ТРИДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯМои родители очень горячо меня любили, когда я был маленький. И они дарили мне много подарков.Но когда я чем-нибудь заболевал, родители буквально тогда засыпали меня подарками.А я почему-то очень часто хворал. Главным образом свинкой или ангиной.А моя сестрёнка Леля почти никогда не хворала. И она завидовала, что я так часто болею.Она говорила:— Вот погоди, Минька, я тоже как-нибудь захвораю, так наши родители тоже небось начнут мне накупать всего.Но, как назло, Леля не хворала. И только раз, поставив стул к камину, она упала и разбила себе лоб. Она охала и стонала, но вместо ожидаемых подарков она от нашей мамы получила несколько шлепков, потому что она подставила стул к камину и хотела достать мамины часики, а это было запрещено.И вот однажды наши родители ушли в театр, и мы с Лелей остались в комнате. И мы с ней стали играть на маленьком настольном бильярде.И во время игры Леля, охнув, сказала:— Минька, я сейчас нечаянно проглотила бильярдный шарик. Я держала его во рту, и он у меня через горло провалился вовнутрь.А у нас для бильярда были хотя и маленькие, но удивительно тяжёлые металлические шарики. И я испугался, что Леля проглотила такой тяжёлый шарик. И заплакал, потому что подумал, что у неё в животе будет взрыв.Но Леля сказала:— От этого взрыва не бывает. Но болезнь может продолжаться целую вечность. Это не то что твои свинка и ангина, которые проходят в три дня.Леля легла на диван и стала охать.Вскоре пришли наши родители, и я им рассказал, что случилось.И мои родители испугались до того, что побледнели. Они бросились к дивану, на котором лежала Лелька, и стали её целовать и плакать.И сквозь слёзы мама спросила Лельку, что она чувствует в животе. И Леля сказала:— Я чувствую, что шарик катается там у меня внутри. И мне от этого щёкотно и хочется какао и апельсинов.Папа надел пальто и сказал:— Со всей осторожностью разденьте Лелю и положите её в постель. А я тем временем сбегаю за врачом.Мама стала раздевать Лелю, но когда она сняла платье и передник, из кармана передника вдруг выпал биллиардный шарик и покатился под кровать.Папа, который ещё не ушёл, чрезвычайно нахмурился. Он подошёл к бильярдному столику и пересчитал оставшиеся шары. И их оказалось пятнадцать, а шестнадцатый шарик лежал под кроватью.Папа сказал:— Леля нас обманула. В её животе нет ни одного шарика: они все здесь.Мама сказала:— Это ненормальная и даже сумасшедшая девочка. Иначе я не могу ничем объяснить её поступок.Папа никогда нас не бил, но тут он дёрнул Лелю за косичку и сказал:— Объясни, что это значит?Леля захныкала и не нашлась, что ответить.Папа сказал:— Она хотела над нами пошутить. Но с нами шутки плохи! Целый год она от меня ничего не получит. И целый год она будет ходить в старых башмаках и в старом синеньком платье, которое она так не любит!И наши родители, хлопнув дверью, ушли из комнаты.И я, глядя на Лелю, не мог удержаться от смеха. Я ей сказал:— Леля, лучше бы ты подождала, когда захвораешь свинкой, чем идти на такое вранье для получения подарков от наших родителей.И вот, представьте себе, прошло тридцать лет!Тридцать лет прошло с тех пор, как произошёл этот маленький несчастный случай с бильярдным шариком.И за все эти годы я ни разу не вспомнил об этом случае.И только недавно, когда я стал писать эти рассказы, я припомнил всё, что было. И стал об этом думать. И мне показалось, что Леля обманула родителей совсем не для того, чтобы получить подарки, которые она и без того имела. Она обманула их, видимо, для чего-то другого.И когда мне пришла в голову эта мысль, я сел в поезд и поехал в Симферополь, где жила Леля. А Леля была уже, представьте себе, взрослая и даже уже немножко старая женщина. И у ней было трое детей и муж — санитарный доктор.И вот я приехал в Симферополь и спросил Лелю:— Леля, помнишь ли ты этот случай с бильярдным шариком? Зачем ты это сделала?И Леля, у которой было трое детей, покраснела и сказала:— Когда ты был маленький, ты был славненький, как кукла. И тебя все любили. А я уже тогда выросла и была нескладная девочка. И вот почему я тогда соврала, что проглотила бильярдный шарик,— я хотела, чтобы и меня так же, как тебя, все любили и жалели, хотя бы как больную.И я ей сказал:— Леля, я для этого приехал в Симферополь.И я поцеловал её и крепко обнял. И дал ей тысячу рублей.И она заплакала от счастья, потому что она поняла мои чувства и оценила мою любовь.И тогда я подарил её детям каждому по сто рублей на игрушки. И мужу её — санитарному врачу — отдал свой портсигар, на котором золотыми буквами было написано: «Будь счастлив».Потом я дал на кино и конфеты ещё по тридцать рублей её детям и сказал им:— Глупенькие маленькие сычи! Я дал вам это для того, чтобы вы лучше запомнили переживаемый момент, и для того, чтобы вы знали, как вам надо в дальнейшем поступать.На другой день я уехал из Симферополя и дорогой думал о том, что надо любить и жалеть людей, хотя бы тех, которые хорошие. И надо дарить им иногда какие-нибудь подарки. И тогда у тех, кто дарит, и у тех, кто получает, становится прекрасно на душе.А которые ничего не дарят людям, а вместо этого преподносят им неприятные сюрпризы,— у тех бывает мрачно и противно на душе. Такие люди чахнут, сохнут и хворают нервной экземой. Память у них ослабевает, и ум затемняется. И они умирают раньше времени.А добрые, наоборот, живут крайне долго и отличаются хорошим здоровьем.М. Зощенко 1939 год

Не оставляйте стариков одних...

Это было так давно... Очень хочется написать: в глубоком-глубоком детстве. Нет, детство было раннее, а вот впечатление от того случая осталось глубоким-глубоким. Мне было года четыре, когда, гуляя по парку с мамой, я увидела старушку, сидящую на скамеечке. В руке у нее был тонкий прутик. Этим прутиком она что-то медленно чертила на песке. Я катила впереди себя яркую бабочку на колесиках. При езде игрушечная бабочка широко расправляла, а потом складывала крылья. Пластмассовыми усиками моя бабочка уткнулась в тонкий прутик сидящей на скамеечке старушки. В какую-то долю секунды я поняла, что сейчас закапризничаю - не понравилась мне эта внезапная преграда. Я нахмурила лоб, раздула ноздри и недовольно надула губы, готовая вот-вот захныкать, как вдруг прутик отполз в сторону, уступая место моей бабочке. Удивленно подняв взгляд, я увидела необыкновенно синие глаза. Но не цвет поразил тогда мое детское воображение. Из глаз одиноко сидящей на парковой скамеечке старенькой женщины струилась всеобъемлющая доброта, что-то очень понятное и родное. Детским чутьем я определила: это свой. Моя гримаса превратилась в открытую улыбку. Я уже не хотела катить дальше свою бабочку, а подошла вплотную к старушке. Она тихо и мягко обняла меня.

- Лена, нам пора, - торопила мама.

...Старые люди и маленькие дети тянутся друг к другу. Это не феномен. У них есть общая тайна: их души встречаются на стыке чистоты. Малыш еще не успевает осквернить себя пошлостью и суетой, а многие старые люди, подобные той моей старушке, уже очистились от них для перехода в вечность. На этом тонком промежутке параллельных сознаний и происходит встреча. Не нужны слова. Не нужны звуки. Только взгляд. Я долго оборачивалась назад. Было грустно уходить. Старушка сидела так же одиноко. Прутик замер в ее руке.

Старость... Я люблю старых людей. Иногда в их глазах я встречаю взгляд, как тогда в парке. Сердце замирает то ли от боли, то ли от радостной остроты яркого детского воспоминания. Я уже слышу насмешливые аргументы оппонентов: «Ах, какая идиллическая картинка! Добрая синеглазая старушка с прутиком... Возможно, где-то и есть такие нежные одуванчики. А что вы скажете о тех домашних узурпаторах, которые достают своими замечаниями, советами, брюзжанием, вечным недовольством? Которые требуют не просто постоянного внимания и деятельной помощи, а какого-то служения себе. Мол, вы нам всем обязаны! Теперь развлекайте нас, не оставляйте нас одних, беспрекословно выполняйте наши желания».

Оппоненты правы. Старость бывает разная. Беда многих в том, что они легкомысленно тратят последние годы жизни на раздражение, упреки, обиды, непонимание... И все же они так беззащитны... Как дети. И так же, как детям, им нужно внимание - всегда! Ну почему нашего великодушия не хватает на элементарное понимание? Вопрос зависает в воздухе...

Есть страна глухих. Есть страна детства, страна любви. Есть страна богатых и знаменитых, а еще бедных и убогих. Есть и страна старых... В стране детства мы все побывали. В стране любви тоже. Кто-то, возможно, завернет в страну богатых и знаменитых. Придется, как это ни горько, завернуть и в страну больных... Ох-ох-ох. Но при любых раскладах, если доживем, мы попадем в страну старых. Не отвертимся. Да и вертеться-то не надо! Просто жить. Но самое главное, у нас есть уникальная возможность облегчить жизнь нынешним жителям этой страны. С кого начать? С родного дедушки или бабушки. Просто подойдите, загляните в глаза, обнимите. Не оставьте в звенящем одиночестве. Не закройте дверь. Не оборвите на полуслове. Не сделайте вид, будто вам все равно... И, возможно, тогда наше с вами пребывание в той стране будет радостным благодаря вниманию и любви уже наших детей и внуков. Ведь какою мерою меряем, такою и нам отмерится...

Лена Летова

По капелькам хочу собрать любовь

И, как сокровище, запрятать в сердце,

Но раздаю её я вновь и вновь

И в тайнике всегда открыта дверца.

И, как ни странно, мне совсем не жаль,

Дарить любовь, кого-то согревая,

На радость претворить чью-то печаль,

И ликовать с ним, сердцем замирая.

автор матушка Иоанна Климова

«От оков избави»

ТЯжелые железные двери закрылись, и я с отцом Владимиром Равлюком оказалась на территории ИТК-116.

Тревожно. Иду за батюшкой по тюремному двору, опустив глаза, и вспоминаю фильм «Побег из Шоушенка». Здесь у нас все не так монументально и еще... не так мрачно. Может быть, потому, что сегодня светит солнце?

И все же ощущение несвободы давит. Заворачиваем за угол, я невольно улыбаюсь и вздыхаю с облегчением: прямо посередине двора, в обрамлении ухоженных огородных грядок, стоит маленький, аккуратный храм. Возникает ассоциация с глотком свободы, горящей свечой, поставленной во здравие, обетованным уголком, где забудутся все страхи и страдания. Не навсегда, может быть, только на время пребывания в нем. Ради него-то я и здесь. Ради храма. Ему нужна помощь - и всем тем, кто приходит сюда помолиться, задуматься, исповедаться и причаститься Святых Христовых Тайн.

Храм Святителя Николая и все, что в нем, создано руками заключенных. Каждая полочка, каждый киот, рамочка. Ими писаны иконы. Ими украшены своды. Но сейчас храму грозит разрушение. Он трескается. А все потому, что не утеплен. Отопления нет, и зимой молиться здесь просто невыносимо. «Во время службы пальцы рук коченели и не сгибались. Я отогревал их в воде, чтобы причастить верующих», - рассказывает проректор нашего духовного училища протоиерей Владимир Равлюк, который сейчас опекает и этот храм. До зимы еще далеко и на улице жара, но думать и предпринимать нужно что-то уже сейчас. Утеплить окна, они здесь одинарные. Поставить электрическое отопление. Ведь это не такая уж и большая проблема, если взяться всем миром. Мудрые народные слова напоминают нам о том, что нельзя застраховать себя от сумы и тюрьмы. Здесь наши братья, родные, близкие, которым больше, чем нам, нужна помощь. Может быть, это единственное место, где отогреется их душа, если будет на то Божья воля. А вот физически защитить их от холода в зимнем храме можем мы, если не отвернемся, если не подумаем, что и без нас благодетели найдутся... Мы все можем быть благодетелями, потому что пригодится любая копейка, любая помощь. Кто в состоянии помочь, звоните батюшке Владимиру по номеру 095-120-60-29 - и дай вам всем Бог здоровья, благополучия и свободы.

Лена Летова

Чем пахнет любовь?

 В тамбуре воняло сигаретным дымом. Ненавижу этот запах с тех пор, как бросила курить. Терплю. В вагоне тесно и жарко. Ехать всего пару станций.

Мимо прошли местные барды, потряхивая целлофановым пакетом с мелочью. Проползла бабуля с «Гулливерами» «три на гривну». Прошелестели «Сканворды» и «Гороскопы». А потом появился он.

Это был мужчина неопределенного возраста и, судя по виду, без определенного места жительства. Да и все в нем было неопределенным — от распухшей физиономии до фраз, которые он бормотал себе под нос. Было понятно, что это маты, но смысл сказанного оставался неясным. Зато явственно слышался запах перегара. Бомж уселся на пол и нервно мял в руках пустую сигаретную пачку. При этом он не переставал грязно ругаться — то ли в адрес обидчиков, расквасивших физиономию, то ли из-за отсутствия курева. А может, сразу обо всем.

Я стояла напротив. Мы были очень разные — я и он. Словно вышли из разных миров и случайно оказались рядом в этом вонючем тамбуре грязной электрички. Я стояла в чистой одежде, с чистым, слегка подкрашенным лицом. Он сидел рядом — в грязных лохмотьях, с грязной окровавленной физиономией. Вспомнилась евангельская притча о добром самарянине. Размышляю о том, что бомж — мой ближний, а ближних надо любить. Роюсь в своем сердце в поисках христианской любви к этому типу. Выскребла двадцать граммов жалости и полкило отвращения. Мысленно пожимаю плечами: чем я могу ему помочь? Еду дальше. Скорей бы моя станция.

Из вагона показался мужик. Обычный, ничем не примечательный. Не старый. Одет хорошо, хоть и не богато. Рабочий класс. Достал пачку сигарет. Заранее морщусь — предвкушаю дымовую завесу.

Он присел рядом с бомжом. Похлопал по плечу. Со словами «Держи, брат!» — ткнул ему в руки сигарету. Бомж прекратил материться. Они дружно задымили.

Я стояла и смотрела на них. Внутри что-то звенело — тонко, еле слышно. В глазах щипало — наверное, от дыма. Наконец моя остановка. Выхожу.

Перед глазами стоит картина. Мужик с пачкой. Рабочий класс. Не похож он был на верующего… Как-то все не укладывалось. Грязный тамбур… Сизое облако… Евангельская притча о любви. Никогда не думала, что у любви может быть такой странный запах. В тот вечер она пахла сигаретным дымом.

Вита Петренко