Цельность, к которой стремится человек, исцеление, спасение – по-гречески они обозначаются одним и тем же словом «сотерия» — обретается там, где менее всего человек ожидал ее увидеть. Какой жалкой пародией на христианскую весть об исцелении всего человека выглядит давка за святой водой или утомленная и раздраженная ожиданием очередь к «сильному» духовнику.

Ольга Шульчева-Джарман

«Значит, и у вас, как везде? – спросит случайно зашедший человек с грустным удивлением. – Вырвал кусок, победил в жизненной борьбе – досталось исцеление, досталось спасение». Он или уйдет с печалью после этой несостоявшейся встречи с христианством, или присоединится к давке за благодатью, найдя подтверждение своим подозрениям, что просто так в религии ничего для людей не бывает.

Крест как безумие

И только символ христианства – крест с Распятым – одиноко возвышается над толпой. И стоят на престоле страшные тайны – Тело и Кровь бескорыстно умершего в страданиях человеческих Бога.

Крест – безумие, переворот всего устоявшегося, всего правильного, всего разумного, достигнутого человеческой религиозной мудростью. Сын мой, если ты поручился за ближнего твоего и дал руку твою за другого – ты пойман словами уст своих… (Притч.6:1-2) – не ниспровергает ли эти разумные, практичные слова Сын Божий всей Своей непрактичной жизнью и еще более непрактичной смертью – вместо вхождения во славу, как предводителя земного царства Мессии.

Кто хочет сохранить свою душу, свою жизнь, должен ее потерять. И в этом – тайна следования за Христом. Эта непрактичность удивила распорядителя пира в Кане – откуда в конце пира появилось лучшее вино? (Ин. 2:1-11)

Вино будущего века

Рассказ о браке в Кане многогранен и сложен. Это и история о простой человеческой радости, преображенной делом Бога, и история церкви ветхой, становящейся Церковью Новой, Царством Мессии-Христа. И еще это – история о том, что Бог сильнее безнадежности.

Вина нет у них. Что же? Наполните тогда водоносы водой. Это – так и есть! всем это очевидно до притупленной боли и привычной грусти — конец пира. Омовение из водоносов – конец всему настал. И ясен, и явен этот конец тем, кто наполняет водоносы, и кто стоит рядом – так, как стояли у гроба мироносицы, смотря, куда Его полагали. Почерпните и несите. Совершился конец, закончился мир старый – угас старый пир с его истощившимся вином.

И новый пир Царствия Божия, вопреки всякой безнадежности, вопреки всем человеческим расчетам, опытности и умению жить загорается, высеченный кресалом новой жизни. Глоток нового, небывалого вина, вина от воды отчаяния, безнадежности, конца привычной и редкой человеческой земной радости…

Несмотря ни на что… Если не умрешь, не будешь жить, как не будет жить пшеничное зерно, не умерев в земле. (Ин.12:24)

Разве друзья — такие?..

Как это смешно, как это недостойно – на глазах у Христа пытаться вырвать свой кусок удачи, свой кусок счастья. Он назвал нас друзьями – Симоне Петре, любишь ли меня? Да, да, конечно, Господи, Ты же знаешь. Любишь ли Меня? Друг ли ты Мне? – Да, да, как все хорошо кругом, весна…- А разве друзья – такие?.. И Петр опечалился… (Ин.21:15-17)

Он не ставил выше нас ничего – неужели мы идем к Нему ради пользы? Ради избавления от болезни? Неужели – это в с е, что нам от Него надо? Он назвал нас – друзьями… Можно ли друзьям пользоваться Другом? Не самая ли страшная это болезнь, червоточина человеческая – стать нелюдями, когда дело касается собственной шкуры?

Как говорит обвинитель и клеветник Иова пред Богом – за кожу свою отдаст человек все. Но Иов — не отдал. Он был благородной души и чистого ума. Забота о своей болезни не стала для него главной болью. Не чтобы получить здоровье, желает он видеть Бога – но чтобы Бог ответил ему. И Бог – отвечает, ибо Иов – искренне Его ищет.

Как часто на вершине стремлений стоит желание получить здоровье – получить желаемое, получить необходимое – и давка за этим здоровьем, гонка за этим улучшением самочувствия и качества жизни (какие мертвящие слова!) родит чудовищ. Вся христианская религия, все святое в ней измеряется одной меркой – насколько это полезно для здоровья.

Великомученик Пантелеимон умер в страданиях за Христа? Ставить ему свечки и читать молитвы полезно для здоровья. Ставить свечки за здоровье к Кресту нельзя. Там – только за упокой. Нет ли в этом архаическо-религиозном жесте невнятного ощущения той правды, что за Христом можно следовать лишь — разделяя его смерть?..

Какой прок в святыньках?

Какая в этом польза для здоровья, какой прок от той или иной святыньки? Какой в этом прок?

Рипичип у Льюиса возмущался подобным подходом – даром, что был грызуном, а не человеком: «Прок? – переспросил Рипичип. – Прок? Капитан, если вы имеете в виду набивание наших животов и кошельков, то, признаю, прока в этом нет никакого!».

Фото: Мальцев Василий, photosight.ru

Апостол Павел говорил о безумии крестной проповеди, о том, что не желает более ничего знать кроме Распятого Иисуса, Человека, потерпевшего сокрушительное поражение в Своем деле – до смерти проклятого Богом и людьми, вознесенного от земли на дереве мучения и позора, отверженного от земли живых человека, само прикосновение к Которому, умершему в проклятии – оскверняет благочестивых и набожных.

Но Христос был непрактичен – Он знал Бога. Христос был раздражающе непрактичен – и напрасно Иуда пытался научить Его практичности, провоцируя на бунт. Иуда удавился, когда понял, что сделал своими руками…

Если бы это совершалось не в христианской религии – это не было бы так страшно. Если бы исцеление истекало от убитого молнией Зевса и воскрешенного Асклепия, или растерзанного и вновь оживленного Осириса или Таммуза-Ваала – и люди бы пользовались этой милостью не-человеческих богов, то это не было бы опасно.

Но Он – не Ваал, и не позволяет звать себя «ваали» (Осия, 2:16). Он – встреченный Магдалиной в прохладе сада Живой Учитель и Живой Бог. Тот, кто говорил с Моисеем и беседовал с Илией. Он не приемлет отношения к Себе как к ваалам высот, мерзостям израильским. Он истребляет эти высоты.

Практичные люди обречены на крах, стремясь унести себе кусок от Немудрой Премудрости Божией.

Каинова печать

Кто знает, не смутное ли чувство – получить жизнь за счет другого – овладело Каином, когда он собрался убить брата (Быт. 4:2-8)? Не извратил ли разрушающийся ум слова Бога, сказанные ему – ты господствуй над ним? Жертва Авеля была принята, а Каинова – нет. Значит, если заклать самого совершенного жертвователя, эта жертва будет вдвойне приятна Богу? И Каин говорит брату своему – пойдем на село. Он искривлено и страшно мыслит себе Бога – и совершает страшное, уродливое деяние, от которого он будет стенать и трястись.

Не Каинова ли тень ложится на чело тех, кто хочет жить за счет других, кто хочет комфорта от страдания и смерти другого? И здесь речь не только о косметике из убитых эмбрионов и о том, как родители заводят (именно заводят, как зверушку) второго ребенка, чтобы пересадить из него орган старшему, больному. Речь идет об отношении к Богочеловеку, который стоит посреде нас (и так есть, и так будет) во время Евхаристии. Об отношении к Человеку Иисусу Христу (1 Тим 2:5).

По живому мосту

«И когда мы идем к Чаше, в которой излитая за нас Кровь и распятое Тело ( воскресшее, прославленное, но все равно: и распятое, и излитая), вопрос перед нами встает: что я готов сделать? Как я отношусь к тому, что мне дается? Я приобщаюсь Агнцу, закланному за спасение мира; неужели вся моя приобщенность только в том, чтобы через Его Крест дойти до моего спасения?

Фото: Михаил Зеленый, photosight.ru

В этом ли моя дружба со Христом? Кто же Он для меня? Неужели – просто дверь?(…) неужели я вижу в Нем только обстоятельство, предмет – или это живой человек? Живой Бог, но и живой человек, потому что, когда Он умирал на кресте – умирал человек на кресте – живой, молодой, тридцати трех лет, Которому незачем было умирать, потому что в Нем не было греха, значит, не было и семени смерти; Который умирал моей смертью, и твоей, и нашей, и вашей…

Итак, когда я иду причащаться, – к чему я хочу приобщиться? Неужели все сводится к тому, что я Христу готов сказать: Тебе – крест, а мне – воскресение?.. А к этому сводится, когда мы идем причащаться в надежде, что мы оживем душой, что мне станет лучше и я вернусь в свою жизнь в лучшем расположении духа, с новыми силами; тогда как вступая в причащение, я вступаю в Его жизнь, в каком-то смысле выхожу из своей жизни.

Бог нам все дает: жизнь, прощение, Свои Тело и Кровь, вечность нам открывает; Он не запирает дверь. Как же я должен себя чувствовать, если я рассматриваю тайну спасения, как мост, перекинутый через бездну, по которому я буду идти; не обращая внимания на то, что этот мост – живой мост?»

Антоний, митрополит Сурожский. О Божественной литургии./ Церковь. ПРОЛОГ. Киев, 2005, С. 112-113

Икона «Отречение Петра» – опыт созерцания.

…Через все пространство иконы протягивается стена — непреодолимая и неодолимая человеческими силами ограда, с рисунком «аканта» (akanthos) — та самая, созданная человеческом грехом Адама стена рая, за которой наша земля, произрастившая «плода терние».

Петр — образ человека-грешника — одетый в ризу с клавием, символ благородства, патрицианского достоинства — стоит за пределами стены, вне «рая сладости». В чернеющем пустотой дверном проеме – дева (глава ее непокрыта). Ее образ возводит нашу мысль к воспоминании о падении через деву — Еву, а красные ризы напоминают об огненном Херувиме, стерегущем райский сад и к страшному последствию отпадения от Бога – «Ты будешь есть, и не будешь сыт; пустота будет внутри тебя» (Мих.6,14).

Человек в своем богоподобном достоинстве («образ есмь неизреченные Твоея славы, аще и язвы ношу прегрешений») с царственной печатью — клавием стоит вне, во тьме внешней, «кромешной», за кромкой осязаемой египетской тьмы (Исх.10,21) греха, заслоняющей свет Божественный — там, где собирают ставшие сухой прежде плодоносную виноградную ветвь-лозу «и во огнь влагают, и сгарает»(Ин 15,1-6).

Он уже касается этого «огня негасимого геенского», созерцает грехи свои и приходит в себя, как блудный сын, возносит молитву (жест левой руки), готов идти, восстав, ко отцу своему (Лк.17-18). Слуги тьмы — с постыдно обнаженными голенями или дико, по-варварски облеченные в штаны (это символ ритуальной нечистоты – так, в штанах, нельзя было заходить в храмы в Византии), взирают на него, стоя по ту сторону огня.

Но грешник не приходит к ним, а возвращается внутрь ограды — дивное чудо покаяния! Вспоминаются слова кроткого русского монаха двадцатого векаСилуана Афонского — «Держи ум свой во аде, и не отчаивайся».

Покаявшийся человек — снова в Церкви, в ограде рая, упокоевается на нерукотворенной скале, на «столпе и утверждении истины». Гиматий его уже не грязно-желтого, а чисто-желтого цвета — настало просветление, просвещение ума («Иисусе, просвещение ума моего!»)

И петух — или феникс,- знаменующий воскресение, восстановление разрушенного, взирает на обновленного грешника, а теперь уже — вновь друга Божия.

«Да, Господи, Ты знаешь, что я люблю Тебя» (Ин.21,17).