Каждое утро Саша слышал, как бабушка тихо читала молитвы. Слов было не разобрать, только «аминь», да «Господи, помилуй». Бабушка стояла перед темными иконами, раз за разом крестилась и кланялась, а на нее сверху, со старой, источенной насекомыми доски, смотрел Бог. 

Утром Бог был обычным и спокойным, а к вечеру Он менялся, становился немного страшным и строгим. 
За этой, самой большой иконой, внизу были еще маленькие. Там же лежали бабушкины документы и фронтовые письма деда, которого Саша не помнил, так как родился уже после его смерти. Прятались там и грозные бумажки с печатями, которые бабушка называла непонятным словом «налоги». 

Днем Саша не раз подбегал к «красному углу» и смотрел вверх, на Бога. Узнавал, сердится Он на него или нет. Бог обычно не сердился и никогда не плакал, хотя бабушка не раз ему говорила, что Он плачет над нашими грехами. 

Что такое грех, Саша уже знал. Это когда стыдно и хочется, что бы никто не увидел. Он даже друзьям рассказал о плачущем Боге, но те его убедили, что Бог за маленькими грехами не следит, только за большими, а большие бывают у одних взрослых. Саша согласился, но все же иногда подбегал к иконе — проверял: а вдруг Бог заплакал… 

— На Троицу в церковь поеду. Куплю новую икону. Будет у нас Боженька красивый и нарядный, - сказала бабушка.

Что такое «Троица», Саша не знал, а вот увидеть нарядного Бога ему очень хотелось. 

В церковь бабушка уезжала рано утром, на мотовозе (была раньше такая дрезина, людей перевозящая). Внука она отправила его ночевать к дядьке. На ночевку мальчик отправился с удовольствием. У дядьки был сын, Сашкин брат, хоть и двоюродный, но роднее не бывает. Они по-родственному и родились в одном месяце одного года. 

Дядька разрешил спать на чердаке, на свежескошенном сене. Сено было мягким, пахло чабрецом и полынью. За трубой, отгороженные сеткой, ворковали голуби, а в открытую чердачную дверь, в такт стрекочущим кузнечикам, перемигивались далекие звезды. Долго шептались мальчишки о новом красивом Боге. И еще о том, что утром они пораньше встанут и пойдут на протоку бубырей ловить. Утром бубыри спокойно плавали в протоке, а потом прятались под коряги. 

Рыбаки проспали и первых, и вторых петухов, да спали бы и дальше, если бы голуби не подняли страшный шум, обороняясь от залезшего кота. 

На рыбалку все же решили идти. По дороге к протоке рыболовы заглянули в сад: сорвать по паре еще кислых зеленых яблок, да отыскать в бабушкином огороде по огурцу. Кроме этого нехитрого провианта, их экипировку составляла старая тюлевая занавеска с двумя палками по сторонам, гордо именуемая «бреднем». 

Часа два братья таскали свой «невод» по камням протоки, но кроме старой лягушки и преклонного же возраста рака с одной клешней, ничего не поймали. Когда сил не осталось, а огурцы с яблоками были съедены, Сашка вспомнил о новой иконе с красивым Богом. 

— Бежим! — закричал Сашка. — Бабушка уже приехала давно! 

Мальчишки помчались к бабушкиной хате. Брату добежать до цели не удалось: мать окликнула. Она как раз возвращалась с фермы и послала сына в сельпо за солью. В те годы матерей еще слушались, поэтому огорченный брат лишь рукой махнул: 

— Ты, Саня, беги, а я позже зайду. 

Дверь в бабушкину хату была уже открыта. 

— Дома! — обрадовался Саня. 

Сандалии слетели с ног мальчика и он, не смотря под ноги, ринулся через коридор и горницу в зал, где в углу, на столике под иконами, уже стоял красивый и ласковый Бог. Он был в рамке под стеклом. По углам Его пылали разноцветные блестящие цветы, растущие на удивительно чудных ветвях. Сашка в онемении и восторге замер перед иконой и только через некоторое время услышал сзади причитания бабушки: 

— Ох, Господи, да как же это! Как же ты не разбился-то? 

Сашка оглянулся и… ничего не понял. 

Там, где он только что пробежал, зияла полутораметровая квадратная дыра открытого погреба. Из него выглядывала голова бабушки. Она с ужасом смотрела на внука, пролетевшего над ней и не разбившегося. 

— Внучек, Санечка, как же ты по пустому-то прошел? — заплакала бабушка. 

Сашка стоял у глубокой двухметровой ямы, смотрел в ее черную пустоту и только твердил: 

— Я к Богу бежал, бежал и не провалился. 

Протоиерей Александр Авдюгин