***Комната была почти пуста, и только возле стены, поблёскивая лакированным боком, стояло фортепиано с открытой в струнный полумрак, крышкой. Из окна распростёрся пятнами на полу вечерний свет, проходя сквозь листву деревьев за окном. Медными бликами он ложился на чёрно-белую решётку клавиш, млеющих в ожидании трепетного танца пальцев.

В дверь тихо постучали… И, после минуты нерешительности светловолосая девочка вошла в комнату. На её бледном лучисто замершем лице не было даже намёка на улыбку. Изящность его линий выражали скорее задумчивость, граничащую с грустью.

Девочка, не торопясь, прошлась по комнате, оглядывая, в переборах световых пятен, стены с облезлыми обоями. Ничто не могло её здесь заинтересовать, и только у фортепиано она остановилась, застыв на секунду, и будто в некотором смущении, села перед ним. Она не умела играть, не знала нот, но, положив пальцы на тёплые клавиши, не удержалась перед тем, чтобы нажать одну из них. Звук взвился под потолок и каплями медленно стекал по стенам. Когда он уже совсем затих, в комнату вновь вторглась, на миг, прогнанная тишина. Девочка нажала другую клавишу, и новый. Ещё более тонкий, чистый, высокий звук взмыл вверх. Грустный маэстро сидела и перебирала звуки, которые заполнили комнату, ожили в солнечных пятнах на полу, окрасившись в их медный, медлительный цвет. Звуки гладили её по рукам, вплетались в волосы. И, вот, уже на пальцах загорелись яркие синие огоньки. Срываясь с кончиков пальцев, они пробегали по изгибам фортепиано и уносились в непроглядную даль. Взгляд девочки был отрешён. Она уже ничего не видела вокруг, и пальчики, послушные уже не её, а более высшей воле, заставляли рождаться и умирать, новые, несущие хоровод чувств, звуки, плясавшие огнями в брызгах неведомого моря, сквозь порывы ветра, и ветви деревьев за окном. Их уже нельзя было остановить.