глаза меж ресниц-струн. Распахнутая настежь грудь, одинаково доступная листве и снегу приносимому ветром. А протянешь к ней дрожащую ладонь, давно ставшую символом жизненной неполноты и упадёт в неё тёплое рубиновое сердце. Бери, тепло его растопит смёрзшуюся землю у твоих ног, и ты дорастёшь до края и, наконец, заглянешь в тот далёкий близким мир. Он тоже твой. И ты догадывался об этом и много лет страдал от невозможности простить непростимое. Многие покинули тебя, хотя они не знали, что именно тебя они покидают и летят…летят…

И пусть некоторые пьют, наливая в стакан на два пальца, другие всегда будут наливать на два сердца. А солнце сегодня так и не настало. И не свершилось. И нежность бесполезно валяется в пыльном углу. Но само то, что она есть, говорит «Да!».

Оставил её вчера одинокую, перегнулся через перила и полетел на неокрепших крыльях прямо в грозу. И холодно и тоскливо и вода срывается в никуда, назад. И летел  совсем низко. Волочился над мёртвыми проводами Её величества — ночи. Заденешь перьями и повиснешь беспомощно вниз теми, что видят. А чуть позже и этого непонятого, до сих пор, дара лишусь. Вот так, врастать с неба в землю совершенно не хочется. Если б иначе…

Знаю, дом у меня там, на небе есть мой дом! Но искать его, смысла нет. Особенно в грозу. Я летел не за этим. Я искал синее. То, что отзывается во мне тем, чему адекватного названия я дать пока так и не сумел.

Лететь было всё труднее и труднее, и порой холодные капли казались острозаточенным частоколом, на который приходилось натыкаться во тьме постанывая от боли. И вот тогда повинуясь подсознательному стремлению к смерти в тёплой постели во сне, я начал подумывать: — а может нежность моя тоже имеет хотя бы один синеватый оттенок? Но в результате образных сопоставлений, мне, грешному, нежность навязчиво предлагала свой чудный образ в цветах нежно-тёплых, телесных.

У меня был выбор. Выбор есть почти всегда. И я решил вернуться и громко захлопнуть за собой оконную раму, что всё равно менее надёжна, чем веки. Вспомните беспомощность мертвецов, с неприкрытыми веками…. Почти каждый видел это.

Сегодня я вернулся. Вернусь ли завтра? Нежность моя ответь мне… Ответь мне…. Ответь!