Мой Храм меня встречает тишиной,
где свежий воздух- древних стен прохлада,
Вся суета осталась за спиной,
Душе уставшей церковь как награда.

Здесь нет призывов, суетных речей,
немыслимо злословие и крики,
мерцает пламя золотых свечей,
на тёмных досках оживают лики.

Их доброта струится от икон,
Под взглядами Святых не много трушу
и бьётся в сердце колокольный звон,
когда пред Богом обнажаю душу.

Хоругви тихо плещут за спиной,
у Царских врат склоню свои колени.
С престола Бог беседует со мной,
Ему раскаюсь в праздности и лени.

Мой храм меня встречает тишиной,
Привычны взгляду старые иконы.
Вся суета осталась за спиной,
Здесь мир иной и здесь свои законы.

Юрий Соловьёв
Мой Храм 2007

30 октября– День памяти жертв политических репрессий

Горькие строфы



"В час вечерний, в час заката,

Каравеллою крылатой..."

Помнишь строки перед казнью,

Что в застенке родились?

Помнишь проклятые даты,

Где новейшие пилаты,

Души смешивая с грязью,

От былого отреклись?



Помнишь "бедных" и "голодных",

Благодетелей народных?

Помнишь "горьких", сладко пивших

С палачами из Чека?

Всех "бездомных" и "безродных",

Всех бездельников природных,

Всех, Россию погубивших

За понюшку табака?



До чего скромны и милы

Эти люмпены–громилы, –

Смотрят ласково с портретов

На грядущий свет зари...

А когда–то что есть силы

Пролетарские гориллы

Били мальчиков кадетов,

Оскверняли алтари.



И теперь ещё иные

Пишут книги заказные,

Представляя в добром свете

Мрачный гений Ильича.

Их бы – в те года чумные,

Где тифозные больные,

Где потерянные дети

Мрут, от голода крича.



Им бы – лагерные нары

Как итог партийной свары,

"Десять лет без переписки" –

Подрасстрельную статью

Да тюремные кошмары,

Чтоб на дне бессрочной кары

Ели варево из миски,

Пайку скудную свою.



Лишь испробовав на шкуре

Злую суть советской дури,

Можно сбросить с глаз завесу

И осмелиться тогда

Отразить в литературе

Все терзания и бури,

А не петь осанну бесу

Без сомнений и стыда.

__________________

Строки "В час вечерний, в час заката..."

принадлежат Николаю Гумилёву, написавшему

накануне расстрела свои последние стихи.

В своем отечестве пророк

Этой встречи я ждала несколько лет. Мы выехали из Самары пораньше, потому что не знали точно дороги. Но за несколько километров до деревни Утёвка сердце мое стало сильно колотиться и комом к горлу подступило волнение. Вот сейчас, уже совсем скоро... Чувствую. Знаю. Жду. «Утёвка» – читаю на дорожном указателе.

Село Утёвка Нефтегорского района, маленькое, глубинное, древнее село, затерявшееся среди таких же сёл в Самарской губернии. Долго петляли мои пути-дороги, пока не привели сюда. Ещё минута, и я буду, не таясь, плакать у могилы под небольшим узорчатым крестом почти у самой стены Троицкого храма. Здравствуй, Григорий Журавлёв, человек, давно и прочно занявший в моей душе особое место.

    В музее Московской Духовной академии, в церковно-археологическом кабинете, я увидела небольшую икону святого Льва – Папы Римского. Было в ней что-то особо трогательное, она не отпускала от себя взгляд, хотя, честно сказать, мало что знала я о житии святого Льва. Семинарист-экскурсовод сказал, что написана сия икона простым крестьянином, а совсем даже не иконописцем, и что у крестьянина того не было ни рук, ни ног, писал он икону зубами. Написана она была мастерски, со вкусом. Как же так? Как же это возможно?

Через год в Пюхтицком женском монастыре мне была дарована радостная встреча. Мать Ирина, по послушанию экскурсовод, показала мне в Успенском храме небольшую иконку святого Георгия Победоносца на коне, повергающего наземь грозного змия.

– Эту икону писал зубами сельский иконописец...

– Журавлёв?! – ахнула я.

– Да, Григорий Журавлёв из села Утёвка Самарской губернии.

С тех пор молилась и просила благословения у Господа на поездку в Утёвку.

Он родился в 1858 году. Уродцем. Едва подрос, выползал на культях во двор, брал зубами прутик и что-то чертил им на земле. Делал он это так упорно, что односельчане дивились – до чего упрям! Земский учитель Троицкий обратил внимание на рисунки убогого мальчика Гриши и поразился, как точно изображает он увиденное. Стал Троицкий учить Гришу Журавлёва грамоте. Грамоту мальчик одолел быстро, ум у него был живой, хваткий, буквы выписывал ловко, одна к одной. Когда Гриша подрос, у него был самый красивый в деревне почерк, ему даже поручали переписывать протоколы экзаменов, что считалось особым знаком доверия и уважения. А уж писем написал будущий художник – за всю деревню. Не просто был грамотный, а выписывал, вырисовывал каждую буковку.

А ещё у него была самая большая библиотека в деревне. Читать любил. Вообще к учебе, всякой, имел склонность. И в Утёвке не остался, уехал в Самару, поступил в гимназию. Ему было двадцать два года, когда он её окончил и вернулся в родную деревню, самообразование продолжал, изучил черчение, анатомию человека. И только после этого стал писать иконы на заказ. Ему охотно заказывали, не диковинка ли без рук, без ног, а рисует.

Пытаюсь представить себе, как это вообще можно и ничего у меня не получается. В маленькой книжечке изданной в Самаре четыре года назад, мне попалась наконец фотокарточка Григория Журавлёва. На табурете в элегантном костюме, нога на ногу, сидит его брат Афанасий Николаевич. А рядом на культяшках, с пустыми рукавами чёрного до полу пиджака – он. Лицо с маленькой бородкой и усами, высокий лоб. Смотрит прямо. От всего его облика веет силой. Чувства жалости к несчастному уродцу нет и в помине. Вдумчивость, волевой характер не оставляют места для вздохов и сострадания. Говорят, что брат его, Афанасий, после смерти матери ухаживал за Григорием, возил его на базар, в баню, конечно, в церковь. Без церкви Журавлёв свою жизнь не мыслил.

Он рисовал, стоя на полу на своих культяшках перед маленьким особым столиком, держа кисть в зубах. Рисовал красками и углем. Говорят, был весёлого нрава, шутник, умел выделывать разные штуки. Например, брал в зубы пастуший кнут, размахивался им и с оглушительным свистом хлопал. Или ловко прихватывал зубами стакан и выпивал. А расписывался! Очень своей росписью гордился, мастерски, виртуозно выводил свою фамилию.

Григорий Журавлёв не сидел без дела. Был он лёгонький, деревенские мужики его по Утёвке носили. Принесут его в церковь, он сидит и на всех зорко посматривает.

В 1885 году в Утёвке началось строительство большого Троицкого храма. Безногий, безрукий мастер берётся расписывать его стены. Специально для него соорудили подмостки, на которых он и работал без устали. После смерти Журавлёва о нём вроде как и забыли. А потом, в богоборческие годы, храм закрыли, священника местного посадили в «воронок» и увезли «без права переписки». А иконы, кому не лень, уносили из собора на хозяйские нужды. Они и горят хорошо, и дыру в заборе залатать ими очень даже можно. Но Господь открыл имя забытого художника-иконописца, открыл чудесным образом.

     Один югославский искусствовед Здравко Кайманович в 1963 году в сербском селении Пурачиц обнаружил необычную икону. Святые равноапостольные Кирилл и Мефодий во весь рост, в руках свитки. Работа удивительно тонкая, особо тщательная. Сначала Здравко подумал, что это труд иконописца с академическим образованием. Но прочитал подпись на обороте и ахнул: «Сию икону писал зубами крестьянин Григорий Журавлев села Утёвка Самарской губернии, безрукий и безногий, года 1885, 2 июля». Югославский искусствовед обратился с запросом к нам в страну и вскоре получил ответ из Государственного архива, подтверждающий авторство Журавлёва. Как попала икона в далёкую Сербию, удивляться не приходится. Работы Григория покупались охотно, увозились в разные концы.

...Местный батюшка Анатолий Копач находит в большой связке ключей ключ от храма и мы входим с ним в прохладу притихшей церкви. Иконы Григория Журавлева справа от Царских врат. «Спаситель». Кротко сложенные на груди руки, длинные волосы по плечам, опущенные долу глаза. Во всём облике Спасителя – тишина и смирение. Эти тишина и смирение «кричат» с иконы о нашем несмирении и нашей нетишине. Икона дышит, молиться перед ней легко, плакать радостно. Какой талант надо иметь от Господа, чтобы создать подобное? Я совсем забываю, что написал икону калека. Слово «калека» не принимается сердцем, оно кажется рядом с этой иконой инородным, бранным, грубым. Не калека, мастер. А вот ещё одна икона – «Спаситель Благословляющий». С благословляющей десницей, в расшитых одеждах, с глазами, в которых неземная печаль. Смотреть в эти глаза – значит каяться и молить о прощении. Хотя они совсем не обличают, они скорбят. И жалеют, и тревожатся. Нет, нет, написать такое невозможно. И опять вспоминаю – зубами(!)

Отец Анатолий стоял в сторонке, ему понятны минуты встречи с журавлёвскими иконами. Он не торопил. Уже потом он расскажет мне, что после открытия храма собирали иконы с миру по нитке. Какая-то старушка принесла икону «Господь Саваоф», ничего не сказала, оставила в храме, и всё. Из села Мало-Малышевка прибыли три иконы – «Жены-мироносицы», «Крещение Господне», «Воскресение Христово». А икону «Спаситель Благословляющий» подарила храму Мария Пестименина, правнучка попечителя храма.

Но иконы – это ещё не все наследие Журавлёва. В Троицком соборе стараниями отца Анатолия удалось сохранить несколько расписанных Григорием фресок. Их трудно разглядеть, но я всматриваюсь до боли в глазах в настенную роспись и вижу руку, поднятую над ковчежцем – целитель Пантелеймон, такой знакомый всем православным, в редком храме нет его иконы.

А вот ещё одна настенная роспись. Епископ Черниговский Феодосий. А вот ещё одна – святой Симеон Верхотурский. Лики святых смотрят со стен Троицкого собора, напоминая о человеке, который оставил нам не только удивительные фрески и иконы, но ещё и преподал на собственном примере науку жить. Как жить? Конечно, с Господом в сердце. Иная жизнь не оставила бы после себя такой яркий след. Удивительно: человек пришёл в мир уродцем. Первое осмысленное понимание этого могло породить в душе естественный ропот: почему я, за что я? Зависть к здоровым, злобу к благополучным, тоску о завтрашнем дне. А он выползает на культях на Божий свет из сумрака крестьянской избы, берёт в зубы прутик... Он славит Господа каждым своим новым рисунком, каждой иконой, каждой фреской. Говорят, что и купол Троицкого храма расписывал он.

Мне очень хотелось узнать мнение художников об иконах Григория Журавлёва. И я очень обрадовалась, прочитав слова художника Николая Колесникова: «о понимаю, что видеть краски, чувствовать пространство, уметь создать образ – это не всё. Необходимо ещё умело владеть кистью. Художник-иконописец преодолевая недуг, отыскал силы, чтобы развить в себе талант, которому суждено остаться в веках. Ведь эти иконы воистину нерукотворные».

А ведь действительно – нерукотворные. Говорят, рукотворно всё, что создано человеком. А, оказывается, нет. Господь по особой милости посылает верным чадам Своим дар нерукотворного таланта. Журавлёву этот талант был послан с избытком. Конечно, имя его быстро вышло за пределы Утёвки. В 1892 году в Самаре был освящён храм Христа Спасителя. Иконы для его иконостаса были заказаны в Петербурге, в мастерской Сидорского. Все. Кроме одной. Икону покровителя Самары, святителя Алексия, Митрополита Московского, губернатор заказал Григорию. И он эту икону написал. К сожалению, сообщение об этом осталось только в небольшой книге, посвящённой созданию храма. Но самого храма уже нет, взорвали в богоборческие годы, наверное, вместе с иконостасом.

Не только в Самаре почитали иконописца-самоучку. Сам царь не обошёл своим вниманием Григория. Да, да, было в жизни Журавлёва и такое событие. Слух о необычном мастере дошёл и до царствующего дома. Император Николай Александрович пригласил его к себе во дворец и заказал ему групповой портрет царской семьи. Целый год жил художник в Петербурге и работал над портретом. Говорят, Журавлёв Государю угодил. 25 рублей золотом ежемесячно назначил он пожизненную пенсию художнику. Но это ещё не всё. Самарскому губернатору было приказано выдать Журавлёву «иноходца с зимним и летним выездом». То-то радость для утёвских мужиков – ездили они тем выездом на рыбалку и в баню.

В иконной лавке Троицкого собора я очень хотела купить открыточки – иконки Григория Журавлёва. Но отец Анатолий только руками развёл:

– Нет их. Не в продаже нет, а вообще.

Какая жалость! Каждый паломник купил бы с радостью, подарил бы родным и знакомым. Но тираж стоит больших денег, а отец Анатолий еле успевает латать дыры. С Божьей помощью сделал вокруг церкви забор, поставил крест на могиле Журавлёва.

– А едут к вам, батюшка?

– Приезжают. Всё больше свои, самарские. Далеко, глубинка...

Как жаль, что эти иконы, эти фрески видят так мало людей. Я сокрушалась об этом в Утёвке, сокрушаюсь и сейчас, когда пишу эти строки. Поверьте мне на слово: перед иконами, писанными безруким художником, очищается душа, и даруются слёзы благодати. К ним должны ехать, их должны видеть люди, стоять перед ними и молиться. Говорят, что из Самары от центрального автовокзала ходят в Утёвку автобусы. Отец Анатолий будет рад новым паломникам, как рад он всем, кто приезжает в Троицкий храм.

Святой благоверный князь Александр Невский.

Иконы утёвского мастера хранятся и в Самаре. В Петропавловской церкви – икона святого князя Александра Невского, в музее Самарской епархии – «Млекопитательница», «Смоленская», в художественном музее – «Николай Чудотворец». Но всё-таки родина Журавлёва – это особо. Пройтись по земле, постоять у дома, в котором иконописец жил, войти в храм и помолиться среди его икон и фресок – это нельзя сравнить ни с чем. Я долго собиралась сюда и благодарю Господа, что состоялась моя поездка, и я могу рассказать о ней читателям.

Мы ещё постояли на могилке Григория Журавлева перед обратной дорогой. Пошёл дождь, мелкий, незлобный, тёплый. Отец Анатолий отслужил панихиду. Стояли долго. Уезжать не хотелось. И вот в последний раз прикладываюсь к металлическому кресту, беру благословение у отца Анатолия и сажусь в машину. Обратная дорога в Самару. Там тоже есть иконы Журавлёва. Жду с ними встречи. 

Наталья Сухинина

Рассказ «Изограф Божией милостью»

В полутемной избе, освещаемой мигающим огнем лучины, за столом сидели сродники Марьи Журавлевой. Муж ее был забран еще на Успенье в солдаты и служил на далеком и опасном Кавказе, где участвовал в усмирении бунтующего Дагестана и Чечни. Сама Марья, взятая в село Утеевки из богатой крестьянской семьи, лежала на чистой хрустящей соломе, постланной на полу в хорошо протопленной баньке, и маялась третьими родами. Банька освещалась тремя маслеными коптилками, а роды принимала повивальная бабка Авдотьюшка, да еще тут была замужняя золовка Дашка, которая грела воду и раскладывала на лавке чистые тряпки и пеленки. Хотя роды были и третьи, но подвигались туго, и бабка уже применяла и мыльце, и выманивала ребеночка на сахарок, и даже послала девку к батюшке Василию открыть в храме Царские Врата и сотворить молебен с водосвятием преподобной Мелании Римляныне, которая благопоспешествует в родах. То ли мыльце, то ли отверзание Царских Врат, но что-то помогло, и банька вскоре огласилась пронзительным криком младенца. Но вслед за этим криком раздался отчаянный вопль Авдотьюшки. Золовка схватила коптилку, поднесла ее ближе к новорожденному и тоже завизжала. Ребенок родился без рук и без ног. Двери избы распахнулись, и вбежала запыхавшаяся Дашка. Сродники, сидевшие за столом, все повернулись к ней с вопросом:

– Ну что там? Дашка всплеснула руками и заголосила. Все всполошились.

– Что, Манька померла?!

– Да нет же.

– Ну не вой ты, дура, говори толком, наконец!

– Ребенок народился урод!

– Как так урод?

– А так, ручек нет, ножек нет, одно тулово да голова. Все гладко. Вроде как яйцо.

Все вскочили из-за стола и бросились в баньку смотреть. В избу из церкви пришел отец дьякон за получением требных денег. Узнав такое дело, он раскрыл от удивления рот и стоял так минуты две, крестясь на образа. А потом сам побежал к баньке, подобрав края рясы.

– Пропустите отца дьякона, пропустите, – расталкивая локтями сродников кричала Дашка. Дьякон завернул полу рясы, достал черепаховый очешник, степенно одел очки и тщательно оглядел ребенка.

– Отец дьякон, как же это могло случиться? И девка наша, Манька, здоровая и крепкая, как репка. Да и мужик ейный был, как жеребец, а дите получилось бракованное? – в недоумении спрашивали Манькины сродники.

– М-да, православные, вопрос этот сложный. Здесь только докторская наука в состоянии на него ответить. Но что касается моего мнения, то я, как церковнослужитель, могу сказать, что здесь сам сатана поработал. Без него, проклятика, здесь дело не обошлось. Видно, Господь усмотрел в этом младенце великого человека. Может быть, он назначен Господом быть генералом, а может быть, даже архиереем. А дьявол по злому умыслу взял, да ручки и ножки-то отнял у младенца. Вот тебе и архиерей. Впрочем, может быть, я ошибаюсь, так простите меня Христа ради. А от требных денег мы отказываемся, и в таких скорбных обстоятельствах не берем.

Родительницу с ребенком из баньки привезли в избу и поместили в углу, отгородив его ситцевой занавеской. Сродники толпились около кровати и подавали советы:

– Ты, Манька, тово, титьку ему не давай, – говорил дядя Яким, – он денька два покричит, похрундучит, да и окочурится. И тебя развяжет, да и сам в Царствии Небесном будет тебя благодарить. Нет ему места в энтой жизни, такому калечке. Ты вот сама-то раскинь умом: ведь он вечный захребетник, ни рук, ни ног. Один только рот для еды, да брюхо. Куда он сгодится такой, разве что цыганам отдать, чтобы на ярмарках за деньги показывали.

Но все же через восемь дней младенца принесли в церковь.

– Крещается раб Божий Григорий. Во имя Отца. Аминь. И Сына. Аминь. И Святаго Духа. Аминь.

– Эк, какой он гладкий, – ворчал батюшка Василий, – не за что ухватиться. Едва не утопил в купели.

Дядя Яким был восприемником. Принимая окрещенного Гришу в сухие пеленки, он ворчал:

– И что это за робенок такой, один только рот.

Батюшка Василий, укоризненно посмотрев на восприемника, сказал:

– Мы, Якимушка, еще не знаем, какой Божий промысел об этом ребенке. А что касается рта, то этим ртом он может сотворить еще большие дела. Ведь рот служит не только для вкушения ястий, но сказано в Писании: "В начале было Слово". Погоди, погоди, еще не ты, а он тебя будет кормить. У моей матушки об этом ребенке был интересный промыслительный сон.

– Хотя и сон, но ты, батюшка Василий, ты это не тово, не тово толкуешь. Ну как такой калекша будет мне, здоровому мужичище, пропитание предоставлять? Нет, не может быть такой возможности.

– Что человеку невозможно, то Богу возможно, – сказал отец Василий, приступая к ребенку со святым миром.

Плохо бы пришлось маленькому Грише, если бы не старшие брат и сестра. Особенно сестра. Крестный, дядя Яким, сработал для Гриши особую низкую колясочку, которую привез во двор со словами: "Для моего будущего кормильца". И где бы братик и сестра не ходили, они везде возили с собой Гришу, который рос смышленым мальчиком и смотрел на мир Божий ясными вдумчивыми глазами. Обучать его грамоте и закону Божиему приходил сам отец дьякон. Гриша, сидя на лавке, навалившись грудью на стол и держа в зубах карандаш, старательно выписывал на бумаге буквы: аз, буки, веди, глаголь, добро. Вся деревня его жалела, и все старались для него что-нибудь сделать, чем-то услужить. Дети, обычно безжалостные к юродивым, дурачкам и калекам, никогда не обижали и не дразнили Гришу. Отец Гриши так и не вернулся с Кавказа. Видно где-то сразила его лихая чеченская пуля. Но нужды в семье не было, потому что мир взял на себя заботу о ней. Распахивал и засевал земельный надел, собирал урожай и помогал общинными деньгами. Помогал и настоятель храма, батюшка Василий, помогал и барин – предводитель уездного дворянства, отставной генерал князь Тучков.

Рисовальные способности у Гриши проявились рано. И создавалось такое впечатление, что через свои страдания он видел многое такое, чего другие не видели. Своим детским умом он проникал в самую суть вещей и событий, и порой его рассуждения удивляли даже стариков. По предложению барина Гришу каждый день возили в колясочке в усадьбу, где с ним занимались учителя, обучавшие генеральских детей. Но особенно притягательной для Гриши была церковь. Село Утеевки было обширное, и народу в нем жило много, а вот храм был маленький и тесный, всегда наполненный прихожанами. Гриша постоянно просился в храм Божий, и терпеливые братик и сестра, не споря, всегда отвозили его ко всенощной, к воскресной обедне, а также на все праздники. Проталкиваясь с коляской через народ, они подвозили Гришу к каждой иконе, поднимали его, и он целовал образ и широко открытыми глазами всматривался в него, что-то шепча, улыбаясь, кивая головой Божией Матери, и часто по щекам его катились слезы. Его с коляской ставили на клирос. Позади большой иконы Димитрия Солунского, и он всю службу по слуху подпевал хору чистым звонким альтом. Барин, князь Тучков, не оставлял Гришу своей милостью и, с согласия матери, отправил его учиться в Самарскую гимназию. Вместе с ним поехали его брат и сестра. Перед тем князь был у Самарского губернатора и все устроил.

Городской попечительский совет снял для всех троих квартиру неподалеку от гимназии, внес плату за обучение, а барин оставил деньги на прожитье и на извозчика. Брат отвозил Гришу в гимназию и оставался с ним в классе, а сестра хозяйничала дома, ходила на рынок, готовила нехитрую снедь. На удивление всем Гриша учился хорошо. Одноклассники вначале дичились его и сторонились, как губернаторского протеже и страшного калеку, но со временем привыкли, присмотрелись и даже полюбили его за веселый нрав, недюжинный ум и способности, но особенно за народные песни, которые он пел сильным красивым голосом.

– Надо же, никогда не унывает человек! – говорили они. – Не то что мы – зануды и кисляи.

Кроме гимназии Гришу возили в городской кафедральный собор на богослужения и еще в иконописную мастерскую Алексея Ивановича Сексяева.

        Когда Гриша оказывался в мастерской, он был просто сам не свой. Вдыхая запах олифы, скипидара и лаков, он испытывал радостное праздничное чувство. Как-то раз он показал хозяину мастерской свои рисунки на бумаге карандашом и акварелью. Рисунки пошли по рукам, мастера покачивали головами и, одобрительно пощелкивая языками, похлопывали Гришу по спине. Вскоре они, не ленясь, стали учить его своему хитрому мастерству тонкой иконной живописи, с самого изначала.

– Хотя и обижен он судьбой, но Господь не оставит этого мальца и с нашей помощью сотворит из него мастера, – говорили они.

Хозяин, Алексей Иванович, специально для него поставил отдельный столик у окна, приделал к нему ременную снасть, чтобы пристегивать Гришу к столу, дал ему трехфитильную керосиновую лампу и от потолка на шнурке подвесил стеклянный шар с водой, который отбрасывал на стол от лампы яркий пучок света. А Гришиного брата учили тому, чего не мог делать Гриша: изготовлению деревянных заготовок для икон, грунтовке и наклейке паволоки, накладке левкаса и полировке коровьим зубом, а также наклейке сусального золота и приготовлению специальных красок. Самого же Гришу учили наносить на левкас контуры изображения тонкой стальной иглой – «графьей», писать «доличное», т. е. весь антураж, кроме лица и рук, а также и сами лики, ладони и персты. Брат давал ему в рот кисть, и он начинал.

Трудно это было поначалу, ой как трудно. Доска должна была лежать на столе плашмя, ровно, чтобы краска не стекала вниз. Кисточку по отношению к доске нужно было держать вертикально. Чем лучше это удавалось, тем тоньше выходил рисунок. От слишком близкого расстояния ломило глаза, от напряжения болела шея. После двух-трех часов такой работы наступал спазм челюстных мышц, так что у Гриши не могли вынуть изо рта кисть. Ему удавалось раскрыть рот только после того, как на скулы накладывали мокрые горячие полотенца. Но зато успехи были налицо. Рисунок на иконе выходил твердый, правильный. Иной так рукой не сделает, как Гриша зубами. Молодой мастер, заглядывая на Гришин стол, кричал другим: "Эк, Гришка-подлец, ворона-то с мясом как ловко отработал! Гля, братцы, как живой, право же, к Илье Пророку летит!" В иконных сюжетах Гриша ориентировался на "Лицевой подлинник" – сборник канонических иконных изображений. Начал он с простых икон, где была одна фигура святого, но потом понемногу перешел к более сложным сюжетам и композициям. Хозяин, Алексей Иванович, его поучал:

– Гриша, ты икону пиши с Иисусовой молитвой. Ты человек чистый, в житейских делах не запачканный, вроде как истинный монах. Пиши истово, по-нашему – по-русски. Мы бы хотели так писать, да не получается. Опоганились уже, да и водочкой балуемся, и бабы в нашей жизни как-то путаются. Где уж нам подлинно святой образ написать! У нас не обитель монастырская, где иноки-изографы перед написанием образа постятся, молятся, молчат, а краски растирают со святой водой и кусочком святых мощей. Во как! Святое послушание сполняют. А у нас просто мастерская, с мирскими грешными мастерами. Нам помогает то, что иконы после наших рук в храмах Божиих специальным чином освящают. Тогда образ делается чистый, святой. Ну, а ты – совсем другое дело. У тебя совсем по-другому – благодатно получается. Но только не забывай блюсти канон, не увлекайся. Будет бес тебя искушать, подстрекать добавить какую-нибудь отсебятину, но держись канонического. Потому как каноническое – есть церковное, а церковное – значит соборное, соборное же – всечеловеческое. Не дай тебе Бог допустить в иконе ложь. Ложность в иконописании может нанести непоправимый вред многим христианским душам, а правдивость духовная кому-то поможет, кого-то укрепит.

Шли годы, и многому научился Гриша в мастерской Алексея Сексяева. В двадцать два года закончил он Самарскую гимназию и возвратился в родное село Утеевку, где стал писать иконы на заказ. Написанные им образа расходились в народе нарасхват. Мало того, что иконы были хороши и благодатны, особенно в народе ценили и отмечали то, что это были не обычные иконы, а нерукотворные. Что Сам Дух Святый помогает Григорию-иконописцу, что не может так сработать человек без рук и без ног. Это дело святое, это – подвиг по Христу. Очередь заказчиков составилась даже на годы вперед. Гриша стал хорошо зарабатывать, построил себе просторную мастерскую, подготовил себе еще помощников и даже взял на иждивение своего дядю Якима, который к тому времени овдовел и постарел.

К 1885 году, в царствование благочестивого Государя Императора Александра Александровича, в богатом и хлебном селе Утеевки начали строить соборный храм во имя Святыя Живоначальныя Троицы и Гришу пригласили расписывать стены. Для него по его чертежу были сделаны специальные подмостки, где люлька на блоках могла ходить в разных направлениях. По сырой штукатурке писать надо было быстро, в течение одного часа, и Гриша, опасаясь за качество изображения, решил писать по загрунтованному холсту, наклеенному на стены. Около него все время находились брат и еще один помощник, которые его перемещали, подавали и меняли кисти и краски. Страшно тяжело было расписывать купол храма. Только молитвенный вопль ко Христу и Божией Матери вливал в него силы и упорство на этот подвиг. Ему приходилось лежать на спине, на специальном подъемнике на винтах, страдать от усталости и боли, и все-таки он сумел завершить роспись купола. От этой работы на лопатках, крестце и затылке образовались болезненные кровоточащие язвы. Работа со стенами пошла легче. Первым делом Григорий начал писать благолепное явление патриарху Аврааму Святыя Троицы у дуба Мамврийского, стараясь, чтобы вышло все, как у преподобного изографа Андрея Рублева.

Прослышав о таком необыкновенном живописце, из Петербурга приехали журналисты с фотографом. Стоя у собора, они расспрашивали работающих штукатуров: "Как это Григорий расписывает собор, не имея конечностей?" Псковские штукатуры ухмылялись, свертывали из махорки толстые цигарки и окуривали едким густым дымом любопытных журналистов.

– Как расписывает? Известно как – зубами, – говорили мужики, попыхивая самокрутками, – берет кистку в зубы и пошел валять. Голова туды-сюды так и ходит, а два пособника его за тулово держат, передвигают помалу.

– Чудеса! – удивлялись журналисты. – Только на Руси может быть такое. А пустит он нас поснимать?

– Как не пустит. Пустит, без сумления. Пускай народ православный, хоть не в натуре, а все же на ваши фотки поглядит. Иконы у Григория уж больно хороши, для души и сердца очень любезны. Одним словом сказать - нерукотворенные. Несколько лет подряд расписывал храм Григорий, От напряженной работы и постоянного вглядывания в рисунок почти вплотную испортилось зрение. Пришлось ехать в Самару заказывать очки. Очень беспокоил рот. Постоянно трескались и кровоточили губы, основательно стерлись передние резцы, на языке появились очень болезненные язвочки. Когда он, сидя после работы за столом, не мог есть от боли во рту, сестра, вытирая ладонью слезы и всхлипывая, говорила:

– Мученик ты, Гришенька, мученик ты наш.

Церковь, расписанная Григорием Журавлёвым.

Наконец, храм был расписан полностью, и на его освящение прибыли сам епархиальный архиерей, самарский губернатор, именитые купцы-благодетели, чиновники губернского правления и духовной консистории. Из окрестных деревень собрался принарядившийся народ. Когда начальство вошло в храм и оглядело роспись, то все так и ахнули, пораженные красотой изображений. Здесь в красках сиял весь Ветхий и Новый Завет. Была фреска "Радость праведных о Господе", где праведные, ликуя, входят в Рай. Было "Видение Иоанна Лествичника", где грешники с лестницы, возведенной на воздусях от земли к небесам, стремглав валятся в огненное жерло преисподней. Изображение настолько впечатляло, что две купчихи так и покатились со страху на руки своих мужей и без памяти были вытащены на травку. Было здесь и "Всякое дыхание да хвалит Господа", и "О Тебе радуется Обрадованная всякая тварь", где были изображены всякие скоты, всякая тварь поднебесная, дикие звери и красавец павлин, а также само море с гадами и рыбами, играющими в пенистых волнах.

Освящение было торжественное. Пел привезенный из Самары архиерейский хор. Ектеньи громовым гласом произносил соборный протодьякон к радости и восторгу его поклонников, самарских купцов-толстосумов. А Гриша в это время был болен и лежал у себя дома на коечке. Перед ним на полу сидел, звеня цепями, юродивый Афоня и по-собачьи из миски со щами хватал зубами куски говядины, крестился и утробно икал, жалобно прося согреть душу водочкой.

Примерно через месяц после освящения собора из Самары в Утеевку в щегольской коляске, запряженной парой гнедых гладких лошадей, приехал чиновник по особым поручениям при губернаторе с толстым большим конвертом, запечатанным гербовыми сургучными печатями. В конверте было Письмо от министра двора Его Императорского Величества с приглашением Григория Николаевича Журавлева в Санкт-Петербург и с приложением пятисот рублей ассигнациями на дорогу

Провожали Гришу к царю в Петербург всем селом. Отслужили напутственный молебен, напекли пирогов-подорожников. Осенним светлым днем бабьего лета, когда к югу потянулись треугольные стаи птиц, а в чистом, пахнущем вялым листом воздухе полетели легкие паутинки, соборный дьякон выпевал ектению: "О еже послати им Ангела мирна, спутника и наставника сохраняюща, защищающа, заступающа и невредимо соблюдающа от всякаго злаго обстояния, Господу помолимся".

Григория сопровождали брат и сестра. От Самары вначале плыли на пароходе "Св. Варфоломей", а потом ехали чугункой во втором классе. В купе заглядывали праздные зеваки, чтобы поглазеть на необыкновенного урода, которого, как они полагали, везли на ярмарку на показ. Петербург их встретил резким западным ветром и холодным дождем. На вокзале встречали посланные от графа Строганова люди с каретой. Григорию было известно, что граф – большой ценитель русской старины и обладатель самой большой коллекции древних русских икон. Карета подкатила к Строгановскому дворцу на Невском проспекте, и приезжих поместили во флигеле для гостей. Они расположились в трех комнатах. Кроме того, для Григория была приготовлена иконописная мастерская со всем набором кистей и красок. Буквально с первого дня к Григорию стали приходить посетители. Первым явился именитый первогильдейный купец Лабутин – антикварщик и обладатель крупной, правда бессистемной, коллекции икон. Он осмотрел Гришу своим немигающим совиным взглядом, легкий, поджарый сел в кресло, потер сухие ладони и предложил Грише заключить контракт на изготовление пятидесяти икон за хорошую плату. Тут же выложил на стол крупную сумму задатка.

– А если помру, – сказал Гриша, – что тогда будет?

Лабутин опять потер руки и пожелал ему многая лета, но, если все же будет такая Господня воля, то он неустойки не потребует, а просто понесет убытки. Вслед за этим потянулся нескончаемый поток посетителей.

Были здесь студенты Академии художеств, были любопытные великосветские дамы, были газетчики и журналисты, были ученые – профессора медицины Бехтерев, Греков, Вреден и даже один известный академик анатомии. Навестил его и земляк, приехавший с Поволжья, – знаменитый иконописец Никита Савватеев, писавший образа для Царской семьи. Он подарил Грише икону Преподобного Сергия Радонежского, кормящего в лесу хлебом медведя. Гриша икону принял с удовольствием и долго рассматривал подарок, дивясь тонкому строгановскому письму. При этом он припомнил, что блаженный Афоня –юродивый из его села Утеевки – как-то говорил ему, что звери без страха, с любовью идут к святому, потому что чуют в нем ту воню, которая исходила от Праотца нашего Адама до его грехопадения.

Как-то раз к Грише зашел сам граф Строганов и предупредил, что ожидается высокое посещение Государя Императора Александра III и его супруги Императрицы Марии Федоровны. Что им угодно познакомиться с Гришей и посмотреть его в работе.

И вот, в один прекрасный солнечный зимний день, во двор Строгановского дворца въехала карета Государя в сопровождении казачьего конвоя. Казачий сотник и хорунжий первыми вошли в помещение и тщательно осмотрели его. Гриша сидел на диване в ожидании высоких гостей и смотрел на входную дверь. И вот, дверь открылась, и вошел Государь с Императрицей.

Государь был видом настоящий богатырь. Приветливое широкое лицо его было украшено густой окладистой бородой. Одет он был в военный мундир с аксельбантом под правый погон и белым крестом на шее, широкие шаровары заправлены в русские сапоги с голенищами гармошкой. Государь сел рядом с Гришей. Напротив, в кресла села Императрица. Взглянув на Гришу, она сказала Императору по-французски: "Какое у него приятное солдатское лицо". Действительно, на Гришу приятно было смотреть: глаза у него были большие, ясные и кроткие, лицо чистое, обрамленное темной короткой бородкой. Волосы на голове недлинные и зачесаны назад.

Окружавшие Гришу люди засуетились и стали показывать иконы его письма. Иконы были безукоризненно прекрасны и понравились Августейшей чете. Императрице особенно приглянулся Богородичный образ – "Млекопитательница", который тут же и был ей подарен.

– Ну, а теперь посмотрим, как ты работаешь, – сказал Государь, вставая с дивана. Гришу перенесли в мастерскую, посадили на табурет и пристегнули к столу ремнями. Брат дал ему в зубы кисть. Гриша оглядел свою недоконченную икону, обмакнул кисть в краску, немного отжал ее о край и начал споро писать лик святого. Вскоре его кисть сотворила чудо, и с иконы глянул благостный образ Святителя Николая Чудотворца.

– Шарман, шарман, – посмотрев в лорнет, сказала Императрица.

– Ну, спасибо, брат, уважил, – сказал Император и, отстегнув золотые карманные часы с репетицией, положил их на столик рядом с Гришей. Затем обнял его и поцеловал в голову.

На следующий день из Канцелярии двора Его Величества принесли указ о назначении Грише пенсии – пожизненно, в сумме 25 рублей золотом ежемесячно. А также еще один указ самарскому губернатору о предоставлении Григорию Журавлеву резвого иноходца с летним и зимним выездом.

Пробыв в Петербурге до весны, когда с полей стаял снег, а по Неве прошел лед, Гриша с сопровождающими вернулся назад в родные Утеевки. И там жизнь пошла по-старому. С утра звонили в соборе, и изографа на иноходце с летним выездом везли на раннюю и сажали в кресло на клиросе, где он от души пел весь обиход обедни. Как почетному лицу и благодетелю на серебряном блюдце в конце службы дьякон подносил ему антидор и, в ковшике, сладкую винную запивку. После службы тем же путем ехали на иноходце домой, где он вкушал завтрак, смотря по дню, скоромный или постный. Помолившись в Крестовой комнате, он перемещался в мастерскую и с головой уходил совсем в другой мир, где не было кабаков, пьяных мужиков с гармошками, вороватых цыган, бранчливых краснощеких баб и усохших сплетниц-старух. А был там мир удивительных красок, которыми он на липовых или кипарисовых досках буквально творил чудеса. На поверхности этих досок его Богоданным талантом рождалось Святое Евангелие в красках. Там был и радостный плач, и умиление, и неистовый вопль, и неутешные скорби.

Когда он уставал, то просил кликнуть блаженного Афоню, который не всегда – "шалам-балам" – нес всякую непонятную чушь, но мог говорить и удивительные речи. Обычно он садился на пол и, обсмоктав принесенную из кухни большую говяжью кость и выбив из нее жир, начинал разговор о том, что бывает мир праведный и неправедный. Мир – грешный повселюдный и прелюбодейный – принадлежит людям и бесам и пишется через десятиричное "и" – МIРЪ, а мир праведный Божий, по-древнееврейски называемый ШАЛОМ, пишется через букву "иже" – МИРЪ. Так что ты, Гришуня, в надписании титлов на образах не дай промашки. Удивлялся Гриша: и где это блаженный Афоня успел набраться премудрости такой?

Гриша часто задумывался о иконописном каноне. Иногда у него возникало искушение добавить, что-то от себя, но совесть и религиозное чувство удерживали его от этого. Он знал, что иконописный канон создается, во-первых, святыми через мистические видения и через их духовный опыт, во-вторых, через откровения Божиим людям в чудесах наитием Святаго Духа, и, в-третьих, он черпается из сокровищницы Священного Писания и Предания. Иконописцы были только ревностными исполнителями, но при этом они обязательно должны были быть людьми праведной жизни. Что касается последнего условия, то как раз оно-то соблюдалось довольно слабо, если, конечно, не считать богобоязненных монастырских изографов. Еще можно было поручиться за старообрядческие иконописные мастерские, откуда были изгнаны табак, водка, и вообще все было строго и по чину.

У Гриши в Самаре был знакомый иконописец – выкрест Моисейка. Таланта у него было хоть отбавляй. Учился в Московском училище живописи и ваяния, стипендиат фабриканта миллионера Рябушинского. Но был Моисейка человеком неукротимой плоти, силой и ростом походил на Самсона, сына Маноева, и жил, как говорится, "нога за ногу". То он как одержимый запирался в мастерской и писал иконы, то целый месяц бражничал по кабакам с непотребными девками, пока не пропивался дотла. Иконы его расходились больше по дворянству, интеллигентам-русофилам, а также по богатым кабакам и гостиницам. Так, все больше для антуража или, как сейчас говорят, – интерьера. Православный народ их не брал, и не потому, что цена на них была высока, а потому, что они были безблагодатны, лишены высокого духа святости. Бесспорно, они были красивы и эффектны, но какие-то приземленные, портретные. А все потому, что Моисейка был блудник и пьяница. Много раз его Гриша укорял за эти пороки, но Моисейка, ухмыльнувшись, возражал:

– Тебе, Гриша, легко быть праведником: рук нет, ног нет, девку обнять нечем, а мне-то каково?! Если во мне два беса сидят лютых – пьяный бес и блудный? Они меня долят (одолевают), и я ничего не могу с собой поделать.

И когда он, по своему обыкновению, напился в Утеевках и подрался с кабатчиком, Гриша велел его связать и везти к Владыке в Самару, чтобы тот его упек в монастырь на исправление и покаяние.

Конечно, изографы были только исполнителями воли святых. Так, преподобный Андрей Рублев никогда бы не написал своей знаменитой "Троицы", если бы не наставил его преподобный Сергий Радонежский. В сравнительно недавние времена, в конце XIX века, преподобному старцу Амвросию Оптинскому было явление Божией Матери на воздусях, благословляющей хлебную ниву. И вот, по этому случаю стали писать новый Богородичный образ – "Спорительница хлебов". Правда, икона эта пока еще мало распространена, но впоследствии, благодаря своей благодатной идее напитать всех труждающихся и обремененных хлебом духовным и хлебом ржаным, по милости Божией распространится она по всей Руси Великой.

Итак, минуту за минутой отстукивал маятник старинных часов в Гришиной келье, день за днем раздавался мерный колокольный звон с собора Святыя Живоначальныя Троицы. Год за годом с шумом шел по реке ледоход, предвещая приход Пасхи и унося в Вечность времена и сроки. И вот, наступил новый, двадцатый век, век, в котором человечество опозорило себя неслыханно кровавыми войнами, чудовищными злодеяниями, наглым и гордым богоборчеством, глумливым и гордым прорывом в космос – этим современным аналогом Вавилонской башни.

Хотя у Григория были средства, но иконописную мастерскую он не заводил, а по-прежнему писал образа сам. За его иконами приезжали не только с далеких окраин России, но даже из других православных стран. Гриша всегда был в ровном мирном расположении духа, ничто не колебало и не омрачало его души. Всегда веселый, остроумный, жизнерадостный, как огонек светил он людям, поддерживал их как мог в трудные времена. Очень любил ездить на рыбалку, где часами просиживал на берегу реки с легкой удочкой в зубах. Но в 1916 году, когда шла тяжелая кровопролитная война с Германией, он заскучал, стал часто болеть. Во время одной трудной болезни ему в сонном видении было откровение: что скоро наступят лихие времена, когда и он сам, и его иконы никому не будут нужны. Церкви начнут закрывать, закроют и Утеевский собор во имя Святыя Троицы, осквернят и запоганят его, как говорится в Откровении Иоанна Богослова, и превратят в овощной склад. А через три года так и случилось. И, Слава Богу, что Гриша этого не видел, Потому что уже лежал в могиле.

Он лежал маленьким, коротким обрубком, исполнивший в жизни этой меру дел своих. Лицо его было спокойно и выражало какую-то солдатскую готовность, как заметила когда-то Императрица Мария Федоровна. Наверное, там, в другом измерении, в неведомых нам областях он приступил к каким-то новым неземным обязанностям. Монахиня в черном размеренно читала Псалтирь, на Славах поминая покойного. Ровными желтыми огоньками горели свечи. У изголовья на полу, обняв ножку стола, сидел и плакал блаженный Афоня. Народ приходил прощаться, крестясь на иконы и на покойного. Хоронили его торжественно. Народу собралось много, приходили из соседних деревень и даже из Самары. Преосвященный Владыка распорядился, чтобы Гришу похоронили в церковной ограде, у алтаря. Гробик был маленький, короткий, наподобие раки, в которой покоятся мощи святых. Пропели "Вечную память". С пением "Святый Боже, Святый Крепкий" понесли к могиле.

Время было суровое, шла тяжелая первая мировая война, в которой Россия терпела поражение. Было много убитых, раненых, отравленных газами. По базарам, прося милостыню, ползали в кожаных мешках безногие калеки. Но близились времена еще страшнее и ужаснее...

Когда в очередной раз пришел заказчик за своей иконой "Благоуханный цвет", она оказалась законченной, и даже была покрыта олифой. Кто завершил икону – неизвестно. А на могиле Гриши поставили простой Православный Крест и написали на нем: "Се, Человек".

В. Н. Лялин

Некоторые иконы Григория Журавлева

Икона Журавлёва "Господь Вседержитель", написанная в 1886

Икона Журавлёва "Избранные святые". Хранится в Петербурге

Евангелист

Божья Матерь

     Сколько икон написал Григорий Журавлёв, неизвестно. Возможно, судьбы многих из них будут открываться для нас со временем. Жизнь и творчество этого удивительного человека вышли далеко за пределы Самарского края.

Под кровом Всевышнего. О трудах и радостях семейной жизни. Воспоминания. Наследие семьи Пестовых и Соколовых. Соколова Н.

Описание: Наталия Соколова - дочь известного духовного писателя Николая Евграфовича Пестова, жена священника и мать пятерых детей: трех сыновей - служителей церкви и двух дочерей - регентов церковных хоров. Писатель и художник, творчество и жизнь которой были посвящены прославлению Творца. «Под кровом Всевышнего» — воспоминания Н.Н. Соколовой — издаются уже не первый раз и давно полюбились православным читателям. Написаны живым,простым и доверительным языком. История страны, история Церкви, история многих ее подвижников – все это вы найдете на страницах книги. Через описываемые события прослеживается мысль, что ничто в жизни не происходит случайно и во всем виден Промысл Божий. Особое внимание уделяется вопросам христианского воспитания детей. Постоянная память автора о Боге, неизменная молитва и упование на Его помощь делают книгу Н. Соколовой не только художественной, но и подлинно духовной прозой. Этой книгой издательство «Никея» открывает свою новую уникальную серию «Наследие семьи Пестовых и Соколовых», где собраны все значимые литературные труды представителей двух фамилий. Посвящена "всем православным женщинам". Кроме того, она стала своего рода духовным руководством по воспитанию детей уже для нескольких поколений православных семей. И просто одной из любимых книг в домашней библиотеке.

Вот такую замечательную книгу вчера дочитала. Много тепла  радости оставила в сердце.

Порекомендовала мне её девушка, которую встретила в Дивеево. Сказала - "Если бы я её прочла раньше, вся моя жизнь была бы другой"

Пожалуй, да. Если бы её прочитала когда-то, в дни своего еще "неверия"... 

Заказала все книги серии наследия семьи Пестовых и Сокорловых.

А ведь я о них и раньше читала, слышала, была на службе у батюшки Николая Соколова, а не знала из какой он семьи.

Удивительные жизни. Удивительная верность Богу. 

 Илья Забежинский – о том, почему христианство так часто «не работает», и какое неожиданное (хоть и очень непростое) решение может снять множество проблем.

 

 

 

 

• Реорганизация прихода: личное членство, выборность духовенства и церковная десятина
• Выйти из православного гетто к людям
• Так нам и надо
• Священник не может служить и работать, или Ответ на «Непристойное предложение»
• Если «наши храмы содержат захожане», то это, простите, не наши храмы…

Давно уже это было. Уж и не упомню, когда и где. Один архиерей, встречаясь с жертвователями вверенной ему епархии за богато накрытым длинным столом в большом золотом зале прекрасного загородного ампирного дворца, который сами же эти жертвователи для этой встречи накрыли и арендовали, сказал им следующие слова:

«А вам, милые мои, теперь беспокоиться не о чем. Потому что для вас, мои хорошие, за все ваши жертвы и благодеяния Господь Бог каждому в Царствии Своем по отдельной келийке приготовил».

Очень люблю я один христианский анекдот из 90-х годов прошлого века.

На углу Невского и Садовой, напротив Гостиного двора, на тротуаре стоит священник в рясе и держит на груди кружку для пожертвований. На груди у него табличка «Помогите на восстановление храма».

Неожиданно из крайнего левого ряда на полном ходу к нему подруливает черный блестящий шестисотый Мерседес. Из Мерседеса выходит бритоголовый Новый Русский в малиновом пиджаке и в золотой цепи толщиною в палец, достает из барсетки пачку стодолларовых купюр и собирается протянуть ее священнику.

В ту же минуту в крайнем правом ряду резко тормозит еще один черный блестящий шестисотый Мерседес. Тяжелое бронированное стекло плавно опускается. Из окна высовывается такой же бритоголовый Новый Русский, в таком же малиновом пиджаке.

Машет рукой с тяжелой печаткой на толстом мизинце и кричит тому, который уже протягивает священнику свою пачку долларов:

– Эй, братан! Не давай! Оно не работает!

Давно уже болен я, братия, одним страшным предложением… Вы позволите?

Вот у нас нынче без оглашения не крестят. Это правильно.

Если взрослый крестится, проводят с ним несколько бесед. Просят его прочитать хотя бы одно из Евангелий. Например, Евангелие от Марка – оно самое маленькое.

Если ребенка хотят крестить, проводят беседы с восприемниками, т.е. с крестными. Тоже просят прочитать Евангелие. А после бесед предлагают причаститься. Понятно, если восприемник причащаться не может, если нет времени, если все как-то некогда, да и вообще, зачем все так усложнять… то он не может быть восприемником.

То есть подойди к Чаше. Действительно стань частью мистического Тела Христова, тогда уже и в восприемники.

Теперь, собственно, предложение:

Принимать в храмах пожертвования только у тех, кто причащается.

Все.

Запретили ведь крестить без оглашения? Запретили.

Теперь запретить принимать любые пожертвования от «захожан»: требы, записки, свечи, что угодно.

Воду святую, например, не давать.

В общем, не нужно тебе Тело Христово, значит, ты язычник. Значит, и жертва твоя с языческим уклоном. Ты вкладываешь в нее языческий смысл. И отношение к христианскому обряду у тебя тоже языческое.

Нет-нет, только не подумай. Ты от этого ни хороший и ни плохой. И ты не хуже нас. Может, ты даже лучше всех нас.

Просто язычник ты. Не в того бога веришь. И жертву твою мы принять не можем. Не можем. Ищи тех, кто примет. А мы – нет. Потому что это нечестно будет, если примем. Потому что ты – язычник.

Фото: khram.com.ua

Тебе ведь нужен результат? Мы понимаем. Язычнику всегда нужен от жертвы результат. Иначе, зачем жертва? А мы результата тебе не можем обещать. Не можем.

– Оно не работает! Прости.

Что от этого будет? Какие последствия предвижу?

Мне кажется, жизнь вообще закрутится по-другому.

Может, люди капища начнут строить. Туда жертвы станут тащить. Тоже результат.

Или, может, в храмы исповедоваться и причащаться хлынут.

Что-то случится обязательно. Куда-то ведь религиозную потребность девать надо. Так просто ведь не проживешь. Полно людей с этой потребностью. А мы не можем направить ее в правильное русло.

Потому что нам удобно.

Потому что храмы наши содержатся за счет захожан.

Храмы наши содержатся за счет тех, кто приносит свою жертву без любви.

Приносит из страха.

Приносит на всякий случай.

Ничего из этого доброго не выйдет.

Не впрок, нет, не впрок.

Это же все уже было.

«Учитель, посмотри какие статуи…»

Где теперь эти статуи? Не принял Господь этих жертв.

А какими храмами исполнена была Россия многие века?

Ста лет еще не прошло, как разрушать стали эти храмы. И тех жертв не принял Господь. А что сделал с теми, кто брал эти жертвы?

Отчего ж мы так беспамятны? Отчего уверены, что нам и нынче все с рук сойдет? Что вот эти жертвы без любви Господь примет?

Еще одно важное последствие могло бы иметь это непристойное предложение. Отчего оно становится совершенно уже непристойным.

Отцы-настоятели стали бы ценить своих постоянных прихожан и цепляться за них. Держаться за них. Беречь их. Искать подход к сердцу каждого из них. Болеть за то, чтобы прихожане не убегали. Чтобы радели о своем храме.

Если сборы во время раздачи Крещенской воды захожанам, которых сами же отцы-настоятели презрительно с амвона в лицо именуют «водяными», так вот если эти сборы перестанут кормить наши приходы на ближайшие несколько месяцев.

Если записки станут принимать только от верных.

Если кладбищенские храмы перестанут пухнуть от отпевания людей, которых принесли туда лишь во второй раз в жизни.

Если отцы-настоятели перестанут воспринимать потоки захожан на Пасху и Рождество, а также щедрые взносы от виповских жертвователей, как некую печать Божественной избранности, почившую на их настоятельских челах.

Вот тогда начнется создание крепких приходов.

Вот тогда отцы перестанут пороть всякую человекоугодную чушь с амвонов.

Вот тогда перестанут усмехаться, лишившись одного-двух постоянных прихожан.

Вот тогда начнется у нас чуткость и индивидуальный подход.

Вот тогда пастыри станут собирать своих пасомых в стада и радоваться о каждой новой обретенной овце. И о всяком сыне, который прежде пропадал и нашелся.

И вот тогда, между прочим, начнется, наконец, миссия. О которой так много в последнее время пишется и говорится.

Понятно, что мы силком язычников в Церковь не приведем.

Так же понятно, что корыстью корыстных отцов-настоятелей мы крепких христианских общин не созиждем.

И все же.

Господь уловляет людей разными путями.

Кого-то из захожан и водяных приведет-таки к Чаше. Глядишь, он возле нее и останется.

Кого-то из настоятелей, почивших в захожанском материальном достатке, обернет снова лицом к людям.

Как жертва языческая противна Богу, так и приятие такой жертвы под видом христианской вряд ли Богу угодно. Вот и упраздним ее.

На поле нашем Церковном множество произрастает волчцов и терний. Глядишь, и подрасчистится слегка. Глядишь, и поросль молодая здоровая кое-где всходить начнет.

Конечно же, самое время тут воскликнуть:

– Да ведь ты же подрываешь самую экономическую основу существования Церкви!

Что ответить? Да ничего я не подрываю. Просто я верю в милость Божью. И в то, что Господь не даст нам пропасть. Убережет Церковь Свою. И Пастырей Своих не оставит Своей милостью. И семьи их прокормит, и жертвователей из стада Своего пошлет, и храмы благоукрасит. Лишь бы нам уклониться от неправды и положиться во всем на Него. Ибо сказано, что «хранит Господь всех любящих Его, а всех нечестивых истребит».

***

Напоследок расскажу вам, братия, еще одну байку.

Один замечательный батюшка, помню, на лекциях нам говорил:

– Помните, ребятки, фильм про Электроника. Помните, какой главный вопрос там был? Правильно. «Где у него кнопка?» Что такое язычество в Церкви? Попытаться понять, где кнопка у Христа. Что нужно сделать, чтобы ее нащупать? Свечки? Поклоны? Посты? Жертвы денежные? Храм благоукрасить?

Что надо сделать, чтобы оно получилось? Чтобы оно, наконец, заработало. Скажите же, наконец, где у Него кнопка?

http://www.pravmir.ru/nepristoynoe-predlozhenie/

 В чем сущность православной веры, какие она дает преимущества по сравнению с другими религиями, почему здесь чувствуешь, что нашел нечто особенное? Об этом – лекция профессора Алексея Ильича Осипова, прочитанная в городе Дмитров в 1999 году. Предлагаем нашим читателям текст и аудиозапись этой лекции.

 

 

 

 

• Что поразило меня в православии – рассказ бывшего протестанта
• Завидую и зеленею, или Зачем человеку свобода? – лекция профессора Алексея Осипова
• Христос и прогресс – лекция профессора Алексея Осипова
• Профессор Алексей Осипов: Все больше смешиваются добро и зло
• Люди грешат. Болеют. Умирают. А где же тогда Христос? – Лекция профессора А.И. Осипова

Чем православие отличается от католицизма и протестантизма? Об этом Вы узнаете из лекции профессора Осипова, опубликованной в нашей статье.

Чем православие отличается от католицизма и протестантизма?

Audio Player

 

 

00:00

 

00:00

Use Up/Down Arrow keys to increase or decrease volume.

 

 

 

Меня попросили поделиться мыслями о такой теме, которая, я бы сказал, безгранична. Поскольку сказать, что такое Православие, – значит, нужно рассказать обо всей совокупности и учения, и принципов жизни, и характера устройства той Церкви, которую мы называем Православием.

В наше время этот безграничный вопрос волнует очень многих. Причина совершенно очевидна. Тот религиозный плюрализм, свидетелями которого мы сейчас являемся, учитывая тот беспрецедентный наплыв различных религиозных течений, движений, церквей, он невольно нас заставляет еще раз обратиться к той вере, которая всегда была для нас традиционной. Для нас, я говорю, для нашего народа, искони, вот уже тысячу лет.

Почему так много к нам сейчас прибыло незваных гостей? В чем причина? Откуда появились какие-то совершенно новые религиозные движения, которые находят здесь, тем не менее, себе адрес и прописку? Как мы можем реагировать на это? Что говорит наша вера, почему мы предпочитаем оставаться православными? Ведь, правда же, не потому, что просто родились? Если я родился православным – я православный, родился католиком – я католик, родился мусульманином – я мусульманин. Это признак чего? Неинтереса человека к своей вере.

Интерес-то как раз осмысленный: а что такое Православие, что оно дает преимущественное человеку по сравнению с вот тем безбрежным морем религий, перед которым сейчас мы все встали?

Насколько это будет невозможным, я постараюсь сейчас не читать академическую лекцию, иначе вы все заснете. Поскольку я прекрасно понимаю: академические лекции – они достаточно сухие, они преподносят очень много формального материала, который для студентов, будущих священников, нужен, но он нужен им по другой причине, больше, я бы сказал, методологической, нежели сущностной.

Мне кажется, что для каждого человека, по крайней мере, для меня, несмотря на то, что я занимаюсь богословием, всегда было самым главным интересом – увидеть суть дела. А что это такое – Православие? Конечно, легче всего показать это, сравнивая его с неправославием. Кстати, этот метод очень эффективен. Сравнить и показать, чем отличается оно от католицизма, от протестантизма, чем отличается Православие от других религий по существу?

Если вам интересен такой план, можем поговорить именно в таком разрезе, поскольку сейчас такая методология очень актуальна. Но можем посмотреть и с другой стороны, не менее, как мне кажется, интересной, посмотреть на Православие с точки зрения совсем иной, а именно – как отвечает оно на самые глубокие существенные запросы человеческой личности.

Какие это существенные запросы? Что это за запросы, без которых мы не можем буквально жить? Ну, можно, конечно, ни о чем не думать, но сейчас не идет речь о таких людях. Но если человек думает, если живет, чем он заинтересован? А если он еще и мыслитель, то и осознанно ставит себе вопрос о смысле жизни.

А если погрубее сказать, тогда будет еще яснее – все же счастья ищут. Счастья. Всю историю человечество стремится именно к этому. И вот с этой точки зрения было бы интересно узнать, как Православие отвечает этой идее, и что же оно дает преимущественное человеку в ответе на этот насущный вопрос?

Дело вот в чем. Все христианские конфессии говорят, что центром, существом, смыслом, конечной целью христианства является Христос. Он наш Спаситель, Он наш идеал, и Он Тот, в Котором мы, в Теле Которого, используя образ апостола Павла, в Церкви Которого все мы входим в единство с Богом и приобретаем полноту блага. Все конфессии. Христианские конфессии.

Профессор Осипов

Объясняю для тех, кто, может, не знает этого слова. «Конфессии» когда мы употребляем, то говорим о христианских конфессиях. Поэтому говорим об инославии. Когда же говорим о других религиях, то говорим об иноверии, о других верах.

Итак, речь идет о конфессиях. Представитель любой конфессии скажет, да здесь мы вполне едины. Вся суть вот в чем. Как только мы коснемся вопроса по существу: а что значит, что мы верим во Христа как Спасителя, как вы понимаете, что Он сделал для нас? – Начинаются разногласия. Причем настолько серьезные, что иногда бывает это похоже на ту борьбу за мир, в результате которой камня на камне не осталось от наших зданий.

Так вот и здесь. Конечно, существом христианства является исповедание Христа, Того, Кто является реальным Спасителем, говорим мы. Но вот как понимать, что Он сделал? Вот здесь давайте пройдемся немного, как смотрит на этот вопрос католицизм, как смотрит протестантизм, как смотрит Православие.

Так вот, с католической точки зрения, преимущественный акцент, являющийся буквально центром католической доктрины, являются убеждения в том, что люди – первые люди – бесконечно оскорбили Бога своим преступлением, своим преслушанием. И мы ничего другого не делаем, как продолжаем это их дело.

Т.е. эта доктрина предполагает вольно или невольно, что тот Бог, который по идее не только христианской, но и по идее дохристианской, ветхозаветной, Божество – неизменное существо, в котором нет страстей, бесстрастное существо, простое существо, в данном случае, оказался в положении того, кто страдает от грехов или преступлений своей твари. Т.е. неизменное оказалось изменяемым, бесстрастное оказывается глубоко страстным. Это первый вопрос, который невольно возникает в связи с этой доктриной. Доктриной, что мы можем оскорблять Бога.

Кстати, эту же точку зрения утверждает и протестантизм, но отвергает Православие. Чем оно отличается в данном случае? Оно говорит: нет, грехами мы раним себя, каждый грех – это рана на теле нашей души. Мы нарушаем те законы нашего бытия, которые установлены от Бога. Мы же не бесформенные амебы, мы существа богоподобные.

И выступая за границы тех законов, в которых мы существуем, мы вредим себе. Грех есть вред себе. Я нисколько не доставлю неудобства закону тяготения, если прыгну с какого-то там этажа вниз.

Но сам-то я здорово пострадаю. Мы не Богу вредим своими грехами – мы себя убиваем. Делающий грех, раб есть греха. Он попадает в это рабство стихии, выступающей за законы. Мы убиваем себя.

Отсюда обретает другой смысл, понимание того, что сделал Христос для человечества. С католическо-протестантской точки зрения Он выкупил нас у праведного гнева Божия. Он за нас понес все наказание, вы слышите, за наши грехи и за грех первых людей. Он за нас перенес это наказание. Он укротил праведный гнев Божий. Вот какова идея.

Протестантизм в их символических текстах, самых авторитетных, утверждает, что если до этого Бог гневался, до Христа, то отныне Он изменился, Он перестал гневаться на людей. Изменение происходит в Боге, а не в человеке с пришествием Христа. Из гневающегося и ненавидящего он превратился в любвеобильного и спасающего, благодаря жертве Христовой.

Поэтому в католичестве центральный догмат о спасении именуется догматом искупления, выкупа. Термин искупления означает выкуп, выкуп раба. В протестантизме же этот же самый догмат называется догматом оправдания. Как на судебном процессе, вот обвиняют и вот его оправдали, в результате того-то, другого и третьего.

И только в Православии делается акцент совсем на другой стороне. Мы говорим: Христос – Спаситель. Мы не отрицаем этой терминологии – оправдание, искупление. Пожалуйста, там много других терминов – усыновление. Терминов много в Священном Писании, но термины в данном случае показывают, КАК мы понимаем то, что совершил Христос. И если в западном христианстве дело спасения рассматривается как акция юридического порядка, суда, то в Православии это рассматривается как акт любви. Как – я сейчас скажу.

Я продолжу сейчас о западном понимании. В чем тут серьезность проблемы – а вот в чем. Если Христос явился Тем, Кто выкупает нас, отдает долг правосудию Божию, то отсюда совершенно естественно выступает мысль – что я могу сделать? Христос выкупил нас – в каком смысле, что Он сделал? Католическое богословие отвечает: Он принес удовлетворение Богу-Отцу за первый грех людей. А за личные грехи мы точно также должны принести выкуп.

Вопрос: а если я сделал больше, чем это требуется? И разрабатывается в католицизме целая доктрина, совершенно неприемлемая в православном сознании всем духом – доктрина сверхдолжных заслуг. Оказывается, я могу не только выплатить долг за свои грехи, а я могу сделать нечто большее, причем бесконечно много большее.

И католическое богословие указывает: эти сверхдолжные бесконечные заслуги мы находим у Богоматери, так много, что сейчас вот заканчивается вторая тысяча лет, я не сомневаюсь, что в католическом мире появится еще один догмат. Догмат о соискупительнице – Богоматери.

Я уже встречал неоднократно этот термин, помню, вступал в дискуссию с одним из кардиналов по этому поводу. У них искупитель – это кто? Тот, кто выплачивает долги, выкупает долги за грехи. Христос, да, принес много долгов, принес полный долг за первородный грех, за личные грехи – мы должны. Но мы можем не только исполнить, выполучить долг, можем принести и сверхдолжное.

Что из этого следует? Я бы сказал – ужасные вещи. В чем этот ужас? А вот в чем. Представьте себе, что я прекрасно понимаю, вот я живу, кое в чем я грешу, но кто не грешит, сами понимаете. За эти грехи я делаю то, что положено, что мне определяют, но я делаю больше.

Мне скажут, что я за грехи должен сделать то-то и то-то, в католичестве очень развита эта доктрина удовлетворения правосудия Божьего. Я делаю больше – как я себя чувствую? Я знаю, что я делаю больше, вы понимаете, кем я себя чувствую? Я делаю еще больше – кем я себя чувствую?

И мы видим, догматическое учение католицизма налагает свою страшную печать на душу человека. Она сразу ставит человека на путь гордыни, тщеславия. Гордыни в полном смысле слова.

Вы думаете, случайны такие заявления, как у Франциска Ассизского, когда он говорит: я не сознаю за собой ни одного согрешения, которого бы я не искупил исповедью и покаянием. Случайны такие вещи, когда какая-нибудь святая Тереза кричит: “О Бог мой, супруг мой”? Ей является Христос, который заявляет: “До этого я был твоим Богом, а отныне я не только Бог, но и супруг твой”. Это совсем неслучайные вещи, когда Франциск Ассизский видит серафима и узнает в этом серафиме Христа, и вдруг чувствует, подумайте только, чувствует себя совершенно превращенным в Иисуса!

Учтите, Франциск Ассизский – это не какой-нибудь маленький святой. Это светило первой величины в западной Церкви. Это светило, которое у нас сколько людей превозносят, только почитайте вступление Дурылина в книге “Цветочки Франциска Ассизского”, как он там пишет, как он превозносит Франциска! Сами апостолы, оказывается, ниже его. Вот это тщеславие и гордыня порождаются самим догматическим учением Церкви.

Для широкого круга людей вся догматика – это достаточно сложная область и скучная. Когда же коснешься ее преломления в непосредственной духовной жизни человека, начинаешь понимать, какое огромное значение имеет то или иное понимание того, что совершил Христос. Сверхдолжные заслуги. Христос говорит: если бы вы сотворили все, повеленное вам, говорите и думайте, что вы рабы неключимые.

Если мы возьмем и рассмотрим психологию тех, кого Православная Церковь именует величайшими святыми. Их в истории не так много, тех, кого церковь называет великими: Антоний Великий, Афанасий Великий, Макарий Великий. Их не так много. Но если мы посмотрим на их психологию, как они себя мыслили, как они себя чувствовали!

Вот поразительный пример, который мы встречаем в жизни преподобного Сисоя Великого. Перед смертью, когда собрались вокруг него все его сподвижники и ученики, он молится, его спрашивают: “О чем ты молишься, Сисой?” – “Чтобы дал Бог мне еще время на покаяние”. – “Сисой, тебе ли каяться?”

А его лицо при этом становилось все более и более просветленным и сияющим. Настолько сияющим, что на него было уже трудно смотреть. Он ответил так, что до сих пор приходится удивляться: “Поверьте, братья, я не знаю, положил ли я хоть начало покаяния моего”.

Обращаю ваше внимание: человек умирает, ни о каком лицемерии и речи не может тут идти. Мы находим подобные же примеры сколько угодно. Те, кто тут сидит, и те, кто читает утренние молитвы, не могли не обратить внимание, например, на утреннюю молитву Макария Великого.

Поразительная молитва, очень краткая, но подумайте, что он говорит, Великий Макарий, которого называли “земным богом”: “Боже, очисти мя грешного, яко николиже сотворих благое пред Тобою”. Т.е. я ничего доброго перед Тобой не сделал. Это он, Макарий, так говорит.

Что это такое? Что это, смиренничание, может быть? Положено так говорить? Да избавит Бог так мыслить! Это люди, которые боялись допустить тень лукавства в своей душе! И тут они начинают лицемерить?

Я вам скажу об одной из величайших истин, за которую Православие держится обеими руками, знаете, как она звучит? Святые оплакивали свои добродетели как грехи. Вы слышите: оплакивали добродетели как грехи. Ну-ка, ну-ка, как это поставить рядом со сверхдолжными заслугами? Полный контраст! Полное взаимоисключение!

А что это такое – оплакивали добродетели как грехи? Как это можно оплакивать? Я подаю милостыню, помогаю неимущему, спасаю кого-то от несчастья, что же я тут буду оплакивать? Слава Тебе, Господи, я не фунт изюма! Как и говорил Феофан Затворник: «Сам дрянь дрянью, а все твердит: несмь якоже прочие человецы».

Святые видели, что в каждом добром деле, которое мы делаем, обязательно примешивается как к бочке меда ложка дегтя, – тщеславие, человекоугодие, расчет. Ну, тень хотя бы примешивается того, что я сам сознаю, как недолжное, как мерзкое подчас, как нехорошее, как дурное.

Вот тонкие психологи были. Вот кто действительно анализировал состояние своей души. Вот кто был внимателен к тому, что происходит внутри человека. Подумайте, видели и потому оплакивали свои добродетели как грехи. Вот где чистота была! Это поразительно.

Смотрите, как у древних греков, например. Вот сейчас сравните древнегреческий музыкальный слух и современный, тот современный, который является нормой музыкальных школ. Достаточно различать тон, полутон, четверть тона – уже говорят: ну, это какой у него слух! А древние греки – нет, восьмую тона.

А что это такое, мы говорим? Что такое абсолютный слух? Он не терпит малейшего отклонения, не только одной восьмой, но, может, одной шестнадцатой тона не вынесет, этого диссонанса. Мы говорим – тончайший слух, это поразительно, зато какая чистота звучания, когда все исполнено без каких-либо диссонансов.

Вот как в музыке эта чистота звучания, так оказывается, эта чистота может быть и в душе человеческой. Они чувствовали, насколько всегда даже их добрые деяния, даже их подвиги и молитвы, насколько они оказываются несовершенными перед лицом той святыни Божьей, которую они тонко переживали и чувствовали в своей душе.

Вот Православие, и сравните теперь со сверхдолжными заслугами. Сравните теперь с психологией, когда я не сознаю за собой ни одного согрешения. Видите, какая разница? Это потрясающе! Ничего общего нет! Понятно поэтому, что духовная жизнь в католицизме приводила к тому, о чем совершенно определенно, ясно, со всей ответственностью говорили наши величайшие святые как о состоянии прелести. Игнатий Брянчанинов, аристократ высшего класса, тончайше воспитанный, деликатнейший человек, и вдруг, из его уст слышим такую фразу, когда говорит он об этих святых католических: “сумасшедшие”! Он не находит другого слова.

Ну, действительно, попробуйте найти другое слово, когда молодая девушка ходит часами с Иисусом Христом по садику и разговаривает. А, да вы ничего не понимаете, – это одна из величайших святых католической Церкви Катарина Сиенская, которая в двадцать лет почувствовала, что скоро с ней должно что-то случиться необычайное, и стала истово молиться великою молитвою.

Какою же? Вот сразу не скажу. У нас есть молитва Иисусова: Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного. Она стала молиться тоже: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий». Только дальше странное продолжение – «сочетайся со мной браком в вере»!

Изумительно! По-моему, никаких пояснений не требуется. Куда направлены ее мысли, куда направлены чувства? Отсюда и бесконечные видения, является божественный жених Христос, привлекает ее к себе, т.е. обнимает ее, нужно сказать прямо. Вынимает из нее сердце, вставляет в нее другое сердце, и эти сладчайшие переживания, увы, составляют существо ее духовной жизни. А как эта духовная жизнь выражается, посмотрите.

Ведь я же вам сейчас рассказываю не какие-то злопыхательские наветы на бедную Катарину Сиенскую, это то, что сейчас к нам приходит из Италии и в Милане издается – книги “Портреты святых”. Что же пишет автор, умиляясь? Во-первых, умиляется от этой молитвы: “сочетайся со мной браком в вере”, дальше автор уже не находит слов.

Как она обращается к властителям, к Папе Римскому, к королю Франции? Что она пишет, вы подумайте только. Автор ее жития пишет: в состоянии экстаза она даже самому Христу говорила “я хочу!” с восклицательным знаком. И это было лейтмотивом всех ее писем. Королю Франции пишет: слушайте меня и Бога. Папе Римскому пишет: слушайте голоса Святого Духа, который к вам обращен.

Кстати, с ней происходит любопытный факт, на который трудно не обратить внимания. Сидит у нее четыре или даже больше секретарей, и она сразу всем им диктует ответы, разным лицам сразу. Причем с такой скоростью, что они едва за ней поспевают. Примерно ту же картину мы находим у Елены Рерих, когда она слышит голос оттуда и тоже пишет с огромной скоростью трактаты откровения. Феномен похожий и очень понятный с христианской точки зрения, не вызывающий сомнения, что происходит с этими бедными людьми.

Так вот, понимание Христа как Спасителя, понимание того, что Он сделал. Давайте от католицизма немного отойдем, а что протестантизм об этом говорит? О, еще более интересные вещи. Что такое протестантизм? Это лютеранство, это реформатство, это более поздние баптисты, пятидесятники.

Вся вот эта совокупность христианских движений и, как сейчас выражаются экуменическим языком, церквей, – там решение вопроса еще проще. Настолько просто, что от умиления просто не знаешь, что делать. Оказывается, Христос своей жертвой настолько удовлетворил правосудие Божие, что не только уплатил за первородный грех, а за все грехи, которые мы, верующие, совершаем. И поэтому отныне, все мы, верующие, святы святостью Христовой. И грех верующему не вменяется в грех.

Я студентам говорю: слушайте, перехожу в лютеранство или куда-нибудь. Так хорошо, так легко, и больше ничего не надо – я свят! Что хочу, то и творю. Оказывается, верующему грех не вменяется в грех. Оказывается, мы праведны праведностью Христовой. Это так интерпретированы великие слова апостола Павла: “мы спасаемся только верою”.

Меня все время удивляет, извините, если здесь присутствуют протестанты, примитивизм, другого слова нет, ну как же можно так легко такие вещи сделать – превратить дело спасения в такую элементарную вещь? Я верю, что две тысячи лет назад пришел Христос, я искренно верю, я не сомневаюсь, и поэтому я уже свят святостью Христовой. Да что же это такое? Вы теперь поймете, насколько разительно, принципиально отличается Православие от этих вещей.

Как понимает Православие “мы спасаемся только верою”? Как понимает Православие подвиг Христов, что Он сделал? Если мы возьмем святоотеческое богословие, то первое, что мы видим, что о выкупе речь не идет. Смешно представить.

Григорий Богослов пишет: кому принесена жертва Христова? Меня, говорит, очень беспокоит, кому же? Дьяволу? – спрашивает Григорий Богослов. Как это безумно, чтобы Бог своей твари приносил жертву. Да еще какой твари – падшей. Отцу, может быть, принес жертву? – далее он спрашивает.

И он же отвечает: да разве Отец любит меньше, чем Сын? Разве дело спасения – не Троицы? Действительно, разве Отец любит меньше, чем Сын? И разве позволено было даже Аврааму принести в жертву своего сына? Не Он ли заменил Исаака овном, овцой? Т.е. отвергает даже это. И оканчивает словами: человеку нужно было освятиться человечеством Бога.

Надо расшифровать это. Первое: ни о каком выкупе и речь не идет. Отношения юридические, правовые, законнические не применимы между человеком и Богом. Так же, как между ребенком и родителями не применимы, действует совсем другой принцип. Православие все свое внимание обращает на то, что забывается, фактически отбрасывается, и что является центральным в христианском исповедании – Бог любовь есть. Любовь Бог есть.

По любви Бог смиряется до человеческого образа, соединяется с человеком, берет на себя его природу, соединяется с человеческой природой поврежденной, – и исцеляет ее через страдания, через унижения, через крест, через смерть, и воскрешает ее.

Посмотрите, как разительно меняется Христос в своем явлении ученикам. Если до этого Он все время находится с ними, до этого он алчет и жаждет, на кресте даже говорит: Боже мой, Боже мой, вскую Меня оставил?

Посмотрите после Воскресения: Он идет со спутниками, начинает преломлять хлеб и – исчезает, входит “дверем затворенным” к ученикам.

С одной стороны, кажется, ест и пьет с ними, с другой стороны, Он обладает свойствами, которых раньше не наблюдалось. Вот та преобразованная, вот та первозданная, вот та плоть во славе, независимая от стихии этого мира, с которой был сотворен человек, и к которой предназначен человек в вечной жизни.

Смотрите, как меняется. Что же Он сделал? Он исцелил ту поврежденность, которая и возникла в нашей человеческой природе в результате греха. Греха первых людей. Они совершили личный грех, но в результате этого личного греха произошло серьезнейшее повреждение нашей природы.

Что говорят отцы по этому поводу? Они прямо говорят: произошло в человеке рассечение его существа на ум, сердце и тело. И эти три как бы обособились, каждая из них приобрела свою волю, началось противоборство. “Ах, две души живут в груди моей, и рвутся врозь, и жаждут разделенья”. И это замечает каждый человек, каждый это знает – нет в нас единства. Ум прямо говорит, что есть истина, что есть правда, как нужно поступать, и совесть подсказывает, а сердце, а тело влечет прямо к противоположному.

Вот Христос восстановил, исцелил эту природу, и по любви это совершил, по любви всей Святой Троицы. Ни о каком выкупе речь не идет. И вот благодаря этой восстановленной природе мы теперь можем духовно, да, духовно, рождаться от Него, получать эту новую природу в таинстве Крещения.

В крещении получаем мы семя нового человека. Как и пишет Симеон Новый Богослов, один из трех названных Церковью Богословами: Иоанн Богослов апостол, Григорий Богослов и Симеон Новый Богослов. Что он пишет? Поразительные слова. “Тогда Бог Слово входит в крещеного, как в утробу Приснодевы, и пребывает в нем как семя”. Вот, оказывается, каким образом мы получаем плоды жертвы Христовой в самих себе.

Ничего, кажется, не изменилось внешне. Когда Христос воскрес, люди какие были, такие и остались, продолжаются войны, болезни, продолжаются грехи, преступления. Однако, случилось великое – каждый человек, который увидел, что Христос, действительно, есть Истина, что Он есть та святыня, которую жаждет моя душа, что в Нем я вижу смысл и оправдание того мировоззрения, которое ведет меня к благу моей жизни. Когда я в этом убеждаюсь, я могу приобщиться Ему.

В этом таинстве рождения в Церковь, в этом таинстве Крещения я могу получить это благодатное семя, и если я буду вести действительно христианскую жизнь, это семя может возрастать во мне. Что значит возрастать во мне? Ведь я могу принять крещение, и каким я был, таким и остался – язычником. Могу жить язычником, а могу жить совершенно иначе.

И вот история Церкви предлагает нам бесконечное множество тех людей, которые показали, что делает это семя новой жизни, полученное нами в крещении, с человеком. На примерах святых, которые оставила нам история, мы видим, как преображается человек, каким светом он становится для человеческого общества.

Неслучайны эти великие слова Серафима Саровского, который говорил: “Стяжи дух мирен, и вокруг тебя спасутся тысячи”. Точно. Человек, который развивает в себе это семя правильной, праведной христианской жизни, который кается в своих грехах, который прекрасно понимает, что никаких заслуг у него не только нет – и быть не может. Который кается даже в своих добрых делах, понимая, что даже это доброе я совершил не так, как требуется, не по-доброму.

Этот человек постепенно освящается, семя у него прорастает, превращается в древо, которое приносит великие плоды, освящающие окружающий мир. Никакого выкупа, никаких оправданий, совершенно другой принцип жизни, другой взгляд на Христа и на духовную жизнь по сравнению с западным пониманием христианства.

Я представил вам первый вариант возможного объяснения. Сами понимает, что это краткий конспект. Естественно, что в духовной школе мы это разбираем подробно, там очень много любопытных вещей, например, в католическом вероучении, в протестанском вероучении, там много любопытнейших, я вам скажу, вещей, которые приводят сейчас к таким явлениям в жизни, что уже все начинают понемногу понимать, с чем мы имеем дело, что такое западное христианство.

Оно породило нигилизм, материализм, деизм, атеизм. Причем это следует из самого богословия, более того, должен вам сказать, что вся европейская цивилизация порождена именно западным богословием как таковым, во всех тех формах, которые мы с вами видим.

Вопрос: В каком году пала православная Византия, какие события предшествовали этому?

– В 1453 году. Ну, вы знаете, что турки уже захватывали постепенно всю империю в течение предшествующего столетия, может быть, даже больше. В конце концов, к этому времени уже вся византийская империя оказалась в стенах Константинополя. Вся империя. И она пала. Причем, как она пала, очень интересно.

Последний император Константин ХI с мечом в руках боролся вместе со своими согражданами за спасение своего отечества. Вот замечательно – с мечом в руках, до смерти. И в этом смысле надо сказать, что он погиб как достойный император, как герой. Но что предшествовало, знаете, в оценке любых событий подобного рода существует два подхода.

Один подход мы назовем таким светски историческим подходом, который находит и видит причины подобного рода явлений в исторических процессах, которые идут в мире. Почему идут эти процессы, никто никогда сказать не может. Идут эти процессы, там случается это – тогда здесь происходит другое.

Христианство предлагает совершенно другой метод рассмотрения. Оно утверждает, что все процессы, происходящие в обществе, исторические процессы, все процессы, происходящие в биосфере и даже в космической сфере – все они обусловлены духовным состоянием человека. Христианство не отрицает того термина, который, правда, в язычестве носил другой смысл, но оттуда идет, что человек – это микрокосм.

Да, человек, действительно, является вот тем рычагом, той силой, которая определяет все состояние окружающего мира. И уж, конечно, состояние общества и все процессы, совершающиеся в обществе и в государстве. Причина – наше духовное нравственное состояние.

Есть яркие библейские примеры: Содом и Гоморра, или Всемирный потоп. Но мы указываем библейские примеры, но разве мы не могли бы привести примеры из жизни любого государства, в том числе, любого православного государства? Могли бы, и не менее убедительные, которые бы показали как деградация духовной жизни, как превращение христианства в форму, что приводит в конце концов к оскудению духа.

Понятно, что такое форма и оскудение духа? Т.е. мы сплошь православные, но живем по-язычески, но бьем себя в грудь, мы совершаем богослужения, украшаем все, что надо, ну, все чин чином мы делаем. А сами остаемся язычниками.

Так вот, когда с внешней стороны церковная жизнь может даже процветать, но если при этом нет соответствующего духовного процесса, когда люди не становятся лучше, когда нет борьбы со страстями, если не происходит это изменение души, если нет этого правильного духовного изменения внутри человека, внутри людей, внутри общества, то это неминуемо приводит к катаклизмам общественного исторического характера.

Так вот не приходится удивляться, что целые православные империи и православные государства именно по той причине часто и падали, что это внешнее благополучие как теплая ванна расслабляет нас. И вместо правильной христианской жизни мы начинаем благоденствовать. Вот тогда наступает пагуба, обязательно и неминуемо.

Так что в отношении той ситуации, в которой происходило падение Византии, мы должны смотреть не столько на исторические моменты, не на внешние: как там появились турки, почему они решили сюда, как они двинулись – все это лишь следствие.

Люди большей частью, как правило, – слепые орудия в руках премудрого промысла Божьего. Он думает, что он кого-то убивает, но он, бедный, даже и не знает, что ты свободой-то обладаешь и ты ответишь за ту злобу, с какой ты творишь грех, но убить или не убить человека – не в твоих руках. Одного хотят убить, и никак не могут, а другого так, мысль пришла – и тебе запросто. Каждый человек ответит за состояние своей души.

Именно духовное состояние определяет не только нашу личную жизнь, жизнь каждого человека, но определяет и процессы, происходящие в обществе. Поразительный пример этому – Содом и Гоморра. Помните, как Авраам беседует со странниками, с ангелами? Когда ему сказали, что будет уничтожен город, помните, Авраам говорит: но, Господин, а если там будет пятьдесят праведников, уничтожите? – Не уничтожим. – А если сорок пять? – Не уничтожим. – А если сорок? – Не уничтожим. И так дошел до десяти. – А если десять? – Не уничтожим. И потом отвернулся и отошел от него.

Есть некая мера, оказывается. Указано очень интересное явление, в высшей степени важное. И как жалко, что мы этого не понимаем. Есть мера праведности. Было бы там даже десять праведников – и не был бы уничтожен город. Не оказалось их.

Так и сейчас. Почему произойдет та же кончина мира? Не останется этих десяти праведников. Не случайно в Апокалипсисе написано: “жена, облечённая в солнце”, что по толкованию всех отцов, есть Церковь. “Жена, облеченная в солнце, убежит в пустыню”. В человеческом обществе уже не найдется ей место. Как писал Тихон Воронежский, XVIII век, о состоянии дел у нас в России, что он пишет: “Христианство незаметно удаляется от людей, остается одно лицемерие”.

Феофан Затворник в конце прошлого столетия пишет: “Никто ничего не делает, еще одно-два поколения, и Православия не останется на Руси”. Прошло полтора поколения после его слов – и наступила революция.

Игнатий Брянчанинов что писал? Мысль понятная – с христианской точки зрения, которая подтверждается огромным количеством фактов, все катаклизмы нашего мира так же, как, кстати, и взлеты в жизни, обусловлены духовным нравственным состоянием человека и общества.

Вот где основная причина падения Константинополя.

Сейчас скажу несколько общих слов о протестантизме. В чем беда протестантизма в целом? В том, что он решительно отверг Священное Предание Церкви. Что это такое – Священное Предание? Это совокупное святоотеческое учение, учение и опыт отцов. По вопросам веры, по вопросам жизни. Отвергнув, протестантизм заявил: только Писание, и все.

Так вот мне приходится с ними беседовать, и я говорю им: ну, хорошо, а чем вы объясняете тот факт, что существует много христианских конфессий, которые имеют одно и то же Писание? Ответ один – различным пониманием Библии. Каковы же критерии, какое из этих пониманий верное, а какое ложное? Почему вы считаете, например, что пятидесятническое понимание Библии верное, а католическое ложное, скажите, почему? Почему вы считает ложным лютеранское понимание? Почему православное и так далее? Где критерии?

Так вот Православие утверждает, что если мы станем на почве субъективного понимания Библии, то мы можем прийти к каким угодно толкованиям и к каким угодно абсурдам.

В Православии есть золотой принцип – мы веруем тому, во что верили всегда все и повсюду. Почему это верно? По очень простой причине. Например, священство – Таинство или нет? На основании книги Деяний еще пока трудно понять, кто там пресвитеры, а кто епископы. Апостол пишет в своих посланиях, и неясно, о ком это идет речь. Как узнать, о чем они писали?

Мы можем думать что угодно, но давайте посмотрим, что писали по этим вопросам ученики апостолов. Уж они, наверное, лучше всех знали, что писали их непосредственные учителя. Остались такие сочинения? Да, в Церкви они носят имена мужей апостольских. Климента Римского, Ермия, Игнатия Антиохийского, Поликарпа Смирнского.

Из их писаний совершенно отчетливо, прямо и ясно видно, кто такой епископ, кто такой пресвитер. И оказывается, что рукополагать может только епископ, и оказывается, что преемственность рукоположений является одним из законов существования Церкви. Их ученики то же самое пишут. То есть картина абсолютно ясная. Мы выяснили, как понимать слова апостолов по данному предмету. Это мы называем Священным Преданием Церкви. Преданием, потому что в Евангелии об этом не написано. И мы видим, как оно понимается.

В протестантизме нет критерия. Представьте себе: в XIX веке, спустя 1800 лет после возникновения христианства вдруг объявляется какой-нибудь учитель, какой-нибудь Мюллер, и говорит: вот так нужно понимать. Мы спрашиваем, почему? – Мне было откровение. Ах, вот оно что, откровение. Вам было одно, а вашему соседу другое, а ему третье. А вы не подумали, по какому признаку можно судить об истинности или ложности откровения?

Все эти учителя абсолютно незнакомы с учениями отцов, т.е. со Священным Преданием Церкви. Поэтому то, что руководителю приходит в голову, в чем он может убедить своих последователей, это и считается истиной, совершенно без какого-либо отношения к тому, чему учила Церковь в течение тысячелетий.

Вот и в данном случае Церковь вовсе не отвергает, даже утверждает, что при правильной христианской жизни, при святой жизни, человек сподобляется Духа Святого. Но кроме первого столетия мы не находим в истории Церкви того, чтобы даже великие святые заговорили на иностранных языках. Ни Макарий Великий, ни Сысой Великий, ни Афанасий Великий, ни Арсений Великий, – совсем на языках не говорили. Разве в этом состоит дар Святого Духа? Это только один из маленьких даров, который был крайне необходим в первом столетии для становления и утверждения Церкви и ее проповеди. Дальше мы этого не видим.

Поэтому свести дары Духа Святого к говорению языками – это так примитивизировать, что просто трудно себе представить. Разве в этом дар Святого Духа состоит? Дары Святого Духа апостол Павел перечисляет: “Плод Духа есть – любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание”. Вот что есть плоды Духа! Нет даже слова о говорении языками. Это вещь практическая, носившая чисто исторический характер.

И второе: как приобретается дар Святого Духа? Вот об этом совсем забыли. В лукавые души не войдет премудрость и не будет обитать в теле, порабощенном грехом. Приобретение дара Духа Святого возможно только на почве правильной христианской жизни, а правильная христианская жизнь приводит к тому, что человек убеждается, что он совсем не то, кем он должен быть. Более того, он убеждается, подчеркиваю, в том, что он недостоин ни одного дара Божьего, ни одного.

Поэтому в житиях святых что встречаем? Умоляли отнять даже те дары, которые Бог даровал им. Слышите, умоляли отнять даже вот эти внешние дары. Например, дары чудотворения. Как они скрывали эти дары! Доходило даже до чего? Все знали, что он чудотворец, но он категорически: я такой же, как все. Буквально, такой благочестивый обман. Приносят уже мертвого младенца, просят: отче, помолись над ним, он тяжело болен. Помолился – и он встает. А святой не знал, что он умер. Как скрывали!

Скажу вам поразительную вещь – каждая истинная добродетель всегда глубоко целомудренна. Понятно, что такое – целомудренна? Скрывает себя. Как одета целомудренная женщина? Каждая христианская добродетель глубоко целомудренно прячет себя.

Христос воскрешает дочь Иаира и что говорит? Никому не рассказывайте. Слепорожденного – никому не рассказывайте. Прокаженного – молчи, никому не рассказывай. Подумайте только, кажется, для этого и пришел, но Он как по человечеству и по истине Всеправедный был, и это естественно было.

Истинная добродетель прячет себя, фальшивая – кричит и шумит. Дар у меня, сейчас заговорю языками иностранными, только вы ничего не поймете, что я буду говорить, зато увидите, что я в даре Духа Святого. Вот вам все целомудрие. Забыли они, бедные, самые основы правильной духовной жизни. Нет духовности там, где нет смирения, где нет осознания своего недостоинства.

Ещё раз напоминаю Сисоя Великого, лицо которого просветилось так, что не могли смотреть на него, а он умолял Бога дать ему время на покаяние. Вот что значит святость. Когда человек приближается к истинной святыне, он начинает видеть всю мерзость, все свое недостоинство. Вот вам пример того, как опасно отрываться от того, что мы именуем Церковью, от того, что мы именуем Священным Преданием, т.е. учением отцов.

Самое страшное, что есть в человеке, и что во веки веков не позволит человеку спастись – это мнение о себе: я хороший. Ясно вам? Я хороший, все нехорошие, а я хороший. Еще раз повторю великие слова Феофана Затворника: “сам дрянь дрянью, а все твердит: несмь яко прочие человецы”. Тут, действительно, духовная смерть.

Вопрос: Что есть Бог? Почему Бог – Слово?

– Дело вот в чем. Это первое значение в переводе греческого слова “логос”. Евангелие от Иоанна начинается: Эн архэ эн о Логос. В начале был Логос, по-гречески, и мы переводим – Слово. На самом деле “логос” имеет 34 гнезда значений, а в каждом гнезде еще по три-четыре-пять. Т.е. порядка сотни с лишним значений. В переводе на русский вы же не напишите сто значений, не пишите же: ум, рассудок, логика, суждение, понятие, знание, мысль. Все это перевод слова “логос”. Поставили просто первое значение – Слово.

Вот почему, и в этом есть определенная доля истины, ибо мы верим, что Бог единосущен, но троичен по ипостасям. В чем это выражается? Вот я вам приведу, как мне кажется, лучший из святоотеческих образов понимания Троицы.

Человек есть образ Троицы Бога. Человек, никто больше не назван. Что же такое особенное в человеке, чего нет в других творениях? Они говорят: ум человеческий имеет свойства всегда рождать мысль. Мысль высказанная – это и есть слово. Это и есть логос. Ум – образ Отца. Всегда рождающаяся мысль – Слово, есть образ Сына, поскольку рождается. И третье, сопричастное уму и слову – Дух. Что такое дух? Самые простые вещи не поддаются определению, но мы чувствуем, что такое дух. Мы знаем: дух человека, дух семьи, дух книги, дух эпохи, дух народа и т.д. Это некоторая атмосфера, которая соприсущна всегда уму и слову. Вот эта некая нравственная реальность.

Так вот, в связи с этим становится понятным: слово-мысль всегда рождается умом. Так и в Святой Троице Бог-Отец всегда рождает Сына. Рождаться – это свойство. Это не акт, что когда-то такое Слово родилось у Бога-Отца, нет, оно всегда есть вот то состояние рожденности. Это свойство. Слово всегда есть, оно всегда рожденное, но это образ, ибо дать прямую интерпретацию немыслимо, невозможно. Мы не знаем даже, что такое наш ум, а уж тем более говорить о Боге.

Вопрос: Заимствовано ли христианство как более поздние религии из языческих религий?

– Конечно, нет. И оснований для этого более чем достаточно. Даже Энгельс – его имени достаточно, чтобы понять его отношение к христианству, – что он говорит, цитирую: христианство, народившись, вступило в резкое противоречие со всеми существовавшими до него религиями. Все существующие дохристианские языческие религии между собой вовсе не враждовали. В Риме был пантеон, куда свозили всех богов и каждый мог совершать свой культ, никто никому не мешал, никакого антагонизма не было.

Когда же появилось христианство, вы помните, религио иллицита – религии недозволенные, законом было принято уничтожать каждого, о ком будет известно, что он христианин. Даже этот внешний показатель свидетельствует о том, что христианство явилось совершенно чем-то другим. Повторяю, все религии были позволены в Риме, одна только эта была не позволена.

Вопрос: Какой принципиальной линии, на ваш взгляд, следует придерживаться учителю истории в школе в условиях, когда постоянно подчеркивается, что Церковь отделена от государства, а школа от Церкви?

– Первое, в отношении самой истории. Думаю, всем известно, но я напоминаю. Мы историю проходим не ради того, чтобы знать, когда, где и что случилось. История не для этого изучается. Как сказал Цицерон, история – наша лучшая учительница. На примерах как безобразных и отрицательных, так и лучших, положительных и святых, мы учим, каким надо быть и каким не надо, к чему приводит такое направление жизни, к чему приводит такая жизнь. Вот цель истории, а не в самом по себе описании.

Теперь, в отношении отделения школы от Церкви и государства, что это значит. К сожалению, в этих понятиях очень большая неразбериха. Если Церковь рассматривать как организацию, то здесь могут быть разные вещи. Но ведь, в первую очередь, Церковь рассматривается не как организация.

Самое важное, что составляет существо Церкви – это вера во Христа, вера в то, что с Ним связано благо человека, что смысл человеческой жизни наилучшим образом представлен в христианстве. И не только смысл жизни, но даются истинные, правильные, верные положения и принципы жизни, на которых человек может достичь этого блага. Ведь все идеологии о чем спорят: где оно, то благо, и как его достичь? Христианство тоже утверждает: вот оно, где благо, и вот, как оно достигается.

Так вот, если о Церкви как организации. Может ли, например, преподавать священник или не может, могут преподаваться те или иные предметы? Об этом можно спорить, но никто никогда не помешает человеку, особенно в условиях нашего времени, верующему и убежденному, показывать, что предлагает христианство в качестве идеала и нормы человеческой жизни.

Это можно сопоставить с другими идеологиями, с другими философскими и религиозными течениями. Мы не осуждаем других людей, верящих иначе, но мы имеем такое же право на убеждения, как и они. И я имею право сказать, что, да, вот здесь христианство так учит, а оно потому-то верно. Тут важно знать, почему верно, и это часто бывает камнем преткновения.

Я полагаю, что отделение Церкви от государства, которое имеет юридический характер, нисколько не заграждает нам пути к тому, чтобы мы могли говорить о христианстве. Мы можем как граждане, как педагоги, говорить о христианстве и показывать, что оно значит для нашего народа, для человека.

Вопрос: Расскажите о взаимоотношениях в настоящее время РПЦ и Грузинской Церкви, и с чем связано недавнее посещение Грузии Папой Римским?

– Скажу так. Эти отношения у нас сохраняются, хотя, как всегда между братьями и сестрами, бывают те или иные недоразумения. Они сохраняются, и они вполне канонические, и они достаточные. Вот так. Больше по этому вопросу я ничего не скажу.

В отношении Папы Римского. Дело в том, что он прибыл в Грузию по приглашению правительства, а вовсе не Грузинской Церкви. Дело в том, что там был достаточно сильный нажим на самого Патриарха с тем, чтобы он все-таки не проявил себя как-то негативно в отношении этого визита. Поэтому там такое явление, что с одной стороны, Папу Римского принимают на высшем государственном уровне, Патриарх появляется, кое-где его сопровождает, но не было никаких совместных церковных церемоний. На богослужении, которое провел Папа Римский, не присутствовали ни Патриарх, ни члены Синода. Патриарх этим деликатно показал, что он занимает свою особую позицию.

Вопрос: Алексей Ильич, можно ли кратко сказать о задаче Православия современной эпохи?

– Задача Православия совершенно очевидная. Мы сейчас находимся в труднейших условиях мощного воздействия на наше сознание нехристианского языческого менталитета. Язычество буквально нас одолевает, вот беда. В чем это проявляется? В том, что мы все больше придаем значение внешним формам церковной жизни и забываем о той цели, ради которой пришел Христос. Блаженны чистые сердцем – вот это, к сожалению, все дальше уходит.

Вот сплошь и рядом священники рассказывают, с чем приходят к ним: что сделать, чтобы дочка в институт поступила, чтоб сыночек не болел, чтобы у меня там на работе было. Исключительно касаются земных вопросов. К духовникам с чем обращаются? Как жениться, как выйти замуж, развестись или переехать, продать то или купить это – интересуют исключительно задачи земного порядка. Как спастись, как мне победить свою зависть, как мне бороться с тщеславием – это мало кого интересует, почти никого. Съедаю своего соседа, так это, подумаешь, он негодяй, а я-то хороший, – это никого не беспокоит.

Забыли о том, что главное в Православии. Нет христианства в человеческой душе. Ни одной йоты нет в той душе, в которой нет, не говорю, любви, – хотя бы благожелательства к другим людям. Независимо, кто они – католик или протестант, мусульманин или кришнаит. Нет христианства без любви. Ибо Бог есть Любовь. Если нет во мне благожелательства к человеку, нет во мне христианства.

Вот главная задача, которая стоит перед нами. Как бы нам не подменить вот это главное формой. А я вот хожу в церковь, заказываю молебны, соблюдаю посты, я исповедуюсь и причащаюсь, – и съедаю своего соседа со всеми потрохами. Я православный.

Вот беда, забыли главное, забыли, что суббота для человека, а не человек для субботы. Все внешние формы церковной жизни нужны постольку, поскольку они помогают мне стать христианином. Ведь легко превратиться в святого сатану, все исполнить внешне и быть исполненным ненависти ко всем окружающим: еретики, фанатики, враги кругом меня! Я один блистаю святостью, только осталось подойти и целовать туфлю у меня. Вот наша задача, вот задача Православия. Хоть обратить внимание на то, чему учил Христос: блаженны чистые сердцем.

Вопрос: В дополнение к этому вопросу: возможно ли православным принимать участи в жизни государства?

– Еще раз вам говорю, Церковь – это не организация, Церковь есть единство Духа Божьего в тех верующих, которые в своей жизни стремятся исполнить Евангелие. Организация – это некоторая форма, которая не может не быть, это понятно. Но христианин может быть, например, дипломатом? Министром может быть, ну правда же? И каждый на своем месте должен исполнять свой долг по-христиански, т.е. по совести и честно, исходя из принципа любви к людям. Вот поэтому, если вы видите, что какое-то движение, с вашей точки зрения, будет наиболее соответствовать тем задачам, которые перед нами стоят, то за него можно голосовать.

Ясно, что мы не можем заглянуть в души этих политиков, мы знаем, что много и лукавых, и обманщиков, но есть, возможно, и честные люди. Тут уж каждому Бог дает разумение, кто сколько знает, за тех и нужно голосовать. Мне кажется, что нужно голосовать. Если мы не будем голосовать за лучших, то пройдут худшие, и мы сами себе будем подписывать приговор.

Чем ближе к выборам, те больше будут говорить жуткие и страшные вещи в отношении всех конкурентов, будут уничтожать друг друга всем, чем можно. Если посмотреть на историю выборной власти, то иногда в последний момент такое вдруг открывают, что все в ужасе, и тот проигрывает. Проходят выборы, и буквально на следующий день оказывается, что это фальсификация, но уже поздно.

В том-то и дело, почему монархическая власть – лучшая власть по идее. Потому что монарх неподкупен. Выборная власть всегда связана с подкупами, обманами, фальсификацией, борьбой.

Но мы сейчас находимся в этой ситуации, и поэтому, учтите, друг друга будут поливать грязью, а подумайте, какой самый ужасный принцип – голосуйте за меня! Я лучший, а они все негодяи и дряни, замечательно просто.

 Предлагаем вниманию читателей Правмира главу из книги Клайва Стейплза Льюиса “Просто христианство”.

К.С.Льюис

Я перехожу сейчас к той части христианской морали, в которой она особенно резко отличается от всех других норм нравственности. Существует порок, от которого не свободен ни один человек в мире. Но каждый ненавидит его в ком-то другом, и едва ли кто-нибудь, кроме христиан, замечает его в себе. Я слышал, как люди признаются, что у них плохой характер, либо в том даже, что они трусы. Но я не припомню, чтобы когда-либо слышал от нехристианина признание в этом пороке. И я очень редко встречал неверующих, которые были бы хоть немного снисходительны к проявлению этого порока в других. Нет такого порока, который делает человека более непопулярным, и нет такого порока, который мы менее замечаем в себе. Чем больше этот порок у нас, тем больше мы ненавидим его в других.

Я говорю о гордыне или самодовольстве, противоположную ей добродетель христиане называют смирением. Вы, быть может, помните, что когда я говорил о морали в вопросах пола, то предупредил вас, что центр христианской нравственности лежит не там. И вот сейчас мы подошли к этому центру.

Согласно христианскому учению, самый главный порок, самое страшное зло — гордость. Распущенность, раздражительность, пьянство, жадность и тому подобное — все это мелочь по сравнению с ней. Именно гордость сделала дьявола тем, чем он стал. Гордость ведет ко всем другим порокам: это абсолютно враждебное Богу состояние духа.

Возможно, вы думаете, я преувеличиваю. В таком случае вдумайтесь еще раз в мои слова. Несколько мгновений назад я сказал, что чем больше гордости в человеке, тем сильнее он ненавидит это качество в других. Если вы хотите выяснить меру собственной гордыни, проще всего это сделать, задав себе вопрос: “Насколько глубоко я возмущаюсь, когда другие унижают меня, или отказываются меня замечать, или вмешиваются в мои дела, или относятся ко мне покровительственно, или красуются и хвастают в моем присутствии?”

Дело в том, что гордость каждого человека соперничает с гордостью всякого другого. Именно потому, что я хотел быть самым заметным на вечеринке, меня так раздражает, что кто-то другой привлекает к себе всеобщее внимание.

Нам следует ясно понять, что гордости органически присущ дух соперничества, в этом сама ее природа. Другие пороки вступают в соперничество, так сказать, случайно. Гордость не довольствуется частичным обладанием. Она удовлетворяется только тогда, когда больше, чем у соседа.

Мы говорим, что люди гордятся богатством, или умом, или красотой. Но это не совсем так. Они гордятся тем, что они богаче, умнее или красивее других. Если бы все стали одинаково богатыми, или умными, или красивыми, людям нечем было бы гордиться. Только сравнение возбуждает в нас гордость: сознание, что мы выше остальных, приносит нам удовлетворение. Там, где не с чем соперничать, гордости нет места. Вот почему я сказал, что гордости дух соперничества присущ органически, тогда как о других пороках этого не скажешь.

Половое влечение может пробудить дух соперничества между двумя мужчинами, если они желают обладать одной и той же женщиной. Но это только случайность. Ведь они могли бы увлечься двумя разными девушками. Между тем гордый человек уведет вашу девушку не потому, что он ее любит, а только для того, чтобы доказать самому себе, что как мужчина он лучше, чем вы.

Жадность может толкнуть людей на соперничество, если они испытывают недостаток в тех или иных вещах. Но гордый человек, даже если у него этих вещей больше, чем ему хотелось бы, будет стараться приобрести их еще больше просто для того, чтобы утвердиться в силе и власти. Почти все зло в мире, которое люди приписывают жадности и эгоизму, на самом деле — результат гордости.

Возьмите, к примеру, деньги. Желание лучше проводить отпуск, иметь лучший дом, лучшую пищу и лучшие напитки делает человека жадным до денег: он хочет иметь их как можно больше. Но это до определенного предела. Что заставляет человека, получающего 40 000 долларов в год, стремиться к 80 000? Теперь уже не просто жадность к удовольствиям. Ведь при 40 000 долларов роскошная жизнь для него вполне доступна.

Это гордость вызывает в нем желание стать богаче других и желание еще более сильное — обрести власть, ибо именно власть доставляет гордости особое удовольствие. Ничто не дает человеку такого чувства превосходства, как возможность играть другими людьми будто оловянными солдатиками.

Что заставляет молодую девушку сеять несчастье повсюду, где она появляется, собирая вокруг себя поклонников? Конечно, не половой инстинкт. Девушки подобного рода очень часто бесстрастны. Ее толкает на это гордость.

Что заставляет политического лидера или целую нацию постоянно стремиться к новым успехам и достижениям, не довольствуясь прежними? Опять-таки гордость.

Гордости присущ дух соперничества. Вот почему ее невозможно удовлетворить. Если я страдаю гордостью, то пока хоть один человек обладает большей властью, богатством или умом, чем я, он будет мне соперником и врагом.

Христианство право: именно гордость порождала главные несчастья в каждом народе и в каждой семье с начала мира. Другие пороки могут иногда сплачивать людей; так, среди тех, кто охоч до выпивки и чужд целомудрия, вы можете обрести веселых приятелей. Но гордость всегда означает враждебность — она и есть сама враждебность. И не только враждебность человека к человеку, но и человека к Богу.

В лице Бога вы встречаетесь с чем-то таким, что во всех отношениях неизмеримо превосходит вас. Пока вы не осознали этого, а следовательно, и того, что в сравнении с Ним вы — ничто, вы вообще не в состоянии познать Бога. Вы не можете познать Его, не отрешившись от своей гордости. Ведь гордый человек всегда смотрит свысока на все и на всех, то есть сверху вниз: как же увидеть ему то, что над ним!

Возникает ужасный вопрос. Как возможно, что люди, пожираемые гордостью, говорят, будто они верят в Бога, и считают самих себя очень религиозными?

Я боюсь, что эти люди поклоняются воображаемому Богу. Теоретически они признают, что перед лицом этого призрачного Бога они — ничто. Но им постоянно представляется, будто этот Бог одобряет их и считает их лучше других; они платят Ему воображаемым, грошовым смирением, переполняясь в то же время горделивым высокомерием по отношению к окружающим.

Я полагаю, Христос думал и о таких людях, когда говорил, что некоторые будут проповедовать Его и именем Его изгонять бесов, но при конце мира услышат от Него, что Он никогда их не знал. Любой из нас в любой момент может попасть в эту ловушку.

К счастью, у нас есть возможность испытать себя. Всякий раз, когда возникает ощущение, что наша религиозная жизнь делает нас лучше других, мы можем быть уверены, что ощущение это не от Бога, а от дьявола. Вы можете быть уверены, что Бог действительно присутствует в вашей жизни только тогда, когда либо совсем забываете о себе, либо видите себя незначительным и нечистым. Лучше совсем забыть о себе.

Это ужасно, что самый страшный из всех пороков способен проникнуть в самую сердцевину нашей религиозной жизни. Но это и вполне понятно. Другие, менее вредоносные пороки исходят от дьявола, воздействующего на нас через нашу животную природу. А этот порок проникает в нас иным путем: он приходит непосредственно из ада. Ведь природа его — чисто духовная, а следовательно, и действие его гораздо более утонченно и смертоносно.

По этой причине гордость часто может служить для исправления других пороков. Учителя, к примеру, нередко взывают к гордости учеников или к их самоуважению, как они это называют, чтобы заставить их вести себя прилично. Многим людям удается преодолеть трусость, приверженность к дурным страстям или исправить скверный характер, убеждая себя, что пороки эти ниже их достоинства; они достигают победы, разжигая в себе гордость.

И, глядя на это, дьявол смеется. Его вполне устраивает, что вы становитесь целомудренными, храбрыми, владеющими собой, если при этом ему удается подчинить вашу душу диктату гордости, — точно так же он бы не возражал, чтобы вы излечились от озноба, если взамен ему позволено передать вам рак. Ведь гордость — это духовный рак: она пожирает самую возможность любви, удовлетворения и даже здравого смысла.

photosight.ru. Фото: Александр Гребешков

Прежде чем мы покончим с этой темой, я должен предостеречь вас против таких ошибок:

1. Если вы испытываете удовольствие, когда вас хвалят, это не свидетельствует о гордости.

Ребенок, которого похлопали по плечу за хорошо выученный урок, женщина, чьей красотой восхищается возлюбленный, спасенная душа, которой Христос говорит: “Хорошо, верный раб”, — все они чувствуют себя польщенными, и это вполне закономерно. Ведь здесь — удовольствие вызывает не то, какой вы, а сознание, что вы сделали приятное кому-то, кого хотели (и правильно!) порадовать.

Беда начинается тогда, когда вы от мысли: “Я доставил ему удовольствие; как хорошо!”— переходите к мысли: “Должно быть, я очень хороший человек, раз сделал это”. Чем больше вы нравитесь себе и чем меньше удовольствия испытываете от похвалы, тем хуже вы становитесь.

Если похвала вообще перестает занимать вас и любование самим собою становится единственным источником вашего удовольствия, значит, вы достигли дна. Вот почему тщеславие — тот сорт гордости, который проявляется, главным образом, на поверхности, — пожалуй, наименее опасно и наиболее простительно.

Тщеславный человек жаждет похвалы, аплодисментов, обожания и всегда напрашивается на комплименты. Это недостаток, но недостаток детский и даже, как ни странно, не очень вредоносный. Он лишь показывает, что полностью довольствоваться самообожанием вы пока не можете. Вы еще достаточно цените других людей, чтобы привлечь их внимание. Иными словами, вы еще сохраняете в себе человечность.

Воистину черная, дьявольская гордость приходит тогда, когда вы начинаете считать всех остальных настолько ниже себя, что вас уже не волнует, как они о вас думают.

Подчас нам действительно не следует обращать внимание на мнение людей, если в своих словах и поступках мы руководствуемся правильными соображениями, тем более что для нас несравненно важнее, что об этом думает Бог. Но гордый человек не обращает на других внимания совсем по иной причине.

Он говорит: “Почему я должен добиваться аплодисментов этой толпы, как если бы мнение всех этих людей имело какую-то ценность? Да если бы оно и было так, я не тот человек, чтобы краснеть от удовольствия при комплименте, словно девчонка, впервые приглашенная на танец. Я — самостоятельный взрослый человек. Все, что я сделал во имя своих собственных идеалов, я сделал или потому, что одарен артистическим складом ума, или следуя традициям моей семьи, короче, потому что я такой, какой я есть. Толпе это нравится? Ее дело! Для меня все они — ничто”.

В подобном случае настоящая, достигшая предела гордость может выступать противницей тщеславия. Как я сказал выше, дьявол любит лечить мелкие недостатки, подменяя их крупными. Стараясь излечиться от тщеславия, мы не должны звать на помощь нашу гордость.

2. Мы часто слышим, как человек гордится сыном, или отцом, или школой, или службой. Возникает вопрос: грех такого рода гордость?

Я думаю, все зависит от того, какой смысл мы вкладываем в слово “гордиться”. Часто оно звучит в наших устах как синоним словосочетания “восхищаться от всего сердца”. А такое восхищение, безусловно, весьма далеко от греха.

Но бывает и по-другому: слово “гордиться” может означать, что человек чувствует себя важной персоной на основании заслуг своего выдающегося отца или из-за принадлежности к знаменитому роду. Хорошего в этом мало: и все-таки это лучше, чем гордиться самим собой.

Любить кого-то и восхищаться кем-то, помимо себя, — шаг в сторону от полного духовного крушения. Однако подлинное духовное оздоровление не придет к нам до тех пор, пока мы будем любить что-то и преклоняться перед чем-то больше, чем мы любим Бога и преклоняемся перед Ним.

3. Мы не должны думать, будто Бог запрещает гордость, ибо она оскорбляет Его; что Он требует от нас смирения, чтобы подчеркнуть Свое величие, как если бы Он Сам был болен гордостью.

Думаю, Бога меньше всего занимает Его достоинство. Все дело в том, что Он хочет, чтобы мы познали Его. Он хочет дать Себя нам. И если мы действительно, по-настоящему соприкоснемся с Ним, то невольно и с радостью покоримся и почувствуем при этом бесконечное облегчение, отделавшись наконец от надуманной чепухи о нашем достоинстве, которая всю жизнь не дает нам покоя, лишает радости.

Он старается сделать нас покорными, чтобы мы могли пережить это облегчение. Он пытается освободить нас от фантастического, уродливого наряда, в который мы рядимся и чванливо расхаживаем как маленькие глупцы.

Хотелось бы и мне стать более покорным и смиренным. Если бы я добился этого, то смог бы побольше рассказать вам об облегчении и удобстве, которые приходят к нам, когда мы снимаем с себя пышный маскарадный наряд, когда отделываемся от своего фальшивого “я” с его позами и претензиями: “Ну посмотрите на меня, разве не славный я парень?” Даже приблизиться к такому состоянию на миг — все равно, что выпить холодной воды в пустыне.

4. Не думайте, что настоящее смирение — вкрадчивость и елейность, нарочитое подчеркивание собственного ничтожества.

Встретив действительно смиренного человека, вы, скорее всего, подумаете, что он веселый, умный парень, который проявил неподдельный интерес к тому, что вы говорили ему. А если он не понравится вам, то, наверное, потому, что вы ощутите укол зависти к человеку, который способен так легко и радостно воспринимать жизнь. Он не думает о своем смирении; он вообще не думает о себе.

Если кто-то желает стать смиренным, я могу подсказать ему первый шаг: осознайте свою гордость. Этот шаг будет и самым значительным. По крайней мере, ничего нельзя предпринять, пока он не сделан. Если вы думаете, что не страдаете гордыней, значит, вы действительно ею страдаете.

 «Разве нельзя быть хорошим человеком и без христианства?» — нередко спрашивают люди. Об этом меня попросили написать, и я пишу, но начну я немного издалека. Вопрос поставлен так, словно вы думаете: «Мне все равно, кто прав, христиане или материалисты. Мне все равно, каково мироздание. Я хочу правильно и счастливо жить и выберу не то, что верно, а то, что полезно». Честно говоря, мне такой взгляд понять трудно.

К.С.Льюис

Человек, среди прочего, тем и отличается от животных, что ему хочется знать, какова действительность, не ради пользы, а просто так, ради знания. Когда же ему этого не хочется, он, по–своему, ниже человека. В сущности, я и не верю, что у кого–нибудь из вас нет этого желания.

Наверное, вы слишком часто слышали от глупых проповедников, что христианство все у вас уладит, и забыли, что оно — не патентованные таблетки. Христианское вероучение сообщает нам некие факты, и если они неверны, ни один честный человек не вправе им верить, как бы они ни помогали; а если верны, всякий честный человек верить в них обязан, даже если помощи от них нет.

Когда мы это поймем, мы поймем и другое. Если христианство истинно, просто не может быть, чтобы приверженцы его и противники были одинаково оснащены для «хорошей, правильной жизни». Представьте себе, что вы хотите помочь дистрофику. Не зная медицины, вы его плотно накормите, и он умрет. Нелегко действовать в темноте.

И христианин, и неверующий могут желать ближнему добра. Но один считает, что люди живут вечно, созданы Богом и лишь в Боге находят истинную и прочную радость, а другой считает, что они — случайный плод слепой материи, что живут они лет семьдесят, счастье их зависит от комфорта, удовольствий, и т. п., а все на свете — аборты, вивисекция, законодательство, воспитание — хорошо или плохо только в зависимости от того, способствует ли оно такому счастью.

Во многом это два человека согласятся. Оба считают, что людей надо лечить, кормить и одевать. Но рано или поздно разница в вере начнет сказываться. Например, материалист просто спросит: «Лучше ли от этого большинству?», а христианин может сказать: «Если и лучше — мы против, ибо это несправедливо». И вечно, всегда их будет разделять черта, четкая, как меч. Для материалиста нация, класс, цивилизация важнее человека, так как «дней наших — семьдесят лет, а при большей крепости — восемьдесят», сообщество же может продержаться гораздо дольше. для христианина человек важнее всего, ибо он живет вечно и перед ним цивилизации и расы — просто однодневки.

Христиане и материалисты по–разному видят мироздание. Прав кто–то один, а тот, кто неправ, неизбежно станет действовать по закону своего, ложного мира, и при самой доброй воле помощь его будет ближнему в погибель.

При самой доброй воле… Значит, он ни в чем не виноват? Значит, Бог (если Он, конечно, есть) с него не спросит? Но ведь нас волновало не это! Я не верю, что вы готовы действовать в темноте всю жизнь, сея несметное множество зол, если за себя вы спокойны. Не верю, что вы, мой читатель, пали так низко. Если же пали — и для вас найдутся доводы.

Не думайте, что вопрос в том, может ли кто–нибудь быть хорошим без христианства. Перед каждым из нас стоит другой вопрос «Могу ли я?» Все мы знаем, что вне христианства были хорошие люди — скажем, Сократ и Конфуций, которые о нем не слышали, или Джон Стюарт Милль, не веривший в него. Если христианство истинно, люди эти пребывали в честном неведении или в честном заблуждении. Если воля их была так добра, как мне кажется (ведь я, что ни говори, не знаю тайны их сердец), мы вправе верить и надеяться, что Бог в Своем милосердии сумел исправить и предотвратить зло, которое они причинили бы по неведению и себе, и тем, на кого они влияли.

Но вы, задавший мне этот вопрос, — в ином положении. Если бы вы о христианстве не слышали, вы бы и не спрашивали. Если бы, услышав, серьезно все обдумали и отвергли, вы бы тоже не спросили. Значит, на самом деле вы спрашиваете: «Стоит ли мне беспокоиться? Не проще ли жить, как жил? Разве мало доброй воли? Разве непременно надо стучаться в страшную дверь?»

Прежде всего, я отвечу, что вы собираетесь быть хорошим, не зная, что такое «хорошо». Но этого мало. Незачем спрашивать, накажет ли вас Бог за леность и малодушие; они сами себя накажут. Ведь вы передергиваете. Вы намеренно не хотите знать, истинно ли христианство, потому что боитесь, что с ним хлопот не оберешься. Так мы нарочно забываем посмотреть на доску объявлений, чтобы не увидеть там своего имени, или зайти в банк и справиться, не кончился ли наш счет. Так мы избегаем врача, чтобы не узнать о своей болезни.

Человек, не верующий по этим причинам, не находится в честном заблуждения Он — в заблуждении нечестном, и нечестность эта окрасит его дела и помыслы, так как он утратил девственность разума. Честную хулу на Сына Человеческого можно простить и исцелить, Но если вы просто избегаете Его, переходите на другую сторону улицы, не снимаете телефонной трубки, не распечатываете писем — это дело другое. Быть может, вы и впрямь не уверены, надо ли быть христианином, но вы прекрасно знаете, что надо быть человеком, а не страусом.

Честь разума пала в наши дни так низко, что меня спросят. «А какая мне польза? Стану ли я счастливее? Стану ли лучше? Если вы в этом ручаетесь, что ж, приму христианство», Но я не хочу отвечать на этом уровне. Вот — дверь, за которой вас ждет разгадка мироздания. Если ее там нет, христиане обманывают вас, как никто никого не обманывал за все века истории. И всякий человек (человек, не кролик) просто обязан выяснить, как обстоит дело, а потом — или всеми силами разоблачать преступный обман, или всей душой, помышлениями и сердцем предаться истине.

Фото: jm, photosight.ru

Неужели вам безразлично все, кроме «правильной жизни»? Ладно, скажу уж: христианство поможет вам, и гораздо больше, чем вы думаете. А первая помощь будет в том, что оно вобьет вам в голову очень важную и не очень приятную вещь. Все, что вы до сих пор считали «приличной» или «правильной» жизнью, — добропорядочность, благодушие и многое другое — совсем не так всецелительно, как вам казалось. Христианство научит вас, что вы и дня не можете пробыть «хорошим» без Божьей помощи. Потом оно научит еще, что если бы вы и смогли, вы все равно не достигли бы того, для чего вы созданы. Простая «нравственность» — не цель жизни. Вам уготовано иное.

Милль и Конфуций (о Сократе не говорю, он был гораздо ближе к истине) просто не знали, для чего мы живем. Не знают этого и те, кто задает вопрос, с которого начинается статья. Если бы они знали, они бы поняли, что «порядочность» — чистейшая ерунда перед истинным замыслом о человеке. Нравственность необходима; но жизнь в Боге, к которой мы призываем, просто поглощает, вбирает ее.

Мы должны родиться заново. Все кроличье в нас должно исчезнуть — и то, что роднит нас с похотливым кроликом, и то, что роднит нас с кроликом ответственным, порядочным, приличным. Шерсть будет вылезать с кровью, и, изнемогши от крика, мы вдруг обнаружим то, что было под шкуркой, — Человека, сына Божия, сильного, мудрого, прекрасного и радостного.

«Когда же настанет совершенное, тогда то, что отчасти, прекратится» (1 Кор. 13:10). Желание «быть хорошим без Христа» зиждется на двух ошибках. Во–первых, это вам не под силу, во–вторых, это не цель вашей жизни. Нельзя взобраться самому на высокую гору праведности, но если бы мы и взобрались, мы бы погибли во льдах и разреженном воздухе. Начиная с определенной высоты, не помогут ни ноги, ни топорик, ни веревка. Нужны крылья; дальше придется лететь.

 

                         «Любовь внесена в реестр заболеваний Всемирной организацией здравоохранения (ВОЗ). 
                         Отныне международный шифр болезни – F 63.9. 
                         Любовь отнесли к психическим отклонениям, к пункту «Расстройство привычек и влечений»,
                         после алкоголизма, игромании, токсикомании, клептомании.  
                         Иначе пункт F 63.9 именуется «Расстройство привычек и влечений неуточненное». (…) 
                         По мнению ряда учёных, любовь можно сравнить с обсессивно-компульсивным расстройством…»