Американец, бросивший всё ради Православия

Евгения Киронаки







Тогда как одни, ни о чем не жалея, рвутся за океан в поисках лучшей жизни, другие, наоборот, держат путь в Румынию. Причем после долгих лет мечтаний попасть сюда. Один из таких людей уже более десяти лет подвизается в монастыре Оаша. Когда-то он был католиком и работал в самом крупном банке Америки. А теперь он православный монах и обучает своих румынских собратий церковному пению.

Американец с вершины горы


Отец Савва



Он поет в церкви, заиндевевшей от мороза. Напев печальный и протяжный, вздымающийся из самой глубины души. Сквозь высокие окна пробивается свет, в котором кружатся разноцветные пылинки. Он стоит высокий и прямой, курчавая рыжеватая борода выдается вперед. Длинный черный подрясник почти до пола. И только в самом низу, над ботинками угадывается полоска джинсов.

Итак, это отец Савва. «Американец», как прозвали его верующие. Десять лет назад он пересек океан, пересаживаясь с самолета на самолет, менял корабли, автобусы и поезда, ехал дни и ночи, непрестанно молясь, чтобы в конце концов, с несколькими книгами и скромными пожитками в руках, оказаться здесь, на горе, в монастыре Оаша. С тех пор он ни разу монастырь не покидал.

Встреча с Достоевским

Северная Америка, 1970-е годы. Город Новый Орлеан кишит людьми, вечно спешащими куда-то, пароходы гудят, протискиваясь в порт. В барах гремит джазовая музыка периода стилевой модуляции. А невдалеке катит свои воды Миссисипи, великая река, воспетая историями Марка Твена, и вливается в живописную дельту.


В ожидании Рождества кухни источают сказочные ароматы. Великая река примеривает на себя ледяной наряд. В окнах, чуть запорошенных снегом, трещат камины. Весь город пульсирует, издавая благоухание пудинга и веточек клюквы. И только Стивен, долговязый паренек 15 лет, остается слеп и глух для всех искушений. В отцовской библиотеке он нашел Достоевского. Той зимой он, затаив дыхание, все дни и ночи проводил с его героями, уединившись в комнате.


Есть такие книги, которые трудно забыть. В них есть всё: и любовь, и страдание, и гордость, и бунт. И во всём этом – бесконечно огромная вера в Бога. Иногда умиленная, смиренная, а иногда мятущаяся. Терзающиеся люди, готовые вот-вот возродиться духовно через страдание.

И был еще вопрос, не дававший покоя юному Стивену, воспитанному в строго католических традициях: действительно ли Православие как вера выше всего? Было ли оно, как говорил этот припадочный русский, раньше всех других вер? Действительно ли только оно сохранило незамутненной истину истории, только ли оно на протяжении целых веков держалось истинного пути? А потом, действительно ли католицизм представляет собой заблуждение? А Запад? А Америка? Эта самая прекрасная страна в мире, о которой ему столько говорили, она тоже прозябает в заблуждении?

Он читал с такой жадностью, словно каждая новая страница вот-вот решит сейчас все вопросы и протянет ему ключ к разумению истории и мира, в котором он жил. Он читал, полностью погрузившись в повествование. Книгу за книгой. Неделя за неделей. Той зимой он будто сам заходил в дома русских страдальцев, дышал воздухом березовых рощиц, мороза, пронизывающего до мозга костей, страстей, разрывающих душу. Он чувствовал, будто потерялся где-то вдали от дома еще задолго до того, как успел родиться.

И все персонажи словно разговаривали с ним. То Мышкин, князь, чье сердце рвалось от страданий, то Алеша, добрый и кроткий. Он метался вместе с ними между верой и сомнением. И когда каникулы закончились, он твердо знал одно: если у тебя нет Бога, у тебя нет ничего.

Обращение

Нелегко одному идти против всех, когда так хочется поделиться с кем-нибудь своими мыслями, не дающими покоя. Высказать их, чтобы увидеть, как другие ровным счетом ничего в этом не понимают и даже спрашивают: чего тебе вдруг так приспичило с этим Православием, не тронулся ли ты, чего доброго, умом? Лишь однажды он попробовал заговорить об этом всерьез. Ведь ему так нужно было излить душу! Но он так пожалел об этом, что потом целые годы подряд молчал. Каждый день ходил в католический лицей, куда был зачислен, но об этом никогда больше не заговаривал. Делал всё, как от него требовали, и торопился вернуться домой к своим книгам, которые он читал тайком: книгам о Православии, духовным откровениям, житиям святых и великих мистиков. Глубинная любовь тянула его к этим таинственным и неведомым вещам, сердце начинало колотиться, стоило только подумать об этом.





В 18 лет, окончив лицей, он уже знал, что обратной дороги для него нет. Он научился водить машину и уехал в православную церковь, имевшуюся в тех краях, и перешел в Православие.

Затем понеслись годы, когда жизнь направляла его по иным путям. Некоторое время ему хотелось стать скрипачом, но через три года он бросил консерваторию, поняв, что не создан для музыки. Четыре года спустя получил диплом по специальности «бухгалтерский учет» с оценкой 9,50. Склонность к математике давала о себе знать. Поступил на работу в один из самых крупных банков Америки, где оперировал миллиардами долларов в инвестиционных фондах. Жил хорошо, получал хорошо. По вечерам иногда отдыхал с коллегами. Завел девушку. Они любили друг друга, а затем расстались. Снова влюбился. Чуть было не женился. Но что-то всё время отводило его от этого.

Он никогда не рассказывал своим возлюбленным ничего. Ничего из своей прошлой любви, из своих внутренних терзаний, из почти болезненной потребности в истине для осознания того, что твоя жизнь имеет смысл. Словно существовали два Стивена: один математик, пунктуальный, дисциплинированный и строгий, встававший по утрам в 7 часов, пивший свой кофе и отправлявшийся на работу, и другой – сокровенный, таинственный, втайне презиравший всё, над чем первый так старательно трудился изо дня в день.

Иногда перед сном он закрывал глаза и представлял себя где-то далеко, может, в каком-нибудь из русских романов, читанных им когда-то. Отложившим все мирские попечения, все хлопоты, от которых нет никакого толку, свергнувшим ярмо этой бессмысленной беготни. В мечтах он был одет в черную одежду, монашескую, и жил вдали от мирского шума, где рукой подать только до елей, звезд и Бога, на Промысл Которого он уповал. Которому готов был посвятить всю свою жизнь. И тогда сердце его наполнял самый глубокий на свете мир.

Дорога к небу


Пещера прп. Дионисия в горах Бузэу, Румыния
Должно было пройти время, чтобы Стивен мог последовать своему призванию. Ему было 40, когда все сомнения и искания закончились. Перед ним один за другим оборвались все стропотные пути, которыми он пытался идти и которые ни разу никуда его не привели.


Он мог бы много иметь в жизни, но есть такие люди, которых ничто не может сделать счастливыми: ни карьера, ни деньги, ни любовь, ни даже мысль о том, что можно завести ребенка. Ему надоело списывать вину на других, на жизнь, на обстоятельства. То, что ему было необходимо, находилось в другом месте. Намного дальше, и это было нечто совсем другое. Путь совершенно новый, выше всех путей, путь, на котором ты наедине с самим собой и Богом. Путь, ведущий в небо. Путь, начавшийся для него в Огайо, в православном монастыре[1]. Это был первый настоящий православный монастырь, в который он попал.

Войдя туда, он почувствовал, что у него подкашиваются ноги. Свечи пылали с каким-то трепетом. В их свете казалось, что у святых льются слезы по ликам. Монахи пели осипшими голосами, дым кадила выписывал в воздухе диковинные фигуры. Какие там были цвета, сколько золота, сколько света!

Как далеко было всё это от католической сухости! Какой фальшивой казалась ему религия родителей, если оглянуться назад. И сколько тепла было здесь, среди этих стасидий из резного дерева, сколько муки и радости чувствовалось в каждом слове монахов. Он забыл и себя самого, и всё вообще, и лишь стук сердца напоминал, что время вовсе не стоит на месте.

Три искушения

Время и не стоит на месте никогда. Однако надо уметь отсекать всё лишнее. Все мелкие и ничтожные мысли, все суетные попечения, все легковесные и преходящие амбиции, все иллюзии и желания. Тогда время иногда раскрывается подобно лепесткам лилии, и ты можешь выйти из него, как стебелек или струйка пара, ибо в действительности ты уже не ты, а одна только мысль, легкая как пар, – мысль к Богу. И ты уже не чувствуешь ничего: ни уходящих лет, ни бремени плоти, ни зла, ни водоворота мира дольнего. И если тебе удастся вкусить хоть капельку радости от пребывания Там, ты всю жизнь будешь тосковать по Нему.

Нужна только дисциплина, говорил он себе, сидя за деревянным столом в своей первой келье. Трижды отсылал его домой настоятель монастыря в Огайо Серафим. И трижды возвращался назад Стивен, уверенный в том, что там его место. И только после этого он был принят в монастырь как новоначальный послушник.

Он размешивал желтый воск и делал свечи. В пальцах скрипача они получались тонкими и благоухающими. Это было его первое послушание. Он пройдет их все, без исключения. Порядок. Правило. Молитва. Он выполет все плевелы из пшеницы. Сорняк за сорняком. День за днем. Он будем делать всё дисциплинированно. И дисциплина заставит ум его умолкнуть. Покуда он не забудет и о самой дисциплине, и обо всем и не предоставит любви переливаться через край. И тогда он поднимется, как стебелек или, может, как струйка фимиама, над всем, к небесным высотам, где ты остаешься один на один с Богом.

«Иди в Оашу!»

Как ощущаешь Бога?





– Иногда как необыкновенное томление, превосходящее всё своим горением. А иногда что-то глубинное отвечает в тебе, и ты знаешь Его близко, хоть и не можешь ощутить Его. Ты видишь только Его знаки, рассыпанные на пути, и знаешь, что это путь к Нему.

– Даже так?

– Даже так, абсолютно! Бог не оставит тебя мучиться, если ты ищешь Его. Он тоже придет к тебе, – говорит он мне с удивительной радостью, и его взгляд, всё более прозрачный, утопает в далях воспоминаний.

Однажды в библиотеке монастыря Огайо брат Стивен среди новых и уже тронутых временем корешков нашел книгу о Румынии. Книгу Серафима (Жоантэ, ныне епископствующего в Берлине), духовную историю Румынии от ее христианизации до наших дней[2], книгу о мире, который он не смог бы даже вообразить себе. О стране на востоке, расположенной в каком-то сказочном месте, о людях, которые месят тесто, молясь Богу, и изображают на хлебе знамение креста. Которые не ложатся спать, не прочитав «Отче наш», и на Святую Пасху шагают целые километры, чтобы из своих укромных хуторов добраться до ближайшей церкви. О людях, которые уверены, что и в малом пшеничном зернышке есть образ Христа.

Он еще не знал, что теперь, после 50 лет коммунистического атеизма, огонь Православия в Румынии пылал как никогда горячо. Но уже знал, что это именно та страна, в которой он хочет стать монахом. Так в далеком Огайо, в своей келье он начинает мечтать о Румынии. И, чтобы приблизить ее к себе, начинает учить румынский язык.

Затем настоятель Серафим послал его на Афон. Святая Гора – мечта всех монашествующих! «Если тебе понравится, оставайся там», – сказал он ему еще. И он, может быть, остался бы там, в Ватопеде, если бы всё в его жизни не сложилось иначе.

Один юный инок, Василий, как-то вечером, на закате стал рассказывать ему о Румынии. Там, где-то далеко в горах, вдали от столицы, городов и шоссейных дорог, стоит монастырь с монахами молодыми и вдохновенными, служащими Богу, талантливыми и весьма начитанными. Там, в Оаше, в этом Богом благословенном уголке, он тоже мог бы чувствовать себя как в родном доме.

Счастливый тем, что узнал об этом монастыре, он отправился класть поклоны перед иконой Матери Божией. В глубине души он понимал, что это именно то место, которое ему нужно. Самые живые картины рисовались в уме. Надо собираться в путь как можно скорее.





Однако на следующий день, когда он вместе с братиями собирал маслины, другой послушник, Макарий, сбил его с толку. «Не уезжай туда, – сказал он ему, – у румын уже нет веры, коммунизм испортил их, храмы стоят все пустые. Оставайся тут, лучше тебе нигде не будет».

На его надежды легла мрачная тень. Так значит, румыны не были такими, как он считал! Приговоры румынам один за другим сыпались, как зеленые оливки в плетеные корзины. Что ему оставалось после этого делать?

Медь заката отражалась в зеркале морской воды. Было тепло. Было хорошо. Белые камни блестели, и Дух Божий парил над водою, как в Писаниях. А ведь он хотел в Румынию! Может, эта его мысль была простой глупостью? Да, Макарий прав, нигде ему не найти места лучше, чем вот это.

Когда вечер опустился на землю, они взяли корзину с маслинами и направились к настоятелю Ефрему сообщить ему такую весть: он решил остаться здесь.

«Ты не можешь остаться здесь, – сказал ему настоятель. – Есть правила, не позволяющие нам принимать в греческие монастыри так много иностранцев».

Никогда ничьи слова не казались ему такими горькими. В комнате воцарилась тяжелая тишина. Такая тяжелая, что Стивен не в силах был ничего сказать. Казалось, всё вокруг замерло, даже его мысли.

«Поезжай в Оашу, будешь там монахом!» – сказал затем настоятель.

Откуда его святость мог знать, что он об этом мечтал? Он не мог об этом знать, ведь никто ему об этом ничего не говорил, даже брат Василий. Это было чудо!

«Я не знал, – прошептал через несколько мгновений настоятель, не менее изумленный, чем он. – Это Матерь Божия замолвила за тебя слово».

Урок любви

Отец Савва сидит в кресле, ласково глядя на книги. Они дороги ему, потому что привели его к вере. Есть книги, которые он любит, как живые существа, книги, без которых его жизнь была бы иной. Одну из них он перевел на английский, и пока работал над ней, снова вкусил былой радости от ее чтения.

В библиотеке монастыря Оаша книги расставлены аккуратно и красиво. Порядок! К нему он стремился и в обыденной жизни. С тех пор, как он в первый раз перешагнул порог обители, минуло 10 лет. Он не помнит ничего особенного. Только лесную прохладу и аскетичный монастырский двор. Если он здесь остался, то это потому, что увидел, как община с каждым годом становится всё крепче и мудрее. И он уверен, что у нее свой особый путь, дарованный Богом, не такой, как у других монастырей. Нигде он не видел столько любви, столько понимания, столько поддержки.


Окрестности монастыря Оаша



Выходим на улицу. Снежная корка хрустит под ногами. На монастырь опускаются синие сумерки.

– Ты слышишь? – обращает он мое внимание.

– Что?

Его бледное лицо расплывается в улыбке. Бьют в било, и эхо сотнями отголосков, сухих, деревянных, возвращается с соседних холмов. Эта музыка приносит с собой величайшую радость в мире. Скоро начнется вечерня, и вместе с ней окружающий лес зашумит песнопениями – его и других монахов.

Когда он поднимается на клирос и берет первую ноту, то вспоминает, что это одно из тех дел, ради которых Бог послал его сюда.

Его новая жизнь началась с нового имени. Его монашеского имени. Нарекли его Саввой. В честь святого мученика с Бузэуских гор, святого песнопевца, псалмопевца[3].

Отец Савва счастлив. Он нашел то место, где его сердце цветет и раскрывается лепесток за лепестком. Для него «вверху на горе, в Оаше» значит – домой. Иногда по вечерам он встречается с другими монахами. Они беседуют о том, что им предстоит сделать, что они прочли, какие трудности испытывают. Здесь красиво, хорошо и тихо и царит братская любовь, которой он, скрытный Стивен, ни разу не встречал в мирской жизни.

С тех пор, как он поселился тут, он стал более открытым и разговорчивым. Он усвоил урок любви и самоотдачи. Отрывать от себя, как от хлеба, которого опять становится много. Чем больше отдаешь, тем больше растешь.

Слово «Америка» уже не говорит ему ничего. Он чувствует себя как дома с румынами, выучил их язык и говорит на нем с дивным акцентом, то и дело вплетая красивые и неожиданные слова: «недруг», «подспудно», «благоутробный», «введенный в соблазн».

Нравится ему и место. Рядом гора, на которую он летом восходит каждый день. Зимой ночи здесь темнее, чем где бы то ни было на свете. И мороз пронимает через одежду до самых костей.


Фото с Рождественского молодежного (или зимнего национального) лагеря в монастыре Оаша



Ночью на тропинках раздаются странные шорохи и пронизывающий ветер свистит, донося вой волков. Но он ничего этого не замечает. Привык! Где Бог, там и свет, и тепло. И до Рождества уже остается так мало! Тогда монастырь заполнится людьми. Служба будет звучать четко, как никогда, в этом занесенном снегом уголке мира. Все соберутся вместе, как большая семья, в духе любви. Отовсюду съехавшаяся молодежь в белых национальных нарядах, румынских, будет петь колядки, которые будут отдаваться эхом далеко в долине. Христос снова родится, неся людям мир. И свечи будут ярко пылать – как звезды, рассыпанные по небу, сошедшему на землю.

Евгения Киронаки
Перевел с румынского Родион Шишков
Фото: Жорже Крышнян

Formula As

28 января 2014 года

[1] Об этом монастыре св. евангелиста Иоанна Богослова см.: http://www.pravoslavie.ru/orthodoxchurches/41588.htm.

[2] Речь идет о румынском митрополите Германии, Центральной и Северной Европы Серафиме (Жоантэ; р. 1948) и его книге «Roumanie. Tradition et culture hesychastes». Paris, 1987 (серия «Spiritualite orientale»; на англ. языке — 1992 г., на рум. — 1994 г.).

[3] Имеется в виду св. мч. Савва Готфский († 372), память 15/28 апреля. В горах Бузэу в Восточных Карпатах имеется множество скальных монастырей, в которых скрывались христиане в периоды гонений.
pravoslavie.ru›orthodoxchurches/67916.htm