Не оставь Рассказ М. Кравцовой

И все, чего не попросите
в молитве с верою, получите.
(Мф. 21, 22)

- И было это, внучек мой, как раз вот сегодня, 2 марта, только 1917 года, - сказала бабушка Коле и беззвучно заплакала. Коля сразу же ощутил неловкость, растерялся. Он не знал, что делать, когда люди плачут. Утешать он не умел, потому что был диковат и постыдно застенчив, а не сострадать не мог, потому что так уж у него сердце было устроено.

- Бабуль, - чуть грубовато, нарочито развязно начал он наконец, - чего плакать-то, а? Так уж... история распорядилась. И замолчал, сам почувствовав нелепость своей последней фразы.

- История?! - бабушка так на него посмотрела, что Коля опустил голову. - Деточка, не "история", а мы. Мы так распорядились! Тебе уж скоро четырнадцать, должен понять-то! Сама всю жизнь ничего не понимала, отца твоего ничему путному не научила, а тебя - должна. И не зря ты имя Николай носишь... Отречение-то государя Николая Александровича произошло, да только не он от нас - мы от него отреклись. Он-то за нас на смерть пошел, как Христос за всех людей. А мы его предали!

- Да почему это "мы"! - встрепенулся Коля. - И ты-то здесь не при чем, а я уже и подавно...

Бабушка только покачала головой: поймешь еще, мол, со временем.

- Ладно, беги, не то мама хватится!

- Ну и пусть, - Коля откинул непокорную прядь со лба.

- Да чего уж "пусть". Беги, говорю.

Коля неловко чмокнул бабушку в щеку и вышел в коридор. Надевая куртку, он думал: "Прошло столько времени. Зачем же так сокрушаться?"

Бабушка вышла проводить его.

- А ты знаешь, кто над нами сейчас властвует?

- Президент, понятно, - удивился вопросу Коля.

- Дитя неразумное! Монаршию власть в руки Свои Пречистые взяла Сама Пресвятая Богородица. Икона Ее "Державная" в день отречения народу русскому явилась - Владычица со скипетром и державой.

- А почему же тогда такое творилось? - хмыкнул Коля. - И храмы разоряли, и всякое безобразие?

- Потому что не хотим мы ни Ее, ни царя! И Ее предаем тоже. Это ты понять должен! Ты. Потому что отец мой - твой прадед - в застенке погиб, и так его умертвили, что я порой, грешница великая, реву: уж лучше б расстреляли сразу!

Коля ахнул.

- Как?! Мой прадед? А за что же его?

- За то, что... дворянских он кровей, Коленька, и ты, стало быть, соответственно. Пришли к нему чекисты так.. на всякий случай. "Контру" поискать.

- И нашли?

- Нашли портрет государя императора Николая и Державную икону Богородицы.

- Ка-а-к?! За икону и портрет?

- Да, за икону и портрет. А страшнее этого для них уже ничего и не может быть... Иди скорее, а то мама рассердится.

***

- ...Ты где шлялся? - мать оторвалась от экрана и смерила сына тяжелым взглядом. - Я уж всех твоих дружков обзвонила... - Зачем ты меня позоришь? Я ведь не маленький!

- Щенок, ты еще мать учить вздумал! К отцу ходил? Или к бабке этой своей второй?

- Да, мама, я был у нее.

Мать невольно отвела взгляд от напора его упрямых черных глаз, но упреки и оскорбления все-таки обрушились на Колю...

- Предатель! Он твою мать бросил, они знать тебя не хотели, я на тебя одна столько лет пахала, а ты...

- Знать не хотели, потому что ты не позволяла. От гордости своей...

И тут же всплыл откуда-то голос, похожий на бабушкин, даже сердце неровно стукнуло: "Что ты, разве с матерью так говорят?"

И, уже не слушая несмолкаемый поток маминых слов, Коля заперся у себя в комнате.

...Икона святителя Николая на стене - бабушкин подарок - расплывалась перед глазами, которые наполнялись невольными слезами. Коля еще только учился молиться, молитв

не знал совсем, но сейчас, как говорится, "припекло". Сколько же раз на дню он выслушивал попреки и нелепые поучения вечно недовольной чем-то матери! А когда мама узнала, что сын тайком от нее встречается с отцом и с его родней, началось такое... Он все терпел, но сегодня терпение иссякло. Еще с самого утра на душе было так неспокойно, будто от Коли неожиданно отвернулся весь мир. Да еще мама... Он встал на колени перед единственной в квартире иконой.

- Николай-чудотворец, помоги, что-нибудь сделай! Пусть все это поскорее кончится! В самом деле, день сегодня необычный, что ли? Бабушка говорила: от-ре-че-ние...

***

- Они пришли к государю Николаю Александровичу и говорят: гибнем, мол, все, вся Россия! Вот уйди, отдай нам власть, мы уж без тебя обойдемся... Лучше, мол, знаем, что делать. Весь народ, говорят, на коленях молит. Ну, а он глядит на них, генералов-то своих... А надо сказать, Коленька, кому хоть раз государю заглянуть в глаза-то по-настоящему довелось, тот уж глаз этих не забывал. Правда-правда, ты воспоминания-то о нем почитай... Эх, да нет у тебя путевых книжек! А глаза такие в целом мире одни и были, потому что святость его в них отобразилась, вся любовь его, отца нашего, к нам, детям своим, и вся боль его за нас, грешных, чад непокорных, а был он - Помазанник Божий, царь православный! Я, грешница, еще меньше тебя была, когда довелось увидеть его портрет... И ничего не нужно было объяснять словами - смотрю, оторваться не могу и думаю: нет, никому во всем свете этот человек зла сотворить не мог... Ну вот, смотрит он на предателей своих, а они спокойствию его дивятся и головы опускают, потому как стыдно, потому что в очах его, как в зеркале, вся их подлость видна.

- Да я читал про отречение, - сказал тогда Коля, - ничего про это в истории не сохранилось!

- Не то читал! И нас много чего читать заставляли и заучивать наизусть. Правды надо, Коленька, искать, да не какой-нибудь, а Божией. Сколько лет нам лгали, все на лжи строили! А в Библии, мальчик мой, сказано, что отец лжи - диавол.

- Пожег бы уж Бог твой тогда их всех огнем Своим! - воскликнул Коля.

- Он так же и твой, Коленька, Господь Бог-то! Отец наш Небесный. Стал бы отец детей своих огнем жечь? Вот и про царя-батюшку говорят: почему, мол, силой не прекратил все это безобразие?

- Да, почему?

Бабушка помолчала, подумала и тихо сказала:

- Так все ведь предали его, Коленька. Он Богу за Россию, за всех за них, - да и за нас, нынешних, - день и ночь молился, храмы открывал, о прославлении святых ревновал... И жизнь ладилась, и страна богатела... Война была - да, но еще чуть, и сокрушили бы врага! Только, Коля, если уж людям Сам Иисус Христос, Царь Небесный, стал не нужен, то зачем им на земле святой царь? И храмы, и молитвы его - царские! - не нужны стали. И ведь оболгали-то как царя-мученика! Ты, "историк", запомни, что во всей истории никто так оболган не был, как государь наш мученик Николай и семья его. Вот так-то... А про огонь с небес, так это в Священном Писании почитай. Ученики Господу говорят: мол, низведем огонь на нечестивцев. А Он? "Не знаете, какого вы духа, ибо Сын Человеческий пришел взыскать и спасти погибшее". Взыскать, а не губить! И царь наш, если бы в жертву себя не отдал, как и обещал...

- Обещал?

- Да, он уже все заранее знал, ему великие святые открыли эту тайну. Так вот, неизвестно еще, что с Русью-матушкой было бы, если бы царь святых не послушал, может, уже стонали бы под каким-нибудь немцем, али того хуже...

***

Коля задумался.

- Святитель Николай, - он вопрошающе посмотрел на икону, - все правда, что бабушка сегодня про царя говорила?

И почему-то совсем не удивился, когда рамка образа растворилась, фон исчез в потоке тонкого удивительного света... и уже не изображение, но сам святитель предстал перед ним, сам Николай Чудотворец, точь-в-точь как на иконе, и держит за руку... Коля сразу его узнал... И не мог отвести взгляд от неповторимых очей, кротко сияющих святым взором...

- Ему молись, Николай, - ласковой волной обдал Колю голос Святителя, проник в самое сердце. - Вот он, новый ваш небесный заступник - царь-мученик Николай. Ему молись! И всем передай, чтобы молились.

Коля никогда еще не подходил под благословение, но сейчас он явно понял, что его благословляют, - и благословляла его царская десница...

Внезапно видение и комната исчезли, а Коля увидел себя словно на холме, и всюду - слева, справа, прямо перед ним горела черным пламенем земля, и он знал, что земля эта - Россия. Горели дома, деревни, церкви, горел и его дом, и бабушкин, и домик в любимой деревне... Ужас охватил его, и горе, и страх, и он закричал во весь голос. Что было силы:

- Кто это сделал?! Кто поджег мою родную землю?

И он услышал ответ. Этот голос был везде, и в нем, и в горящей земле, и в паленом воздухе, и над всем...

- Ты. Это сделал ты!

***

...В дверь стучали.

- Ты чего орешь-то так? Что случилось-то?

Коля, проснувшись, понял, что лежит на полу перед иконой святителя Николая, что щеки мокры от слез, что в закрытую дверь рвется мама...

- Ты чего заперся-то, эй?!

- Ма, я спал, - еле ответил ей Коля, не узнавая своего голоса. - Я, наверное, во сне разговаривал. Все в порядке.

За дверью стихло...

"Я? Почему я виноват? И почему мне так плохо, как будто я и впрямь виноват во всем?! Бабушка говорила: "Мы от него отреклись. Мы... Предали его..." Но я..."

И тут же память услужливо подсказала: "И ты. Вспомни экзамен!" Экзамен... Ну, конечно. Школьный экзамен по истории...

По истории он всегда был отличником и читал гораздо больше положенного по программе. За историю он никогда не волновался. Вот и сейчас, вытащил билет, посидел пять минут, строя в уме красивую краткую схему ответа, и вызвался к экзаменационному столу.

Завуч, сам принимавший экзамен, слушал его, немного склонив голову на бок, и одобрительно кивал. Когда Коля закончил, он задал ему пару дополнительных вопросов и быстро прервал его:

- Достаточно! Вы (он всем старшим ученикам говорил "вы", как в институте), вы - прямо-таки готовый абитуриент исторического вуза. Ай как прекрасно!

Он обернулся к сидевшей рядом историчке.

- Нет, и вы заметьте, Вера Ивановна, он-таки почти не готовился! Ай да молодец, Вера Ивановна, ничего себе, какой кадр, можно сказать, воспитали.

Вера Ивановна что-то радостно промычала, что вполне можно было расценить как полное удовлетворение.

И тут Коля (за язык-то никто не тянул!), млея от похвалы, перевел разговор на Николая II. Он вчера только прочел несколько публикаций в журналах и решил доказать, что способен к собственной оценке событий.

- Вот пишут, что царя надо канонизировать! А за что его - в святые?! За то, что страну довел до революции, до большевистского гнета? За то, что не захотел вести страну к цивилизованным демократическим формам правления? Вот за это он заслуживает расстрела, а не за то, за что большевики расстреляли, вот!

Антибольшевистская тема стала в школе теперь самой модной. Завуч еще одобрительнее, чем при ответе на вопросы билета, затряс головой.

- Да-да-да! Вы совершенно правы! Нет, как вы себе думаете, - вновь обернулся к историчке, - читаю вчера: "Царь понес на себе грех народа". А? Каково?

И прочти зашипел ей в ухо:

- Нашли второго искупителя! Да они чокнулись все уже совсем, эти верующие! И для чего сегодня эту ерунду всю опять стали печатать?

Под "ерундой" он подразумевал православную литературу. И тут же испуганно обвел взглядом класс: не услышал бы кто, да не решил бы, что завуч, вспомнив свое коммунистическое прошлое, выступает против "свободы совести" в новое смутное время...

***

Коля прижимался лбом к стеклу. Впервые он ощутил, что значит "сгорать от стыда". Как будто кто-то действительно поджег его внутренности, а главное - сердце, которое вдруг по-настоящему заболело. "Так... - с ужасом понял он. - Приговорил, значит, царя к расстрелу! И ведь даже не вспомнил потом..."

Действительно, не вспомнил. Даже тогда, когда впервые пришел в гости к "запретной" бабушке, папиной маме, и увидел на стене большую фотографию.

На ней - словно живые - четыре девушки, да такие... Сказать бы, что красавицы писаные, но это ничего, ну ровным счетом ничего не выражает! Такою небесной чистотой повеяло на него со снимка, таким миром и добрым спокойствием. А еще от них исходила неведомая ему пока, самая великая в мире сила. Он, образованный мальчик, конечно, сразу узнал их - дочерей царя Николая II... Но увидел он их впервые! Потому что можно видеть и видеть... Сердца тогда коснулось нечто, робкое осознание, - не мысль, не догадка. А именно осознание - на более тонком и возвышенном, чем умственный, уровне, что они - святые и что у таких дочерей и родители не могли быть иначе как святыми... Но ведь и тогда про несчастный этот экзамен не вспомнил! Да и про саму фотографию, и про впечатление непонятное ухитрился забыть уже через пару минут. А сейчас вот припомнилось...

Коля порылся в ящике стола. Вот она, эта фотография! Ольга, Татьяна, Мария, Анастасия... И припав к ней лицом, горько, надрывно заплакал... И с каждой минутой утихало мучительное жжение внутри, утихала боль, и он чувствовал, как от тех, на чью фотографию капают сейчас его покаянные слезы, веет нездешней добротой, любовью и прощением...

***

- Да отопри ты, Колька! К тебе вон Витька пришел. И чего он притащился на ночь глядя?

Коля быстро вытер слезы, но фотографию не убрал. Открыл дверь. Ввалился Витька. Бесцеремонный, как всегда, прямо в мокрой куртке шлепнулся на стул.

- Колян, привет, как житуха? Ты чегой-то, на "огонек" и вправду не пойдешь?

- Не пойду.

- А чего так?

- Великий пост, - попытался объяснить Коля.

- Да ты чего? - Витька вытаращил на него глаза. - Совсем, что ли заучился? В попы заделался, что ли?

- Я никуда не "заделался". Мне до сегодняшнего дня тоже все равно было, а идти не хотел, потому что настроение плохое...

- Это другое дело! На настроение плюй. Я чего... Алка... Ну сестрица моя, просила... о-о-чень... понимаешь? - чтоб ты тоже пришел. Она меня послала. Понял?

- Я понял, Витя. Она хорошая, твоя Алка. Но я все равно не приду.

Витька заерзал на стуле.

- Выпендриваешься, да? Умнее всех, да?

- До сегодняшнего дня я думал, что умнее, а теперь вижу, что наоборот...

- Слушай, а чего такого сегодня стряслось-то? А это что у тебя?

- Коля, забыв о Витьке, отрешенно глядел на фотографию. Витька подошел и заглянул ему через плечо. Он тоже книжки изредка читал, и по истории у него четверка была.

- А, дочки царские! Это "Кровавого", что ли?

Коля резко обернулся.

- Это мы все кровавые. В его крови потому что... А он - святой! Ему молиться надо.

Витька присвистнул и покрутил пальцем у виска.

- Ну-у, ты это... знаешь... Скажу Алке, чтоб вообще с тобой не зналась, не то свихнется тоже, вроде тебя! Ты чего так глядишь-то на меня? А? Сейчас вон как плюну на эту фотку!

Сказал и даже отшатнулся - такими страшными почудились ему вдруг Колькины глаза...

- Ты уйди лучше, - напрягая кулаки, проговорил Коля.

- Конечно, уйду! - заорал Витька, хлопнув ладонью о стол. - Еще врежешь, псих! Ну подожди же. Еще попомнишь, поймешь, как кочевряжиться... Монархист тоже мне нашелся!

Едва он ушел, как Коля тут же забыл о нем...

***

...Начиналась всенощная. В храме печально-жгучие огоньки свечей слегка рассеивали густой вечерний сумрак. Исповедников, сосредоточенных, неслышимых, было много - Великий пост, все готовятся причаститься на завтрашней литургии. Коля смиренно стоял в длинной очереди и вновь плакал, беззвучно, безостановочно. Давно он уже не плакал - большой мальчик, а сейчас как прорвало. И откуда только слезы берутся? Он впервые пришел на исповедь, хотя в храм заходил уже не раз. Ждал долго и не заметил, что человек, стоявший перед ним, исповедался, отошел от аналоя и что батюшка внимательно глядит на него, раба Божия Николая. Сзади слегка подтолкнули. Он очнулся и сделал несколько шагов к аналою.

- Я царя-мученика хулил, - прошептал Коля, с трудом двигая языком.

И, набравшись духа, рассказал про экзамен. Остальная исповедь во множестве грехов, совершенных за всю почти четырнадцатилетнюю жизнь, потекла сама собой...

Домой шел с легким, успокоенным, тихим сердцем. Мягкий снег как-то уютно осыпал землю... Какое сегодня марта? Несколько дней уже прошло. Тогда было пятнадцатое. А бабушка непременно сказала бы: "второе", она не признавала новый стиль.

Когда оставалось лишь повернуть за угол и вот он - его дом, вдруг сзади шею крепко-накрепко обхватили чьи-то руки, а перед глазами, словно призрак, возник Витька. Еще один из парней насел сбоку.

- Ну привет! - Коля понял, что Витька, как и его приятели, пьян. - А мы с "огонька"! К тебе заходили, маман сказала, что ты в церковь поперся! Отмолил грехи, попенок?

Коля рванулся - тщетно, держали крепко.

- А Алка пла-а-акала! А я ей, дуре, по шее - нашла из-за кого! Сейчас и ты получишь...

Витька вдруг запнулся. Он и сам не мог бы объяснить толком, что с ним произошло. Внезапно его лихо подхватило и понесло, словно на сегодняшней вечеринке, да только еще шибче, аж дух захватывало... Появилась забавная идея. Он ухмыльнулся.

- Сл... слушай, а как ты меня тогда за фотку! А? Думал, врежешь... Это ты-то, тихоня! А хошь, отпустим? Ну, скажи только, что Николай - "Кровавый".

- Нет.

- Отпустим, говорю же... Верно! Не дрейфь, "историк". Ну не крест же сорвать велю! В церковь теперь многие таскаются. Скажи только, что этот твой царь...

Коля молчал, но молчание его было Витьке очень понятно. Он приблизился и саданул ему по лицу. Как ни пьян был Витька, но, когда бил, рука не дрожала.

- Ты чего? Совсем спятил? Много требую, что ли? Ну, кровавый Николашка?

- Нет.

От второго удара из носа хлынула кровь. Услышал сквозь звон:

- Витек, а ты сам-то не того... не спятил? Бьешь, так уж за дело бей! За Алку, так за Алку. Дался тебе этот царь!

- Отвянь! - прикрикнул Витек на дружка. Он и сам совершенно не сознавал, зачем пристал к Кольке с этим требованием, кажущимся приятелям таким нелепым, но чувствовал непонятную самому себе, бездумную, никогда не испытанную ранее сладость, когда вот так, с яростью, с издевкой бил не просто так за кого-нибудь, а за царя... И он бил...

- Я ж тоже книжки читал, "историк", не один ты грамотный! Николашка твой... А царица - с Распутиным... Там же написано, не дурней тебя люди писали! И девчонки эти с фотки твоей... - Коля рванулся изо всех сил. - Куда тебе сладить с нами? Еще хочешь?

- Хорош! Народ валит! - испуганно закричал Витькин приятель. - Сматываемся!

И всем троим показалось, что действительно множество людей появилось из-за угла и бежит к ним... Но народа никакого не было, а к упавшему на оледенелый асфальт Коле подбегал его родной отец.

...Колин отец несколько дней метался и не понимал, что происходит. Воспоминание о том, как двенадцать лет назад насмерть обидел жену, выплыло откуда-то и не давало ему покоя... А сегодня уже не мог и вытерпеть. Что-то внутреннее, необъяснимое, сильнее его самого, велело ему сейчас же, не мешкая, идти и просить прощения у бывшей жены. ("Это у нее-то?!") Но чувство вины (и откуда оно только взялось?) - все нарастало в душе, и он не мог уже ему противиться... Впрочем, одна мысль показалась ему вполне резонной: "Примирения особого быть, конечно, не может, ну а вдруг хоть с Колькой видеться позволит?"

- Колька, сынок! Господи! За что ж они тебя так? Ты их знаешь? Я сейчас, милицию...

- Папа, - прошептал Коля, - не надо милицию... Батюшка на исповеди сказал, что теперь у меня, возможно, будут искушения... испытания, значит. И еще он сказал: "Если будут - радуйся!" Вот и послал мне Господь испытание! Так что все хорошо, папа.

И эта мысль, что отныне у него все будет только хорошо, эта мысль - вместе с молитвой: "Царь Николай! Не оставь!" - была последней перед тем, как он потерял сознание на руках подоспевшего вовремя отца... А утром Коля, хоть и с трудом, поддерживаемый под руку отцом, пошел на литургию и впервые причастился Святых Христовых Таин. Так из мальчика выковывался мужчина - воин Христов, и оружием его была молитва. И первой в его новой жизни стала молитва: "Царь Николай! Не оставь!"

Марина Кравцова, Владимир Зоберн, 2002 г.

http://www.zavet.ru/krohi/lit/001/005.htm