Императрица и Распутин

от себя:  Хочу здесь затронуть одну из самых загадочных и громких предметов обсуждений о Государыне и ее частной жизни - это тему Григория Распутина.  Начну опять с воспоминаний Пьера Жильяра:

"Александра Федоровна с полным убеждением приняла свою новую религию и в ней черпала большое облегчение в часы волнений и тревоги".  Особенно, это было связано с рождением наследника престола Алексеем Николаевичем.   В частности с наследственной болезнью - гемофилией.  "Она знала ее - эту страшную болезнь: ее дядя ,ее брат и 2 племянника  умерли от нее.  И вот ее единственный сын, этот ребенок, который был дороже всего на свете, был поражен ею, и смерть будет сторожить его, следовать за ним по пятам, чтобы когда-нибудь унести его, как унесла стольких детей в ее семье.

Нет, надо бороться, надо спасти его какой угодно ценой.  Невозможно, чтобы наука была бессильна; средство спасения, быть может, все же существует, и оно будет найдено.  Доктора, хирурги, профессора были опрошены, но тщетно, они испробовали все способы лечения.

Когда мать поняла, что от людей ей ждать помощи нечего, она все надежды возложила на Бога.  Он один может совершить чудо!  Шли месяцы, долгожданное чудо не совершалось, приступы повторялись, все более жестокие и безжалостные.  Самые горячие молитвы не приносили столь страстного проявления милости Божией.  Последняя надежда имела крушение.  Бесконечное отчаяние наполнило душу Императрицы, ей казалось, что весь мир уходит от нее.  И вот в это самое время к ней привели простого сибирского мужика - Григория Распутина.  Этот человек ей сказал: "Верь в силу моих молитв, верь в силу моего заступничества - и твой сын будет жить".  Мать уцепилась за надежду, которую он ей подавал, как утопающий хватается за руку, которую ему протягивают; она поверила ему всей силой своей души.  Уже с давних пор она была убеждена, что спасение России и Династии придет из народа.

Трудно было бы понять нравственную власть Распутина над Императрицей, если не знать той роли, которую играют в религиозной жизни православного мира странники и странницы - это люди, не облеченные саном священника, и не монахи (хотя установилась привычка неправильно называть Распутина монахом).

Странник- это богомолец, который кочует из монастыря в монастырь, из церкви в церковь, ища правды и живет подаянием верующих.  Он идет по безбрежной русской земле, направляя свой путь, как приведется, либо привлекаемый святостью места или людей.

Старец - это аскет, живущий обыкновенно в монастыре, а иногда и в затворе, наставник душ, к которому  обращаются в минуты смятений и страданий.  Часто бывает, что старец - это бывший странник, положивший предел своим скитаниям и поселившийся где-нибудь, чтобы окончить дни свои в созерцании и молитве.

Вот определение, данное Достоевским в его "Братьях Карамазовых":

"Старец - это берущий вашу душу, вашу волю в свою душу и в свою волю.    Избрав старца, вы от своей воли отрешаетесь и отдаете ее ему в полное послушание, с полным самоотрешением.   Этот искус, эту страшную школу жизни обрекающий себя принимает добровольно в надежде после долгого искуса победить себя, овладеть собою до того, чтобы мог наконец достичь, через послушание всей жизни, уже совершенной свободы, то-есть свободы от самого себя, избегнуть участи тех, которые всю жизнь прожили, а себя в себе не нашли". 

Бог дает старцу указания, нужные для вашего блага, и открывают ему пути, по которым он должен вести вас к спасению.  Старец - это страж идеала и правды на земле.  Он является хранителем Священного предания, которое передается от старца к старцу до пришествия Царства Правды и Света.  Некоторые из этих старцев достигают замечательной нравственной высоты и чтутся в числе святых Православной церкви.

Обращение в православие Государыни было следствием искренней веры.  Православная религия вполне отвечала ее мистическому настроению, и ее воображение должно было прельститься стариной и наивностью обрядов этой веры.  Распутин был облечен в ее глазах обаянием и святостью старца.

Таковы были чувства, с которыми Императрица относилась к Распутину и которые были так гнусно извращены клеветой.  Они имели своим источником самое благородное чувство, какое способно наполнить сердце женщины, - материнскую любовь". (П. Жильяр)

А вот, что мы читаем про Императрицу и Распутина на страницах исследований А.Н.Боханова: "

Александре Федоровне "сфера невидимого" была доступна.  Она обладала зрелым метафизическим зрением, которое развивала и совершенствовала с ранней юности.  Потому жизнь святых чудотворцев, подвижников, простых странников и отшельников была ей близка, понятна, была ей желанна.  Когда она встречалась с монахами и юродивыми, когда входила в келью затворницы, куда до того не ступала нога ни одной аристократки, то руководствовалась христианским порывом прикоснуться к подлинному духовному величию русского народа.  Те, кто целиком посвятил себя служению Богу, и являлись истинными представителями Святой Руси, мечта о которой запечатлелась в русском народном сознании прочно и давно.  Это была тоска по идеалу, алкание его.  Царица всей душой стремилась стать "своей" для этого заповедного мира.  И она ею стала.

Эта устремленность среди прочего проявлялась в ее отношении к Распутину.  Ничего "личного" в этих отношениях никогда не существовало, хотя по этому поводу было сказано и написано невероятное количество гнусностей.  Грязным людям всегда ведь кажется, что все кругом погрязли в тенях порока.  Надо прямо сказать, среди современников и среди последующих сочинителей такого рода "свидетелей" и "исследователей" всегда оказывалось предостаточно.

Александра Федоровна с горечью вновь и вновь убеждалась, хотя это так трудно было принять, что Истинная Вера уже ничего (почти ничего) не определяет в жизни большинства из тех, кто ее окружал ее по праву должности или по статусу происхождения.  Но она точно знала и другое: там, где кончаются золоченые палаты, там, где завершается светская "ярмарка тщеславия", там и начинается подлинность человеческих отношений.

И Распутин являлся как раз человеком из того дальнего, но такого близкого по духу мира.  Он нес любовь к Богу, он умел сказать трепетное слово о Боге.  Замечательно полно об этом высказалась cама Императрица.   По Ее словам, Распутин «совсем не то, что наши митрополиты и епископы. Спросишь их совета, а они в ответ: "Как угодно будет Вашему Величеству!".   Неужели Я их спрашиваю за­тем, чтобы узнать, что Мне угодно?»

Конечно, Распутин не был святым.   За такого Александра Фе­доровна его никогда не держала, чтобы там ни писали и ни говорили. Но Григорий отмечен благодатью Божией, его молитва угодна Господу.   Он слышит ее и посылает милость.   Царица не раз воочию убеждалась в этом чудесном явлении Милости Всевышнего.   А по­тому и верила Распутину, как поверила бы любому другому подоб­ному человеку.    Он спасал Цесаревича.   Во время обострения болез­ни он предсказывал день и даже время суток, когда Ему станет луч­ше.   Он уверял Мать, что Цесаревич, дожив до 14—15 лет, пойдет на поправку и станет со временем вполне здоровым мужчиной.   Все это сбывалось. Какое сердце могло бы не испытывать благодарнос­ти? Александра Федоровна никогда не относилась к числу небла­годарных.

Допущенная во внутренний мир Семьи, Анна Вырубова потом поясняла: «Что бы ни говорили о Распутине, что бы ни было не­обычного в его личной жизни, что бы он ни сделал в политическом смысле, в одно я всегда буду верить относительно этого человека.   А именно в то, что он был ясновидящим, у него было второе зре­ние, и он использовал это, по крайней мере иногда, для благород­ных, святых целей. Предсказание выздоровления Цесаревича было одним из примеров.   Он часто говорил нам, что произойдут опреде­ленные вещи, и они на самом деле происходили». Александра Фе­доровна придерживалась точно такого же взгляда.

Сохранилось свидетельство Великой княгини Ольги Александ­ровны об удивительном примере благотворного вмешательства Рас­путина в казалось бы безнадежные обстоятельства.   Дело происхо­дило в 1907 году. Именно тогда Александра Федоровна впервые воочию узрела силу молитвы Распутина.    Сообщение Ольги Алек­сандровны тем более значимо, что она никогда не входила в число распутинских «симпатизантов» и была очевидцем событий, о ко­торых другие или не знали вовсе, или судили с чужих, часто недо­брожелательных слов.

Летом 1907 года Цесаревич, гуляя в парке, упал.   Произошло внутренне кровоизлияние.   Начались страшные боли, Ребенок корчился в страшных муках.   «Бедное Дитя так страдало, вокруг глаз были темные круги, тельце Его как-то съежилось, ножка до неузнаваемости распухла.   От докторов не было совершенно никакого проку.   Перепуганные больше нас, они все время перешептывались... Было уже поздно меня уговорили пойти к себе в покои.   Тогда Аликс отправила в Петербург телеграмму Распутину.   Он приехал во Дворец около пополуночи, если не позднее.   К тому времени я была уже в своих апартаментах, а поутру Аликс позвала меня в комнату Алексея.   Я глазам своим не поверила.   Малыш был не только жив, но и здоров.  Он сидел на постели, жар словно рукой сняло, от опухоли на ножке не осталось и следа, глаза ясные, светлые.   Ужас вчерашнего вечера казался невероятным, далеким кошмаром».

Царица рассказала золовке, что Распутин даже не прикасался к Цесаревичу, он только стоял в ногах у кроватки и молился.  Завершая свой рассказ, Ольга Александровна заметила: «Разумеется, нашлись люди, которые сразу же принялись утверждать, будто молитвы Распутина просто совпали с выздоровлением моего племянника». Это был расхожий аргумент, которым всегда старались отмести все разговоры о чудодейственных способностях Друга Царской Семьи.   Ольга Александровна об этом прекрасно знала, но она знала и другое и о том не умолчала.   «Во-первых, любой доктор может вам подтвердить, что на такой стадии недуг невозможно вылечить за какие-то считанные часы.   Во-вторых, такое совпадение может произойти раз-другой, но я даже не могу припомнить, сколько раз это случалось!»   Это было чудо, которое Императрица с радостью и благодарностью принимала...

Что же касается вообще сплетен, то они Александру Федоровну мало задевали.   Исключение составляли лишь случаи, когда им начинали верить близкие люди.   Некоторым Она сама старалась объяснить абсурдность их: свекрови Императрице Марии Федоровне или добродушной золовке Ольге Александровне.   Другим ничего не объясняла, лишь удивляясь их легковерию и податливости к чужому и недобросовестному мнению.   В некоторых случаях сплети даже вызывали улыбку, например, когда Вырубова с хохотом рассказывала, что, как она узнала в Петербурге, оказывается, она «живет с Распутиным» и даже регулярно «ходит с ним в баню!»  Как можно было подобным глупостям верить? Но верили же!

Их соединяла вера в Бога, перед Лицом Которого «Царь всея Руси» и простой смертный были равны.   Истинно верующие люди — Николай II и Александра Фе­доровна — чувствовали и видели Христапреданность Григория Рас­путина.   С 1907 года началась история систематического общения Гри­гория Распутина с Царем, Царицей и Их Детьми.    В конце того года он впервые молитвой облегчил страдания Цесаревича Алексея, и именно с этого момента Царица признала в нем не просто народно­го толкователя христианских заветов, но и спасителя Сына.   Она ему была благодарна, и с каждым новым случаем явления Распу­тиным земного чуда Ее признательность лишь увеличивалась, и в конце концов Она окончательно убедилась, что Григорий — «чело­век Божий».    Александра Федоровна называла его «Другом» и это слово всегда писала с большой буквы.

Последние десять лет существования монархии Венценосцы встречались с Распутиным регулярно, и это общение приносило Им душевный покой, умиротворение, тихую радость от ощущения бла­гости Света Небесного. Крестьянин из Сибири рассказывал, пояс­нял, наставлял, и хотя его речь была далека от литературного со­вершенства, но то, о чем он говорил — о любви, смирении, вере и надежде, — было так желанно Августейшим Слушателям, было так Им необходимо. 

Распутин толковал сложные истины и церковные догматы не­ожиданно просто и убедительно.   Эта простота, доходчивость, красочность объяснений отвлеченных категорий и символов поражала многих и далеко не ограничивалась кругом «истерических сто­личных дам», как о том все еще нередко пишут.   Среди прочих в числе «симпатизантов» Распутина находились и блестяще образо­ванные церковные иерархи (архимандрит Феофан), и выдающие­ся проповедники, чья искренняя приверженность Православию стала еще при их жизни легендарной, — протоиерей Иоанн Крон­штадтский .

Когда Распутин стал бывать в Царском дворце, о нем редко кто и слышал.   Но сам факт появления в царских чертогах необычного посетителя немедленно вызвал всплеск интереса.   Появились слу­хи, версии, объяснения.   Пришла известность.   Причем ореол ее был явно негативного свойства.   Никто не мог понять, что может быть общего у Повелителя Империи и какого-то «темного мужика».   Новость пугала и озадачивала тех, кто к Венценосцам имел нелу­кавую симпатию.

В начале 1912 года на вопрос сестры Царя Великой княгини Ольги Александровны, как Аликс может доверять какому-то му­жику, Царица без обиняков заявила: «Как же Я могу не верить в него, когда Я вижу, что Маленькому всегда лучше, как только он около Него или за Него молится».   Такой очевидный признак из­бранничества перечеркивал все нелицеприятные характеристики, неоднократно долетавшие (родственники и некоторые придворные очень в этом деле старались) до ушей Матери Царицы, имеющей на руках больного Сына, все помыслы Которой были направлены лишь к Его спасению.

Отношения между Царицей и Распутиным цементировались только тем, что по пятам за престолонаследником ходила смерть.   Уже после падения Монархии, давая показания следователю Чрез­вычайной комиссии Временного правительства, архиепископ Фео­фан, которого многие считали «жертвой распутинских интриг», со всей определенностью заявил о характере отношений Царицы и Распутина.

«У меня никогда не было и нет никаких сомнений относитель­но нравственной чистоты и безукоризненности этих отношений. Я официально об этом заявляю, как бывший духовник Государы­ни. Все отношения у Нее сложились и поддерживались исключи­тельно только тем, что Григорий Ефимович буквально спасал от смерти своими молитвами жизнь горячо любимого Сына, Наследника Цесаревича, в то время как современная научная медицина была бессильна помочь.

ИСТОЧНИК -1. Боханов А.Н. "Святая царица". - М.: Вече, 2006.- 304с., илл.nikolaj2.tw1.ru›Царские дети›…/imperatritsa-i-rasputin

ПРЕПОДОБНЫЙ СЕРАФИМ САРОВСКИЙ (+ВИДЕО)

Проект «Лето Господне»

19 июля / 1 августа Церковь чтит преподобного Серафима Саровского. О духовных заветах и уроках святого, столь важных для нас сейчас, рассказывает протоиерей Артемий Владимиров.

Приветствую вас, дорогие друзья, в день преподобного Серафима Саровского, всея России Чудотворца, светила русской истории, Русской земли, Русской Церкви!

Позвольте задать вам вопрос: каково главное отличие современников от преподобного Саровского подвижника? Что преимущественно свойственно душе и лицу человека XXI столетия, живущего в России? Обобщение всегда хромает, это бесспорно, но, наблюдая и за собой, и за окружающими меня людьми, я сказал бы, что наши современники всегда или преимущественно пребывают в состоянии волнения, внутреннего неспокойствия, кружения мыслей и чувств, которые беспорядочным вращением влекут иногда нас и сбивают с созидательного русла, по пословице «дурная голова ногам покоя не дает».

Переменчивость нрава, совершенно противоположные друг другу эмоциональные состояния – то буйной радости, то глубокого уныния, а главное – несчастная способность – благоприобретенная, конечно, – терять спокойствие, равновесие душевных и телесных сил, раздражаться по пустякам, впадать в состояние смешной, а на самом деле отвратительной для ангелов обиды и обидчивости – вот диагноз, который каждый из нас, хотя бы при минимуме самокритичности и наблюдательности, может приписать себе самому.

Из сказанного следует, дорогие друзья, что память преподобного Серафима Саровского, его жизненный опыт, духовные уроки, которыми он делится, просто взирая на нас с присущей ему ангельской полупечальной, полурадостной улыбкой с его древних и современных икон, драгоценны, как воздух. Несмотря на известность завета, который преподобный Серафим оставил нам, своим соотечественникам, духовным детям: «Стяжи мир, и тысячи вокруг тебя спасутся», на поверку из моих собеседников, включая меня самого, может, лишь 5% из 100 когда бы то ни было принимали этот совет серьезно, как руководство к действию. Вот почему сегодня мы простираем наши дрожащие от волнения, стрессов, сердечных перебоев руки к преподобному Серафиму и просим его походатайствовать за нас перед Престолом Господа Вседержителя, пред Царицей Небесной, служителем Которой он, преподобный Серафим, себя смиренно сознавал, чтобы и на нас снизошла теплая лазурь Божественной благодати, наставляющая каждого христианина на благочестивое, праведное и целомудренное жительство, как об этом говорит святой апостол Павел в одном из своих посланий. Именно благодать, истекающая потоком живой воды от Христа Воскресшего через таинства Церкви, одна поможет нам, если мы очень этого захотим, если уразумеем, как идти к Богу, если примем на вооружение все средства, предлагаемые преподобным Серафимом.

Именно благодать Божия может нас изменить, пересоздать. Из людей тревожных, нервных, недоброжелательных, раздражительных, злых, злопамятных, обидчивых, мстительных, неуживчивых, а потому просто глупых и недалеких, сделать нас чуть-чуть смиренными, немного кроткими, миролюбивыми, радостными, светлыми, приветливыми, доброжелательными, милыми, деликатными, добрыми, а потому умными, то есть умеющими распорядиться разумно теми благодатными искрами, которые осенили каждого из нас в Таинстве крещения. Теми искрами, которые, превращаясь в небесный огонь веры, надежды, любви, непрестанной молитвы и братского служения людям, делают нас христианами не по имени, а по жизни.

Итак, преподобне отче Серафиме, вразуми и настави нас, недостойных, грешных, слепых котят. Научи нас, как, живя среди шумного мира, идти по стезе миротворчества, которую ты заповедал и по которой ты сам прошел в отверстое Царство вечного Христова мира и любви.

Прп. Серафим Саровский

Вспоминаю в связи с этим обращение преподобного, его ненавязчивое свидетельство. Если бы мы как следует созирали самих себя, если бы укоряли собственную совесть, нам некогда было бы судить и рядить о наших ближних. Вот первое по счету, но не по значению наставление, которое исполнить ох как трудно, но возможно, ибо всё возможно верующему во Христа и желающему спасти свою душу в этом скоро изменяющемся мире. Самоукорение, друзья мои, предполагает всегдашнее внимание ума к области, к пространству собственного сердца. Только тот, кто привык не глазеть направо и налево, кто избегает поверхностного, легкомысленного чтива, да и не чтива только, но и раскрашенных гламурных картинок, которые являются для большинства ротозеев сегодня гнилой пищей, отравляющей визуальными токсинами бессмертную человеческую душу… только тот умеет заглянуть в кладовую собственной души, остановить свой взор на исконных страстях, присущих падшему человеку, – разумею гордыню, похоть и злобу. Вступить в словопрение, в сопротивление внушениям от злых помыслов, изнутри атакующих сердце, – это признак души, верной Христу, души действительно устроенной, смыслящей, разумной, той души, о которой говорит Священное Писание: «На кого воззрю? Токмо на кроткого и молчаливого и трепещущего словес Моих» (Ис. 66: 2). Да и Сам Спаситель постоянно в Евангелии, обращаясь к нам, говорит: «Внемлите себе».

Внимайте себе, как внимал себе от юности Саровский подвижник

Внимайте себе, как внимал себе от юности Прохор, впоследствии послушник Саровской пустыни, а затем ее постриженик Серафим, расцветший среди русской зимы чудными дарами Духа Святого. И один из них – внутрь себя пребывание, самоукорение, соединенное с непрестанным собеседованием, с молитвою, обращенною к Небесному Отцу.

Однако мало разбирать свои недостатки. Этим занимаются некоторые из наших собеседников, называя это делание самоанализом, и доводят себя, простите, до депрессивного состояния. Необходимо еще заимствовать у преподобного Серафима свойственную ему детскую веру и благоговейную молитву, которая изливалась из его невинной души ко Господу и Богородице и не прекращалась с утра до позднего вечера. Возможно ли это современному человеку, облепленному гаджетами, который смотрит в планшет чаще, чем в зеркало или в тарелку обеденную? Возможно ли это тому, кто перегружен сегодня – «хочу всё знать!» – информацией, не оставляющей нам возможности даже посмотреть на небо? Очень даже возможно, потому что свинья грязи найдет, а человек, желающий стяжать непрестанную молитву, удобно обретет этот дар, если соединит со своим желанием постоянную практику и совершенное незлобие к людям.

Преподобный Серафим напоминает: помните, что обращение к Богородице есть внутренняя потребность человеческого духа

Взирая на нас из прекрасного своего далека, преподобный Серафим ненавязчиво нам напоминает: ваше боголюбие, помните, что обращение к Богородице, принесение Ей архангельского приветствия, молитва «Богородице Дево, радуйся», читаемая на дню десятикратно, или 50-кратно, или 150-кратно, есть делание, выверенное двумя тысячелетиями, есть внутренняя потребность бессмертного человеческого духа. И действительно, не только в V или XIX, но и в XX веке некоторые земные ангелы, имеющие с преподобным Саровским угодником общее монашеское имя, в частности святитель Серафим Дмитровский (Звездинский по фамилии; убитый краснобандитами в 1937 году в Сибири), имели обыкновение ежедневно 150 раз со вниманием и любовью молиться: «Богородице Дево, радуйся. Благодатная Марие, Господь с Тобою. Благословенна Ты в женах и благословен плод чрева Твоего, яко Спаса родила еси душ наших». Святитель Серафим не просто молился, но представлял себя пред лицо Царицы Небесной. Он писал из ссылки своим духовным чадам в богоспасаемый град Дмитров: «Родные мои, поверите ли, что таких радостных дней, какими я наслаждаюсь в далеком сибирском изгнании, я не чувствовал и не испытывал никогда в период управления Дмитровской кафедрой. Царица Небесная, страшно сказать, исполняет самомалейшие мои желания. Стоит мне только подумать о куске хлеба, или об отдыхе, или о даровании возможности отдохнуть в беседе с добрым единонравным лицом, я получаю всё паче чаяния. Быть может, потому, что стараюсь никогда не упускать на дню исполнение Богородичного правила». Кто не верит, пусть проверит.

Сидеть или стоять в московских пробках или путешествовать по метрополитену из конца в конец в нашей златоглавой столице гораздо удобнее, вооружившись маленькими четочками для мирян, стараясь на каждой горошинке или бусинке произносить ту молитву чудную, которую Михайло Юрьевич Лермонтов знал наизусть, «в минуту жизни трудную» призывая Богородицу, как научила его этому бабушка.

Он любил повторять: молитва Иисусова заповедана не только иночествующим, но и мирянам

Но преподобный Серафим известен нам и другим завещанием. Он любил повторять мысль святителя Григория Фессалоникского, великого афонского подвижника XIV столетия, что молитва Иисусова заповедана не только иночествующим, но и мирянам. Он называл молитву Иисусову золотой ниточкой, держа в руках которую христианин никогда не собьется с пути и не попадет в диавольский лабиринт житейской суеты. Со вниманием призываемое имя Божие возводит христианина, даже не слишком осведомленного в святоотеческих поучениях, на самую вершину духовной жизни, если Иисусова молитва будет совершаться со смирением и незлобием и подкрепляться частой исповедью и причащением Святых Животворящих Христовых Тайн. О последнем нужно сказать особо.

Прп. Серафим Саровский

Преподобный Серафим радуется, когда православные христиане России, хорошенечко покаявшись, приступают к Святой Чаше, как младенцы, которые всегда ищут материнскую грудь. При этом Саровский угодник свидетельствует, что полностью подготовиться к причащению Тела и Крови Господня не может никто, даже если он усердно вычитал всё положенное правило. Само правило это дано нам только для того, чтобы мы ощутили духовный аппетит, чтобы мы погрузились в сознание своей немощи, неготовности и неспособности восприять умный свет Божества. «Хотя бы и миллион лет готовились, никогда достойно не приуготовитесь, родные мои», – говаривал преподобный Серафим. Однако с покаянием и дерзновением на бесконечную милость Божию будем приступать к Святой Чаше и мало-помалу прочищаться, просветляться до тех пор, покуда не превратимся в горящую лампаду пред лицем Сладчайшего Господа Иисуса.

Необходимо сказать и о том, что по причащении Святых Тайн нужно хранить воспринятую благодать так, как это делал преподобный Серафим. Он старался не рассеиваться, не впадал в празднословие, тем паче в осуждение. Был весьма воздержан в отношении земных яств, а более всего любил по причащении Святых Тайн, если это не были месяцы и годы его затвора и совершенного уединения от людей, изливать благодать через слово радостное, мирное, пасхальное: «Радость моя, Христос воскресе!» И таким образом, улыбаясь и устами и душой, он проливал благодарный свет утешения в холодные, озябшие, ожесточенные души, влекшиеся Промыслом Господним в Саровскую пустынь за исцелением своего сердца.

Заимствуем, дорогие друзья, у преподобного Серафима и улыбку, потому что смотреть друг на друга букой, исподлобья, как мышь на крупу, собрав глаза в кучку, – незавидный удел последователей концептуального искусства. Но мы, люди православные, культурные, вошедшие в 2000-летнее предание Соборной Апостольской Церкви, учась «чему-нибудь и как-нибудь», давайте воплотим наше многоведение учености, если оно присутствует, в умение приветствовать друг друга с улыбкой, расставаться так, чтобы на душе было светло и тепло и хотелось бы встретиться вновь.

О преподобном Серафиме можно беседовать с утра до позднего вечера. Однако он, знавший во всем меру, и нам сейчас намекает на то, что пора от слов переходить к делу. Прощаясь с вами, дорогие друзья, я не прощаюсь с преподобным Серафимом, молитва которого, я убежден, будет веселить наш дух до отхода ко сну.

Преподобне отче Серафиме, моли Бога о нас и сделай нас светлыми солнышками для утешения ближних. Аминь.

 Судьба первая. Оля.

Она жила на Орловщине, в большом колхозном селе, в семье простого сельского труженика. Когда пришли немцы, крепкую избу Олиной мамы отобрали под комендатуру. Старших братьев забрали на принудительные работы — батрачить в Германию. 

Женщин и малолетних детей загнали жить в старый погреб, где раньше хранилась картошка. Держали в страхе, грозили расстрелом за любое неосторожное слово, за каждый шаг по горящей под ногами оккупантов земле. А когда к селу подкатилось наступление Красной армии, немцы выгнали всех уцелевших жителей на околицу и живым щитом заслонились от артобстрела. Как тогда удалось девочке уцелеть — один Бог ведает...

Олин отец погиб на фронте. Сгинул в германской неволе старший брат. А после войны Ольга Соловьевапереехала в Подмосковье. Работала на строительстве, потом долго трудилась корректором в ВИНИТИ. Ветеран труда.

Судьба вторая. Зина.

Девочка пришла в этот мир на втором году войны. Старшие братья воевали. Отец-колхозник на фронт не попал, но и дома не остался: ему, пастуху, выпало перегонять подальше от военных бед главное богатство селянина — молочную скотину. Собрал гурт буренушек и ушел, оставив хозяйство на плечи молодой жены с тремя малышами. А через несколько дней на хутор ворвались немцы.

Зинину маму с грудной малышкой на руках перегнали под конвоем в концентрационный лагерь. Детская память немногое сохранила, но голод, долгий и страшный путь, лай конвойных овчарок — это не забывается, даже если ребенку и года нет. Невероятными усилиями удалось женщине сохранить жизнь своей маленькой дочери. А потом, слава Богу, о лагере узнали партизаны. С боем вызволили узников, укрыли в земляном городке в глухих лесах, отогрели, накормили из последних запасов. Опоздай партизанский отряд с атакой хоть на пару дней — большинство маленьких детей так и умерли бы в холодном лагерном бараке...

Потом был путь домой — долгий путь пешком по разбитым дорогам войны, с обстрелами и налетами, с новыми лишениями и тревогами. И все же это был радостный путь. После победы вернулись живыми отец и братья. После окончания школы Зинаида Чертович училась в техникуме, работала на производстве. Двадцать лет — инженером на ВИНИТИ. Ветеран труда.

Судьба третья. Маруся.

В год, когда началась война, смоленской школьнице было шестнадцать. При оккупации юная девушка попала в списки тех, кого захватчики планировали перегнать в Германию и отдать в качестве рабов сельским хозяевам. Вместе с сотней других подростков-пленников Маша шла под конвоем от Смоленска до Бобруйска. В пути ребят заставляли рыть укрепления, ночевать на голой земле. Били батогами. Кормили гнилыми сухарями, за любую попытку побега — безжалостно расстреливали. 

В Бобруйске колонну ждал эшелон с «телячьими» вагонами, а потом — германские хутора и фермы, фабрики и концлагеря, голод и унижения, непосильный труд и лагерные эпидемии... И длилась эта каторга без вины - ужасно сказать — три с половиной года!

После освобождения Мария Горбунова выучилась, много лет проработала на заводе в Москве, вышла замуж, вырастила двоих дочерей, есть внуки.

Судьба четвертая. Люся.

Девочке из города Пушкина под Ленинградом было восемь лет, когда началась война. В августе 1941 года семью пытались вывезти в эвакуацию, но поезд попал под бомбежку. Пришлось вернуться домой — и попасть как раз на острие одного из векторов германского наступления. Захваченную в плен семью вместе с детьми сначала перевезли в Латвию, в Резекне, а потом — в Литву, на помещичью мызу. И Люда вместе с родными батрачила на немецкого хозяина до тех пор, пока в сентябре сорок четвертого не была освобождена наступающими советскими войсками.

Людмила Мажева окончила после войны школу, работала в Ленинграде. Есть сыновья и внуки.

Судьба пятая. Нина.

Ниночке из Брянской области было всего три с половиной года, когда началась война... Немцы заживо сожгли маму, угнали на каторгу отца, малолетние дети остались на руках у бабушки. А потом были лагеря — пересыльные и каторжные, голод и страх... Чужие люди не дали пропасть. 

Домой Нина Рачкова вернулась только в сорок шестом. Училась сначала в техникуме, потом в Политехническом институте. Прошла трудовой путь от разнорабочей до начальника ОТК крупного столичного завода. Ветеран труда.

Судьба шестая. Анечка.

Ане из села Троицкое Калужской области было в сорок первом одиннадцать лет. В сорок втором жителей оккупированного села согнали в холода в огромный сарай и несколько недель продержали под дулами автоматов. От голода и холода люди стали умирать. Первыми — дети... Немцы ждали, чтобы все, кто послабее, сами отдали концы, а остальных готовили к отправке в Германию — на каторжный труд. Но этим планам не суждено было сбыться: поселок был освобожден солдатами Красной армии.

Анна Родкина после войны трудилась всю жизнь — и на селе, и на одном из столичных заводов. Воспитала дочь и сына, внуков, есть правнучка. Ветеран труда.

Судьба седьмая. Ася.

Она родилась под Псковом. Отец воевал. В сорок первом, когда пришли оккупанты, старшую сестру угнали в Освенцим. А девочка с родными за связь с партизанским отрядом прошла лагеря в Литве, непосильную работу на немецкого барина, глухую нищету. Как выжила — до сих пор удивляется сама. 

После освобождения Ася с сестренкой пешком отправились домой — без денег, без теплой одежды. Пришлось и побираться, и подрабатывать по дороге. Да многое ли могут две обессиленные, изголодавшиеся девчонки?.. Потом попала в детский дом. Сестра, уже почти взрослая, пошла на работу, забрала младшую к себе.

После войны Анна Пелевина работала библиотекарем в школе № 20 города Люберцы. Ветеран труда.

Судьба восьмая. Галя.

Галя родом из Наро-Фоминска. Когда началась война, ей не было и четырех лет. Отец ушел на фронт. От немецкого наступления мать с малолетними детьми пыталась пешком уйти в эвакуацию, но «блицкриг» на бронированных машинах опередил: в деревне Редькино семья попала в плен. 

С колонной таких же горемык отправилась Галя на немецкую каторгу. От деревни к деревне, босиком, под треск автоматных очередей над головой и хриплый лай свирепых конвойных собак. Маленькая была, но помнит: боялась упасть от усталости. Тех, кто не мог идти дальше, немцы нести не позволяли, убивали сразу...

Под Калугой пленных отбили бойцы Красной Армии. И дальше была обыкновенная трудовая жизнь: школа, фабрика, сорок лет труда ткачихой... Ветеран труда Галина Барышева гордится своей судьбой: все вынесла, все пережила, хорошим человеком осталась, вырастила детей и внуков.

Судьба восьмая. Нина.

Свое детство она считает... счастливым. Большая дружная семья, крепкое хозяйство, мама, папа, трое ребятишек. Все в одночасье разрушила война. Четырехлетняя Нина помнит, как ввалился в село карательный отряд, как запылали избы, как прикладами затолкали в колхозный сарай с плугами да сохами односельчан... Расстреляют? Сожгут? Слава Богу, оказался среди полицаев человек, помогавший партизанам, выпустил пленников живыми. Но оккупация, казалось, надолго: все население маленькой деревни, в которой остались по военным временам лишь бабы да ребятишки, погрузили в товарный вагон, повезли куда-то под захваченное Молодечно — в концлагерь.

Взрослых гоняли на каторжные работы. У малышей качали кровь — для немецких раненых. Нинина мама, сама изнемогая впроголодь, последним куском пайкового сухаря, последней ложкой брюквенного жиденького супа поддерживала жизнь своих детей. И спасла — несмотря ни на что...

Нина Белоусова вернулась из плена в сорок пятом. Училась в Москве. Потом, как у всех — долгая трудовая биография, семья и большая общественная работа. Вот уже четырнадцать лет Нина Федоровна возглавляет организацию бывших узников фашизма...

Сегодня все эти женщины - активные участницы подмосковного общественного движения  «Дети войны. Память». Они собрали свои детские воспоминания в литературно-публицистический сборник «Несломленные» и опубликовали эту книгу - чтобы никогда не повторилась трагедия военного детства, беды и неволи. Руками этих женщин в городе Люберцы создан уникальный народный музей военного детства.

На снимке: Чествование детей войны в г. Люберцы. 9 мая 2015 г.https://polkrf.ru/news/286/deti_voynyi_vosem_sudeb

ЧАСТЬ 1. ХРИСТИАНСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ

Восемь смертных грехов и борьба с ними

«Лествица» преподобного Иоанна Лествичника

Слово «аскетика» сразу вызывает ассоциации с древними подвижниками, египетскими пустынниками, монастырями. И вообще аскетические опыты, борьбу со страстями многие считают делом сугубо монашеским: мы, мол, люди немощные, в миру живем, мы уж так как-нибудь… Это, конечно, глубокое заблуждение. К ежедневной борьбе, войне со страстями и греховными привычками призван каждый православный христианин без исключения. Об этом говорит нам апостол Павел: «Те, которые Христовы (то есть все христиане. – Авт.) распяли плоть со страстями и похотями» (Гал. 5: 24). Как солдаты принимают присягу и дают торжественное обещание – клятву – защищать Отечество и сокрушать его врагов, так и христианин как воин Христов в таинстве крещения присягает на верность Христу и «отрекается от диавола и всех дел его», то есть от греха. А значит, предстоит бой с этими лютыми врагами нашего спасения – падшими ангелами, страстями и грехами. Бой не на жизнь, а на смерть, бой трудный и ежедневный, если не ежечасный. Поэтому «покой нам только снится».

Возьму на себя дерзновение сказать, что аскетику можно назвать в некотором роде христианской психологией. Ведь слово «психология» в переводе с греческого языка значит «наука о душе». Это наука, изучающая механизмы человеческого поведения и мышления. Практическая психология помогает человеку справиться со своими дурными наклонностями, победить депрессию, научиться ладить с самим собой и людьми. Как видим, предметы внимания аскетики и психологии одни и те же.

Святитель Феофан Затворник говорил, что нужно составить учебник по христианской психологии, и сам применял в своих наставлениях вопрошающим психологические аналогии. Беда в том, что психология не является единой научной дисциплиной, такой как физика, математика, химия или биология. Существует множество школ, направлений, которые называют себя психологией. К психологии относятся и психоанализ Фрейда и Юнга, и новомодные течения вроде нейролингвистического программирования (НЛП). Некоторые направления в психологии совершенно неприемлемы для православных христиан. Поэтому приходится собирать какие-то знания по крупицам, отделяя зерна от плевел.

Попытаюсь, используя некоторые знания из практической, прикладной психологии, переосмыслить их согласно с учением святых отцов о борьбе со страстями.

Перед тем как начать говорить об основных страстях и методах борьбы с ними, давайте зададим себе вопрос: «А для чего мы боремся с нашими грехами и страстями?». Недавно услышал, как один известный православный богослов, профессор Московской духовной академии (не буду называть его имени, так как очень уважаю его; он был моим преподавателем, но в данном случае я в корне не согласен с ним) сказал: «Богослужение, молитва, пост – все это, так сказать, строительные леса, подпорки для возведения здания спасения, но не цель спасения, не смысл христианской жизни. А цель – избавление от страстей». Не могу с этим согласиться, так как избавление от страстей тоже не самоцель, а об истинной же цели говорит преподобный Серафим Саровский: «Стяжи дух мирен – и вокруг тебя спасутся тысячи». То есть цель жизни христианина – стяжание любви к Богу и ближним. Сам Господь говорит только о двух заповедях, на которых зиждется весь закон и пророки. Это«возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всем разумением твоим» и «возлюби ближнего твоего, как самого себя» (Мф. 22: 37, 39). Христос не сказал, что это просто две из десяти, двадцати других заповедей, но сказал, что «на сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки» (Мф. 22: 40). Это самые главные заповеди, исполнение которых является смыслом и целью христианской жизни. А избавление от страстей – это тоже лишь средство, как и молитва, богослужение и пост. Если бы избавление от страстей было целью христианина, то мы недалеко бы ушли от буддистов, которые тоже ищут бесстрастия – нирваны.

Человеку невозможно исполнить две главные заповеди, пока над ним господствуют страсти. Человек, подверженный страстям, грехам любит себя и свою страсть. Разве может тщеславный, гордый любить Бога и ближних? А находящийся в унынии, гневе, служащий сребролюбию? Вопросы риторические.

Служение страстям и греху не позволяет христианину исполнить самую главную, ключевую заповедь Нового Завета – заповедь о любви.

Страсти и страдания

С церковнославянского языка слово «страсть» переводится как «страдание». Отсюда, например, слово «страстотерпец», то есть терпящий страдания, мучения. И действительно, ничто так не мучает людей: ни болезни, ни что-либо другое, – как собственные страсти, укоренившиеся грехи.

Сначала страсти служат удовлетворению греховных потребностей людей, а потом люди сами начинают служить им: «Всякий, делающий грех, есть раб греха» (Ин. 8: 34).

Конечно, в каждой страсти есть элемент греховного удовольствия для человека, но, тем не менее, страсти мучают, терзают и порабощают грешника.

Самые яркие примеры страстной зависимости – алкоголизм и наркомания. Потребность в алкоголе или наркотиках не только порабощает душу человека, но алкоголь и наркотики становятся необходимой составляющей его обмена веществ, частью биохимических процессов в его организме. Зависимость от алкоголя или наркотиков – это зависимость духовно-телесная. И лечить ее нужно двояко, то есть врачуя и душу, и тело. Но в основе лежит грех, страсть. У алкоголика, наркомана разваливается семья, его выгоняют с работы, он теряет друзей, но все это он приносит в жертву страсти. Человек, зависимый от алкоголя или наркотиков, готов на любое преступление, чтобы удовлетворить свою страсть. Недаром 90% преступлений совершаются под воздействием алкогольно-наркотических веществ. Вот как силен демон пьянства!

Другие страсти могут не меньше порабощать душу. Но при алкоголизме и наркомании порабощение души еще усиливается телесной зависимостью.

Люди, далекие от Церкви, от духовной жизни часто видят в христианстве одни запреты. Мол, напридумывали каких-то табу, ограничений, чтобы людям жизнь усложнить. Но в Православии нет ничего случайного, лишнего, все очень гармонично и закономерно. В мире духовном, как и в мире физическом, есть свои законы, которые, как и законы природы, нельзя нарушить, иначе это приведет к ущербу и даже к катастрофе. Часть этих законов выражена в заповедях, которые оберегают нас от беды. Заповеди, нравственные предписания можно сравнить с табличками, предупреждающими об опасности: «Осторожно, высокое напряжение!», «Не влезай, убьет!», «Стой! Зона радиационного заражения» и подобным, или с надписями на емкостях с ядовитыми жидкостями: «Ядовито», «Токсично» и прочее. Нам, конечно, дана свобода выбора, но если мы не будем обращать внимание на тревожные надписи, обижаться потом нужно будет только на себя. Грех – нарушение очень тонких и строгих законов духовной природы, и он наносит вред, в первую очередь, самому согрешившему. А в случае со страстями вред от греха усиливается многократно, ибо грех становится постоянным, приобретает характер хронической болезни.

Слово «страсть» имеет два значения.

Во-первых, как говорит преподобный Иоанн Лествичник, «страстью называют уже самый порок, от долгого времени вгнездившийся в душе и через навык сделавшийся как бы природным ее свойством, так что душа уже произвольно и сама собой к нему стремится» (Лествица. 15: 75). То есть страсть – это уже нечто большее, чем грех, это греховная зависимость, рабство определенному виду порока.

Во-вторых, слово «страсть» – это название, объединяющее целую группу грехов. Например, в книге «Восемь главных страстей с их подразделениями и отраслями», составленной святителем Игнатием (Брянчаниновым), перечислены восемь страстей, и после каждой идет целый список грехов, объединенных этой страстью. Например, гнев: вспыльчивость, принятие гневных помыслов, мечтание гнева и отмщения, возмущение сердца яростью, помрачение его ума, непрестанный крик, спор, бранные слова, ударение, толкание, убийство, памятозлобие, ненависть, вражда, мщение, оклеветание, осуждение, возмущение и обида на ближнего.

Большинство святых отцов говорят о восьми страстях:

1. чревообъядение,
2. любодеяние,
3. сребролюбие,
4. гнев,
5. печаль,
6. уныние,
7. тщеславие,
8. гордость.

Некоторые, говоря о страстях, объединяют печаль и уныние. Вообще-то это несколько разные страсти, но разговор об этом пойдет ниже.

Иногда восемь страстей называют смертными грехами. Такое название страсти имеют потому, что могут (если полностью завладеют человеком) нарушить духовную жизнь, лишить спасения и привести к вечной смерти. Согласно святым отцам, за каждой страстью стоит определенный бес, зависимость от которого и делает человека пленником определенного порока. Это учение коренится в Евангелии: «Когда нечистый дух выйдет из человека, то ходит по безводным местам, ища покоя, и не находя, говорит: возвращусь в дом свой, откуда вышел, и придя, находит его выметенным и убранным; тогда идет и берет с собой семь других духов, злейших себя, и войдя, живут там, – и бывает для человека того последнее хуже первого» (Лк. 11: 24–26).

Про семь страстей обычно пишут западные богословы, например Фома Аквинат. На Западе вообще числу «семь» предают особое значение.

Страсти являются извращением естественных человеческих свойств и потребностей. В человеческой природе есть потребность к пище и питью, стремление к продолжению рода. Гнев может быть праведным (например, к врагам веры и Отечества), а может привести к убийству. Бережливость может переродиться в сребролюбие. Мы скорбим о потере близких людей, но это не должно перерастать в отчаяние. Целеустремленность, упорство не должны приводить к гордости.

Один западный богослов приводит очень удачный пример. Он сравнивает страсть с псом. Очень хорошо, когда пес сидит на цепи и охраняет наш дом, но беда, когда он залез лапами на стол и пожирает наш обед.

Святой Иоанн Кассиан Римлянин говорит, что страсти подразделяются на душевные, то есть исходящие из душевных склонностей, например: гнев, уныние, гордость и т.д. Они питают душу. И телесные: они в теле зарождаются и тело питают. Но так как человек душевно-телесен, то страсти разрушают как душу, так и тело.

Этот же святой пишет, что первые шесть страстей как бы происходят одна из другой, и «излишество предыдущей дает начало последующей». Например, от излишнего чревоугодия происходит блудная страсть. От блуда – сребролюбие, от сребролюбия – гнев, от гнева – печаль, от печали – уныние. И лечится каждая из них изгнанием предыдущей. Например, чтобы победить блудную страсть, нужно связать чревоугодие. Чтобы победить печаль, нужно подавить гнев и т.д.

Особо стоят тщеславие и гордость. Но и они взаимосвязаны. Тщеславие дает начало гордости, и бороться с гордостью нужно, победив тщеславие. Святые отцы говорят, что некоторые страсти совершаются телом, но зарождаются они все в душе, выходят из сердца человека, как говорит нам Евангелие: «Из сердца человека исходят злые помыслы, убийства, прелюбодеяния, любодеяния, кражи, лжесвидетельства, хуления – это оскверняет человека» (Мф. 15: 18–20). Самое страшное, что страсти не исчезают со смертью тела. А тело как инструмент, которым человек чаще всего совершает грех, умирает, исчезает. И невозможность удовлетворить свои страсти – вот что будет мучить и жечь человека после смерти.

И святые отцы говорят, что там страсти будут мучить человека гораздо сильнее, чем на земле, – без сна и отдыха палить как огнем. И не только телесные страсти будут мучить людей, не находя удовлетворения, как блуд или пьянство, но и душевные: гордость, тщеславие, гнев; ведь там тоже не будет возможности их удовлетворить. И главное, что бороться со страстями человек тоже не сможет; это возможно только на земле, ведь земная жизнь дается для покаяния и исправления.

Воистину чему и кому человек служил в земной жизни, с тем он будет и в вечности. Если служит своим страстям и диаволу, с ними и останется. Например, для наркомана ад – это будет бесконечная, никогда не прекращающаяся «ломка», для алкоголика – вечное похмелье и т.д. Но если человек служил Богу, был с Ним и на земле, он может надеяться, что и там будет с Ним.

Земная жизнь дается нам как подготовка к вечности, и мы здесь, на земле, определяемся с тем, что для нас главнее, что составляет смысл и радость нашей жизни – удовлетворение страстей или жизнь с Богом. Рай – это место особого присутствия Божия, вечное богоощущение, и насильно Бог туда никого не помещает.

Протоиерей Всеволод Чаплин приводит один пример – аналогию, позволяющую понять это: «На второй день Пасхи 1990 года владыка Костромской Александр служил первую со времен гонений службу в Ипатьевском монастыре. До последнего момента было неясно, состоится ли богослужение – таково было сопротивление музейных работников… Когда владыка вошел в храм, музейщики во главе с директрисой стояли в притворе с гневными лицами, некоторые со слезами на глазах: “Попы оскверняют храм искусства…” Во время крестного хода я держал чашу со святой водой. И вдруг владыка говорит мне: “Пошли в музей зайдем, в их кабинеты!”. Зашли. Владыка громко говорит: “Христос воскресе!” – и кропит музейщиков святой водой. В ответ – перекошенные от злобы лица. Наверное, так же богоборцы, перейдя черту вечности, сами откажутся войти в рай – им там будет невыносимо плохо».

(Продолжение следует.)

Священник Павел Гумеров

9 марта 2009 

 Татьяна Николаевна Романова

Татьяна родилась 29 мая 1897 года.   Внешностью девочка очень напоминала мать.   Вторая дочь царя, спокойная, уравновешенная, с темными волосами и большими широко расставленными глазами заставляла людей говорить: "Татьяна вся в мать".    Николай II всегда замечал, что Татьяна напоминает ему Государыню.   "Очень высокая, тонкая, как тростинка, она была наделена изящным профилем камеи, синими глазами и каштановыми волосами, - вспоминала Лили Ден.  -  Она была свежа, хрупка и чиста, как роза.
"У Великой Княжны Татьяны были темные волосы, была бледной и , в противоположность матери, никогда не краснела,- добавляет Анна Танеева.   Как и у матери у Татьяны был замечательно красивый профиль.

Ребенком Татьяна почти не шалила - у нее было удивительное самообладание.   Это умение сдерживать себя перешло к ней от Государя.   В детстве были её любимыми занятия: серсо, катание на пони и громоздком велосипеде — тандеме — в паре с Ольгой, неторопливый сбор цветов и ягод.    Из тихих домашних развлечений предпочитала  - рисование, книжки с картинками, путанное детское вышивание — вязание и «кукольный дом».
"Она редко смеялась, была очень добра и умела сохранять спокойствие.

А.Танеева вспоминала, что когда Императрица учила детей рукоделию, лучше других работала Татьяна.   У нее были очень ловкие руки, она шила себе и старшим сестрам блузы, вышивала, вязала и великолепно причесывала свою мать, когда девушки отлучались.
  Татьяна всегда останавливала сестер, если их проказы заходили далеко, и напоминала им волю матери.   Готовность трудиться тоже была у нее в характере. "Татьяна, как всегда, помогает всем и повсюду", - пишет Императрица в одном из письме из Тобольской ссылки.   У нее было очень доброе сердце.  Ее часто можно было видеть в окружении ребятишек, которых она угощала конфетами.
Она была религиозна, как Ольга, но более усидчива, любила чтение, и ее можно было застать за книгой духовного содержания.    Если Ольга была бойкой в разговорах, и у нее был заметен опыт в общении с посторонними, Татьяна страдала некоторой застенчивостью.    Была склонна к самоанализу, строга и требовательна к себе самой.   В одном из писем к родителям она пишет: "Я только хотела попросить прощение у тебя и дорогого Папы за все, что я сделала вам, мои дорогие, за все беспокойство, которое я причинила.   Я молюсь, чтобы Бог сделал меня лучше..."

Лили Ден вспоминала: "Великая Княжна Татьяна Николаевна была столь же обаятельной, как ее старшая сестра, но по-своему.   Ее часто называли гордячкой, но я не знала никого, кому бы гордыня была менее свойственна, чем ей.   С ней произошло то же самое, что и с Ее Величеством.   Ее застенчивость и сдержанность принимали за высокомерие, однако стоило вам познакомиться с нею поближе и завоевать ее доверие, как сдержанность исчезала и вам представала подлинная Татьяна Николаевна.   Она обладала поэтической натурой, жаждала настоящей дружбы."

Император горячо любил вторую дочь, и сестры шутили, что если надо обратиться к Государю с какой-нибудь просьбой, то "Татьяна должна попросить Papa, чтобы он нам это разрешил".
В 1913 г. семья переехала из Царского в Зимний дворец, Татьяна заболела тифом. Во время тяжелой болезни, которую она переносила с неизменным терпением и спокойствием, ей обрили ее прекрасные волосы.

Болеющая тифом Татьяна Николаевна вместе с Александрой Федоровной 1913г.

У Татьяны был бульдог по кличке Ортипо.   Он спал в спальне старших княжон - к досаде Ольги Николаевны, которой он мешал своим храпом.

Анна Танеева писала: "Когда Татьяна выросла, она была самой высокой и стройной из всех Великих Княжон, красивой и романтичной. Много мужчин увлекалось ею.   Многие офицеры и в самом деле были влюблены в Татьяну, но подходящих женихов не было и для нее.   Когда началась война с Германией, Татьяне было 17 лет".   Вот портрет великой княжны, который дает в своих воспоминаниях с Офросимова:
" Она великая княжна с головы до ног, так Она аристократична и царственна.   Лицо её матово-бледно, только чуть-чуть розовеют щёки, точно из-под её тонкой кожи пробивается розовый атлас.   Профиль её безупречно красив, он словно выточен из мрамора резцом большого художника.   Своеобразность и оригинальность придают её лицу далеко расставленные друг от друга глаза.   Ей больше, чем сёстрам, идут косынка сестры милосердия и красный крест на груди.   Она реже смеётся, чем сёстры.   Лицо её иногда имеет сосредоточенное и строгое выражение.   В эти минуты она похожа на мать.   На бледных чертах её лица — следы напряжённой мысли и подчас даже грусти.   Я без слов чувствую, что она какая-то особенная, иная, чем сёстры, несмотря на общую с ними доброту и приветливость.   Я чувствую, что в ней — свой целый замкнутый и своеобразный мир".

А вот другой портрет Татьяны Николаевны: "Баронесса С. К Буксгевден:
"Татьяна Николаевна, по-моему, была самая хорошенькая.   Она была выше матери, но такая тоненькая и так хорошо сложена, что высокий рост не был ей помехой.   У нее были красивые, правильные черты лица, она была похожа на своих царственных красавиц родственниц, чьи фамильные портреты украшали дворец.   Темноволосая, бледнолицая, с широко расставленными глазами - это придавало ее взгляду поэтическое, несколько отсутствующее выражение, что не соответствовало ее характеру.   В ней была смесь искренности, прямолинейности и упорства, склонности к поэзии и абстрактным идеям.   Она была ближе всех к матери и была любимицей у нее и у отца.   Абсолютно лишенная самолюбия, она всегда была готова отказаться от своих планов, если появлялась возможность погулять с отцом, почитать матери, сделать все то, о чем ее просили.   Именно Татьяна Николаевна нянчилась с младшими, помогала устраивать дела во дворце, чтобы официальные церемонии согласовывались с личными планами семьи.   У нее был практический ум, унаследованный от Императрицы - матери и детальный подход ко всему".

Из Великих княжон была самой близкой к императрице Александре Фёдоровне, всегда старалась окружить мать заботой и покоем, выслушать и понять её.   Не то, чтобы ее сестры любили мать меньше ее, но Татьяна Николаевна умела окружать ее постоянной заботливостью и никогда не позволяла себе показать, что она не в духе.   Татьяна - единственная, с кем в переписке Александра Федоровна говорит о делах, о войне, обсуждает свои личные проблемы.

Клавдия Битнер, гувернантка детей уже в неволе, в Тобольске, резюмирует, делая несколько неожиданный вывод после общения с Великой княжной: "Если бы семья лишилась Александры Феодоровны, то крышей бы для нее была Татьяна Николаевна.   Она была самым близким лицом к Императрице. Они были два друга".

Эта девушка вполне сложившегося характера, она была прямой, честной и чистой натуры, в ней отмечались исключительная склонность к установлению порядка в жизни и сильно развитое сознание долга.   Она ведала, за болезнью матери, распорядками в доме, в общем всем заправляла.   Была умной, развитой, любила хозяйничать, и в частности, вышивать и гладить белье.
Её по праву называли «Розой Петергофа».

     Православный историк, исследовательница духовного и жизненного пути великой княжны Татьяны Романовой - Т. Горбачева пишет :
"Когда началась Первая мировая война, великой княжне Татьяне исполнилось семнадцать лет.   Для нее наступило совершенно особое время, - время, когда в полной мере проявились не только ее доброта, милосердие, но и душевная стойкость; большие организаторские способности, а также талант хирургической сестры...".

Внимательной и спокойной Татьяне труд в госпитале давался легче, чем ее старшей сестре.  Люди, видевшие Татьяну за работой, восхищались ее профессионализмом.   Даже доктор Деревенко, человек по натуре очень строгий и требовательный, говорил, что ему редко приходилось встречать такую спокойную, ловкую и дельную хирургическую сестру.  С. Офросимова писала: "Если бы, будучи художницей, я захотела нарисовать портрет сестры милосердия, какой она представляется в моем идеале, мне бы нужно было только написать портрет великой княжны Татьяны Николаевны; мне даже не надо было бы писать его, а только указать на фотографию ее, висевшую всегда над моей постелью, и сказать: "Вот сестра милосердия".

"Все врачи, видевшие Великую Княжну Татьяну Николаевну за ее работой, говорили мне, что она прирожденная сестра милосердия, что она нежно и бесстрашно касается самых тяжелых ран, что все ее перевязки сделаны уверенной и умелой рукой.
     Между тем один вид этих ран мог лишить человека сна и покоя.  "Мне довелось увидеть много горя, я провела три года в большевистской тюрьме , но все это было ничто по сравнению с ужасами военного госпиталя", - писала А. Танеева.   Если Ольга с трудом переносила вид открытых ран, то, что касается Татьяны Николаевны, она "даже жаловалась ,что ей по молодости, не поручают самых тяжелых случаев." (по воспоминаниям фрейлины)


2. Д. Орехов "Подвиг царской семьи"

История любви: Любовь сильнее смерти

 Страницы моей жизни. Анна Танеева (Вырубова)

 

 

Приступая с молитвой и чувством глубокого благоговения к рассказу о священной для меня дружбе с Императрицей Александрой Федоровной, я хочу сказать вкратце — кто я, и как могла я, воспитанная в тесном семейном кругу, приблизиться к моей Государыне.

Отец мой, Александр Сергеевич Танеев, занимал видный пост статс-секретаря и главноуправляющего Его Императорского Величества Канцелярии в продолжение двадцати лет. По странному стечению обстоятельств тот же самый пост занимали его дед и отец при Александре I, Николае I, Александре II и Александре III.

Дед мой, генерал Толстой, был флигель-адъютантом Императора Александра II, а его прадед был знаменитый фельдмаршал Кутузов. Прадедом матери был граф Кутаисов, друг Императора Павла I.

Несмотря на высокое положение моего отца, наша семейная жизнь была простая и скромная. Кроме служебных обязанностей весь его жизненный интерес был сосредоточен на семье и любимой музыке, — он занимал видное место среди русских композиторов. Вспоминаю тихие вечера дома: брат, сестра и я, поместившись за круглым столом, готовили уроки, мама работала, отец же, сидя у рояля, занимался композицией. Благодарю Бога за счастливое детство, в котором я почерпнула силы для тяжелых переживаний последующих лет. <…>

***
Образование мы, девочки, получили домашнее и держали экзамен на звание учительниц при округе. Иногда через отца мы посылали наши рисунки и работы Императрице, которая хвалила нас, но в то же время говорила отцу, что поражается, что русские барышни не знают ни хозяйства, ни рукоделия и ничем кроме офицеров не интересуются.

Воспитанной в Англии и Германии, Императрице не нравилась пустая атмосфера петербургского света, и она все надеялась привить вкус к труду. С этой целью она основала «Общество рукоделия», члены которого, дамы и барышни, обязаны были сработать не менее трех вещей в год для бедных. Сначала все принялись работать, но вскоре, как и ко всему, наши дамы охладели, и никто не мог сработать даже трех вещей в год. <…>

***
Жизнь при Дворе в то время была веселая и беззаботная. 17-ти лет я была представлена сперва Императрице-Матери в Петергофе в ее дворце. Сначала страшно застенчивая, — я вскоре освоилась и очень веселилась. В эту первую зиму я успела побывать на 22 балах, не считая разных других увеселений. Вероятно. Переутомление отозвалось на моем здоровье, — и летом, получив брюшной тиф, я была 3 месяца при смерти. Брат и я болели одновременно, но его болезнь шла нормально, и через 6 недель он поправился; у меня же сделалось воспаление легких, почек и мозга, отнялся язык, и я потеряла слух. Во время долгих мучительных ночей я видела как-то раз во сне о. Иоанна Кронштадтского, который сказал мне, что скоро будет лучше.

В детстве о. Иоанн Кронштадтский раза 3 был у нас и своим благодатным присутствием оставил в моей душе глубокое впечатление, и теперь, казалось мне, мог скорее помочь, чем доктора и сестры, которые за мной ухаживали. Я как-то сумела объяснить свою просьбу: позвать о. Иоанна, — и отец сейчас же послал ему телеграмму, которую он, впрочем, не сразу получил, так как был у себя на родине. В полузабытьи я чувствовала, что о. Иоанн едет к нам, и не удивилась, когда он вошел ко мне в комнату. Он отслужил молебен, положив епитрахиль мне на голову. По окончании молебна он взял стакан воды, благословил и облил меня, к ужасу сестры и доктора, которые кинулись меня вытирать. Я сразу заснула, и на следующий день жар спал, вернулся слух, и я стала поправляться.

Великая Княгиня Елизавета Феодоровна три раза навещала меня, а Государыня присылала чудные цветы, которые мне клали в руки, пока я была без сознания. <…>

***
В конце февраля 1905 года моя мать получила телеграмму от светлейшей княгини Голицыной, гофмейстерины Государыни, которая просила отпустить меня на дежурство — заменить больную свитскую фрейлину княжну Орбельяни. Я сейчас же отправилась с матерью в Царское Село. Квартиру мне дали в музее — небольшие мрачные комнаты, выходящие на церковь Знаменья. Будь квартира и более приветливой, все же я с трудом могла [бы] побороть в себе чувство одиночества, находясь в первый раз в жизни вдали от родных, окруженная чуждой мне придворной атмосферой.

Кроме того, Двор был в трауре. 4 февраля (здесь и далее все даты даны по старому стилю.  — Ред.) был зверски убит Великий Князь Сергей Александрович, московский генерал-губернатор. По слухам, его не любили в Москве, где началось серьезное революционное движение, и Великому Князю грозила ежедневная опасность.

Великая Княгиня, несмотря на тяжелый характер Великого Князя, была бесконечно ему предана и боялась отпускать его одного. Но в этот роковой день он уехал без ее ведома. Услышав страшный взрыв, она воскликнула: «It is Serge». Она поспешно выбежала из дворца, и глазам ее представилась ужасающая картина: тело Великого Князя, разорванное на сотни кусков. <…>

Грустное настроение при Дворе тяжело ложилось на душу одинокой девушки. Мне сшили траурное черное платье, носила я и длинный креповый вуаль, как остальные фрейлины. <…>

По желанию Государыни главной моей обязанностью было проводить время с больной фрейлиной, княжной Орбельяни, которая страдала прогрессивным параличом. Вследствие болезни характер у нее был очень тяжелый. Остальные придворные дамы также не отличались любезностью, я страдала от их частых насмешек, — особенно они потешались над моим французским языком. <…>

Был пост, и по средам и пятницам в походной церкви Александровского дворца служили преждеосвященные литургии для Государыни Я просила и получила разрешение бывать на этих службах. Другом моим была княжна Шаховская, фрейлина Великой Княгини Елизаветы Федоровны, только что осиротевшая. Всегда добрая и ласковая, она первая начала давать мне религиозные книги для чтения. <…>

Подошла Страстная неделя, и мне объявили, что дежурство мое кончено. Императрица вызвала меня в детскую проститься. Застала я ее в угловой игральной комнате окруженную детьми, на руках у нее был Наследник. Я была поражена его красотой — так он был похож на херувима: вся головка в золотых кудрях, огромные синие глаза, белое кружевное платьице. Императрица дала мне его подержать на руки и тут же подарила мне медальон (серый камень в виде сердца, окруженный бриллиантами) на память о моем первом дежурстве, и простилась со мной. <…>

***
Между мной и Государыней установились простые, дружеские отношения, и я молила Бога, чтобы Он помог мне всю жизнь мою положить на служение Их Величествам. Вскоре я узнала, что и Ее Величество желала приблизить меня к себе. <…>

<…> Мы начали играть с Императрицей в 4 руки. Я играла недурно и привыкла разбирать ноты, но от волнения теряла место, и пальцы леденели. Играли мы Бетховена, Чайковского и других композиторов. Вспоминаю наши первые разговоры у рояля и иногда до сна. Вспоминаю, как мало-помалу она мне открывала свою душу, рассказывая, как с первых дней ее приезда в Россию она почувствовала, что ее не любят, и это было ей вдвойне тяжело, так как она вышла замуж за Государя только потому, что любила его, и, любя Государя, она надеялась, что их обоюдное счастье приблизит к ним сердца их подданных. <…>

Не все сразу, но понемногу государыня рассказывала мне о своей молодости. Разговоры эти сблизили нас… другом я и осталась при ней, не фрейлиной, не придворной дамой, а просто другом Государыни Императрицы Александры Феодоровны. <…>

***
В семейном кругу часто говорили о том, что мне пора выйти замуж. <…> Среди других часто бывал у нас морской офицер Александр Вырубов. В декабре он сделал мне предложение. <…> Свадьба моя была 30 апреля 1907 года в церкви Большого Царскосельского Дворца. Я не спала всю ночь и встала утром с тяжелым чувством на душе. Весь этот день прошел как сон… Во время венчания я чувствовала себя чужой возле своего жениха… Тяжело женщине говорить о браке, который с самого начала оказался неудачным, и я только скажу, что мой бедный муж страдал наследственной болезнью. Нервная система мужа была сильно потрясена после японской войны — у Цусимы; бывали минуты, когда он не мог совладать с собой; целыми днями лежал в постели ни с кем не разговаривая. <…> После года тяжелых переживаний и унижений несчастный брак наш был расторгнут. Я осталась жить в крошечном доме в Царском Селе, который мы наняли с мужем; помещение было очень холодное, так как не было фундамента и зимой дуло с пола. Государыня подарила мне к свадьбе 6 стульев, с ее собственной вышивкой, акварели и прелестный чайный стол. У меня было очень уютно. Когда Их Величества приезжали вечером к чаю, Государыня привозила в кармане фрукты и конфеты, Государь — «черри-бренди». Мы тогда сидели с ногами на стульях, чтобы не мерзли ноги. Их Величества забавляла простая обстановка. Чай пили с сушками у камина. <…>

***
Осенью 1909 года первый раз я была в Ливадии, любимом месте пребывания Их Величеств на берегу Черного моря… Жизнь в Ливадии была простая. Мы гуляли, ездили верхом, купались в море. Государь обожал природу, совсем перерождался; часами мы гуляли в горах, в лесу. Брали с собой чай и на костре жарили собранные нами грибы. Государь ездил верхом и ежедневно играл в теннис; я всегда была его партнером, пока Великие Княжны были еще маленькими… Осенью заболел Наследник. Все во дворце были подавлены страданием бедного мальчика. Ничто не помогало ему кроме ухода и забот его матери. Окружающие молились в маленькой дворцовой церкви. Иногда мы пели во время всенощной и обедни: Ее Величество, старшие Великие Княжны, я и двое певчих из придворной капеллы. <…> К Рождеству мы вернулись в Царское Село. До отъезда Государь несколько раз гулял в солдатской походной форме, желая на себе самом испытать тяжесть амуниции. Было несколько курьезных случаев, когда часовые, не узнав Государя, не хотели впустить его обратно в Ливадию. <…>

Описывая жизнь в Крыму, я должна сказать, какое горячее участие принимала Государыня в судьбе туберкулезных, приезжавших лечиться в Крым. Санатории в Крыму были старого типа. После осмотров их всех в Ялте Государыня решила сейчас же построить на свои личные средства в их имениях санатории со всеми усовершенствованиями, что и было сделано.

Часами я разъезжала по приказанию Государыни по больницам, расспрашивая больных от имени Государыни о всех их нуждах. Сколько я возила денег от Ее Величества на уплату лечения неимущих! Если я находила какой-нибудь вопиющий случай одиноко умирающего больного, Императрица сейчас же заказывала автомобиль и отправлялась со мной лично, привозя деньги, цветы, фрукты, а главное — обаяние, которое она всегда умела внушить в таких случаях, внося с собой в комнату умирающего столько ласки и бодрости. Сколько я видела слез благодарности! Но никто об этом не знал — Государыня запрещала мне говорить об этом. <…>

В день «белого цветка» Императрица отправлялась в Ялту в шарабанчике с корзинами белых цветков; дети сопровождали ее пешком. Восторгу населения не было предела. Народ, в то время не тронутый революционной пропагандой, обожал Их Величества, и это невозможно забыть. <…>

***
Припоминаю наши поездки зимой в церковь ко всенощной. <…> Императрица потихоньку прикладывалась к иконам, дрожащей рукой ставила свечку и на коленях молилась; но вот сторож узнал — бежит в алтарь, священник всполошился; бегут за певчими, освещают темный храм. Государыня в отчаянии и, оборачиваясь ко мне, шепчет, что хочет уходить. Что делать? Сани отосланы. Тем временем вбегают в церковь дети и разные тетки, которые стараются, толкая друг друга, пройти мимо Императрицы и поставить свечку у той иконы, у которой она встала, забывая, зачем пришли; ставя свечи, оборачиваются на нее, и она уже не в состоянии молиться, нервничает… Сколько церквей мы так объехали! Бывали счастливые дни, когда нас не узнавали, и Государыня молилась — отходя душой от земной суеты, стоя на коленях на каменном полу никем не замеченная в углу темного храма. Возвращаясь в свои царские покои, она приходила к обеду румяная от морозного воздуха, со слегка заплаканными глазами, спокойная, оставив свои заботы и печали в руках Вседержителя Бога.

Воспитанная при небольшом Дворе, Государыня знала цену деньгам и потому была бережлива. Платья и обувь переходили от старших Великих Княжон к младшим. Когда она выбирала подарки для родных или приближенных, она всегда сообразовывалась с ценами. <…>

Я лично никаких денег от Государыни не получала и часто бывала в тяжелом положении. Я получала от родителей 400 рублей в месяц. За дачу платили 2000 рублей в год. Я должна была платить жалование прислуге и одеваться так, как надо было при Дворе, так что у меня никогда не бывало денег. Свитские фрейлины Ее Величества получали 4 тысячи в год на всем готовом. Помню, как брат Государыни, Великий Герцог Гессенский, говорил Государыне, чтобы мне дали официальное место при Дворе: тогда-де разговоры умолкнут, и мне будет легче. Но Государыня отказала, говоря: «Неужели Императрица Всероссийская не имеет права иметь друга! Ведь у императрицы-Матери был друг — княгиня А. А. Оболенская, и Императрица Мария Александровна дружила с госпожой Мальцевой».

Впоследствии министр Двора граф Фредерикс говорил много раз с Ее Величеством о моем тяжелом денежном положении. Сперва Императрица стала мне дарить платья и материи к праздникам; наконец, как-то позвав меня, она сказала, что хочет переговорить со мной о денежном вопросе. Она спросила, сколько я трачу в месяц, но точной цифры я сказать не могла; тогда, взяв карандаш и бумагу, она стала со мной высчитывать: жалованье, кухня, керосин и т. д. Вышло 270 рублей в месяц. Ее Величество написала графу Фредериксу, чтобы ей посылали из Министерства Двора эту сумму, которую и передавала мне каждое первое число. После революции во время обыска нашли эти конверты с надписью «270 рублей» и наличными 25 рублей. После всех толков как были поражены члены Следственной Комиссии. Искали во всех банках и ничего не нашли! Ее Величество последние годы платила 2 тысячи за мою дачу. Единственные деньги, которые я имела, были те 100 000 рублей, которые я получила за увечье от железной дороги. На них я соорудила лазарет. Все думали, что я богата, и каких слез стоило мне отказывать в просьбе о денежной помощи — никто не верил, что у меня ничего нет. <…>

***
Мирно и спокойно для всех начался 1914 год, ставший роковым для нашей бедной Родины и чуть ли не для всего мира. Но лично у меня было много тяжелых переживаний; Государыня без всякого основания начала меня сильно ревновать к Государю. <…>

<…> Считая себя оскорбленною в своих самых дорогих чувствах, Императрица, видимо, не могла удержаться от того, чтобы не излить свою горечь в письмах к близким, рисуя в этих письмах мою личность далеко не в привлекательных красках.

Но, слава Богу, наша дружба, моя безграничная любовь и преданность Их Величествам победоносно выдержали пробу и, как всякий может усмотреть из позднейших писем Императрицы в том же издании, а еще более из прилагаемых к этой книге, «недоразумение продолжалось недолго, а потом бесследно исчезло» и в дальнейшем глубоко дружественные отношения между мною и Государыней возросли до степени полной несокрушимости, так что уже никакие последующие испытания, ни даже самая смерть — не в силах разлучить нас друг с другом. <…>

***
Дни до объявления войны были ужасны; видела и чувствовала, как Государя склоняют решиться на опасный шаг; война казалась неизбежной. Императрица всеми силами старалась удержать его, но все ее разумные убеждения и просьбы ни к чему не привели. Играла я ежедневно с детьми в теннис; возвращаясь, заставала Государя бледного и расстроенного. Из разговоров с ним я видела, что и он считает войну неизбежной, но он утешал себя тем, что война укрепляет национальные и монархические чувства, что Россия после войны станет еще более могучей, что это не первая война и т. д. <…>

Переехали в Царское Село, где Государыня организовала особый эвакуационный пункт, в который входило около 85 лазаретов в Царском Селе, Павловске, Петергофе, Луге, Саблине и других местах. Обслуживали эти лазареты около 10 санитарных поездов ее имени и имени детей. Чтобы лучше руководить деятельностью лазаретов, Императрица решила лично пройти курс сестер милосердия военного времени с двумя старшими Великими Княжнами и со мной. Преподавательницей Государыня выбрала княжну Гедройц, женщину-хирурга, заведовавшую Дворцовым госпиталем… Стоя за хирургом, Государыня, как каждая операционная сестра, подавала стерилизованные инструменты, вату и бинты, уносила ампутированные ноги и руки, перевязывала гангренозные раны, не гнушаясь ничем и стойко вынося запахи и ужасные картины военного госпиталя во время войны. <…>

Выдержав экзамен, Императрица и дети, наряду с другими сестрами, окончившими курс, получили красные кресты и аттестаты на звания сестер милосердия военного времени… Началось страшно трудное и утомительное время… В 9 часов утра Императрица каждый день заезжала в церковь Знамения, к чудотворному образу, и уже оттуда мы ехали на работу в лазарет. Наскоро позавтракав, весь день Императрица посвящала осмотру других госпиталей. <…>

***
Вскоре после событий, рассказанных мною, произошла железнодорожная катастрофа 2 января 1915 года. Я ушла от Государыни в 5 часов и с поездом 5.20 поехала в город… Не доезжая 6 верст до Петербурга, вдруг раздался страшный грохот, и я почувствовала, что проваливаюсь куда-то головой вниз и ударяюсь о землю; ноги же запутались, вероятно, в трубах отопления, и я почувствовала, как они переломились. На минуту я потеряла сознание. Когда пришла в себя, вокруг была тишина и мрак. Затем послышались крики и стоны придавленных под развалинами вагонов раненных и умирающих. Я сама не могла ни пошевельнуться, ни кричать; на голове у меня лежал огромный железный брус и из горла текла кровь. Я молилась, чтобы скорее умереть, так как невыносимо страдала… Четыре часа я лежала на полу без всякой помощи. Прибывший врач, подойдя ко мне, сказал: «Она умирает, ее не стоит трогать!» Солдат железнодорожного полка, сидя на полу, положил мои сломанные ноги к себе на колени, покрыл меня своей шинелью (было 20 градусов мороза), так как шуба моя была изорвана в куски. <…>

Помню, как меня пронесли через толпу народа в Царском Селе, и я увидела Императрицу и всех Великих Княжон в слезах. Меня перенесли в санитарный автомобиль, и Императрица сейчас же вскочила в него; присев на пол, она держала мою голову на коленях и ободряла меня; я же шептала ей, что умираю. <…> Последующие шесть недель я день и ночь мучилась нечеловеческими страданиями.

***
Железная дорога выдала мне за увечье 100 000 рублей. На эти деньги я основала лазарет для солдат-инвалидов, где они обучались всякому ремеслу; начали в 60 человек, а потом расширили до 100. Испытав на опыте, как тяжело быть калекой, я хотела хоть несколько облегчить им жизнь в будущем. Ведь по приезде домой на них в семьях стали бы смотреть как на лишний рот! Через год мы выпустили 200 человек мастеровых, сапожников, переплетчиков. Лазарет этот сразу удивительно пошел… впоследствии, может быть не раз, мои милые инвалиды спасали мне жизнь во время революции. Все же есть люди, которые помнят добро.

***
Трудно и противно говорить о петроградском обществе, которое, невзирая на войну, веселилось и кутило целыми днями. Рестораны и театры процветали. По рассказам одной французской портнихи, ни в один сезон не заказывалось столько костюмов, как зимой 1915-1916 годов, и не покупалось такое количество бриллиантов: война как будто не существовала.

Кроме кутежей общество развлекалось новым и весьма интересным занятием — распусканием всевозможных сплетен про Государыню Александру Феодоровну. Типичный случай мне рассказывала моя сестра. Как то к ней утром влетела госпожа Дерфельден со словами: «Сегодня мы распускаем слухи на заводах, что Императрица спаивает Государя, и все этому верят». Рассказываю об этом типичном случае, так как дама эта была весьма близка к великокняжескому кругу, который сверг Их Величества с престола и неожиданно их самих. <…>

Атмосфера в городе сгущалась, слухи и клевета на Государыню стали принимать чудовищные размеры, но Их Величества, и в особенности Государь, продолжали не придавать им никакого значения и относились к этим слухам с полным презрением, не замечая грозящей опасности. <…>

Как часто я видела в глазах придворных и разных высоких лиц злобу и недоброжелательность. Все эти взгляды я всегда замечала и сознавала, что иначе не может быть после пущенной травли и клеветы, чернившей через меня Государыню.

***
<…> Мы уехали в Ставку навестить Государя. Вероятно, все эти именитые иностранцы, проживавшие в Ставке, одинаково работали с сэром Бьюкененом (посол Англии. — Ред.). Их было множество: генерал Вильямс со штабом от Англии, генерал Жанен от Франции, генерал Риккель — бельгиец, а также итальянские, сербские и японские генералы и офицеры. Как-то раз после завтрака все они и наши генералы и офицеры штаба толпились в саду, пока Их Величества разговаривали с приглашенными. Сзади меня иностранные офицеры громко разговаривая, обзывали Государыню обидными словами и во всеуслышание делали замечания… Я отошла, мне стало почти дурно.

Великие Князья и чины штаба приглашались к завтраку, но Великие Князья часто «заболевали» и к завтраку не появлялись во время приезда Ее Величества; «заболевал» также генерал Алексеев (начальник штаба. — Ред.). Государь не хотел замечать их отсутствия. Государыня же мучилась, не зная, что предпринять. <…> Я же лично постоянно угадывала разные оскорбления, и во взглядах, и в «любезных» пожатиях руки и понимала , что злоба эта направлена через меня на Государыню. <…>

Среди неправды, интриг и злобы было, однако, и в Могилеве одно светлое местечко, куда я приносила свою больную душу и слезы. То был Братский монастырь. За высокой каменной стеной на главной улице — одинокий белый храм, где два-три монаха справляли службу, проводя жизнь в нищете и лишениях. Там находилась чудотворная икона Могилевской Божией Матери, благой лик которой сиял в полумраке бедного каменного храма. Я каждый день урывала минутку, чтобы съездить приложиться к иконе. Услышав об иконе, Государыня также ездила раза два в монастырь. Был и Государь, но в наше отсутствие. В одну из самых тяжелых минут душевной муки, когда мне казалась близка неминуемая катастрофа, помню я отвезла Божией Матери свои бриллиантовые серьги. По странному стечению обстоятельств, единственную маленькую икону, которую мне разрешили потом иметь в крепости, была икона Божией Матери Могилевской, — отобрав все остальные, солдаты швырнули мне ее на колени. Сотни раз в день и во время страшных ночей я прижимала ее к груди. <…>

На душе становилось все тяжелее и тяжелее; генерал Воейков жаловался, что Великие Князья заказывают себе поезда иногда за час до отъезда Государя, не считаясь с ним, и если генерал отказывал, то строили против него всякие козни и интриги. <…>

***
Я ежедневно получала грязные анонимные письма, грозившие мне убийством и т. п. Императрица, которая лучше нас всех понимала данные обстоятельства, как я уже писала, немедленно велела мне переехать во дворец, и я с грустью покинула свой домик, не зная, что уже никогда туда не возвращусь. По приказанию Их Величеств с этого дня каждый мой шаг оберегался. При выездах в лазарет всегда сопутствовал мне санитар Жук; даже по дворцу меня не пускали ходить одной. <…>

Мало-помалу жизнь во дворце вошла в свою колею. Государь читал по вечерам нам вслух. На Рождество (1917 года. — Ред.) были обычные елки во дворце и в лазаретах; Их Величества дарили подарки окружающей свите и прислуге; но Великим Князьям в этот год они не посылали подарков. Несмотря на праздник, Их Величества были очень грустны: они переживали глубокое разочарование в близких и родственниках, которым ранее доверяли и которых любили, и никогда, кажется, Государь и Государыня Всероссийские не были так одиноки, как теперь. Преданные их же родственниками, оклеветанные людьми, которые в глазах всего мира назывались представителями России, Их Величества имели около себя только несколько преданных друзей да министров, ими назначенных, которые все были осуждены общественным мнением… Государя постоянно упрекают в том, что он не умел выбирать себе министров. В начале своего царствования он брал людей, которым доверял его покойный отец, Император Александр III. Затем брал по своему выбору. К сожалению, война и революция не дали России ни одного имени, которое с гордостью могло бы повторить потомство…мы, русские, слишком часто виним в нашем несчастье других, не желая понять, что положение наше — дело наших же рук, мы все виноваты, особенно же виноваты высшие классы. Мало кто исполняет свой долг во имя долга и России. Чувство долга не внушалось с детства; в семьях дети не воспитывались в любви к Родине, и только величайшее страдание и кровь невинных жертв могут омыть наши грехи и грехи целых поколений. <…>

***
Государь Николай II был доступен, конечно, как человек всем человеческим слабостям и горестям, но в эту тяжелую минуту (отречения от престола — Ред.) глубокой обиды и унижения я все же не могла убедить себя в том, что восторжествуют его враги; мне не верилось, что Государь, самый великодушный и честный из всей Семьи Романовых, будет осужден стать невинной жертвой своих родственников и подданных. Но царь, с совершенно спокойным выражением глаз, подтвердил все это, добавив еще, что «если бы вся Россия на коленях просила его вернуться на престол, он бы никогда не вернулся». Слезы звучали в его голосе, когда он говорил о своих друзьях и родных, которым он больше всех доверял и которые оказались соучастниками в низвержении его с престола. Он показал мне телеграммы Брусилова, Алексеева и других генералов, от членов его Семьи, в том числе и Николая Николаевича: все просили Его Величество на коленях, для спасения России отречься от престола. Но отречься в пользу кого? В пользу слабой и равнодушной Думы! Нет, в собственную их пользу, дабы, пользуясь именем и престижем Алексея Николаевича, правило бы и обогащалось выбранное ими регентство!..

Я поняла, что для России теперь все кончено. Армия разложилась, народ нравственно совсем упал, и моему взору уже предносились те ужасы, которые нас всех ожидали. <…>

***
(Трубецкой бастион Петропавловской крепости)

<…> Тот, кто переживал первый момент заключения, поймет, что я пережила: черная, беспросветная скорбь и отчаяние. От слабости я упала на железную кровать; вокруг на каменном полу — лужи воды, по стеклам текла вода, мрак и холод; крошечное окно у потолка не пропускало ни света ни воздуха, пахло сыростью и затхлостью. В углу клозет и раковина. Железный столик и кровать приделаны к стене. На кровати лежали тоненький волосяной матрас и две грязные подушки. Через несколько минут я услышала, как поворачивали ключи в двойных или тройных замках огромной железной двери, и вошел какой-то ужасный мужчина с черной бородой, с грязными руками и злым, преступным лицом, окруженный толпой наглых отвратительных солдат. По его приказанию солдаты сорвали тюфячок с кровати, убрали вторую подушку и потом начали срывать с меня образки, золотые кольца. Этот субъект заявил мне, что он здесь вместо министра юстиции и от него зависит установить режим заключенным. Впоследствии он назвал свою фамилию — Кузьмин, бывший каторжник, пробывший на каторге в Сибири 15 лет. <…>

Я буквально голодала. Два раза в день приносили полмиски какой-то бурды, вроде супа, в которую солдаты часто плевали, клали стекло. Часто от него воняло тухлой рыбой, так что я затыкала нос, проглатывая немного, чтобы только не умереть от голода… Ни разу за все эти месяцы мне не разрешили принести еду из дома. <…>

Жизнь наша была медленной смертной казнью. Ежедневно нас выводили на 10 минут на маленький дворик с несколькими деревцами; посреди двора стояла баня. Шесть вооруженных солдат выводили всех заключенных по очереди. В первое утро, когда я вышла из холода и запаха могилы на свежий воздух даже на эти 10 минут, я пришла в себя, ощутив, что еще жива, и как-то стало легче… Думаю ни один сад в мире не доставлял никому столько радости, как наш убогий садик в крепости. Я дышала Божьим воздухом, смотрела на небо, внимательно наблюдала за каждым облачком, всматриваясь в каждую травку, в каждый листочек на кустах. <…>

Я никогда не раздевалась; у меня было два шерстяных платка; один я надевала на голову, другой на плечи: покрывалась же своим пальто. Холодно было от мокрого пола и стен. Я спала по 4 часа. <…> Просыпаясь, я грелась в единственном теплом уголке камеры, где снаружи была печь: часами простаивала я на своих костылях, прислонившись к сухой стене. <…>

Теперь надо поговорить о главном мучителе, докторе Трубецкого бастиона — Серебрянникове. Появился он уже в первый день заключения и потом обходил камеры почти каждый день. Толстый, со злым лицом и огромным красным бантом на груди. Он сдирал с меня при солдатах рубашку, нагло и грубо насмехаясь. <…>

В эти дни я не могла молиться и только повторяла слова Спасителя: «Боже, Боже мой, вскую мя еси оставил!»

<…> Спустя неделю, что мы пробыли в заключении, нам объявили, что у нас будут дежурить надзирательницы из женской тюрьмы. Первая надзирательница была молодая бойкая особа, флиртующая со всеми солдатами и не обращающая на нас особого внимания; вторая же постарше, с кроткими, грустными глазами. С первой же минуты она поняла глубину моего страдания и была нашей поддержкой и ангелом-хранителем. Воистину есть святые на земле, и она была святая. Имени ее я не хочу называть, а буду говорить о ней как о нашем ангеле. Все, что было в ее силах, чтобы облегчить наше несчастное существование, она все сделала. Никогда в своей жизни не смогу ее отблагодарить. Видя, что мы буквально умираем с голоду, она покупала на свои скудные средства то немного колбасы, то кусок сыру или шоколада и т. д. Одной ей не позволяли входить, но, уходя вслед за солдатами, последней из камеры, она ухитрялась бросать сверточек в угол около клозета, и я бросалась, как голодный зверь на пакетик, съедала в этом углу, подбирала и выбрасывала все крошки.

Первую радость доставила она мне, подарив красное яичко на Пасху.

Не знаю как описать этот светлый праздник в тюрьме. Я чувствовала себя забытой Богом и людьми. В Светлую ночь проснулась от звона колоколов и села на постели обливаясь слезами. Ворвалось несколько человек пьяных солдат, со словами «Христос Воскресе!» похристосовались. В руках у них были тарелки с пасхой и кусочками кулича; но меня они обнесли. «Ее надо побольше мучить, как близкую к Романовым», — говорили они. Священник просил позволения у правительства обойти заключенных с крестом, но ему отказали. В Великую Пятницу нас всех исповедовали и причащали Святых Тайн; водили нас по очереди в одну из камер, у входа стоял солдат. Священник плакал со мной на исповеди. Никогда не забуду ласкового отца Иоанна Руднева; он ушел в лучший мир. Он так глубоко принял к сердцу непомерную нашу скорбь, что заболел после этих исповедей.

Была Пасха, и я в своей убогой обстановке пела пасхальные песни, сидя на койке. Солдаты думали, что я сошла с ума, и, войдя, под угрозой побить, потребовали, чтобы я замолчала. Положив голову на грязную подушку я заплакала… Но вдруг я почувствовала под подушкой что-то крепкое и, сунув руку, ощупала яйцо. Я не смела верить своей радости. В самом деле, под грязной подушкой, набитой соломой, лежало красное яичко, положенное доброй рукой моего единственного теперь друга, нашей надзирательницы. Думаю, ни одно красное яичко в этот день не принесло столько радости: я прижала его к сердцу, целовала его и благодарила Бога. <…>

***
23 апреля, в день именин Государыни, когда я особенно отчаивалась и грустила, в первый раз обошел наши камеры доктор Манухин, бесконечно добрый и прекрасный человек. С его приходом мы почувствовали, что есть Бог на небе и мы им не забыты. <…> Для него все мы были пациенты, а не заключенные. Он потребовал чтобы ему показали нашу пищу, и приказал выдавать каждому по бутылке молока и по два яйца в день. Как это ему удалось, не знаю, но воля у него была железная, и, хотя сперва солдаты хотели его несколько раз поднять на штыки, они в конце концов покорились ему, и он, невзирая на грубости и неприятности, забывая себя, свое здоровье и силы, во имя любви к страждущему человечеству все делал, чтобы спасти нас. <…>

Допросы Руднева продолжались все время. Я как-то спросила доктора Манухина: за что мучат меня так долго? Он успокаивал меня, говоря, что разберутся, но предупредил, что меня ожидает еще худший допрос.

Через несколько дней он пришел ко мне один, закрыл дверь, сказав, что Комиссия поручила ему переговорить со мной с глазу на глаз, и потому в этот раз солдаты его не сопровождают. Чрезвычайная Комиссия, говорил он, почти закончила рассмотрение моего дела и пришла к заключению, что обвинения лишены основания, но что мне нужно пройти через этот «докторский» допрос, чтобы реабилитировать себя, и что я должна на это согласиться!.. Когда «допрос» кончился, я лежала разбитая и усталая на кровати, закрывая лицо руками. С этой минуты доктор Манухин стал моим другом — он понял глубокое, беспросветное горе незаслуженной клеветы, которую я несла столько лет. <…>

***
(Арестный Дом, Фурштадтская 40)

Месяц, который я провела в Арестном Доме, был сравнительно спокойный и счастливый, хотя иногда бывало и жутко, так как в это время была первая попытка большевиков встать во главе правительства. <…>

Комендант, узнав, что у меня есть походная церковь в лазарете, обратился ко мне с просьбой, не позволила бы я отслужить обедню для всех заключенных. Так как самое большое желание офицеров было причаститься Святых Тайн. Обедня эта совпала с днем моего рожденья 16 июля. Трогательная была эта служба: все эти несчастные, замученные в тюрьмах люди простояли всю обедню на коленях; многие неудержимо плакали, плакала и я, стоя в уголке, слушая после неизъяснимых мучений эту первую обедню. <…>

В Арестном Доме я начала поправляться. Весь день я просиживала у открытого окна и не могла налюбоваться на зелень в садике и на маленькую церковь Косьмы и Дамиана. Но больше всего доставляло удовольствие — смотреть на проходивших и проезжавших людей. Цвет лица из земляного превратился в нормальный, но я долго не могла привыкнуть разговаривать, и меня это страшно утомляло. К вечеру я нервничала: мне все казалось, что придут за мной стрелки из крепости. <…>

***
24 июля пришла телеграмма из прокуратуры, чтобы кто-нибудь из моих родных приехал за получением бумаги на мое освобождение. <…>

В Царское, конечно, не смела ехать. От моего верного Берчика узнала, как обыскивали мой домик, как Временное правительство предлагало ему 10 тысяч рублей, лишь бы он наговорил гадостей на меня и на Государыню; но он, прослуживший 45 лет в нашей семье, отказался, и его посадили в тюрьму, где он просидел целый месяц. Во время первого обыска срывали у меня в комнате ковры, подняли пол, ища «подземный ход во дворец» и секретные телеграфные провода в Берлин. Искали «канцелярию Вырубовой», ничего не найдя, ужасно досадовали. Но главное, что они искали, — это винные погреба, и никак не могли поверить, что у меня нет вина. <…>

***
24 августа вечером, как только я легла спать, в 11 часов явился от Керенского комиссар с двумя «адъютантами» <…> они сказали, что я как контрреволюционерка высылаюсь в 24 часа за границу. <…> Утро 26-го было холодное и дождливое, на душе невыразимо тяжело. На станцию поехали на двух автомобилях… дорогим родителям было разрешено проводить меня до Териок. Вагон наш был первый от паровоза. В 7 часов утра поезд тронулся, — я залилась слезами. Дядя в шутку называл меня эмигранткой. Несмотря на все мученья, которым я подверглась за последние месяцы, «эмигрантка» убивалась при мысли уезжать с Родины. <…>

Подъезжая к Риихимяки, я увидела на платформе толпу в несколько тысяч солдат; все они, видимо, ждали нашего поезда и с дикими криками окружили наш вагон. В одну минуту они отцепили его от паровоза и ворвались, требуя, чтобы нас отдали на растерзание. «Давайте нам Великих Князей. Давайте генерала Гурко…» Их ввалилось полный вагон. Я думала, что все кончено, сидела, держа за руку сестру милосердия. «Да вот он, генерал Гурко», — кричали они, вбежав ко мне. Напрасно уверяла сестра, что я больная женщина, — они не верили, требовали, чтобы меня раздели, уверяя, что я — переодетый Гурко. Вероятно, мы бы все были растерзаны на месте, если бы не два матроса-делегата из Гельсингфорса, приехавшие на автомобиле: они влетели в вагон, вытолкали половину солдат, а один из них — высокий, худой, с бледным добрым лицом (Антонов) — обратился с громовой речь к тысячной толпе, убеждая успокоиться и не учинять самосуда, так как это позор. Он сумел на них подействовать, так что солдаты немного поутихли и позволили прицепить вагон к паровозу для дальнейшего следования в Гельсингфорс. <…>

Мы очутились на яхте «Полярная звезда», с которой связано у меня столько дорогих воспоминаний о плаваниях — по этим же водам с Их Величествами. <…> Яхта перешла, как и все достояние Государя, в руки Временного правительства. Теперь же на ней заседал «Центробалт». Нельзя было узнать в заплеванной, загаженной и накуренной каюте чудную столовую Их Величеств. За теми же столами сидело человек сто «правителей» — грязных озверелых матросов. Происходило заседание, на котором решались вопросы и судьба разоренного флота и бедной России.

Пять суток, которые я провела под арестом на яхте, я целый день слышала, как происходили эти заседания и говорились «умные» речи. Мне казалось, что я сижу в доме сумасшедших. <…> Нас поместили в трюм. Все было переполнено паразитами; день и ночь горела электрическая лампочка, так как все это помещение было под водой. Никогда не забуду первой ночи. У наших дверей поставили караул с «Петропавловска», те же матросы с лезвиями на винтовках, и всю ночь разговор между ними шел о том, каким образом с нами покончить, как меня перерезать вдоль и поперек, чтобы потом выбросить через люк, и с кого начать — с женщин или со стариков. <…> Когда караул сменила команда с «Гангута», Антонов ушел, и я больше его никогда не видала. Вернувшись на свой корабль, матросы с «Петропавловска» убили всех своих офицеров. Как мы не сошли с ума, не знаю, но когда нас перевели в крепость, то я заметила, что стала седая… Если Гельсингфорский совет нас сразу не уничтожил, то, думаю, из-за того, что мы числились арестованными Керенского, которого они ненавидели. <…>

В Петрограде был какой-то «Съезд Советов» и ожидалась перемена правительства. В случае ухода Керенского матросы решили нас отпустить… вопрос о нас решен Областным Комитетом положительно… во главе Петроградского Совета встал Троцкий, которому нас препровождают.

В 9 часов утра мы приехали в Петроград… в Смольный. Очутились в огромном коридоре, по которому бродили солдаты. Я была счастлива обнять дорогую маму, которая вбежала с другими родственниками. Вскоре пришел Каменев и его жена; поздоровавшись со всеми нами, сказал, что, вероятно, мы голодные, приказали всем принести обед. Они решили вызвать кого-нибудь из следственной комиссии по телефону, но никого не могли найти, так как было воскресенье и праздник Покрова (я все время надеялась, что в этот день Божия Матерь защитит нас). Каменев же сказал, что лично он отпускает нас на все четыре стороны… На следующий день все газеты были полны нами… Целые статьи были посвящены мне и Каменевой: пошли легенды, которые окончились рассказами, что я заседаю в Смольном, что меня там видели «своими глазами», что я катаюсь с Коллонтай и скрываю Троцкого и т. д.

***
Как ни странно, но зима 1917 — 1918 гг. и лето 1918 г., когда я скрывалась в своей маленькой квартире на 6 этаже в Петрограде, были сравнительно спокойными, хотя столица и находилась в руках большевиков, и я знала, что ни одна жизнь не находится в безопасности. Пища была скудная, цены огромные, и общее положение становилось все хуже и хуже. <…>

Я верила, надеялась и молилась, что ужасное положение России временное, и что скоро наступит реакция, и русские люди поймут свою ошибку и грех по отношению к дорогим узникам в Тобольске. Такого же мнения, казалось мне, был <…> и писатель Горький, который, вероятно, ради любопытства хотел меня увидеть… Ко мне Горький отнесся ласково и сочувственно. <…> Он говорил мне, что на мне лежит ответственная задача написать правду об Их Величествах «для примирения царя с народом». Мне же советовал жить тише, о себе не напоминая. Я видела его еще два раза и показывала ему несколько страниц своих воспоминаний, но писать в России было невозможно.

***
В конце лета 1918 г. жизнь в России приняла хаотический характер: несмотря на то, что лавки были закрыты, можно было приобретать кое-какую провизию на рынках. Цены были уже тогда непомерно высокие. Фунт хлеба стоил несколько сот рублей, и масло — несколько тысяч… Вспоминаю тяжелый день, когда у меня осталось в кармане всего пять копеек; я сидела в Таврическом саду на скамейке и плакала. Когда вернулась домой, моя мать, которая все лето лежала больная в постели, сказала мне, что только что был один знакомый и принес нам 20 тысяч рублей, узнав о нашей бедности. После этого он исчез, и мы никогда не узнали, что с ним стало. Благодаря его помощи мне удалось послать царской семье необходимые вещи и одежду. <…>

7-го октября ночью мать и я были разбужены сильными звонками в дверь, и к нам ввалились человек 8 вооруженных солдат с Гороховой, чтобы произвести обыск, а также арестовать меня и сестру милосердия… Минут через десять приехали на Гороховую… Когда стало рассветать, арестованные стали подыматься; солдат с ружьем водил партиями в грязную уборную. Тут же под краном умывали лицо. Старостой арестованных женщин была выбрана та, которая больше всех находилась в ЧК. <…> Не зная, в чем меня обвиняют, жила с часу на час в постоянном страхе, как и все, впрочем… Часто ночью, когда усталые мы засыпали, нас будил электрический свет, и солдаты вызывали кого-нибудь из женщин: испуганная, она вставала, собирая свой скарб, — одни возвращались, другие исчезали… и никто не знал, что каждого ожидает. <…> Выкрикнув мою фамилию, добавили: «в Выборгскую тюрьму». Меня повели вниз на улицу. У меня было еще немного денег, я попросила солдата взять извозчика и по дороге разрешить мне повидать мою мать. Уже был вечер, трамваи не ходили. Шел дождь. Мы наняли извозчика за 60 рублей в Выборгскую тюрьму; отдала все оставшиеся деньги солдату, и он согласился остановиться около нашего дома. <…>

Сколько допрашивали и мучили меня, выдумывая всевозможные обвинения! К 25 октября, большевистскому празднику, многих у нас освободили… Но амнистия не касалась «политических». <…> 10-го ноября вечером меня вызвал помощник надзирателя, сказав, что с Гороховой пришел приказ меня немедленно препроводить туда… Почти сейчас же вызвали на допрос… около часу кричали они на меня с ужасной злобой, уверяя, что я состою в немецкой организации, что у меня какие-то замыслы против ЧК, что я опасная контрреволюционерка и что меня непременно расстреляют, как и всех «буржуев», так как политика их, большевиков, — «уничтожение» интеллигенции и т. д. Я старалась не терять самообладания, видя, что передо мной душевно больные… Вернувшись, я упала на грязную кровать; допрос продолжался три часа… Прошел мучительный час. Снова показался солдат и крикнул: «Танеева! С вещами на свободу»…

Дома меня ожидала неприятность: сестра милосердия, которую я знала с 1905 года, которая служила у меня в лазарете и после моих заключений поселилась со мной и моей матерью, украла все мои оставшиеся золотые вещи.

***
Зиму 1919 года провели тихо. Но я очень нервничала: успокоение находила только в храмах. Ходила часто в Лавру, на могилу отца: постоянно была на Карповке у о. Иоанна. Изредка виделась с некоторыми друзьями; многие добрые люди не оставляли меня и мою мать, приносили нам хлеба и продукты. Имена их ты веси, Господи!..

Наступило лето, жаркое, как и в предыдущем году. У матери сделалась сильнейшая дизентерия. Спасал ее, как и в прошлом году, дорогой доктор Манухин. По городу начались во всех районах повальные обыски. Целые ночи разъезжали автомобили с солдатами и женщинами, и арестовывали целыми компаниями. Обыкновенно это лето электричество тушилось в 7 часов вечера, но когда оно снова вечером зажигалось, то обыватели знали, что ожидается обыск, и тряслись. У нас эти господа побывали семь раз, но держали себя прилично. В конце июля меня снова арестовали. <…>

Приехав в штаб Петроградской обороны на Малой Морской, посадили в кабинете на кожаный диван, пока у них шло «совещанье» по поводу меня. «Долго ли меня здесь продержат» — спросила я. «Здесь никого не держат, — расстреливают или отпускают!..» Вместо вопроса об оружии и бомбах они принесли альбом моих снимков, снятых в Могилеве и отобранных у меня… требовали от меня объяснения каждой фотографии, а также ставили вопросы все те же о царской семье… «Посмотри, посмотри, какие они миленькие», — говорили они, смотря на фотографии Великих Княжон. Затем объявили мне, что отпускают домой. (Допрос происходил как раз сразу после расстрела царской семьи, поэтому особенно цинично это: «Посмотри, посмотри, какие они миленькие». — Ред.)

***
Через месяц началось наступление белой армии на Петроград. Город был объявлен на военном положении, удвоились обыски и аресты. Нервничала власть. Везде учились солдаты, летали аэропланы. С лета также ввели карточки, по которым несчастное население получало все меньше и меньше продуктов. Стали свирепствовать эпидемии. Больше всего голодала интеллигенция, получая в общественных столовых две ложки воды с картофелем, вместо супа, и ложку каши… Накануне Воздвиженья я была на ночном молении в Лавре; началось в 11 час. вечера. Всенощная, полунощница, общее соборование и ранняя обедня. Собор был так переполнен, что, как говорится, яблоку некуда было упасть. До обеда шла общая исповедь, которую провел священник Введенский. Митрополит Вениамин читал разрешительную молитву. Более часа подходили к Святым Тайнам: пришлось двигаться сдавленной среди толпы, так что даже нельзя было поднять руку, чтобы перекреститься. Ярко светило солнце, когда в 8 часов утра выходила радостная толпа из ворот Лавры, никто даже не чувствовал особенной усталости. В храмах народ искал успокоения от горьких переживаний и потерь этого страшного времени.

22-го сентября вечером я пошла на лекцию в одну из отдаленных церквей и осталась ночевать у друзей, так как идти домой вечером было и далеко, и опасно. Все последнее время тоска и вечный страх не покидали меня; в эту ночь я видела о. Иоанна Кронштадтского во сне. Он сказал мне: «Не бойся, я все время с тобой!» Я решила поехать прямо от друзей к ранней обедне на Карповку и, причастившись Св. Тайн, вернулась домой. Удивилась, найдя дверь черного хода запертой. Когда я позвонила, мне открыла мать, вся в слезах, и с ней два солдата, приехавшие меня взять на Гороховую… Комната наша была полна; около меня помещалась белокурая барышня финка, которую арестовали за попытку уехать в Финляндию. Она служила теперь машинисткой в чрезвычайке и по ночам работала: составляла списки арестованных и поэтому заранее знала об участи многих. Кроме того за этой барышней ухаживал главный комиссар — эстонец. Возвращаясь ночью со своей службы, она вполголоса передавала своей подруге, высокой рыжей грузинке Менабде, кого именно увезут в Кронштадт на расстрел. <…> Я поняла, что меня ожидает самое ужасное, и вся похолодела… «Менабде на волю, Вырубова в Москву», — так крикнул начальник комиссаров, входя к нам в камеру утром 7-го октября. Ночью у меня сделалось сильное кровотечение; староста и доктор пробовали протестовать против распоряжения, но он повторил: «Если не идет, берите ее силой». Вошли два солдата, схватили меня. Но я просила их оставить меня и, связав свой узелок, открыла свое маленькое Евангелие. Взгляд упал на 6 стих 3 главы от Луки: «И узрит всякая плоть спасение Божие». Луч надежды сверкнул в измученном сердце. Меня торопили, говорили, что сперва поведут на Шпалерную, потом в Вологду. <…> Но я знала, куда меня вели. «Не можем же мы с ней возиться», — сказал комиссар старосте. <…>

<…> И здесь случилось то, что читатель может назвать как хочет. Но что я называю чудом. Трамвай, на который мы должны были пересесть, где-то задержался <…> и большая толпа народа ожидала. Стояла и я со своим солдатом, но через несколько минут ему надоело ждать и, сказав подождать одну минуточку, пока он посмотрит, где же наш трамвай, он отбежал направо. В эту минуту ко мне сначала подошел офицер Саперного полка, которому я когда-то помогла, спросил, узнаю ли его, и, вынув 500 рублей, сунул мне в руку, говоря, что деньги мне могут пригодиться… В это время ко мне подошла быстрыми шагами одна из женщин, с которой я часто вместе молилась на Карповке: она была одна из домашних о. Иоанна Кронштадтского. «Не давайтесь в руки врагам, — сказала она, — идите, я молюсь. Батюшка Отец Иоанн спасет Вас». Меня точно кто-то толкнул; ковыляя со своей палочкой, я пошла по Михайловской улице (узелок мой остался у солдата), напрягая последние силы и громко взывая: «Господи, спаси меня! Батюшка отец Иоанн, спаси меня!» Дошла до Невского: трамваев нет. Вбежать ли в часовню? Не смею. Перешла улицу и пошла по Перинной линии, оглядываясь. Вижу — солдат бежит за мной. Ну, думаю, кончено. Я прислонилась к дому, ожидая. Солдат, добежав, свернул на Екатерининский канал. Был ли этот или другой, не знаю. Я же пошла по Чернышеву переулку. Силы стали слабеть, мне казалось, что еще немножко, и я упаду. Шапочка с головы свалилась, волосы упали, прохожие оглядывались на меня, вероятно, принимая за безумную. Я дошла до Загородного. На углу стоял извозчик. Я подбежала к нему, но тот закачал головой. «Занят». Тогда я показала ему 500-рублевую бумажку, которую держала в левой руке. «Садись», — крикнул он. Я дала адрес друзей за Петроградом. <…>

***
Как мне описать мои странствования в последующие месяцы. Как загнанный зверь, я пряталась то в одном темном углу, то в другом. <…>

<…> Шел 1920 год. Господь через добрых людей не оставлял меня… Начали приходить письма из-за границы от сестры моей матери, которая убеждала нас согласиться уехать к ней… Но как покинуть Родину? Я знала, что Бог так велик, что если Ему угодно сохранить, то всегда и везде рука Его над нами. И почему же за границей больше сохранности? Боже, чего стоил мне этот шаг!..

Отправились: я босиком, в драном пальтишке. Встретились мы с матерью на вокзале железной дороги и, проехав несколько станций, вышли. <…> Темнота. Нам было приказано следовать за мальчиком с мешком картофеля, но в темноте мы потеряли его. Стоим мы посреди деревенской улицы: мать с единственным мешком, я со своей палкой. Не ехать ли обратно? Вдруг из темноты вынырнула девушка в платке, объяснила, что она сестра этого мальчика, и велела идти за ней в избушку. <…> Финны медлили, не решаясь ехать, так как рядом происходила танцулька. В 2 часа ночи нам шепнули: собираться. Вышли без шума на крыльцо. На дворе были спрятаны большие финские сани. Так же бесшумно отъехали. <…> Почти все время шли шагом по заливу: была оттепель, и огромные трещины во льду. Один из финнов шел впереди, измеряя железной палкой. То и дело они останавливались, прислушиваясь. Слева, близко, казалось, мерцали огни Кронштадта. Услыхав ровный стук, они обернулись со словами «погоня», но после мы узнали, что звук этот производил ледокол «Ермак», который шел, прорезывая лед за нами. Мы проехали последними. <…> Было почти светло , когда мы с разбегу поднялись на финский берег и понеслись окольными дорогами к домику финнов, боясь здесь попасться в руки финской полиции. Окоченелые, усталые, мало что соображая, мать и я пришли в карантин, где содержали всех русских беженцев… Нас вымыли, накормили и понемногу одели. Какое странное чувство было — надеть сапоги. <…>

И у меня, и у матери душа была полна неизъяснимого страдания: если было тяжело на дорогой Родине, то и теперь подчас одиноко и трудно без дома, без денег… Но мы со всеми изгнанными и оставшимися страдальцами в умилении сердец наших взывали к милосердному Богу о спасении дорогой Отчизны.

«Господь мне помощник и не убоюся, что мне сотворит человек».

(Фрагменты книги печатаются по тексту, подготовленному Ю. Рассулиным для издательства «Благо» в 2000 г.)

Источник http://ricolor.org/europe/finlandia/fr/history/1/1/

 

 

 

 

samoderzhavnaya.ru/pages/stranicy_moey_zhizni_anna_vyrubova

Сад сердца

 

 

 

 

 

Несколько слов, сказанных самим человеком, свидетельствуют о его личности вернее, чем тысячи слов, написанных о нем другими. У нас есть возможность читать записи святой императрицы Александры – любящей жены, заботливой матери, искренней христианки. Мысли, записанные в ее духовном дневнике, не устареют никогда.

Святая императрица Александра

Каждое сердце должно быть маленьким садом. Он должен всегда быть очищен от сорняков и быть полон чудных прекрасных растений и цветов. Кусочек сада повсюду красив не только сам по себе, но приносит радость всем, кто его видит… Богу угодно, чтобы мы сделали наши жизни такими, чтобы они искупили из мрака окружающее нас и преобразили в прекрасное.

Предположим, что в этом саду и деревья, и цветы, и все растения еще в объятии зимы. Как это бывает перед приходом весны, деревья голые, но тысячи почек ждут только прикосновения теплых солнечных лучей, чтобы распуститься живыми цветами.

Кусты роз голые и колючие и пока лишены красоты, но нужен только теплый весенний воздух и тихий дождь, чтобы они оделись в чудесный наряд. Поля мрачные и безжизненные, но есть миллионы корней, которые ждут только ласки весенних небес, чтобы прорваться вверх свежестью и зеленью.

Это напоминает картину, описанную в призыве к ветрам:

“Проснитесь, ветры, и вейте на этот зимний пейзаж,
чтобы вызвать красоту, благоухание, жизнь”.

Разве это не напоминает также картину жизни многих людей? Разве не лежат наши дарования и наши молитвы в нераскрывшихся почках? Разве мы делаем в жизни лучшее, на что способны? Разве наши жизни так прекрасны, как они могли бы быть? Разве мы также помогаем другим людям, думаем о них и так добры к ним, как нам следовало бы быть? Мы не можем взрастить любовь в своих сердцах к другим без Божественного вдохновения.

Прекрасные качества христианского характера – это не обычные добродетели. В скрижалях о них говорится как о плодах Духа. Ничто, кроме любви Господа, не может пробудить в нас духовные силы и возможности… Радость спасения рождается из скорби раскаяния. Пепел великих бедствий удобряет почву жизней человеческих, и добродетели произрастают на ней в изобилии. После великой скорби жизнь для вас становится в тысячу раз важнее. И плодами вашей любви кормятся многие другие”.

“Молю, о, Господи, чтоб жизнь моя была,
Как звуки чистой музыки чудесной,
Что утешенье дарит повсеместно
Всем людям в трудные их дни.
Прервав работу, слушают они,
И духом укрепясь, с охотой
Берутся снова за свою работу.
Молюсь я, чтобы день за днем
Судьбы моей звучала постоянно
Струна.
И чтоб лечила неустанно
Сердца она.
От давней боли,
Вздымая мысли над земной юдолью,
Гармонией их жизнь наполнив!
О, дай мне силы все исполнить!
Хочу жить так; когда же на земле
Меня не станет,
Пусть музыка судьбы моей
Звучать не перестанет”.

Призыв проснуться означает, что величие в нас еще спит, и необходимо его пробудить. В одном из посланий святого апостола Павла к Тимофею он просил его возгревать дар Господний, который в нем был (2 Тим. 1, 6). Тимофей делал не все, на что был способен. В уме святого апостола Павла, когда он писал послание, была картина огня (горящего), прикрытого чем-то, едва тлеющего, и он просил Тимофея возгревать его, чтобы он разгорелся ярким пламенем. Нет недостатка в духовных дарах и прекрасных возможностях в сердцах и жизнях христиан, но они не проявляются в полной мере, и надо их возгревать.

*****

Только та жизнь достойна, в которой есть жертвенная любовь.

*****

Никогда не следует удовлетворяться достигнутым, словно нет других высот.

*****

Мессию в Ветхом Завете много раз называют Слугой Божиим. Служение – это не что-то низменное, это Божественное. Если бы только мы внесли этот закон служения в нашу домашнюю жизнь, это сделало бы нас внимательными ко всем, а дома наши превратило бы в места Божественной любви. Если бы мы научились так служить, как Христос, то стали бы думать не о том, как получить какую-то помощь, внимание и поддержку от других, но о том, как другим принести добро и пользу.

*****

Добром за добро воздаст любой, но христианин должен быть добрым даже к тем, кто обманывает, предает, вредит.

*****

Людям рядом с нами больше всего нужна просто доброта.

*****

Самое доброе дело, которое учитель может сделать своим ученикам – это научить их вести жизнь, полную веры и мужества, – жизнь победителей.

*****

Никогда не падайте духом и не давайте падать духом другим.

*****

Когда проснусь, потребуется вновь
Вся преданность моя и вся любовь.
Тогда Его увижу я, какой Он есть,
Который знает все, что было и что есть.

Христос знает, что в сердце человека. Когда Он смотрит на нас, Он видит не только, какие мы, но и какими мы можем стать. Христос смотрит на молодую жизнь, стоящую перед Ним, и видит в ней – под внешней непривлекательностью – великолепную зрелость и призывает к ее воплощению.

Иисус всегда видит лучшее в человеке. Он видел возможность добра, которая скрывалась в мытаре за всей его жадностью и бесчестностью, и Он призвал его стать одним из своих друзей. В падшей женщине, которая лежала у Его ног, Он желал увидеть душу непорочную и сказал ей слова милосердия и надежды, которые спасли ее. В каждом, кто появлялся с Ним рядом, Он видел возможность выявить что-то хорошее.
Нужно в человеке видеть лучшее, что в нем есть, и уметь находить красоту и добро в жизни каждого, если мы хотим вдохновлять людей на развитие лучших их качеств.

Богу не нужна помощь, чтобы раскрывать Его бутоны и давать цвести Его розам. Бутоны должны раскрываться и розы цвести естественным путем, путем, который определил Господь. Заставлять их цвести раньше времени значило бы погубить их. Мы должны быть максимально осторожными, пытаясь влиять на духовную жизнь других людей, особенно детей. Насилие может принести непоправимый вред. Лучшее, что мы можем сделать, чтобы развить духовную жизнь других – это дать им атмосферу любви и чистоты. Новая дружеская связь для многих меняет все будущее. Для каждого из нас много значит знать, что кто-то нами интересуется.

Один из первых секретов умения помогать – это способность ободрять других. Ободрение нас вдохновляет; если его нет, гаснут многие благородные возможности. Ты думаешь, что не можешь добиться многого в жизни, не можешь сделать ничего хорошего, ничего прекрасного. Тебе кажется, что и твои друзья думают так же, и тебя охватывает безнадежное чувство собственной незначительности.

Потом приходит кто-то, кто видит твои способности, чей взгляд ловит драгоценные проблески твоей души, кто видит в твоей жизни возможности, о которых ты никогда не подозревал, и говорит тебе об этом. Ты понимаешь, что это для тебя значит. Любовь Иисуса к Симону, высказанная Им, и Его ободрение, стали для него началом новой жизни. Иисус поверил в него, и это наполнило его упованием.
Христос видит в нас возможную красоту характера и возможную силу для служения и сразу же стремится показать нам спрятанные в нас сокровища. Это не всегда легко, а иногда очень трудно.

*****

То укрепит нашу веру и поможет нам верить во времена страданий и испытаний, если мы поймем, что нет ничего бесцельного, ничего случайного, ничего, созданного нам во вред, а все задумано, чтобы помочь нам стать благороднее и жить более полной, более счастливой жизнью.

Горе иногда больно ранит нас. В этом есть какая-то загадка, которую мы не можем решить. Никто не может точно ответить на этот вопрос, сказать, почему именно этот хороший человек так горько страдает, но все же мы знаем, что такое испытание обязательно принесет какую-то пользу. Возможно, человек страдает, чтобы его жизнь стала еще чище, еще светлее. Возможно, страдания ему посланы, как свидетельства Христовы, что терпение, доверие, радость человека – это плоды Святаго Духа в нем. По крайней мере, мы понимаем, что назначение боли – заслужить благословение для того, кто ее выносит, или для тех, кто видит и замечает, с каким мужеством она переносится. В одной вещи мы всегда должны быть уверены – в том, что Бог посылает нам страдания, потому что любит нас.

*****

Мы должны утвердить в нашем сознании мысль, что цель Бога по отношению к нашей жизни – это уподобить нас Христу. Если у нас тяжкая ноша, то потому, что благодаря ей мы лучше растем. Если другие нас подводят – для нас это еще один урок терпения и кротости. Если у нас трудное положение, неподходящие условия – это для того, чтобы мы могли совершенствоваться в трезвении и учились быть довольными, находясь в любом обстоянии. Всегда Господь наш дает нам новые уроки, заставляя нас приблизиться к прекрасному образцу, который Он для нас создал, готовя нас к лучшему служению.

*****

Христос призывает всех раскрыть в себе самые лучшие черты. Мы еще не достигли совершенства. В нас таятся такие качества, которые, если пробудить их и развить, сделают нас благороднее, достойнее, полезнее.

*****

Христос собственную Божественную жизнь вкладывает в тех, кто следует за Ним. Он воплощается в них. Сами по себе они имеют не больше сил, не больше мудрости, не больше способностей, чем другие люди. Но с благодатью Христовой они могут выполнить то, что было бы невозможно без Его помощи.

*****

В христианском доме должна жить любовь. Он должен быть местом молитвы. Именно в молитве мы черпаем благодать, нужную нам, чтобы сделать наш дом светлым, добрым, чистым.

Мы сами должны быть честными, и не смотреть, чтобы честными были другие. Мы сами должны быть любящими, искренними, святыми.

*****
“Через зазубренную, грубую и серую,
Заброшенную стену все ползла,
Неутомимую работу делая,
Прекрасная и нежная лоза.
И, наконец, покров зеленый, мягкий,
Зазубрины и трещины застлал.
Стена полуразрушенная стала
Под этим необычным покрывалом
Прекрасной, как художника мечта.
О, если бы и в жизни, будто лоза,
Через трещины горя, печали
Повсюду проникала бы доброта,
Своей мягкостью боль облегчая.
Пусть руки готовы будут помочь,
Пусть ноги на помощь спешат.
Лаской, заботой нежной
В океане жизни безбрежной
Трудности всем облегчат”.

*****

Есть люди верующие, но почти ничего не делающие. Тех же, кто истинно любит Христа, отличает именно действие. Другие слушают, а эти делают. Угоден Христу тот, кто выполняет Его волю. Его последователи посылаются в мир не просто знать, верить, сделать из Его имени профессию, мечтать – но действовать.

“Они жили! Творили добро и умерли в забвении.
Они сделали свое и ушли
В неведомую страну.
Молодые они были или старые, богатые или бедные?
О них известно только одно – они были
Преданными и верными.
Они любили сладость единого Имени
И жили для Бога.
Имели они почести, отличия, похвалу?
На земле их имена не осияла слава,
Но на Божиих небесах
Книга имеется с именами их,
И место уготовано там
Для всех, кто угодил Господу своему”.

*****

Когда мы тщательно изучаем жизнь Христа, мы обнаруживаем, что всегда, встречаясь с плохим к Себе отношением, Он был в высшей степени терпелив и мягок. Он не возмущался злом. Он не боролся за свои права! Он без жалоб переносил несправедливость и даже оскорбления. Мы едва ли найдем такие случаи в нашей жизни, когда бы личные оскорбления и несправедливое отношение к нам не трогали бы нас. С нами не всегда поступают честно и справедливо. Всегда найдется кто-нибудь недобрый или не понимающий нас, кто-нибудь, кто говорит резкие слова, оскорбляющие наши чувства. Люди думают, что мягкость и терпение по отношению к несправедливости – это знак слабости. Нет, это означает силу. Это то, к чему должны стремиться христиане в жизни личной.

*****

Даже то, что нам не нравится, мы должны делать с любовью и тщанием, и перестанем видеть, что нечто было нам неприятно. Мы должныоказывать помощь не только, когда нас об этом просят, но сами искать случая помочь.

*****

“Любите врагов ваших и молитесь за творящих вам напасть и гонящих вас” (Мф. 5, 44). Когда мы научимся это делать, мы приблизимся к Богу. Христианская любовь должна раскрываться в святом служении, в заботе по отношению к другим, в доброте, в готовности помочь.

*****

Если наша любовь верная и искренняя, мы всегда уповаем на небеса. Что такое молитва? Это когда мы находимся рядом со Христом.

*****

Часто для обыденных дел требуется больше небесной благодати, чем для великих.

*****

Чтобы взойти по великой небесной лествице любви, надо самому стать камнем, ступенькой этой лествицы, на которую, поднимаясь наверх, будут ступать другие.

*****

Смирение – это одна из самых благородных добродетелей, но быть смиренным не означает испуганно сжиматься при любом призыве Божием.

*****

У каждого есть свое место, и каждый важен на своем месте. Самые малые и незначительные тоже имеют свои места, и необходимо, чтобы эти маленькие места так же были заполнены, как места, которые занимают самые важные и значительные личности.

*****

Никого не радует наказание, но потом мы благодарим Бога за то, что Он отсекает в нас все грубое, ненужное и выявляет красоту. Мы не должны отталкивать карающую руку, она готовит нас к жизни достойной и праведной.

*****

Мы созидатели. Человеческие жизни повсюду, как недостроенные здания, и все, кто проходит мимо, кладут на стену кирпич или добавляют какое-нибудь украшение. Каждый, с кем мы соприкасаемся, кто говорит нам хотя бы слово, кто хотя бы издали на нас влияет, оставляет в нашем характере черточку красоты или знак чего-то дурного.

Как храмы, строятся души у нас.
Вот резьбы прекрасный узор,
Там икону увидит взор,
Темную раму, которая скажет
Правду святую иль чудо покажет.
Каждая малость со всем сливается,
Все изменяет, к чему прикасается.
Красоту или шрам оставляя на нас.

Все здание покоится на фундаменте, а каждый новый камень, в свою очередь, становится основанием, опорой для другого камня, который кладется сверху.

Мы созидатели, и каждый
Как можно лучше строить должен,
Жизнь каждого – как-будто глыба,
Обтесанная человеком плохо либо
Хорошо, и все вместе сложены.

*****

Одна из главных трудностей в жизни христиан – это прожить ее, не поддавшись дурному влиянию. Иисус сказал, что Его ученики – это “свет мира” (Мф. 5, 14). Он хочет, чтобы мы светили там, где темно, чтобы мы могли быть утешением для других и ободрением унылых. Господь наш хочет, чтобы Его друзья в гуще мирового зла могли очистить его, чтобы среди скорби и лишений они могли утешить.

*****

Нравственность – вот, что определяет смысл какого-нибудь поступка – смысл суетный или неотмирный. Фарисеи творили долгие молитвы и демонстрировали всюду свое “великое благочестие”. Но Иисус, который читал в человеческих сердцах, сказал, что они лицемеры. “Не всякий говорящий мне: “Господи! Господи!”, войдет в Царствие Небесное” (Мф. 7, 21). Задача в жизни христиан – не избегать искушений, не бежать от несправедливости и вражды, а во всех испытаниях, даже когда зло захлестывает нас, как поток, сохранять в сердцах чистоту, тепло, искренность и любовь. Есть люди, которые как-будто призваны постоянно переносить недоброе к себе отношение.

Они не могут изменить свое положение. Даже в собственном доме у них атмосфера недружелюбия. Всегда в их жизни присутствуют обстоятельства, которые могут ожесточить. К этим людям относятся несправедливо и нечестно. Они вечно слышат резкие слова. И только пока они хранят в сердцах любовь, до той поры они неуязвимы. Любовь была убежищем Христа среди всей ненависти и злобы, которые, как морские волны, плескались вокруг Него. Если ваша душа в прекрасной гавани любви – вы в безопасности.

*****

Он позволяет искушению приблизиться к нам, так как нет другого способа для нас сделаться сильнее; но никогда в Его намерения не входит, чтобы мы искушению поддались. Он желает, чтобы мы сопротивлялись и одолевали искушения, и они не приносили бы нам никакого вреда.

*****

Его бы мог ободрить я,
Пока его мог видеть;
Сей мрачный образ помню я,
Но как я мог предвидеть,
Что только тот единый миг
Для милосердия дан был мне?
Сейчас я много бы сказал,
Но нет его уж на земле.

Я сам тогда понять был должен,
Как он к любви моей стремится,
Но стыд ко мне, а может гордость,
Ему мешали обратиться.
А я был рядом, полный силы,
Но как я слеп был в этот день.
Он только раз в глаза мне глянул
И прочь скользнул, как-будто тень.

Руки пожатья, слова, взгляда
Ушедшему так не хватало.
Ему помочь не догадался,
И дорогая жизнь пропала.
Таланты в землю с ней зарыли,
И я сейчас над ними плачу,
Но слезы так же мало значат,
Как дождик для песков пустыни.

*****

Мы сами не знаем, как мы можем ободрить и вселить силу в других людей мирным, спокойным выражением лица, когда проходим среди людей. Лицо, озаренное радостью, сияющее светом веры, для всех, кто его видит, – свидетельство любви и мира, и силы Христа.

*****

По-настоящему трудно внести в суету наших будней, в шум и беспокойство Божественный мир и Дух Христа. Действительно, в нашей жизни, наполненной заботами и борьбой, мы не можем устроить себе Рай. Как бы мы ни старались, будут и падения, и поражения, и ошибки, и мы не достигнем в земной жизни своего идеала.

*****

Всемогущий повсюду осеняет нас. Куда бы мы ни пошли, всегда и везде мы будем встречать любовь Бога.

*****

Есть также обещание защиты. У нас есть уверенность, что Бог постоянно видит нас, каждый шаг, который нам предстоит сделать в этом мире. Но нам нужна помощь и в духовном развитии, и в этом Небо нам тоже помогает: “Господь сохранит тебя от всякого зла” (Пс. 120, 7). Сам Бог является для людей убежищем. “Твердого духом Ты хранишь в совершенном мире, ибо на Тебя уповает он. Уповайте на Господа вовеки, ибо Господь Бог есть твердыня вечная” (Ис. 26, 3-4). Бог – Хранитель. Всемогущество Бога – это стена убежища. И мы должны умом и сердцем быть преданы Богу. Это означает веру. Мы должны безоговорочно верить Богу, не дожидаясь Его помощи. Вот что означает “уповать на Бога” – абсолютное доверие и полное послушание. Тогда в душе будет полный и совершенный покой.

*****

Промысл Божий не ограждает нас от искушений. Мы все должны познавать искушения. Слаба и ненадежна жизнь, в которой их нет. Но, позволяя нам подвергнуться искушению, Бог не желает, чтобы мы совершили грех. Искушение – это не грех. Когда Бог попускает нам подвергнуться искушениям, это означает, что мы должны их преодолеть и сделаться сильнее.

*****

Библия содержит возвышенное духовное учение, которое направлено на то, чтобы преобразить возделываемую землю в Небесный сад. Слово Христа должно делать свою работу изнутри, поэтому оно должно попасть в наше сердце, и мы должны позволить ему в нас поселиться – мы должны принять это слово в свое сердце.

*****

Библию следует изучать умно. Ее следует изучать тщательно, так как каждая ее часть полезна для назидания, для исправления, для утешения, для помощи. Слово Божие – это лампада. Где бы она ни светила, она высвечивает какие-то изъяны, пятна, пороки в сердцах и жизнях. Где бы ни звучало слово Христа, оно обнажает и омывает недостатки.

*****

Слова Христа – это семена, принесенные с Неба. Они посеяны в нашем мире, и сейчас растут повсюду, где распространилось православное евангельское благовестие. Жизнь каждого православного христианина – это маленький сад, где растут любовь, радость, мир, долготерпение, мягкость, доброта и другие духовные ценности.

*****

Можно понять, какова женщина, по дому, который она создает. В некоторых домах всегда какая-то мрачная атмосфера. Иных религия делает суровыми и угрюмыми. Но это не по-христиански. Религия, которую вдохновляет слово Христа, – солнечная и радостная.

*****

Если в нас живет слово Христа, оно заставит нас помогать другим. Нам нужно постоянно молиться о том, чтобы Бог дал нам умение словами своими поддерживать слабых.
Почти беспредельны возможности помогать людям, просто беседуя с ними. Тот, кто умеет говорить убежденно, умеет говорить языком любви, может вдохновить других на добрые и прекрасные дела, утешить их горе, подбодрить упавших духом, просветить тех, кто неопытен, – тысячею способов может помочь ближним.

*****

Радость – это отличие христианина. Христианину никогда не следует впадать в уныние, никогда не следует сомневаться в том, что добро победит зло. Плачущий, жалующийся, напуганный христианин предает своего Бога. Неисчислимыми путями проявляется в жизни слово Христа, запавшее в сердце. В беде оно приносит нам утешение, в минуты слабости – силу. Оно заставляет лица сиять, делает мужчин патриотами, а женщин терпеливыми и добрыми. Оно приносит в дома благословение, в жизнь – красоту.

*****

Важный труд, который человек может сделать для Христа, – это то, что он может и должен делать в своем собственном доме. У мужчин есть своя доля, она важна и серьезна, но истинным творцом дома является мать. То, как она живет, придает дому особую атмосферу. Бог впервые приходит к детям через ее любовь. Как говорят: “Бог, чтобы стать ближе всем, создал матерей,” – прекрасная мысль. Материнская любовь как бы воплощает любовь Бога, и она окружает жизнь ребенка нежностью.

Некоторые матери очень преданно любят своих детей, но думают только, главным образом, о земных вещах. Они нежно склоняются над своими детьми, когда те болеют. Они много работают и во всем отказывают себе, чтобы прилично одеть своих детей. Они очень рано начинают их учить понемногу и постоянно развивают их умственные способности, чтобы они со временем заняли достойное место в обществе. Но духовному развитию детей они не уделяют такого внимания. Они не учат их Божией воле. Есть дома, в которых дети вырастают, никогда не услышав молитвы от своих отцов и матерей и не получив никакого обучения духовного.

С другой стороны, есть дома, где постоянно ярко горит лампада, где постоянно говорят слова любви ко Христу, где детей с ранних лет учат тому, что Бог их любит, где они учатся молиться, едва начав лепетать. И, спустя долгие годы, память об этих священных мгновениях будет жить, освещая темноту лучом света, вдохновляя в период разочарования, открывая секрет победы в трудной битве, и ангел Божий поможет преодолеть жестокие искушения и не впасть в грех.

*****

Жизненно важно значение среды. Мы еще не вполне понимаем, как много значит атмосфера в доме, где растут дети, для становления их характера. Самое первое место для нас, где мы учимся правде, честности, любви – это наш дом – самое родное место для нас в мире.

*****

На трудном жизненном пути родителей есть место для ребенка, где он может беззаботно разбрасывать цветы. За любовь родителей детям следует платить такой же любовью и благодарностью на протяжении всей их жизни, до конца дней.

*****

Как счастлив дом, где все – дети и родители, без единого исключения – вместе верят в Бога. В таком доме царит радость товарищества. Такой дом, как преддверие Неба. В нем никогда не может быть отчуждения.

*****

Каждый новый друг, входящий в нашу жизнь, доверяется нам. Самое правильное понятие о дружбе – это то, что она дает нам возможность служить, помогать, защищать другого. Момент, когда у нас появляется новый друг – это священный момент. Это еще одна жизнь, порученная нам, чтобы мы могли быть для нее благом, внести в нее красоту, быть ей убежищем и защитой.

*****

Наш Господь хочет от нас, чтобы мы не предавали доверия. Верность – великое слово.“Будь верен до смерти, и дам тебе венец жизни” (Ап. 2, 10). Наполните любовью свои дни. Забудьте себя и помните о других. Если кому-то нужна ваша доброта, то доброту эту окажите немедленно, сейчас. Завтра может быть слишком поздно. Если сердце жаждет слов ободрения, благодарности, поддержки скажите эти слова сегодня.

Беда слишком многих людей в том, что их день заполнен праздными словами и ненужными умолчаниями, что они откладывают на потом свою заботу о ком-то. Мы не можем достаточно ясно представить себе, что многие вещи, если не сделать их сейчас, не следует делать вообще. Не уклоняйтесь от своих обязанностей, какими бы они не были неприятными. Невыполненный долг в этот день оставит чувство пустоты, а позднее придет чувство сожаления. Делайте что-то нужное в каждый момент своей жизни. Каждый день, когда мы делаем что-нибудь хорошее в верности своей Христу, возвышает нас и устанавливает более высокую планку для нашей судьбы.

*****

Мы должны оставаться на своем месте, выполнять свой долг, нести свою ношу, выполнять Божию волю. Это тропа к душевному покою.

*****

Покой, который дает нам Господь, – это покой души – не внешней покой, не безделье. Можно наслаждаться им со всей полнотой, и в то же время непрерывно работать и переносить страдания и боль. Некоторые из лучших христиан, которых когда-либо знал мир, были величайшими страдальцами, но в то же время, ничто не могло нарушить их душевный покой.

Только те, у кого в душе царит мир, могут хорошо выполнять свою работу. Беспокойный ум не годиться для хорошей работы. Как говорит Пророк: “Оставаясь на месте и в покое, вы спаслись бы; в тишине и уповании крепость ваша” (Ис. 30, 15).

Беспокойство делает нас слабыми. Когда мы нервничаем, руки нас не слушаются, и мы не можем хорошо выполнить свою работу. Раздраженный ум не может ясно мыслить. Даже нашей вере это вредит – мы теряем опору на Христа и на вечные ценности. Духовной жизни не хватает глубины, она похожа больше на шумный, плещущийся брызгами поток, чем на спокойное и тихое озеро, мирные глубины которого не тревожат бури на поверхности.

Покой – это Божественный дар, но, в то же время, надо этому учиться. Учиться, взяв на себя иго Христово. Иго Христово – это символ покорности Ему.

*****

Каждое искушение – это урок. Всем христианским добродетелям надо учиться. Сами по себе они ни к кому не приходят. Святой апостол Павел сказал: “я научился быть довольным тем, что у меня есть” (Фил. 4, 11). Так и мы должны учиться быть терпеливыми, кроткими, вежливо отвечать на резкие несправедливые слова и оскорбления. Мы должны учиться прощать своих обидчиков. Должны учиться быть бескорыстными. Самое трудное, что человек должен преодолеть – это самого себя.

*****

Неожиданная опасность не должна нас пугать, а должна научить не бояться никаких ужасов, потому что Бог нас хранит. Бог охраняет каждого из своих чад: “Научитесь от Меня (…) и найдете покой душам вашим” (Мф. 11, 29).

*****

Бог утешает. Он всегда полон нежности и сочувствия к человеческой боли и страданиям. Когда мы читаем Библию, мы находим в ней, от начала до конца, слова утешения. На каждой ее странице Бог дает понять людям, что Он их любит, что Он их Друг, и что Он хочет им добра. В Скрижалях нет ни одной главы, которая не открывала бы нам тем или иным способом Божию милость. Вот что делает Библию такой драгоценной книгой для тех, кто пал духом, оскорблен, разочарован, одинок, изнемогает в борьбе. Библия, как грудь матери, к которой можно прильнуть в минуту боли и отчаяния.

*****

Умение утешать требует большой мудрости. Некоторым людям, которые хотят утешить других, не удаются их попытки. В последней главе великой книги пророка Исайи приводятся прекраснейшие слова. Бог говорит о возвращении милостей Его народу после плена: “Вот, Я направляю к нему мир как реку, и богатство народов – как разливающийся поток для наслаждения вашего” (12). Потом Он добавляет: “Как утешает кого-либо мать его, так утешу Я вас, и вы будете утешены” (13).

Во всем Писании нет слов,
Что слаще бы звучали,
Воспоминанья лучших лет
В душах бы пробуждали,
Чем те слова, где наш Господь
В нас веру укрепляет
И, обещая нам покой,
Как мать, нас утешает.

*****

Если в доме горе, оно сближает домочадцев. Оно делает всех более терпеливыми друг к другу, более добрыми, заботливыми, стойкими. Испытания нам посылаются не для того, чтобы нас погубить. Мы должны стать настоящими людьми. Бог хочет, чтобы мы очистились от всяческого зла и стали подобными Ему. Часто, чтобы сделать это, Он подвергает нас горьким испытаниям. Бог часто делает это с человеческими душами, потому что они не таковы, какими им следовало бы быть. Внешне они могут казаться прекрасными, но внутри них не звучит Божественная музыка. Им не хватает духовности, желания быть подобными Христу. Тогда Бог сокрушает их горем и страданиями, а из осколков прежней жизни создает новую жизнь, достойную славы, величия и благословения. В мире много горя. Многие люди упали духом, и именно они нуждаются в утешении Божием. Нам не надо впадать в отчаяние, какие бы ни были у нас испытания.

*****

Когда на Небе Бог,
То в мире все в порядке.

*****

Никто не заслуживает большей награды, чем миротворцы. “Те сынами Божиими нарекутся”, – сказал Господь (Мф. 5, 9). Всегдашнее желание Бога, чтобы Его дети принимали Его любовь и милость, были Его соработниками. Быть миротворцем – благородная миссия, которой должен быть предан каждый верный Христу. Благословение миротворцу так велико и возвышенно, что всем следует стремиться быть достойными его.

*****

Иисус требует любви не только как прекрасного чувства, а любви, пронизывающей всю повседневную жизнь, влияющей на отношения со всеми людьми.

*****

Сердце христианина должно быть кладезем, вмещающим милость Божию и дающим только любовь, а не горечь и озлобление. Каждый христианин должен пресекать злословие.

*****

Каждый миротворец, пытающийся сблизить людей и примирить их в спорах и ссорах, делает в мире Божественную работу любви. Большинство споров между людьми никчемны. Они вызваны или вмешательством посторонних, или легкомысленными словами, или действием нераскаянных грехов. Слово миротворца, сказанное в нужный момент, может предотвратить ссору!

Еще одна возможность сникать славу миротворца – распространять христианскую любовь. Мы можем делать это примером собственной жизни, выказывая терпение, мягкость, выдержку, где бы мы ни находились, как бы дурно с нами ни обращались. Это просто чудо, как много может сделать один благородный человек, ясными волнами своей любви меняя всю атмосферу окружения.

Дарите любовь. Взгляните кругом. Помогайте
Тем, с кем рядом вам выпало в жизни идти,
Дни их, как можете, украшайте,
Чтоб свой жизненный крест было им легче нести.

Дарите любовь. Взгляните – поодаль ваш брат,
Отчаявшись, грех уж готов совершить.
Вы руку ему протяните, и рад
Он будет чистою, новою жизнию жить.

*****

Мы всегда должны думать о том, чтобы наша помощь другим приносила им какую-то пользу, учила их чему-то, изменяла к лучшему характер, делала их мужественнее, сильнее, искреннее, счастливее. В мире много людей, впавших в отчаяние, и мы должны уметь сказать им слово надежды или сделать доброе дело, которое выведет их из безысходности и даст силы вернуться к радостной, полной жизни. Любовь – это самое великое в мире. Мы должны стараться, чтобы все, что мы делаем, вся наша жизнь, были на благо другим людям. Мы должны так жить, чтобы никому не навредить, чтобы наша жизнь служила примером для других.

*****

Каждый день – это жизнь в миниатюре. Если бы мы, проживая свой день, помнили, что все известно Богу, что мы делаем или говорим и даже то, что нам не удается сделать или сказать, то мы более тщательно обдумывали бы свои дела и поступки. Иисус сказал, что мы должны будем дать ответ за каждое праздное слово, которое мы сказали когда-либо (Мф. 12, 36). Кто-то сказал, что секрет счастливой старости – это хорошее прошлое. “Секрет сего дня – в хорошо проведенном вчерашнем дне”.

*****

Цветение терний.

Благословенно все, что делает человека кротким, какой бы ценой это ни достигалось. Некоторые люди не могут переносить славу. Даже небольшое отличие уже кружит им голову. А духовная гордость иссушает. Мы не знаем, скольким страданиям и горестям достойных мужей и жен мы обязаны. Лучшие мысли, богатые уроки, самые чудесные песни, которые пришли к нам из прошлого, – это плоды боли, немощи и страдания.

Мы не должны забывать, что искупление человечества пришло к нам с Крестом Сына Божия. Плоды земных страданий могут казаться горькими на вкус, но только ими питается душа человека. Древнее предание рассказывает, как всю Страстную седмицу на алтаре лежал терновый венец, но в утро Пасхи он был найден превратившимся в венок из благоухающих роз; каждая колючка превратилась в розу. Так и венцы земных страданий в тепле Божественной любви превращаются в сады роз.

Нет ни одного человека, которого не терзали бы его шипы. У кого-то это может быть телесная слабость или немощность. У другого – уродство, которое невозможно устранить. Это могут быть какие-то обстоятельства, которые мешают наладить жизнь. Какой-нибудь молодой человек считает невыносимым место, где он работает; а люди, с которыми он общается на службе, “суть плоть” (Быт. 6, 3). Он среди них единственный христианин, и они делают все, чтобы помешать ему сохранить свою веру.

Но, может быть, Бог как раз и назначил ему быть в таком месте, и этот человек как раз и нуждается в таком враждебном окружении, чтобы проявились его лучшие черты. Или, может быть, Богу он нужен для свидетельства в этом месте. Сознание того, что здесь он единственный верный Господу, налагает великую ответственность на этого человека. Он не может уйти из этого места, его долг – остаться там и выполнить все испытания или для очищения своей собственной жизни, или ради Христа, чтобы быть Его исповедником.

Имея этот Божественный Дух в себе, возможно правдиво свидетельствовать и перед Богом, и перед всем миром. Иметь в себе Дух Божий, Сокровище благих, очищающий нас от всякия скверны и вся исполняющий – вот величайшая честь, которую Небо может оказать кому-либо в этом мире. Но опасно, когда мы сами начинаем сознавать, что живем праведно, что от наших лиц исходит сияние, что работа, которую мы делаем, угодна Богу. Моисей сорок дней был с Господом на Горе, а когда сошел вниз, к людям, они увидели, что лицо его светится. Люди видели это, а он нет (Исх. 34, 29). Секрет его величия – его смирение, забвение того, что от его лица исходит сияние. Если бы он осознал великое чудо, которое видели другие, великолепие бы увяло.

Сила обожения в том, чтобы отвергнуться себя. Самый опасный грех, в который могут впасть деятельные, думающие, приносящие много пользы христиане – это духовная гордость. Когда мы думаем об этом, легко можно понять опасность, которой подвергся святой Павел после своего замечательного духовного возвышения. И неудивительно, что ему было послано мучительное испытание для того, чтобы уравновесить духовный взлет и одновременно приблизить его к земле. Давайте поэтому не удивляться, что и нам таким же образом, после того, как мы испытали величайшую милость, посылается и испытание, чтобы мы не теряли смирения.

Святой Павел говорил, что рад своему испытанию. Но вначале он не радовался, а молил Небеса освободить от этого. Когда Господь вразумил его, что это испытание для него – благословение, что оно послано для укрепления и нужно ему, он больше не переживал. Действительно, он быстро к нему приспособился, принял его и больше не жаловался.

Это единственный и правильный способ, как нужно поступать в любой неприятной, болезненной ситуации, которую мы не можем изменить. Она возникла в нашей жизни по Божию попущению и по причине, которую Он знает. Мы должны победить ее, приняв всем сердцем и сознавая, что она дана Христом. Как бы она нас ни мучила, если мы ее восприимем таким образом, она принесет пользу нашей душе. Бог посылает нам некоторые свои милости в виде шипов, и мы много потеряем, если откажемся от них. Есть много таких людей, которые настолько заняты собой, что на Христа у них не остается времени.

Если бы только они могли освободиться от своего эгоизма, Бог наполнил бы их Самим Собой, и они приобрели бы необыкновенную силу творить добро в мире. Мы можем безопасно доверить Ему обогащение нашей жизни. Он знает, когда нужна боль, когда потеря – это единственный способ приобретения, когда страдания необходимы, чтобы удержать нас на пути Его. Он посылает нам заботы как Свою милость и мы потеряем, если будем отчаиваться и отказываться от своих шипов.

Христианская религия – религия радости. Но почему-то многие люди думают, что религиозная жизнь не может быть радостной. Они понимают, что отвергнуться себя необходимо, но не могут себе представить, что это может принести радость. На самом же деле нет более глубокой и радостной жизни, чем жизнь, наполненная самопожертвованием в служении Христу.

Источник: Православие и современность. Электронная библиотека.

pravmir.ru›sad-serdca/

 

«ПРИМИ ХРИСТА В ДОМ ТВОЕГО СЕРДЦА»

Из поучений и писем архимандрита Амфилохия (Макриса)

В конце прошлого года Издательство Сретенского монастыря выпустило книгу «Пусть говорит Бог» – сборник бесед и писем греческих духовников. Предлагаем нашим читателям фрагмент этой книги – поучения и наставления архимандрита Амфилохия (Макриса; 1889–1970).

Изречения старца Амфилохия

Архимандрит Амфилохий (Макрис)

***

Человеку, который живет без Христа, все кажется трудным и непонятным.

***

Если вы возделываете молитву, вам не страшны ветра искушений. Их сила слабеет, и они ничего с вами не сделают.

***

Часто приходит Христос и стучится к тебе. Ты приглашаешь Его пройти в гостиную твоей души, но, поглощенная своими заботами, забываешь о великом Посетителе. Он ждет твоего появления, ждет, но, когда ты уже очень запаздываешь, поднимается и уходит. В другой раз ты снова настолько занята, что отвечаешь Ему через окно. У тебя нет времени даже для того, чтобы отворить Ему дверь.

Возлюби, мое чадо, гостеприимство, потому что оно открывает врата рая. Будучи гостеприимным, ты можешь удостоиться принять у себя и ангелов. Гостеприимство – величайшая из добродетелей. Она привлекает благодать Святого Духа. В лице каждого гостя, чадо мое, я вижу Самого Христа.

***

Чем сильнее человек любит Бога, тем сильнее он любит и людей. Он любит в них образ Божий, относится с почтением, деликатностью и освящением.

Человек, который любит духовно, через молитву ощущает, что находится в Боге и в брате. Он печалится, когда брат не живет добро, и молится о его преуспеянии. Никогда не переменится (в своем добром отношении. – А.Н.) тот, кто имеет христианскую любовь.

***

Если в человеке нет внутреннего тепла, тогда и летом он покрывается льдом

Если в человеке нет внутреннего тепла, тогда и хоть лето будет на дворе, он мерзнет, покрывается льдом.

Если ваше сердце не имеет Христа, оно Его место заполняет деньгами, или имуществом, или людьми.

***

Будем считать всех людей выше нас самих, сколько бы у них ни было недостатков. Не будем ожесточаться, но всегда помнить, что и другой стремится туда же, куда и мы (в Царство Небесное. – А.Н.). Я по благодати Божией всегда видел людей святыми и ставил их выше себя.

***

Два крыла, которые могут поднять человека над землей, – это чистота и простота сердца. Ты должен быть прост в делах и чист в чувствах и помышлениях. С чистым сердцем ты станешь искать Бога, в простоте найдешь Его и будешь радоваться. Чистое сердце легко входит во врата Неба.

Одним добрым словом, сказанным в защиту ближнего, ты приобретаешь рай.

***

Когда я вижу раздраженного человека, то молюсь, чтобы Господь успокоил его, и не слушаю, что он говорит

Когда я вижу раздраженного человека, то молюсь, чтобы Господь успокоил его, я не слушаю, что он говорит. Поэтому и не принимаю близко к сердцу его слова. Когда он успокоится и представится удобный момент, я поговорю с этим человеком, потому что он уже будет способен осознать свое безумие.

Человек, который кричит, бессилен.

***

Благодать Бога, духовное единение с Ним преображает человека. Проходят страх, подозрительность, человек больше не боится смерти и смотрит на эту жизнь, сколь прекрасной она бы ни была, как на рабство.

Никогда не придавайте значения ничему земному и непрочному. Имейте попечение о единении вашей души с Богом.

***

Часто причащайтесь, тепло молитесь, терпите – и увидите сильную Руку, Которая вас поддерживает.

Из писем старца Амфилохия

Архимандрит Амфилохий (Макрис)

В сей час я нахожусь в Благовещенском монастыре. Стоит ночь, и сестры готовятся к всенощному бдению, потому что, как ты знаешь, мы всегда служим субботнюю всенощную ночью, а Литургию совершаем в воскресенье утром.

Ветер громко завывает и бунтует против того, что мы заперли его снаружи, а море… жалуется, стонет и оно: этот зимний ветер изо всех сил бьет его и треплет о сушу. Дождь, который нагоняют черные тучи, не знающие покоя от воздушных толчков, старается укротить и одолеть бурю, дабы затихло не только бедное море. Но и земля, с ее деревьями, зверями, людьми, одни из которых поют и танцуют в ярко освещенных гостиных, а другие плачут и проливают слезы боли и горечи у гробов горячо любимых близких.

Лишь немногие в этот час под сводами церквей коленопреклоненно славословят Бога отец наших, не обращая внимания на всю эту природную баталию, ибо всегда перво-наперво стараются быть сосредоточенными на своих отношениях с Царем Христом и спокойно воспринимать бури внутри или вокруг них.

Это малая «частица Христова», состоящая не только из мужчин, но и из женщин, из юношей и девушек по всему миру, – отряд Назорянина во всеоружии, бесстрастный ко всему иному (мирскому. – А.Н.) и следующий за Ним, куда бы Он ни шел.

И в Греции нас немного, мы рассеяны по островам и по суше, кто-то из нас находится на большом острове^[2], а кто-то на микроскопическом Патмосе, где на протяжении девятисот лет не только днем, но и ночью ведется беседа со Христом, которой не помешает ни шквал, ни ненастье…

Беседа с Богом

Одиночество – это беседа с Богом и Его душами, которые становятся нам так близки через величие любви. Никогда я не променяю неприспособленные для жизни и лишенные растительности скалы Патмоса на цветущие сады Афин. Там ты видишь людей, которые не задумываются о святости. Они смотрят на эти цветы, на красоту садов, и их сердце не возносит даже малого благодарения Господу, Который для нас наполнил окружающий мир столькими красотами. А в пустыне даже весьма скудный пейзаж и самая безголосая птичка заставляют тебя увидеть Бога рядом с собой.

Счастлив тот, кто с Богом, пускай живет он на голой скале^[3]. Об этом размышляю я в маленькой церквушке апостола Фомы, и мне захотелось поделиться с тобой моими афинскими думами…

К Нике Кутела^[4]

Бог мира да будет с нами.

Сестра Ника, радуйся о Господе Иисусе.

…Как поживает Христос? Он уже вошел в твое сердце или все еще стоит снаружи? Полагаю, что не только вошел, но и упокоевается на мягких перинах твоего сердца. А значит ты – счастлива, потому что удостоилась принять у себя в гостях друга странников и нищих, Иисуса!

Я спрашиваю тебя: есть ли раны на Его руках, ногах и в ребре? Ибо наблюдаю, как сегодняшние христиане уязвляют Его своими грехами еще более усердно, нежели несведущие иудеи. Ника, имеет ли Он следы плевков на Своем дивном и сладчайшем лике? Ведь многие из наших современников, образованные и безграмотные, поносят Его на дорогах и в кофейнях. Он наг или одет в порфирную хламиду, в которую облачили Его мы, священники, насмехаясь над благодатью Божественной Литургии?!

Не гони израненного Иисуса, не верь обвинениям Его врагов. Прими Его в дом твоего сердца, как Лука и Клеопа. Приготовь Ему ужин и съешь его с Ним, потому что так ты очистишь свое «я» от грехов. Дни проходят, тело слабеет, а Господь терпеливо ждет.

Я буду очень рад, когда приду и услышу, как из твоего сердца говорит Христос, чего тебе желаю,

твой брат во Христе Амфилохий.

Сердце – горница Иисуса

Вы знаете, как часто я думаю о вас и как сильно вас люблю? Потому что и вы любите Того, Кто любит добрых и чистых детей. Я тоже души в них не чаю. Тех, кто любит Христа, я очень люблю. Следите со вниманием за горницей вашего сердца – там живет Христос, не давайте пыли и мусору загрязнить ее. Я всегда молюсь о том, чтобы жилище Иисуса вы содержали в чистоте и святости.

Исследуй себя

Будем каждую секунду исследовать себя, каждый день, каждую неделю проверять, куда мы пали, и исправляться, потому что зачастую по невнимательности и из-за лукавого, который всякий миг подстерегает нас и хочет похитить наш труд (он и смешную мелочь может обратить в предлог для этого!), мы лишаемся всего, достигнутого ценой огромных усилий. Будем подвизаться, чтобы однажды неожиданно для самих себя оказаться в горнем отечестве. Что мы там увидим?! Насколько отлично будет все от того, что мы видим здесь! И мы вспомним нашу земную жизнь и скажем: как неразумны мы были тогда, не имели терпения, не имели того, не имели другого!

Духовному сыну Николаю^[5]

Дорогой мой Николай, радуйся о Господе.

На днях получил твое письмо. Сразу не ответил. Я уезжал на Калимнос и поэтому прошу у тебя прощения. В твоем письме я увидел скорбь из-за отшествия из мира сего твоего благочестивого отца, с острова, который мы по ошибке зовем нашей родиной. Ведь на самом деле он лишь «гостиница», где остановились твои родные, под названием Фермья^[6]. Сколькие прошли через нее, сколькие пройдут еще, и следа не останется от них! Время стерло имена. Имена хранят лишь бумаги, да и их время уничтожит.

Дорогой Никос! Большая неправда думать, что человек станет хозяином земли, которая его привечает. Он видит своими собственными глазами: под его ногами – множество людей, ожидающих воскресения из мертвых. Истинный христианин живет на земле как гость и обращает свой ум к отечеству святому, иже на небесех, его сердце с любовью тоскует о тех селениях, где нет ни печали, ни воздыхания, но радость и жизнь бесконечная, общение со святыми и праведными.

Твой досточтимый отец пребывает в мире и радости. Он с нетерпением будет дожидаться своих родных. Сейчас он сравнивает небо и землю: он бежал из темницы и отныне свободен. Он бежал от дурного общества и пребывает вместе с праведными и святыми. Он счастлив. Поэтому и вы, будучи христианами, через бинокль веры можете увидеть то, о чем я вам пишу. Мать, она уже в летах, очень скоро встретит отца. И вспомнит тогда все то, о чем я сейчас говорю, потому что наше жительство на небесах (Флп. 3: 20). И следовательно мы – граждане неба и наш царь – Христос.

Это немногое я хотел тебе написать, чтобы мои слова ты передал матери и своим братьям и сестрам. Кончина твоего благоговейного отца принесет также и благословение всей семье, потому что оттуда, сверху он будет молиться за вас. Господь дарует всем вам утешение, а преставльшемуся мир, и радость, и воскресение.

Со многими отеческими молитвами, Амфилохий, иеромонах
Перевела с новогреческого Александра Никифорова

27 января 2016 г.pravoslavie.ru›89688.html

ЕВГЕНИЙ БОТКИН: С ЦАРЕМ ДО КОНЦА

Доктора, расстрелянного вместе с царской семьей, причислили к лику святых

Елена Горбачева

Русская Православная Церковь канонизировала Евгения Боткина — врача, который не покинул императора в его смертный час и был расстрелян вместе с ним и его семьей в Екатеринбурге. Биографию нового подвижника вспоминает «Русская планета».

Семья императора

Несмотря на то что династия Боткиных верой и правдой служила сразу двум российским императорам — Александру II и Александру III, Евгений Боткин получил должность лейб-медика (придворного медика) не из-за достижений своих именитых предков (его отцом был знаменитый доктор Сергей Петрович Боткин, в честь которого названа одна из центральных больниц в Москве). Когда в 1907 году место главного врача императорской семьи освободилось, императрица Александра Федоровна сказала, что хочет видеть в этом качестве Боткина. Когда ей сказали, что в Петербурге есть два медика с такой фамилией, она добавила: «Того, что был на войне!»

Боткин отправился на войну добровольцем. К тому моменту он достиг неплохих успехов во врачебной карьере, был женат, имел четверых детей. В годы Русско-японской войны он координировал работу медицинских частей при российской армии. Должность административная, но Боткин, несмотря на это, предпочитал больше времени проводить на передовой и не боялся в случае чего исполнять роль ротного фельдшера, помогая солдатам прямо на поле боя.

За свои труды он был награжден офицерскими боевыми орденами, а после окончания войны написал книгу «Свет и тени Русско-японской войны». Эта книга и привела Боткина к должности лейб-медика императорской семьи. После ее прочтения Александра Федоровна никого, кроме него, в качестве императорского врача и видеть не хотела.

Императрица выбрала Евгения Боткина еще по одной причине — болезнь цесаревича Алексея. Как врач Боткин изучал иммунологию, а также свойства крови. Следить за здоровьем молодого цесаревича, больного гемофилией, стало одной из главных его обязанностей при императорском дворе.

У возможности занимать такую высокую должность была и обратная сторона. Теперь Боткин должен был постоянно находиться рядом с императорской семьей, работать без выходных и отпусков. Жена Боткина, увлекшись молодым революционером на 20 лет ее моложе, оставила Евгения Сергеевича с разбитым сердцем. Боткина спасала только любовь и поддержка со стороны его детей, а также то, что со временем и императорская семья стала ему не чужой. Боткин относился к своим августейшим пациентам с искренней любовью и вниманием, он мог ночами не отходить от постели больного царевича. На что юный Алексей впоследствии напишет ему в письме: «Я Вас люблю всем своим маленьким сердцем».

«Боткин был известен своей сдержанностью. Никому из свиты не удалось узнать от него, чем больна государыня и какому лечению следуют царица и наследник. Он был, безусловно, преданный их величествам слуга», — так говорил о Боткине генерал Мосолов, начальник канцелярии Министерства императорского двора.

Последний путь

Когда случилась революция и императорскую семью арестовали, у всех слуг и помощников государя был выбор: остаться или уехать. Царя предали многие, но Боткин не покинул пациентов и тогда, когда Николая II вместе со всей семьей было решено отправить в Тобольск, а затем и в Екатеринбург.

Даже перед самым расстрелом у Евгения Боткина была возможность уехать и выбрать новое место работы. Но он не оставил тех, к кому успел привязаться всей душой. После последнего сделанного ему предложения оставить императора он уже знал, что царя скоро убьют.

«Видите ли, я дал царю честное слово оставаться при нем до тех пор, пока он жив. Для человека моего положения невозможно не сдержать такого слова. Я также не могу оставить наследника одного. Как могу я это совместить со своей совестью? Вы все должны это понять», — приводит в своих воспоминаниях его слова Иоганн Мейер, бывший пленный австрийский солдат, перешедший на сторону большевиков.

В своих письмах Боткин написал: «Вообще, если "вера без дел мертва есть", то "дела" без веры могут существовать, и если кому из нас к делам присоединится и вера, то это лишь по особой к нему милости Божьей. Это оправдывает и последнее мое решение, когда я не поколебался покинуть своих детей круглыми сиротами, чтобы исполнить свой врачебный долг до конца, как Авраам не поколебался по требованию Бога принести ему в жертву своего единственного сына».

В подвале Ипатьевского дома в Екатеринбурге императору и всей его семье большевики зачитали решение исполкома Уральского областного Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. Приговор привели в исполнении немедленно — вместе с царской семьей были расстреляны также лейб-медик Боткин, лейб-повар Харитонов, камердинер и комнатная девушка.

Первые выстрелы были сделаны по Николаю II. Двумя пулями, пролетевшими мимо основной цели, Боткин был ранен в живот. После убийства царя большевики добивали своих жертв. Комендант Юровский, следивший за казнью, позже указал, что Боткин какое-то время был еще жив. «Выстрелом в голову я прикончил его», — писал позднее Юровский. Останки врача последнего русского императора впоследствии так и не были найдены — лишь его пенсне было обнаружено среди других вещественных доказательств в яме в окрестностях Екатеринбурга, куда были сброшены тела убитых.

Смута, объявшая Россию после революции 1917 года, не просто привела к падению монархии и разрушению империи. В России в одночасье рухнули все государственные институты, а все нравственные начала личности для каждого отдельного человека словно перестали действовать. Евгений Боткин был одним из немногих свидетельств тому, что и в эпоху всеобщего помешательства, разгула и вседозволенности можно остаться человеком, верным слову, чести и своему долгу.

Елена Горбачева

Русская планета

6 февраля 2016 г.pravoslavie.ru›90403.html

ЖИТИЕ БЛАЖЕННОЙ КСЕНИИ ПЕТЕРБУРГСКОЙ

«…Ты бо еси граду сему похвала и утверждение»
(Кондак, глас 3)

Святая блаженная Ксения Петербургская

На Поместном Соборе Русской Православной Церкви в июне 1988 года блаженную Ксению Петербургскую причислили к лику святых.

Блаженная Ксения родилась между 1719 и 1730 годами и свой спасительный подвиг несла в Петербурге. Мужем Ксении был певчий придворного хора Андрей Феодорович Петров. О детстве и юности блаженной ничего не известно, память народная сохранила лишь то, что связано с началом подвига юродства Ксении – внезапная смерть мужа, умершего без христианского покаяния.

Потрясенная этим страшным событием, 26-летняя вдова решила начать труднейший христианский подвиг – казаться безумною, дабы, принеся в жертву Богу самое ценное, что есть у человека – разум, умолить Создателя о помиловании внезапно скончавшегося супруга. Ксения отказалась от всех благ мира, отреклась от звания и богатства, и более того – от себя самой. Она оставила свое имя и, приняв имя супруга, прошла под его именем весь свой крестный путь, принеся на алтарь Божий дары всеспасительной любви к ближнему.

Когда в день похорон мужа Ксения надела на себя его одежду: камзол, кафтан, штаны и картуз и в таком костюме пошла провожать его гроб, родственники мужа и знакомые Ксении решили, что смерть Андрея Феодоровича помрачила ее сознание. Они весьма сожалели о ней. Ксения же, как потерявшая рассудок, утешала их говоря: «Андрей Феодорович не умер, но воплотился в меня, Ксению, которая давно умерла». Так началось ее скитание по улицам Петербурга.

Дом, оставшийся ей после смерти супруга, она решила подарить Параскеве Антоновой, снимавшей у нее комнату, имущество свое раздать бедным, деньги же снести в церковь за упокой души «рабы Божией Ксении».

Узнав о таком решении, родственники мужа подали прошение начальству умершего Андрея Феодоровича, прося не позволять Ксении в безумстве раздавать свое имущество. Однако после соответствующего обследования было вынесено заключение, что она совершенно здорова и вправе распоряжаться своим имуществом.

После этого блаженная Ксения раздала все, что имела, и в одном только мужнином костюме вышла на улицу на свое подвижническое странствие. Целыми днями бродила она по Петербургу, зимой и летом, в зной и стужу, подвергаясь всяческим нападкам и насмешкам. Ее странный костюм и невразуметельнные речи, ее кротость и незлобивость давали повод злым людям, особенно шалунам мальчишкам, глумиться над ней. Но блаженная Ксения, непрестанно молясь, безропотно несла свой спасительный подвиг.

К этому времени относится начало строительства новой каменной церкви на Смоленском кладбище. Воздвигнутое строение было уже весьма высоким, и каменщикам приходилось сначала поднимать кирпич на леса, а потом класть его в кладку. Блаженная Ксения решила тайно помогать строителям. Целыми ночами, в любую погоду, поднимала она кирпич и складывала его на лесах. Наутро рабочие только дивились случившемуся. Наконец они решили узнать, кто же их незримый помощник и, придя ночью на стройку, обнаружили, что это известная всей петербургской стороне «безумная» Ксения.

Мало-помалу наиболее чуткие христиане стали замечать, что Ксения не просто глупая побирушка, а есть в ней что-то особенное. Милостыню, которую ей предлагали, брала она не у каждого, но у людей добрых и сердечных. Всегда беря только копейку, она тут же отдавала ее таким же нищим, как и она сама.         

После того как мужнина одежда от времени истлела, она стала одеваться зимой и летом в жалкие лохмотья, а на босых, распухших от мороза ногах, носила рваные башмаки. Многие предлагали ей теплую одежду и обувь, но блаженная не соглашалась ничего брать и неизменно одевалась либо в красную кофту и зеленую юбку, либо в зеленую кофту и красную юбку.

Днем Ксения, как безумная, бродила по городу, а на ночь, укрываясь от глаз людских, выходила за город, в поле, и там пребывала в молитве, попеременно кладя поклоны на все четыре стороны света. В поле, по ее словам, присутствие Божие было «более явственно».

Вскоре окружающие стали обращать внимание, что в ее словах и поступках часто кроется глубокий смысл. Замечали, если Ксения просила что-нибудь, это было знаком грядущей невзгоды или беды для того, у кого спрошено и, наоборот, если кому подавала, то получателя в скором времени ждала нечаянная радость.

Позднее, когда блаженная стала почитаться за прозорливицу, стоило ей появиться на улицах и рынках города, как всякий знавший ее предлагал ей свои услуги. Все наперебой упрашивали «Андрея Феодоровича» взять что-нибудь или отведать от предлагаемого товара, ибо подмечено было, если Ксения берет что-то у хозяина, торговля его бывает очень удачной.

Матери, завидя Ксению, спешили к ней со своими детьми с просьбой благословить или только погладить ребенка по голове, убежденные, что одно прикосновение блаженной исцелит его.

Своим великим смирением, подвигом духовной и телесной нищеты, любви к ближним и молитвою стяжала Ксения благодатный дар прозоливости. Этим своим даром многим она помогала в деле жизненного устройства и душевного спасения.

Известен случай, когда блаженная Ксения позаботилась о благе и спасении еще не родившегося младенца. Пришла она как-то к давнишней знакомой Параскеве Антоновой, которой подарила свой дом, и говорит: «Вот ты тут сидишь да чулки штопаешь, а не знаешь, что тебе Бог сына послал! Иди скорее на Смоленское кладбище!» Параскева была весьма смущена этой нелепицей, однако послушалась блаженную и пошла. У самого кладбища увидела она толпу народа и, подойдя, узнала, что какой-то извозчик сбил с ног беременную женщину. Здесь же на земле женщина родила мальчика, а сама скончалась. Все пытались узнать, кто это женщина и где ее родственники, но не преуспели в этом. Увидев в случившемся перст Божий, Параскева взяла мальчика к себе, усыновила и воспитала во всей строгости христианской жизни. Сын ее до глубокой старости содержал свою мать и весьма почитал ее. Параскева же благодарила Бога и рабу Божию Ксению за ее повеление принять на воспитание сына.

Блаженная Ксения подвизалась в подвиге юродства около 45 лет, можно утверждать, что она отошла ко Господу в самом начале девятнадцатого века.

Погребена была святая угодница Божия на Смоленском кладбище Петербурга, где в свое время помогала строить церковь во имя иконы Смоленской Божией Матери.

Со дня кончины блаженной прошло около двух веков, однако творимые по молитвам угодницы чудеса не иссякают и народная память о ней не исчезает.

В 1902 году над могилой блаженной Ксении построили новую часовню с мраморным иконостасом и надгробием. Она всегда была открыта для совершения панихид, и нигде не служилось столько панихид, как на могиле блаженной Ксении.

В настоящее время часовня отреставрирована и вновь открыта для доступа и молитвы.

Молитвами блаженной Ксении да даст Господь свою милость и благословение всем с верою и любовию притекающим к ее небесному предстательству. Аминь.

Тропарь блаженной Ксении, глас 7.

Нищету Христову возлюбивши, безсмертныя трапезы ныне наслаждаешися, безумием мнимым безумие мира обличивши, смирением крестным силу Божию восприяла еси, сего ради дар чудодейственныя помощи стяжавшая, Ксение блаженная, моли Христа Бога избавитися нам от всякаго зла покаянием.

Кондак, глас 3.

Днесь светло ликует град святаго Петра, яко множество скорбящих обретают утешение, на твоя молитвы надеющиеся, Ксение всеблаженная, ты бо еси граду сему похвала и утверждение.

5 февраля 2004 г

Житие блаженной Ксении Петербургской / Православие.Ru

pravoslavie.ru›1586.html.

ЦАРСТВЕННАЯ ИНОКИНЯ

О преподобной Анастасии (Романовой; память 11/24 января)

Сергей Герук

Она родилась во дворце и окончила дни земной жизни в скромной монашеской келье. Знала горечь клеветы и сладость исполнения евангельской заповеди о служении страждущим. Испытала тяготы тяжелого увечья и радость чудесного исцеления. А основанный ею в Киеве Покровский монастырь оставался местом веры и молитвы и в самые тяжелые годы воинствующего безбожия. Преподобная Анастасия, в миру великая княгиня Александра Петровна Романова, урожденная принцесса Ольденбургская (1838–1900).

11/ 24 января – в день прославления – чтится память этой святой.

Преподобная Анастасия Киевская

«Княжий» монастырь

Так называли до революции 1917 года Киевский Покровский монастырь – уникальную обитель. Некогда она занимала весьма обширную территорию в Лукьяновке на склоне живописной Вознесенской горы. Сейчас Лукьяновка – один из престижных центральных районов города, а в годы основания обители это была киевская окраина. Это место и облюбовала для монастыря великая княгиня Александра Петровна Романова, урожденная принцесса Ольденбургская, правнучка императора Павла I.

В то время великая княгиня, пережив семейную драму – разрыв с супругом, великим князем Николаем Николаевичем, тяжело болела: не могла ходить. Она долго и безуспешно лечилась за границей, наконец приехала в Киев. Обосновавшись в Липках, молилась об исцелении преподобным Киево-Печерским.

Блаженный Феофил Киевский предрек: здесь “царственной женой” создастся “княжий монастырь”

В 1888 году Александра Петровна стала подыскивать в окрестностях города место для создания обители, которая сочетала бы молитву и широкую благотворительность. Предание повествует, что там, где теперь стоит монастырь, был сад некоей Феодосии Дидковской. В том саду любил молиться блаженный Феофил Киевский († 1853), Христа ради юродивый. Он и предрек в свое время, что на месте этом «царственной женой» создастся «княжий монастырь». Приобретая шесть десятин земли у Феодосии Дидковской, великая княгиня не знала о предсказании блаженного Феофила. К тому времени и сама хозяйка забыла о пророчестве старца и не осознавала, что исполняет его слова, а вспомнив, рассказала об этом великой княгине. Та пришла в неописуемое изумление и отслужила на могиле преподобного Феофила панихиду (угодник причислен к лику святых в 1993 г.).

В 1889 году монастырь был открыт. И через некоторое время здесь же произошло чудесное исцеление его основательницы. Она стала ходить, после чего приняла тайный постриг с именем Анастасия. И всю себя посвятила обители и благотворительности: при монастыре были школа, мастерские, приюты, и самое главное – открыта лечебница с наисовременнейшим по тем временам медицинским оборудованием и высокопрофессиональным врачебным персоналом.

Киев. Храмы Покровского монастыря. Слева — Никольский, справа — Покровский. 1910-е г.г.

Это одно из удивительных по красоте и ландшафту мест, где кажется, что время остановилось. За высокой стеной монастыря шумит старинный Киев, а здесь благодатная тишина, напоенная молитвой покровских насельниц, которая не прекращается почти 125 лет. Лишь в период атеистического безумия монастырь был закрыт на 17 лет. Но покровские матушки продолжали жить вблизи обители, посещали могилу великой княгини, где под большим белым крестом теплилась неугасимая лампада. Обитель была возобновлена в 1942 году. Здесь же разместили и госпиталь для воинов Советской армии. После войны монастырь не закрыли, правда, теперь он занимал не всю свою некогда весьма обширную территорию с корпусами медицинских клиник и других богоугодных заведений.

Покровский монастырь до 1992 года был одним из двух действующих в древнем Киеве

Покровский монастырь до 1992 года был одним из двух действующих в древнем Киеве. Печерская Лавра с 1961 года была закрыта, после революции упразднили десятки других обителей города и его предместий. Но Покровская обитель жила. Она стала любимым местом православных, в том числе и киевской интеллигенции, тайно исповедовавшей свою веру. В 1980-х и начале 1990-х здесь служили известные киевские священники и духовники – протоиереи Михаил Бойко и Феодор Шеремета. Они многих крестили и венчали тайно.

Об истории обители и о жизни ее царственной основательницы в то время мало кто знал. И лишь после распада Союза стали собираться материалы о жизненном подвиге великой княгини Александры Петровны Романовой.

Страницы жития

Великая Княгиня Александра Петровна

«В миру Александра Петровна Романова, в протестантском крещении Александра Фридерика Вильгельмина, родилась 21 мая 1838 года в Санкт-Петербурге, – читаем в ее житии. – Ее отец, принц Петр Георгиевич Ольденбургский, видный российский военный и государственный деятель, член Российского Императорского Дома (сын великой княгини Екатерины Павловны, племянник Николая I), был также выдающимся филантропом, основателем и попечителем Императорского училища правоведения, стоял во главе дела женского образования в стране, был почетным членом различных ученых и благотворительных обществ, попечителем Киевского дома призрения бедных, покровителем Глазной лечебницы. Помогая отцу, Александра сама с юных лет занималась благотворительностью: в Петербурге она основала Покровскую общину сестер милосердия, больницу, амбулаторию, отделение для девочек-сирот, училище фельдшериц. Активную работу великая княгиня вела в управляемом ее отцом Совете детских приютов Ведомства учреждений императрицы Марии Федоровны.

“Сколько она делает добра и как она это делает – про то знают только ею облагодетельствованные…”

25 января 1856 года она перешла в Православие с именем Александра и вступила в брак с великим князем Николаем Николаевичем Романовым (старшим), братом императора Александра II. В этом браке родилось двое детей – великие князья Николай и Петр. Заключенный без любви, счастливым он не был и через десять лет фактически распался: великий князь, страстный любитель балета, в 1865 году увлекся балериной Екатериной Числовой, с которой открыто сожительствовал и которая родила от него пятерых детей. Теперь великая княгиня Александра, и ранее не любившая светское времяпрепровождение, полностью сосредоточилась на своей благотворительной деятельности. Князь Д.А. Оболенский в 1877 году так описывал ее: “Она является среди двора какою-то юродивою или блаженною. И она действительно такова, и это в ней неподдельно. При этом она не просто юродивая, а русская юродивая, со всеми инстинктами, вкусами и симпатиями самой простой русской женщины. Но сколько она делает добра и как она это делает – про то знают только ею облагодетельствованные. Все это представляется мне столь необыкновенным, что я готов думать, что в этом чудачестве есть что-то предзнаменательное”.

Князь не ошибся. Действительно, это “чудачество” немногие годы спустя вылилось в великий подвиг “живого монашества” – направления, получавшего тогда все более широкое распространение в стране и предполагавшего не только строжайшее следование иноческим уставам святых Саввы Освященного и Феодора Студита, но и практическое служение страждущему человечеству. Но перед этим великую княгиню Александру ждал новый удар: чтобы как-то оправдать свое легкомысленное поведение в глазах Александра II, Николай Николаевич публично обвинил жену в супружеской неверности. Виновником был назван духовник великой княгини – протоиерей Василий Лебедев, настоятель домовой церкви в честь иконы Божией Матери “Всех скорбящих Радосте” Николаевского дворца. Император не пожелал разобраться в случившемся и отказался принимать великую княгиню для объяснений. Под предлогом лечения он выслал княгиню за границу. А лечение действительно было необходимо: однажды во время поездки в карете лошади понесли и опрокинули экипаж, Александра Петровна получила тяжелую травму позвоночника, что впоследствии отразилось на ее здоровье: у нее отказали ноги. В 1879 году великая княгиня покинула Петербург, как оказалось, навсегда.

Во время болезни

Возвращаясь на родину на пароходе, в июне 1881 года она сделала остановку у берега вблизи Афонской Горы. Побывать на Святой Горе великая княгиня не могла, так как женщинам посещение Афона запрещено. Но на пароходе княгиню навещали афонские старцы, в беседе с ними она укрепляла свои духовные силы.

В Киеве

“Живое монашество – вот знамя, которое столь дорого моему сердцу”

По возвращении из-за границы она арендовала дом в Липках – аристократическом районе Киева. Несмотря на интенсивное лечение, Александра Петровна по-прежнему не могла передвигаться самостоятельно. Прикованная к инвалидной коляске, она находила утешение в молитвах и чтении Псалтири, которую называла “источником вечного радования”. Проникшись идеей “живого монашества”, она писала в одном из своих писем: “Живое монашество – вот знамя, которое столь дорого моему сердцу. Никакие монашеские обеты и правила не мешают любить ближнего, как самого себя, служить болящим, питать неимущих”. На личные средства (50 000 рублей) она купила на Лукьяновке большую усадьбу площадью в шесть десятин, где в 1889 году основала Свято-Покровский женский монастырь.

Монастырь давал приют бедным женщинам, желавшим посвятить себя Богу и ближним. За каких-нибудь пять месяцев попечением великой княгини на территории монастыря была сооружена Покровская церковь, а вскоре здесь вырос целый городок. В первые же годы было создано множество богоугодных заведений: бесплатные лечебница, приют, амбулатория и аптека, церковно-приходская школа с общежитием для учащихся. Церковные, жилые, больничные и хозяйственные здания строились по проекту выдающегося киевского архитектора Владимира Николаева.

Уже в 1893 году вступила в строй бесплатная амбулаторная лечебница для неимущих, которая принимала до 500 больных в день и по своим размерам, удобству и оснащенности не имела равных во всей империи. Первые “фотографии лучами Рентгена” были сделаны в Покровском монастыре уже в 1896 году – год спустя после их открытия. Благодаря высокой квалификации врачей смертность при операциях составляла не более 4%, что было невероятно низким показателем для того времени. Александра Петровна сердечно относилась к врачам, по-матерински ободряла, помогала им и доверяла их профессиональному мастерству – в монастырской больнице ей самой сделали несколько операций.

Она ухаживала за лежачими больными, присутствовала на операциях, нередко даже ассистировала хирургам

Все это требовало огромных средств. Великая княгиня продавала свои драгоценности и вкладывала вырученные деньги в строительство и оборудование больниц. Еще во время строительства Александра Петровна поселилась в маленькой келье и облачилась в иноческое одеяние, несколько позже она приняла и иноческий постриг с именем Анастасия, но это стало известно лишь после ее смерти, после вскрытия ее духовного завещания. В кабинете великой княгини находился подарок отца – чудотворная Почаевская икона Божией Матери, перед которой она ежедневно молилась и получила исцеление: в монастырскую обитель княгиню привезли на тележке, а здесь она начала ходить. В благодарность за милость Божию княгиня сама ухаживала за лежачими больными, была при них сиделкой, присутствовала на операциях, нередко даже ассистировала хирургам при многочасовых операциях. Надзор за порядком в больнице, работой сестер, за питанием больных и их духовной жизнью также несла на себе “великая матушка”, как вскоре с любовью стали ее называть.

В 1894 году Синод решил к процветающему Покровскому монастырю присоединить Межигорский монастырь, пребывавший тогда в полном упадке. Благодаря усилиям царственной инокини и этот монастырь обрел второе рождение.

Посещение императора и закладка Николаевского собора

Преподобная Анастасия Киевская

“Великая матушка” была строгой постницей и молитвенницей. До 1894 года, когда состояние ее здоровья стало ухудшаться и ей самой потребовалась серьезная операция, она присутствовала на всех монастырских службах, сама читала шестопсалмие, часы, канон. Скончалась “царственная инокиня” после тяжких страданий в 1 час 20 мин. ночи с 12 на 13 апреля 1900 года, во вторник Светлой седмицы. Похоронили ее, согласно завещанию, на монастырском кладбище, на могиле установили простой каменный крест.

Несмотря на все катаклизмы и войны, которыми был так богат ХХ век на нашей земле, Свято-Покровский монастырь уцелел, сохранилась и могила “великой матушки”. Насельницы монастыря и многочисленные паломники свято чтят память инокини Анастасии, великой княгини Александры Петровны, принцессы Ольденбургской».

Прославление

Решением Священного Синода Украинской Православной Церкви (Журнал № 64 от 24 ноября 2009 г.) инокиня Анастасия († 13/26 апреля 1900 г.) была причислена к лику местночтимых святых.

Рака с мощами преподобной Анастасии

24 января 2010 года в Покровском монастыре прошли торжества по случаю прославления преподобной Анастасии

А 24 января 2010 года в Свято-Покровском женском монастыре в Киеве прошли торжества по случаю прославления основательницы этой обители – Анастасии (великой княгини Александры Петровны Романовой).

Чин прославления во время Божественной Литургии в Свято-Николаевском храме обители возглавил светлой памяти Блаженнейший Митрополит Киевский и всея Украины Владимир († 5.07.2014).

Сегодня Николаевский собор Покровского монастыря переполнен. Архиереи, духовенство и киевская паства молятся преподобной Анастасии о мире в стране и прекращении междоусобной брани.

Сергей Герук

22 января 2016 г.pravoslavie.ru›89896.html