«Блажен муж, не ходящий в совет нечестивых и не стоящий на пути грешных, не сидящий в собрании губителей; но в законе Господнем воля его, о законе размышляет он день и ночь! И будет он, словно древо, насажденное при потоках вод, что приносит плод свой во время свое, и лист его не отпадет; и во всем, что он ни сотворит, успеет. Не так – нечестивые, не так: но они – как прах, что сметает ветер с лица земли...» Так в первом поэтическом произведении царя Давида выражается мысль о практической ценности веры и благочестия: это жизненная сила, противостоящая угрозе небытия, всегда актуальной не только для отдельного человека, но и для целых народов. В тот момент, когда мировоззрение большинства людей ограничивается рамками бытового прагматизма, а добро и зло начинают мыслиться как сказочные категории (нечто вроде Бабы Яги и Доброй Феи), запускается роковой механизм утилизации культуры. Кризис веры – основная причина гибели государств и империй – от Рима и Византии до Советского Союза и современного Российского государства.
Как известно, империю трудно победить извне, но она способна успешно разрушить себя изнутри. Главная угроза бытию государства всегда исходит от его собственных граждан. В предельном выражении – это революции и гражданские войны. Однако существуют и менее радикальные, неявные формы опасности, еще не состоявшиеся как факт большой истории. В целом их можно назвать общегосударственным кризисом доверия.
Во-первых, этот кризис поражает горизонтальные связи общества: оно становится дискретным, распадаясь, в лучшем случае, на семьи и профессиональные корпорации. Местоимение «мы» в сознании людей фактически перестает означать народ (как предполагает первая строка Конституции) и начинает представлять клан, социальную страту, профессиональный цех, национальное или религиозное меньшинство... Если же большое «мы» перестает быть реальностью, то и все действия отдельных лиц, осуществляемые от его имени (будь то законы, налоги, политические технологии, национальные проекты и прочие инициативы власти) начинают восприниматься обществом скептически. Нормой жизни становится правовой нигилизм и экономическая безответственность.
Распад общества на отдельные кланы коренным образом изменяет практическую позицию каждого человека по отношению к государству. Если государство перестает быть сувереном, то служение национальному интересу сменяется стремлением защитить ту малую группу, с которой человек себя отождествляет. Мир людей, начинающийся за пределами своей группы, он начинает воспринимать примерно так же, как охотник воспринимает лес: с ним нужно вступить в борьбу, победить и захватить по возможности больший трофей. Собственности в лесу нет, поэтому ничто, добытое там, нельзя считать кражей. Право там тоже отсутствует, стало быть, всякое действие «лежит по ту сторону» справедливости и может быть оценено только с точки зрения его эффективности. Именно поэтому атомизация общества всегда влечет за собой господство частного интереса, небывалый масштаб коррупции и презрение к договору.
Во вторую очередь кризис доверия поражает вертикальные (властные) скрепы общества. Начальник любого уровня убежден: среди его людей практически нет тех, кто умеет работать. В результате он либо вводит прямое управление и берется лично контролировать работу каждого рядового сотрудника, либо создает сложный многоуровневый контролирующий аппарат, отвлекающий на себя большую часть ресурсов. Возможен и третий вариант: вообще устраниться от решения должностных задач и сосредоточиться на использовании служебного положения в личных целях, ибо «с этим народом все равно ничего не сделаешь».
С точки зрения типичного подчиненного, уверенного в том, что все должности продаются и покупаются, почти всякий современный начальник нелегитимен и безблагодатен. От него нельзя ждать мудрых решений, а потому его следует обманывать, или, по возможности, игнорировать вообще. Отсюда – изощренное искусство саботажа, умение изображать занятость при отсутствии ощутимых результатов работы.
Это взаимное недоверие, как и всякое неверие вообще, наполовину обусловлено объективно и отчасти произвольно. Тот, кто не верит в начальство и кое-как выполняет распоряжения, дает повод не доверять ему ответственных поручений. С другой стороны, прямое управление и перекрестный контроль уничтожают в человеке привычку к самостоятельности и чувство ответственности. (Совесть, действительно, «лучший контролер», но она может проявить себя только в отсутствие в салоне автобуса действительного контролера). Начальник, злоупотребляющий контролем, сам создает себе недееспособных подчиненных. Ситуация замыкается и состояние государственных дел усугубляется на каждом новом витке отношений.
Выйти из порочного круга можно только одним путем – тем же, каким вошли. Нужно проявить волю и поверить в Россию, что означает доверять своим согражданам. Но научившись доверять другим, нужно еще устранить сомнения окружающих относительно надежности тебя самого. Это будет возможным, если о тебе скажут, как об одном известном философе: «Легче Солнце сбить с его орбиты, чем Сократа – с пути добродетели». «Доверять и быть достойным доверия» – вот первый этап всякой «игры патриотов». Но именно этим двум вещам и учит людей вера в Невидимого Бога.
Так что прав Достоевский: без веры в Христа невозможна и Россия. Пушкин, чутко отзывающийся на вдохновение, точно указывает причины творческого бессилия, утверждая: «гений и злодейство – вещи несовместные». Вот и пророческий взгляд царя Давида ясно различает путь, ведущий к успеху и процветанию: это утверждение веры и благочестия, вопреки конъюнктуре момента, «ибо знает Господь путь праведных, а путь нечестивых погибнет».
Сергей Мазаев
14 декабря 2011 года