В убогой келье одинокой,
На хладных каменных плитах,
В тиши обители далекой
Молился пламенно монах.
Просил у Господа прощенья,
Самоотверженности, сил,
Чтоб побороть те искушенья,
Что он с трудом переносил.
На нем лежало послушанье
Пришельцев-бедняков кормить,
Но к ним святого состраданья
Не мог в себе он пробудить.
Был полдень. В келье полутемной
Вдруг свет лучистый воссиял,
и уголок молитвы скромный
Струей тепла он наполнял.
И видит инок в озаренье
Христа в хитоне пред собой,
И пал на землю в умиленье,
Исполнен радости святой.
То был Господь не в час страданья,
Не в час распятья на Кресте,
Не в час молитвы в Гефсиманье
С следами крови на лице.
То был Господь, как Он являлся
Путь жизни людям указать,
Когда на гору поднимался
Народу проповедь сказать.
Из глубины души смиренной
В восторге инок возгласил:
«Кто ж я, что Ты, Господь Вселенной,
Меня сегодня посетил?!!
О дай мне сердцем преклониться,
Упавши ниц перед Тобой,
Твоим виденьем насладиться,
Молитвой чистою, святой».
Но вдруг призывный звон раздался,
Несясь далеко по полям,
Им час полдневный возвещался
Раздачи хлеба беднякам.
И звон тот тяжкое страданье
В душе монаха возбудил:
«Ужель идти на послушанье?
Оставить Господа нет сил».
Но голос совести смиренный
Шептал: «Ты долг свой исполняй,
А все тревожные сомненья
На волю Господа отдай».
И он пошел туда, где ждали
Те, кто так часто голодал,
Кого страдания терзали,
Кто счастья в жизни не видал.
Им ныне монастырь казался
Юдолью райской, золотой,
А хлеб, что щедро раздавался,
Казался трапезой святой.
Окончив инок послушанье,
Обратно в келию спешит,
В душе – тревога, ожиданье,
И сердце трепетно стучит.
Ушел ли Гость Неоцененный
Иль ждет его Он, может быть…
С надеждой тайною, священной
Спешит он дверь приотворить.
И что же? Дивное сиянье
Он снова в келье увидал,
И оправдалось ожиданье:
Господь опять пред ним стоял.
И глаз Божественный раздался:
«Зачем ты возроптал тогда?..
И если б в келье ты остался,
То Я ушел бы навсегда».

/из духовной тетради монахини Ксении (Кметь) /