Плоды покаяния

Елена Живова








Отец Петр


Отец Петр, настоятель и единственный священник храма иконы «Знамение Божией Матери» в Коруково, внешне очень напоминал Дядюшку Ау из старого советского мультфильма. Невысокий, худой и подвижный, с длинной бородой и всегда торчащими, как у льва, в разные стороны побелевшими волосами, в сером, будто поседевшем от времени подряснике и с неожиданно яркими, как весеннее небо, светло-голубыми глазами, которые, казалось, пронизывают все насквозь, – отец Петр вызывал у людей разные чувства. Но храм в райцентре был один, поэтому, хочешь или не хочешь, время от времени общаться с отцом Петром приходилось всем, кто, так или иначе, считали себя православными.


Некоторые прихожане откровенно сторонились его, на исповедь и Причастие приходили редко, считая отца Петра, мягко говоря, странноватым. Другие же, напротив, души не чаяли в батюшке, называя его не иначе, как «старец» или «прозорливец». Впрочем, отец Петр страшно сердился, если кто-то в его присутствии произносил эти слова:

– Непрестанной молитвой, многими духовными подвигами и бесконечной любовью стяжали великие святые, отцы наши любимые, дар прозорливости, незачем сюда вплетать меня, грешного, – говорил он, хмуря густые седые брови.

Воскресным утром отец Петр, как всегда, принимал исповедь перед Литургией. Наташа пришла одна. Лера не смогла.

– Сил нет, – сказала она Наталье вечером.

– Причастишься – появятся, – заметила Наташа.

***

Валерия

Лера лишь вздохнула в ответ. Восьмимесячный Спишка фактически не слезал с ее рук, да и двухгодовалый Тришка не отставал от брата – оба маленькие, и мама нужна каждому, тем более, что у нее, мамы, помощников не было. Две недели назад муж Леры, Артем, уехал – случилось счастливое событие, которого он так долго ждал: в кафедральном соборе его рукоположили в сан дьякона. В течение 40-ка дней он должен был ежедневно служить, и выбраться домой у него не было никакой возможности. Звонил он каждый день часов около 3-х с одним вопросом:

– Вы как?

– Нормально, – отвечала Лера.

А что еще можно было ответить, если она знала, что приехать и помочь муж не сможет, что бы у них не случилось? Она не рассказывала, что молока у нее совсем мало, а пить из бутылки Спиридон отказывается, поэтому очень плохо спит ночью. Еще проблема была в том, что соску он не брал с рождения и из-за этого был капризнее своего старшего брата, который отказался от соски всего полгода назад – известно, что дети, приученные к соске, гораздо спокойнее. К тому же, у Спиши режутся зубки, из-за чего малыш стал очень нервным, и она совсем не высыпается.

Лера не говорила мужу, что, когда они были в гостях у его мамы на прошлой неделе, Трифон нашел и съел баночку протертой клубники, за что ей попало от его бабушки. От клубники у Трифона началась аллергия, последние несколько дней он все время чешется и постоянно капризничает.

Еще Лера не сказала, что сама она простудилась, без конца чихает и кашляет, кроме этого, в последнее время у нее тянет низ живота и болит поясница, особенно к вечеру, когда совсем уже не остается сил ни на что….

Лера снова была беременна. Четвертый месяц в ней искрилась маленькая жизнь. Она знала, чувствовала, что на этот раз будет девочка, и уже придумала ей имя – София. Имя, в котором живет Вера, Надежда, и Любовь. Лера надеялась, что Артем не будет против, ведь имена мальчикам выбирал он. Лера даже ахнуть не успела, когда Артем уверенно обратился к кулечку, который вручила ему медсестра:

– Ну, здравствуй, Трифон!

Святителя Спиридона Тримифунтского Артем тоже очень почитал, поэтому никакие возражения, естественно, не принимались.

Вздохнув, Лера посадила тяжелого, весившего почти 10 килограмм, богатыря Спишу в стульчик, пристегнула его, и в который раз за сегодняшний день попробовала накормить кашей, но малыш срывал с себя фартучек и кричал так отчаянно, что Лере ничего не оставалось, как снова взять его на руки и дать грудь.

Молоко, естественно, не пришло, да и откуда ему было взяться, ведь Лера с утра еще не успела не то что позавтракать, но даже выпить чаю.

Время – половина 11-го, встали, как обычно, в начале 7-го. Подмывание, смена подгузника, переодевание, приготовление каши для Трифона, его кормление, чтение любимой книжки Триши, потом надо было загрузить стиральную машину, снять высохшее белье, разложить его (сколько успела), и в перерывах между всем этим – бесконечные попытки покормить Спиридона то кашей, то смесью, то яблочным пюре.

Уснул. Уснул голодный. Лера положила сына в кроватку, укрыла одеяльцем и быстро, пока их не прибежал проведать шумный и шустрый Трифон, вышла из комнаты.

Ее мучил кашель, и очень хотелось спать. Лера вошла в мамину комнату. Старший сын сидел на диване и смотрел мультфильм про крокодила Гену и Чебурашку. Лера прилегла рядом и закрыла глаза.

– Мама! Давай иглать!

– Триша, потом… я посплю полчасика. Пожалуйста.

– Нет! Потом нет!

Разве можно объяснить двухлетнему малышу, что его младший братик не давал ей спать ночью, и она не выспалась, поэтому ей непременно нужно поспать, а то она просто упадет? Разве он поймет, что сон ей сейчас более необходим, чем еда, чем что-либо еще?

– Давай я сейчас тебе построю гараж, потом посплю, а когда проснусь, мы еще поиграем?

– Холосо, – улыбнулся Тришка и побежал за кубиками.

Быстро соорудив из кубиков гараж и положив сверху черную папку (как же без крыши?), Лера прилегла на краешек дивана и в ту же секунду уснула.

Спала она чутко, и через некоторое время среди безобидного «др-р-р» (Трифон катал машину) и бесконечных диалогов Гены и Чебурашки, Лера услышала хныканье, быстро перешедшее в возмущенный рев – как же, его, Спиридона, оставили в комнате одного!

Лера встала с дивана. Удалось поспать 20 минут, слава Богу! Голова кружилась. Она вынула Спишу из кроватки и пошла с ним на кухню.

Открыв холодильник, она обреченно вздохнула – естественно, за ночь здесь ничего нового не появилось…

Есть хотелось так сильно, что готовить еду не было времени. Лера поставила чайник, наскоро соорудила несколько бутербродов из 3-х ломтиков хлеба, неизвестно сколько пролежавшего на нижней полке мягкого помидора, половины луковицы и кусочка подсохшего сыра, положила их в духовку, поставила чайник и вынула надрывающегося от плача Спиридона из манежа.

– Малыш, прости. Нет у меня молочка. Ты уже большой, должен кушать кашу. Или хотя бы смесь, – сказала Лера, протягивая Спиридону бутылочку.

Мальчик оттолкнул руку матери и заплакал еще сильнее.

– Не хочешь? Но у меня больше ничего нет. Только баночки с говядиной, но их нам папа впрок закупил, говядину тебе можно есть только с 9-ти месяцев. Но давай попробуем.

Лера поставила баночку в микроволновку и услышала звонок в дверь.

– Привет, Лер! – Наташа сняла слегка намокшую от дождя куртку.

– Привет. Из храма? Как там отец Петр? – улыбнулась Лера.

– Вот об этом я и пришла тебе рассказать! Он, по-моему, совсем уже… у тебя ничего не горит?

– Ой! Это сэндвичи!

Лера кинулась в кухню и вытащила противень, на котором лежали 3 подрумянившиеся бутерброда с сыром:

– Ух, вроде успела, не сгорели.

– Нальешь чайку? Я так замерзла!

– Промокла? – сочувственно спросила Лера, одной рукой наливая чай, а другой, держа Спиридона, теребившего ее ухо – мальчик пытался выдернуть сережку-гвоздик.

– Давай, подержу! – сказала Наташа и протянула руки, чтобы взять ребенка, но малыш заплакал, прижавшись к маме.

– Вот вредина! Слушай, я тебе такое хочу рассказать! Отец Петр блажит, по-моему!

– Что случилось? – удивилась Лера.

– Представляешь, прихожу сегодня к нему благословение на доброе дело брать, а он – ты представь – не благословил! Да еще и отругал!!

В этот момент Трифон с плачем вбежал на кухню:

– Масииина!

– Сломалась машинка? Не плачь, ты же мужчина! Давай, я вставлю колеса, – предложила Лера, взяв машину из рук малыша.

Спиша, которого посадили на пол, демонстративно упал и начал громко кричать, размазывая кулачком слезы, текущие по щекам.

– Избаловала ты его, мать, – резонно заметила Наташа.

– Посмотрим, какой ты будешь матерью, – так же резонно ответила Лера.

Двадцатипятилетняя Наташа, на счету которой было два аборта, совершенных до воцерковления, промолчала.

Лера починила машинку, подняла с пола плачущего Спишу и потянулась было за бутербродами, но тарелка оказалась пустой – один сэндвич стянул Тришка – побежал крошить в комнату, значит, снова убираться – промелькнуло в голове Леры, а два других уже успела съесть Наташа.

– Я такая голодная! – виновато сказала подруга, дожевывая последний кусок.

– Скоро уже обед, буду суп ставить, – ответила Лера и посадила Спишу, занявшегося ее заколкой для волос, в манеж.

Голова Леры кружилась от голода. Она быстро перехватила волосы резинкой и выдвинула из-под стола ящик с картошкой.

– Сломает заколку-то! – сказала Наташа.

– Пусть. Зато успею поесть приготовить, – устало ответила Лера.

– Странная ты, – удивилась подруга.

– Что во мне странного? То, что я не успеваю делать то, что должна? – вспылила Лера.

– Ну, не знаю. Успевай то, что успеешь. Ты же сама себе выбрала такую жизнь! – ответила Наташа.

– Что значит «выбрала»? Я просто вышла замуж и живу, как обычная женщина.

– Обычная женщина успевает все, что нужно: и еду приготовить, и дом убрать, и мужа ублажить, и за собой следить, – тонко улыбнувшись, сказала незамужняя Наталья.

Лера провела запястьем руки, в которой держала нож, по растрепавшимся, выбившимся из-под резинки непослушным волосам, которые она не причесывала уже 3-й день. Спиша начинал хныкать – видно, игра с заколкой уже наскучила ему, а она еще не успела даже порезать капусту. В этот момент на кухню зашел Триша и гордо сообщил:

– Покакал!

– Молодец, – похвалила сына Лера и скрылась с ним в ванной.

Спиридон, увидев, что мама вышла, заплакал.

Наташа посмотрела на свои ногти. Если бы не маникюр, который она тщательно делала вчера, она бы помогла приготовить овощи для супа, но сегодня миссионерские курсы, а потом библейский кружок, и ей очень нужно хорошо выглядеть, потому что на курсы вот уже 3-е занятие приходит новенький – симпатичный парень, похожий на Джонни Дэппа…

Лера вошла в кухню, взяла на руки Спишу и подошла к окну. Лицо ее было бледным, под глазами залегли сине-серые тени.

– Лер, ты какая-то зеленая.

– Смотри: машина, – откинув занавеску, произнесла Лера.

– Дхрх… – протянул Спиша.

– Наташ, подержи его, – попросила Лера.

Ребенок, увлеченно показывая пальчиком на стоявший неподалеку желтый автобус, обхватил рукой шею Наташи, а Лера продолжила резать овощи для супа.

– Ты не договорила, как там поживает отец Петр? – спросила она, мелко нарезая капусту.

***

Наталья





За час до разговора с Лерой Наташа сидела на скамейке в храме и, сжав губы, слушала отца Петра, упорно не желающего говорить о приюте для бездомных животных.

– Ты не задумывалась, почему женщины, согрешившие абортом, после покаяния очень часто не чувствуют желаемого облегчения?

– Почему? – спросила Наталья.

– Для того, чтобы получить настоящее облегчение, покаяние должно быть искренним и полным. Ведь только такое покаяние может принести облегчение душе, страдающей от греха. Нужно не только сожалеть о содеянном, необходимо творить добрые дела, противоположенные совершенному греху.

– Я стараюсь делать добро, и вот сейчас… – сжав руки в кулак, Наталья вздохнула, и уже в который раз попыталась рассказать о деле, которое она считала очень важным.

Но отец Петр покачал головой:

– Нет в тебе раскаяния. Ты думаешь, что оно есть, но его нет. Если бы оно было в тебе, ты давно бы ребенка усыновила, а то и двух, и растила бы их, а не ногти бы отращивала!

Наталья молчала, глядя на свои сапоги. Щеки ее были бардовыми.

– Не хочешь усыновлять? Боишься, что с ребенком тебя замуж никто не возьмет? Значит, состриги ногти и иди, помогай тем семьям, где женщины не убивают, а рожают своих детей. Переступи через гордость и работай бесплатно, на послушании в многодетной семье! Так и скажи: я пришла к вам, потому что сделала два аборта! – сказал отец Петр, сверкая глазами.

Наташа пожала плечами, и, подняв брови, хотела что-то сказать, но отец Петр, махнув рукой, перебил ее:

– Не надо мне снова рассказывать, что ты являешься активисткой то ли благотворительного фонда, то ли общества, которое, вроде бы, называется «Православные традиции». Ты уже говорила, что у вас есть свой сайт, я знаю, что вы расклеиваете наклейки, рассказывали мне и о том, как вы боретесь с «ветряными мельницами» в Интернете. В чем, по-твоему, суть Православия? Члены вашего общества работают «на публику» – фотографируют и выставляют на сайте фотографии спасенных от абортов младенцев; многодетных мам с пакетами подарков; детей-инвалидов. У вас постоянно проходят акции, круглые столы, митинги. Разумеется, всем этим очень приятно заниматься. Не смотри на меня так, Наталья, я тебе уже сказал, и еще раз повторю, что ты не желаешь принести Богу покаяние, – сказал отец Петр, и, сжав в кулак седую бороду, скрылся в алтаре.

***

Валерия

– Ой, у меня нет слов! – ответила Наталья Лере, – ты представляешь, я беру у него благословение на то, чтобы открыть приют для бездомных животных, а он, толком и не выслушав, говорит: «Хочешь творить добро? Займись тем, что важнее!». И это несмотря на то, что у нас в поселке огромное количество бродячих кошек и собак, которых каждую осень бросают дачники!

– А ты спросила, почему он не дал благословение?

– Лер, он сказал: «Сначала помоги ближнему. Принеси плоды покаяния». Ну, я ему начала объяснять, что пришла осень, животные находятся в жутких условиях, а он стал говорить на другие темы! А потом просто встал и ушел!

– А до Причастия допустил?

– Да. Я сначала исповедовалась, причастилась, а потом подошла к нему с этим вопросом, потому что народу перед Причастием много было, а разговор долгий. Понимаешь, животных надо спасать от голода и холода. Уже все продумала, а вот на тебе! – сказала Наташа, подкидывая Спишу, который снова начал хныкать, поглядывая на мать.

– И что конкретно ты продумала? – Лера уже закинула капусту в суп и начала пассировать морковь с луком.

– Прямо за больницей баба Шура живет, ты знаешь. У нее есть старый сарай, где она животных держала, он почти примыкает к забору больницы. Ограды вокруг сарая нет, бабе Шуре он не нужен – двор у нее обнесен частоколом, а сарай отдельно стоит, за ним поле начинается. Я с ней поговорила, и она разрешила там приютить собак и кошек, и даже свои старые корытца для кормления животных отдала. А в больнице поваром работает тетя Нелли, она водит к нам в воскресную школу внучку. Сказала, что будет давать еду, которая остается. Говорит, приходи каждый день, что-нибудь, да дам! Нет, ты представляешь? Больница и сарай рядом, такая удача, все получается, а он просто прогнал меня! Но я, разумеется, не откажусь от этой идеи, ведь так складно все выходит.

– Когда я была у батюшки в последний раз, он очень грустный был. Строго-настрого велел мне с детьми переехать к маме Артема.

– Да уж, помню... Отправил тебя к этой старой ведьме, – проворчала Наталья.

– Наташа! – с упреком сказала Лера.

– Нет, ну я серьезно! Она же тебя загнобит совсем!

– Наташ, в каждом человеке есть что-то хорошее, и немало, и в Нине Викторовне тоже. Просто она не любит бардак, а при наличии маленьких детей невозможно содержать дом в порядке.

– Точно, блажит! И зачем, интересно, он тебе посоветовал к ней переехать?

– Я же тебе говорила – он почему-то уверен, что я не справлюсь одна.

В прошлое воскресенье Лера и малыши были в храме. Она вспомнила свой разговор с отцом Петром и горько вздохнула.

***

– Плодитесь и размножайтесь! – возмущенно ворчал отец Петр, – а о культуре семьи подумали? Это я не тебе лично, это я вообще, – он посмотрел добрыми грустными глазами на Леру.




– Батюшка, во мне мало любви, вот в чем проблема, – сказала Лера.

– Нет, милая. Самоедство это, понимаешь? Гордость и самоедство!

– А в чем гордость? – удивилась Лера.

– А в том, деточка, что ты считаешь, что сама должна со всем справиться! Не справишься, понимаешь? Не справишься! Твоя гордость – это уверенность в том, что ты должна и можешь решить все свои бытовые проблемы самостоятельно.

– Но Бог дал мне этих детей, и Он поможет мне с ними справиться!

– Да, поможет, но не в одиночку, а через людей! Ищи помощи! Проси помощи! Ты имеешь на нее право!

– Просить? Зачем?

– Ты посмотри на себя, деточка моя! Задерганные мамаши – вот наша культура многодетности! Сейчас знаменитые священники с экранов телевизоров вещают о забытой заповеди «Плодитесь и размножайтесь». Но они совсем, совсем не думают о последствиях!

У нас ведь как – оказывается помощь больным, кризисным, наркоманам, инвалидам, пьяницам и… многодетным! Понимаешь? Вы, многодетные, находитесь в одном списке с наркоманами, поэтому как к вам может относиться общество? Как? Вот так оно и относится – соответствующе! Надо начинать не с развешивания картинок с улыбающимися детскими лицами и надписью «Многодетная семья – счастливая семья!» – это никому ничего не даст, потому как не доброе это дело. Не злое, конечно, но и не доброе, а так, пустышка, утешение для гордецов, мнящих, что они таким образом «сеют добро».

Начинать надо с того, чтобы культивировать многодетность на приходах. Многодетность культивируется в сектах, но, увы, не на православных приходах.

А если говорить о добрых делах, о благотворительности, то почему-то забывается помощь семье. Ведь не только женщины, идущие на аборт, нуждаются в помощи, но и нормальные семьи тоже, а многодетные – особенно! У нас как считается? Мама и папа сами должны справиться со своими проблемами. Но папа вынужден работать, дома его нет, поэтому нагрузка сваливается на одну мать, соответственно, если с детьми что-то не так, то виним мы только ее, но в то же время ставим ее в пример: не делайте абортов! Живите полноценно и счастливо, как она!

Мы боремся за рождаемость, но не думаем об иерархии. Тем не менее, иерархия есть везде, даже у животных, ее нет только у нас, потому что у нас нет культуры семьи – все проблемы ложатся на одну-единственную женщину, жену и мать, – сокрушенно произнес отец Петр, и замолчал, теребя бороду тонкими смуглыми пальцами.

– И что теперь? – осторожно спросила Лера.

– А то, деточка моя, что раньше у многодетных семей было много помощников. В одном доме жили несколько поколений: сестры, тетки незамужние помогали мамам с детьми. А теперь и сестры, и тетки пребывают в поисках если не законных, так «гражданских» мужей, заботясь только о земном счастье, не думая о собственном спасении. И не только тетки – даже бабушки не обращают внимания на внуков, хотя им давно пора бы принести плоды покаяния.

Ведь «плоды покаяния» – это не свечечку в храме поставить, и не рубль нищенке сунуть. Плоды покаяния должны уподобиться греху, который был совершен. Но нет – они ездят в паломнические поездки, окунаются в источники… – батюшка покачал головой, тяжело вздохнул, махнул рукой и опустил глаза.

– У нас сложные отношения с бабушкой Артема и его мамой. Я там нервничаю, а мне нельзя нервничать, ведь я жду ребенка…

– А ты не нервничай. Ты смирись! Дай свекрови возможность помочь тебе для ее же спасения! А то нервничать, видите ли, ей нельзя! Скажи, а плохо питаться тебе можно? Ведь времени на приготовление нормальной еды у тебя нет! А не высыпаться тебе можно? Если о себе думать не хочешь, подумай о ребенке, которого носишь – его тебе не жалко? Посмотри, на кого ты похожа стала?

Лера опустила глаза. Отец Петр был прав, выглядела она ужасно – и без того стройная, она сбросила еще 6 килограммов из-за токсикоза, который мучил ее в 1-ом триместре.

– Гордость твоя тебе мешает, понимаешь? Гордость – я, мол, живу по-христиански, не как вы, я должна воплощать собой образ идеальной матери. Но пойми, детонька, достичь этого идеала в одиночку нереально! К этому путь долгий – у тебя сейчас лужа пересыхает, а надо, чтобы она переросла в озеро, а потом – в море!

– Это как? – удивилось Лера.

– Прими сейчас помощь, претерпи, ради ребенка, которого ждешь, смирись с создавшейся ситуацией. Чуть позже все наладится. Муж скоро вернется, а через какое-то время твоя мама приедет, возьмет на себя часть забот. Малыши подрастут, будет легче. Появятся еще детки, а старшие станут самостоятельнее.

– Я не могу даже в гости к свекрови прийти, сразу скандал начинается, – устало произнесла Лера.

Батюшка обреченно вздохнул и поднялся со скамьи:

– Твоя мама уехала в другой город несколько месяцев назад ухаживать за своим умирающим отцом. Когда вернется – неизвестно, сама знаешь. Может, через месяц, а может, через полгода. Муж тоже уехал. Создалась такая ситуация, что кроме тех, кто рядом, тебе и детям никто помочь не сможет, – устало ответил он.

– Я сама справлюсь. Постараюсь, – в который раз повторила Лера, впрочем, уже без былой уверенности.

Она вышла из храма. В коляске, стоящей под старым дубом, спал Спиридон, а Триша копался в песочнице с другими малышами. Присматривающая за ними Наталья бросилась навстречу подруге:

– Ну, что?

– Батюшка убеждает переехать к свекрови. Я уже не знаю, что и думать, – устало произнесла Лера.

– Просто отец Петр монах, ему не понять наших женских проблем. Он не знает, каково это – жить со свекровью, – фыркнула Наталья.

– Понимаешь, все еще осложняется тем, что она сама не приглашает меня. Что же мне, самой напрашиваться?

– Не надо! Живи спокойно, сама себе хозяйка, ни от кого не зависишь, зачем тебе лишняя нервотрепка? Просить, унижаться?

– Наверное, ты права, – ответила Лера.

Она не знала, что накануне отец Петр беседовал с ее свекровью, пытаясь убедить Нину Викторовну в том, что невестке нужна помощь, но будто бы наткнулся на каменную стену.

***

Нина Викторовна

– Батюшка, ну зачем мне ее приглашать? Если что-то нужно будет, пусть сама попросит! Гордая очень!

– Она считает, что сама справится и не хочет никого обременять. Это, простите меня, у вас гордость – не предложить ближнему помощь, в которой тот нуждается.

– Они сами думали, когда рожали, теперь пусть сами и справляются! Отвечают за свою легкомысленность! – подняв голову, сказала Нина Викторовна. Платок с ее головы сполз, но она даже не заметила этого.

– А вы, матушка, не хотите ответить? Ведь именно сейчас вы можете попытаться ответить за сделанные вами аборты! Помнится, вы шестерых чад во чреве загубили? – сокрушенно произнес отец Петр, глядя в глаза Нине Викторовне.

– Вот и буду отвечать так, как мне предстоит, а возиться с младенцами на старости лет и пресмыкаться перед этой выскочкой я не желаю! Тоже мне, мать многодетная! Вот кто ее, скажите на милость, надоумил сразу после родов беременеть? Нет бы, годков 5, а лучше 7 подождать! Да и вообще, двое – и то роскошь в наше время! Как они жить-то будут, на поповскую зарплату, в нашем захолустье? – Нина Викторовна огляделась вокруг и, убедившись, что никого поблизости нет, и ее разговор со священником никто не слышал, встала.

Отец Петр тоже поднялся, и, глядя на икону Страшного Суда, произнес:

– Это ваше право, матушка. Господь вам дает шанс спастись, а уж как этим шансом распорядиться – вам решать, ведь Он еще и волей свободной вас наделил. Проще говоря, хочешь спастись – спасайся, хватайся за круг спасательный, заодно и ближнего своего спасешь. Не хочешь – дело твое, погибай…

– Спаси Господи, – ответила Нина Викторовна, пятясь к дверям.

Отец Петр постоял несколько минут, глядя ей вслед, после чего ушел в свою маленькую комнатку, где, стоя на коленях, молился до самой вечерней службы.

***

Валерия

Когда Наташа ушла, Лера устало опустилась на стул, глядя в окно: дождь шел уже 2-ой день, значит, они снова не выйдут на прогулку. И в магазин она не попадет никак, придется обойтись без хлеба, сыра, мяса, творога и яиц.

Устав сопротивляться, она приложила сосредоточенно теребившего ее футболку Спишку к груди, и задумалась: действительно, к многодетным семьям отношение в целом скорее плохое, чем хорошее. Почему так?

В их поселке не так уж много многодетных – можно по пальцам пересчитать. Как-то ведь они справляются? У тети Люды, доярки, семеро детей. Старший сын уже работает, дочки с малышами помогают, а сама тетя Люда, кажется, даже и не выходила никогда в декрет – все работала и работала, доила коров. Ее муж, дядя Степа, правда, иногда выпивает. Но вообще, кажется, вполне благополучная семья. Если, конечно, не слушать того, что про них рассказывает медсестра из детской поликлиники Валентина Федоровна.

***

Валентина Федоровна

– Сплошное лицемерие! Где оно, это благополучие? Все напоказ! – сказала Валентина Федоровна.

– И не говори. За стол не садится, не помолившись, зато на детей орет, как полоумная. А потом девчонки в сарае сидят и рыдают, – согласилась с ней Вика.

Валентина Федоровна и ее младшая сестра Вика жили рядом с многодетной семьей Людмилы, их разделял только поредевший забор и кусты малины, поэтому они не только слышали, но и видели то, что происходит у соседей.

– На днях, гляжу, младшенький, Юрка, которому годик всего, один по двору ходит. К свиньям в загон стал лезть, они его чуть не сожрали!

– Да ты что? И никого поблизости не было? – удивилась Вика.

– Кто-то из старших дрова колол и увидел, Сашка, кажется. Подбежал, схватил его в последний момент, а отец среднюю, Варьку, что за Юркой следить приставлена, потом так отдубасил, что она с синяком теперь ходит, – сказала Валентина Федоровна.

Ее все-таки мучила совесть из-за того, что сама она даже не пошевелилась, наблюдая в окно за происходящим, хотя до мальчика, который был в смертельной опасности, она могла бы добежать в считанные секунды. А если бы Саша заметил Юрика хоть на минуту позже, то было бы поздно – ребенка растерзал бы огромный кабан Жорик…

– Да уж… У этих многодетных все просто – Бог дал, Бог взял, – с презрением ответила Вика.

– И чем Людка думает, когда рожает без конца? Самой 40, а младшему год недавно исполнился, – пожала плечами Валентина Федоровна.

***

Людмила

Людмила вошла в дом. В нос ударил резкий запах. Грязные колготки Юрика валялись на тумбочке. Уже все присохло… Ведь просила Варю, чтобы сразу замачивала…

– Лиза! Где Варвара?

– Тише, мам, она Юрика качает! – предупредила маму семилетняя Лиза.

– А почему так рано? – шепотом спросила Людмила.

– Он днем спал всего 20 минут, отец пьяный пришел и ходил, орал на всех.

– Опять! А сейчас он где?

– Ушел в запой с дядей Митей. Тот зашел за ним, и они ушли, – презрительно сморщив нос, ответила Лиза.

– Понятно, – сказала Людмила. На ее глазах появились злые слезы.

– Почему, за что, сколько можно? – прошептала она самой себе.

Иногда она так уставала, что ей хотелось упасть на месте и умереть. Она стыдилась этих мыслей и даже не говорила об этом на исповеди батюшке – что он подумает, ведь ее дети совсем маленькие.

В колени ей уткнулась неслышно подошедшая Оленька, и Людмила тут же устыдилась своих мыслей. Она взяла дочь на руки и тихо спросила:

– Привет, моя хорошая! Расскажи, чем занималась?

– Мы суп валили, потом калтоску жалили, а потом Сеня конфеты достал.

– Как достал конфеты? Я же их спрятала, то есть, приготовила на день рождения Саше!

– Он их съел.

– Ой, что же делать, ведь завтра у Санечки день рождения, и он так просил именно эти конфеты… Они такие дорогие, что мне делать? – прошептала Людмила. Потом попробовала успокоить себя:

– Тихо, тихо, пусть Юрочка поспит, а то будет капризничать до вечера…

– Люся! Ты пришла? – раздался скрипучий голос с веранды.

– Иду, иду, мама, – бросилась к ней Людмила – только бы она не разбудила своим криком Юрочку!

Мама Людмилы, всю жизнь проработавшая ветеринаром, уже год была парализована. Ее скверный характер за это время стал еще хуже – ей казалось, что никто ее не любит и все желают ее смерти. Кроме того, она недоумевала, почему дочь рожает детей, которые отнимают у нее время и мешают должным образом заботиться о матери.

– Мамочка, привет, – Людмила поцеловала мать в седую макушку. – Я сейчас вымою руки и приду. Включить тебе телевизор?

– Да на што мне этот твой телевизер? Што там хорошего кажуть? – ворчливо спросила мать.

– Мамочка, сейчас. Сейчас, переоденусь, вымою руки и приду, и мы с тобой поговорим, – сказала Люда и побежала в сарай – ночью родился теленок, как он там?

***

Варвара

Варя, уложив Юрочку, тихо присела на пол. Как же все ей надоело! Ее одноклассница Анжела одна у родителей. У нее есть все, что захочет: и сенсорный мобильный телефон, и айпад, и белоснежные кроссовки, а у нее нет ничего, только старые джинсы, сарафаны и кеды с рваными шнурками.

Она решила посидеть здесь в тишине – скажет потом, что Юрочку долго укладывала, а то еще какую-нибудь работу дадут. Надоело.

Варвара посмотрела в окно и увидела, как мать скрылась в сарае. Она тяжело вздохнула – сейчас мама увидит, что теленок умер. Варе его не жалко. И маму не жалко. Просто все надоело.

Юрочка заворочался. Только бы не проснулся! Если проснется – ударю, решила она. Все равно он всегда орет, когда просыпается, поэтому никто ничего не узнает.

Все думают, что она очень хорошая, тихая, спокойная и безропотная девочка. Пусть думают. Просто ей все надоело. Особенно надоело то, что на нее орут. Все орут. Мама, отец, бабушка, братья, сестры. Она будет делать все, только чтобы на нее не орали.

Мать вышла из сарая. Плачет.

Бабушка снова орет, маму зовет. Только ее зовет. А нас всех ненавидит. Надоела. Ох, сейчас Юрика разбудит! Только не это! Проснется – и снова бегай за ним! Надоело…

***

Валерия

Лера встала и прикрыла форточку. Осень в этом году началась рано…

Еще есть тетя Света – вспомнила она.

Тетя Света живет со своей старенькой мамой, отцом и древним, почти никогда не выходящим из маленькой комнатушки за печкой, дедом. Она растит троих детей без отца. Ее, кстати, больше всех любят обсуждать. Банальная история: недалеко от поселка находится воинская часть, и оттуда к тете Свете, которой уже тогда было около 30 лет, ходил парень. Как она с ним познакомилась – никто не знает, они встречались всю зиму, весной он уехал домой, а в конце осени у тети Светы родился сын. Года через 2 этот парень приехал к ней опять, жил неделю. Говорят, на его руке было обручальное кольцо – получается, он был женат, а тетя Света через 8 месяцев родила дочь. Спустя несколько лет он приезжал снова, а потом тетя Света родила еще одну дочь. Как-то ведь она справлялась, несмотря на издевательства соседей, родственников и ругань матери, которая, как поговаривают, даже бьет ее!

***

Светлана

Светлана сидела за большим старым дубовым столом и вырезала ножницами кружок из толстого картона.

– Мам, колеса должны быть больше! Это же БЕЛАЗ! – укоризненно проворчал Максим.

– А мне кажется, вполне подходит к пропорциям твоей машины, – сказала Светлана и, протянув последний кружок, потрепала сына по вихрастой макушке.

– А мне? – спросила Таня.

– А тебе мы сейчас вырежем красивую вазу с цветами – это будет твоя аппликация, – ответила Света и снова взяла в руки ножницы.

Скрипнула дверь. Света, виновато посмотрев на детей, встала. Максим и маленькая Таня съежились, а Юленька, мирно спавшая в самодельном слинге на груди мамы, смешно наморщила носик.

– Твари! Опять раскидали обувь по всей прихожей! – услышала она голос матери.

– Сейчас уберу, мам, – тихо сказала Света, сняла слинг, положила Юленьку в кроватку и вышла из комнаты.

– Давай, убирай за своими гаденышами!

***

Валерия

Лера, морщась от ноющей боли внизу живота, качала сосавшего пустую грудь Спишу и думала о том, почему же все вокруг справляются, а она – нет, почему ей так муторно, тяжело, почему не доставляет удовольствия играть с сыновьями, как случилось, что все превратилось в рутину, ведь она так мечтала о большой семье?

Стыдно было признаться, но сейчас ей больше всего на свете хотелось бы заняться любимым делом – шить! Сшить что-нибудь, все равно что, лишь бы побыть в тихом одиночестве, слушая цокот швейной машинки…

Ей было горько от своих мыслей. Спиша, почмокав, уснул, и Лера положила его в кроватку. Она вернулась на кухню, налила в тарелку суп, размяла его вилкой, и пошла в комнату кормить Трифона.

Она увидела его не сразу – Триша спал под столом, обняв трактор, подаренный папой перед отъездом. Телевизор нудно гудел заставкой – мультфильмы кончились.

Лера выключила телевизор, подняла сына на руки и аккуратно положила на диван. Она поцеловала его в лоб и насторожилась – кажется, он был горячий! Точно – и щеки красные! Она, тяжело вздохнув, прошептала:

– Вот я и заразила тебя, Тришенька…

Прикрыв мальчика пледом, Лера улеглась с ним рядом и задремала. Но долго поспать не получилось – через несколько минут она начала кашлять. Вместе с ней проснулся и Трифон. Он захныкал, так как был голодный, невыспавшийся, к тому же, он плохо себя чувствовал из-за высокой температуры.

Лера попробовала покормить его еще не успевшим остыть супом, но мальчик отказался есть. Померив температуру, она ужаснулась – 38,9!

Надо было в аптеку – купить жаропонижающие. Но оставить детей не с кем. Она взяла в руки телефон и набрала номер Наташи. Недоступен. Понятно – у нее сегодня занятия. Похоже, придется звонить свекрови.

Почему? Почему другие все успевают, а она не успевает ничего? Посуда не помыта, ковер в комнате запылился, постели не убраны, выстиранное белье не разложено... А ведь у нее всего-навсего двое детей! Неужели она ни на что не способна, даже не может, выходит, выполнить свое женское предназначение – быть нормальной матерью?

Она заварила Трише и себе черный чай, так как грудной сбор от кашля кончился еще вчера.

Хотелось плакать, но не было сил. Она пошла в комнату и взяла Трифона на руки.

Еще есть у них в поселке Татьяна Васильевна. Ее никто не называет «тетя Таня» – язык не поворачивается. Эта стройная, элегантная и улыбчивая женщина, мама пятерых детей, всю жизнь проработала учительницей русского языка и литературы. Сейчас ее дети уже взрослые, младшей дочери 17 лет, 2-е сыновей работают на биофабрике, один женился и уехал с женой в Германию, а старшая дочь, Ксения, казавшаяся Лере немного циничной, сразу после школы неожиданно уехала в Москву, поступила в институт, закончила его, и вышла замуж. Кажется, они с мужем то ли купили, то ли снимают квартиру-студию недалеко от центра Москвы.

***

Ксения

Ксюша вытерла вновь набежавшие слезы и повторила:

– Не хочу, не приставай!

– Ксень, ну так нельзя! Она же твоя мама! Она тебя вырастила!

– Вырастила? Ты думаешь, она меня растила? – зло прокричала Ксения.

– В смысле? – не понял Алексей.

Ксения поправила подушку и села на кровати.

– Хорошо, я расскажу тебе правду, если хочешь, – тихо сказала она.

– Какую еще правду? Да что с тобой, Ксюш? – спросил Алексей и обнял жену за плечи. Они недавно проснулись, потому что вчера почти всю ночь провели в кинотеатре.

– Знаешь, Леш, просто я не люблю говорить о грустном. В этом я похожа на свою мать, – начала она.

Леша улыбнулся и поцеловал жену в обе щеки, на которых то и дело появлялись милые ямочки – его Ксюша почти всегда улыбалась, и эту улыбку он заметил и полюбил прежде, чем познакомился с самой Ксенией. Действительно, она была похожа на свою маму – жизнелюбием, улыбкой, глазами, овалом лица, высокой стройной фигурой, густыми каштановыми волосами, умением все делать быстро. И вообще, казалось, что они – потерявшиеся во времени сестры-близнецы, но вот на тебе...

– Просто ты не общался и не жил с моей мамой, поэтому не знаешь ее совсем. Она очень жесткий и властный человек, – продолжила Ксения.

– А ты? – спросил жену Алексей.

– Не перебивай, пожалуйста, – попросила она.

– Извини, – потянулся под одеялом Алексей.

– Когда мне было 4 года, родился Семен. И у меня началась новая жизнь – я превратилась в няньку. Я должна была его качать, давать погремушки, развлекать его, совать соску, когда он плакал, а чуть позже, когда он научился ходить, убирать за ним игрушки.

Когда мне исполнилось 6, родился Сережа. И мама начала меня оставлять уже с двумя младшими братьями. Сема лез в кроватку к Сереже – ему хотелось поиграть с ним, потрогать его глазки, носик. Однажды он расцарапал до крови лицо Сережи, и тогда мама впервые больно наказала меня ремнем. Все девочки играли в куклы во дворе, им было весело, а у меня было два настоящих ребенка, за которых я несла ответственность, как взрослая.

Сереже исполнился год, и мама вышла на работу на полставки, когда я пошла в первый класс. Все девочки после школы гуляли, ходили в кружки, делали уроки, дружили, наконец, а я, придя из школы, сидела с детьми до вечера. Потом приходила уставшая мама и кричала на меня за то, что я не сделала уроки, за то, что не убраны игрушки, за то, что не вымыта посуда.

Борю я растила с рождения. Мне было 10 лет, когда он родился. Мать в декрет так и не вышла – боялась потерять место.

– Ну, ее можно понять, Ксюш… – тихо сказал Алексей.

– Я же просила, не перебивай! – крикнула Ксения и резко встала. Подушка упала на пол, задев стоящую на прикроватной тумбочке белую фарфоровую шкатулку, которая тоже упала и разлетелась вдребезги. Кольца, сережки, браслеты и цепочки Ксении рассыпались по полу, перемешавшись с осколками.

Алексей схватил Ксюшу за руку, но она вырвала ее и убежала в ванную. Он встал, накинул халат, пошел в кухню и включил кофеварку.

Ксения вышла минут через пять. Нос ее покраснел. Она откинула длинную челку назад и села на высокий барный стул.

– Не плачь, Ксюш, – Алексей погладил ее по руке и подвинул к ней чашку с дымящимся кофе.

Ксения встала, подошла к холодильнику и вынула шоколад.

– Рассказывай, Ксюш, – попросил муж.

– В 10 лет я делала все: стирала, варила супы, жарила картошку, гладила, пылесосила, мыла туалет, готовила смесь и кормила из бутылочки Борьку.

– А отец? – спросил Алексей.

– Отец был военный и без конца ездил в командировки. Приезжал и орал на нас за то, что поцарапали мебельную стенку, за то, что не ровно стоят книги и не на том месте хрустальная ваза, которую я всегда убирала подальше от детей…

Мои проблемы понял Сема, когда стал батрачить по-черному вместе со мной, и отчасти Сережа, которому тоже, хоть меньше чем нам, но все же доставалось. Они, как и я, сейчас практически не общаются с матерью.

Через полтора года после Бори родилась Катя. Я отвратительно училась, потому что времени на приготовление уроков у меня не было совершенно, а днем, в школе, я дремала от усталости, ведь ночью мне еще приходилось качать орущих братьев, а потом и сестру – то животик, то зубки, то температура, то попа спрела, то что-то еще. Все вокруг недоумевали – почему у такой замечательной мамы-учительницы дочь двоечница и неряха, но никто не знал правду или не хотел ее знать.

– Ты пробовала поговорить с мамой? Говорила ей, что устала?

– Разумеется. Но на все был стандартный ответ: свари суп и отдохни. Подмой ребенка и отдохни. Вымой пол и отдохни. Но стоило мне переделать все дела, как она давала мне все новые и новые задания. Может быть, она понимала, что мне тяжело, а может, нет – я не знаю.

– Ты сердишься на нее?

– Не знаю. Я просто не хочу с ней общаться.

– Теперь я понимаю, почему ты предохраняешься и так отчаянно не хочешь иметь детей. Почему ты не рассказывала мне об этом раньше?

– Леш, а тебе было интересно? Ты хоть раз спросил, почему я не хочу рожать детей? Ты не спросил ни разу, удовлетворившись моим «не хочу». Мы живем без проблем, тебе хорошо и удобно, но безразлично, что у меня на душе, – сказала Ксения, отодвинула чашку с недопитым кофе и разрыдалась.

Алексею было стыдно. Он понимал, что жена права – его действительно никогда не интересовало, почему между ней и ее матерью такие напряженные отношения. Когда они начали встречаться, Ксения предложила предохраняться, и он согласился. Как-то раз, года через 3 после свадьбы, Ксения все-таки забеременела и сообщила, что на аборт ни за что не пойдет. В тот момент у Алексея были проблемы с бизнесом, и он почти не интересовался делами Ксении. Ему казалось, что беременность – это проблема исключительно его жены, и был готов принять любое ее решение.

Так родилась девочка Анечка, которую обожает мама Алексея. Она даже не разрешила отдать внучку в садик – вышла на пенсию и забрала девочку к себе. Теперь родители видят дочь лишь по субботам и воскресеньям. Его все устраивало, и он никогда не думал, что у его улыбчивой и жизнерадостной жены было такое сложное детство.

Он подошел к ней сзади и обхватил ее за плечи:

– Ксюш, ну теперь-то все хорошо! Отпусти прошлое и живи дальше.

– Золотые слова, – вытерла слезы Ксения, – только куда оно, прошлое, денется? Оно всегда будет жить со мной бок о бок – параллельная жизнь, моя жизнь, мое прошлое, из которого, хочешь или не хочешь, складывается настоящее…

– И все-таки, поздравь маму с днем рождения. Думаю, она уже давно все поняла, и ей тоже неловко перед тобой.

Ксения, вздохнув, протянула руку, вязла трубку и набрала номер.

– Мам, ты? Привет. С днем рождения.

***

Валерия

Не успела Лера включить очередной мультфильм, как заплакал проснувшийся Спиша.

Она покормила малыша супом (наконец-то поел!), загрузила стиральную машину и еще раз набрала телефон подруги. Недоступен. Наверное, занятия еще не закончились.

Деваться было некуда, и Лера, стиснув зубы, позвонила свекрови.

– Здравствуйте, Нина Викторовна!

– Добрый день, Лерочка. Артем звонил?

– Сегодня еще нет. Нина Викторовна, у Триши температура, а у меня Панадола осталось совсем чуть-чуть, надо в аптеку.

– Не надо никакого Панадола! При температуре растирай ребенка водкой и давай мед с малиной, я тебе много раз говорила, что не нужно травить детей всякой химией!

– Ну, понеслось, – прошептала Лера.

– Алло? Я тебя плохо слышу!

– Знаю, знаю, что нельзя травить детей химией, но впереди ночь. Сейчас я натру водкой, а если поднимется очень высокая температура ночью, то возникнет необходимость в том, чтобы срочно сбить ее, а лекарство кончилось…

– Тогда вызывай неотложку!

– Нина Викторовна, но неотложка все равно будет травить, вернее, лечить химией – они просто сделают ребенку укол, чтобы сбить температуру.

– Ну, поступай, как знаешь! Зачем тогда у меня совета спрашиваешь, раз сама умная? – вспылила Нина Викторовна и положила трубку.

Лера села на диван, посадила сыновей на колени, и заплакала. Мальчики, несколько секунд, молча, с удивлением, смотрели на нее, потом испуганно закричал Спиша, а за ним надрывно и горько заплакал Триша.

Опомнившись, Лера попыталась отвлечь детей книжкой про самосвал, но мальчики не унимались.

Зазвонил телефон. Муж. Лера, схватив трубку, выбежала из комнаты, и, не обращая внимания на возмущенный плач сыновей, закрыла за собой дверь кухни.

– Привет, любимая! Как ты? Как мальчики?

– Нормально. Мы с Тришкой болеем. Лекарства кончились, еда тоже.

– Давай я позвоню маме, она все купит?

– Да не хочу я, чтобы все покупала твоя мама, – ответила Лера, глотая слезы.

– Тогда попроси своих подруг, Наташу или Настю.

– Настя уехала с мужем и дочкой в отпуск, а Наташа… ну, ты ее знаешь.

– Лер, но ты же понимаешь, что я не могу приехать?

– Понимаю…

– Я могу только помолиться о вас.

– Помолиться… Помолиться каждый может, а мне реальная помощь нужна! – заплакала Лера.

– Ну, тогда я сейчас же звоню маме и прошу, чтобы она пришла к тебе и помогла, или забрала тебя с детьми к себе.

– Да не надо мне твоей мамы! – прокричала Лера и нажала «отбой».

Триша стоял у двери и всхлипывал.

Она взяла его на руки и пошла в комнату, где было подозрительно тихо. Так и есть! Спиридон открыл нижний ящик маминого шкафа и вытянул пакет с клубками и спицами (слава Богу, что не укололся!), причем один клубок уже успел размотать и обслюнявить. Ни на секунду одного нельзя оставить!

Такой же хулиганчик будет, наверное, как младшенький сынок ее новой подруги Даши.

Да, кстати, Даша тоже многодетная мама. Муж у нее работает дома, занимается время от времени веб-дизайном, так как без его помощи Даша не справилась бы. Живут они в основном на пособия и всякие социальные выплаты. Покупают одежду, обувь, мебель, технику и прочее по Интернету – бывшее в употреблении или новое, но с прошлогодних сезонов. В семье Даши и ее мужа Дениса 9 детей, в начале зимы ждут «юбилейного» малыша. Разница между детьми не меньше полутора, но и не больше трех-четырех лет. Мамы-тети-бабушки им не помогают, разве только бабушка Дениса, которая живет в их поселке. Она периодически берет двух старшеньких на неделю-другую летом, чтобы мальчики, как она говорит, «пощипали малинку».

Они познакомились в церкви в конце лета, когда внук бабушки Лиды, Денис, приехал к ней в гости вместе со всей своей большой семьей. Дачи у них не было, да и откуда – москвичка Даша не имела родственников в деревне. Она, собственно, и приезжать сюда не хотела – говорит, что боялась бытовых трудностей (туалета на улице, домашних животных). Но бабушка Лида, иногда приезжавшая к ним на несколько дней в Москву погостить, все же уговорила Дашу приехать. Бабушка долго готовилась к приему дорогих гостей: убирала двор, наняла грузчиков и вывезла целую машину хлама, срубила две старые яблони, в общем, всего не перечесть!

Даша и маленький Павлик устроились в чисто выбеленной летней веранде, потому что беременной Даше все время было очень душно, а остальные разместились в 3-х комнатах: 2-х теплых и холодной. Впрочем, летом в комнатах без печи спится особенно хорошо!

Бабушка Лида и ее соседка бабушка Зина с удовольствием присматривали за малышней, и Даша, как она рассказывала Лере, отдохнула за эти 3 недели так, как никогда.

– Ты не представляешь: не надо смотреть за детьми – забор сплошной, высокий, малышня никуда не денется! Еду готовит, в основном, бабушка, я и дочки только посуду помогаем мыть. А главное, что не надо вообще ни о чем думать! Хотя, конечно, мне старшие уже хорошо помогают, вот теперь боюсь, как бы не избаловались тут!

– А стираете здесь как? – спросила Лера.

– Во-первых, жарко, и они почти всегда бегают в одних трусиках и сандалиях. На ночь одежду замачиваем, утром простирнем и вывешиваем, а через 2 часа все уже сухое! Красотища!

– Перебирайтесь к нам, – смеялась Лера.

– Не могу, – серьезно отвечала Даша, – а как же детский сад? Мой семейный детский сад. Это очень удобно: у меня стаж идет, и на питание получаем деньги. Мне же отчитываться каждый месяц надо, в том числе по занятиям. Детей всех я в бассейн вожу, на танцы девочек, и в школу музыкальную, и на рисование, и на бокс мальчишек – у вас же ничего этого нет?

– Не знаю, не интересовалась, нам до танцев, бокса и рисования пока далеко, – смеялась Лера.

Лере было легко и интересно с Дашей. Ей нравилось наблюдать, как она и Денис занимаются с детьми, как общаются с ними. Их дети были веселые и спокойные, а не крикливые и драчливые, как у тети Люды и дяди Степы.

Как-то Лера спросила, каким образом им удается справляться со всеми, и чтобы при этом ни один ребенок не чувствовал себя ненужным.

– Мы общаемся с ними, как с взрослыми, не кричим на них, но и не сюсюкаем, – ответила Даша, завязывая хвостик одной из малышек, и продолжила:

Понимаешь, дети – они такие же, как и мы. Тебе, может, это странно слышать, но если с ними обращаться по-человечески, они ответят тем же. А таких мам и бабушек, которые то сюсюкают, то орут, то пугают бабайкой, то обманывают, обещая подарки за хорошее поведение, дети со временем перестают воспринимать всерьез.

Лера кивнула и вспомнила, как Триша, когда ему только исполнилось полтора года, упал, разбив губу об стул. Ее свекровь стучала по сиденью стула кулаком, и так сильно, что пыль летела в разные стороны. Нина Викторовна «наказывала стул», крича при этом:

– Плохой стул! Плохой! Тришеньку обидел! Вот, я тебе покажу, на, на!

Тогда Лера заметила:

– А не приучится ли ребенок сваливать вину на другого, видя такие сцены?

– На, забирай, и успокаивай сама, – обиделась Нина Викторовна и вручила Лере вновь заплакавшего сына, потиравшего кулачком разбитую губу.

Лера задумалась: она не помнила ни одного случая, когда ей удавалось найти контакт со свекровью…

Четыре года назад, когда Лера и Артем только собирались пожениться, Лере очень нравилась его мама: аккуратная, приветливая, Нина Викторовна всегда вкусно готовила и встречала Леру с улыбкой.

Проблемы начались после того, как Лера, узнав о желанной беременности, сразу от врача прибежала домой, чтобы сообщить свекрови эту, как ей самой казалось, радостную новость. Однако Нина Викторовна почему-то не обрадовалась:

– Так скоро? Но зачем? Вам надо было сначала самим на ноги встать! – сказала она и посмотрела в окно. Взгляд ее стал холодным и злым, приветливая улыбка, которой она встретила входящую домой Леру, исчезла с ее лица. Такой Нину Викторовну Лера еще не видела.

С тех пор отношение свекрови к невестке резко изменилось, и молодым супругам через некоторое время даже пришлось переехать в маленькую двухкомнатную квартирку в трехэтажном доме, где жила мама Леры. И это несмотря на то, что дом, в котором вырос Артем, был большой, пятикомнатный, с двумя отдельными входами и огромным двором. Лера, да и сам Артем, недоумевали, в чем же тут дело, пока школьный друг Артема Кирилл, который учился на психолога, не рассказал им про постабортный синдром.

– Ты прости, дружище, но это расстройство у твоей мамы на лице написано, – сказал им Кирилл, с деловитым видом поправляя очки, когда Артем и Лера были у него в гостях, и разговор зашел об отношениях родителей и их выросших детей.

– Что ты имеешь в виду? – недовольно спросил Артем. Похоже, тема была ему неприятна.

– Твоя мама делала аборты? – спросил Кирилл.

– Откуда мне знать! – ответил Артем и нахмурился.

– Кирилл, а что представляет из себя этот синдром? – спросила Лера.

– Видишь ли, есть такая разновидность посттравматического стрессового расстройства, группа разнообразных психопатологических симптомов, которые возникают после аборта. Это и называется постабортный синдром. И к таким психопатическим симптомам относятся не только воспоминания об аборте, но и депрессия, кошмарные сновидения, и, конечно, женщина, у которой наличествует постабортный синдром, пытается избежать ситуаций, которые могут напомнить об аборте, потому что она все-таки переживает, ее гнетет чувство вины. В вашем случае, судя по поведению твоей мамы, то есть, по ее отношению к забеременевшей Лере, постабортный синдром, как я уже сказал, налицо.

– И что теперь делать? – спросила Лера.

– Если это правда – то каяться и молиться, – ответил Артем за Кирилла, который, как обычно, собирался сказать что-то умное.

– А если нет? Если она не делала аборты? – спросила Лера.

– Тогда это обычная ревность… – начал было Кирилл, но Артем резко прервал его:

– Все, проехали. Давайте поговорим о чем-нибудь другом.

Впоследствии Лера с Артемом больше не затрагивали эту тему, потому что обсуждать тут было нечего, да и незачем, но в том, что Кирилл был прав, она убедилась, когда забеременела вторым ребенком.

В этот раз, наученные горьким опытом, они ничего не сказали Нине Викторовне, но она догадалась сама, или кто-то из знакомых, работавших в женской консультации, рассказал ей, что Лера встала на учет по беременности. Реакция свекрови была ужасной:

– Иди на аборт!

– Нина Викторовна… вы что, серьезно?!

– Каждая женщина должна пройти через это, – она была неумолима.

– И вы тоже прошли через… это? – растерянно спросила Лера.

– Конечно, – уверенно ответила Нина Викторовна.

– Но как же так? Вы же православная! – удивлению Леры не было предела.

– В то время православных не было, – на секунду сникла Нина Викторовна, но тут же встрепенулась. – Да и причем тут Православие? Головой-то надо думать! Ты что, так и хочешь всю жизнь у мужа на шее просидеть?

– В смысле? Артем нормально зарабатывает в своем автосервисе, нам вполне хватает денег, еще одного ребенка мы сумеем обеспечить, – удивилась Лера.

– Дело не только в деньгах. Тебе самой-то не стыдно? Сидеть дома, плодиться, как бездумная клуша. Ведь ты ничего из себя не представляешь.

– А если сделаю аборт, то сразу буду из себя что-то представлять? – насмешливо спросила Лера. У нее не было слов.

– Разумеется. Потому что поймешь, что это такое, и впредь будешь думать головой, а не тем местом, откуда ноги растут, – деловито сказала Нина Викторовна.

– Ну, знаете ли… – у Леры не было слов, – по-вашему, аборт – это что-то типа «боевого крещения», без которого женщина не может стать полноценной?

– Только после аборта женщина может по-настоящему понимать ценность своей жизни и жизни других, – уверенно произнесла Нина Викторовна.

– А как быть с теми, кто идет на второй, третий, пятый аборт? – нашлась Лера.

Нина Викторовна, покраснев, ответила:

– Молодость часто не понимает, что творит.

– Знаете, что, – твердо сказала Лера, которой надоел этот разговор, – это моя семья, моя и моего мужа, и мы с ним считаем, что только Господь будет решать, сколько в нашей семье должно быть детей. Вне зависимости от того, понравится это кому-нибудь или нет.

После этого разговора отношения Леры и Нины Викторовны испортились окончательно. Впрочем, Нина Викторовна сохраняла былую доброжелательность, но Лера знала, что она была неискренней. Это ей было очень неприятно – сама Лера не была лицемерной, и поэтому скрыть свою неприязнь к свекрови не могла, да и не считала нужным.

Артем сначала очень расстраивался из-за ухудшившихся отношений между женой и матерью, но когда Лера пересказала ему этот разговор, он смирился и уже не настаивал на том, чтобы Лера шла с ним, когда он навещал Нину Викторовну.

От воспоминаний Леру отвлек оглушительный визг: Спиша вырывал из рук Триши трактор.

– Низя! Низя, иди! – кричал возмущенный Тришка, которому помешали играть, а не менее возмущенный Спиридон тоненько и очень обиженно визжал, потому что не мог понять, из-за чего ему не дают игрушку, которой он заинтересовался.

Лера встала с дивана, взяла Спиридона на руки и подошла с ним к серванту. Она открыла его, вынула старенькую серебряную солонку и дала малышу. Это была палочка-выручалочка на все времена: Спиша почему-то обожал эту солонку. Он долго рассматривал ее, изучая и пробуя на вкус камешки, собранные в красивый узор.

Лера посадила малыша на ковер и повернулась к Трише:

– Ты почему жадничаешь? Ты что – жадина?

– Не-еть, – обиделся Трифон.

– Тогда должен был дать братику трактор. Он бы поиграл и отдал.

– Низзя! – уверенно отрезал Трифон.

– А я все папе расскажу, и больше он тебе ничего не купит, – строго сказала Лера.

Триша, подумав несколько секунд, встал и подошел к брату.

– Ня, – он попытался сунуть в руки Спиши игрушку, но малыш не прореагировал: он был очень занят солонкой.

– Вот видишь, не очень-то и нужен ему твой трактор. Надо было бы тебе все-таки дать ему посмотреть. Он бы поиграл пару минут и отдал его тебе. Понимаешь?

– Дя.

– Не будешь больше жадничать?

– Дя.

– Вот и молодец, – весело сказала Лера и подхватила его. Ребенок засмеялся, но мать нахмурилась: кажется, он стал еще более горячим.

– Давай мерить температуру, заодно и книжку почитаем, – сказала она и взяла градусник.

Через несколько минут градусник запищал: уже 39,2. Надо сбивать. Она достала небольшую бутылку разведенного спирта, раздела уже начинавшего плакать Тришу, намочила его и быстро стала размахивать полотенцем. Трише это, конечно, не нравилось, он пытался убежать, кричал. Глядя на брата, занервничал и Спиша. Наконец, и Трифон, и сама Лера выдохлись. Она обернула сына пеленкой и посадила его к себе на колени:

– Не плачь, сейчас тебе станет легче, – сказала она. Сил у Леры больше не осталось: эту процедуру надо делать вдвоем, а еще лучше втроем, чтобы двое обмахивали ребенка спереди и сзади.

Через 15 минут Лера снова измерила температуру – 37,9. Уже лучше, но надолго ли? Подумав о том, какая тяжелая ей предстоит ночь, она горестно вздохнула, одела на сына футболку, шорты, носочки, после чего взяла на руки Спишу, которому уже наскучили и красивая солонка, и одиноко валявшийся в углу трактор.

– А давайте я включу мультик про паучка, который вам подарила тетя Даша? – спросила она у сыновей и улыбнулась им.

***

Дарья

Даша сидела на кухне за ноутбуком, зашивала Женечкины колготки и разговаривала по скайпу со своей двоюродной сестрой, которая несколько дней назад родила первенца и только вчера вернулась из роддома.

– Лена, успокойся. Ничего страшного не происходит.

– Но стоит мне развернуть его, как у меня начинают руки трястись – он такой крошечный! – в голосе Лены явно слышались истерические нотки.

– Да пойми ты, наконец, что ребенок на это не рассчитан! Ему передается твое состояние. Успокойся немедленно и пойми, что он пришел в этот мир и должен получить адекватную поддержку. Для его физического, да и психического развития, нормального развития, необходима мать-ведущая, уверенная в себе. Не мать-служанка, не мать-тиран, а мать-ведущая, понимаешь?

– Я понимаю, но что мне делать? Что? У него между ног все красное и на лице сыпь!

– Ты имеешь в виду, белые точки?

– Да, такие малюсенькие!

– Это норма, они исчезнут через некоторое время, ни в коем случае ничем не мажь и не выдавливай. Поняла?

– Да, – всхлипнула Лена.

– Теперь насчет покраснения. Запиши название крема, он продается в аптеке.

Дверь в кухню приоткрылась, и в проем протиснулись сразу 3-е возмущенных детей:

– Мам! Он мне мешает! – громко заявил восьмилетний Данила.

– Это он мешает, я первый взял эти кубики! – перебил его пятилетний Вова.

– Это мои, мне их дядя Слава подарил, – рассердился Данила и чуть было не толкнул Вову, но мать перехватила его руку и спросила у молчащей четырехлетней Гали:

– А у тебя что случилось?

– Нисего.

– Ничего – это уже хорошо. Сейчас будем сухарики к чаю жарить. С маком и с сахаром. Хочешь хлеб на сухари порезать? – спросила она дочь.

– Да! – обрадовалась Галя.

– И я хочу! – крикнул Вова.

– И я! – сказал Данила, но Даша ответила ему:

– А ты иди и играй в свои кубики, подаренные дядей Славой, из которых ты давно вырос, и поэтому вполне мог бы отдать их младшему брату. И подумай над тем, что нельзя жадничать.

Данила, надув щеки, вышел из кухни.

Даша посмотрела в монитор и попросила:

– Подожди еще полминутки, Лен. Ладно?

– Конечно. Я вообще не представляю себе, как ты все успеваешь. Я вот с одним даже поесть и в душ сходить не могу. Только и успеваю, что кормить и сцеживаться, кормить и сцеживаться…

– Что?! Зачем сцеживаться? Кто тебя этому научил? – возмутилась Даша, положив половину позавчерашнего батона хлеба на разделочную доску.

– Так в роддоме всех заставляют сцеживаться, – начала оправдываться Лена, – говорят, мастит будет…

Даша достала два маленьких металлических детских ножика с тупыми концами и протянула их детям:

– Режьте!

Вова с Галей обрадовано засуетились у стола, а Даша подошла к ноутбуку, села, и взяла в руки недоштопанные колготы.

– Мастит будет, – уверенно произнесла она, – если начнешь сцеживаться. Понимаешь, изначально молока приходит столько, сколько нужно для ребенка. У каждой мамы именно то количество и качество молока, которое необходимо ее ребенку. И в этот процесс нельзя вмешиваться.

– Надо же, а я не знала. И ты никогда не сцеживалась?

– Имела глупость, когда родился старший, послушала участкового педиатра, после чего как раз и заработала мастит, из-за которого количество молока уменьшилось в разы. Если бы не специалист по грудному вскармливанию, то был бы Андрей искусственником, – ответила Даша, закончив зашивать колготы.

Дверь снова открылась и в кухню медленно вошла девятилетняя Женя. Лицо ее было торжествующим.

– Что случилось? – слегка испугалась Даша.

– Коля вырезал самолетики и случайно ножницами разрезал подушку! И пух летает по всей спальне для мальчиков! Даже на люстре! – сообщила она таинственным полушепотом.

– А почему тебя это так радует? – удивилась Даша.

– Настя с Машей раздели Павлика, посадили его на беленькую пеленку, обсыпали перьями и фотографируют на свои телефоны! – сказала Женя.

– Ну, надо же. А что делает папа? – спросила Даша. Она закончила зашивать колготы и взяла в руки маленькие штанишки, от которых оторвалась пуговица.

– А папа достает пылесос, что ему еще остается? – пожала плечами Женя.

– Ясно. Передай, пожалуйста, Коле, чтобы он убрал все до последней пушинки. И скажи ему: за то, что он взял ножницы без разрешения и пользовался ими в спальне, я лишаю его вечернего просмотра мультфильмов и шоколадки.

– Хорошо, – обрадовалась Женя и стрелой выскочила из кухни.

В этот момент возмущенно заплакала Галя.

– Вова, ну-ка отдай ей хлеб, который она режет! – потребовала Даша.

– Я все нарезал, теперь ей помогать хочу! – строго сказал Вова.

– Ты ей не помогаешь, а мешаешь. Видишь, как аккуратно и мелко она режет. А у тебя ломти очень крупные, займись лучше ими. Режь мельче. Хорошо?

– Хорошо, – согласился Вова и продолжил свою нехитрую работу.

– Лена, ты еще тут? – вернулась к разговору Даша.

– Я тут. Ну и весело у тебя!

– Купи слинг. Я бы отдала тебе свой, но он тебе по размеру не подойдет. Купи, или закажи по Интернету, и носи в нем малыша. Удобств масса: во-первых, ты будто бы возвращаешься в состояние беременности, когда малыш всегда рядом, и нет повода для беспокойства за него, во-вторых, руки твои свободны – ты можешь готовить, убираться, гладить и прочее. В-третьих, в слинге можно даже покормить ребенка, если он захочет кушать, не отрываясь от собственных дел. В-четвертых, ты можешь с ребенком в слинге ехать куда угодно и на сколько угодно, и пройдешь где угодно – в этом несомненное преимущество слинга перед коляской.

– Но коляску мы уже купили, – сказала Лена.

– Отлично! Без коляски – никак, если ты идешь в супермаркет. Ты же не будешь, как верблюд, тащить на себе и сумки с продуктами, и пачку подгузников, и слинг с малышом? Поняла?

– Поняла, – улыбнулась Лена.

– Вижу, что ты успокоилась. Звони, если что, – сказала Даша, и уже хотела было отключить связь, как увидела возле Лены знакомое лицо ее мамы.

– Дашенька, здравствуй! – помахала рукой тетя Катя.

– Привет, теть Кать! – ответила Даша.

– Ой, а кто это у тебя там? – спросила она.

Даша развернула монитор ноутбука и ответила:

– Это Галя с Вовой. Хлеб режут для сухарей.

– Надо же, какие большие стали! Ой, как это – режут? Они же еще маленькие?

– Теть Кать, это специальные детские ножики, они безопасны. Детей к хозяйству надо приучать как можно раньше. В 10 лет уже будет поздно.

– Дашенька, так они у тебя больше накрошили, чем порезали… будешь все убирать.

– Когда ребенку 3, 4, 5, 6 лет, за него хочется все делать самой, потому что проблем от его деятельности, разумеется, будет в разы больше, чем ожидаемой помощи. Но когда ребенок становится старше, он привыкает, что за него все делают. Он видит, что его мать – служанка, и относится к ней соответствующе.

– Ах, Дашенька! Как же ты права! Моя Леночка такая лентяйка, все время ждет, когда я все сделаю сама. Даже замуж вышла, а трусы свои все мне кидает, чтобы я постирала – самой машину лень загрузить! – пожаловалась тетя Катя на дочь.

– Мам! – обиженно толкнула тетю Катю Лена.

– Дашенька, ты молодец! Скажи, в какой книге ты эту методику воспитания нашла?

– Без книг, теть Кать. На собственном опыте. Раньше, наверное, все эти тонкости воспитания передавались из поколения в поколение. А теперь инструменты абортмахеров истребили многодетность, так что все традиции и мудрости потеряны и забыты. Видите, ваша Лена не может самостоятельно справиться со своим собственным ребенком, а если бы у нее были младшие братья и сестры, то подобной проблемы не возникло бы.

– Ладно, Дашенька, я побежала! Пока-пока!

– Моя мама как всегда, везде влезет, – недовольно поморщилась Лена.

– Видишь, от темы ушла… – задумчиво сказала Даша.

– Да, помню, как мы с тобой отговаривали ее от аборта 4 года назад. Я до сих пор плачу, – всхлипнула Лена, – все вспоминаю, что у меня мог бы быть братик или сестричка.

– Утешься, – теперь у тебя есть сынок. А насчет твоей мамы… мы сделали тогда все, что могли, – грустно сказала Даша.

– Кажется, малыш закряхтел! Я побежала! – всполошилась Лена.

– Беги. И звони, если что, в любое время, – улыбнулась Даша.

***

Валерия





Мультик про паучка уже закончился, когда Лера дозвонилась до Наташи.

– Наташ, привет, у меня Тришка заболел. Надо лекарства купить, и продуктов заодно. У меня только овощи есть и молоко, которое по утрам тетя Надя приносит. Можешь сходить в супермаркет и аптеку? Я тебе список по смс скину, а когда принесешь, то деньги верну.

– Лерунь, я не могу – мы сейчас после занятий убираем церковный двор к Празднику, староста попросил. А потом уже темнеть начнет, ты же знаешь, мне к дому через гаражи идти – страшно…

– Понятно, – упавшим голосом ответила Лера.

– Давай до завтра, а? Завтра я тебе все куплю, – пообещала Наташа.

– После работы? – уточнила Лера.

– После. Часам к 5-ти уже у тебя буду, ладно?

– Ну… ладно. Спасибо, до завтра, – ответила Лера и нажала «отбой».

«Проси помощи!» – вспомнила она слова отца Петра.

Да, кажется, прав был отец Петр – надо было какое-то время пожить у свекрови. Она хоть и не жалует нас, но искренне заботится, и с тем, чтобы оставить малышей на полчаса и сбегать в аптеку, проблем бы точно не возникло. Позвоню ей еще раз, – решила Даша и набрала номер.

Но мобильный телефон Нины Викторовны был недоступен, а домашний не отвечал.

– Смотрит сериалы, наверное, – сказала Лера Спишке. Он поднял правую бровь и улыбнулся маме.

Температура у Триши вновь подскочила – 38,8. Надо снова сбивать. На обтирание у Леры уже не осталось сил. Она открыла холодильник и вынула Панадол. Осталось ровно на одну дозу. Температура Тришу вроде бы не беспокоила – он не капризничал, и Лера решила протянуть еще немного времени и дать сыну лекарство перед сном – тогда оно должно подействовать до утра, и мальчик хотя бы поспит.

Через 2 часа Лера дала Трише жаропонижающее и уложила его, а еще через полчаса дал себя укачать неугомонный Спиша. Лера уснула вместе с ним, как была, в сарафане и шлепанцах, даже не умывшись.

Они спали так крепко, что не услышали, как перезванивала Нина Викторовна, увидевшая отобразившийся на телефоне не отвеченный вызов Леры.

***

Нина Викторовна

Слушая долгие гудки, Нина Викторовна вспоминала Тришу. Он был так похож на Артема! Такой же упрямый, деловой, самостоятельный, но добрый. Лера говорила, что у него температура. Как он там, интересно?

– Ниночка! Завари чай, пожалуйста!

– Мама, может, не надо? Опять полночи в туалет бегать будешь, – взмолилась Нина Викторовна.

Арине Сергеевне уже исполнилось 88 лет, и в последнее время ее мучили болячки: артрит, ревматизм, давление, а недавно, ко всему прочему, начались проблемы с памятью – бывали дни, когда Арина Сергеевна не узнавала никого, даже родную дочь.

– Кто ты? Куда вы меня привезли? – плачущим голосом спрашивала старушка свою единственную дочь.

– Мама, ты что?! Это я, Нина! – с обидой и удивлением говорила маме Нина Викторовна.

– Нина? – задумчиво и сердито повторяла Арина Сергеевна, глядя на дочь.

– Да, мама, да! – нетерпеливо отвечала Нина Викторовна.

Подруга Нины Викторовны, Оксана Томилина, давно предлагала ей положить маму в больницу.

– Не могу, Оксана! Это же моя мама! – говорила Нина Викторовна подруге.

– Положи недели на три. Ее там подлечат, а ты отдохнешь, – настаивала подруга.

Нина Викторовна молчала. Ей не хотелось, чтобы с мамой произошла такая же история, как с матерью Оксаны. Оксана положила по знакомству свою маму в одну из московских больниц с переломом шейки бедра, но забрала в ужасном состоянии: старушка то безумствовала, то дремала, успокоенная таблетками, а еще через полгода умерла – заснула после обеда, и больше не проснулась.

Но иногда Нина Викторовна просто выходила из себя – ей надоедало быть прислугой.

Она с громким стуком поставила старое, надтреснутое блюдце со стоящей на нем чашкой из тонкого фарфора на комод. Чай пролился.

– Что же ты у меня такая неаккуратная, чай пролила. И ставь осторожнее, не то разобьешь! И вообще, говорила тебе, не трогай этот сервиз! – проворчала Арина Сергеевна.

Нина Викторовна промолчала. Она не стала напоминать маме, что от этого сервиза осталось одно-единственное блюдце…

– Этот сервиз нам с твоим отцом на десятилетие свадьбы подарил сам Кузин! Помнишь дядю Костю Кузина? Ты его почему-то не жаловала, – скрипучим голосом упрекнула дочь Арина Сергеевна.

– Да, помню, конечно, – ответила Нина Викторовна и нахмурилась.

Этот бойкий и веселый мужчина, друг ее отца, соблазнил Нину, когда ей было всего 17 лет. В тот момент ей, находящейся вместе с родителями на даче их знакомого, знаменитого профессора, отмечавшего юбилей, было весело и интересно, как никогда. Не привлекая внимания взрослых, занятых общением друг с другом, она выпила вина, и не заметила, как оказалась вдвоем с дядей Костей в одной из многочисленных комнат. Ей давно нравился этот моложавый крепкий мужчина. Когда он начал обнимать ее, Нина решила, что отныне у него и его жены все кончено, и, разумеется, вскоре она и дядя Костя будут вместе навсегда. Когда он целовал ее, Нина мечтала о том, какое свадебное платье она оденет – несколько дней назад она вместе с двоюродной сестрой ходила в магазин «Весна», где сестра выбирала наряд для своей свадьбы. Там Нина и себе присмотрела очень красивое платье: пышное, кружевное, с танкетками…

Но все закончилось ужасно – дядя Костя, вернувшись к гостям, не обращая на Нину никакого внимания, сел рядом с женой, поцеловал ее в щеку, после чего налил всем водки и предложил очередной тост…

А ей потом пришлось делать аборт на 6-ом месяце беременности. Родители так и не узнали, кто был отцом ее ребенка, и продолжали дружить с дядей Костей, как ни в чем не бывало.

– Чай горчит, – сказала Арина Сергеевна, оттолкнув рукой чашку.

– Я добавила тебе травки, от давления. Врач прописал, – твердо сказала Нина Викторовна.

Она знала, что мать терпеть не может этот травяной сбор, но специально заварила его. Ведь после бесконечных ночных походов в туалет у Арины Сергеевны начиналась бессонница, и Нине Викторовне приходилось не спать вместе с ней, то подавая маме Корвалол, то открывая окно, то закрывая его, а к утру, после бессонной ночи, давление подскакивало уже у обоих…

– Нина, завари, пожалуйста, нормальный чай… что-то мне нехорошо…

Не слушая ворчание матери, Нина Викторовна еще раз набрала телефонный номер Леры, но снова в ответ раздались лишь длинные гудки.

***

Валерия


Лера проснулась от сильной боли внизу живота и осторожно, чтобы не потревожить младшего сына, спящего рядом с ней, села.


Часы показывали половину двенадцатого. Она встала, подошла к Трифону и потрогала его лоб. Температура снова поднимается, кажется, уже опять не меньше, чем 38.

Она пошла на кухню, налила себе воды, и вдруг почувствовала, как по ее ногам хлынуло что-то горячее. Увидев кровь, она сначала не поверила, а потом, постояв несколько минут, упала на холодный кухонный пол, и заплакала.

– Сонечка, моя девочка, почему? За что? Я ведь тебя так ждала, – всхлипывала Лера. Руки ее тряслись.

– Что мне делать, что? – повторяла она, стоя под душем полчаса спустя, и смотрела вниз, туда, где вода, стекавшая с нее, смешивалась с кровью.

Через некоторое время Лера все-таки попыталась взять себя в руки. Она решила вызвать такси и съездить в единственную круглосуточную аптеку, находящуюся в другом конце поселка на территории больницы.

– Сонечка, я спасу тебя! Должны же быть какие-то таблетки! – прошептала Лера, выходя из дома и тихо, чтобы не проснулись малыши, закрыла дверь ключом.

Через 15 минут она стояла у прилавка, где сонная, но ярко накрашенная Вера Игоревна, провизор, строго говорила ей:

– Тебе срочно нужно в лечь стационар!

– Я понимаю, но сейчас у меня нет такой возможности! – пыталась объяснить ей Лера.

– Я ничего не продам тебе. Звони свекрови, оставляй ее с детьми, и ложись в больницу!

Дрожащими руками Лера набрала номер Нины Викторовны. Мобильный отключен, домашний, судя по тому, что автоответчик не включается, тоже.

Секунду подумав, Лера сказала:

– Не дозвонилась – оба телефона выключены. Вера Игоревна, продайте то, что мне сейчас необходимо, пожалуйста, а утром я дозвонюсь Нине Викторовне, и лягу в больницу!

Вера Игоревна покачала головой с торчащими на ней выбеленными, будто мочалка, волосами, и скрылась за шкафом.

Лера, согнувшись, держала рукой низ живота, но нудная, ноющая боль не хотела отпускать ее.

– Но-шпа, свечи с Папаверином, Дюфастон, Транексам. Утром срочно иди к врачу.

– Спасибо! Еще что-нибудь от кашля и от температуры, детское, можно?

– Настойка с алтейным корнем, Панадол, свечи с Анальгином. Все?

Лера, держа в одной руке пакет с лекарствами, а другой рукой придерживая живот, осторожно пошла к ожидающему ее такси.

– Слава Богу, что деньги, которые оставил Артем, еще не кончились, – прошептала она.

Когда Лера открыла дверь, то поняла, что, к счастью, малыши не просыпались. Она приняла лекарства и приготовила бутылочку с кипяченой водой, добавив туда немного меда, для Спиши, и заварила слабый чай для Трифона.

Захныкал Спиша, и Лера, быстро сунув сыну бутылочку, прижала к нему подушку. Сонный малыш взял одной рукой бутылку, а другой начал поглаживать подушку, которую перепутал с мамой. Через несколько минут он задремал. Тем временем Лера взяла на руки проснувшегося Трифона, и унесла его на кухню, чтобы он не разбудил малыша. Она измерила сыну температуру и напоила его чаем. Жаропонижающее не понадобилось – температура была 37,7.

Остаток ночи Лера то дремала, то бегала по очереди к сыновьям: успокаивала их, меняла подгузник Спише, выпившему 2 бутылки, а около 6-ти утра Трифону пришлось-таки дать лекарство – температура снова подскочила до 39,5.

В половине седьмого Трифон уснул, а через 20 минут окончательно проснулся Спиша.

К этому времени живот у Леры болел уже нестерпимо и, хотя она в глубине души понимала, что сохранить ребенка уже нельзя, все же надеялась на чудо.

Согнувшись пополам, она набрала телефонный номер свекрови.

– Лерочка, это ты? Как Триша?

– Спит.

– Лерочка… Арина Сергеевна в больнице. Под утро увезли. Инсульт. Сейчас собираюсь к ней.

Поговорив со свекровью, Лера ничком упала на ковер и зарыдала, чувствуя, как из нее выходит маленький горячий комочек.

Елена Живова


17 февраля 2014 года.pravoslavie.ru›jurnal/68245.htm