О сгущенке, шпателях и старых досках

После акафиста – обратно в лагерь, на завтрак. Но сначала – неизменная утренняя молитва: пространство под тентом превращалось в молельню, и мы – все вместе, вслух, обратившись лицом к храму, – приносили свою молитву Господу. После завтрака, как правило, кашей, улучшаемой дежурными всеми подручными средствами (сгущенка!), мы вооружались привезенным из Москвы инструментом и выдвигались в храм, на работы. Мужчинам доставалась тяжелая артиллерия – пилы, ножовки, а также все те недоступные женскому разумению режуще-шлифовальные машины, питающиеся от Переносной Электростанции – третьего по значимости объекта в лагере после Онеги-Ганга и Сгущенки.

Дамам священнодействовать с машинами не доверялось; мы и не порывались – на нашем фронте работ требовались совсем другие орудия: тряпки, щетки, шпатели, наждачка и рубанок на случай вынужденного применения силы. Мы подметали (нет, мой друг, ты сейчас представил пыль, а ты представь мешки строительного мусора вперемешку с трупами птиц), соскребали птичий помет со стен, оттирали надписи или выскребали рубанком, если они были вырезаны глубоко.

Ребята сделали в храме новое крыльцо, подлатали внутреннюю облицовку стен, застеклили несколько окон. Кое-что сделать оказалось уже невозможным – второй этаж храма оказался в аварийном состоянии. Под тяжестью накопившегося за десятки лет мусора и птичьего помета старые доски так просели, что, когда мы ступили на них, чтобы очистить, весь второй этаж оказался под угрозой обрушения. Решение далось нелегко, но работы на этаже решили прекратить: здесь нужен был уже профессиональный реставратор.

Особенно было страшно за небесный свод храма – удивительно красивый, с прекрасно сохранившимися писанными маслом иконами, представляющий огромную ценность хотя бы уже своей древностью.

Жанна Бобкова