Хочу поделиться) Я не умею слушать классическую музыку). Еще в детстве,(в школьные годы)подруга, получающая хорошее музыкальное образование говорила: "Ленка, учись слушать классику!" А я уже на третьем произведении в филармонии ерзала на месте... Короче говоря... сказать нечего... Конечно же есть у меня любимые произведения. Их мало, но ЕСТЬ!)... И вот, приезжает из далекого зарубежья моя хорошая знакомая -прекрасная пианистка. Так складываются обстоятельства, что я прихожу к ней в гости. И она изъявляет желание сыграть для меня!!!!! Я в шоке от того, что это большая честь и от того, смогу ли я понять, прочувствовать. Очень волнуюсь, а потом усаживаюсь на пол)(так удобнее))) и слушаю. И меня накрывает. Такое впечатление, что сердце расширяется. Восторг. Слезы подступают. Я уже не думаю о том, умею ли я слушать... Это потрясающе. Она исполняла Рахманинова.В тот же вечер у меня родились рифмованные строчки, которые я конечно же подарила ей, Инне Колесниченко, пианистке, которая сейчас живет в Венгрии.
Впечатления Живые звуки проникали в душу, Будили лучшее, стучались в дом к слезам. Рахманинов! Я научилась слушать Красивое. Подарка не отдам! Он будет жить во мне, звеня и согревая Его ни выплеснуть, ни позабыть нельзя! Рахманинов… и музыка живая, Как в день тот летний, унесет меня От суеты, ненужной и опасной, От страха, превращающего в прах. Рахманинов! Я вижу жизнь прекрасной, И вечной. Как в Божественных стихах. 6 августа 2013г. Теперь мне хочется слушать Рахманинова. Много. Слава Богу за все.За встречи и впечатления, которые Он посылает)
|
Спасибо вам, люди! Когда я услышала эту простую по сути историю от своей мамы , так расчувствовалась, что всплакнула. Речь шла о нашей соседке, которую я очень уважаю за смелость, справедливость и какую-то настоящую, неподдельную доброту. Наталья Ивановна, назовем так, героиню рассказа, каждый день ходила к детям нянчить внучку. И вот, однажды, возвращаясь привычной дорогой домой, заметила, что тоненькое, молоденькое, вишневое деревце поникло, сломавшись пополам. Кто его сломал, то ли гроза, то ли, люди или машина, она и не задумывалась, просто не смогла пройти мимо. Нужно сказать, что Наталья Ивановна всегда болезненно реагировала на хамское отношение к природе. Увидит, что подростки качаются на ветках ивы во дворе, как на лианах, обязательно сделает замечание, не в пример всем нам, либо боящимся сказать, либо просто равнодушным. Но ее не только деревья волнуют, она и мимо пьяного не пройдет, если видит, что он улегся на дороге. Как минимум, вызовет скорую. Ухмыльнуться и осудить это не ее стиль. В сумочке у Натальи Ивановны был носовой платок, им она и перевязала узенький ствол вишни. Женщина прекрасно понимала, что этого не достаточно: резкий порыв ветра и деревце вновь сложится пополам. Расстроенная, беспомощно озираясь, она увидела двух бегающих рядом детей, возможно лет шести-семи. Особо, ни на что, не надеясь, Наталья Ивановна спросила: «Мальчики, вы здесь живете?» - «Да»-ответил один. «А папа у тебя есть?». «Есть». «Он дома?». «Дома». «Мальчик, вот если бы у тебя был поцарапан пальчик, тебе было бы больно?» «Да!», - уверенно сказал ребенок. «Вот и этому маленькому деревцу сейчас тоже больно, расскажи своему папе, что деревцу нужна помощь, его бы подвязать нужно крепко. Приведи папу сюда и покажи». Малыш, соглашаясь, кивнул, и побежал играть с другом. Наталья Ивановна честно признавалась после, что не ждала помощи от ребенка. Думала, заиграется и забудет сказать. Или папа никак не отреагирует. И вот, на утро следующего дня, она вновь шла к дочери. Маленькая, раненная вишенка стояла аккуратно подвязанная с наложенной шиной, словно здесь поработали добрые руки Доктора Айболита. На глаза навернулись слезы: значит, сказал мальчишечка родителям, а те, дай им Бог здоровья, не махнули рукой, а взяли на себя труд, вышли во двор и «полечили» вишню. С тех пор прошло много лет. И внучка у Натальи Ивановны уже 10-летняя красавица, наверняка и тот мальчик, спасший деревце, стал взрослым парнем, и дерево выросло, окрепло и плодоносит. Каждый раз, проходя мимо, женщина улыбается, а на сердце радость. Да и вишенка словно понимая, шевелит листвой: «Спасибо вам, люди!»
|
Больно за актеров, страшно за зрителейПочему корреспондент «ВШ» вынужден был покинуть конкурс чтецов, посвященный Остапу Вишне Меня во многом можно упрекнуть, но только не в излишней серьезности. Очень люблю посмеяться! Иногда, даже чересчур. Несколько первых номеров повеселили от души. Но, честно признаюсь, не столько текстами Павла Губенко (Остапа Вишни), сколько потрясающим исполнением конкурсантов. Речь идет о конкурсе чтецов имени Остапа Вишни, на который съехались старшекурсники училищ культуры из разных концов Украины. Сценический материал (в данном случае литературный текст) - вещь тонкая: как преподнесешь, так и воспримут. Оценит или не оценит зритель - зависит на 80% от актера. Плохим исполнением можно загубить талантливое произведение и наоборот: из чего-то не очень интересного сделать конфетку... Остап Вишня - колоритный литератор, а ребята-чтецы (те, кого я успела послушать) были очень интересны... Но вдруг мое восхищение и веселое расположение духа буквально свелось к нулю. Студент из Тернополя с подмостков стал смеяться над... Богом. В первые моменты этого монолога я еще рассчитывала на пусть нелепую, но шутку, - напрасно. Мне стало страшно. Человек на сцене ерничал, кривлялся, издеваясь и над верующими, и над Церковью, и над Господом. Я во все глаза смотрела на вполне вменяемого на вид парня и чувствовала: ОН НЕ ПОНИМАЕТ, НАД ЧЕМ СМЕЕТСЯ! И смеялся не только он, но и многие в зале, и даже жюри... Кто-то наверняка назовет его выступление оригинальным, сценические приемы - живыми и акцентирующими внимание зрителей. Но для меня в тот момент форма уже не имела значения. Текст Остапа Вишни «Походження світу» был уродлив. И здесь не до смеха. Я не знала, что у него есть целый цикл под названием «Божеское», где он откровенно хулит Бога. Из многочисленных сочинений об Остапе Вишне: «...Він мусив віддавати данину своєму часові і тим, що стояли над його долею. Найвищий суд вершила тоді партійна ідеологія. Більшість письменників були невільниками - на своїй землі, мусили співати в єдиному хорі. Тому кажемо, що сміх Остапа Вишні був сміхом крізь сльози...» А вот что сам он пишет в своем дневнике: «Треба підтягати народ до розуміння сміху, хорошого, світлого, того сміху, що ним у комунізмі ми сміятимемося...» В коммунизме планировали смеяться над христианами во все горло. А он, Остап Вишня, тоже не понимал, над чем смеется? Вот еще одна его цитата из дневника: «Бог єсть? Чи нема? Поможи мені, господи, зробити цю роботу!» (Обращение - «Господи», естественно, как и положено смеющемуся над «темными пережитками прошлого», он пишет с маленькой буквы, а работа, о которой он просит у Бога, - перевод на украинский язык Н.В.Гоголя...) Писатель жил во времена жесточайшего воинствующего атеизма. Не мне винить его в конъюнктуре. Но сейчас-то мы понимаем, что «опиум для народа» - это вовсе не религия, а отрицание веры!.. Парня из Тернополя готовили к этому выступлению: кто-то адаптировал текст Вишни для его сценического исполнения, кто-то «дрессировал» конкурсанта, указывая на различные тонкости актерского мастерства, пластики, речи. И во всей этой группе не нашлось ни одного человека, который бы сказал: «Стоп, ребята! Что мы делаем? Это же не шутки про сенокос, жару или сексуально озабоченную Мотрю, мы о Боге говорим... Мы собираемся над ним поржать, а когда прижмет, будем просить Его о помощи? Услышит ли Он нас после этого...» Такого не нашлось. И привез конкурсант в Сумы богохульный монолог, и Сумы смеялись. Точнее, те, в кругу которых тоже не нашлось ни одного человечка, который бы сказал: «Не надо, деточки! Перед вами еще вся жизнь. А в жизни не над всем можно смеяться...» Я ушла, не дождавшись конца монолога, потому что, повторюсь, мне было страшно. И за пацана на сцене, и за ребят в зале, и за себя, ведь, слушая эту мерзость, я предавала Господа. В статье «Читатель и друг» из журнала «Отрок» я прочла такую фразу: «...Даже если сидящий в болоте будет кричать проходящим мимо: «Не ходите сюда, здесь трясина!», то и за это дело любви может быть помилован». Очень хочу быть помилована и вам того же желаю, поэтому прошу вас: ребята, талантливые, умные, молодые, фильтруйте то, с чем вы выходите на сцену... Господи, помилуй нас, грешных! Лена Летова
|
Письмо к дочери Наверное, у каждой женщины в жизни наступает период, когда она понимает, что нет никаких душевных сил идти дальше по выбранному пути, множество сомнений одолевают душу, на первый план выступает личный эгоизм и начинается ропот на своё бытие. А в голове одна и та же мысль: «Как я, бедненькая, устала!»
Однажды я пришла к духовнику в весьма плачевном состоянии духа. После моей пафосной речи о том, как труден крест материнства, батюшка молча удалился в другую комнату и вернулся с книгой* в руках. «Хочешь, я тебе кое-что прочту?» — «Ну вот, — подумала я, — так хотелось элементарного человеческого понимания, а придётся выслушивать богословскую лекцию о смирении...» Но с первых строк почувствовала, как ком в горле предательски не даёт дышать, а затем в комнате наступила тишина, которую ни за что не отважилась бы нарушить...
Описанная в этой книге история происходила во время Второй мировой войны в Германии. Автора, знаменитого врача-хирурга, посетила молодая женщина. У неё было двое маленьких детей, и в тот момент она была на четвёртом месяце беременности. Её супруг-врач был мобилизован и отправлен на фронт. После осмотра этой женщины хирург объявил ей горькую правду — двусторонний рак груди. Гормоны беременности, необходимые для развития ребёнка, сейчас становились смертоносными для здоровья матери. Врач поставил её перед нелёгким выбором: или она, или дитя... Она не вздрогнула, не заплакала, а только гневно ответила: «Нет! Никогда! Ребёнок принадлежит только мне и мужу! Я никогда не дам своего согласия на то, чтобы у меня его отняли. Он — наследство для моего мужа. Мне совершенно безразлично, что будет со мной. Я вас прошу: сохраните мне жизнь, пока не родится ребёнок! Умоляю!» Никогда, за многие годы врачебной практики, этому врачу не приходилось встречать ничего подобного. Потрясённый, он пожал ей руку. Два дня спустя она легла в клинику, и началась долгая и упорная борьба за её жизнь. Задачей первой операции было удаление одной груди и множества прилежащих к ней желез и лимфоузлов. Спустя четыре дня тщательные наблюдения показали, что с ребёнком, к счастью, всё было в порядке. Однажды, смеясь, мать спросила у доктора, сколько примерно ей ещё осталось жить. Все понимали, что ответ ей был нужен исключительно для того, чтобы знать, достаточно ли у неё времени, чтобы дождаться появления ребёнка на свет. Но кто ведает времена и сроки? Тем временем мать стала потихоньку слабеть, говорила только об ожидаемом ею малыше, о том, как оставит своему мужу наследие их любви. А спустя несколько дней врач получил ответ на свой запрос из Генерального штаба — вся часть, в которой служил её муж, погибла на Восточном фронте... Своей пациентке он не сказал об этом ни слова. Вторая операция была более ответственной и опасной, так как общее состояние матери ухудшилось. Это был шестой месяц беременности, и если бы начались преждевременные роды, ребёнок бы не выжил. Операция прошла без осложнений, хотя стало очевидно, что рак стремительно делает свою работу, и надежды на исцеление не осталось. Профессор более всего опасался, что плод умрёт в утробе, и всё окажется напрасным. Но мать верила... и каждый раз с сияющим лицом рассказывала, что чувствует его шевеления, его маленькие ножки. Начинался последний бой со временем. На облучение она не согласилась, рана на месте операции не рубцевалась, силы её организма истощились. На восьмом месяце ей предложили вызвать роды, но она решила поехать домой. Теперь её душа была спокойна, а врачу она пообещала сообщить, когда родится малыш. Профессор был потрясён, когда получил письмо, написанное ею самой, о том, что десять дней назад родился её мальчик, что сил почти не осталось, но она благодарна Богу, что Он услышал её молитвы. «Это событие многое для меня значит. Это величайшее утешение в конце жизни. Смерть грядёт. Конец приближается. Я не хочу казаться лучше, чем я есть: я часто испытываю страх перед смертью, особенно в те ночи, когда я лежу одна с открытыми глазами в темноте. Но тогда меня утешает мысль о моём ребёнке — живом доказательстве любви Божией. Я точно знаю, что у меня не хватит сил бороться за свою жизнь, и утешаюсь мыслью о том, что, в сущности, даже самые заботливые родители могут сделать лишь очень немногое для своих чад. Ведь и их судьба, и наша собственная целиком находится в руках Божьих. И в эти отеческие, сильные руки я полностью предаю сегодня всех тех, кого оставляю после себя... Я старалась быть для своих детей, бывших для меня величайшим даром, хорошей матерью. Десять лет нас с мужем связывала любовь, которую никогда не омрачало ни малейшее облачко. Нелегко оставить их всех. Но я ухожу в надежде, что, освободившись от земных страданий, мы все вместе обретём радость вечной жизни. Прощайте! Р. S. Прошу Вас передать это письмо моему мужу, когда он вернётся». Четырнадцать дней спустя она умерла, а муж так и не увидел наследство, которое завещала ему его верная супруга. Окончив читать, батюшка, который за свою священническую жизнь пропустил через сердце немало человеческого горя, молча плакал. Мне было неловко, и в то же время так хорошо... В моём сердце всё главное стало главным, всё мелкое — обмельчало в конец. Я увидела свои «скорби» такими ничтожными, серыми, ненужными. Чего я боялась? Ни разу Господь не посрамил моего упования; вынашивая и рожая своих детей, я всегда ощущала Его крепкую, твёрдую руку. Как горько и стыдно мне поднимать глаза в небо. Неблагодарность — тоже нелёгкая ноша. Я каждый день имею счастье видеть своих детей, слышать их бесконечную, назойливую болтовню, складывать их рубашонки и штанишки в шкаф, гордиться их успехами и болеть вместе с ними. Мне ни разу не пришлось становиться перед выбором: или мне жить, или кому- нибудь из них. Нет, стоп, это неправда. Где то в самых глубинах сердца лежит что то чёрное, вязкое, страшное — мои мысли и чувства. Благодарю Господа за то, что слово «аборт» никогда не возникало в моей голове. Но не всегда нужно медицинское вмешательство для того, чтобы убить своего ребёнка. Достаточно не обрадоваться, не захлопать в ладоши, когда узнаешь о том, что он уже пришёл в этот мир, не погладить его рукой, не посмотреть в глаза мужа с любовью и благодарностью... Можно просто это дитя не хотеть, но с чувством собственного «смирения и терпения», коснея в своём эгоизме, вынашивать маленького, беззащитного, такого зависящего от тебя человечка. Или ещё хуже — надеяться, что авось что нибудь случится, и всё само по себе разрешится, и можно будет дальше жить — не тужить. Доченька, я не радовалась когда узнала, что Господь послал мне тебя... Но ты родилась — и это стало самым главным в моей жизни, я могу теперь посмотреть в твои такие смышлёные глазёнки и сказать: «Прости!» А если бы действительно что-то случилось, как бы я носила в каждой клетке своего тела чувство вины?! Мать, убивающая своего ребёнка, наказывается уже тем, что в этой земной жизни ей не убежать от самой себя, не оправдаться перед своей совестью, она всегда знает, что всё могло бы быть иначе. В страхе я поближе придвигаюсь к тебе спящей, и твоим посапыванием, как самой удивительной мелодией на свете, заливается весь мой мир, и мне кажется, что сердце моё становится похожим на свечу, которая вот-вот истает, или на стремительную реку, которая не выдержит и выйдет из берегов. Благодарю Тебя, Господи, за счастье быть мамой! Вика Каушанская
|
«Какие хорошие люди…»Спускались мы с детьми на лифте. Лифт у нас непростой. Когда вниз едет — всякий раз останавливается, если на этаже кнопочку нажать. Очень стимулирует, знаете ли... В этот раз лифт раскрылся там, где раскрывается в 9 случаях из 10. То есть на третьем этаже. Там самогон варят, и странники всякие на этот запах идут. Вот раскрылся лифт, и увидел я две пьяные морды. Одна сказала: «Езжайте!» А вторая, похожая на женскую, ещё и сигаретой горящей махнула: «Езжайте, мы на следующем!» «Вот уроды», — подумал я. А дочка сказала: Какие хорошие люди.?— А сын добавил: Особенно тётя...?— Дмитрий Забелин
|
«Уродливый»Каждый обитатель квартиры, в которой жил и я, знал, насколько Уродливый был уродлив. Местный Кот. Уродливый любил три вещи в этом мире: борьба, поедание отбросов и, скажем так, любовь. Комбинация этих вещей плюс проживание без крыши оставила на теле Уродливого неизгладимые следы. Для начала, он имел только один глаз, а на месте другого зияло отверстие. С той же самой стороны отсутствовало и ухо, а левая нога была когда-то сломана и срослась под каким-то невероятным углом, благодаря чему создавалось впечатление, что кот все время собирается повернуть за угол. Его хвост давно отсутствовал. Остался только маленький огрызок, который постоянно дергался… Если бы не множество болячек и желтых струпьев, покрывающих голову и даже плечи Уродливого, его можно было бы назвать темно-серым полосатым котом. У любого, хоть раз посмотревшего на него, возникала одна и та же реакция: до чего же уродливый кот. Всем детям было категорически запрещено касаться его. Взрослые бросали в него камни. Поливали из шланга, когда он пытался войти в дом, или защемляли его лапу дверью, чтобы он не мог выйти. Уродливый всегда проявлял одну и ту же реакцию. Если его поливали из шланга — он покорно мок, пока мучителям не надоедала эта забава. Если в него бросали вещи — он терся о ноги, как бы прося прощения. Если он видел детей, он бежал к ним и терся головой о руки и громко мяукал, выпрашивая ласку. Если кто-нибудь все-таки брал его на руки, он тут же начинал сосать уголок рубашки или что-нибудь другое, до чего мог дотянуться. Однажды Уродливый попытался подружиться с соседскими собаками. В ответ на это он был ужасно искусан. Из своего окна я услышал его крики и тут же бросился на помощь. Когда я добежал до него, Уродливый был почти что мертв. Он лежал, свернувшись в клубок. Его спина, ноги, задняя часть тела совершенно потеряли свою первоначальную форму. Грустная жизнь подходила к концу. След от слезы пересекал его лоб. Пока я нес его домой, он хрипел и задыхался. Я нес его домой и больше всего боялся повредить ему еще больше. А он тем временем пытался сосать мое ухо. Я прижал его к себе. Он коснулся головой ладони моей руки, его золотой глаз повернулся в мою сторону, и я услышал мурлыкание. Даже испытывая такую страшную боль, кот просил об одном — о капельке привязанности! Возможно, о капельке сострадания. И в тот момент я думал, что имею дело с самым любящим существом из всех, кого я встречал в жизни. Самым любящим и самым красивым. Никогда он даже не попробует укусить или оцарапать меня, или просто покинуть. Он только смотрел на меня, уверенный, что я сумею смягчить его боль.
Уродливый умер на моих руках прежде, чем я успел добраться до дома, и я долго сидел, держа его на коленях. Впоследствии я много размышлял о том, как один несчастный калека смог изменить мои представления о том, что такое истинная чистота духа, верная и беспредельная любовь. Так оно и было на самом деле. Уродливый сообщил мне о сострадании больше, чем тысяча книг, лекций или разговоров. И я всегда буду ему благодарен. У него было искалечено тело, а у меня была травмирована душа. Настало и для меня время учиться любить верно и глубоко. Отдавать ближнему своему все без остатка. Большинство хочет быть богаче, успешнее, быть любимыми и красивыми. А я буду всегда стремиться к одному — быть Уродливым… Найдено в интерне(опубликовано в журнале Отрок)
|
|
|
