Поэтому слова недавней (а 30 лет – это совсем недавно по историческим меркам) атеистической пропаганды о том, что великие Отцы четвертого века, — века, который считается «Золотым веком» богословия, — были обычными рабовладельцами и эксплуатировали чужой труд, кажутся нам кощунственной неправдой. Мы представляем себе истощенного подвигами в Понтийском затворе святителя Василия Великого, мы видим озарённого Троическим светом Григория Богослова, чья пища, по его же словам, мало чем отличалась от трапезы птиц, и… не улавливаем главного парадокса четвертого века. Века, когда христианство стала «religio licita», разрешенной, а потом и государственной религией Римской империи.

В Римской империи, как и в любой другой, были люди различного социального статуса, и это никем не оспаривалось. Благородные патриции и всадники заседали в судах и в городских советах, оплачивали строительство храмов, дорог, общественных зданий, содержание городских врачей, устраивали праздники с  колесничными бегами,  состязаниями певцов, поэтов – и гладиаторов! – и обеспечивали народное угощение. Так повелось издревле. Горгония – сестра Григория Богослова – была и дочерью патриция, и женой патриция.

Теперь эта знать начинает принимать христианство… Нет, среди знатных людей христиане были и раньше – просто из-за гонений срок жизни этих людей был очень краток, и часто на суде они встречались со своими бывшими однокашниками по школе и училищу риторики. Однокашник удивлялся, видя своего друга приведенным в суд по обвинению во враждебной императору религии, пытался отговорить, и… в конце концов провозглашал смертный приговор.

Теперь, в Константинов век, все стало иначе. Василий Великий, внук Макрины Старшей, скрывавшейся с мужем во времена последних гонений — в нищете, ибо имущество их было конфисковано, — уже не знал опытно, что такое скитания в каппадокийских лесах под страхом смертной казни. Не знал этого и его младший брат, Григорий Нисский (чья память праздновалась очень долго в этот день, прежде чем его затмил святитель Иоанн Златоуст). А сыну обращенного язычника-ипсистария, святителю Григорию Богослову все же пришлось столкнуться с гонениями – в собственной семье, когда его младший брат, христианин Кесарий, придворный врач Юлиана Отступника  попал в императорскую опалу. Однако это был краткий эпизод, и Кесарий не был казнен, а его близкие не были изгнаны.

Итак, четвертый век увидел, как места судей и магистратов занимают знатные люди – но люди, называющие себя христианами. Такого раньше еще не было. Христианин во власти! Отец святителя Григория, Григорий Старший, суровый и непреклонный, богатый человек, хозяин рабов и земель, был настолько любим народом за свою неподкупность и честность – явление, очевидно, редкое среди каппадокийских чиновников – что при попытке убрать его с должности административным путем возникла угроза бунта.

Люди поздней античности смотрели на мир вокруг них как на само собой разумеющееся явление. Да, есть богатые и знатные, им надлежит править.А есть рабы, есть клиенты, есть простолюдины. Иначе и быть не может. Это античные реалии, и пройдет много веков, прежде чем исчезнет рабство.

Но именно среди «рабовладельцев» и «эксплуататоров» начинают раздаваться голоса о том, что надо быть сострадательным ко всякому бедному, попавшему в тяжелую жизненную ситуацию, лишенному крова и тяжко больному человеку. Отцы-Каппадокийцы, обладая большими материальными богатствами и занимая высокое положение в обществе как по праву рождения, так и по имущественному цензу, создали беспрецедентную до этого ситуацию в позднеантичном Римском обществе. Они обращались к своим соотечественникам, формально или неглубоко принявшим государственную религию – христианство, призывая не только молиться по-христиански, а не в языческих храмах, но и относиться по-христиански к тем, кого мы бы назвали бомжами и попрошайками:

«Итак, сообразно заповеди, которая повелевает «радоваться с радующимися и плакать с плачущими», мы должны отверзать утробу милосердия всем бедным и, по какой бы то ни было причине, страждущим; должны как люди приносить людям дань благотворительности, какая бы ни заставляла их нужда искать помощи, – вдовство ли, или сиротство, или изгнание из отечества, или жестокость властителей, или наглость начальствующих, или бесчеловечие собирателей подати, или убийственная рука разбойников, или алчность воров, или опись имения, или кораблекрушение. Ибо все они одинаковое имеют право на сожаление, и так же смотрят на руки наши, как мы на руки Божии, когда чего просим. Впрочем и, из этих самых более достойны жалости те, которые, будучи в лучшем состоянии, впадают в несчастья, нежели те, которые уже свыклись с бедственной участью (свт. Григорий Богослов).

Да, к состраданию призывали и античные мудрецы, в частности, стоик Сенека. Однако каппадокийцы пошли дальше стоиков. Они направили отточенный в афинской школе дар красноречия на то, чтобы убеждать прижимистых и довольно жестокосердных соотечественников-каппадокийцев (не случайно же бытовала поговорка о том, что змея, укусив каппадокийца, умерла) в необходимости милосердия. И к кому? К страдающим страшной болезнью – проказой. Он этих людей бежали даже их родные и друзья, забыв об узах родства и долга.

«А особенно должны мы быть сострадательны к зараженным проказой, которые, по грозному приговору, изреченному на некоторых людей в Св. Писании, изъедены даже до плоти, костей и мозгов… Вы сами свидетели их страдания. Перед вашими глазами поразительное и плачевное зрелище, которому едва ли кто поверит, кроме очевидцев: люди – живые мертвецы, у которых конечности большей части телесных членов отгнили; люди, которых нельзя почти узнать, кто они были прежде, и откуда, или лучше, несчастные останки живших некогда людей, которые, чтобы дать знать о себе, сказывают о своих отцах, матерях, братьях и местах жительства: «Я сын такого-то отца, мать у меня такая-то, имя мое такое-то, да и ты некогда был мне друг и знакомый». Это говорят они потому, что не имеют уже прежнего вида, по которому бы можно было узнать их. Это люди обделенные, у которых нет ни имущества, ни родства, ни друзей, ни даже тела; люди, которые одни из всех и жалеют о себе и вместе ненавидят себя; которые не знают, о чем больше плакать, – о тех ли частях тела, которых уже нет или об оставшихся, о тех ли, которые преждевременно истребила болезнь, или о тех, которые еще сберегаются на жертву болезни; ибо те несчастно погибли, а эти уцелели для большего несчастья; те истлели прежде гроба, а этих некому и в гроб положить…Кто нежнее отца? Кто сердобольнее матери? Но для этих отверженных заперто и родительское сердце. И отец своего собственного сына, которого родил, которого воспитал, в котором одном чаял иметь око своей жизни, за которого так много и так часто молился Богу, этого самого сына, хотя оплакивает, но гонит от себя, – оплакивает от сердца, гонит поневоле. А мать, вспоминая муки рождения, с разрывающимся сердцем испускает жалостнейшие вопли и вслух всех рыдает над живым, как над мертвым…» (свт. Григорий Богослов).

Василий Великий во время поразившего страну голода, взывал к людям, которые почитали себя удачно устроившимися в этой жизни и собирались разбогатеть за счет голодающих неудачников:

«Болезнь алчущего — голод — есть страдание, возбуждающее жалость. Верх всех человеческих бедствий — голод: всякой смерти мучительнее такой конец. В других опасностях или острие меча наносит скорую смерть, или стремительность огня мгновенно угашает жизнь, или звери, растерзав зубами главные в жизненном устройстве члены, не дают мучиться продолжительною болью. Но голод есть медленное зло, продолжительное мучение; кроющаяся и таящаяся внутри смерть, каждую минуту угрожающая и все еще замедляющая…Каких же достоин наказаний, кто проходит мимо человека с таким изможденным телом? Что еще можно прибавить к такой жестокости? Не стоит ли он того, чтобы причислить его к лютым зверям, признать злодеем и человекоубийцею?»

Впрочем, он, будучи одним из знатнейших людей Каппадокии, а так же и епископом, продал во время голода одно из своих имений, чтобы кормить бедных. Василий Великий также устроил больницу для бедных, первую больницу на христианском Востоке.

Его младший брат, святитель Григорий Нисский, обличал ростовщичество с жаром, подобно тому как обличает обвинитель преступника на суде. Впрочем, он какое-то время в пору своих юношеских поисков и был ритором, и, возможно выступал в судах…

«Милосердие же не живет в скверных и сребролюбивых душах; видя, что и самый дом должника назначен к продаже, они не преклоняются на милость, но еще более понуждают продать, дабы скорее получив деньги, опутать сетью займа другого бедняка, по примеру ревностных и ненасытных ловцов, которые окружив сетьми одну долину и выловив всех, находящихся там зверей, переставляют снова колья для сетей к соседней долине и от ней к другой, до тех пор, пока все горы опустеют, лишившись зверей. Итак, какими очами, будучи таковым, взираешь на небо? Как просишь оставления грехов? Ужели по бесчувственности, молясь, говоришь и то, чему научил Спаситель: «остави нам долги наша, яко и мы оставляема должником нашим»? О сколько людей вследствие лихвы, взялись за веревку, отдали себя волнам рек, сочли смерть легчайшею заимодовца, оставили сиротами детей, с злою мачехою их — бедностью! А добрые ростовщики не щадят даже и тогда опустелого дома, но влекут наследников, наследовавших может быть одну веревку от петли, и требуют золота от тех, кои питаются хлебом с чужого стола» (свт. Григорий Нисский).

Каппадокийцы не просто боролись с арианской ложью о Христе. Они не просто проповедовали Троическое единство как надмирную абстрактность, созерцателя которой не тревожат стоны страдальцев.

Они проповедовали словом и личным примером – а их пример много значил не в последнюю очередь из-за их высокого социального статуса – Христа и Любовь Троицы. Страшный Суд – не экзамен по догматике, как утверждает святитель Григорий, великий певец Троицы. Это встреча со Христом, который был принят или отвергнут на земле в лице бедного прокаженного бомжа:

«Грешники осуждены будут не за грабительство, не за святотатство, не за прелюбодеяние или другие грехи, запрещенные законом, а за то, что не послужили Христу в лице бедных. Итак, ежели вы, рабы и братия, и сонаследники Христа, сколько-нибудь имеете ко мне послушания, то пока еще есть время посетим Христа, послужим Христу, напитаем Христа, оденем Христа, примем Христа, почтим Христа!» (свт. Григорий Богослов).

А в доме его сестры, Горгонии, был устроен приют для таких людей…